Премьера

Публикация: ПиФ (приключения и фантастика). – Библиотека «Уральского следопыта». – 1990г. – Выпуск 12. – С.19-22.


Николай Орехов,  Сергей Орехов

ПРЕМЬЕРА

В том, что стоявший перед ним парень в двери не входил, Сухачев Павел Леонидович готов был поклясться креслом директора Дворца культуры, в котором сейчас сидел. Дверь кабинета просто невозможно было бесшумно ни открыть, ни закрыть - уж очень громко щелкал фиксатор замка, предательски оповещая работников соседних кабинетов о том, когда директор вышел, когда зашел. Как давно посетитель находился в кабинете, Павел Леонидович тоже сказать не мог, поскольку лишь откинувшись на спинку кресла, увидел его, стоящего сбоку, между столом и книжным шкафом. Это был долговязый парень, лет около тридцати, небритый и стриженный под «ёжик», в неопределенного цвета старых, расклешенных брюках; из-под лоснящегося, висящего мешком пиджака выглядывала линялая синяя олимпийка со сломанным замком «молния».
Павел Леонидович, не скрывая неудовольствия, поморщился. Посетитель был явно некстати. Две недели назад Дворец культуры остался без киномехаников. Новых найти пока не удалось. Срывались планы по показу кинофильмов. Дворец культуры нес убытки, самое страшное - срывалась премьера фильма «Глыбь», еще месяц назад обещанная расклеенными по всему поселку афишами. Фильм был фантастический, - билеты расходились неплохо. С минуты на минуту должен появиться Попрелов - главный режиссер постановщик фильма, и разговора с ним Сухачев боялся больше всего, а тут еще посетитель.
- Вы по какому вопросу? - спросил Павел Леонидович, собираясь при любом ответе выпроводить гостя, сославшись на занятость.
- У вас затруднения с премьерой фильма! У вас нет киномеханика! Я мог бы предложить свои услуги. - сказал тот.
- Вы киномеханик? - почти воскликнул Сухачев.
- Правильнее будет сказать - инженер по кино. - Долговязый сделал неопределенный жест руками. - Вам нужна моя помощь?
- Да! Нам нужен инженер по кино, - с трудом сохраняя внешнее спокойствие, ответил Сухачев. Он было готов подпрыгнуть в кресле и даже расцеловать этого парня. Но должность обязывала сдерживать себя, - Документы принесли?
- Да. конечно.
В руках у парня появились какие-то бумаги. Он хотел еще что-то сказать, но тут дверь шумно распахнулась, и в кабинет, хрустя черной кожей пиджака, ворвался режиссер Попрелов.
- Павел Леонидович! Дорогуша моя! - завопил он прямо с порога. - Я пять лет снимал этот фильм! Я три года ждал его премьеры! - Он рухнул на стул и, как-то сразу обмякнув, простонал: - И что я узнаю? Всё срывается из-за того, что в этом... - Попрелов воздел руки к потолку, - ...светлом храме культуры нет киномеханика. Ну неужели ничего…
- Успокойтесь, премьера состоится. - Сухачев старался говорить спокойно, словно для него такой проблемы не существовало. - Киномеханик есть - вот он. - Павел Леонидович повернулся к посетителю, а сам продолжал наблюдать за режиссером, желая узнать, какова будет его реакция.
Лицо Попрелова превратилось в одну огромную улыбку.
- Здорово! Чудесно! Прекрасно! Киномеханик, да?!
- Я инженер по кино, - сухо ответил тот.
Попрелов переметнулся к Сухачеву и начал трясти его руку, - Выручил! Спас! Молодец! Я в долгу не останусь. Приглашаю на премьеру! Я побежал! До завтра!
Оставшись с Долговязым наедине, Сухачев соображал, как себя вести, Безусловно, киномеханик нужен ему сейчас как воздух, но Павла Леонидовича раздражал внешним вид спасителя и невыясненный способ его появления в кабинета,
Долговязый опять сделал свой странный неопределенный жест руками и хотел что-то сказать.
