Ночью сыпал снег или записки из стационара

1.
Ночью сыпал снег.
Утром было тихо и светло от свежевыпавшего снега.
Этот снег был не первый – первый выпал и растаял в течение пару часов – этот был уже третьей или четвертой попыткой зимы обосноваться в городе окончательно. И, казалось, ей это удалось.
Чувствовался легкий морозец. Снег похрустывал под ногами мелодично и приятно для слуха.
Наконец-то закончится эта безумная распутица – путаница времен года, когда в декабре вместо того, чтобы лежать снегам, мести метелям и буранам, идет дождь и по ночам термометр показывает плюсовую температуру. И сколько бы  не писали в газетах, в интернете и не говорили в новостях, о том, что когда-то, лет сто, или меньше, или больше назад, такое уже было – легче не становилось.
Я шагала по хрустящему пушистому снегу и радовалась ему как дитя.
Снег поблескивал под светом уличных фонарей, переливаясь всеми цветами радуги.
В тот самый момент, когда я с центральной улицы свернула во дворы, навстречу мне вышел мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати. Худой, высокий, несуразный, как большинство подростков в этом возрасте, он шел с рюкзаком за плечами и руками в карманах, и пел. Пел почти в голос, не стесняясь никого, да он собственно, никого вокруг и не замечал.
Я заулыбалась.
Эта случайная встреча подняла настроение троекратно.
Судите сами: раннее утро – восьмой час – еще бы спать и спать, а тут надо идти в школу на занятия…
Но мальчишка поет!
«Становление будущего романтика – подумала я. – Это ж диво-дивное! Сколько их таких в наше время?»
Я шла по хрустящему декабрьскому снежку и продолжала улыбаться.
Подходя к перекрестку, обратила внимание, что красный свет только загорелся, поняла, что придется пережидать, и замедлила шаг.
И вдруг, словно кто-то сделал подсечку, упала на спину навзничь, шляпка слетела с головы, застряв между воротником пальто и шарфом, а я, для полного счастья, ударилась головой об асфальт.

К концу рабочего дня чувствовала себя ужасно скверно.
Голова болела все сильней, особенно в месте удара.
«Вот вам, матушка, и зима пришла! С крещеньецем вас!» - Усмехалась я сама себе. Однако дома, измерив давление, мне стало не до шуток. Мда… Ничего хорошего это не сулило. Через пару часов меня полоскало  так, что я едва доходила до туалета и обратно до кровати.
Измученная в конец, я заснула лишь под утро.
Потом все как в тумане…
Ближе ко второй половине дня я все же решила вызвать врача. Напрасно. В регистратуре просто сняли трубку, чтоб не утруждать себя ответами на звонки.
Справляясь о моем состоянии, позвонили с работы – я еще рано утром предупредила, что хочу взять день из-за плохого самочувствия.
Мне предложили отвезти меня в травму – самый верный способ – и я согласилась.

Врач внимательно осмотрел меня. Попросил встать с вытянутыми руками и достать поочередно правой, а после левой рукой кончика носа, что у меня не очень-то получилось, затем отправил на рентген.
Снимки сделали на удивление быстро.
- Есть два пути решения проблемы, - сказал доктор. – Первый – это ехать в тридцать шестую городскую, сделать томограмму и лечь в стационар…
Он протянул мне направление. Разъяснил, как туда добраться.
Второго пути он мне так и не сказал.

