С. АД

Я ступила на мягкую траву. Зеленое покрывало свежости омолодило мою кожу. Мне стало так хорошо. Словно я в младенчестве, которого совсем не помню, а оно оказывается таким приторно-сладким.
Я шла и все вокруг расцветало. С каждым моим шагом семя падало в теплую, рыхлистую почву, давало ростки, затем выростал ствол дерева и само дерево, на нем образовывались почки, а с ним появлялись скрученные, со следующим шагом раскрывающиеся листки, и завязывались хрупкие бутоны, с рождающимися цветочными сокровищами. Небо было белым-белым, - сладкая вата. Я поднимала голову, высовывала язык и ощущала сахар, постепенно растворяющийся на его поверхности. Мне практически не нужно было прилагать усилий. Все вокруг было мягким. И ярко-зеленая трава, и темная влажноватая почва, и все те же листья с бутонами, и даже стволы деревьев были мягкими и гладками. Фруктовые и ягодные плоды созревали за долю секунды. Их сок струился по мягкой и все же тугой плоти, сползал по стволам до самой земли и даже просто капал так, что достигал моих ног, забирался по телу и оседал в уголках рта, до этого обильно окропив губы своей сладкой ароматностью. Пробурливая себе ходы, капельки, попав в рот, вновь собирались в струю и продолжали путь по моему организму, насыщая кровь глюкозой. Мне ничего не приходилось делать: только жить, давать этим процессам возможность происходить. Воздух самостоятельно попадал в мои легкие. Мне не нужно было вдыхать и выдыхать. Мне нужно было только идти, не останавливаясь ни на миг. Деревья протягивали свои ветви и нежно касались моей кожи. Изящно-тонкие лучи солнца, пробирающиеся сквозь сладко-ватное небо, щекотали, вызывая вожделенный смех. Все вокруг торжествовало.

Все приятное наощупь и глазу. 

Это сад – бесконечный континиум, уносящий меня по мериадам будущего.

Но вот на миг на мои извилины тяжелой пылью присела мысль. Я остановилась в ступоре, сжимая плод мандарина, и задумалась. Разве может все, меня сейчас окрудающее, быть реальным? Быть наполненным действительностью? Или это просто муляж с внутренней пустотой?  Ароматизированные искусственные наклейки, подушки, игрушки…
Все время, пока я позволяла этим вирусным агентам атаковать мою иммуную систему, мандарин в моих руках гнил. Он начал чернеть, как только я остановилась, и пустил гнилой сок. Сок этот струился по коже и моментально засыхал, склеивая волоски.
Чем больше и интенсивнее я думала, тем быстрее стекал сок, тем быстрее выплескивались мандариновые внутренности, тем больше мякоти вылазило наружу. На миг я опомнилась и посмотрела по сторонам. Весь сад начал гнить, уподобляясь мандарину. Я сразу же выпустила его из руки, точнее кашу из его остатков, и еще раз оглянулась. Мягкие краски стали жесткими, разноцветность изчесла за сажевым цветом, облачающим все до единой точки. Начался обратный процесс. Словно кто-то запустил обратное действие. Словно открылась черная дыра, захватывающая все и поглощая меня вместе со всем. Свело кости. Глаза начало жутко резать, словно миллиарды микроопилок занозами вонзились в них. Газ. Углеводороды. Бензин и сера. Я начала задыхаться. Все становилась меньшим. Часть предметов была не видна. Я поняла, что прорези моих глаз сужаются.
Я пыталась пройти вперед, но оказалось, что я мечусь на месте, бестолку размахивая руками у себя перед лицом.
Все увядало. С каждым моим движением почва превращалась в кипящую лаву и бурлила, словно переживывая и пожирая сама себя. Только успевшие выскочить ростки втягивались деревьями обратно. Стволы превращались в кроваво-черные шершавие палки и, скручиваясь, падали на землю, которая моментально их абсорбировала. Небо привратилось в черную пыль, сажей оседающую на раскаленные горные породы. 
Мне было страшно дышать, с каждым насилу попавшим в меня глотком пыли, я кашляла и отчаянно пыталась не пускать эти грязные частицы в себя. Небо щипало глаза и царапало легкие. Все становилось все уже и уже…
Чтобы сделать хоть малейшее, мизерное движение, мне приходилось собирать все свои оставшиеся силы в кулак и шевелить свое изможденное тело. Я стала мусором.
Все вокруг было твердым. Жесткие и острые края воздуха сжимали меня в щипцы. Черная трава, торчащая осколками, черная огненно-жидкая почва, скомканные черные бутоны, цветы, ветки, деревья, кусты… Или все, что от них осталось. От фруктовых и ягодных плодов на почве оставались только темные, чернющие точечки: они окаменели. Лава подходила к моим ступням. Нагой подошвой голых ног я чувствовала, как температура повышалась. Она добралась до меня, забралась по телу. Моя плоть расщепляла мои же кости. Пыль и сажа оседали в уголках рта, обильно окропив губы кислотой. Лава преследовала их и, попав в рот, сожгла мою сущность. Мои легкие были сожжены. Сердце истерто в пепел. Лава скомкала меня, зажевала и забрала с собой под землю, перемешав со всей собравшейся грязью, некогда бывшей моим божественным садом. Изящно-тонкие лучи превратились в нитчатые щупальца каракатицы, испустившей чернила и присосавшей меня к рациональности жизни. Все бушевало.

