Глава 3, 6

В зрительном зале горел свет. На сцене двое молодых рабочих монтировали декорацию - массивный молот и серп. Собирали её, как паззл - из нескольких деревянных деталей, скрепляя гвоздями и шурупами.
"Крест" - вспомнил Денис слова Фёдора.
Со сцены вкусно пахло свежим деревом и опилками. От этого вспомнился дом, мама, папа, тувинская тайга. И ещё нелепее и неправдоподобнее показалось ему происходящее внизу. Как-будто кто-то хозяйничает без спросу в его доме. Старательно стирает его, Дениса, из реальности. Переворачивает, как страницу в книге, где на следующей его уже нет - белая, немая пустота. И родителей его нет, наивных молодых людей - одни воспоминания. И Фёдора, и Анки, которые испарятся вдруг, как не были, а на их месте останутся две картонные фигурки с большими нарисованными глазами и картонной же гитаркой, которая трепещет на ветру.
Операторы - сегодня их было двое - возились с аппаратурой. Режиссёр обсуждал что-то с работниками съёмочной группы. Вчерашняя переводчица сидела тут же - за столом, поглядывала из-под строгих очков на строителей, перебирала в руках бумаги. Возле кассетника вертелась француженка-гримёрша, щёлкала кнопки. Рядом с ней тёрся незнакомый увалень в чёрном костюме - Денис не видел его вчера.
Застучали, наконец, заключительно молотки, заскрежетали шурупы, и на сцене предстали великолепные в своей ладности и твёрдости перекрещенные молот и серп, крашенные алой краской. Массивные. Торжественные.
У декорации собралась вся съёмочная группа. Люди оглядывали впечатляющий макет, трогали пальцами, стучали костяшками, пробовали на прочность...
Строители удалились, и скоро вернулись с громоздким деревянным ящиком, похожим на те, в которых хранят снаряды.
- Куда? - спросили они.
Режиссёр показал на сцену:
- Портьера!
Парни уволокли ящик за занавес, грохнули там об пол.
С ними торопливо рассчитались.
- Начинаем! - бросила в пол русская женщина и с папкой подмышкой вышла в дверь.

В зал вошли четыре молодки - ни одной вчерашней. Отборные в своей красоте, свежие, нежные.
Девушки несмело сгрудились у выхода, перешептываясь. Режиссёр закричал им что-то, бросился навстречу с объятиями. Подхватил элегантно под руки, обнял ниже талий.
Тут же подоспел детина в чёрном костюме с бутылкой и гранёными стаканами. Плеснул золотистого напитка.
- Чтобы легче пошло, - прошептал громко, ухмыляясь, - чтобы чинно прошло!
Девушки приложились к стаканам, опорожнили их, выдохнули.
- Раздеваться! - скомандовала переводчица, и повела актрис в конец зала, туда, где громоздились стулья (до Дениса донеслось её - "Сюжет вы знаете... Не подведите... Декорация единственная...")
Одна из девчонок споткнулась, обернулась испугано на стоящий на сцене красный макет.
- Техники тоже бояться не надо, - доверительно сказала ей женщина. - Всё безопасное, импортное.
Девушки оголились. С ворохом вещей подоспела костюмерша. Замелькали шубы, шинели, фуражки, ушанки. Процесс пошёл бурно, но неспешно. Режиссёр, расположившись за столиком, снисходительно косился на избранниц.
Наконец нарядили первую - пышногрудую блондинку. Её одели в дорогую чернобурковую шубу, на голову водрузили высокую военную фуражку с элегантной кокардой. Из-под меха девушки выглядывали кусочки обнажённого тела.
Точёное тело второй, смугленькой, обволокла громоздкая шинель не по росту. Ноги её обули в военные же сапоги на пару размеров больше. На голову посадили ушанку. Девушка едва не всхлипывала, рассматривая себя в зеркало - ей был не по вкусу выбранный для неё образ.
- Это ненадолго, - шепнула ободряюще переводчица.
На гладкие плечи третьей - рыжеволосой, длинноногой, накинули только распахнутый военный китель, из-под которого тут же выглянула любопытная грудь. На обшлагах кителя позвякивали медали, значки. Девушка с удивлением трогала их пальцами.
- Стильно! - сказала переводчица.
Четвёртую - русоволосую, юную, тонкую - выпустили без костюма. Просто раздели и навели макияж.
- Ему важен контраст, - объяснила переводчица.

