Сказка на ночь

- Дедушка, а ты расскажешь сегодня одну из своих историй? – спросил Никита. Его глаза доверчиво смотрели на Ивана Николаевича, а простая добродушная улыбка заставила старика улыбнуться в ответ.
- Обязательно, Никитушка, - сказал Иван Николаевич и взъерошил внуку волосы. – Папу и маму только проводим, и я начну.
- Здорово! – Никита вновь улыбнулся и обнял деда. – Только давай страшную историю, ты мне обещал! По-настоящему страшную.
Стоял первый день нового года, за окном шел снег, и на улице было тихо-тихо, будто весь город затаился и выжидал чего-то. Иван Николаевич подобрал с пола мишуру и повесил её обратно на ёлку. Его сын с невесткой собирались в гости, а это значит что их с внуком ждал тихий вечер с горячим чаем и историей, которую он собирался рассказать давным-давно. Вот только он не думал что первым слушателем  станет его 9-летний внук. Он помнил как едва не посвятил в свою тайну жену, которая уже 10 лет как почила, но в последний момент его что-то остановило и он передумал.
- Пап, вам что-нибудь нужно? – в комнату заглянул Сергей, на ходу завязывая галстук. Как бы старательно он не приводил себя в порядок, помятый вид и опухшие глаза ясно говорили о том что новогодняя ночь не прошла для него даром. – Мы будем поздно, так что если тебе что-нибудь…
- Ничего не нужно, Серёж, - сказал Иван Николаевич. – Мы посидим, посмотрим с Никиткой телевизор, и я уложу его спать. Идите развлекайтесь.
- Ну а ты, дружок? – Сын подошёл к Никите и склонился над ним. – Понравился тебе салют?
- Пап, ты уже спрашивал, - сказал Никита и засмеялся. – Салют был просто отпад!
- Серёж, мы опаздываем! – раздался из прихожей голос Ольги. – Иван Николаевич, следите чтоб Никитка много фруктами не объедался!
- Хорошо, Оля, я прослежу. – Иван Николаевич подмигнул внуку. Тот подмигнул в ответ. Хороший мальчуган. Не испорченный нынешним телевидением и интернетом, а это большая редкость.  Предпочитал общество деда времяпровождению у компьютера и страсть как любил вечерние истории, которыми Иван Николаевич время от времени потчевал своего любимого внука. Вот только сегодняшняя история будет отличаться от остальных. Иван Николаевич вновь задумался, стоит ли рассказывать её Никите. Он боялся, что время его на исходе, частые боли в груди не предвещали ничего хорошего, и он не хотел уходить из этого мира, не поведав кому-нибудь свою тайну. Никита был идеальным слушателем и сообразительным не по годам.
Сергей и Ольга ушли, оставив их вдвоём. Иван Николаевич прошёл на кухню и поставил кипятить чай. Никита с окна проводил взглядом садившихся в машину родителей, помахал им на прощание рукой и присоединился к деду. Был уже восьмой час и за окном хорошо были видны крупные хлопья белоснежного снега на фоне полной черноты. Иван Николаевич налил себе и внуку по большой кружке чая, нарезал торт и вдруг осознал, что ему страшно. Страшно как никогда. Он боялся начать свой рассказ и боялся, как на него отреагирует Никита. Тот сидел напротив него, усиленно дул в кружку с горячим чаем, и, увидев, что дед пристально смотрит на него, нахмурился.
- Дед, ты чего? – спросил он.
Иван Николаевич вздрогнул и откинул все ненужные мысли прочь.
- Задумался, - он улыбнулся. – Готов послушать старика?
- Да! – Никита откусил кусок торта. – Начинай.
