41. Исповедь старого армянина Роман Единств

 
    41. Исповедь старого армянина


             Раз божьи и твои желания несходны
             Никак не могут быть они богоугодны,
             Коль воля господа блага, то от грехов
             Нельзя спастись, увы, - усилия бесплодны.
                Омар Хайям

     Вот уже несколько «благословенных часов» я и мой новообретенный «духовный друг» Олег обретались в благодатном  «Саду Эдема» - «глядиолуховой» купе-беседке ресторана «РаRадайZundPrеисподня» употребляя коньяк «Харакири», как его окрестили я и Олег.  Благодаря «психотропным» свойствам «Харакири», как это обычно бывает у настоящих мужчин, каждый из нас «выпотрошил» друг перед другом свою душу наизнанку - мы вскрыли, расмотрели и пересмотрели всё потаенное и сокровенное нашей предыдущей жизни, приложив к нему наши надежды, а заодно и планы на будущее. И похоже, после «умеренного употребления вовнутрь» эн-ного количества бутылочек мы, как камикадзе, уже подлетали к рубежу самоуничтожения. Однако «полет к рубежу» неожиданно был прерван нашим другом барменом Адиком, неожиданно появившимся в проеме нашей беседки..
    Заметно волнуясь он, вежливо извинившись, попросил приютить у себя – на время, одного своего близкого родственника – это муж двоюродной сестры его мамы. Все купе в ресторане заняты, а он с женой – двоюродной сестрой мамы Адика, приехал погостить, и остановился у него. Мама со своей двоюродной сестрой Аидой, женой дяди, после обеда пошли по магазинам. Дядя Акоп – так зовут дядю – не захотел шопинговать,  и захотел пересидеть это нашествие в тихом местечке. И пришел к Адику. Он армянин по национальности, а у армян троюродные и четырехюродные братья и сестры – это близкие родственники и отказать им в такой мелочи, как приютить на время – страшная обида. Мы ничего не поняли, кто чей муж, дядя и двоюродная сестра, но Олег, видя некоторую растерянность Адика, вежливо сказал: – «Будем рады видеть вашего дядю в нашем шалаше. Для женщин поход по магазинам очень ответственное мероприятие, а участие мужчин в этом процессе всегда привносит в душу женщины некоторый ассонанс, а в душу мужчины крайний диссонанс. Из множества других возможных вариантов, Ваш дядя Акоп выбрал самое мудрое решение – катаклизмы лучше всего пересидеть в ресторане с рюмочкой в руке. Зовите скорее своего родственника – дядю Акопа – нам приятно будет познакомиться с заграничным человеком». Адик поблагодарил нас и вышел из беседки.
    Через некоторое время Адик вежливо привел не пожилого, но видать в возрасте мужчину с короткими, бобриком постриженными седыми волосами, с коротко, тщательно подстриженными, тоже седыми, усами. Усы нависали полумесяцем над верхней губой. Одет дядя был в серую толстовку и такого же цвета свободные брюки. Одежда ладно сидела на нем. Своей старомодной размеренной неспешностью дядя Адика походил на британского джентльмена – только не хватало трубки в зубах. Вежливо проводив дядю на место, справа от Олега, Адик помог ему сесть и устроиться на месте. Все это Адик делал очень вежливо и грациозно, но без подобострастия. Видно, что он уважительно относился к своему родственнику со стороны мамы, как к старшему по возрасту человеку заслуживающему уважение. Потом он представил дядю – «Представляю вам своего дядю – его зовут Акоп Григорьевич!» Мы встали,  тоже представились дяде и вежливо пожали ему руку. Рука у дяди была крепкая и сильная. Взгляд был острым и проницательным. Выговор был мягким и с приятно музыкальным, едва уловимым акцентом.
    Усевшись, дядя заказал Адику самого лучшего армянского коньяку, но Адик вежливо извинившись, сказал, что армянского коньяка на данный момент нет, но он принесет самое лучшее, что есть в заведении и сам лично принес бутылку все того же коньяка, который мы пили до этого и наполнил рюмки. Дядя взял рюмку и посмотрел коньяк на свет – еле заметная гримаска пробежала по его лицу, но переведя взгляд на нас, он произнес: - «Прошу прощения за вторжение, я так думаю, что за этим столом было произнесено много хороших слов и благословлено много хороших людей! Я присоединяюсь ко всему сказанному до меня и предлагаю выпить за знакомство! Желаю чтобы наше общение протекло быстро и незаметно, а самое главное - приятно! Будьте здоровы дорогие друзья!» Все это он произнес так красиво и складно, что у меня появилось чувство, будто он с самого начала сидел и принимал участие в нашем застолье. 
    Мы тоже поприветствовали дядю и содвинули рюмки – послышался чистый хрустальный звон. И выпили коньяк. Дядя Акоп, и глазом не моргнув, выцедил коньяк. Затем внимательно посмотрел на пустую рюмку и поставил ее на стол. Я понял, что он человек, знающий в коньяках толк, моментально оценил достоинства Адикиного коньяка, но как настоящий мужчина не стал привередничать и делать оценки, понимая, где он находится. Я уже стал привыкать к тому, что попробовав Адикин коньяк, который я «про себя», а Олег вслух, окрестили коктейлем «Харакири», после первой же рюмки способствует «потрошению» себя воспоминаниями. Я и сам прошел через это, в начале своего «сидения» с Олегом в нашей «глядиолуховой» беседке. Коньяк подействовал на дядю Акопа так же, как действовал на нас и предыдущих посетителей нашей беседки – в глазах дяди появился интерес и блестки.
    Видно Адик не выпускал из виду наш кабинет, потому что подскочивший официант снова наполнил наши рюмки. Спокойно подождав процесс «налития», дядя взял свою рюмку и, обращаясь к Олегу, видно оценив его как старшего за столом, вежливо сказал, что ни один стол не обходится без тамады, поэтому он просит слово у старшего за столом и хочет сказать несколько слов, с разрешения руководителя стола. Все это было произнесено с таким изяществом и достоинством, что отказать в просьбе было просто невозможно. Олег кивнул головой, и дядя Акоп пожелал представиться и сообщить, кто он такой и откуда он родом. Как я и думал – Адикин коньяк начинал действовать, «Наверное, опять начнется лекция на Fакультете института международных сношений по теме  вопросов взаимоотношений и взаимопониманий наций и народностей!» - подумал я. И не ошибся.
