Будь проклята ты, война Продолжение8

               
Семён с группой разведчиков продвигались вдоль ручья, проверяя каждый куст, каждую ложбинку, каждый яр. Оставлять живого противника у себя за спиной, значит рисковать выполнением задания. Майор Кудрявцев так и сказал: «Ни одного живого немца и полицая нельзя оставлять у себя в тылу. Нельзя сорвать операцию. Это может очень дорого стоить нашим наступающим войскам. Так что проверяйте очень тщательно. Живых допрашивать с пристрастием, особенно немцев. Они намного больше информированы. Полицаев всех….  За измену Родины. Суды устраивать некогда. У нас в отряде особого отдела нет. На всю зачистку даю вам два часа. Разделиться повзводно.
Вот и рыскал сейчас Сёмка с друзьями, осматривая местность, где недавно была разгромлена немецкая «зондеркоманда», досаждавшая им и сорвавшая не один их план. Удачная операция вселяла надежду и оптимизм. Ни одного погибшего. Только трое раненых. И то – легко. Дано не было такого удачного боя. С тех пор, как он покинул свой родной Донбасс, свой родной город, не один безымянный холмик появился на всём пути их следования. И обелиск поставить нельзя было. Вражеская территория – это тебе не родные городские окраины, где всё знакомо и всё родное. Скольких друзей он похоронил за время войны.
В памяти всплыла недавняя встреча с Сашкой Зубченко. Заматерел. Совсем не тот пацан, который водил свою ватагу по Нахаловским садам. Чёрт, и надо же было столкнуться с ним здесь. Интересно – валяется ли где под кустом или успел уйти. Очень шустрый. Такой в игольное ушко проскочит.
Обыскивали осторожно, но тщательно. Вот лежит, уткнувшись лицом в опавшую листву, мужик в румынском френче, рядом другой, в полной полицейской форме, рядом ещё один. Что-то знакомое показалось в лице второго. Присмотревшись повнимательней, он понял – видел его в своём городе. «Видать, Зуба кореш. И чего это я удивляюсь? Команда с наших мест. Санькина команда. И надо же за сотни километров встретить земляков. Да ещё каких – «кровных». Чёрт бы их побрал». Дальше один на одном лежало ещё три трупа в гражданской одежде. Эти тоже были мертвы. Послышался стон. Сенька метнулся в ту сторону и вдруг увидел смотрящие на него глаза. Это был полицай из тех, из земляков. Лицо его тоже показалось Сеньке знакомым. «Это же надо – какая земля круглая», - опять пронеслось в его голове. Он не спеша, подходил к лежащему. Тот лежал неподвижно, как мертвец. Только глаза были ещё живые. Веки то опускались, то с усилием подымались. Послышался опять стон, но это уже был стон умирающего. Он попытался что-то произнести, но сил хватило лишь на то, чтобы облизать языком сухие губы, и пошевелить одним пальцем руки. Подошедший Семён увидел, что на глаза уже ложится смертная пелена. Он постоял ещё какое-то время рядом  и, почему-то, наклонившись, закрыл ему глаза. Зачем он это сделал, он и сам не мог объяснить. Скорее всего, где-то в душе шевельнулась жалость – всё же земляк какой-никакой.
В ложбине, заросшей кустами бузины и лопухами, что-то зашелестело. Семён поднял руку, и все застыли на месте. Сенька повёл дулом автомата в сторону звуков:
-Выходи! Руки вверх и выходи!
Через какое-то время кусты зашевелились. Показалось две фигуры. Со стороны на них жалко было смотреть. Два мужика средних лет, в румынском обмундировании, не бритые, с глазами навыкате от страха. На Сенькин вопрос, кто такие и с каких краёв, один не проговорил, а проблеял:
-Местные мы. Сенька смотрел на них  и испытывал двойственное чувство. С одной стороны – жалкие людишки, безграмотные и забитые. Что с них взять? С другой – шкурники, пытавшиеся в полиции пережить войну. Какие у них могут быть сведения? А приказ есть приказ. Не выполнить его – себя подставить. Он тяжело вздохнул и нажал на спусковой крючок. Два тела одновременно согнулись в поясе и повалились в заросли лопухов. «Приказ. Ничего не поделаешь», - ещё раз подумал он, и помотал головой, как конь, которого замучили слепни.
Группа продвигалась всё дальше в направлении завода. Всё чаще стали попадаться трупы немцев. Ни одного живого. «Неужели пристрелили своих раненых? Да нет. Не может быть. У них такого правила нет. Или забирают с собой, или оставляют на поле боя, но не пристреливают». Сенька всё внимательней всматривался в убитых полицаев в форменном обмундировании, надеясь найти до боли знакомую физиономию. Но, к его удивлению, всё напрасно. И когда уже было осмотрено полностью место побоища и, не обнаружив знакомого лица, как-то даже, облегчённо вздохнул. Глубоко в душе он был рад, что Саньки не оказалось среди убитых. Но и хотелось заглянуть ещё раз ему в глаза, даже если бы они оказались мёртвыми. Но, видать, не судьба. «Хитрый, подонок. И теперь вывернулся. Везучий, гад».
Закончив проверку, пришли к выводу – нет среди убитых командира «зондеркоманды», эсесовского майора. Значит, ушел, или, если ранили, унесли. Тщедушного прибалта в очках нашли лежащего на берегу ручья.
После тщательного осмотра, поступил приказ собраться в условленном месте. Провести такую удачную операцию – это многого стоило. Да ещё с минимальными потерями. На шестьдесят человек личного состава, трое раненых – это более чем удачное мероприятие. А если учесть, что уничтожен один из лучших карательных отрядов, получивший большой опыт  по борьбе с партизанами ещё в междуречье Дона и Волги, потом в Донбассе, На левобережной Украине и, наконец, вот – Винницкая область. Вернее, юг, юго-восток и часть северных районов Молдавии. Центр и север области контролировали другие карательные соединения, входящие в особую Винницкую зону. Это потом уже стало известно, что под Винницей находилась восточная ставка Гитлера.
