Таможня шутить не может?

      (шуточный рассказ)

Как-то решил я купить домик на черноморском взморье, в Украине, где мои предки когда-то жили.
  Рассказывал мне еврею старый москвич в кабаке, когда я сказал, что по Одессе скучать стал. 
 Два лимона и домик считай там уже есть, но денег не было тогда ла и сегодня нет.  «Подсоблю», сказал  сосед и  купил я  все ж билет, чтобы мечте не умереть.
Продал  участок под Москвой, точнее взял под него кредит шальной. Однако под домом землю не заложил, а только всё вокруг, что обрабатывать не любил. "Ну, что? - говорит татарка, жена моя, что еще Петром 1-м за меня сосватана была в наказание для исправления, чтобы я сивухи не пил в безработном исступление не шалил. Татарка, это не русская жена сама часто гоняла меня.
  Похоже тогда уже под градусом был, когда в эту историю мня посвятил. Он в этом кабаке часто винцом дурил.
  Однако я сомненьем его рассказ не убил, а он с фантазией дружил. Это я понял, когда он сказ сочинил за что его Петр 1 на татарке женил.


 - А если кредит не вернешь, хохлятская твоя душа, землю нашу с молотка продадут. – твердила она. - И не будет у нас земли ни там, ни тут и дети тебя проклянут. Придут исполнительных дел мастера, и землю заберут навсегда, потому пока пшик, а не морская коса из твоей затеи видна. Скорее магаданские морозы и леса, а не приморская коса наградой будут за дела.

-  Да пускай хоть с мешками придут и землю загребут, на машинах увезут и продадут. Это сделать будет нелегко, я же хохол и обхитрить меня тяжело. – твердил ей я, - Разве Украина России в газовом вопросе это не подтвердила? Где, такие как я прошли, там даже татары твои умывают руки свои. Недаром говорят: "Когда родился хохол, еврей зарыдал и о единой вере заскучал.
 
  - Это в тебе кровь исключительности заговорила и боюсь, чтобы Гебельсу поклон не явила, – отвечала она мне. - Они нашу землю флажками обнесут и нам заходить не дадут.
 
 - Что они день и ночь её будут сторожить? Я же не русский меня трудно обложить.  У меня псарня там собак лежит, они эти флажки на портянки погрызут и им даже проходу не дадут.
 
 Жена за хохотала и кормить меня не стала, а в штаны камень привязала чтобы он по добру моему стучал и дурь изгонял.

Этого я не понял, как тяжесть в штанах разум в мозги могла нагонять, но его болтуном не стал обзывать и слушать продолжал.

Однако это положительно подействовало на меня. Вот однажды с соседского денежного добра плеча, в замен охраны жены от зла, я все-таки поехал в родные южные края. Захватил сала и винца.
   Думаю, сам себе: «Поеду на родину свою, разгоню у родственников тоску. Пообщаюсь с братьями по духу и попью в волю родную сивуху по утру.  Сальцом побалуюсь у взморья, и половлю рыбку у Лукоморья."

     Поехал сдуру зимой, когда дали отпуск большой. Сижу в поезде, скучаю, прошу чаю. Все за деньги говорят, а иначе тут и кипятком не наградят. Локомотив головной шуткует порой, видно люфт рулевой большой, кидает, то вправо, то влево, будто кобылу, запряженную неумело.  Вагоны прыгают, то сюда, то туда, будто ямы и канавы и не рельсы, а ухабы. Возмущаюсь, на международном русском ругаюсь. Вот родной Украины границу проезжаю, сижу в карты играю и дурного не предполагаю.

    Идет ко мне таможня удалая, братва родная, и приглашает в своё «Укршвайн» царство. с фамилиями, всех, как и я на «о» говорить не буду, что, как и я дерьмо. Стоим долго, не знаю, какого толку? А я проигрался с пьяна, соседу в дурака, и залез под стол, покричать за петуха.  Подходят «погранцы», с собакой, а я такой же, как она и у неё такая же кликуха как у меня. Чувствую, этот пес, как я и они - хохол, но с истинной арийской судьбой, воспитанной американской душой, не любящей русский покой. 

Пес ко мне долго принюхиваться стал, ласкал, хвостом вилял, будто запах сивухи его к этому побуждал. Я совсем притих, боюсь, а он ещё больше хвостом виляет и как друга по несчастью примечает, вдруг языком лизнул и слегка заскулил.
 
Погранцы говорят:
-  Выходи  и паспорт  нам предъяви.