    «Я приехал в гости к близким родственникам – прекрасным людям. Когда Адик был маленький, я часто качал его на своих коленях. Теперь он вырос большой и сам укачает, кого хочешь» - сказал дядя Акоп. «Хочу Вам представиться поподробнее» - продолжил он. «Я армянин, родился и вырос в городе, где родились, выросли, творили и похоронены почти все великие армянские писатели, поэты и общественные деятели. Они лежат в пантеоне общественных деятелей на горе Ходжеванк в историческом месте города – Авлабаре. Я люблю город, где я живу, его имя в переводе означает теплый – это столица Грузии – Тбилиси. Тифлис – как называют его армяне. Город в 458 году нашей эры основал царь Вахтанг Горгасал. Горгасал по персидски означает волчья голова – царь носил шлем в виде головы волка. Памятник ему высится на Авлабаре – на высоком берегу реки Куры – он сидит на коне и указывает рукой туда, где должен быть город, который он решил построить.
Город лежит в ущелье реки Куры. Напротив Авлабара – через реку Куру, лежит духовный центр города – Ортачала. Этот район начинается с площади – она называется майдан. Над майданом на горе нависает древняя крепость Нари-кала. Ниже крепости, над площадью, в метрах пятидесяти, стоит мусульманская мечеть. На самом майдане высится армянская церковь Сурб Геворг. От майдана идет улица – раньше она называлась армянский базар. В пятидесяти метрах от армянской церкви выше по улице стоит синагога. А еще выше, опять же метрах в пятидесяти, улицу венчает величественный грузинский кафедральный собор – Святой Сион. То есть на маленьком пятачке расположены культурные центры, представляющие все мировые религии. Все храмы очень старые – они почти ровесники города. Я объездил много стран и городов и нигде не видел, чтобы на одной улице были расположены столько храмов разных вероисповеданий. Наверное, это пример для всего мира, показывающий, как должны жить люди разных вероисповеданий вместе – мирно и терпимо.
   Город был и есть многонациональный и все жители всегда жили мирно, независимо от национальности. Горожане честным трудом зарабатывали свой хлеб, потом шли каждый в свою церковь и молились своим богам, затем садились за один стол, вкушали хлеб-соль, поднимали рога полные вина и благословляли друг друга, говоря приятные слова, каждый на своем языке. Но смысл всех слов был один – живи, радуйся и будь счастлив человек. За мужским столом первый тост всегда выпивался за Родину-Мать, которая кормит и поит своими плодами их - ее детей. Второй тост стоя выпивался за защитников Родины, которые отдали свои жизни, защищая свою Мать-Кормилицу от врагов, и передали ее свободной и независимой им - своим потомкам. При этом вспоминали свои геройские подвиги, совершенные на войне, и забавные «моменты» между битвами. Потом пили за здоровье родных, близких, хороших и верных друзей независимо от национальности, веры и прочих несущественных отличий.   
    За столом никогда не слышались байки про армянское радио, еврейские анекдоты и прочие, как здесь говорят – хуштуры – глупости. За столом сидят люди разные – могут обидеться. А зачем обижать хорошего человека. За общим столом не должно быть обид. За столом принято говорить от души, от сердца и благословлять друг друга словами почетного гражданина города, великого армянского ашуга Саят-Нова, он писал свои песни о любви, верности и дружбе на армянском, азербайджанском, грузинском и персидском языках. Он и погиб в возрасте 83 лет на стенах города с мечом в руках защищая его от захватчиков в 1795 голу. И похоронен во дворе церкви Сурб Геворг. На его надгробии, на армянском, азербайджанском и грузинском языках написано, что здесь похоронен любимый всеми великий поэт и певец. А его песни до сих пор поют и грузины, и армяне, и азербайджанцы за столом, благословляя друг друга.
    В итальянском – общем дворике, где я имел честь родиться, жили люди всех национальностей – и армяне, и азербайджанцы, и грузины, и курды, и ассирийцы, и осетины, и русские, и украинцы, и евреи, и греки и еще бог знает кто. Почти все говорили по-русски и на своих языках – причем все понимали друг друга на их языках. Мой папа говорил, не знаю на скольких языках. Когда к нам приходил гость, папа говорил с ним на его языке – гостю было приятно. И когда папа ходил в гости – хозяева говорили на армянском – и папе было приятно, что ему оказывают уважение. Однажды мой школьный товарищ, ассириец по национальности, впервые пришел ко мне и папа начал говорить с ним на его языке. Товарищ сделал изумленные глаза: - «Дядя Гриша, откуда вы знаете мой язык?» - спросил он удивленно. Теперь удивился мой папа: - «Как откуда – я же коренной тбилисец!» - ответил он.
    Все жили, душа в душу. Никогда не было скандалов – если и громко говорили женщины о своем наболевшем – кто вылил помои не там где надо, или подметает под развешанным для просушки бельем, или какая-то хозяйка положила в обед больше чеснока и мало грецких орехов, то споры мирно заканчивались чаепитием с вареньем. Мужчины никогда не вмешивались в женские споры, предоставляя право женщинам самим разбираться в своих делах. Мужчины вечером шли друг к другу в гости и за столом, накрытым женщинами, со стаканами вина в руках обсуждали прожитый день. Вместе, весело, в складчину справляли дни рождения, свадьбы. Грустно, со слезами на глазах, провожали уходящего со двора навеки. Все женщины присматривали за всеми детьми во дворе - чтобы они не разбили окно мячом, играя в футбол, или не сбили с керосинок кастрюльки с готовящимся обедом и пресекали чрезмерные детские шалости, связанные с беготней и вертлявостью. Если ребенок заходил в любую комнату – считалось, что это Бог пришел, его всегда встречали ласково, сажали за стол покушать, чем бог послал. Угощали чаем со сладким вареньем, сваренным во дворе на костре в огромных медных тазах, и печеньем, испеченным в буржуйках-бисквитницах на керосинке. И поучали, как надо вести себя за столом и в обществе. Все соседи и дети говорили на пиджин-русском, или как говорят на Украине - суржике. Но все прекрасно понимали друг друга. Языки знали на бытовом уровне, конечно стихов никто на другом языке не писал, впрочем, как и на своем родном. Все старались выжить в то смутное время и помогали, друг другу, как могли.
    Я вспоминаю один случай, характеризующий дух сплоченности жителей города. В день смерти Сталина, в городе были волнения студентов и в город были введены войска для их усмирения - по городу ходили танки – дома дрожали от их грохота, слышались выстрелы. Днем в наш дворик вбежал молодой парень – его лицо и одежда были в крови, правая штанина была разорвана и из ноги шла кровь. Первым его увидел наш сосед - дядя Аркадий Тумалецкий – то ли польский украинец, то ли украинский поляк. Он, не говоря ни слова, сразу же завел парня к себе в дом и баба Тася – его жена, тут же обмыла и перевязала студенту рану и спрятала его под кроватью, забросав старыми вещами. Почти сразу же во двор ворвались офицер и два солдата с автоматами. Их окружили соседи и на вопрос – куда делся человек, вбежавший во двор, все дружно указали на стенку, отгораживающую наш двор от соседнего двора. «Он убежал через стенку!» - сказали все, как один. Офицер и солдаты взобрались на стенку и убедившись, что перелезть через нее можно, побежали в другой двор. Затем соседи собрали чистую одежду, лекарства и еду, кто что смог – время было не очень сытное, и поодиночке наведались к раненому – он был молодым грузином и говорил пока только по-грузински. Но все, каждый на своем языке, благословили парня и пожелали ему скорейшего выздоровления. И все переживали за маму студента – как она там бедная, наверно изнервничалась вся, считая не вернувшегося домой сына погибшим.