- Значит, так, - перебил его Сухачев, - сейчас идите в операторскую, готовьтесь к вечернему сеансу. коробки с  «Преступлением и наказанием» уже привезли. Завтра, на детский сеанс, опять покажете «Преступление», а в обед премьере фильма «Глыбь»! Я сначала хочу поглядеть, как вы работаете. Все. Можете идти.
Долговязый стоял, переминаясь с ноги на ногу.
- Я же сказал, можете идти, - повторил Сухачев как можно строже. - Потом поговорим.
Долговязый вышел из кабинета. Вышел так же, как перед ним и Попрелов, через двери, и дверь с громким щелчком открылась и закрылась.
«Пора в отпуск», - устало вздохнул Павел Леонидович и, позвонив в кассу, предупредил, чтобы сняли объявление об отмене вечернего сеанса.
В 19.05 Сухачев решил посмотреть, как обстоят дела с фильмом, и зашел в зрительный зал. В зале горел полный свет. Человек тридцать, пришедших на вечерний сеанс, громко возмущались, клятвенно обещая никогда не ходить в этот «дурдом».
Словно из под земли появилась контролерша Дарья Степановна,
- Павел Леонидович! - закричала она. - Пять минут звонки даю! Давно пора начинать! Он что у нас!..
В этот момент на сцене перед экраном появился Долговязый, встал, уперев руки в бока, и заявил в зал:
- Ну и что вы возмущаетесь?
Зал притих. Павел Леонидович и Дарья Степановна растерянно переглянулись.
- Что вы на меня смотрите? - продолжал Долговязый. - Я не киномеханик, а инженер по кино... Аппаратура допотопная, пока наладишь. Не надо возмущаться. Сейчас пойду, скажу, чтобы кино включали. - И ушел за экран.
«Циркач!» - восхищенно подумал Сухачев.
- О ком он говорит? - спросила контролерша. - Он же один. Кому он пойдет и скажет?
- Циркач! - сказал вслух Павел Леонидович. В эту минуту свет погас, и на экране пошли титры.
«Он что, по воздуху летает?» - успел подумать Сухачев и ойкнул: со звуком творилось что-то невообразимое. Зрители разразились проклятиями и свистом. Павел Леонидович бросился бегом в операторскую.
Дверь оказалась заперта, и пришлось стучать. Щелкнул замок, и на пороге вырос Долговязый.
- Что вы здесь вытворяете? - раздраженно спросил директор.
Долговязый молча пропустил его в операторскую и закрыл дверь. Тут Сухачев увидел двоих. Один, ниже среднего роста, в строгой черной тройке, белоснежной рубашке и блестящем пестром галстуке, в черной широкополой шляпе, натянутой на уши, щелкал переключателем громкости звука и после каждого щелчка громко хмыкал. Второй, пожилого возраста, в видавшем виды зеленом костюме, тоже в белой рубашке, но с бордовым галстуком на шее, перематывал бобины с кинопленкой.
-Кто это? - спросил оторопело Павел Леонидович,
- Это - лучшие киномеханики, мои помощники, -- ответил Долговязый.
- А что вы, лучшие киномеханики, со звуком сотворили? В зале же ни черта не слышно.
- Да?! - удивленно произнес тип в шляпе, не глядя на Сухачева. - Одну минутку. - Он опять защелкал переключателем, словно играл с ним.
Сухачев подошел к окошку в зал. В зале был нормальный звук, зрители спокойно смотрели фильм,
- Значит, так, мужики... - начал Сухачев.
- Павел Леонидович… - перебил его Долговязый.
Сукачев нетерпеливо махнул рукой, строго посмотрел на Долговязого.
- На работу я вас еще не оформлял. Посмотрим, как пройдут два сеанса и премьера, а там решим. И, кстати, - обратился он к щелкающему, - вы что, свою шляпу никогда не снимаете? Вообще-то, в помещении принято находиться без головного убора.
- Она не снимается, ее нельзя снять, - сказал тот и посмотрел на Павла Леонидовича своими бесцветными глазами.
Сухачев непроизвольно икнул.