Настало время золотозубого детины, который во время переодеваний дежурил у двери.
 - Жора, проинструктируй их! - перевела женщина команду режиссёра.
Мужчина лихо запрыгнул на подмостки и исчез за кулисой. Слышно было, как он громко сопит, как скрипит должно быть открываемый им ящик.
- Вуаля! - он появился на сцене с двумя электропилами в сильных руках.
Положил их аккуратно на пол, убежал обратно, вернулся с парой таких же.
Девочки испуганно смотрели на опасные инструменты.
- Страшного ничего нет! - он хмыкнул. - Пилы японские, безопасные. Палец захочешь оттяпать - не выйдет! Работают от аккумуляторов. Включаются здесь - он нажал кнопку на корпусе, и пила тихонько заурчала. - По сравнению с нашими "Дружбами" - игрушка! Лёгкие и простые в обращении. Держать можно как одной рукой, так и двумя. Работать, понятное дело, требуется, держась за обе рукоятки. Дерево у нас не бревно на лесоповале - управитесь быстро. Ещё и понравится! Ну, кто первая, выходи?
Денис смотрел, как по одной поднимались девушки на сцену. Как возбуждённый Жора объяснял, как включается пила, как правильно нужно держать её, как грамотно производить распил. Постыдная картина - ряженые голые девки с пилами - ввела Дениса в какой-то безразличный ступор. Он догадывался, что может произойти дальше. И не хотел видеть этого. Он отлепился от магнита-стула и пошёл отсюда вон.
- Осторо!.. - раздался внизу голос детины, потонувший в грохоте и мате.
Денис снова заглянул вниз.
На сцене плашмя лежала рухнувшая кривая декорация, едва не прибившая вжавшихся в занавес девчонок. Детина потирал ушибленную руку и тихонько выл – его, видимо, зацепило.
- Жора, поставь его, - раздражённо вмешалась переводчица. - И - начинаем!

- Камера! - хлопнул в ладоши режиссёр.
И камеры заработали.
- Мюзик! - скомандовал он.
И по залу поплыла узорчатая народная русская песня.
- Первая! - выкрикнула переводчица, и из-за кулисы появилась первая - полногрудая блондинка в шикарной шубе, похожая на Снежную королеву, с пилой в руках. Обворожительно улыбнувшись - действительно писанная красавица - она нажала кнопку на пластиковом корпусе инструмента и приблизилась к деревянной рукоятке серпа.
- Вторая! - последовала команда, когда из динамиков грянул девичий хор.
Вышла вторая, в сапогах и шинели, похожая на школьницу-партизанку, улыбаясь белозубо из под съехавшей набекрень ушанки.
- И сразу третья!
На сцену выплыла длинноногая третья, похожая на сказочную лисичку.
- Четвёртая пошла! Пилы, пилы все включили!
Музыка слилась с механическим урчанием моторов.
- Где четвёртая?
Запоздало появилась четвёртая, босиком, нагая, похожая на прозрачный лепесток, с нелепым агрегатом в тонких руках, с мокрыми волосами, прилипшими к потному лбу.
- Начали! - закричала переводчица, выполняя команды начальника, кажется, впервые так азартно вживаясь в процесс киносъёмок.
- Ух! - донеслось до Дениса. И пышная блондинка, сотрясая большими грудями, первой провела пилой по рукояти макета, улыбаясь ставшими особенно сочными губами.
За ней, задрав руки, выбрав для распила удобный острый наконечник серпа, вонзилась в дерево вторая.
Третья, расставив ноги и нагнувшись низко, впилась в основание молота, дрыгая острыми грудками, звеня значками и медальками.
Четвёртая подняла пилу в воздухе и замерла, примериваясь и нервничая, глядя, как остальные ловко расчленяют деревянное красное.
Летели струйками из-под железа ручейки-опилки. Зал снова наполнился уютным ароматом свежеспиленной древесины.
- Не стоять!! - закричала переводчица, видя, что четвёртая застыла в оцепенении.
Девчонка дёрнулась и, улыбнувшись несмело в камеру, коснулась пилой дерева.
Брякнул на пол первый брусок, спиленный сильными руками здоровой блондинки. За ним осыпались обрубки, скошенные двумя остальными. Долго резала четвёртая, но управилась и она - отхватила особенно крупный кусок декорации.
Девицы впали в кураж. Они смелее и веселее вонзали пилы в деревянный макет, который был ампутирован по концам, но ещё огромен. Вкруг них вертелся фейерверк стружчатой пыли.
- Шубы прочь! - перевела команду режиссёра помощница. И девушки, смеясь, сбросили с себя последнюю одежду...