Целью интереса группы, заброшенной в этот район, была железная дорога Вапнярка-Жмеринка-Хмельницкий. Эта магистраль была особенно ценна немцам для обеспечения войск центра и юга правобережной Украины. Немалый интерес представляла рокадная железнодорожная линия из Прибалтики в Одессу. Оседлать её и лишить германское командование возможности перебрасывать войска с севера на юг и в обратную сторону. Одним словом, лишить их возможности манёвра. Задачу эту было доведено всему личному составу отряда. Таких отрядов было несколько. Сенькиному отряду предстояло выполнить эту задачу именно в этом районе, на стыке Винницкой области и Молдавии. Для лучшего и скорейшего выполнения этой задачи планировалось привлечь местные партизанские силы, малочисленные и разрозненные. Всё это было блестяще выполнено. На базе прибывшего отряда было создано три самостоятельные группы. Каждая имела свой район действий.
Даже простым бойцам было понятно, что грядут серьёзные события. И вот разгром этого карательного отряда развязывал отрядам руки, давал возможность действовать более оперативно и более свободно.
Семён рассказал командиру о своей встрече с земляком-полицаем, о его предупреждении насчёт села Анновки. Для выхода в район Жмеринки обойти это небольшое село не было возможности. Вернее, возможность была обойти лесами, но оставлять довольно крупную боевую единицу у себя в тылу – это значит  иметь постоянную головную боль. Это постоянная опасность удара в спину. Решение командования всех трёх отрядов было единогласным – уничтожить Анновский гарнизон.
Группа разведчиков, в которую попал и Семён, после короткого отдыха двинулась на выполнение разведки в этот район. Идти старались лесом, в попадающиеся на пути хутора не заходили, только отслеживали – есть или нет неприятельские  блокпосты. Видать, нелегко приходилось немцам на Днепре – хутора были свободны от неприятельских войск. Только в больших сёлах и городках располагались гарнизоны, но и те поредели наполовину. Остальных отправляли на передовую. Всё предвещало надвигающиеся крупные события. Так что, Семен с друзьями без препятствий добрались за полтора дневных перехода. За время продвижения отряда было отправлено два связных с донесениями о продвижении разведгруппы, о расположении гарнизонов в населённых пунктах. К окрестностям Анновки вышли к полудню. Село как село. Но, какая-то, неестественная тишина удивляла и настораживала. Во-первых, в этот период поздней осени над крышами домов не было видно ни одного дымка. Не топились печи. Во-вторых, не было слышно собачьего лая, что для любого сельского населённого пункта было неестественным. Ни одна дворняжка не подавала голоса. И это было ещё более странным. И только сороки выдавали присутствие людей. Эти пернатые, рябые непоседы, если не нарушать их покой, ведут себя спокойно, занимаясь своими птичьими делами. Но стоит появиться в зоне их обитания любому животному: толи собаке, толи коту – тут же подымается несусветный галдёж. Если же в их владения вторгается человек, то эти вороватые бестии, кроме галдежа, ещё и пикируют как штурмовики, над пришельцем, прекрасно понимая своим птичьим умом, что это двуногое существо самое опасное.
Вот, в данном случае, так и происходило. В бинокль было видно, что птицы встревожены не на шутку. Около полтора десятка этих особей носились в воздухе, перелетали с дерева на дерево. Их карканья из-за расстояния не было слышно, но своим поведением они выдавали явное присутствие людей.
Городскому жителю такое поведение птиц ничего бы не сказало. Местные сразу же насторожились. Посовещавшись, решили разделиться на три группы. Одна слева обойдёт село, другая – справа, а ещё одна будет продвигаться по центру. Сбор к концу дня в этом же месте. Тихо, без лишнего шума, разошлись каждый по своему маршруту. В каждой группе было по сапёру. Это на случай, если подходы будут заминированы, для выявления минных ловушек, и других скрытых заграждений. Не один раз разведотряды гибли в таких ловушках. Идёт отряд по еле заметной, лесной тропке, и вот, впереди идущий цепляет замаскированную растяжку. Раздаётся взрыв первого заряда, потом, по цепочке, следуют взрывы вдоль тропинки, но уже сзади и, в итоге, погибает весь отряд. Эта тактика борьбы с партизанами применялась немцами ещё с началом войны, но иногда, особенно на первых порах, попадались на этот трюк и опытные разведгруппы. Вот и шли впереди опытные саперы, осматривая своим профессиональным взглядом любые неровности и другие незаметные изменения в окружающем ландшафте. И, зачастую, жизнь и смерть остальных зависела от их профессионализма и чутья.
Семён шел за сапёром, держа его в пределах прямой видимости. Тишина поздней осени нарушалась только, почти, неслышным шуршанием листьев под ногами разведчиков. Остальной отряд растянулся, так же как и Семён с сапёром, на определённое расстояние. Каждый видел только впереди идущего и, оглянувшись, идущего сзади. Эта мера предосторожности не была лишней. Если впереди идущий сапёр не обнаруживал ловушки, а такое могло случиться – погибал только он. Остальные, в большинстве случаев, оставались невредимыми. Таковы суровые законы войны. Потому впереди и посылали самых опытных бойцов, вверяя им свои жизни.
Вскоре стал слышен стрекот сорок, слабый правда, но достаточный, чтобы понять – птицы беспокоятся, опасность для них, по-видимому, ещё не миновала. Это и на руку. По этим рябым пернатым можно ориентироваться, где опасность может быть в этот момент. Это, как внештатные осведомители, не требующие за свои услуги никакого вознаграждения.
Впереди виднелся просвет. Приблизившись, увидели, что это просека, проложенная ещё в довоенное время. На данный момент, она заросла молодой порослью, приблизительно, в два человеческих роста. Сама просека прорубленная была не известно для каких целей, но, в данный момент, она разделяла лиственный массив от хвойного. За ней начинался хвойный лес до самой деревни. Этот лес по-своему красивый, но для разведчиков – лишняя проблема. Он был довольно таки редкий и просматривался на довольно большое расстояние. Приходилось продвигаться осторожнее, применять более лучшую маскировку
Первая «ласточка»  появилась, когда пересекли просеку. Идущий впереди сапёр, внезапно резко поднял руку. Вся цепочка замерла. Фигура сапёра наклонилась к земле, потом стала на колени. Осторожные, но уверенные движения – и вот уже в руках у него обезвреженная «мина-лягушка». Это взрывное устройство при срабатывании не давало никакого шанса на спасение. Наступивший на неё человек, слышал только лёгкий щелчок. Это, как треск сухой веточки под ногой. Вряд ли он успевал подумать об опасности – делал следующий шаг. В это время мина подскакивала на высоту до метра и взрывалась. Радиус поражения был довольно большой, а наступивший погибал в ста процентах из ста.