Мои глаза машинально закрывалсь, не имея мочи больше силиться, что-либо увидеть, отыскать указатель, обнаружить маяк, подающий сигнал, и я выпала из действительности.

В этом адском саду – бесконечном континиуме моего неизвестного.

Дождь. Отсутствие зонтика. Легкий холод и теплые капли. Мягкая темно-синяя темнота с пробирающимися огнями вечернего города. Большие карманы пальто. В каждом по булке. Заставили ждать. И бросили. И подставили. Меня сломали одним точным ударом поддых. Пешком домой. Домой? Где он, тот дом… Где бы ты ни был. Должно быть место. Должно же?
С каждым моим шагом дождь становился все интенсивнее, а злость и раздражение сжимали своими лапами мое горло все сильнее и туже. Правый карман опустел. Первая булка приговорена. В горле комок размером с мячем для боулинга. Ты – гавно, в которое можно случайно вступить, а потом догло и нудно обтирать об блежайщий газон.
Дождь кирпичами по голове. Одежда промокшая насквозь. Сглатываю слезы. Прохожу мимо дома, вижу горящие окна, понимаю, что не хочу туда. Нет, не хочу. Иду дальше. Есть одно место. Да, есть. Все вокруг завешено дождевой пеленой. Едва ли можно различить проходящих людей. Да их и так совсем немного. Время от времени появляются дворовые машины, норовившие тебя сбить. Так и хочется броситься под их резиновые колеса, испускающие особенный аромат в эту дождливую пору. Было бы романтично. Странно, даже не задумываюсь о бродячих собаках. Их теперь нет. Видимо, они не любят дождь.
Наконец-то то место. Слезы соплями залазят в глотку. Сквозь кристаллические капли дождя просматривается вечерняя жизнь. Что это за комната и кто там живет? Что делает этот человек и чем занимается? Синева вечера, желто-оранжевые огни окон, жизнь, кажущаяся наигранной, и слезы, перемешанные с соплями. В этом есть своя романтика. Слизь этого города.
Проклинаю и ненавижу этот мир. Ищу, что бы растрощить. Нужно выпустить наружу этого скачущего внутри дьяволенка. Не могу только разобрать, где именно он дислоцируется. В горячечной груди, сведенном судорогой горле или в разжиженном мозгу. Хочется кричать. Нет, орать, реветь, просто рычать на этот мир с его подлыми законами. Все вокруг в очередной раз кажется компьютерной игрой, созднанной профессиональным айтищником. Правда, непродумавшим пару ходов. Или же это игра его злой фантазии? Он специально манипулирует всем происходящим и реакцией на это психики? Вероятно, что да. Отличная графика, кстати. Все так реалистично. Золотые руки. Хочется закрыть глаза и так, чтобы этого всего не было. Не то, чтобы не стало в один миг, просто, чтобы не было, словно и не существовало. Пусть удалит все файлы. Кажется, словно я в «Обителе зла», это просто проэкция. Нужно пройти сквозь всю эту грязь, победить ее, и выйти в реальный мир. Хотя он и не лучше…
Пытаясь подавить слезы, достаю вторую булку. Теплые капли бьют по голой руке, прохладный ветер обдувает горячую кожу.