- Ты ведь знаешь, что я вырос в деревне? Ну да, я ведь тебе говорил. Деревня это тебе не город, Никита. Там всё по-другому. В городе чтобы искупаться на озере, нужно садиться в машину и ехать к чёрту на кулички, а в деревне, где я родился, была прекрасная речка, до которой пешком было идти ну что до твоей школы. А вода в ней была жуть что за прелесть! Чистая что слеза младенца. И лес. Лес  у нас прямо примыкал к деревне с западной стороны. Вот идут дома и хозяйства, а потом резко ррраз! – и лес. И не какой-нибудь лесок, а настоящий русский лес с медведями и волками. Летом мы с друзьями купались в речке, ловили там рыбу, катались на велосипедах, ну а зимой нашим главным развлечением была Гора Смерти. Что ты улыбаешься? Именно так и называлась. Не мы её так назвали, она стояла ещё в девятнадцатом веке, и мой дедушка говорил, что уже тогда её так окрестили. Летом это был ничем не примечательный холм, а зимой под снежным покровом это уже была самая настоящая гора. Слетали мы с неё в мгновение ока и затем уже по заезженной тропе катились метров сто, а то и больше. Тропа эта вела прямиком в лес между деревьев и некоторые из нас, которым удавалось хорошенько разогнаться, попадали прямиком в чащу. Горой Смерти её назвали потому что очень многие вылетали с тропы и врезались в стволы деревьев. Некоторые отделывались простыми ушибами, но особо невезучие ломали себе кости, и я сам был свидетелем, как один мой приятель сломал себе ногу, ударившись о дерево. Зрелище не из приятных, скажу я тебе. Скорость на этой горе мы развивали просто невероятную и навыками торможения овладевали буквально на ходу. Путь по снегу был как будто бы прямой, но очень часто совершенно неожиданно кто-нибудь вылетал с наезженной колеи и тогда жди беды. Смертельных случаев не было, несмотря на устрашающее название, но дедушка рассказывал мне, что в его время один мальчик сильно ударился головой и в итоге остался дурачком. Не знаю, правда это или нет.
С Горы Смерти мы катались на самодельных деревянных санях. В то время ещё не было ни ледянок, ни современных санок, которыми легко управлять. У меня были огромные сани, которые мне сделал отец. Со временем дерево становилось очень гладким, и сани буквально летали по снегу. История, о которой я хочу тебе рассказать, Никита, произошла со мной ровно 65 лет назад, первого января 1947 года. Мне тогда было десять лет, почти столько же сколько и тебе сейчас. Это было тяжелое послевоенное время, но, несмотря на все трудности, мы жили и радовались каждому дню. Я помню тот день был самым обычным и ничем не примечательным, несмотря на то что это был первый день года. В то время первое января было рабочим днём и все взрослые люди работали, а я пошёл с утра в школу. Да-да, представь себе, первое января – и школа. Сталин сделал первое января праздничным днём только на следующий год, а может и через два, я уже точно не помню. Но это не важно. Важно что в этот день мой лучший друг Сашка позвал меня покататься с Горы Смерти после школы. Мне нужно было помочь матери по хозяйству, поэтому мы встретились с ним уже когда смеркалось. Сашка был живчиком. Он был на год старше меня и всегда и во всём старался быть первым. Прыгали ли мы с моста в речку, ловили ли рыбу, он хотел прыгать дальше всех и ловить больше всех. Что уж тут говорить о Горе Смерти. Если он на своих санях не оказывался в глубокой чаще, метрах в двухстах от начала спуска, это значило, что он будто и не скатывался с горы. Меня всегда веселило, когда после неудачной для него попытки спуска он бесился и начинал искать изъяны в своих санях. Хотя надо отдать ему должное, проигрывал он редко и почти всегда оказывался в лесу дальше всех.
