Миниатюры из вчера

МИНИАТЮРЫ  ИЗ  ВЧЕРА…

От автора
Когда-то мне хотелось пробовать писать прозу. Крупное, естественно, не получалось, оно даже не формулировалось в виде замыслов. Но я пробовала просто «набивать руку» разными заметками, описаниями, психологическими портретами и т.п. Без особой требовательности и взыскательности к себе. Цель ставилась только одна: нарабатывать стиль, слог, то есть – писать нескучно. Так, чтобы с первого взгляда и с первых строк хотелось бы читать текст далее, и дочитать до конца.
То есть, прежде всего я училась писать живо о чём угодно, стилем весёлого рассказа, порой – почти анекдота. (Жаль, что большая часть этих полуанекдотов в своё время была выброшена в корзину, как не до конца понятое даже самим автором – зачем писалось? Ведь не будет опубликовано никогда). Это были хорошие образцы тренировки пера (чаще – с использованием приёма иронии), да и темы со временем всегда могли бы переосмысляться, дополняться, а теперь они утрачены навсегда.
Но важно уже то, что эти тренировки были, и давали какой-то результат (в т.ч. и в журналистской работе).
И в самом деле, копаясь в своем архиве, просматривая ранее написанное, и через много лет я обращаю внимание только на то, что отображено живым слогом. Всё прочее – в корзину.
Неважно, что порой описаны обычные, буденные дела. Важно, читая, ощутить живой нерв события, дня, минуты.
Приём художественности и делает ваш материал читабельным даже через десятки лет. (Конечно, уровень художественности зависит от индивидуальности пишущего, глубины талантливости, и т.д.; у всех он разный. Но достичь не скучности в повествовании, концентрации мысли  в малой жанровой форме, – для начинающего писать прозу, публицистику – уже достойная цель). Таков мой субъективный взгляд начинающего эстета (-публициста).*

*Признаться, и тема дипломной работы в университете (30 лет назад) автором была выбрана в этом же ключе: очень сложная и интересная, связанная с художественно-публицистическим жанром очерка. Но… это уже другая история…

Летом
Это, кажется, вошло уже в привычку: каждый день обязательно делать прогулку, бродить по посадкам с серпом и сеткой в руках, добывая пропитание кроликам. Так было и сегодня.
Правда, обычно на прогулку мы ходили вдвоём: я и семилетний братишка. Но сейчас к нему пришли друзья, они так азартно заигрались во дворе в футбол, что ему расхотелось идти со мной за травкой.
Тогда у меня появилась идея – взять с собою их всех троих. Они согласились, сказав, что не прочь пройтись, но если это будет прогулка «далеко-далеко». Договор состоялся, и мы двинулись в путь.
Куда именно мы пойдем – я ещё не решила, но предположила - куда-то в иные места, нежели раньше.
Мои попутчики оказались настоящими джентльменами: один вежливо предложил нести сетку, другой – серп (который я, правда, не доверила ему).
Затем им стало интересно, кто же из них быстрее бегает, и они понеслись наперегонки. Мы обогнули улицу, вышли к огородам, рядом с которыми соседствовала цементная стена заборов; ими было обнесено одно из предприятий окраины посёлка.
Друзьям стало жутко любопытно, а что же там за забором, и они ватагой бросились к нему, кое-как стараясь вскарабкаться на стену и посмотреть. Им, конечно, удалось залезть туда, и мне пришлось принять довольно строгий вид, покрикивая на них, пока они, наконец, соизволили слезть оттуда…

