Игры для мужчин. Гл. 4

Глава четвертая
       Потому-то уже третьи сутки и живут в землянке Алешка с Виктором, днями пропадая на рыбалке, а вечера, проводя у теплого камелька. И счастью их нет предела. Погода, как по заказу, установилась ровная, без перемен. Первая удача в рыбацком деле!

       Капризна подо льдом рыба. Капризна и осторожна, и достать ее оттуда — большое искусство. Ну когда она клюет недуром, ума большого не надо. Знай, снимай с крючка окуньков, сорожонку, густеру, а то и шарманчиков с лещами. Но когда клева нет, и нет его ни у кого, найти рыбу и изловить ее — большое нужно иметь мастерство. Не клюет в одном месте, перебираешься на другое, ближе к камышу. Попылишь в лунку манкой: на манку рыба падка зимой. Глядишь, и соблазнит ее белое облачко, медленно опускающееся на дно реки. А тут, пожалте вам, и мормышка с мотылем или репейником, с шариком теста или кусочком сыра.

       На мели брать не хочет, ищешь на глубине, может, она не со дна, а в полводы возьмет. Бывает, сколько мормышек перепробуешь за рыбалку, перевязывая застывшими на морозе, негнущимися, непослушными пальцами, во рту их греешь, за пазухой, пока не найдешь ту одну-разъединственную, на которую сегодня идет рыба.
       Но уж ежели нашел рыбешку, попал на уловистое место, тут же все забывается. Остается лишь азарт, огромный азарт и страсть, когда, осторожно подыгрывая удочкой, ты всем своим нутром чуешь, вот сейчас кивок на удильнике резко дернется вниз, и в ответ на подсечку, где-то подо льдом рванется на крючке уже пойманная рыба. Но это только полдела. А дело закончится, когда на леску, толщиной с волос, ты выведешь из глубины в лунку килограммового леща, сорогу или окуня. А закувыркается по льду, с боку на бок переваливаясь, красавец лещ, затрепещет мелко полосатый горбыль-окунь, забьется, попискивая, полукилограммовая сорожина, считай, дело сделано, добыча твоя уже никуда от тебя не денется, и домой ты вернешься с "полем".

       Но у Алешки с Виктором нынче другая рыбалка. По последнему весеннему льду хорошо на дурилки идет щука. Попадаются экземплярчики килограммов по пяти и более. Но такие довольно редки. В основном идут гонцы до двух килограммов, однако, сегодня что-то и они не торопятся брать наживку.
       Алешка, Валентин и Виктор еще по темной пришли на свое место. На дворе скоро полдень, а у них ни поклевки. Сорок дурилок, расставленных по льду, молчат, как "рыба об лед".
       — Да, братцы-кролики, — Валентин снимает с санок, на которых привезли нехитрую рыбачью поклажу, мешок, освобождает для себя место и устраивается поудобнее. — Щука сегодня брать не будет. Туман помешал.

       А густое молоко тумана цепко хватается за лед, за каждую его неровность, и сквозь клочья этого марева неясно угадываются очертания ближних проток и заливов, голый, придавленный снежной шапкой лес. С верхушки иного дерева в полной тишине внезапно сорвется малый ком снега, ударит по соседней нижней ветке, с той также слетит потревоженный снег, и вот уже целый снегопад валится на землю. А дерево освободится от тяжести, расправится и будто вздохнет:
       — Ух, теперь и подышать можно. Отдохнуть до следующего снегопада.

       Притихло все в лесу. Не слышно дятла, не видно синиц, даже вороны, вечно трущиеся возле рыбаков — а не перепадет ли и им чего? — даже они где-то притаились. Всех угомонил туман.
       — Не может быть, чтоб ни одна не взяла. К обеду что-нибудь да вытащим, — Виктор обдалбливает каблуком подернувшуюся ледком поверхность садка с мальком, где плавают три одиноких густерки.

       — Это ж надо, как в бочку опустили, — сокрушается Алешка, — хоть бы одна сработала для приличия!
       — Ничего, к обеду клюнет, — повторяет, не теряя надежды, Виктор. Он уже пробежал по старым лункам, пытая счастья на мормышку, но, кроме пяти растопыренных ершей, ничего не добыл. — Малек нужен. В садке его раз-два и обчелся. Если щука брать начнет, цеплять
нечего будет.
       — Да, мужики, с мальком беда, — Валентин прикуривает затухшую беломорину. — Идти надо искать. В Криушу идти надо. Хоть и далеко, и туман, а надо. Одному за дурилками следить, одному тут, под островом на мормышку пробовать, а одному — непременно в Криушу. Там малек есть. И брать он там должен. А так, что ж время терять? Жди, когда рассеется, — Валентин замахал перед лицом рукой, будто хотел разогнать клочья липнущего тумана. — Так и до ледохода досидеть можно.