На горе в тот вечер нас собралось совсем немного, основная масса детворы уже разошлась по домам и мы, вчетвером или впятером, наслаждались отсутствием возни и очередей на спуске. Когда я несколько раз скатился, уже совсем стемнело и деревья в лесу приобрели смутные очертания сказочных фигур. Освещение на этой окраине деревне отсутствовало, и только лежащий снег служил нам надёжным маяком в этой темноте. В пылу весёлых спусков я и не заметил как мы Сашкой остались одни.  Дома мне нужно было быть в семь часов, но по сгустившейся темноте я понял, что времени уже гораздо больше. Я указал на это Сашке, но он лишь отмахнулся и снова полез на гору, бормоча себе под нос что ещё не достаточно накатался. Я вздохнул и полез за ним. На вершине мы оказались одновременно и, дурачась, начали шутливо бороться. Выдохшись, я повторил ему, что уже поздно, предложил скатиться ещё по разу и по домам. Он пожал плечами и с серьёзным видом склонился над своими санками, колдуя над ними и протирая варежками полозья. Я посмотрел в сторону леса и что-то там увидел. До сих пор, Никитушка, я не могу сообразить что это было. Нечто бесформенное, но в то же время оно как бы составляло симбиоз из многих геометрических фигур. Я увидел, как из центра этой массы что-то сверкнуло в нашу сторону и потом до меня дошло, что это были чьи-то глаза. Сначала я подумал, что это медведь слишком близко подошёл к деревне и теперь стоит в нерешительности, принюхиваясь к дурманящим запахам двух маленьких мальчиков. Затем я вспомнил, что все медведи сейчас спят в своих берлогах. Что это мог быть медведь-шатун, мне тогда в голову не пришло.
- Так это был медведь, дедушка? – спросил Никита и Иван Николаевич вздрогнул. Никита вырвал его из воспоминаний и несколько секунд  он не знал что ответить.
- Нет, Никита, - наконец сказал он, - это был не медведь. Будешь ещё чаю?
Никита в нетерпении покачал головой.
- Ну а я, пожалуй, налью себе ещё чашку, в горле пересохло.
Иван Николаевич налил себе дымящий кипяток и задумался. Он походил к самой трудной и невероятной части своей истории и не знал как преподнести это внуку. Он осторожно сделал глоток, и ему стало немного легче.
- Давай дальше, деда, - Никита не отрывал от Ивана Николаевича глаз. Было видно, что история захватила его целиком и полностью. – Что дальше было?
- Дальше я повернулся к Сашке чтобы показать ему что я увидел, но в эту самую секунду тот уже начал спуск с горы. Его радостный вопль  заглушил мой испуганный вскрик. Сашка разогнался очень хорошо и было сразу видно что уедет он далеко в лес. Может быть даже побьёт свой рекорд. Я опустился на колени и наблюдал, как он залетает в лес и исчезает в темноте. В то же самое время я увидел что непонятная бесформенная тень метнулась в ту сторону где была колея, по которой нёсся Сашка. Метнулась так быстро, что я едва смог уловить это движение. Ни один медведь в мире не обладает такой скоростью. Потом наступила тишина. Долго, очень долго я стоял на коленях на горе и ждал когда Сашка выйдет из леса. Мне безумно хотелось чтобы он радостный выбежал оттуда, крича что улучшил свой рекорд и мы все теперь никогда его не побьём. На самом деле я просидел так минут пять, но мне они показались вечностью. Из леса никто не появлялся. Стояла оглушающая тишина. Спустя какое-то время я спустился с горы, держа свои санки в одной руке (о спуске на них не могло быть и речи), а другая судорожно сжималась внутри варежки, и направился в сторону леса. Я несколько раз звал Сашку по имени, но он не отзывался. Меня охватила какая-то жуткая апатия, ноги