 -  Не могу, - отвечаю и шепчу, -  надо мне ещё посидеть, чтобы песни за дурака допеть.  А еще и паспорт вам показать?  Этой бы печали не знать. Вам покажи, им покажи, а я и так всем показываю и рассказываю, только «апосля» штаны спускают, а зачем не объясняют. Мы же все свои из одной страны и зачем нам здесь погранцы?
   
Так вот и говорю, а они меня не понимают и за своего не принимают.
- Все это если правда, то странно, - с недоверием прерываю его я.
- А я, когда выпиваю МАЗу дорогу не уступаю и из-под копыт тогда такую пургу поднимаю, что в Аду угольки исчезают, а дьяволы моря выпивают.
 
Я тогда погранцам в ответ захохотал и по пъяне пургу нести продолжал:
 
- За раз, за показ, деньги не берут, и на расстрел не ведут, то так и быть и вам паспорт покажу, а если деньги заплатите, то и штаны спущу и секретное оружие подарю. Ствол уже не стреляет и для таможни опасности не представляет.
 
 - Ты часом на учете в дурдоме не состоишь, если под столом сидишь и хрень твердишь?
  - говорит мне один из них. - Может ты обкуренный? если не самогоном накрученный. - Спрашивает мене в погонах господин другой, - Что-то возле тебя и собака присела и даже, что-то на ухо тебе спела. Может наркотики везёшь? запахом то ты негож.

    Отвечаю, что везде состою в ТП, ДТ, и в КГБ, а что пахну, давно не мылся, да и с испугу обмочился, не говорить же, что сивухи напился. Убеждаю, что в дороге пью я только воду, что дала жена в дорогу. По маленькой, по маленькой, лишь для забавы славненькой. За наркотики, бью себя в грудь и отвечаю: "Грешные нынче с собой не их возят, а птицами через границу переносят.  У птиц таможни нет и не нужен им билет.  Вон видишь, голуби летят, вот их и надо стрелять, и шмон наводить, иначе вам границу не закрыть".
Он посмотрел в окно, увидел на ветке ворону и  воробья одного.
 - Это же наши вороны с воробьями, что каркают у нас под окнами и дверями.  Тут они всегда каркают и летают и наш таможенный кордон они не смущают.  И даже деньги нам иногда таскают, вот и пусть себе летают, таможенники их в лицо знают, а вот с тобою отойдем, поговорим, по-братски поскребем, что-то «може» запрещенное и найдем, чтоб не шутил с представителями отечества лицом. Таможня шутить не может.

      Потом один взял мой телефон, вроде как на прозвон, стал чего-то в нем искать, зачем, для чего, почем знать, даже обнюхал, а зачем не стал сообщать. 
     Я ему:
 -  С кем живу, как живу, я тебе так расскажу, там у меня ваших друзей нет,- он только крутит телефон, а я в смех себе на грех:
 
 - Ищешь зацепки для порки рублем меня? Зря, я чистая душа.

  Он посмотрел на меня, наконец, усмехнулся, слегка.

 - В посольстве будешь эти песни петь, пьян ты, а твердишь про святую чистую душу и честь. Ты для проезда через границу негож. Уж очень ты на одного преступника похож. Таможня таким шутам не дает добро, да тут и запретная бутылка стоит. Это без акцизное вино в ней, частично, было. Теперь оно у тебя внутри, контрабанда, как не смотри.

 - Это лекарство от невроза.

 - Но, запрещенное для провоза. Проходи с нами и шевели, шевели ногами.

 - И это за что, и почему? - задаю вопрос я одному. 

   Они опять отвечать не стали, так для проверки упаковали меня и ещё одного такого же, как я. Он в тамбуре курил, когда таможня шла, а на Украине, сообщили, курить вообще нельзя, где есть общественные места, а он еще и лежал, когда паспорт подавал не уважение проявлял, вот и напоролся на скандал. Куда ведут, зачем ведут, о деньгах меж собою беседу ведут.
 
 - Уведете и обратно не приведете, - говорю им я,
 
 - Это не наша беда, - отвечают, как шутя. – Отставших на вертолет сажаем и свой поезд догонять отправляем. Пока добро не дадим, никто не уедет. Проезд на халяву через Украину, никому не светит.

 - Так не сделаете, -  отвечаю. - Я тогда вам войну обещаю, - а сам уже чувствую, что надежду на приморье теряю.

 - Да, не бойся, не бойся, нервы «трохи» пощекочем, законы почитаем и до хаты вновь отправим, если конечно преступником не признаем.