Разведчики сделали привал. Помочь своему товарищу они ничем не могли. Это тебе не взрывчатку заложить под рельс на железной дороге или мост заминировать. Этим искусством они владели, практически, все. А вот разминирование – это совсем другое дело. Это – искусство. Приходит оно с длительными тренировками и определённой практикой.
Сидели тихо, наслаждаясь незапланированным привалом. Сенька лежал на спине с закрытыми глазами, вытянув ноги. Всё было бы отлично, да вот курить хотелось – мочи не хватало. Но нельзя – строгий приказ. Чтобы отвлечься от мучившего его никотинового голода, он стал думать о доме. Он всегда так делал  в тяжелые минуты. Это помогало не только отвлечься, но и придавало новых сил. Одна мысль о маме наводила на грусть, но от воспоминания её лица, всегда приветливого и не унывающего, на душе становилось спокойней. Это теперь, повзрослев, он понимал, чего это ей стоило. А жизнь ей выдалась не сахар. Рано оставшись сиротой, она выросла в чужой семье. Да, это были родственники, но дальние и своей её никогда не признавали. Просто, после смерти родителей, она оказалась единственной наследницей небольшого домишки и земельного надела земли. По-малолетству ей и назначили опекунов. Близких родственников не оказалось, вот и стали её новой семьёй родственники в третьем или четвёртом колене. Они и родственниками то никогда не числились. Так – просто фамилия одинаковая. Горькая судьба сироты. Как та трава при дороге – кто не пройдёт, тот и сорвёт. Детские годы, не принёсшие ни радости, ни счастья, пролетели быстро. Вот ей уже и семнадцать. Приглянулась она соседскому Ваньке. Его семья была не маленькой, но ещё больше было у них хозяйство. Вот расторопная и работящая Полина и приглянулась их семье. И на лицо не последняя, и работящая, и покорная – что ещё надо? А что приданного за ней нет, так Бог с ним. Они и сами  не бедные. А вот лишние работящие руки сгодятся. Да и Ванька замучил своими требованиями – хочу Полю в жены, нравится она мне. На том и порешили – чего от добра, добра искать? Так и оказалась Поля в новой семье после скромной свадьбы. Старая семья приданого за ней не дала никакого. Землю правдами и неправдами оформили, как свою, а домик родительский от ветхости развалился.
И пришла молодая невестка в новую семью с двумя-тремя платьями, да ещё с кое-каким скарбом. И ещё целый год ей здесь не покупали никакой одежды – дескать, не заработала ещё на новом месте. Новая её жизнь мало чем отличалась от жизни старой. Та же работа с раннего утра и до позднего вечера, но только в ещё большем объёме. Но ей не привыкать. Всё-таки, своя семья, муж ласковый. В отличие от других мужиков, гонявших своих жен по поводу и без, её Ваня жалел её. Никогда даже голос на неё не повышал, в отличие от свекрови и свёкра. Этим угодить было очень трудно. В ней они видели только рабочую скотину, батрачку и ничего более. Но она терпела, терпела из-за своего Вани.. Сначала, выходя замуж, думала, что это так нужно, что это, как все. Но постепенно появились чувства, появилась любовь. А вскоре и плод этой любви появился – Сеня. Её Сенечка, её кровинушка, её радость. Но с рождением ребёнка отношение свёкра и свекрови к ней совсем испортились. Теперь она большую часть времени проводила с сыном. Да ещё и роды были тяжелые. Работница теперь с неё была никакая. Посыпались оскорбления, упрёки. Донимали её, что она лентяйка, что даром кормят её с приплодом. Терпела всё Поля, терпела теперь из-за своего сына, из-за своего Сенечки. Её Ваня понимал обиды и муки жены, но перечить родителям не смел. Не той закалки был парень. Шли годы, рос Семён, закалялся в житейских невзгодах характер Поли. Иван с годами изменился. Стал молчаливым – слова лишнего не вытянешь. Исчезла с лица та юношеская, наивная улыбка, которую так любила Поля.
Грянула коллективизация. Отобрали у старого Гаркуши землю, инвентарь, лошадей, живность. Оказался он гол как сокол. Жить Поле в этой семье стало совсем невмоготу. Постоянно попрекали каждым куском хлеба. И тогда она взяла семейные бразды правления в свои руки. Помог случай. Объявили, что начато строительство нового завода возле города. Люди говорили, что рабочих рук на стройку требуется немеряно. Вот и стала донимать своего Ивана – давай уедем на стройку, не пропадём. Руки, ноги есть, здоровье ещё, слава Богу, не жаловались. Долго упирался Иван. Как-то страшно было покинуть родительский дом, но после очередного скандала с родителями, махнул на всё рукой, собрал пожитки, что можно было унести с собой в руках, и направился в новую жизнь со своим немногочисленным семейством – жена да сын Сенька. Как Поля была счастлива мужским поступком своего мужа. Впервые в жизни он ослушался отцовской воли и поступил как глава семейства, как мужик. Не шла, а на крыльях летела Поля к новой жизни.
Всё так и случилось, как говорили люди. Рабочие руки были нужны и Ивану, с семьёй, не составило большого труда получить работу. Вот только с жильём было туговато. Но и здесь добрые люди подсказали выход. Вот так и оказалась их семья в Нахаловке. На первый период вырыли и обустроили землянку. Через год построили небольшой саманный домик. Да здесь, в основном, все так и строились. Соседи помогали друг другу – всем миром строили по очереди жильё. Называлось это действо – толока. Как шутили тогда доморощённые остряки – вместе и батьку  легко бить – два держат, один бьёт, потом меняются ролями. Шутки шутками, а Нахаловские мазанки росли, как грибы после дождя. И в государства голова меньше болела – больше Нахаловских мазанок, меньше приходилось строить бараков. А что такое жизнь в переполненном бараке – врагу не пожелаешь.
Это были самые счастливые Сенькины годы. Беззаботное детство, любящие родители - что ещё ребёнку надо? Иван приободрился духом, стал опять улыбаться своей застенчивой улыбкой. Повеселела и Поля, хоть на её плечи легли основные заботы о семье. Но она была счастлива. Своё жильё, своё, хоть и маленькое, хозяйство, что ещё нужно женщине для полного счастья? В придачу ещё тихий, любящий муж. Но никто не знает откуда может лихо свалиться.
Одним обычным днём беда пришла в их дом. К Поле на работу прибежала соседка. Она работала с Иваном в одной бригаде. На её загорелом и обветренном лице застыл ужас, как будто она увидела наяву самого Сатану.