сами несли меня в лес. В голове была только одна мысль – во что бы то ни стало найти моего друга. Я вошёл в лес и сразу стало гораздо темнее, складывалось  впечатление что снега здесь и вовсе нет. Обернувшись, я увидел нашу Гору Смерти, она показалась мне такой невообразимо далёкой и почему-то совершенно неприступной. Через несколько десятков метров я увидел на снегу тёмное пятно и понял что это была кровь. Я по-прежнему был чудовищно спокоен и продолжал двигаться с упорством робота, которому задали в программу идиотский маршрут. Затем я увидел Сашкины санки и остановился. Они были перевёрнуты и сразу бросалось в глаза что с ними что-то не так, они были серьёзно повреждены. Подойдя к ним вплотную, я увидел что и на них присутствуют следы крови и ещё какая-то непонятная густая жидкость. В нос мне ударил омерзительный запах гнили и я понял что это чья-то слюна. В это же мгновение я почувствовал что за мной наблюдают. Наблюдают с холодной и расчётливой яростью, прикидывая в уме - сожрать меня сразу или подождать пока я сам не умру от страха. Апатия, охватившая меня, исчезла, и я ощутил страх. Нет, не страх, а настоящий ужас, который граничил с безумием. Я стоял и молил Бога о спасении, мне захотелось чудесным образом переместиться из этого тёмного леса к себе домой, оказаться возле нашей печи, где весело трещат в огне дрова и на столе стоит большой пузатый самовар. Я подумал, что скорее всего больше не увижу свой дом и заплакал. Плакал я абсолютно беззвучно, почему-то понимая, что если зареву во весь голос, то не проживу и двух секунд. Я медленно повернулся и пошёл по колее в сторону деревни, глядя прямо перед собой. Я почувствовал движение сзади и слева от себя, но шёл дальше не оборачиваясь. Гора Смерти приближалась, но так медленно! Каждую секунду я ждал удара в спину, и если бы это случилось, то молился чтоб смерть пришла быстро и без мучений. Но это существо, эта бесформенная тень не собиралась меня убивать, ей хватило одного Сашки. Она просто проводила меня до того рубежа где кончается лес и начинается деревня. Мне кажется, это было похоже на игру сытого откормленного кота с маленькой дрожащей мышью. Кот лениво играет с мышью и сам до последнего не знает, убьёт он её в конце концов или нет. Затем интерес к жертве пропадает, и он уходит греться на солнышке, подрагивая усиками и умиротворённо урча.
Я дошёл до Горы Смерти и, так ни разу не обернувшись, пошёл домой.
Иван Николаевич замолчал и посмотрел на внука. Тот буквально пожирал старика глазами, в которых не было  ни намёка на неверие. Где-то в глубине души Иван Николаевич жутко боялся, что внук не поверит ему, хуже того рассмеётся и расскажет родителям, что дедушка «немного того». Пока всё шло хорошо, но худшее было впереди.
- Деда, почему ты остановился? – спросил Никита.
- Я хочу чтобы ты пообещал мне кое-что, внук, - сказал Иван Николаевич. – Я хочу чтобы эта история осталась между нами. Родителям ты ничего не должен рассказывать, они всё равно не поверят. Ты ведь веришь мне?
- Конечно! – Никита аж покраснел от возмущения и Иван Николаевич не смог сдержать улыбки. – Я верю каждому твоему слову, дедушка. И папе с мамой я ничего рассказывать не буду, обещаю. Это ведь ещё не конец, правда?
- Ты хороший мальчик, Никита, - сказал Иван Николаевич. – И слушатель из тебя отменный. Хотел бы я, чтобы эта история закончилась с моим благополучным возвращением домой, но, увы - это не конец. Дальше будет ещё хуже и ужаснее. Ты готов? Может быть, скушаешь апельсин?
Никита отрицательно замотал головой.
- Рассказывай дальше, деда.