Паровоз, - обратился в этот момент Долговязый к обладателю бордового галстука, - заряжай следующую часть.
- Пассажир, Космонавт давно зарядил.
- Тогда переключай аппарат, - сказал Долговязый; которого почему-то назвали Пассажиром.
«Циркачи! А я ведь у этих гавриков даже документы не проверил! Ладно, главное - премьера. После разберемся, - подумал Сухачев и вышел из операторской.
На следующий день, придя на работу, Сухачев еле пробился сквозь возбужденную толпу в свой кабинет. Едва он опустился в кресло, как вошла контролерша Дарья Степановна.
- Павел Леонидович, кого мы на работу приняли? - сказала сна возмущенно. - Это же космонавты!..
- В смысле?.. - уставился на нее Сухачев.
- Да в прямом! - сказала она и покрутила пальцем у виска.
- А-а-а, это мелочи. Для нас главное - не сорвать премьеру. Почему столько народа! Неужели на премьеру!
- Нет, на «Преступление и наказание». Хотя и на «Глыбь» билеты берут. А это народ все на «Преступление»... Я тоже сначала думала, что фильм неинтересный, а вчера посмотрела... Там Раскольников целую мафию в Петербурге обезвреживает, он там во главе студенческо-гусарского полка специального назначения такой дворцовый переворот устраивает - закачаешься, и женится на внучке царя... Какая свадьба! Вы бы только видели...
- Подождите, - сказал Сухачев, - какая мафия? Какой переворот и какая свадьба? У Достоевского ничего этого нет!
- Ну я не знаю, что есть у вашего Достоевского, Павел Леонидович, но фильм очень интересный, особенно в том месте, где он на старуху выходит. Она же главная оказалась! Там такая перестрелка!.. - Дарья Степановна. спохватившись, посмотрела на часы. - Ой, заговорилась я, пора людей на сеанс впущать.
«Кто их поймет, режиссеров, со своими новыми трактовками классики», - подумал Павел Леонидович.

Попрелов пришел в 14.15.
- Отлично! - закричал он с порога, - Я только что из кассы, все билеты проданы! - Он плюхнулся на стул. - Фантастика - вещь коммерчески выгодная. Я по первости всякую ерунду на деревенскую тему снимал, и был без куска хлеба. А как перекинулся на фантастику... - он многозначительно подмигнул Сухачеву. - Так-то вот. Трудности, конечно, непонимание всяческое, но...
Сухачев согласно закивал головой.
- Я пять лет снимал этот фильм, - продолжал Попрелов, - и три года ждал премьеры. Это в какой-то мере продолжение моих предыдущих фильмов «Высь» и «Обширье».. У-ух! - Попрелов передернул плечами. - Извините, я, кажется, даже не поздоровался... Понимаете, волнуюсь... Трясет, как мальчишку... Порядок, думаю, менять не будем. Сначала фильм, а затем встреча со зрителями...
Сухачев утвердительно кивнул и посмотрел на часы:
- Идемте в зал! Нам уже пора.
Зал был полон. Сухачев и Попрелов сели на отведенные для них места. Свет погас, и на экране вспыхнуло название фильма - «ГЛЫБЬ». Попрелов выразительно толкнул Сухачева в бок - сейчас начнется.
На экране зазеленел пологий склон холма. Пышногрудая красавица лет тридцати пяти, с русыми волосами, безмятежно рвала цветы. Камера дала панораму сверху. За холмом открылся роскошный заливной луг, по которому катил трактор, зачем-то оставлявший за собой черную полосу вспаханной земли.
Сухачев смотрел два предыдущих фильма этого режиссера и, честно говоря, они ему не очень нравились. Конечно, сработано по всем законам кинематографии, выдержаны необходимые требования и соблюдены соответствующие правила, но все-таки это сухие, набившие оскомину прокатки. И то, что у Попрелова снимались некоторые звезды кино, скорее убавляло яркость этих звезд, чем прибавляло её картинам. Но у многих известных критиков и деятелей искусства фильмы Попрелова были в почете, что, видимо, и пробивало им дорогу на экран.
