Наташа

    Наташа была женщиной в самом соку — не первой свежести, но ещё вполне пригодной к употреблению. К своим неполным 37 она уже дважды сходила замуж, как другие — в аптеку: быстро, без рецепта и с побочным эффектом.
Фотография увлекла её ещё в юности. Сначала снимала всё подряд — котиков, пробки на Садовом, подруг в нижнем белье. А потом — вуаля! — диплом журфака МГУ, и Наташа решила посвятить себя искусству окончательно и бесповоротно. То есть — не работе, а «самовыражению».
Запретных плодов она не признавала: в её меню были и женатые, и холостые, и просто прилично одетые. Её любимой фразой было:
— Муж не стена. Его, если что, можно подвинуть.
И двигала. Иногда даже в бизнес-классе.
Выбирала она не сердцем, а банковским счётом. Желательно швейцарским. Увлечения Наташи, как и её фотоработы, были красиво обработаны: и фотошоп, и лёгкая эротика, и лёгкий налёт псевдоискусства. Главный жанр — «на себя посмотреть и другим показать».
С годами спонсоры начали исчезать, как и пресловутый фотогеничный румянец. Тусовки стали однообразны, как меню в столовке, а публика — всё моложе и с ногами «от ушей». И тут Наташа узнала страшную правду: в 37 ты уже не муза, а экспозиция «ретро».
Её последний иностранец, милый как джин из Duty Free, оказался не принцем, а банальным туристом, у которого любовь заканчивалась вместе с визой. О браке он даже не заикался. Наташа впервые поняла, что фотогеничность — вещь приходящая. А возраст — нет.
И тут грянуло. Не гром, а мигрень. Затяжная, как ноябрь. Головные боли, тоска, желание лечь и не вставать. Она всё ещё выглядела неплохо — не шик, но годно. Тело было в порядке, ноги — не крестиком, а в тонусе. Но душа просила… чего-то настоящего.
Андрей появился, как часто это бывает, в очереди к терапевту. Её мигрень и его мама — вот и завязка. Мама у него была печальная и гордая, как оперная дива на пенсии. Наташа, не колеблясь, уступила место.
— Спасибо, — сказал Андрей. — Маме плохо, давление зашкаливает.
Он был внимателен, вежлив и, как выяснилось, жил рядом — на Каширке, с той самой мамой. К вечеру пригласил на встречу.
— Поедем к другу. Он в Греции, оставил ключи от квартиры.
Наташа согласилась, хотя в памяти всплыла чёткая надпись: "Не повторяй ошибки прошлого".
Квартира была как с обложки глянца — свечи, камин, шампанское с французской фамилией. Наташа расслабилась. Андрей — молод, горяч и поэтичен. Было красиво. Было сладко. Были — ах и ох.
— Сколько тебе лет? — спросила она, ни к селу ни к городу.
— А это так важно? — ответил он, не ответив.
Ночь была — как реклама дорогого белья. Только утром выяснилось: бельё было не её. То есть, всё было её, но не по сценарию.
Квартира стала «местом встречи, которое нельзя изменить». Наташа влюбилась. Без расчёта, без плана, без калькуляции в долларах. Она была счастлива, как кошка, которая думает, что её гладят, а не проверяют на наличие блох.
— Я не смогу без тебя, — прошептала она. — Мне не важны ни деньги, ни статус, ни мамы с их давлениями. Мне важен ты.
И тут наступила тишина. Та самая, звенящая. А потом…
— Мне 24. Я ещё учусь. И живу с мамой.
— Мать его, — подумала Наташа. — В прямом и переносном смысле.
Звонка не последовало. Ни на следующий день, ни через неделю. Когда она всё же позвонила, ответ был коротким:
— Мамы нет, — и гудки.
Наташа всё поняла. Даже без диплома психолога.
Она пришла — на прощание. Он был отстранён. Оплакивал мать. Смотрел сквозь неё. Наташа попросила воды, выпила и ушла. Без сцены, без истерик, без пафоса. Просто ушла. Как эпоха.
Это был первый её роман, где не было ни выгоды, ни фильтров, ни фотосессий. Только чувства. Только драма. И, как всегда — она осталась с фотографиями. Где на ней — всё ещё молодость, а рядом — мужчина, который мог бы быть её сыном.
Наташа наконец поняла: даже самый волшебный секс не делает мужчину судьбой. В лучшем случае — эпизодом.