Покидаю место, оглядываясь и сохраняя впечатления на память жесткого диска неустойчивого сознания и еще более неустойчивой психики.
Вся одеждка мокрая. Насквозь. Мокрая обувь. Иду и шлепаю. Даже не замечаю луж. Кажется, словно они везде. На каждом шагу. Весь город в луже. Весь  мир – одна лужа. В которой мне непременно нужно захлебнуться, но не утонуть.
Искусственная ткань одежды прилипает к мягким тканям моего тела. Приятная теплота влажности. Хочется просто лечь на этот асфальт. 
Дверь открываю своим ключом. Уместная сияющая улыбка в этой мгле безрассудства. Почему должно с кем-то разговаривать, если разговаривать не хочется. Идити все к черту! Горячая батарея смело принимает на грудь тонны мокрой одежды и вдобавок ботинки. Звездная темнота комнаты встречает мой рев, а подушка слезы размером с гранату и вскоре опухшее лицо. Просто отвяжитесь. Засыпаю. Сну часто достается. Все проблемы должен решать именно он.
Какого черта все эти люди думают, что на сгнившем саде, покрытом лавой, можно заново пустить семя сочных плодов? Какого черта все эти люди думают, что им можно вытирать об меня ноги? Зачем и вообще какого черта они пытаются закормить меню сладостью своих коварных, а порой даже совершенно неосознанных слов, неуместных улыбок и отвратительных объятий? Можно обещать и не делать. Можно говорить, можно много говорить, это ведь ничего не значит, речь ведь дана человеку, высшему существу, чтобы молоть всякую ересь, колоть друг друга издевками, обещать, обещать, обещать… Можно ведь ничего не делать, а потом обвинять. Язык для этого. Ублажать. Речь ведь для этого. Можно поучать, оказываясь самому далеко неправедным. 
Какого черта все эти люди пытаются запихнуть в меня всю эту грязь, словно любящая бабуля. От избытка харчей желудок разорвется, а с ним – и сознание.
На краю кровати черная книжечка Библии. Что знает эта книга о жизни? Вот что? Открываю любую страницу. Читаю вслух. Успокаиваюсь. Нужно заткнуть за пояс этого внутреннего дъявола, отчаянно кусающего грудь, сердце и разум. Все мои заповеди не для вас. Они для моего внутреннего дьявола. Не более. Вы можете на них не расчитывать. Мне нужно искупиться. Они диктуют мне новую моду. Эти враждующие внутренние силы.
Дьявол все еще бушует. Разбиваю небольшое зеркало. Костяшки немного подбиты. Жуткая, но несильная боль. То, что надо. Дьявол доволен. Он испытал боль. Теперь можно и на боковую.
Все мои заповеди не для вас.

Хочется научиться бегать. Не убегать. А именно бегать. Чтобы бежать, бежать, бежать, не останаливаясь, не оглядываясь, не глядя по сторонам, задыхаясь, подворачивая ноги и – упасть в один прекрасный миг.

Теплый дождь. Темнота вечера. Дождливая темлота этого вечера.

Люди меняются. Сегодня по Красной линии ездит поезд, облеенный «Океанией», завтра там курсирует «Спортлайф». Люди меняются, ты остаешься. Люди остаются, а ты меняешься. Тебе не кажется?

Это сад – бесконечный континиум адского сочетания ароматных плодов и кипящей лавы, уносящий меня куда-то. Куда?