...И вдруг на вершину холма, испуская невероятное по красоте радужное сияние, села летающая тарелка! Красавица бросила свой букет и, заливаясь счастливым смехом, побежала к инопланетному кораблю...
- Неплохо снято, - сказал Павел Леонидович, поворачиваясь к Попрелову, но того рядом но было,
Попрелов, низко нагибаясь, бежал по проходу через зал в операторскую. Сухачев, ничего не понимая, устремился за ним.
Вбежав в операторскую, он увидел Попрелова, снимающего киноленту с бобины и просматривающего кедры из свет.
- Ничего не понимаю, - бормотал режиссер, - вроде мое и вроде не мое, ч-черт, ничего не понимаю! - Попрелов повернулся к  Сухачеву. - Павел Леонидович, я это не снимал. - Голос его был таким жалким, что, казалось, еще чуть-чуть - и расплачется.
- Что вы такое говорите?» - Сухачев подошел к нему, взял ленту в руки и поднёс к лампе.
- Вот посмотрите, - режиссер тыкал пальцами в кадры, - у меня Сашенька - скромная, тихая девушка - встречает возвращающегося с пашни Борю, который только что опробовал совершенно новый, изобретенный им метод вспашки, и никаких этих... летающих тарелок! Никаких! Видите!
- Мужики, вы какой фильм показываете?! - Сухачев посмотрел на киномехаников. - Вы какую пленку крутите?!
- Мы показываем «Глыбь», - Кто ответил - было непонятно.
Попрелов бросился к окошку в зал. Сухачев последовал его примеру. На экране, среди мерцающих звезд, в космической бездне витал букетик земных цветов ромашек.
- Не понял! - закричал Попрелов.
Сухачев оглянулся на киномехаников. Долговязый, стоя у аппарата, как артиллерист у орудия, подняв руку вверх, глядя через амбразуру в зал, командовал:
- Космонавт! Внимание! Запускай! - и махнул рукой. - Паровоз! Следующую часть!
- Пассажир, не гони события, восприятие притупляется, - откликнулся Космонавт в шляпе. - Паровоз на такой темп не рассчитан...
- Пассажир, чрезмерно закручиваешь, - отозвался Паровоз.
Сухачев, ничего не понимая, смотрел на экран. Знакомое летающее блюдце, рассыпая фонтаны искр, протаранило не то сеть, не то розетку гигантских размеров, - похоже, происходило какое-то сражение, - но и само, покрывшись трещинами, безвольно закувыркалось в стремительном падении. У Сухачева перехватило дух. Блюдце на огромной скорости врезалось в скалу на берегу потрясающе красивого моря. Страшный взрыв, клубы фиолетового дыма заволокли экран, и вдруг чьи-то глаза крупным планом, и зрачки, в которых картина падающего в бездонном космосе букета затягивается туманом, а через секунду - опять розовое море, и на берегу, среди оплавленных обломков, отлитая из серебристого металла статуэтка женщины с букетом цветов...
- А-а-а! - раздался за спиной сдавленный крик.
Сухачев вздрогнул от неожиданности, оглянулся. Знаменитый режиссер вцепился в бобину, пытаясь вырвать ее из рук насупившегося Паровоза.
- А а а! - опять завопил Попрелов. - Отдай, злодей, ленту!
- Пассажир! - крикнул Космонавт Долговязому. - Работай один, я помогу Паровозу, попридержу эту бездарность...
- Кто бездарность? Я бездарность?! - Попрелов побледнел, лицо его перекосила нервная судорога, глаза выкатились из орбит. Он, не отцепляясь от бобины, дернулся в сторону Космонавта, - Ах ты, зюзя в шляпе! Да я не первый год в искусстве! Да я!.. Да ты!..