Иван Николаевич закрыл глаза, собираясь с духом, освежая в памяти события того далёкого зимнего дня, но воспоминания эти совсем не нуждались в какой-либо свежести, все эти годы они неотступно следовали за ним и он помнил их так же ясно как и своё имя. Он продолжил:
- Я пришёл домой гораздо позже обычного, но, к счастью, мама была очень занята, и почти не обратила внимания, когда я зашёл в избу. Мой дедушка был очень болен, и она сидела подле него с чашкой горячего бульона, периодически поднося к его рту большую алюминиевую ложку. Она едва взглянула в мою сторону и вновь склонилась над дедом. Отец во дворе колол дрова и даже не заметил моего прихода. Всё это было как нельзя кстати, ведь увидев моё бледное лицо, опухшие от слёз глаза и сопливый нос, я не избежал бы расспросов. Говорить им я ничего не собирался, так как очень боялся, что, услышав мой рассказ, они тут же отправят меня в сумасшедший дом. Сбросив с себя валенки и поставив санки в угол, я прошмыгнул в дальнюю комнату, отведённую под мою спальню, и рухнул на кровать. По тем временам у нас была довольно зажиточная изба, и, как видишь, у меня была даже своя отдельная комната. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и беззвучно плакал. Я не знал, что делать дальше. Сашку воспитывала лишь одна немощная бабушка, которая редко вставала с кровати. Его отец погиб на фронте в 42-м, а мать умерла через месяц  после Победы от кровоизлияния в мозг. Я гадал, что будет делать Сашкина бабушка, когда её внук не вернётся домой. Ответ пришёл почти сразу – да ничего. Она элементарно не заметит его отсутствия, по крайней мере, до завтрашнего утра. После смерти матери Сашка стал очень самостоятельным и очень часто гулял допоздна и приходил домой, когда бабушка уже спала.
Я решил что завтра, как только рассветёт, я снова пойду к Горе Смерти и уже при свете дня обследую там всё более тщательно. Меня посетила спасительная мысль, что, быть может, мне всё это привиделось, что сегодня мы как обычно, накатавшись вволю, вдвоём с Сашкой вприпрыжку бежали домой, сначала бок о бок, а потом я повернул влево к себе, а Сашке нужно ещё пробежать пару сотен метров вверх по дороге. Я ухватился за эту мысль, как утопающий хватается за протянутый ему шест, и чем больше я примеривался к ней, тем яснее мне становилось, что эта мысль ошибка. Я слишком хорошо помнил тот смрад, идущий от слизи на Сашкиных санках, и то ощущение, как будто на тебя смотрит стая голодных волков. Думая об этом, я незаметно для себя заснул.
Проснулся я от звука, как будто кто-то стучит ко мне в окно. Я сел на кровати и увидел, что луна стоит  уже высоко в небе. Стояла глубокая ночь. Звук повторился. Кто-то кидал мелкие камешки в моё окно, и они отлетали от стекла с негромким «бонк». У меня внутри всё похолодело, и одновременно я преисполнился надеждой. Это был наш с Сашкой условный знак. Летом, когда ночи были тёплые и такие прекрасные, Сашка часто приходил к моему дому и таким способом будил меня, чтобы я присоединился к нему в его ночных прогулках. Я тихонько вылезал через окно навстречу летней ночи и своему другу. Мы ходили на речку, сидели на берегу, смотрели, как звёзды отражаются в водной глади и болтали о всякой чепухе.
Значит, это был Сашка! Наверное, он сбежал от этого чудовища и прибежал ко мне! С этими мыслями я вскочил с кровати и подбежал к окну. Там действительно стоял Сашка. Вернее то что от него осталось. Он весь был какой-то мятый, изжёванный, его будто попробовало на вкус какое-то мерзкое животное и выплюнуло обратно. Он улыбался, но это скорее была гримаса, какая-то жуткая ухмылка безумного клоуна. Он стоял метрах в десяти от окна моей комнаты, почти у самой дороги.