-Поля! Поленька! Там! Там! По-о-о-ля – голосила она, не в силах вымолвить от волнения и слёз ни слова. Слова застревали у неё в горле. И от невозможности членораздельно высказаться своими словами, жестикулировала руками, как дирижер.
У Полины от недоброго предчувствия внутри груди, как будто, что-то оборвалось. Она бросила лопату, которой размешивала раствор и побежала навстречу соседке.
Та подбежала к Полине и, задыхаясь от быстрого бега, наконец, смогла членораздельно произнести:
-Поля, Ваня погиб! В котловане засыпало землёй.
Застыв на какое-то время на одном месте, Полина осмысливала, сказанную соседкой, страшную новость. Постояв ещё какое-то время, она стремглав бросилась в сторону стройплощадки, на которой работал Иван. Соседка ещё кричала ей что-то вдогонку, но та уже не слушала её. В голове стучала только одна мысль: «Не может быть. Не могло это случиться с её Ваней. Несправедливо это. Как же жить дальше». Она бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь о повсеместно раскиданный строительный мусор. Подбегая к злосчастному котловану, она увидела толпы людей, стоявших по его краю. Растолкав толпившихся ротозеев, увидела копошившихся внизу людей. Они лопатами разгребали землю. Её обвалилось столько, что эта работа была не на один час, но больше людей там просто бы не уместилось. Вот поэтому бригады менялись – одни отдыхали наверху, другие работали внизу. Через время менялись. Работа не останавливалась ни на минуту.
Поля стояла в оцепенении, закусив зубами кончик платка. Мелькнуло желание спуститься вниз и руками, просто руками разгребать проклятую землю, но тут же понимала, что там ей места нет. Её просто могут затолкать, затоптать. Около двух часов длилась эта гонка со смертью. В итоге, смерть победила. Первый крик из котлована:
-Есть! Нашел!
Молодой парень быстро опустился на колени и руками стал грести землю. Ещё несколько человек присоединились к нему. И вот уже неподвижное тело подымают наверх. Полина кинулась к нему. Нет. Это был не её Ваня. Послышался чей-то начальствующий голос:
-Сколько их ещё там?
-Ещё пять человек, должно быть.
-Продолжайте. Почаще меняйтесь. Ускорьте работу. К нам комиссия едет. До её приезда нужно достать всех.
Человек резко повернулся и пошел к, ожидавшей его, машине. Прораб забегал, засуетился, стараясь выполнить приказ как можно быстрее. Вскоре, один за другим стали подымать остальные трупы. Ивана подняли последним. Он оказался под самой стенкой. Полина кинулась к нему и упала на бездыханное тело мужа, потеряла сознание. Её осторожно подняли. Подбежавшая медсестра сунула ей под нос вату с нашатырём. Очнувшись, Полина, как пьяная, побрела домой, не разбирая дороги. У неё было только одно желание – скорее дойти домой и обнять своего Сенечку. В её глазах не было ни одной слезинки. Лицо не выдавало никаких эмоций. Добравшись, наконец, домой, села возле дома на скамейке. В дом зайти у неё сил уже не хватило. Сеньки нигде не было видно. «Где-то бегает зайчик мой», - вяло подумала Полина. Долго сидела так, с закрытыми глазами, ничего не слыша и ничего не чувствуя. Как будто провалилась в густую темноту. Вдруг почувствовала чьё-то присутствие. Перед ней стоял Сенька. Он, с улыбкой на лице, снизу вверх заглядывал ей в глаза и молчал. Очнувшись от забытья, она схватила сына, прижала к себе и зарыдала навзрыд. Наконец, её прорвало. Слёзы нашли выход. Сенька смотрел на мать непонимающими глазами. Наконец, веки его задрожали, из глаз закапали слёзы. И вот он уже ревел в унисон с матерью. Он не знал отчего мама плачет, но если она так убивается, значит случилось какое-то большое горе, и он заревел пуще прежнего.
Облегчив душу слезами. Полина начала успокаиваться сама и стала успокаивать сына. Тот так и не поняв, отчего мама так горько плакала, продолжал глубоко всхлипывать. Та же, крепко прижав Сеньку к груди, стала неистово целовать его.
-Сенечка, сироты мы теперь. Нет нашего папы больше. Одни мы остались, - и опять горько заплакала. Но, вскоре, быстро успокоилась. До Сеньки ещё не дошел истинный смысл, сказанных мамой, слов и он только крепче прижимался к её груди.
          
Послышался условный сигнал. Сенька очнулся толи ото сна, толи от полузабытья. Перед глазами ещё стояло мамино грустное, но улыбающееся лицо. «Уф! Привидится такое. И к чему бы это? Наверное, скучает? Сколько же времени они не виделись? Да с тех пор, как его от тёти Марфы забрали. И надо же, как в жизни бывает. Сыны предатели, звери, а мать, как сестра милосердия – готова всем помочь. Да-а-а! Дела». Семён подал знак своим  товарищам. Те, как и он, наверное, расслабились. Всё говорило об этом. Потому что на первых порах поднимались почти все с отсутствующим видом на лицах. Но, как говорится, труба зовёт.
Дальше двинулись прежним порядком. Сапёр оказался молодцом. Пока отряд отдыхал, он проверил всю округу. Мины ставились только на тропках, ведущих от просеки к Анновке. Но редкий сосновый лес представлял большую опасность. Он просматривался на, довольно, большое расстояние. Здесь подойти незаметно вряд ли получится. Нужно было искать другие пути подхода. Село по-прежнему молчало, как после чумы. Только сороки, как и раньше, выдавали присутствие людей. Это обстоятельство было на руку. Но, однако, сулило опасность и самим разведчикам. Эта рябая птаха реагировала на всякий движущийся предмет. Но, на счастье, птицы были увлечены происходящим в самом селе. Движение пока прекратили. Нужно было осмотреться, поискать пути подхода. Старший подозвал Семёна.
-Слушай, Семён, ты самый молодой. Тебе, как говориться, и карты в руки. Давай-ка подыщем дерево повыше. Осмотреть округу нужно очень внимательно. Не нравится мне эта гробовая тишина. Ошибиться нельзя. Неизвестно, знают ли они о разгроме карательного отряда? Но, в любом случае, приготовились они не на шутку. Специально выслеживают нас. Значит, план этот был составлен заранее.
-Мы же недавно объявились в этих краях. И откуда, гады, узнали?