    В ту ночь я проснулся и увидел, что мой младший брат спит, а мама и папа полностью одетые, сидят за столом. Рядом с ними на полу стояли два маленьких фибровых чемоданчика. Я знал, что мама хранит в них мои и брата вещи, а также немного еды. Для чего, я не знал. Помню, тогда папа сел ко мне на кровать и попросил, чтобы я никогда и никому постороннему ничего не рассказывал – что случилось в нашем доме или во дворе сегодня. Да и вообще всегда, если я когда-нибудь, где-нибудь и что-нибудь слышал или видел. Запомни сынок, есть такой паскудный психологический прием – если хотят от тебя узнать что-нибудь сокровенное о других людях, тебе скажут – вот этот человек сказал про тебя то-то и то-то нехорошее. Если человек глуп, то он поведется: - ах, он так про меня сказал, а сам он и такой и сякой. И кончено – все, что ты знаешь, будет знать и тот человек, кому это нужно. Такое часто случается между людьми. Этот человеческий пунктик хорошо усвоили жандармы и ловят на эту удочку с древнейших времен. Поэтому, что бы тебе ни говорили и не спрашивали, всегда держи язык за зубами. Тогда ты прослывешь честным и добропорядочным человеком и не погубишь неосторожным словом других людей, да и сам избежишь неприятностей.
    Когда я вырос, я понял, что тогда родители ждали ареста и депортации. Если бы кто-нибудь из соседей донес о том, что во дворе прячется диссидент – весь двор бы арестовали и депортировали. Тогда я не знал, что такое диссидент и депортация, но часто замечал, как пропадали соседи. Утром они не выходили во двор и на мой вопрос: – где мой друг, с которым я только вчера бегал во дворе, и его мама с папой – моя мама говорила, что они переехали жить в другой город и на ее глазах блестели слезы.
Тогда бог миловал – во дворе не нашлось доносчика – даже дети не выдали. Прошла тревожная ночь. Утром, когда сняли комендантский час, осетин Нодар, наш сосед и ровесник студента, отвел его домой. Придя после этого во двор, он обошел всех соседей и по секрету сообщил, что студент доставлен домой в целости и сохранности и сдан с рук на руки родителям. Только после этого все соседи успокоились и спрятали свои тревожные чемоданчики.
    Хочу предложить тост за взаимопонимание, дружбу и счастье всех хороших людей независимо от их национальности, веры и образа мыслей! Все хорошие люди братья! И еще - хорошие люди всегда эгоисты. Они благословляют друг друга и желают долгих лет жизни хорошим людям потому, что хотят долго получать наслаждение от общения с ними. Дай бог им долгих лет жизни, счастья, любви и радости!» – произнес дядя Акоп и содвинул свою рюмку с нашими – послышался чистый хрустальный звон. Мы выпили. После второй рюмки коньяку дядя Акоп неслышно крякнул, но опять ничего не сказал. Подлетевший официантик снова наполнил наши рюмки. Я подумал, что знакомство состоялось, и мы перейдем к решению других «наболевших» вопросов, но дядя Акоп, опять глазами попросив у Олега слова, продолжил свое повествование.
    Окончив школу, я уехал учиться в Среднюю Азию, в город Ташкент и жил в общежитии института. В комнате общежития со мной жили мои однокурсники – Бахтияр, Равиль и Рустам. Как и все молодые парни, мы прогуливали лекции, весело отмечали получение стипендий, бегали на свидания с девушками, писали курсовые, и в зимние сессии, сняв оконные рамы, «передирали» чертежи друг у друга под стеклом с лампочкой, дрожа от холода. Перед экзаменами напившись кофе, всю ночь зубрили «предметы» и утром сдав экзамен, тут же забывали то, что зубрили ночью. Все было так, как бывает у всех студентов во всем мире.   Студенческая жизнь прекрасна – ты молод, силен, вокруг тебя друзья и ты не задумываешься ни о чем, кроме как прожить день и беззаботно порадоваться прекрасному мгновению. Конечно, если не считать мелких неприятностей жизни в виде экзаменов, курсовых работ и прочих лабораторных занятий. Или крупной неприятности – лишение стипендии – за неуспешность и «хвосты по предметам».
    Мои «сокамерники» по общежитию Бахтияр и Равиль были двоюродными братьями – их мамы были родными сестрами. Но Бахтияр был узбеком, а Равиль – татарином. Они трогательно опекали друг друга, и если кто-то посмел бы обидеть одного из братьев, то обидчику приходилось иметь дело с двумя бесстрашными бойцами. Да и я и Рустам никогда не оставались в стороне, если раздавался клич - «Наших бьют!» Бахтияр любил читать художественную литературу, участвовал в художественной самодеятельности – был конферансье в СТЭМПе – студенческом театре эстрадных миниатюр политехников и был несколько меланхоличным, склонным к размышлениям человеком и трудно сходился с людьми, особенно с девушками. Равиль был непосредственным и живым рослым парнем – он занимался спортом – вольной борьбой и был чемпионом факультета. Эта известность и непосредственность позволяла ему быстро «клеить» девушек на танцах. Но дальше этого дело не шло – девушкам быстро надоедали разговоры про борцовские выверты - как переводить противника в партер, проводить подсечки и прочие подробные объяснения про то, как делать «бросок через левое яйцо, не задевая правого колена». И Равиль знакомил девушку со своим братом Бахтияром, который этим ловко пользовался – он «отбивал» девушек романтичными стихами, умными рассуждениями, овациями и известностью, получаемой после выступления на сцене студенческого театра  и прочими «хуштурами».
