Странный клиент

               
Утром старый Насыр встал с постели, позвал жену.   
– Сходи к Анчару-гробовщику, закажи для меня гроб!
- Для чего он тебе? – спросила жена.
– Делай, что говорю! – рассердился Насыр.
      
К вечеру гроб был готов. Чтобы не привлекать внимания односельчан, мастер под покровом сумерек доставил его во двор Насыра. Он не раз встречался с такими заказами, когда клиент при жизни заранее заказывал место для погребения. Но какое гробовщику дело до людских чудачеств? Сейчас в ожидании оплаты он стоял у сарая рядом с гробом, пахнущим свежим буком.
      
Из дома вышел угрюмый Насыр, всем видом показывая свое нежелание вести какой-либо разговор. Протянул деньги, даже не поинтересовавшись добротностью товара. Анчар не спеша пересчитал тонкую стопку ассигнаций, молча сунул их в карман брюк, повернулся и вышел. Во дворе наступила тишина.
      
Насыр вошел в сарай. Погодя вышел, держа в руке зажженную керосиновую лампу. Язычок пламени от движения воздуха заметно дрожал, бросая на лицо, стены сарая, гроб тусклые отсветы огня. Поставил лампу на землю возле сарая. Подошел к гробу. Взял в охапку, приподнял и медленно двинулся в сарай. Он был вынужден, как что-то дорогое, прижать ношу к груди, хотя по откинутой назад голове, оттопыренным пальцам было видно, что питал противоположные чувства.
Насыр внес гроб в сарай. Задержался, будто раздумывая, куда его поставить. Выбрал дальний угол, где аккуратной поленницей были выложены дрова, оставшиеся еще с прошлого года. Устоявшийся запах коровы, овец, мелкой живности придал ему уверенность. Старик вышел из сарая и плотно закрыл дверь. Подумал, для надежности подергал за ручку. Затем таким же размеренными движениями поднял с земли лампу и задул огонь.
      
Во двор вошли сыновья. Старший подошел к отцу и протянул сигарету. Насыр безмолвно взял ее. Прикурил от протянутой зажженной сигареты. Так стояли они, молча: двое - посредине двора, третий - у крыльца дома. Каждый о чем-то думал, скрывая свои мысли от других. Нарушил молчание отец. “Завтра встаем рано,- тихо сказал он старшему сыну.- Проверь наличие бензина.” - повернулся и,тяжело ступая, зашагал к дому. Младший последовал за ним.
      
Старший брат открыл двери пристройки, где стояла старая “Победа”. Подошел к двери водителя. Сел на сидение. Было видно, как какие-то мысли отвлекали его, не давали покоя. Он неподвижно сидели, и только по ярко вспыхивающему огоньку сигареты можно было судить о внутренней волнении.
Сигарета была докурена. Брошенный на землю окурок хозяйски был раздавлен сапогом.
      
Старик встал с кровати, натянул брюки, взял небольшой коврик и вышел во двор. Солнце еще не высунулось из-за горизонта. В долине стоял слабый туман, от чего вершины гор, казалось, находились совсем близко. Достаточно было пройти село, и дорога через несколько минут привела бы в горы. Утренняя тишина позволяла сосредоточиться. Старик расстелил подстилку, повернулся лицом к рассвету, чуть-чуть тронувшему ночную синеву, встал на колени и начал молиться. Пепельный свет, падавший на закрытые глаза и беззвучно шевелящиеся губы, превратил его лицо в безжизненную маску. Она исступленно просила. Получив чье-то благословение, фигура в благодарности склонилась к земле. Выпрямившись, в голове старика вновь появились сомнения, и маска еще раз принялась что-то просить.
      
Молитва длилась долго. За это время братья успели наспех помолиться, омыть лица, одеться. Теперь у пристройки, в которой ждала машина, они безмолвствовали.
Старик закончил молитву. Поднялся с колен, отряхнул подстилку и пошел в дом. Вскоре в дверях показалась его фигура в черной накидке. На голове по самые брови была надета огромная шапка из овчины. В правой руке он держал двустволку. Вид ружья придавал действиям семьи четкий ритм, осмысленность. Старший сын вывел во двор “Победу”. Старик открыл дверцу. Положил оружие на пол кабины. Грузно влез на переднее сидение и громко хлопнул дверь. Тем временем младший подошел к высоким железным воротам и распахнул их. Машина нехотя покинул двор.
      