Сухачев бросился разнимать скандалистов. Известный режиссер сопротивлялся и лягался, как хороший рысак. Краем глаза Сухачев видел, что в аппаратах нет ленты, но зрители в зале продолжали что-то смотреть, а Долговязый просто присел на стульчик и смотрит через окошко на экран, И тут искры посыпались из глаз Сухачева - Попрелов попал ему в пах. От острой боли Павел Леонидович потерял ориентацию во времени и пространстве, ноги его подкосились. Чтобы не упасть, он схватился за брючину Космонавта, но вдруг все закружилось перед его глазами. Словно издалека донеслись невнятные выкрики Попрелова: «Кто вас звал?! «Кто вас просил?!». Павел Леонидович лежал на полу и совсем близко от своего лица видел черную лаковую туфлю, жёлтый махровый носок, брючину. Это были не туфли, носок и брючина, не предметы одежды, надетые на тело, это было одно целое - ступня в ферме туфли, постепенно переходящая в носок, носок, переходящий в брюки. Что-то подняло Сухачева с пола и поставило на ноги… Павел Леонидович возвращался откуда-то из небытия... Словно из тумана выплыл и сел на стул в углу операторской Попрелов. Он хватал воздух ртом и затравленно озираясь, причитал:
- Это что же?.. Как же?.. Фантастика - живая ветвь искусства! Вы понимаете!! Нельзя так, по живому!..
Сухачев ничего не понимал. Рядом с ним стоял Космонавт, Паровоз отошел на шаг в сторону.
- Я всю жизнь снимал фантастические фильмы!.. - выкрикнул Попрелов.
- Этот детский лепет? - спросил Долговязый, продолжая глядеть в зрительный зал, и мотнул головой на коробки с пленкой.
-Ну и что! - выкрикнул Попрелов.- Как снимал, так и снимал! Вам какое дело? У меня хоть такой, но был кусок хлеба...А теперь что? Как теперь? - Он выкаченными глазами уставился на Сухачева.
Павлу Леонидовичу стало нехорошо от этого взгляда, от слов Попрелова. В мозгу у него заметалась дикая мысль.
- Что «как теперь»? - спросил он.
- Всё! Хана! Не будет больше искусства, фантазия иссякла! - кричал режиссер.
- Но почему? - тоже закричал Сухачев, хотя не давал себе отчета, почему его так взволновала судьба искусства.
- Да потому, - Попрелов поправил галстук, - они убьют его. Дело даже не  в фильме. Они прилетели! Вот они!
«Пришельцы!» - в смятении подумал Сухачев.
- Что теперь выдумывать, - продолжал Попрелов. - Какие планеты? Какие невероятные ситуации? И зачем? Вы были в Большом Шаровом Скоплении? - неожиданно спросил он троицу.
- Конечно, - ответил Космонавт.
- Ну вот, видите, - тихо сказал Попрелов, обращаясь к Сухачеву. - Нам уже ничего не осталось. - Лицо его сморщилось, и он вдруг заплакал.
Сухачев растерянно смотрел на пришельцев, на Попрелова.
- Нет, ну так нельзя!.. Нет же, конечно!.. Нельзя так все одним махом!.. - Павел Леонидович окончательно пришел в себя. В глубине души он вдруг почувствовал безотчетное желание защитить Попрелова. - Этого никто не допустит!
- Кто не допустит? - спросил, всхлипывая, режиссёр. - Кто? Завтра состоятся всемирные похороны искусства. Нашего искусства. Всех приглашаю на поминки!.
- Нет, товарищ Попрелов, подождите. Как же так? - Павел Леонидович совершенно неожиданно для себя заявил: - Я требую прекратить фильм! Слышите! Немедленно!
- Почему? - Долговязый оглянулся. - Еще вторая серия.
- Кто здесь хозяин?! - завопил Сухачев, - Кто из нас директор: я или вы? Сейчас же прекратить фильм!
Долговязый вздохнул и отключил киноаппарат. В-зале зажегся свет, и спустя секунду мертвой' тишины зрители взорвались аплодисментами. И раздались крики: «Браво!», «Режиссера!»
- Товарищ Попрелов, успокойтесь, вас ждет встреча со зрителем, - сказал Сухачев.- А вы, товарищи... давайте выйдем.