2.
В приемном покое меня, как и в травме, очень подробно обо всем расспросили, даже спросили название улиц перекрестка, где я упала… И определили на четвертый этаж в травматологию, так как на третьем – в нейрохирургии – мест не было.
В палате, куда меня определили, были одни бабушки.
Бабушки – это женщины, старше семидесяти (да, простят меня дамы из палаты четыреста один).
Меня уложили на свободное место, спросили, надо ли поставить на ночь обезболивающее и предупредили, чтобы утром не завтракала – будут брать анализ крови.
- Вас как зовут? – спросили меня, стоило только медсестре закрыть за собой двери.
- Галя.
- Очень приятно. Вас машиной сбило?
- Слава Богу, нет… - Меня аж передернуло. – Упала.
- А почему тогда к нам? В травму?
- На третьем  - места нет…
На какое-то время наступила тишина.
Я лежала и смотрела то на потолок, то на входную дверь палаты.
- А Вы крещенная? – услышала я неожиданный вопрос.
- Да.  – Ответила я и подумала: интересно, какое это имело значение здесь и сейчас?
- А мы тут молитву на ночь читаем…
«И что?» - Сам собой возник вопрос в моей голове.
- Не присоединитесь к нам?
« Да рановато мне еще… Не до того пока…» - Подумала, но ответила: - Вы читайте, а я буду слушать.
- Что она сказала? Я не поняла. – Переспросил кто-то.
- Сказала – пока слушать будет.
- Не хорошо человеку, видишь…

Дверь палаты распахнулась и на пороге появилась медсестра.
- Повернитесь ко мне спиной. Укол поставлю.
Я послушно повернулась.
- Не тошнит? Голова не кружиться?
- Немного совсем…
- Отдыхайте.
- Спасибо.
Медсестра ушла.

- Ну, что начнем?
- Давай! Читай.
Женщина с кровати у стены, напротив меня, села по удобнее, достала книжечку какую-то и начала.
- Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое… - Женщина читала монотонно  с протяжностью, почти как читают в храмах. – Хлеб наш насущный даждь нам днесь…
Остальные полушепотом вторили ей.
Мне хорошо было слышно женщину, чья кровать стояла рядом со мной.
- … и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.  Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь…
Молитва казалась мне бесконечной.
Еще какое-то время я различала слова, потом они превратились в тихий шорох, в совершенно непонятные мне звуки и затихли совсем.

3.
Рано утром медсестра принесла градусники.
Потом, через какое-то время, пришла старшая сестра и напомнила – не есть!
Потом по коридору послышались шаги и голоса – больница просыпалась.
Потом санитарка  на тележке привезла завтрак. Я отказалась – мне сдавать кровь.
Потом опять зашла старшая:
- Собирайтесь! Вас переводят на третий – там место освободилось.
Мне особо собираться не пришлось, учитывая, что меня привезли прямо из поликлиники. Вещей, кроме дамской сумочки, да одежды, в которой я сюда поступила, ничего и не было. Даже тапочек.
- Вы без тапочек что ли? – Удивилась санитарка, подкатившая к моей кровати кресло-каталку.
- Пока да… Вечером привезут.
- Садитесь аккуратно.
- Может, я сама дойду?
- Садитесь. Так надо. – Она поставила коляску так, чтобы мне было удобно. – Упадете, не дай Бог, где…
Я водрузила свое тело, взяла сумочку, и меня повезли, вернее, покатили.
Сначала - в лифт, потом по коридору третьего этажа до самого конца.
Палата, у которой кресло-коляска остановилась, именовалась номером триста один.

4.
Когда тебя приводят или привозят в палату, ты ощущаешь себя как новичок в классе или на работе. И там, и там первое время тебя разглядывают, изучают – с ног до головы. Имеет значение все – внешность, прическа, одежда.
Далее, более любопытные пытаются заговорить и расспросить, дабы облегчить и твою и свою участь пребывания в коллективе. Менее любопытные наблюдают за всем со стороны.
Первым вопросом всегда бывает: как тебя зовут?
Дальше, вопросы могут следовать в любом порядке, но рано, или поздно, практически все, что о тебе захотят знать, начнут выпытывать – это и сколько тебе лет, и замужем ли ты, а если нет, то почему, есть ли дети, где и кем работаешь, как оказалась тут, т.е. в больнице?
Дальше, на завтрак, обед и ужин тебя уже разглядывают и изучают не только соседки по палате.
Неоднозначно на тебя всегда смотрят мужчины. Они прицениваются…
Холостяки в особенности!