-Вопрос, Сеня, риторический. Разведки не дремлют, да и гестапо не спит. Давай, давай, сынок, поищем деревцо повыше.
Осмотревшись, заприметили ель. Она заметно отличалась от остальных деревьев. Стояла она в лиственном лесу, перед самой просекой. По всем правилам, во время прокладки просеки её должны были спилить. Но, видать, пожалел лесоруб, не легла душа такую красоту загубить. И действительно, её нижние лапы лежали прямо на земле, создавая своеобразный, искусственный шатёр. Ни одна последующая ветка не была сломлена или срублена. Ну, чистая тебе красавица, которую рисовали на открытках и в книжках. Верхушка её возвышалась метра на три выше, чем остальной сосновый лес. Очень удобный наблюдательный пункт. Лучшего и не найти.
-А ну, сынок, снимай из себя всё лишнее. Вот тебе глаза получше твоих, и белкой наверх.
Он помог освободиться Семёну от амуниции и подал ему армейский бинокль. Тот, не задавая лишних вопросов, стал взбираться на ель. Труда большого это ему не составило, и через короткое время он уже был почти на верхушке дерева. Устроившись поудобнее стал осматривать округу. Отличный открывался вид. Всё было видно, как на ладони. И что было непонятно – никакого движения вокруг. «Хорошо, сволочи, маскируются» - подумал Сенька. Единственная улица была пустынна, что для этого времени года было необычным. Конец глубокой осени. В это время население делает последние приготовления к зиме: заготавливает дрова, утепляет жилища. В такое время выпускают скот на последние пастбища перед долгой зимой. Но ничего этого не было видно. Ни одна труба не дымилась. «Да вымерли они все, что ли?» – размышлял Сенька. Вдруг он увидел, как из одного дома, который находился почти на краю села, вышла фигурка. Человек дошел до последнего дома и завернул за угол. Сколько не всматривался Сенька, он не увидел, чтобы фигура проявилась с другой стороны жилища. Прошла минута, вторая. Наконец, из-за угла, того же крайнего, дома появилась опять фигура, но в другой одежде. «Смена караула», - понял он. Он перевёл взгляд на другую сторону села, и там заметил движение. Так же – один вышел, зашел за угол, другой быстро пробежал и спрятался в доме. «Ага! И здесь пост. Надо будет ознакомиться плотнее». Потом из дома в центре села, отличавшегося своими размерами, вышло сразу несколько человек. Среди них выделялся один в офицерской форме. Группа стояла, что-то обсуждая. Видно было, что офицер отдаёт какие-то приказания. В конце беседы он махнул рукой, остальные вытянулись по стойке «смирно», отдали честь и разбежались в разные стороны. Часть – на один край села, часть – на другой, а остальные по периметру. «Так! Так! Круговая оборона. Засада».
Ещё понаблюдав какое-то время, Сенька спустился вниз. Подробный Сенькин доклад озадачил командира. Значит, придётся делать детальную разведку, выслать связного в отряд, связаться с двумя другими отрядами. И всё это в короткое время. Успеть бы. Штаб фронта торопил с выполнением задания. Ресурсы же отряда были ограничены. Да, они знали, что на других участках фронта засланы такие же диверсионные отряды, но там это их проблемы, а у них своё, конкретное задание – оседлать участок Вапнярка-Жмеринка и контролировать молдавское направление. Эта рокадная дорога имела большое значение. И ещё проблема – это нужно сделать до выпадения первого снега.
Заканчивался сорок третий год. Было известно, что Киев освобождён, на правом берегу Днепра захвачены многие плацдармы. И только глупый мог не понять, что грядёт полное освобождение Украины.
Следующий день ушел на разведку обстановки вокруг села Анновки. Благо, информация от Винницкого подполья пришла вовремя, а не то, гнили бы сейчас в болоте под Шпиковом.
И всё же, самым удивительным было то, что нигде не было видно ни одного местного жителя. Это уже потом, намного позже пришла разгадка этому явлению. А сейчас это было с одной стороны хорошо – меньше глаз, меньше проблем, с другой стороны – плохо Это проблема получения информации от местных жителей, что, зачастую, было решающим в разведке.
Около суток кружили разведчики вокруг Анновки. В конце концов, было установлено, что около двух рот немцев находилось в селе. Было установлено расположения минных заграждений на дальних и ближних подступах к селу. Долго не могли понять – зачем держать такие силы в глухом селе, что здесь такое находилось, что требовало такой охраны и куда делись жители? Раньше было предположение, что охранялись подходы к железной дороге. Но, тогда возникал вопрос – зачем так далеко? До линии железной дороги было не менее пятнадцати километров.
К концу вторых суток прибыл связной от основного отряда. Все без исключения связные благополучно добрались в расположения отряда, и потому всё было исполнено чётко. Ночью стали подходить авангардные подразделения, но основные подтянулись только к утру. Погони не предвиделось. Разгром карателей под Шпиковом пробил большую брешь в карательных планах немцев. Закрыть её за короткое время они не могли. Это давало большую фору диверсионному отряду. Единственной непонятной вещью была усиленная охрана Анновки. И пока не будет выяснена эта ситуация, продвигаться дальше было опасно.
Пока после трудного перехода отряд отдыхал, разведка усиленно работала. Были окончательно установлены границы минных полей, их плотность, проделаны и обозначены проходы в них. Вся тяжесть работы легла на сапёров и минёров, как и с разведотрядов, так и тех, что прибыли с основным отрядом. Им было не до отдыха.
Наконец, частично была разгадана причина столь необыкновенной опеки Анновки. Железнодорожная ветка Жмеринка – Котовск - Одесса была здесь ни к чему. Интерес составляли  три шоссейные магистрали: Могилёв-Подольский – Немиров, Сороки – Немиров, Умань – Немиров. А от Немирова до Винницы рукой подать. Там же свои секреты. А что охранялось в Анновке, предстояло выяснить. Ко всему прочему, со штаба фронта пришла радиограмма – обратить особое внимание на район молдавского города Сороки и, приграничный с Молдавией, Ямполь.
Вся деятельность их отряда завязывалась на треугольнике Могилёв-Подольский – Немиров – Берщадь. Всё это пространство находилось между железнодорожной веткой Жмеринка – Котовск – Одесса и веткой Винница – Гайворон – Вознесенск – Николаев. А это, на данный момент, являлись рокадными железными дорогами.