   Стал я сопротивляться. Силой со мною стали справляться.  Наконец вытащили из вагона. Я сорвал с них два погона. Одним словом, небольшая война, все же произошла, их сила взяла. Чувствую, догоняет меня беда, но успокоиться не могу, глотку свою рву. Психбольницей угрожать стали, потом успокоительную конфету зажевать дали
 
    Я не взял сразу в толк и только зажевал, скулы разжать не смог. Стал Герасимом из истории про Муму и мычу, и скулю, но кричать на них уже не могу. Они хохочут, дулю к носу мне подносят, говорят: "это протрезвительная пилюля брат". Один из них мне помог, врезал по скуле, она отскочила, меня от боли перекосило и будто параличом разбило.

 - Это чтоб таможню матом не крыл и не дразнил, - заявил мене их крутой господин. Кулак прописали, это считай, как отрезвительную пилюлю дали.
   Вытащили в коридор, посадили и забыли.
   Сижу дулю себе кручу, холодно, я в одном трико и без денег, смотрю в окно, и вижу поезд дал последний гудок и по рельсам» «побёг».  Видно таможня дала добро, а на меня будто вылили воды ведро. Я сразу совсем протрезвел, но за поездом уже не успел.
         
  Погранцы, будто все пропали и за дверями их голоса не слышны стали. Вышел я на перрон в чем, как забрали. Хорошо, что карточку банка не взяли.  Вернулся. Стучусь в дверь, кричу; «Где ваш вертолет», а в ответ: «Чего ты ждешь идиот, они все в ресторан пошли, денежки собрали и уже музыку себе заказали»". Вышла какая-то бабка, будто сказка, подала мне паспорт родной и говорит:

 - Ехал бы ты друг дорогой другой. В стране родной не будет тебе дороги простой. Я тебя не высаживала, причин не знаю, но по добру тебе желаю, их не ищи, и не жди, иначе не миновать еще большей беды. Паспорт отдали, значит, таможня дала добро, догоняй свой поезд, где осталось твое добро.

   Что делать не знаю, стою локти себе кусаю. Взял местной минеральной воды. На ней по-английски написано вроде как «соси». Соснул раз, соснул два, появилось боль живота. Побежал в туалет, а он закрыт на обед.  Побежал к начальнику вокзала, и он на обеде, видно в том же ресторане, что погранцы таможенного наряда арендовали. До другого поезда времени многовато, и начальство слиняло всё и на вокзале, как-то стало пустовато.
 
   А мороз в то время на дворе стоял чумовой, а я в одном трико, в коем под столом сидел хмельной. Что делать, опять не знаю. Диарея от воды целебной так скрутила, что совесть стала мне и не мила.  Не выдержала натура шальная. Открыл дверь вокзала, скрутил невроз, в тапках за угол не побежишь в мороз. Опорожнился со зла в углу вокзала, где на дверях надпись "таможня» прозябала.

Подходит к мене, не весь откуда, охрана и законы сразу мне зачитать пожелала. Потом дубинками жевать меня стала, и даже флаг государства целовать заставляла. А когда еще и гимн петь принудили, но слов показать забыли. Я свой гимн России стал вспоминать. Тут меня в психушку и упаковали, и фамилию спрашивать не стали. Говорили, что я дамой представлялся и у таможенной двери от нуждался.

   Кричал, когда в психушку попал, «помогите», а меня будто в унитаз спустили.
Таможня погранцов откушав в ресторане, звонит, врачам: "Вы его там не особо держите. Пошутили, по учили «трошки» и буде знать это же тоже наша хмельная обрусевшая гать".


  Потом приехали за мной, на своей крутой легковой, и голосят: «Таможня дает добро и скорый, тебя уже ждет давно». Вот так поехал я догонять, что не успел с купе забрать и сало своё доедать. Если бы я еще русский игрушечный танк показал, что в подарок мальцу родственника ховал, то вещи свои точно уже не догнал. Не проезжайте мою родину зимой не пейте в дороге сивухи шальной, и не ищите теплого уголка на приморье родном. Таможня не всегда дает добро, это мене еще повезло, но покупать уж не хотел ничего.
  Были бы на моем мести сыновья была бы с другим концом судьба. Они же русские у меня, но сало любят и с аллахом дружат, сказали бы русня и в психушке забыли бы, навсегда, хоть и фамилия у них оканчивается на «о» русня для них почему-то зло, хотя Русь творила миру только добро.

Я выслушал его и понял, что-то он прифантазировал под вино, но решил, что в Одессу надо брать пока ружьё, так как шутить там не любит ни кто, а не понимающих погранцов разогнать и всё,
                * * *
09.12.13