Весной
Этот апрельский день мне определённо нравился. Небо, такое голубое, бездонное, оно и мысли, и желания влекло куда-то ввысь.
Я видела, что денёк нравится всем, гуляющим в парке, но мне он, честное слово, нравился по-особенному!
Наташка тоже сегодня чаще, чем всегда, вздыхала, и в этих вздохах я замечала её юную грусть, и весеннюю радость, и какое-то беспокойство, что-то глубокое и тайное, невыразимое…
Мне с Наташкой всегда было хорошо. Мы вместе мечтали, читали стихи, шагая длинными дорогами наших прогулок, пели грустные песни, а порою, под настроение, громко смеялись. Нам было по семнадцать…
В этот день, когда на смену туманам, наконец-то, пришло солнце, всё было как-то особенно хорошо. И даже чудесно!
Мы долго бродили от пробуждавшегося от полузимней спячки парку, затем присели на скамейку и просто молчали. Говорить не хотелось, мы смотрели как бы в никуда и радовались, радовались свежести воздуха, теплу солнечных лучей, своему соответствующему самочувствию…
Чуть-чуть по диагонали, напротив нас, на скамейке сидели два юноши. Один, незнакомый нам, сказав что-то второму, поднялся и ушел. Второй остался один. Визуально он был знаком мне по школе, но сегодня впервые так близко я разглядела его наружность.
Он был очень красив. Меня поразили глаза. Я сразу шепнула Наташке: - Черкесские глазки, - и стала смотреть на юношу. Черные, как крыло ворона, волосы спадали на лоб. Брови, черные, резкие, как огромные крылья, подчеркивали красоту его глаз.
Глаза… О таких глазах говорят, наверное, только восхищенным взглядом. Перу это не подвластно. Умные, большие, красивые, строгие, в то же время – чуточку грустные, они смотрели ласково, тепло, горячо, понимающе, и, может быть, даже надеясь на встречное понимание, тепло, дружбу.
Впрочем, мы знали даже его имя, и то, что он с раннего детства был отмечен серьезным физическим недостатком, был хром.
…Теплый весенний день делал счастливыми каждого из нас.

Отрывок
…Огромная лесная чаща, среди которой ни зверь не бежит, ни птица не летит. И только я, одна, иду, неведомо куда, зачем. Вокруг глубокая тишина. А мне ничуть не страшно. И вдруг послышался странный вздох. Я остановилась, обернулась – никого нет.
Прислушалась – вздохи повторяются часто-часто. Я поднимаю глаза вверх и понимаю, что это стонут деревья. Над головой чудесный белый колпак (шатёр) из вершин, покрытых снегом. Под тяжестью таких неуемных «шапок» они и стонут. Стонут и вздыхают. Сквозь них не проглядывает ни пятнышка синевы неба, ни крохотного лучика солнца…

Самообличение
Мы с подружками шли в кино. День был прекрасный. Мы без причины хохотали, чему-то радовались. Нас было трое – я с Ларкой, одноклассницей, и Анна – тихая, незаметная молчунья, наша «новенькая».
По дороге свернули в магазин. У нас с Ларой были деньги, мы купили конфет: я – подороже, «Белочку», Лара – подешевле, карамельки. По дороге дальше Лара незаметно положила мне в карман конфетку, я также дала ей одну.
Но, странно, почему-то ни Лара, ни я так и не угостили свою третью подружку.
Мы словно включились в какую-то глупую игру: коль ты не угостила – не угощу и я… Так, словно две жадины-говядины, мы и слопали свои конфеты по дороге к кинотеатру. Испытывая, конечно, какую-то чудовищную неловкость, а Аня, естественно, не промолвила ни слова по этому поводу…
Прошло много времени, мы давно выросли, и навсегда потерялись в жизни с бывшими подружками. Многое, очень многое забылось из прошлых лет, но эти сто граммов шоколадных конфет очень долго никак не вытирались из памяти, и, вспоминая этот маленький случай, я всегда спрашивала себя: - Кем же были мы с Ларой в тот неприглядный день?
Да, горька бывает правда, не подсластишь её даже шоколадной конфеткой…