       — Вот мне и идти, — Алешка полез в рюкзак за удочками. — По пути по старым лункам попробую, на авось. Может, там что подцеплю. Только ты, Валь, мне поподробнее объясни дорогу, чтоб в том молоке не больно плутать. Значит, за остров сначала...
       — Ага, за остров, — Валентин прутиком чертит на припорошенном снегом льду схему и подробно объясняет маршрут. — В общем, тут не далеко, — заканчивает он, — километра четыре, а по прямой и того меньше. Но ты по прямой не ходи. Ориентиров нет, закружишься, а то и в майну ухнешь. Лед весенний, рыхлый, течением подмытый.
       — Все понял, — Алешка сунул за пазуху коробок с наживкой. —Часа через три назад ждите. С мальком. —

       И потопал в туман, а за ним потянулась бесконечная извилистая бороздка, прочерченная по льду концом пешни, болтавшейся за спиной на длинном шнуре.
       — Если туман не рассеется, обратно по следу пешни возвращайся! Как раз на нас выйдешь! — напоследок крикнул ему Валентин.

       — Дзинь, дзинь... — звенела монотонно пешня, заведя свою нескончаемую песню, но звук, казалось, тут же и падал, не в силах пробиться сквозь густую вату тумана.
       Уже последние дурилки остались позади, лишь неясные тропинки путались под ногами и разбегались по сторонам, уводя Алешку все дальше и дальше от приятелей. Ему на секунду стало жутко, показалось, что вокруг на много километров не осталось ни одной живой души, только он один, затерянный в этом густом тумане, кружит и кружит на одном месте, сбившись с пути, и кружить ему так вечно, до скончания жизни. И нет на свете никого, кто мог бы помочь ему, выручить из этого заколдованного места. А иногда покажется, что вот-вот из тумана вынырнет кто-то страшный и утащит его в неизвестность, в небытие. И не будет ему тогда спасенья. И никому, никогда не узнать, где и как окончил свои дни шестнадцатилетний школьник Алексей Коноваленко.

       И на самом деле, из тумана что-то громко фыркнуло, и на Алешку надвинулась громадная тень, через секунду оказавшаяся молодой лосихой.
       — Машка, дура, — облегченно вздохнул мальчик, стараясь унять дрожь в ногах и утихомирить отчаянно заколотившееся где-то в холоде под ложечкой сердце, — что же ты делаешь? Так ведь до смерти напугать можно.
       Лосиха совсем по-лошадиному замотала головой, будто во всем соглашалась с Алешкой и доверчиво потянулась к нему губами,
       — Ну иди, иди сюда, Машка.
       Лосиха, чуть прихрамывая на заднюю ногу, подошла. Алешка снял варежку и осторожно провел ладошкой по морде зверя. Та фыркнула довольно,'принимая человеческую ласку, и из ноздрей ее вырвалось горячее дыханье, жаром обдав Алешке руку.
       - У, дуреха, совсем перестала людей бояться, — Алешка, довольный, почесал лосиху за ухом. — Смотри у меня, — погрозил он ей пальцем, — не пугай зря людей, как меня сегодня. Ну, ладно, я: я тебя знаю. А другой какой саданет со страха пешней по голове, будешь тогда с шишкой ходить, — лосиха мордой ткнулась к нему за пазуху. Губами ухватила расстегнутый край бушлата.
       - Что, хлеб унюхала? Голодная, да? Ну, ладно, ладно. Будет шалить-то. Сейчас, погоди. — Алешка легонько оттолкнул морду зверя в сторону, достал завернутую в тряпицу краюху хлеба с салом. — Ну сало тебе ни к чему, а хлеба, на-ка, — мальчик отломил половину краюхи и протянул лосихе. Та осторожно взяла хлеб с Алешкиной руки и стала жевать, теряя крошки на лед. — Поаккуратней, Машка, хлеба мало, зачем сорить? — Алешка наклонился, подобрал со льда упавшие крошки. — На.

       Машка все до одной собрала их с ладошки отвислыми влажными губами, опустила голову, добрала остатки со льда и вновь потянулась к мальчику.
       — Что, мало? — Алешке было приятно такое доверие зверя. — Ну, ладно, попрошайка, ладно. Сейчас еще дам, — мальчик достал остатки хлеба и, понемножку отламывая, скормил все лосихе. — Все, милая, все. Хлеб вам, а сало нам. Все равно ты его есть не станешь. Иди к Вале, к Вале иди, — повторил он, — там тебя угостят. У него для тебя припасено. А мне спешить надо. Малька ловить, — объяснял он зверю.

       И лосиха, будто поняла, опять по-лошадиному замотала головой, теперь из стороны в сторону, отчего уши ее громко захлопали по загривку, неуклюже повернулась на месте и потрусила на своих длиннющих ногах по Алешкиным следам, и через секунду скрылась в тумане.
После встречи с Машкой-лосихой Алешка заметно приободрился. Наваждение мнимого одиночества исчезло и больше не возвращалось. А тут вскоре впереди неясно замаячили очертания знакомого острова. Мальчик понял: направление он держит верно и с дороги не сбился. Настроение у него заметно поднялось. Он прибавил шагу и даже стал насвистывать услышанную недавно песню, вернее, одну ее строчку, повторяя про себя запомнившиеся слова:
"Держись, геолог, крепись, геолог, ты ветру и солнцу — брат!"

       А потом он снова вспомнил свою недавнюю встречу с лосихой.
       — Вот Машка, дура, — сказал он вслух, — весь хлеб сжевала! Как теперь сало есть? — и довольно улыбнулся, вновь ощутив на ладошке жаркое дыхание зверя.