Денис не видел происходящего. Перед его закрытыми глазами плясали под народные мотивы какие-то дети в карнавальных костюмах, много детей. Они приседали, мотали головами и растягивали губы в бессмысленных мёртвых улыбках, как манекены, глядя в упор на Дениса, заглядывая ему прямо в глаза.
Они проносились мимо, один за одним, бесчисленным множеством. Кто-то выделялся вдруг бумажной маской, приближался к Денису и мгновение смотрел на него расширенными зрачками из круглых прорезей. А потом исчезал, как не был, и его место занимал следующий, потом следующий. 
Проплыли вдруг бледным студнем мальчики и девочки в серых мышиных пальто. С синюшными нездоровыми лицами, в язвах и проплешинах на головах, с цыпками на руках, чинно отбивая ладошами какой-то ритм и выдавая ногами кривые коленца.
С наивными красными галстуками, с горнами в руках, прошагала колонна румяных пионеров в белых рубашках. Они пели песню, беззвучно раскрывая рты, кивая ему мимоходом, как старому знакомому, и указывая взглядами куда-то выше.
Выделяясь ростом просеменил мимо пацан, видимый где-то, прижимающий к себе пушистую лайку с бурыми липкими боками.
Откуда-то взялись совсем малыши, голенькие и в одних плавках, они бежали, сбивая друг друга, смеясь редкими молочными зубами.
Денис всё время старался найти в этом потоке детских лиц одно, знакомое, девичье. Он будто знал, что именно это девчонка сможет помочь ему, что-то подскажет, направит куда-то. И он увидел её - ту самую смешную ровесницу из своего детства! Она шла в толпе и, проходя мимо него, так же как и остальные, вопросительно заглянула ему в глаза. Но совсем иначе, чем он ожидал! Как будто это она спрашивала у него что-то. И кивнула даже, мол - ну, что же? А Денис не нашёлся, что ответить - ответа ждал он. Девочка не стала задерживаться и прошла дальше, махая руками над головой, приседая нелепо под мелодичный перезвон.
И снова мимо шли и шли дети. И каждый глядел на него в упор или тайком. И, поймав его растерянный взгляд, торопился дальше, ничего не говоря, ничего не выражая...
Денис задрал голову выше и увидел сияющее прозрачное небо и пологий склон, заросший высокой полынью. По степи шёл взрослый человек - грязный, в залатанных штанах, в выцветшей запотелой рубахе, рваной обуви. Он затравленно оглядывался назад, откуда пришёл, и прятал лицо в козырьке ладони, всматривался в даль.
И вдруг Денис узнал его. Это был отец!
И тут же Денис увидел, что у отца вздуты скулы - от густых сизых подтёков под глазами. И распухли губы - в их уголках собралась засохшая сукровица. И нос неестественно широк, а в центре его буреет кругленькое пятнышко - таким расшлёпанным носом, наверное, очень тяжело дышать. И идти отцу очень сложно - он держится рукой за колено и старается как можно мягче ступать на землю этой ногой.
Откуда-то прилетел ветер и подарил свежести и прохлады измученному отцу: он присел медленно, осторожно, сжав траву большими руками.
"Пап!" - клокотало внутри Дениса, но он помнил, где находится. И ему стало стыдно перед отцом. За себя. За то, что он видел. За свою беспомощность. И он ничего не сказал ему, не окрикнул его. Он отвернулся от отца. Опустил голову вниз, туда, где только что шли нескончаемым потоком дети, но там было пусто.