    Бахтияр был на полгода старше Равиля и как старший пользовался уважением, поэтому Равиль хоть и обижался, но виду не показывал – любимый старший брат все-таки. Правда однажды он не выдержал – после того, как Бахтияр отбил у него девушку, на которую он «имел виды», Равиль долго препирался и затем полез в драку – причем Бахтияр, при всей своей «интеллигентности» оказался не робкого десятка – ловко уворачивался и даже пару раз хорошо «приложил» Равилю. Но Равиль все-таки успел сделать Бахтияру «борцовскую растяжку» и чуть не вывернул ему правую берцовую кость ноги из таза. После «разборки» Бахтияр ходил хромая, а Равиль «светил фингалом» под левым глазом. Но буквально на следующий день мы получили стипендию, и братский мир был подписан за столом с выпивкой и неприхотливой студенческой закуской. За столом мы пришли к консенсусу – женщины не стоят разбитых сердец, носов и губ. Кстати сказать, «предмет драки» - девушка, «отбитая» Бахтияром у Равиля, через пару дней «вильнула хвостом» и «увелась» с парнем с другого факультета. Ею «поинтересовался» старшекурсник после повышения статуса – как же, за нее дрались два известных студента – борец, чемпион факультета и конферансе студенческого театра.
    Другой мой «сокамерник» по общежитию – Рустам из Казахстана, был подтянутым, спокойным, уравновешенным парнем и тоже ничем не выделялся от остальных. Я с ним как-то быстро сошелся, и мы вместе ходили на вечеринки, на танцы и на пару «зашивали» девушек – на пару всегда легче это делать. Да и выходить из «положений» при выяснении отношений с бывшими парнями девушек было легче. Несколько раз у нас были разборки с «группой лиц», посчитавших, что мы их обидели, уйдя с танцев забрав их девушек. Тогда мы становились спина к спине и вдвоем стойко отбивались кулаками от этих «групп товарищей». На сессиях мы помогали списывать друг у друга со шпаргалок, которые перед экзаменами вместе писали, целую бессонную ночь. Делились последними деньгами, когда один из нас сидел «на мели», а ему надо было идти на свидание. В общем, мы жили, душа в душу, как братья. И я не знал, да и не интересовался, какой национальности был Рустам.
    Каждый год 1 апреля я отпускаю бороду и не бреюсь до 24 апреля. 24 апреля, в полдень, я, как и все армяне во всем мире, иду в церковь и зажигаю свечки перед иконой Божьей Матери в память о полуторамиллионе моих соплеменников – детей, женщин, стариков и безоружных мужчин, безвинно загубленных во время Геноцида армян в 1915 году турками в Османской империи. Их зверски убили только за то, что они были армянами. Это был первый массовый страшный геноцид в истории человечества. Если бы его осудили тогда, в 1915 году, то возможно не было бы второго страшного геноцида – Холокоста, когда невинных детей, женщин, стариков и безоружных мужчин убивали в газовых камерах только за то, что они евреи.
    После поражения Османской империи в 1918 году страны-победители потребовали от Турции наказать виновных в преступлениях против военнопленных и армян. Турецкий военный трибунал 1919—1920 годов признал бывшего военного министра Турции Энвера-пашу, бывшего министра военно-морских сил Джемала-пашу, бывшего министра внутренних дел Талаата-пашу и бывшего генерального секретаря партии младотурок Назима, виновными в вовлечении Турции в войну и приговорил их к смертной казни заочно - к моменту суда все лидеры младотурок были вывезены из Константинополя на немецком судне в Германию и скрывались под вымышленными именами. Были осуждены к смертной казни заочно еще десятки военных преступников Турции, из них трое к казни через повешение.
    Позднее, уже после второй мировой войны, когда перед международным судом предстали бывшие руководители гитлеровской Германии, обвиненные в преступлениях против человечества, в частности в осуществлении геноцида в отношении евреев, цыган, славянских народов, международный суд определил геноцид как тягчайшее преступление против человечества. Тогда же в документах международного суда геноцид армян был определен как первый геноцид XX века. В 1948 г. Организация Объединенных Наций приняла «Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказания за него», в которой Геноцид квалифицируется как действия, совершаемые с намерением уничтожить полностью или частично какую-либо национальную, расовую или религиозную группу. В Конвенции особо отмечалось, что не может быть юридической давности при наказании за преступления, квалифицированные как геноцид.
Рано или поздно преступления против человечества и человечности сурово наказываются – убийцам и насильникам все равно придется отвечать перед людьми. Они никогда и нигде не смогут спокойно прятаться и жить, не отворачивая глаз от честных людей.
    Армянские патриоты разработали  план «Немезис» – от имени богини отмщения Немезиды, по осуществлению актов возмездия в отношении виновных в организации и осуществлении Геноцида армян 1915 г.
    15 марта 1921 г. Согомон Тейлерян застрелил в Берлине, прямо на улице, бывшего министра внутренних дел Турции Талаата-пашу. Состоявшийся в июне 1921 г. в Берлине суд, оправдал Тейлеряна, посчитав его человеком, приведшим в исполнение смертный приговор преступнику.
    25 июля 1922 г. в Тифлисе Петрос Тер-Погосян и Арташес Геворгян привели в исполнение приговор в отношении бывшего министра военно-морских сил Османской империи Джемала-паши.
    Бывший военный министр Турции Энвер-паша прятался в Средней Азии, где возглавил антисоветское басмаческое движение, и в 1922 г. был убит командиром Красной Армии Акопом Мелкумовым.
    В разных странах мира армянскими патриотами были также найдены и уничтожены несколько десятков преступников против человечности, виновников геноцида армян, приговоренные самим турецким судом к смертной казни.
Не был выслежен армянскими мстителями, только бывший генсек партии младотурок Назим. Политиков вообще всегда трудно поймать – они скользкие, как ядовитые змеи. Но спустя несколько лет после побега в Германию Назим возвратился в Турцию, предпринял неудавшуюся попытку покушения на Ататюрка, за что был казнен.
    «Кстати» -  не без гордости сказал дядя Акоп – «Один из приведших в исполнение приговор в отношении преступника Джемала-паши в Тбилиси – Петрос Тер-Погосян, был моим близким родственником. С папиной стороны, он является троюродным племянником моей бабушки со стороны отца, но по материнской линии. Я горжусь этим родством. Армян не так много на свете и все мы близкие родственники». Я почувствовал, что дядя Акоп хорошо разбирается в генеалогии своего рода, но опять, как и при первом знакомстве с ним не понял, кто кому и ему родственник с разных сторон, но заинтригованный рассказом, промолчал. Ту же мысль я заметил и в глазах Олега.
    А дядя Акоп продолжил свое повествование. «Прошу прощения за отступление в историю, но без него трудно будет понять все то, что произошло в тот вечер 24 апреля, когда я учился уже на последнем курсе института и мы перешли на преддипломную практику. В этот вечер, я как обычно накрыл стол в комнате общежития и я и мои друзья – Бахтияр, Равиль, Рустам и друзья-соседи из соседней комнаты общежития: - Саша Пак - он был корейцем и Валера Турчин – он был белорусом, и с ними я тоже дружил, уселись вокруг стола. По традиции я предложил тост за безвинно ушедших, память о которых нельзя забывать и мы все выпили стоя за них как за живых, которых мы никогда не забудем. Затем каждый пожелал мне и всем людям никогда не видеть то страшное, что произошло с моим народом. Затем, отдельно мы вспомнили Холокост и выпили, чтобы никогда и нигде люди не страдали из-за своей веры, национальности, цвета кожи или образа мыслей. Так мы сидели, и каждый вспоминал своих родных и близких, безвременно ушедших из жизни по вине подлости и нетерпимости.
