Об отце

Как он жил? Трудно. Сложно. Ребенок войны, сын фронтовика. Пил. А кто не пил. Не верил. А кто верил? Не был ни коммунистом никогда, ни христианином. Всегда ругал власть и был колюч, как, кактус. Сложно с ним было.
Был честен до предела. Не то, что я... Никогда не молился ни на портреты вождей, ни на иконы. До последнего ходил за парализованным стариком, бывшим секретарем парткома завода. Завода, которому отдал 20 лет жизни. В день похорон, куда бы я не приходил, мне говорили об отце добрые слова.
Он всегда куда-то торопился. Придет. «Посиди!»,- говорю, побудь с внуком…
«Некогда, работы много». К дню смерти он закончил ремонт в квартире. В день смерти он шел с работы. Прямо в своем дворе стало плохо с сердцем. Сползал медленно по какому-то турнику, а потом упал в снег навзничь, распластав руки крестом. Голубые глаза были широко распахнуты.
Местные подростки подбежали, и, попинав отца, забрали сумку. Он лежал на снегу два часа...
На похоронах много было народа. И с завода были. Но запомнилась его начальница с последней работы. Отец был давно на пенсии, но продолжал работать слесарем-сантехником в Свердловской филармонии. «Прекрасный человек был» - сказала начальница, сдерживая слезы – неприметный, деловой, все умел, слесарь с высшим образованием. Всегда приходил на помощь. Да, он был нашей «скорой помощью».
И я вспомнил, как отец нам по-детски, с восторгом, рассказывал, что сам Спиваков ему однажды пожал руку.
Знаем ли мы друг друга? Знаем ли мы все о самых близких людях? В морге в его пиджаке нашли серебряные сережки. Он их купил с пенсии для внучки, моей дочери, у которой накануне его смерти был день рождения.
А дома на полочке я нашел простой латунный крестик с потертым шнурком. Отец не надел его 9 декабря.