Я не слишком разговорчива.
Это и из-за общего самочувствия и вообще. Я всегда такая.
Да, и о чем в большинстве своем люди говорят в больнице? О болячках.
Ну, не о театре же им говорить?!
Именно поэтому, я либо смотрю в окно, либо пишу что-то, как истинная графоманка, либо гуляю одна по коридору, либо читаю, либо болтаю по телефону, отвечая на звонки.
И мне все равно, что обо мне думают.

5.
Что человек, лежа в кровати, может увидеть из больничного окна?
Я вижу гараж, правда, только часть его: слева направо, где он и заканчивается.
Здание гаража выполнено из белого кирпича, высотой метров шесть – я прикидываю на глазок. Красные распашные ворота – я вижу только четыре. Между ними – это задумка архитектора – красный кирпич, но не на всю высоту ворот: чуть выше от земли и чуть ниже сверху. Ворота давно не открывались – следов на снегу нет. Ближе к торцу гаража, т.е. вправо на первом этаже – дверь и два окна. На втором – три окна. Понятно, что там намечались какие-то помещения, но поскольку следов, опять же, нет, делаю вывод - они простаивают. А может, там склад?
Крыша гаража деревянная, скатная. Деревянные конструкции, хорошо просматривающиеся из-под шиферного покрытия, потемнели со временем, почти почернели.
За гаражом – пятиэтажный жилой дом.
Панельный.
В окнах, где хозяева дома, несмотря на белый день, горит свет.
Ничего удивительного.
На улице сумеречно, словно день близится к завершению, и небо серое.
Дом застройки семидесятых. В то время строительство крупнопанельных домов было почти массовым.
И сейчас такие дома строят, но многоэтажные, многоквартирные – из кирпича и блоков.
Со стороны дом будто бы расчерчен на квадраты: панель, шов, панель, шов…
И крыша гаража, и крыша дома занесены снегом.
Ах, как скоро его выпало столько, что и не вериться, что пару дней назад, земля была совершенно голой.

Все остальное в моем окне – это деревья.
Деревья между моим окном и гаражом, между гаражом и домом.
Летом, я уверена, – это очень красиво, нынче же, в декабре, да еще на сером фоне неба – уныло.
Первая слева стоит белая береза, почти Есенинская, только может старше чуть. Она очень высокая и не такая уж тонкая, но по-прежнему стройная. Её ветви, что летом завешаны сережками, свисают вниз тонкой паутинкой кружева.
Дальше за березой, вправо, - три осинки – и пониже, и темнее стволами, а голые ветки их больше напоминают ирландское кружево.
За осинками – яблоня. Старое, развесистое дерево, не сбросившее, по сей день, все листья, и с яблочками – кушаньем птицам.
Тополей нет. Странно…
Между деревьями укрылся фонарь, чью верхушку лишь только хорошо мне видно.

И снег!
Большими белыми хлопьями летит снег, то в одном, то в другом направление, поддаваясь баловню ветру.
Однако, это не пурга и не вьюга – обычный снегопад. Или даже – не обычный! Снегопад из той жизни, что течет, бежит – для кого как – там, за окном моей палаты.

6.
В триста первой  - я провела ровно сутки. Этого времени хватило, чтобы понаблюдать за её обитателями.
Шесть кроватей – шесть женщин, двое из которых ровесницы моей мамы, двое от двадцати до двадцати пяти и одна из женщин по возрасту ближе ко мне.
Я не задавалась целью установить точный возраст. Мне достаточно было моих наблюдений и тех разговоров, что звучали в палате.