    Было уже довольно поздно, Бахтияр и Равиль ушли на свидания со своими девушками, Саша Пак и Валера ушли к себе в соседнюю комнату. В нашей комнате остались только Рустам и я. Мы не были пьяными, поэтому то, что произошло дальше, не было откровением подвыпившего человека. Рустам сел напротив меня за стол, налил в стакан вина и прямо посмотрел мне в глаза. «Акоп» – сказал он – «Скоро мы окончим институт, и возможно больше никогда не увидимся. Я хочу, чтобы ты выслушал и понял меня. Я никогда не говорил, а ты никогда и не спрашивал, кто я по национальности. Я турок - во время войны моих родителей депортировали в Среднюю Азию из приграничной полосы между Турцией и Грузией. После нападения Германии на Россию, ожидали, что Турция, как союзница Германии, тоже нападет на Грузию. Но видно тогдашние правители Турции помнили суд и приговоры над своими предшественниками, развязавшими Первую Мировую войну и не рискнули напасть. Но моих родителей погрузили на поезд и вывезли в Среднюю Азию. Здесь я родился и вырос. И когда я стал взрослым, мой отец рассказал мне, что все, что произошло с нами это кара за то, что совершили наши правители – бесчеловечно убили много несчастных мирных армян.
    Отец мой рассказал мне правду о резне армян в 1915 году в оттоманской империи, чему он сам был свидетелем. Отец сказал мне, что сами армяне на своем языке называют этот ужас Мец Егерни – великое злодеяние и никогда его не забудут и не простят пока турецкие правители не покаятся и не признают вину за это злодеяние. Отец просил меня не забывать об этом зверстве и предупредил, чтобы в общении с армянами я был осторожен – они помнят и не забывают об этом злодеянии и могут отомстить, узнав, что я турок. Поэтому я никогда и нигде не говорю, что я турок – мне стыдно смотреть в глаза людям.  Хотя ты знаешь я не трус и не совершил никакого преступление. Но стыд за моих предков не дает мне покоя. Ты первый, которому я открылся. Я хочу извиниться перед тобой от имени всех честных турок, которые понимают, какое злодеяние совершили правители Турции. Об этом всегда помнит мой папа и рассказывает мне, сожалея о случившемся. Мы с тобой прожили четыре года вместе, и я понял, что ты честный и порядочный человек, дружбой с которым можно гордиться, и ты не забываешь и не прощаешь то злодеяние. Если бы турецкое государство признало геноцид, то мне  было бы легче жить, правильно говорят: – «Повинную голову меч не сечет». Сейчас ты имеешь полное право смотреть мне в лицо с укоризной, а я не могу поднять глаз. Прошу прощения за моих предков» – сказал Рустам и выпил вино из своего бокала. «Я понимаю, как сейчас тебе не просто, поэтому я оставлю тебя одного. Выбор за тобой – остаться ли нам верными друзьями или только соседями по комнате общежития» - сказал Рустам и вышел.

    Воспоминания. В голове у меня был туман. Но я понял, что я должен сделать выбор - быть ли мне рядом с другом, верным товарищем, с которым я съел пуд соли или потерять дружбу только потому, что он принадлежит к другому народу, с которым у моих предков были непростые отношения. Друзей очень трудно приобрести - на это нужны годы. А потерять можно легко – иногда достаточно одного неосторожного слова или взгляда.
Я вспомнил свою бабушку – мамину маму, в последние годы жизни она болела и лежала в постели. Я маленький сидел около нее, и она рассказывала о своей жизни – как и всем старым людям, ей хотелось поговорить с живой душой - открыть свою душу. Только много позже, когда я сам вошел в лета, я понял что это необходимо людям – быть выслушанными. Моя бабушка – да упокоит господь ее душу в раю» – дядя Акоп перекрестился, причем я заметил, что он перекрестился слева направо и склонил голову в мгновении молчанья. Затем продолжил – «Она родилась в начале двадцатого века в городе Карсе по адресу Губернаторская улица, дом 16. Дом стоял на центральной площади города. Она назвала адрес потому, что по секрету передала мне, где ее родители хранили все свои драгоценности. «Возможно, эти семейные реликвии до сих пор находятся в том доме» – сказала бабушка. «Если придется вернуться, запомни, где они лежат».
    Папа бабушки был состоятельным человеком, и у него было семь дочек – он все хотел сына, но мальчики не рождались и дедушка продолжал экспериментировать. Бабушка была шестая дочка в семье. В 1914 году бабушка была помолвлена с молодым офицером – моим дедушкой, который был намного старше ее. Причем она его впервые увидела мельком, сквозь занавеску, когда он со своими родителями пришел свататься. Девочки тогда выходили замуж рано – в 15-16 лет. 17-летняя уже считалась засидевшейся в невестах. Но папа бабушки был небедным и наверное поэтому все его дочки во время находили женихов.

    Воспоминания бабушки дяди Акопа. Первая мировая война началась как всегда неожиданно и дедушка, как офицер, ушел на фронт. Когда в город зашли турецкие войска, солдаты-аскеры начали ходить по домам и арестовывать всех армян. Они всюду искали армян. Всех пойманных детей, женщин, стариков они сгоняли в церковь. Бабушка хорошо говорила по-турецки и ее с сестрой спрятали на женской половине дома соседи – турки, дружившие с папой, хотя солдаты ходили по домам и требовали у турок  выдать армян, если они прячутся у них. Если бы они нашли армян, то этим туркам бы не поздоровилось. Но соседи турки не выдали бабушку с сестрой. Папы с мамой тогда не было в городе – они уехали по торговым делам в другой город и смогли спастись.
    Через щелочку в окне бабушка видела, как утром на площади поставили несколько колод для разрубания мяса и женщин и детей по очереди выводили на площадь и рубили им головы. Маленьких детей клали на колени матери и рубили им головы. Затем убивали и матерей. После этого убили стариков - мужчин. Молодых мужчин не было – все они ушли на фронт. Трупы зарубленных армян кидали на подводы и увозили. Когда бабушка рассказывала мне эти ужасы, у нее в глазах плескался непередаваемый страх, который заставлял меня ежиться от холода.