Солнце все еще никак не могло справиться с туманом, росой, тишиной, но ночные краски предгорья уже начали размываться его первыми лучами. Не проснувшаяся речушка одиноко урчала у подножья гор. Узкая асфальтированная лента петляла вдоль реки, нарушая гармонию окружающей старины. Царство скал разделяло горские народы, их веры, обычаи. Древние горы и хребты с холодной настороженностью наблюдали за крошечными существами, которые пытались изменить уклад вековой жизни, сложившиеся историей законы. Одним горцам это удавалось благодаря упорству духа, смелости мечты, оставленным от предков знаниям. Другие скрывались в ущельях гор, жили прошлым. Дикие законы религии, мир условностей, невежественный страх давил на их сознание. От этого они страдали. От них страдали другие.
      
Вдали показалось чужое селение. Машина замедлила движение, словно стараясь не нарушать деревенскую тишину. Старший сын вел “Победу” по ухабистой проселочной дороге,  грязной от  дождя и причесанной ветром. Он прекрасно знал селение по поездкам за фуражом. По одной стороне улицы выстроились спящие дома с закрытыми ставнями. На  другой раскинулась целина, отгороженная от дороги проволочным забором. Там селяне обычно пасли коров, овец, индюшек. Сейчас поле еще пустовало. Машина подъехала к одноэтажному кирпичному дому, который еще находился в дреме, и остановилась возле закрытых ворот. Это был добротный дом, хотя носил на себе многочисленные возрастные отметины. Оттуда веяло тишиной и покоем.
   
Старик первым вылез из кабины. Взял ружье и пошел к закрытой двери, находившейся справа от ворот. За ним последовали сыновья. Дверь была не заперта и легко отворилась. Перед ними предстал обширный двор. Посредине росли старые гогеновские деревья, густые могучие ветви которых были покрыты крупными яблоками. Несколько плодов валялось на подстриженной траве, предлагая убедиться в их спелости. Здесь же лежали какие-то старые ящики, ненужная металлическая посуда. В правой части двора за домом был пристроен большой сарай, у ворот которого разлилась непрозрачная лужа, обрамленная коровьими и овечьими следами. Слева разместился курятник, через ржавую металлическую решетку которого виднелись притаившиеся куры. По всему было видно, что хозяйству не хватает рабочих рук. Старик сразу же заметил это. Он решительно направился к крыльцу. Откуда-то появилась сонная дворняжка. Посмотрела на людей и вдруг, почуяв недоброе, с лаем бросилась на них.
Старший сын ногой старался ударить и отогнать собаку. Она каждый раз отскакивала в сторону и вновь налетала, пытаясь укусить. Чувствуя, что животное не отстанет, он расстегнул куртку и вытащил из-за пояса старинный кинжал. Младший  подбежал к курятнику, недалеко от которого лежала куча битого кирпича, поднял половинку отбитого и, крадучись, приблизился сзади к собаке. Удар кирпича пришелся одновременно с удачным попаданием ноги старшего сына. Раздался пронзительный писк. Задние ноги дворняжки вытянулись и вдруг стали в конвульсии дергаться. Пес громко выл. Его голос иногда срывался и переходил на частый лай.
Младший вновь поднял камень. Так они стояли возле лежащей собаки: старик с ружьем в левой руке, старший с разведенными в стороны руками, в одной из которых блестел булат, и младший с кирпичом в руке, когда дверь дома приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулось заспанное лицо пожилой женщины.
      
Жизнь только обещала Ханзарифе. Она всегда ждала чего-то радостного, благополучного. Шли годы. Ханзарифа лишилась мужа. Старшие сыновья неожиданно исчезли, бросив на произвол судьбы двор, дом, хозяйство. Младший сын привел в дом незнакомую девушку тайком от ее родителей. И вот пришла расплата. В раскрытую дверь Ханзарифа сразу же увидела всех троих. Месть вылилась на собаке. Теперь подбиралась к дому. Встала у самого порога. Пытаясь задержать ее во дворе, не пустить в дом, Ханзарифа в испуге захлопнула дверь.
      
Старик не торопился. Ухабистая дорога растрясла его злость. Требовалось собрать ее вновь. Он пошарил вокруг глазами. Начал с малого. Выстрелом в упор избавился от воя пса. Из развороченной шеи кровь двумя узкими струйками потекла по телу собаки. Одна - медленно скатилась на землю, окончившись темно-вишневым пятном. Другая - затерялась в неухоженной шкурке. Вид крови придал старику уверенность. Глаза злобно заблестели. Злость подтолкнула других. Младший сын размахнулся и резко бросил в окно кусок кирпича. Раздался звон разбитого стекла. Можно было действовать.
      
Ханзарифа притаилась за входной дверью, когда послышался удар. От неожиданности она бросилась в комнату, сама не зная, что делать. На полу валялись осколки стекла. Кусок кирпича отлетел к противоположной стене и лежал, словно живой, готовый к повторному нападению. Из спальни выскочил сын, на ходу надевая рубашку. Он все еще не мог понять, что происходит. Мать опередила его. Она бросилась к нему и загородила путь к окну.
-Сынок! Они пришли. . .
      