Наконец, всё было готово. Проведенная подготовка дала возможность определить расположение «секретов», постов и огневых точек. И всё равно, удивляла грамотно построенная оборона. А это давало возможность предположить, что объект является стратегически очень важным. Окончательно убедились. Что местных жителей в селе нет. Это обстоятельство развязывало руки. Скорее всего, их выселили. Хуже, если их уничтожили. Но была надежда, что их отправили в концлагерь. А лагерей в округе было немало. Это и еврейское гетто в Джурине, концлагерь в селе Печора на север от Тульчина, Жмеринское гетто.
Операцию решили начать после очередной смены караулов. Сменившаяся смена расслабится, а заступившая – ещё не войдёт в ритм.
Раннее утро. Прошла очередная смена караула. Самое удобное время. Сменившийся караул, уставший от ночного дежурства, будет отдыхать, а заступивший ещё долго будет отходить от ночного сна.
Начали выдвигаться к просеке и сосредотачиваться напротив проходов в минном поле. Дальнейший успех зависел от четкого взаимодействия всех отрядов, на всех направлениях. Впереди шли разведчики с сапёрами, знающие границы проходов. До первых построек оставалось метров двести. Было точно установлено – дальше мин нет. Скорее всего, немцы оставляли для себя свободное, безопасное пространство. Это было на руку – при дальнейшем движении не нужно будет отвлекаться, глядя себе под ноги. Да и кто смотрит при атаке под ноги? Всё внимание только вперёд, в те места, откуда в любой миг может брызнуть свинцовая струя из пулемёта или автомата.
Тихо накапливались перед последним броском. Только в верхушках деревьев негромко шумел ветер. Сенька лежал за толстой сосной, окруженной молодым подлеском, как заботливая мать окружена своими детьми. Неуместная, но, всё-таки, такая аналогия мелькнула в его голове. Ветер дул в сторону отряда. Это было очень кстати. Можно будет ближе подойти к затаившимся постам. Семён потянул носом воздух. Нос его учуял, до боли, знакомый запах. Еле уловимый запах тушенки витал в воздухе. «Гады, завтрак готовят. Ну, мы вас сейчас накормим», - рассуждал со злорадством он. Желудок откликнулся урчанием. Отряду завтрак решили не давать. Давний военный закон – перед атакой не принимать пищу. При ранении в живот это давало больше шанцев выжить. А в условиях партизанской войны, где медицинская помощь очень ограничена – это было главным правилом.
Преодолев минное поле, стали рассредоточиваться для дальнейшего продвижения. Сапёры оказались на высоте. Чётко и точно определили и отметили границу минного поля.
Напряжение нарастало. Существовала большая опасность, что могут быть выдвинуты секреты. Предварительная разведка не выявила таковых, но чем черт не шутит – всё может быть.
Рассредоточившись, поступила команда залечь. Все выявленные огневые точки нужно было ликвидировать, по возможности, одновремённо, иначе потерь не избежать. Семён лежал, сжимая в руке немецкую ручную гранату, трофей недавнего разгрома карательного отряда. С нетерпеньем ждал сигнала. По цепи передали приказ – гранатомётчикам выдвинуться вперёд для уничтожения огневых точек. Сигнал – зелёная ракета. Сенька ужом пополз к намеченному ориентиру. Пока было всё тихо. Только удары собственного сердца отдавались в груди, и эти удары казались громче выстрелов. Впереди никакого движения не наблюдалось. Расстояние сократилось до расстояния броска гранаты. Сердце Сенькино готово было выскочить из груди. «Неужели дремлют на утренней зорьке? Хорошо бы», - сверлила голову мысль. Решив успокоить, бешено стучавшее сердце, сделал глубокий вдох и замер на некоторое время. Потом медленно выдохнул. И так сделал несколько раз. Стало легче. Лёгкий озноб, присутствовавший всегда перед боем, исчез. Хлопнул выстрел ракетницы. В небе расцвела зелёная точка. Сенька вскочил, распрямился как пружина, заученным движением метнул гранату. Он взглядом наблюдал её полёт. Граната точно опустилась в намеченное место. Взрыв – и вот он уже бежит в, ещё не рассеявшееся после взрыва гранаты, облако пыли и пороховых газов. Звук взрыва его гранаты почти слился с взрывами других гранат. Всё было сделано быстро и чётко.
Сенька без препятствий вскочил в заросли кустарника. В замаскированном окопе лежало двое немцев. Видать в предутренней дрёме они и понять ничего не успели. Взрыв гранаты разворотил окоп. Искалеченный пулемёт лежал перед бруствером. «Удачно», - подумал Семён, продолжая бежать к ближайшей постройке. Где-то, в середине села послышалась частая стрельба. На другом конце села застучал немецкий тяжелый пулемёт. Видать, остался незамеченным. Последовали два взрыва – пулемёт замолчал. Но там же участилась автоматная и винтовочная стрельба. Скорее всего, та сторона села оказалась менее разведанной. Но с этой стороны бойцы уже были возле домов и домашних построек. Центр села был как на ладони. Теснимые с той стороны, немцы выскакивали на середину улицы и попадали под перекрёстный огонь. Даже не верилось, что тщательно организованная оборона, рассыпалась так быстро. Всё-таки, большое дело, тщательная разведка, основательная подготовка и, главное, внезапность и удачно выбранный момент. К обеду отдельные выстрелы ещё слышались то в одном конце села, то в другом. Это оборонялись самые отчаянные. Но, вскоре всё стихло. К центру стали подтягиваться группами бойцы, неся с собой трофейное оружие, и ведя немногих уцелевших немцев. Те до сих пор, наверное, не уяснили, откуда здесь в глубоком тылу взялась такая организованная и боеспособная команда. Да, излишняя самоуверенность ещё никому и никогда пользы не приносила. Это первейший закон войны – никогда не считай противника глупей себя, кто бы он ни был.
Всех пленных согнали к центру села, к большому зданию. Это был бывший сельсовет. Из всех оставшихся в живых немцев, самым старшим по званию оказался ефрейтор. Офицеры все погибли. Он был уже не молодой – видать, из запасников. Толи от страха, толи от стресса у него дёргалась левая щека и глаз. Его нервный тик и жалкий вид даже вызывал, в какой-то мере, сочувствие. Через переводчика пытались у него выяснить, что они охраняют и где оно всё это находится? Ефрейтор заикающимся голосом пытался что-то сказать, но только пальцем показывал на каждый в отдельности дом.
-Проверить все дома. Семён, а ты со своим отделением готовь братскую могилу. К сожалению, на войне не без потерь.