    В ту ночь, дедушка с братом, тоже офицером, выходя из окружения, пришли в город и спрятались в стоге сена. Аскеры-солдаты пришли брать сено для лошадей, и в руки им попалась офицерская сумка дедушки. Их раздели, избили и повели на расстрел. Те же соседи бабушки – турки, узнали об этом и попросили отпустить их за золото. Бабушка и ее сестра сняли с себя все украшения – у армянских женщин всегда при себе имеются золотые украшения - на шапочке имеются золотые подвески, в ушах серьги, на руках браслеты, на шее ожерелья и они все сняли с себя и отдали аскерам, которые были родственниками соседей бабушкиных спасителей. Аскеры вывели дедушку и его брата за город и выстрелили в воздух, чтобы офицеры-турки поверили, что они их убили, и дедушка с братом ушли из города. Хотя бывали случаи, когда аскеры брали золото и все равно убивали армян. Тогда попались совестливые турки, сдержали слово.
    Потом в город пришли армянские войска, и некоторое время было спокойно. Затем в город снова подступили турецкие войска, и тогда бабушкина семья, кто, в чем был одет, навсегда ушла с Родины, взяв с собой только ключи от дома. Дедушка с бабушкой смогли переехать в город Армавир Краснодарского края. А что стало с родителями, с сестрами и с их мужьями, бабушка до самой смерти не знала.
    Дядя Акоп молча, склонил голову. «Страшное дело быть беженцем – ехать неизвестно куда, начинать жизнь сначала, не имея ни крыши над головой, ни средств к существованию, ни родственников, ни друзей. Я хочу выпить за то, чтобы никто и никогда по чужой злой воле не уезжал на чужбину, навсегда бросая родную землю. Человек должен жить и радоваться там, где он родился и вырос. И где находятся могилы предков. И иметь возможность путешествовать по свету и смотреть на достопримечательности других мест, зная, что всегда, в любое время может вернуться домой». Дядя Акоп поднял рюмку и, не чокаясь, выпил. Я с Олегом молча подняли свои рюмки и тоже выпили.
    Дядя Акоп продолжил свой рассказ. «Уже в городе Армавире Краснодарского края, родилась моя мама и ее сестра. К началу Великой Отечественной войны мама заканчивала школу, а ее сестра училась в восьмом классе. Дедушка, как бывший офицер, был ответственным работником - заведовал элеватором. Бабушка вспомнила, как в голодные тридцатые годы она попросила дедушку принести немного муки, накормить детей. Дедушка спокойно ответил бабушке, что кругом голод, люди умирают без хлеба, а она просит его стать вором, украсть ради детей. Как он сможет потом смотреть в глаза людям. Больше бабушка никогда не просила его ни о чем – довольствовалась тем, что есть.
    В 1937 году дедушку, как врага народа, «забрали» ночью, и мама его больше никогда не видела. Тогда маме было 13 лет. Бабушка со слезами на глазах, сказала маме, что дедушка, как военный офицер, погиб на секретном военном задании и мама, считая его погибшим на войне, каждый год на 9 мая – День Победы носила и возлагала цветы на могилы солдат на Братском кладбище.
   
    Воспоминания мамы дяди Акопа. Великая Отечественная война началась, как всегда, неожиданно. В город Армавир немцы вошли ночью и заняли все уцелевшие дома. В доме мамы стали на постой два немецких солдата – Ганс и Юрген.  Бабушка, боясь за дочек, прятала детей в подвале. Однажды днем, когда мама с сестрой вылезли из подвала чтобы поесть и подышать воздухом, вернулись солдаты. Увидев двух темноволосых девушек, они наставили на них автоматы с криком – Юде! Юде! Мама учила в школе немецкий язык и поняла, что они принимают их за евреев. «Нихт юде – армениш! Армениш!» – сказала она, чувствуя, как подкашиваются колени. «Юде, юде!» – продолжал кричать первый немец. Но второй немец, старший по возрасту, оказался более грамотным. «Постой Ганс» – сказал он и отвел дуло его автомата – «Армянин - это не еврей! Это кавказ!» Затем он объяснил Гансу, кто такие армяне. А даже если бы и были евреи, они не враги, а две испуганные девочки, такие же, как и его дочка – сказал он. И нечего брать грех на душу и сдавать их гестапо. Но Ганс не унимался – если гестапо узнает, что они скрывают евреев, то им не сдобровать. В это время бабушка накрыла на стол, и солдаты, увидев еду, сразу же смягчились и забыли маму с сестрой. После трапезы, Юрген сказал маме, чтобы она и сестра не выходили на улицу, иначе их примут за евреев и убьют.
    Через пару дней в дом пришел офицер и Юрген объяснил ему, что мы армяне и не представляем опасности. Узнав, что мама говорит по-немецки, офицер каким-то чудом смог выправить маме пропуск-аусвайс и устроил на работу в комендатуру. Мама там работала писарем и получала продовольственный паек. На этом пайке и еще тем, чем делились с ними Ганс и Юрген из своего солдатского пайка, бабушка, мама и ее сестра смогли выжить. Маму и ее сестру не тронули даже тогда, когда начали угонять молодых девочек и мальчиков на работы в Германию. Офицер комендатуры смог выправить документы и маму и ее сестру не тронули. Юрген часто любовался на маму и вспоминал, что у него дома тоже такая большая дочка, которую он давно не видел и очень скучает. Однажды крепко выпив шнапса, он сказал, что война плохо – в ней виноваты несколько главарей-нелюдей, и он с удовольствием их бы лично расстрелял, чтобы люди не мучились и не убивали друг друга. Он даже схватил автомат и хотел показать, как он это сделает. Но Ганс отобрал у него автомат и даже пьяный, все упрашивал его говорить потише – их могут услышать и тогда они попадут в гестапо. Я вспоминаю, как мама однажды рассказала мне, что в комендатуре, где она служила, часто стоял утробный нечеловеческий стон, такой громкий, что его не заглушали никакие звуки. Офицер, начальник мамы, увидев страх в ее глазах, тихим шепотом сказал ей, что это в подвале гестапо мучает людей. По его глазам мама поняла, что и ему самому жутко.
    Затем началось наступление, и немцев выбили из города. Перед уходом Ганс с Юргеном крепко напились и стали стрелять в разные стороны и кричать: - «Зачем мы пришли сюда и зачем должны теперь уходить!» Также кричали и стреляли в разные стороны и остальные солдаты, покидая город. Все это время мама с бабушкой и сестрой сидели в подвале – Ганс и Юрген оставили им немного продуктов перед тем, как ушли из дома.