Так быстро оборвалось украденное счастье. Пролетели две короткие южные ночи. Молодые не успели наговориться, налюбоваться друг другом. О будущем не мечтали. Оба понимали, что его у них нет. Ослушание дочерью отца, самовольный побег, проведенное в чужом доме время- этого было вполне достаточно для позорного возвращения в родительский дом. Позор можно было перетерпеть, нельзя было тянуть с расплатой. Решительность появляется в силу необходимости. Сын не знал, кто пришел, сколько их. Он подошел к стене, снял висевший на крючке кинжал. Холодная масса металла вызвала нервный озноб. Мать, было, бросилась к сыну, но его отрешенный взгляд остановил ее. Она уже не могла ничего предотвратить.
      
Ханзарифа прислонилась к стене. Материнское сердце, будто помещенное в костер от предчувствия, требовало защитить ребенка. Она стояла, парализованная беспомощностью. Пропал голос, ослабли ноги. Беда надвигалась. Старик приблизился к двери. За ней должна находиться хозяйка дома. Достаточно выстрелить, чтобы пуля нашла цель. Но ему не нужна была старуха. Неожиданно дверь распахнулась. Перед ним предстал человек, опозоривший его семью, посмевший пойти против заветов шариата. Он должен был умереть. Злость хлестнула по разуму старика, сведя судорогой его руки, лицо. Затмила глаза, Он никак не мог совладеть с собой. Сыновья не видели его муки. Они застыли в ожидании его действий. Так они стояли, как вкопанные один против троих: охваченный своим бессилием, простившийся с жизнью, с одной стороны, и наполненные лютой ненавистью, готовые мстить, с другой. Никто не заметил, как подъехала другая машина, Из нее вылез участковый милиционер и не спеша направился во двор. Появление человека в милицейской форме создало равновесие сил, но сохранило напряжение.
      
–Заур, что случилось?- озабоченным голосом спросил местный начальник. Знакомая, какая-то домашняя фраза вывела Ханзарифу из афазии. Она высунулась из-за спины сына, увидела милиционера и . . . тихонько завыла. Слезы, будто горные ручейки, текли по ее глубоким на впалых щеках морщинкам, забираясь между пальцами рук, которыми она старалась закрыть от чужих людей лицо.
-Этот шайтан украл мою дочь. Он опозорил мою семью. Я убью его, как бездомную собаку! Старик стал приближаться к крыльцу и медленно поднимать ствол ружья. Это было явное неуважение к власти.
–Стой! Ни с места!
      
Милиционер расстегнул кобуру и, контролируя ситуацию, вынул револьвер. Старик от несправедливости оторопел. Он остановился, не зная идти дальше или двинуться на защитника. Секундное замешательство стоило потери инициативы. Участковый направил на него револьвер.
–Бросай оружие! Я тебе заявляю, как официальная власть!
-Где моя дочь? Отдай ее мне! Ничего со мной не сделаешь, пока я не получу свою дочь!- взревел старик.
      
Завязался разговор. По-видимому, чувства разума начали брать верх. Но надо знать, что такое горский темперамент, который в любой момент мог для правосудия вспыхнуть вновь, поставить представителя власти в растерянность.
–Заур, отдай девушку! Ты не имеешь права ее задерживать! Это не твоя жена!
–Она любит меня! А он хочет насильно выдать ее замуж за другого!
–Эй, участковый! Заткни ему рот! А то я сейчас это сделаю сам!  И старик вновь поднял ружье. Трудно было предугадать дальнейшее развитие разговора. Внезапно из-за спины молодого человека вышла девушка. Ее хрупкая фигура, мягкие движения и спокойное лицо рядом с вооруженными людьми, убитой собакой, разбитым окном, возникла, как святой образ. От неожиданного явления все замерло. Девушка  направилась к воротам.
      
–Пошли! прошептала она, проходя мимо отца. Старик исподлобья посмотрел на парня, на милиционера, громко плюнул, бросил на землю ружье и двинулся за дочерью. За ним последовали сыновья.