-На скольких? – спросил тот.
-Определяемся. Минимум пять человек. Раненых сюда, в этот дом, - махнул рукой в сторону сельсовета.
На плащ-палатках подносили раненых. Их оказалось трое. К счастью, ни одного тяжелого. Но раненый есть раненый – он уже не боец, да и лишняя тягость для мобильного отряда. Это была одна из главных проблем диверсионных отрядов.
Семён со своим отделением обустраивал последнее пристанище для погибших. Их оказалось шесть человек. Для одного боя  - это ощутимая потеря. Семен с остервенением кидал землю. Место выбрали весьма подходящее. На солнечной стороне, под самой сенью деревьев. Вот они, с которыми делил и солдатский сухарь, и табачок, с кем грелись у одного костра, спали под одной шинелью. Пятерых знал уже по отряду, а шестой, Юрка Малинин, земляк. С одного города, только с другого посёлка, с Ясногорки. До войны друг друга знали, в одной школе учились. Так же знал мать его. Старая на вид, вечно в заботах. Юрка у неё был поздним ребёнком. Один единственный кормилец. И как потом сказать ей, если останется живой?
Вот и могила готовая. Нарубили хвойных веток, устлали ими дно ямы. Уложили аккуратно рядышком, как младенцев в роддоме. Сверху накрыли плащ-палаткой. Вот тебе и солдатский «саркофаг». На могилу не ставили ничего. Территория-то ещё немецкая. Сверху могилу, для верности, ветками прикрыли.  Командир для памяти сделал отметку на карте. Когда всё было готово, построили весь отряд. Короткий митинг, салют без стрельбы и церемония закончилась. Немцев всех похоронили в пустых окопах, а попросту – засыпали землёй окопы вместе с трупами, чтобы не валялись где не попадя.
К вечеру намечено было уходить. Пленных немцев постигла участь их мёртвых сослуживцев. Какие могут быть пленные в диверсионной войне? Жестоко? Да, жестоко. Но здесь, как говориться, выбирать было не с чего.
Обследовав все дома в селе, выяснили – немцы устроили здесь своеобразные склады с боеприпасами. Очень удобно, и без особых затрат. Жителей удалили, с домов выбросили всё, что было не нужным. Вот и готовые помещения для складов. Дёшево и «сердито». Ну, кто может подумать, что в домах оборудованы склады? В двух сараях стояли даже два лёгких танка с полным боекомплектом и полной заправкой горючим. К счастью, не успели воспользоваться.
Говорят о русском «авось». Оказывается, немцы тоже грешили этим. Их тыловая расхлябанность дорого им обошлась. Уже на марше все увидели огромный столб огня и дыма над деревней. Сапёры постарались на славу. Отряд с собою взял, что мог унести, что было нужно и что подходило по комплектации. Остальное же всё было уничтожено. Только глядя на эту картину, становилось грустно. Было село, жили в нём люди, любили друг друга, рожали детей. Жили своими простыми, житейскими заботами. Сеяли хлеб, кормили страну, мечтали о прекрасной жизни. Но пришло время, когда одному маньяку вздумалось завоевать весь мир. И в своём желании он не останавливался ни перед чем. Вот и с этим селом, в несколько десятков домов, случилась аналогичная судьба многих подобных. Оно перестало существовать.
Огромное зарево и столбы дыма провожали уходивший отряд. Уходили быстрым маршем. Раненых несли на носилках, поочерёдно меняясь. На половине пути к Жмеринке зашли в село Красное. Гарнизона в нём не было. Староста и два полицая – вот и вся власть. Семён с удивлением смотрел, как командир здоровается со старостой за руку, а полицаи отдают честь по-военному. Он только тряхнул головой от удивления и пробормотал себе под нос что-то в виде: «Чужая душа - потёмки. Встретил где в укромном месте – прихлопнул бы, и рука б не дрогнула. А тут, видишь ли, здороваются, как закадычные друзья. Чуть ли не целуются. О-хо-хо! Чудны твои деяния, Господи.
Раненых сразу же забрали и разместили по надёжным дворам. Солдатское бельё и всё остальное, указывающее на их принадлежность, уничтожили, попросту – сожгли. За этим лично проследил староста. Полицаи без лишних разговоров выполняли его распоряжения. Семён глядел на всё это и понимал, что у отряда крепкие корни в этом селе. Ко всему прочему, он осознал, что народ не так уж аполитичен, как казалось на первый взгляд. И крестьянское выражение – моя хата с краю… - здесь, в этом селе вовсе не была уместна. Как раз в этом селе знали кто друг, а кто враг.
После отдыха двинулись дальше. От Красного до Жмеринки, конечной цели отряда, по лесу был один переход без спешки. Так что, командир дал бойцам отдохнуть. Не боясь отойти от графика движения и выхода на связь со штабом фронта.
Семён шел. Опустив голову, размеренно, как шагает лошадь в упряжке. После успешного боя, после пребывания в селе Красном, он начал понимать, что не всё просто в этом мире. Раньше как было? Вот враг: немец, полицай, староста и всякие там, бургомистры, и прочие прихлебатели, вот друг – делит с тобой сухарь на двоих, прикрывает твою спину в опасной ситуации. Всё было понятно, как дважды два – четыре. Вот белое, вот черное. Но чем дольше приходилось ему воевать, чем больше он встречал людей на своём боевом пути, тем больше он стал понимать, что кроме двух основных цветов, существуют ещё и оттенки. И неожиданно, казавшийся враг, становится другом и единомышленником, а человек, с которым ты съел не один котелок каши, оказывается малодушным, никчемным, а иногда, что горче всего, оказывается врагом. К сожалению, были и такие прискорбные случаи. Вот теперь он шел и размышлял по этому поводу. И чем дольше размышлял, тем больше убеждался, как мало он ещё знает людей, как мало у него жизненного опыта. Но как различить в этой военной кутерьме, где друг, а где враг?