    Затем пришли солдаты Красной Армии – свои. Они начали отлавливать и вешать предателей и полицаев. Мама с сестрой и бабушкой снова сидели в подвале. Маму могли арестовать, как сотрудничавшую с оккупантами. Мама видела из щелки окна, как вешали троих полицаев – их поставили в кузове грузовика и привязали к фонарным столбам. Затем машины медленно отъехали, а люди дергаясь, остались висеть. Одного из полицаев мама знала – это был молодой парень, их сосед, они росли вместе на одной улице. Он спас Асмик - подружку и соседку мамы. Ее поймали на улице как еврейку, а она, не зная языка, ничего не могла объяснить и ее вместе с другими евреями - женщинами и детьми повезли на машине за город убивать. Там ждала команда полицаев, и среди них был этот парень. Узнав Асмик, он подошел к немецкому офицеру и объяснил, что она не еврейка, а армянка. Офицер был грамотный, расспросил Асмик, увидел нагрудный крестик, заставил перекреститься и, убедившись, что она и вправду армянка, отпустил и приказал идти домой. И Асмик почти десять километров шла пешком домой, прячась от немцев, чтобы снова не попасть им в руки. А ее спасителя – полицая, никто не смог спасти. А тех женщин и детей – невинных евреев, убили и закопали так, что никто не смог найти их могил.
Незадолго до прихода своих, повешенный потом полицай рассказал маме, что он хотел спасти Раю - их подругу, еврейку, с которой они вместе росли. Отведя ее в сторону, он сказал ей, что выдаст ее за армянку – пусть только перекрестится, и как Асмик, останется жива. Но максимализм юности – Рая гордо ответила, что никогда не отречется от веры своих родителей и останется с ними до конца. И ее убили вместе с родителями. Господи! Неисповедимы твои пути!» - дядя Акоп закрыл глаза и перекрестился, опять слева направо и, приложив руку к сердцу, замер на несколько мгновений. Губы его что-то беззвучно шептали – кажется, он молился на своем языке. Когда дядя Акоп снова посмотрел на нас, глаза его влажно блестели.
    В этот момент, как будто соринка попала мне в глаз, и что-то кольнуло в сердце. «У меня дочка растет» – подумал я. «Не дай Бог с ней что-то случиться! Смогу я простить насильника? Нет, никогда!» – твердо решил я. «На краю света найду, из-под земли достану и задушу собственными руками! И никакие либеральные ценности и права человека меня не остановят. Собаке – собачья смерть!» Взглянув в лицо Олега, я увидел в его глазах такую же решимость. 
    А дядя Акоп продолжил свое повествование. «После освобождения бабушка продала дом и все, что можно было продать, и вместе с детьми уехала на поезде в Тбилиси. Там она купила маленькую квартирку – 3х4 метра в итальянском дворике. В этом дворике родились я и мой младший брат. Мама рассказывала, что тогда было очень голодно, и у нее была одна мечта – увидеть целую буханку хлеба. Даже не съесть ее, а увидеть, что она есть. Бабушка начала шить одежду на заказ, а мама устроилась работать санитаркой в госпитале. Тем и смогли выжить три одинокие женщины. Мой папа тогда только что пришел с фронта – он воевал под Сталинградом. Там он отморозил ноги, и его отправили лечиться домой в госпиталь. Затем, узнав, что папа инженер-строитель, его перевели строить военный объект, и он остался в городе, не пошел больше на фронт. Находясь в госпитале, мой папа встретил мою маму и женился на ней.
    Папа однажды, шутя, рассказал, что когда он пришел свататься, то в комнатке у невесты – моей мамы, из мебели были только один стол, на котором стоял чайник, сделанный из противогаза и две табуретки. На одну из них он сел, и она крепко ущипнула его щелью между досками и занозила большой занозой. И он «блюдя момент», стерпел – чего не сделаешь ради занозы любви. Потом эту занозу из «седалища» вытащила дома его сестра, а заноза любви к маме осталась в сердце на всю жизнь.
    Потом мы переехали в трехкомнатную квартиру, и у бабушки была своя комната. Она кончила армянскую школу и плохо говорила по-русски, окончила в тридцатом году Ликбез – курсы ликвидации безграмотности. Я с ней говорил по-армянски, а она отвечала мне по-русски, так мы учили друг друга языкам. Еще она говорила чисто по-турецки. Когда я уезжал из дома по делам, она писала мне письма по-русски и в конце приписывала – внучек исправь мои ошибки и напиши сколько их. Этим нехитрым приемом она пыталась напомнить о себе, чтобы я не забывал ее и отвечал ей на письма. Она хранила мои и брата письма и перечитывала их, когда одна лежала больная в постели. Дорогая моя бабо – ты всегда будешь в моем сердце! А все хорошее и доброе, что ты вложила в мою душу, я передам своим детям и внукам. И хорошее не пропадет, а будет передаваться из поколения в поколение.
    Я хочу предложить тост за наших бабушек и дедушек, переживших войны, смерти, убийства и все равно оставшихся честными и благородными сердцем и душой. Ушедших, но оставивших в наших сердцах светлую скорбь и радость! Они жили честно и оставили в нас доброту и тепло сердец!» – провозгласил тост дядя Акоп. Мы, молча, содвинули наши рюмки, послышался нежный хрустальный звон, и выпили.
    Перекрестившись, причем я заметил, что он опять перекрестился слева направо, дядя Акоп опять несколько минут помолчал с закрытыми глазами и затем продолжил повествование.
    «Мы никогда не сможет вернуть нашим родителям долг, можем только передать его своим детям» – сказал дядя Акоп. «И еще передать память сердца о безвинно убитых и не успевших насладиться радостью жизни. Нам живым надо помнить и не дать никому повторить то плохое и гнусное, что творили нелюди в истории человечества. Я вспоминаю слова папы, когда 24 апреля мы вышли из церкви, помянув жертвы геноцида. «Запомни сынок» – сказал он. «На свете нет плохих наций и народностей, есть поганые правители. Они натравливают людей друг на друга, а сами потирают руки, наживаясь на крови и слезах людей. И нет им прощения – даже мертвые они должны быть судимы и получить возмездие.  В библии сказано: - «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло!» Но все имеет свое начало и свой конец. Правда всегда должна торжествовать, плохие дела должны быть осуждены, чтобы люди знали, что есть плохо и не повторяли преступления. И необязательно выкапывать и перекапывать могилы. Могилы – это тоже история, а в ней, к сожалению, бывает и много плохого, а не только одно хорошее.  Памятники должны служить примером, как не надо поступать, называя себя человеком. Я хочу, чтобы честные турки смогли прямо и открыто смотреть в глаза людям, а не прятаться за глухими ставнями, когда 24 апреля я с моими соплеменниками и многими честными людьми других национальностей, идем к турецкому посольству с плакатами: - «Признайте геноцид! Покайтесь! Освободитесь от вины! Очиститесь от крови, лежащей на ваших предках!» Турецкое правительство должно признать, и признает Геноцид армянского народа. Гнойную рану надо прижечь каленым железом. Да, это больно и неприятно – пахнет горелым мясом. Но после этого рана быстрее заживает. А не стараться ее лечить, ковыряя гнойную язву ржавым гвоздем под маркой необходимости изучать вопрос «примочками» из истории. Такая история похожа на сборник анекдотов, которую можно переписывать и так и этак. История должна быть одна – совершил тяжкий грех убийства невиновных – будь мужественным и отвечай перед людьми и Богом. И тогда люди, хоть и осудят тебя, но поймут, что ты раскаялся и другие нехорошие нелюди, побояться Бога и людей и не станут совершать гнусные дела».