Ностальгия
…Я смотрю на его фотографию. На обороте  помечено: 1968 год. Прошло четыре года. Но знает ли он, такой далёкий теперь и чужой, что вот сегодня, по прошествии этих лет, сентябрьским, дождливым вечером я вглядываюсь в его черты лица, и опять оживает душа, и вспоминается юное, незабываемое, моя любовь!..
Неужели это преходяще? Не верю. Но неужели это навсегда? Это страшно!..  Вечная мука душе, и только иногда, как сегодня – подарком – легкая печаль, воспоминание…
И кажется, что так ещё не любили. И не верится, что это было, как и не верится, что ничего нет, что ничего не будет.
Как случилось, что именно этот человек дал мне повод узнать любовь, именно он стал целым миром для меня? То есть, нет, заменил целый мир?
Такой же, как все, а представился лучше всех, необыкновеннее; он, только он был мечтой, и мог стать счастьем, а остался печалью…
Он был дерзок, самоуверен, а я видела его нежным, ласковым. Он был как все, грубоват, предвзят, не всегда находчив, а я видела, что он и умнее, и содержательнее других…Мне казалось, что он рождён для иного, более высокого, чем те и то, что окружало его.
Кажется, что теперь, с годами, я должна так много понимать, оценивать иначе, и многое попросту забыть, зачеркнуть, выбросить за борт времени. А я не могу. Не умею ничего этого! Не могу заставить память не помнить, мозг – правильно объять то, что было и ушло, прошло жизненным уроком, из которого следовало бы сделать выводы. Увы!
При нахлынувших воспоминаниях – душа вновь заполнена чем-то большим, какими-то богатствами, главного среди которых отыскать не могу. Не умею понять, не в силах дойти до чего-то нужного – ни разумом, ни сердцем.
Таково обычное моё восприятие мира: сначала бросаю на окружающее пустой, поверхностный взгляд. Затем срабатывает наблюдательность, стремление понять – отчего, почему так? – И дальше - напряжённейшая работа мозга, постоянные раздумья. Но дохожу ли до какой-то цели? Не знаю, но кажется, что главное всё время остаётся неразрешённым. Что же оно такое, это главное, - недосягаемое, неуловимое, невыразимое?..
Иногда бывает впечатление, что живу только прошедшим и надеждою ли, верою ли в будущее? Но никак не сегодняшним днем. Что не ценю его, даже не замечаю, а потом это уходит в прошлое, и всё повторяется сначала…

Попытка рецензии
Бывает ведь: читаешь книгу, и хочется, чтобы она не кончалась. Потому что сживаешься с миром её героев, обнаруживаешь удивительную близость их судеб –  с твоею собственной. Читаешь с наслаждением, невольно сравнивая описываемое с окружающей жизнью, и делаешь какие-то новые открытия, выводы, значительно обогащаешь себя тем внутренним светом, которым пронизана умная книга. И хочется сказать «спасибо!» автору, который волшебным пером раскрыл перед тобою новые нюансы повседневного, обратив его почти в праздничное, в Красоту.
Все эти слова – о повести Владимира Солоухина «Капля росы», выпущенной Башкирским книжным издательством в 1971 году.
Да, Вл. Солоухин вернулся в детство. Он рассказал о деревне, в которой вырос, которая вскормила его, навсегда приросла к сердцу.
Деревенская тема не нова в современной литературе…

Анна
День и ночь шли дожди. Казалось, что им уже не будет конца. Шеп, шеп, шеп – стучат они по крыше, ручейками бегут по стенам, бам-бам – выстукивают в окно.
Уже четвертый день Анна прислушивается к этим дождевым песням и молча слоняется по дому. Что ей делать? Никуда не выйти из-за проклятого дождя, люди, как куры, попрятались по домам, потому что погода стояла еще и ветряная, холодная, ноябрьская.
Да и куда идти? Разве к Татьяне наведаться? А зачем? И так весь день мысли обо всём сразу и ни о чём одновременно вертелись в её голове…

Тётя Феня
Я до сих пор не знаю, повезло ли мне, или нет, что родилась и выросла я именно там, среди тех людей, которые окружали меня, но в одном убеждена наверняка: мне повезло в том, что рядом жила она, маленькая, хрупенькая, но живая и энергичная, улыбчивая женщина – тётя Феня…
Кажется, в ней был весь мир, именно таким, каким он и должен быть на самом деле. Как образец мироустройства…