От размышлений по этому вопросу он, постепенно, переходил к воспоминаниям о своей довоенной жизни. Да и начало войны было хоть и неожиданным, и, на первых порах, непонятным, но, всё же, было не без радости. Одно только воспоминание о Лизоньке – и на душе становилось тепло и уютно, как в весенний, тёплый день после долгой и холодной зимы. Солнце греет, земля расцветает, а впереди ждет весна. Так и сейчас у Сеньки от воспоминания о Лизе было тепло на душе. Он шагал  и уже не чувствовал ни тяжелого груза, давившего  ему на плечи, ни бездорожья по бурелому. Мысленно он был в таком недавнем, 41-м, и одновремённо, таком далёком. Прошло, каких-то, два года, а Сеньке казалось – минула целая вечность. Сколько всего вместилось в эти два года – тяжело представить. Начиная с июня 41-го, когда было всё таким страшным и непонятным, произошло столько, что в иное, мирное время хватило бы на три десятка лет, да, к тому же, и не для одной судьбы. А, в данном случае, это всё выпало на Сенькины плечи. Окончил школу, получил аттестат зрелости. Только вдуматься – аттестат зрелости. По существу же, желторотый юнец, с маниловскими прожектами в голове. И первая любовь. Мало кто избежал этой юношеской болезни. Заболел этим вирусом и Семён. И надо же такому случиться – десять лет учился с девчонкой, и дрался с ней, и за косы её таскал, а потом, на какое-то время, она, вообще выпала из его поля зрения, просто перестала его интересовать. Сколько было других дел, сколько других интересов появилось – девчонкам в этом пацанячем мире места не было. Так было до выпускного года. И вот, однажды утром, он увидел её, идущую по школьному двору, и размахивающую портфелем. Его как громом ударило. Он просто не узнал её. Вернее, узнать-то он её узнал, но не мог понять, откуда взялась эта походка взрослой девушки? Это была не походка, а полёт мотылька. Её взгляд сразил его наповал. Это был не взгляд, а молниеносная стрела, попавшая ему в то место, где он знал – находится сердце. Это был удар молнии прямо в цель. Он застыл, как истукан и только обалдело смотрел ей вслед. И когда она, пройдя мимо, ещё раз обернулась, и сверкнула белозубой улыбкой, он понял – это его судьба, и другой ему не надо. В дальнейшем, он стал её тенью куда она, туда и он.. Старался любым способом обратить на себя внимание.
Его старания оказались не напрасными. Но извечное женское лукавство, заложенное от природы, не позволяло ей сразу дать понять, что его старания замечены. Надо же было выдержать «марку». Но влюблённый по уши Сенька, не замечал отдельных, незаметных знаков. Он, попросту, огорчался и корил себя за то, что когда-то обижал Лизу, не замечал её, а иногда просто игнорировал – и теперь расплата. И только 1-го Мая, в международный праздник, на танцплощадке, он всё же, осмелился подойти и пригласить её на танец. И случилось чудо! Наградой ему была её сверкающая улыбка. Сенька чуть не задохнулся от нахлынувших чувств. Он кружился с ней в вальсе и не чувствовал своего тела. Он парил над землёй. Его руки бережно держали сокровище, облачённое в формы девушки. Всё происходящее вокруг для него не существовало. Весь мир состоял теперь только из него самого и этого курносого создания, облачённого в цветастое, ситцевое платье, с прекрасной улыбкой на лице.
Вот так и случилось, что для Семёна 1-е Мая оказалось не только праздником, как таковым, а началом его бесконечного счастья. Он изменился внутренне, изменился и внешне. Теперь он не позволял себе идти в школу в нечищеных ботинках или помятой рубахе с грязным воротом. Всё чаще и чаще мать замечала, как он подолгу крутился перед зеркалом и разглядывал своё отражение. Гладил, ощупывал каждую черточку на лице. От его внимания не ускользал ни один юношеский прыщик. Это его огорчало и часто толкало на необдуманные поступки. Время, проведенное в общении с Лизой, до самых выпускных экзаменов было самым счастливым в его, такой ещё, короткой жизни. Любовь к Лизе делало с Сенькой чудеса. Числясь все десять лет учёбы в, таких себе, середнячках, он выпускные экзамены сдал, немного не дотянув до полного отличника. Всего две четвёрки в аттестате. И то, одна из оценок ему была занижена за старые грехи. Он не очень ладил с учителем химии.
Всё это время он жил одной мыслью – сделать всё так, чтобы Лиза осталась довольна его успехами, чтобы его успехи радовали его «счастье». И вот настал выпускной вечер. Сенькино счастье переливало через край. Они кружились с Лизой в танце и ничего вокруг не замечали. Им казалось, что они единственная счастливая пара в этом прекрасном мире.
Жестокое утро 22-го июня не сразу было осознано. Война! Это казалось так далеко и так невероятно. Как такое могло случиться? У нас же с Германией договор о ненападении.
Первый порыв был – уйти на фронт. С оружием в руках дать отпор захватчику, позарившемуся на их жизнь, на их свободу и, в конце концов, на их любовь. Но, увы – не вышли годами. Им было отказано.
Потом, как говорится, слава героев нашла. Партизанский отряд давал возможность, таким как Сенька, удовлетворить свои патриотические амбиции. А потом то нелепое ранение и неожиданная помощь со стороны матери полицаев, один из которых был начальником полиции города. Лиза же оставалась в городе и выполняла задания подпольщиков.
После удачного ухода из города, Сенька долечивался в отряде. Молодой организм и удачное первоначальное лечение быстро поставили его на ноги.
По мере приближения фронта к Донбассу, менялись и задачи партизанских отрядов. Командование фронтом приказало отобрать из числа молодых, здоровых и грамотных партизан и направить в областной подпольный центр для обучения диверсионному делу. Вот и собрали со всех отрядов по несколько человек. В их число попал и Семён Гаркуша. Сначала он даже обиделся в душе – что мы не знаем. Как заминировать мост или подорвать железнодорожную линию? Всё это они уже проходили и применяли на практике. Но, оказалось, что дело вовсе не в их профессиональных навыках, а в отборе и создании мобильных отрядов, которые двигались бы впереди фронта, по мере его продвижения на запад. А цели этих отрядов были ясны каждому.
Сначала была Днепропетровская операция. Потом всё дальше и дальше на запад. В данный момент полем их интересов был юг Винницкой области.
К большому Сенькиному огорчению, Лиза осталась в Донбассе. И, скорее всего, сейчас жила жизнью свободного от рабства человека. «Какое счастье, - думалось Сеньке, - просыпаться каждый день с мыслью, что не нужно никого и ничего бояться. Не бояться слежки, не бояться облав, не бояться, что тебя выдаст какой-нибудь, корыстный подонок.
На такой душещипательной ноте мысли его были прерваны командой – сделать привал. До конечного места назначения оставалось совсем ничего, но командир решил перестраховаться. Осмотреться, разведать подходы.