    Тбилисская история. А незнание истории может привести к нехорошим последствиям. Такое произошло недавно в моем родном городе Тбилиси. Новые власти в городе решили сделать приятное нашему историческому соседу и стратегическому партнеру - Турции.  На улице, на месте, где армянские мстители привели в исполнение смертный приговор в отношении бывшего министра военно-морских сил Османской империи Джемала-паши, мэрией города была установлена памятная доска с надписью на грузинском и турецком языках. Надпись гласила, что на этом месте террористами был зверски убит верный сын турецкого народа Джемал-паша. И Грузия и грузинский народ, никогда не забудут, и будут вечно хранить память об этом человеке.
    Это возмутило армян города. Общественное объединение армян города - Ассамблея Тбилисских армян, членом которой я состою, поручила мне написать коллективное письмо в мэрию. В письме мы указали, что нет прощения убийце невинных людей, и Джемала-пашу настигло возмездие за преступления против человечности, и он был уничтожен по приговору самого турецкого суда, а не невинно погублен террористами. И привели примеры казни других палачей – Энвера-паши, Талат-паши и других. Они заслуженно получили возмездие. В письме мы требовали назвать и наказать того работника мэрии, который дал разрешение на установку доски. К нам присоединились и грузинские общественные правозащитные организации – мы вместе принесли письмо в мэрию.  Письмо мы послали также и в городскую газету. Но, ни газета не напечатала наше открытое письмо, ни ответа из мэрии мы не дождались, но на второй день после установки, доска бесследно исчезла – на стене дома остались только дырки от гвоздей.

    Возвращение в общежитие. Все это я передумал, оставшись один в тот вечер в общежитии. Я понял, что ни я, ни мой народ, ни все честные люди мира не смогут простить убийцам один миллион пятьсот тысяч невинно загубленных душ моих соплеменников. Такое трудно понять и простить. Можно забыть. Время уносит обиды и облегчает боль. Но позабыть можно при одном условии – правители, потомки народа совершившего преступление, должны признать и осудить злодеяние совершенное их отцами. И тогда мой верный друг юности - настоящий человек Рустам сможет сказать своим детям и детям своих детей, что они могут честно и прямо смотреть в лица других людей, не отводя глаз от стыда. В тот вечер, когда Рустам пришел в общежитие, мы прямо и честно посмотрели в глаза друг другу, молча обнялись, пожали друг другу руки и больше никогда не возвращались к теме Мец Егерни. Тогда я приобрел доброго и надежного друга. Мы до сих пор остались добрыми друзьями и я никогда не жалел и не жалею об этом. Дай Бог здоровья и долгих лет жизни Рустаму и его детям и всем честным и порядочным людям на земле! Все люди должны жить мирно и счастливо, так же, как мы жили и дружили в студенческом общежитии – узбек Бахтияр, татарин Равиль, турок Рустам, кореец Пак, белорус Валера и я - армянин Акоп! Пью за здоровье всех честных людей»» – провозгласил дядя Акоп и выпил. Мы, молча, тоже опрокинули свои рюмки.
    В это время в проеме беседки появился Адик. Он доложил дяде Акопу, что женщины окончили поход по магазинам и ждут его с покупками в такси на улице. Надо быстрее ехать домой ужинать. «Прекрасных дам нельзя заставлять ждать! Это невежливо!» – сказал дядя Акоп и тут же засобирался. Подняв рюмку с коньяком, он поочередно посмотрел нам в глаза и провозгласил: - «Прощу прощения, если я докучал вам своими разговорами! Молодым неинтересно слушать стариков, и я хочу поблагодарить вас за то, что вы терпеливо слушали рассказы старого армянина. Общение с приятными людьми продлевает жизнь.  Прощайте и приезжайте к нам в Тбилиси – пить настоящий армянский коньяк!  Вместе поедем к моим близким родственникам в Ереван – столицу моей исторической родины. Поверьте, там есть много всего интересного, что стоит посмотреть! Кстати сказать, город Ереван на целых 29 лет старше самого Рима. Считается, что Рим основал мифический царь Ромул в 753 году до нашей эры. А город Ереван основал реально живший царь Аргишти, сын царя Менуа в 782 году до нашей эры. Это историческое событие он удостоверил собственной подписью в метрике о рождении – клинописной надписи на каменной доске, которую нашли вмурованной в стенку старой крепости в центре города Еревана. По всей Армении полно таких исторических скрижалей на камнях – бумаги тогда еще не было. А теперь позвольте попрощаться - всего вам доброго! До скорых встреч!» – и дядя Акоп выпил свою рюмку. Мы последовали его примеру. Потом, пожав нам руки, дядя Акоп, выйдя из беседки, что-то сказал Адику. Причем Адик согласно кивнул. Затем дядя Акоп в сопровождении Адика вышел из зала.
    Когда Адик снова подошел к нам, я спросил у него, почему дядя Акоп крестится слева направо, а не справа налево,  как мы – он что католик? Адик ответил, что армяне так крестятся с самого начала - с 301 года нашей эры, когда первыми в мире приняли христианство как государственную религию. И с тех пор имеют свою, самостоятельную христианскую церковную организацию во главе со своим ни от кого независимым верховным духовным главой – католикосом всех армян. А католики появились через 753 года - в 1054 году нашей эры, когда христианские церкви разделились на римский католицизм и византийское православие и римский папа и константинопольский патриарх пожелали хотя бы этим жестом отличаться друг от друга.
    И это было не последнее, что осталось мне и Олегу на память от дяди Акопа. В конце вечера, когда мы с Олегом захотели расплатиться за «сидение в ресторане», Адик сказал, что все оплачено, и нам не о чем беспокоиться. На наш недоуменный взгляд, он сказал, что дядя Акоп все оплатил. И еще Адик передал мне и Олегу по свертку – в каждом было по бутылке настоящего армянского коньяка. Адик сказал, что это персональный подарок нам от дяди Акопа. «В ресторане коньяка не было – пришлось кое-куда позвонить своим братьям-армянам» – сказал Адик. И еще дядя Акоп поблагодарил Адика за то, что он устроил ему «посиделки  в общежитии ресторана» с приятными людьми, от общения с которыми он получил удовольствие, которого не купишь ни за какие деньги.
               
           Продолжение Новелла 42. Исповедь Вещего Олега или юрFак