Зрители дружно-ликующе скандировали; «Режиссера». Попрелов высморкался в платок и со словами: - «Ах ты, мать честная!..» выбежал из аппаратной и устремился по центральному проходу к сцене, где его уже; ждал микрофон.
Сухачев и пришельцы через другую дверь вышли, в фойе.
- Как вы посмели так нахально… - зловеще зашипел Сухачев, оглядываясь на Дарью Степановну, чтобы та, не дай бог, не услышала. - Да кто вы такие?
- Мы не нахально, наоборот, - сказал Долговязый. - Мы лишь хотели помочь вам. У вас же срывалась премьера! К тому же фильм настолько наивен, что не выдерживает никакой критики... И потом, почему вы решили, что мы несем гибель искусству. Халтуре, подделке, безусловно, но подлинное творчество... причем здесь оно? А в отношении этой «Глыби»... - пришелец застенчиво потупился. - Мы позволили себе вставить несколько документальных воспоминаний. И все... но... слышите! - Он указал на дверь зрительного зала, которая не могла заглушить восторженных оваций.
- Ну и что! - сказал Сухачев. - Наша публика - это наша публика. Я как официальное лицо со всей ответственностью заявляю… - Сухачев запнулся.
Из-за дверей доносился голос Попрелова: «И пусть некоторые ученые утверждают, что мы одиноки по Вселенной! Пусть контакт - навязчивая, бредовая идея человечества! Фантастика - живая ветвь искусства - пробуждает в человеке творческое начало... Зал взорвался аплодисментами.
- Пройдёмте ко мне в кабинет, - сказал Сухачев пришельцем.
В кабинете Сухачев испугался, оказавшись один на один с… С кем? Перед его глазами маячил черный лаковый туфель, переходящий в желтый махровый носок. Павел Леонидович прижался к стене. Только стол отделял его от…
- Кто вы такие? - спросил он.
У Долговязого в руках появился странный, играющий розовыми бликами бланк.
- Вот, - сказал он - пожалуйста. Официальный документ. Удостоверение на контакт. Так что мы не нахальничали...
Сухачев посмотрел на бланк. Очень красивыми, четкими буквами было отпечатано:

Система. Андромеды.
Группа для контакта в составе:
1. Биоробот.
2. Пилот космического корабля.
3. Полномочный представитель...

- Ну и что? – сказал Сухачев, бросив читать, и вернув бланк. - Никаких контактов.
Павел Леонидович замолчал, подбирая оптимальную мотивировку отказа. Павлу Леонидовичу было жалко себя, Попрелова, жалко привычное искусство, которое, хоть и не всегда нравилось ему, но было понятным, удобным и, главное, уже апробированным. А здесь... Конечно, восторги и овации - это хорошо, но потом... чёрт его знает... Старенькое «как бы чего не вышло» зашевелилось в нём, как всегда, когда нужно было принимать сколько-нибудь ответственное решение. И вдруг он вспомнил слова известных фантастов о том, что пока земляне не достигнут Плутона, контакт не желателен. Почему именно Плутона, а, скажем, не Проксимы Центавра, он объяснить не мог.
- Пока мы... - он перевел дух, и, оценивая всю важность момента, чеканя слова, произнёс: - Пока человечество не достигнет Плутона, ни о каком контакте не может быть и речи,
- Но почему! - воскликнул Долговязый.
- Так надо, - твердо сказал Сухачёв.
Долговязый скривил в усмешке губы, переглянулся с Космонавтом и Паровозом, посмотрел  Сухачеву в глаза.
- Вы хоть представляете, о чем говорите! - спросил он.- В эти несколько десятков лет контакт ещё возможен. А к тому времени, которое вы имеете в виду, мы уйдем настолько далеко вперед, что ни о каком взаимопонимании не будет и речи; вы нас как цивилизация перестанете интересовать, - Прощайте...
- Прощайте, - сказал Сухачев, потупившись. Затем поднял голову, чтобы сказать еще хоть что-нибудь, хотя, что можно еще сказать он себе не представлял, но перед ним уже никого не было.