В сумерках декабрьского дня…
                (Экспромт)
…Вешалка! Почему до сих пор никто не воспел тебя?
Каждый в долгу перед тобою! Вот содрали все одежды с тебя -
и выказуешь постыдную наготу свою.
Печально и скучно видеть тебя такою…
- Оденься! – хочется крикнуть тебе. – Вспомни, для чего создана ты!
…Но она молчит, и только забытым кем-то белым шарфиком, кое-как,
прикрывает  -  в забытом богом, ветхом, редакционном углу – своё
голое стальное одиночество…
…Ах, похоже, что это для неё и не проблема вовсе.

Очарование
(В пути)
Ещё только войдя в автобус, я увидела эти глаза. Посмотрели они на меня несколько лениво, а, может быть, просто устало, но мелькнувшее равнодушие вдруг сразу сменилось интересом, вопросом, жаждой восторга – то есть игрою желаний, потому что он тут же заметил – уловил, понял, оценил? – мгновенный огонёк внимания в моих глазах, в брошенном на него случайном первом взгляде…
Откуда взялся этот огонь? Мельком взглянув на него, я успела заметить (отметить ли – сразу, мгновенно?) как прекрасны эти глаза. Как редкостно красивы! А, может быть, вот так, сразу, я заметила и больше? Поняла, что в них – целый мир, что они – жемчуг, бриллиант или… мечта моей души? Моего вечного поиска?..
Как бы там ни было, но в тот же миг я поняла, что эти глаза для меня – Любовь! Они – мои дети. Родное, кровное. Боль и счастье… И вся моя жизнь отныне – стремление к ним, этим глазам. Этой Мечте, которая, наконец-то, рядом, наконец – реальна…  Да, бывает и такое. Такие вот неожиданности. Случайные встречи…
О таких глазах надо слагать стихи. Нужно любить их – самозабвенно, и помнить – вечно, потому что они – украшение жизни, её свет и цвет. Чудо и обещанное небесами Счастье, вдохновение и радость. Глаза любви, веры, надежды. Понимания, добра, благодарности. Глаза Истины. Смысла. Красоты…  Досягаемые и недосягаемые, понятные и непонятные, близкие и далёкие одновременно…
Как прекрасно, что мы встретились, и я увидела, познала, изведала, полюбила красоту и силу этих глаз, их прелесть, очарование, Колдовство…*

*(Возможно, такое «очарование» и есть то самое, что в «Библии» зовётся «блудом  очей»? Возможно. И «Библия» в том права, несомненно. Но ведь это «имеет место быть» в жизни, и искушает нас; мы же – не научены не поддаваться соблазнам. Автор.)

Крушение Идеала
Вся жизнь связана с ним. Как и все несчастья. И вдруг это – как удар, повергающий враз. Крушение, медленное и подспудное, вдруг случилось.
Разве можно отрицать, что он был лучше всех? Всех добрее, нежнее, хитрее, умнее, красивее, счастливее? И вдруг он ушёл. Навсегда. Как, впрочем, уходят все. Но он…
Молод, полон сил и энергии, пленяющий умы и чувства. Это непостижимо. Удар. Смерч. Буря.

О матушке-Земле
Подумалось как-то: вот есть земля. Мы – всего-то и сделали, что вбросили в неё зерно – и вдруг – хлеба, урожай. Откуда? Что за соки такие вспоили это зёрнышко, наполнили собою? Не потому ли она матушка – что отдаёт своё, продолжается в зёрнышке, а, значит, и в нас, живых, питающихся этим зёрнышком?
И вдруг я и сама показалась себе такою же полевою былиночкой – веселой, счастливой, играющей с ветром, звенящей, - и сильною оттого…

1968-86 г.
Валентина Лефтерова
                (опубликовано в «Эксперименте»: №3(17) /2006, с. 16; №2(19) /2007, с.23)