У окна, на противоположной мне стороне, лежала женщина светловолосая, с короткой стрижкой, высокая, крепкая и симпатичная. Судя по фамилии – татарочка.
Женщина лежала с переломом плечевого сустава.
Выше локтя ей наложили гипс, а ниже рука была чуть синюшного цвета и отекшая. Женщина все время жаловалась на сильные боли и на то, что один из пальчиков не хотел шевелиться.
- Все со временем восстановится. – Успокаивал её лечащий врач, а медсестра по просьбе больной ставила ей обезболивающие уколы, от большого количества которых на здоровой руке образовался синяк.
Женщина то просто лежала, то ходила по палате от окна к двери, то выходила в коридор и пропадала там какое-то время.
Иногда она садилась на кровать и заводила разговор с кем-нибудь из «стареньких».
Рядом с ней, на второй кровати от окна, положили молодую женщину после аварии – не справилась с управлением. Её привезли на каталке прямо из операционной как раз после завтрака.
Как только она стала подавать признаки жизни – отходила от наркоза – её тут же спросила татарочка: Вас как зовут?
- Катя. – Очень тихо проговорила женщина.
- А что с Вами случилось?
- Попала в аварию.
- Все живы?!
- Я в машине была одна… Я сама управляла машиной…
Потом пришла медсестра, поставила Катерине капельницу и та заснула.
Сон был беспокойным, к тому же она во время сна стонала, от чего у меня - все внутри сжималось.
Когда к Катерине после сончаса пришел муж, она разрыдалась. В этих её рыданиях чувствовалась обида на сложившиеся обстоятельства. Еще бы – все планы, намеченные, разрушены, да еще гипс… И это накануне Нового года!
Следующая, рядом с Катей, но первая от стены противоположной окнам, лежала женщина лет семидесяти – семидесяти пяти.
У женщины был перелом ноги и сотрясение мозга.
Как потом выяснилось из рассказов соседок – женщина была иногородней. Она приехала в гости. В доме, где она гостила, собралась шумная компания и, когда там закончился запас алкоголя, приобретенный загодя, гостью отправили в магазин. По дороге её и сбила машина.
Женщину готовили к выписке из-за чего, та сильно переживала – забрать из больницы-то не кому. Дозвониться она никому  не могла.
- Все бы ничего, - успокаивала она окружающих, или себя. – Доеду на такси. Но я без одежды… Без обуви… Без костылей…
После этих слов она вставала и, опираясь на больничные костыли, ходила по палате, периодически останавливаясь у зеркала и поправляя прическу.
Ярко рыжие, крашеные волосы, взбитые и вьющиеся благодаря химической завивке, торчали дыбом и не хотели лежать, так, как та их укладывала. Когда женщина, в один из таких моментов своих переживаний, покинула палату, татарочка сказала:
- Она, видать, крепко выпивает. И друзья у неё такие же… Вот, теперь и забрать некому. – Татарочка покачала головой. – Забыли, небось, про неё. – Потом, обращаясь ко всем нам, добавила. – На ней и халат-то чей-то, не её…
Слева от меня лежала, а вернее, почти все время сидела, девчонка лет двадцати. Она не переставала болтать по телефону, то прямо в палате, то выходя в коридор. Девчонку все называли Даной.
Дана попала в стационар с сотрясением.
На уроке физкультуры ей по голове прилетел мяч, от удара которого она упала и, падая, ударилась головой о стену. Дальше, все, как и у меня – те же симптомы.
Иногда, разговаривая по телефону, Дана плакала, или сердилась, или говорила кому-то: все, я немедленно выписываюсь…
После сончаса, когда ей родители принесли планшет, девчонка успокоилась и теперь не рвалась домой, но на этот раз больше времени проводила в компании двух взрослых мужчин – в коридоре, за что частенько получала нагоняй от медсестер.
Справа от меня лежала женщина лет семидесяти с тазобедренным переломом.
Седовласая, но ухоженная, она практически все время молчала, как и я. Она, то сидела, то лежала, почитывая брошюрку, выданную ей доктором, и делала что-то вроде упражнений.

Утром меня перевели в другую палату – третью по счету.
Внутренние перестановки.

7.
Была пятница.
Нас с Даной перевели в триста девятнадцатую палату, где мы оказались только вдвоем.
Тишина и покой весь день, за исключением шумов из коридора. Там-то жизнь кипела.
Я терпеливо вылёживала время капельниц.
Читала или писала.
Встречала моих гостей, навещавших меня в больнице, и дремала под действием лекарств.
Ночь прошла в полной тишине.
А утром наша палата начала оживать.
Первой к нам поступила женщина лет сорока.
Длинные светлые волосы ниспадали с каталки, на которой её привезли, а она все время пыталась их поправить.
Ей сразу же поставили капельницу, взяли кровь из пальца и назначили томограф.
Затем в палату привезли женщину лет семидесяти пяти, как мне показалось.