Наступало утро. Первые отсветы от лучей солнца появились в долине. Туман усилился. ”Победа” с проселочной дороги выбралась на мокрый асфальт шоссе и, несмотря на плохую видимость, весело покатила домой. Пассажиры сидели молча. Все ушли в такие глубины, что проницательный глаз художника не смог бы раскрыть их душевного состояния. Старик вперил отчужденный взгляд вдаль. Он ничего не видел, ничего не соображал. И только ждал конца мучительно долгого возвращения. Старший сын держался за руль. Он сосредоточился на дороге. В полуоткрытое окно кабины врывался свежий воздух, охлаждая взбудораженный ум. Следы неудовлетворенности остались на его лице. Расширенные, словно от воздействия дифорола, зрачки глаз пустовали. Не добрые были глаза у водителя. Младший не видел лиц отца и брата. Он немного успокоился и, время от времени, украдкой посматривал на сестру, пытаясь обменяться взглядами. Хотел подбодрить, вселить в нее чуточку надежды. Но потому, как быстро отводил взгляд в сторону, в душе боялся такой встречи. Лицо дочери от переживания сохраняло серую бледность. Она сидела на краю сидения, готовая по первому требованию встать. Опущенная голова, поникшие плечи, сложенные на коленях омертвелые руки подчеркивали полную апатию к дороге, машине, пассажирам. От резкой тряски на попадающихся выбоинах тело ее вздрагивало, и тогда откуда-то из самых глубин вырывались тихие звуки, напоминающие то ли стон, то ли плач. Плакала душа ребенка, ставшего всего лишь на два дня женщиной. Плакала без слез, тайно. Это были, как вечный огонь скорби, навсегда спрятанные чувства, которые помогли сохранить остаток сил, чтобы пройти по двору, сесть в машину и ждать. . .
      
“Победа” остановилась у знакомых железных ворот. Младший сын вышел. Открыл ворота. Тихо въехали во двор и заглушили двигатель. Ворота заперли. Из дома вышла мать. Увидев возвратившуюся дочь, она прикрыла рот краешком платка, которым была покрыта голова, и принялась тихонько причитать. Когда муж и старший сын взяли лопаты и ушли со двора, она перестала себя сдерживать. Мать бросилась к безмолвно стоящей возле “Победы” дочери и в каком-то отчаянном остервенении прижала ее голову к себе. Это была ее собственность. Она испытывала радость повторного приобретения.
      
Свято материнское страдание. Никто другой не может испытать более жгучую боль, взрастить ту многогранность эмоций, которые создает природа, сама плоть.
Так посредине двора стояли две женщины. Одна – с горящими глазами, полными горькой страсти – воплощение борьбы, решительности. Другая–инфантильная, успевшая смертельно устать от жизни.
      
Выглянуло солнце, как бы пытаясь подбодрить женщин. Разогнало туман. Начало нагревать жирную почву, прибирать росу.  Зачирикали проснувшиеся воробьи. Воздух наполнился звонкими звуками пробуждения. Наступил утренний час молитвы. Возвратился старик со старшим сыном. Вынесли для себя коврики. Вынес для себя подстилку младший сын. Мать отпустила голову дочери, пошла в дом и возвратилась со скромными половичками. Ждали сигнала старика.
–Проси прощение у Аллаха!
Дочь взяла из рук матери половичок и отошла в сторону. Она опустилась на колени, положила на них ладони рук, закрыла глаза и обратилась к солнцу. Молитва была недолгой. Девушка встала и уступила место другим. Молились все. Страстно до земли наклонялся старик. Его туловище ни на минуту не оставалось в покое, как маятник, совершая глубокие движения. Казалось, что молитва будет длиться вечно.
      
Старик поднялся с колен, обвел всех взглядом, как бы проверяя их присутствие, и направился к сараю. Возле него остановился, повернулся лицом к дому. Взглянул на старшего сына и взмахом руки позвал к себе. Резким кивком головы позвал дочь. Все трое вошли в сарай. Во дворе наступила искусственная тишина. Чтобы разрядить ее, младший сын собрал подстилки и понес домой. Мать осталась на месте. Она смотрела на закрытые двери сарая. Сердце учащенно билось в сбивчивых предчувствиях. Глаза потухли, решительность исчезла. В сарае послышались живые звуки. Затем все стихло.
      
Растворились обе створки дверей сарая. Сначала показался старик. Он как вол тянул двухколесную тележку, напоминавшую арбу. Сзади помогал старший сын. Свешиваясь спереди и сзади краями, на тележке лежал гроб. От неожиданности мать не могла понять, куда перевозят вчерашнюю покупку. Она в растерянности сопровождала ее глазами, пытаясь предугадать путь следования. Арба подъехала к открытой задней калитки двора. Старик, почти остановившись, повернулся к тележке лицом, пытаясь провести ее, не задев осью верею. И вдруг откуда-то из глубины земли, быть может, из бесконечности вселенной послышался глухой, но полный последних сил голос: “Ма-ма-а”.
      
Мать сделала один лишь шаг. Второй шаг за нее сделала материнская судьба. Выбежавший из дома младший сын бросился к уткнувшемуся в землю телу матери, но, увидев сумасшедший взгляд отца, так и остался стоять, не добежав до нее.
      
Страшное дело самостийное понимание религии. Оно продолжало  уверенно двигать арбу к свежевырытой прямоугольной яме в дальнем углу земельного участка, оставляя  два рубца на плодородной южной земле.