Иван Николаевич на несколько секунд замолчал. Он не хотел рассказывать внуку всех подробностей. Он не хотел рассказывать, что правая нога Саши была почти что вырвана из сустава и держалась на одном сухожилии, что его левый глаз висел на щеке, а горло было изодрано в клочья. Перед ним стоял изуродованный труп маленького мальчика. Он стоял и улыбался ему своей жуткой улыбкой. Ивану Николаевичу не хотелось смотреть в глаза Никите, поэтому он отвёл взгляд к окну и заговорил снова:
- Увидев меня, он ухмыльнулся ещё шире и помахал мне рукой. Затем он заговорил, и это оказалось хуже всего. Его голос дрожал и срывался на хрипы, но я понял каждое слово. Он сказал: «Ваня, я поставил новый рекорд. Сможешь его побить? Пойдём, покатаемся со мной, Ваааань». В его горле что-то булькало, будто он был под водой. Он засмеялся, а я намочил штаны. Теперь я был точно уверен, что сошёл с ума и что меня сдадут в психушку. Не думая что делаю, я резко схватил занавеску и задёрнул окно. Рядом с дверью стояло железное ведро с половой тряпкой  и меня вырвало в него. Вечером я не ужинал, и из меня выходил лишь желудочный сок. Было очень больно и неприятно. Слава Богу, родители после тяжёлого трудового дня спали как убитые, а дедушкин слух в его годы оставлял желать лучшего. Я лёг в постель и накрыл голову подушкой чтобы ничего не видеть и не слышать. Меня всего трясло. Сколько я так пролежал не знаю. Может час, а может два, время потеряло для меня счёт. Я надеялся что усну и никогда больше не проснусь, но сон не желал посетить меня. Я встал с кровати и заставил себя подойти к окну. На улице никого не было. Но на снегу, там где недавно стоял Сашка, остался чёткий след  от его недавнего присутствия. Я вернулся в постель, и сон наконец-то пришёл, сопровождаемый жуткими кошмарами, в которых меня преследовала огромная бесформенная тень, а вдалеке слышался смех Сашки.
Иван Николаевич отвернулся от окна. Никита смотрел на него большими испуганными глазами. По затянувшейся паузе мальчик понял, что история дедушки подошла к концу.
- Что было дальше, деда? Сашку так и не нашли? Как ты справился со всем этим?
- Сашку так и не нашли, - сказал Иван Николаевич. Он чувствовал невероятное облегчение, рассказав историю, которую хранил в себе более шестидесяти лет. – Его санки тоже пропали. К нам приходил деревенский участковый и задавал вопросы, но я лишь сказал, что покатавшись с горки мы разошлись по домам. Все решили, что он просто сбежал из деревни в город. Его бабушка умерла через полгода после этого, наверно ей было трудно смириться с мыслью что внук бросил её совсем одну. Я несколько раз порывался рассказать кому-нибудь всю правду, но каждый раз у меня в голове появлялся яркий образ – большое здание с решётками на окнах и вывеской «Психиатрическая лечебница». Один раз, после чересчур сильного празднования Первомая, я чуть было не рассказал всё твоей бабушке, но меня что-то удержало. Наверное, стремление оградить её от этой грязи. Ты, Никита, первый кто это услышал. Ты не такой как все, у тебя какая-то особенная призма восприятия и я уверен,  что эта история не оставит в твоей жизни какого-либо значимого отпечатка. Что касается меня, то я наконец очистился. Ты не представляешь как мне сейчас легко.
Никита встал и подошёл к нему. Секунду он просто стоял рядом, а затем обнял деда.
- Я верю, каждому твоему слову, дедушка, - повторил он.
Потом они вместе смотрели телевизор и подъедали остатки новогоднего праздничного стола. В душе у Ивана Николаевича царило умиротворение. Впервые за многие годы он чувствовал, что тот груз, который камнем висел у него внутри, наконец, упал. В десять часов он уложил Никиту спать, а сам ещё долго лежал без сна в своей постели. Он рассказал внуку почти всю историю. Почти всю. Он утаил от него лишь одно – то, что по его мнению, могло по-настоящему испугать Никиту. Сашка приходил к нему под окно не только в ту ночь 1947 года. Каждый год в ночь с первого на второе января, его жуткий гость неизменно стучал к нему в окно и звал покататься с горы, где бы он ни жил. Единственное различие с первой ночью его появления состояло в том, что теперь при нём постоянно были его санки. Вот почему тогда их не нашли.
Иван Николаевич заснул. После полуночи его разбудил стук в окно. Старик встал с кровати и тихонько пошёл к окну. Кто знает, может быть сегодня он примет предложение и побьёт рекорд? Отодвинув занавеску одним взмахом руки, Иван Николаевич взглянул в мёртвые глаза своего старого друга.