Стоило только медсестрам покинуть палату, как женщина оживилась.
- Тебя как зовут? – Спросила она у Даны. - А Вас? – Обратилась она ко мне, удовлетворив свое первоначальное любопытство  и пробормотав: - Ага… Понятно. А Вас? – Женщина спрашивала уже лежавшую новенькую.
- Оксана. – Едва слышно ответила та.
- Извините, как она сказала, её зовут? – Обратилась женщина ко мне.
- Оксана. – Четко и громко повторила я.
- Понимаете, - пояснила она, - когда у меня давление, я плохо слышу.
Она присела на свободную кровать между Даной и её кроватями. Окинула всех взглядом и представилась:
- Меня вообще-то зовут ЛенИна, но вы называйте меня Елена Петровна. – Она произнесла это так, как произносит педагог, представляясь ученикам. – ЛенИна – это в честь Ленина. Родители так захотели – время такое было…  Ой, Девочки… - переходя на плачь, запричитала Елена Петровна. – Я не знаю, как быть… Понимаете? – Она всхлипнула, как дитя. – Вы представляете? – Всхлипнула еще раз. – У меня просто черная полоса какая-то началась… - Она вытерла слезы носовым платком, зажатым в правой руке. – Я две недели назад похоронила мужа. Представляете?! Я осталась одна… Совершенно одна…
И Елена Петровна поведала нам свою историю о смерти мужа, затем о трагической смерти сына, о том, что её первый муж был алкоголиком и тоже погиб, а во втором браке у неё появились две дочери – десяти и четырех лет.
- Я со вторым мужем прожила сорок лет. Вы представляете? Душа в душу. Как вы думаете, девочки, ведь, не бросят меня? Я же их воспитывала… Помогала им всегда… - Опять вытерла бегущие по щекам слезы. – Я не знаю, что мне теперь делать? Я ведь упала! Представляете? – Елена Петровна опять разрыдалась. – Я же неделю с больной спиной ходила…
Грубовато-низкий голос Елены Петровны эхом разносился по палате и, чем дольше она говорила, тем громче звучал её голос.

Елена Петровна, не смотря на её возраст, продолжала работать.
Инженер-конструктор по профессии, она работала, будучи уже на пенсии, - на кафедре УрФУ.
Да… Не хватает нашим пенсионерам пенсии, увы, для того, чтобы жить достойно и оплачивать лекарства, необходимые для поддержания здоровья, потраченного в самые лучшие годы своей жизни на государство…
Стыдно мне перед стариками…

В общем, после похорон мужа, шагая утром на работу, женщина поскользнулась и  упала.
Медик при УрФу, велела Елене Петровне мазать спину мазью.
Это вместо того, чтобы отправить пожилого человека, для начала хотя бы, в травму на снимок!?
Боли не прекращались, и женщина позвонила бывшему лечащему врачу умершего мужа.
Так что, благодаря этому звонку, она и попала к нам в соседи по палате.
Предварительный снимок показал трещину в поясничном отделе позвоночника. И теперь требовалось полное обследование, чтобы сделать окончательный диагноз.

Выговорившись, Елена Петровна успокоилась.
На ночь ей поставили и обезболивающее, и снотворное.
Чуть позже заснула и Оксана, сделав последние наставления по телефону мужу и сыну.
Когда в палате погасили свет - медсестры «вернули» на место Дану, оторвав от активного общения с мужчинами из соседней палаты.

Мне не спалось.
Я долго лежала с открытыми глазами и думала обо всем, что произошло за последние три дня моей жизни.
Когда же мысли мои утряслись и «улеглись» в голове по полочкам, я услышала в открытое окно звуки улицы засыпающего города и увидела, как медленно, чуть кружа, сыпал снег.