Дракон Мардука. глава 2. Верховный жрец Эсагилы

С рассвета у Варад-Сина было дурное настроение. Вот уже несколько дней его донимал больной зуб. Десны распухли и кровоточили, изо рта шел отвратительный запах, так что противно было есть. В довершение, разболелась печень. Лекари не слишком ему помогли. В порыве бешенства Варад-Син расколотил все их глиняные горшочки с кошмарными смесями.

Несчастному жрецу оставалось только уповать на милость Мардука и возносить молитвы Набу и Гуле, богине-врачевательнице.

Он вышел на террасу с северной стороны своих покоев, откуда открывался вид на ступенчатый садик, деревья которого давали тень и прохладу.

Стук его сандалий был отчетливо слышен в пустой террасе. Его широкое полотняное платье касалось известняковых плит, а легкий, полупрозрачный плащ, вышитый золотой нитью, наполнялся, как паруса кораблей, при его неторопливом шаге.

Жрец опустился на деревянный стул. Пальцы его, унизанные кольцами, стиснули подлокотники. На отечном лице Варад-Сина запечатлелось страдание, из-под тяжелых век он смотрел в сад, зелень которого казалась ему слишком яркой, а запах экзотических цветов чересчур насыщенным.

Сколько он так просидел, прислушиваясь к боли, жрец не знал. Он желал лишь одного – облегчения, избавления от этих изнуряющих душу мук. Временами ему казалось, что сидит он не на террасе, а на уступе скалы, откуда так хотелось ринуться вниз.

За спиной раздалось сдержанное покашливание, и молодой голос произнес:

- Господин мой…

- Знаю, - отозвался Варад-Син, с трудом разлепив губы. – Знаю, что ты здесь. Ты научился ходить бесшумно, как леопард, но я чувствую твой запах, этот аромат юной кожи, что сравнима лишь с лотосом.

- Господин мой, - продолжил человек после некоторой паузы. – Близятся Новогодние празднества. А служители Мардука еще не слышали твоих распоряжений, мудрый.

- Что ты говоришь мне, Энки! Ты думаешь, я забыл о приближении нисана, о божественной чете! Проклятие! Энки, что за вздорные мысли вкладывают в твою голову Лабасу? Опомнись!

- Прости, господин! Но, служители волнуются…

- Пусть поволнуются, это пойдет им на пользу.

Варад-Син застонал, закрыв лицо распяленной ладонью. Молодой человек прошел вперед, расстелил на плитах тонкую циновку и уселся перед лицом верховного жреца, скрестив ноги.

- О, боги, за что так караете? – простонал Варад-Син. – Неужели же я самый большой грешник из всех грешников? Видишь, Энки, вот он, червяк, которому не нашлось пищи под солнцем, и теперь он сосет кровь из моих зубов! О, боги, дайте облегчение.

Энки молчал. Было слышно щебетание птиц в саду. Где-то завыла собака, не так далеко, по-видимому, за воротами храма. Варад-Син открыл глаза. Он всегда с удовольствием смотрел на этого молодого писца. В нем жило что-то порочное, смертельная лихорадка, дыхание которой Варад-Син чувствовал.

Энки пользовался черной краской для подведения бровей и ресниц, как женщина, рисовал на теле изящные узоры, и – как женщина – носил на маленьком кольце туалетные вещицы. В нем была девичья мягкость, застенчивость невесты.

А, случалось, он становился как камень, жестокосердие его поражало, и тогда Варад-Син уже не называл его именем Владыки земли. Имя Эрры, бога войны и чумы, подходило тогда юноше больше всего.

- Ты принес с собой таблички и палочки для письма? – слабым голосом спросил жрец. – Хорошо. Тебе придется потрудиться. Пиши так, Энки… - Он перевел дух, погладил щеку. – Аби-эшу и судьям Борсиппы, и жрецам Набу скажи: так говорит Варад-Син, верховный жрец храма Эсагилы…

Он замолчал, прикрыв глаза. За спиной Энки ветер шевелил листву, нес на террасу горячий воздух. Шли минуты, а жрец все молчал. Тогда юноша отложил табличку, поднялся с циновки и, подойдя сзади к жрецу, положил руки ему на плечи. Варад-Син вздрогнул.

- Нет, Энки, - сказал он. – Не теперь. Уходи.

Поклонившись, юноша бесшумно удалился.

Тогда верховный жрец поднялся и, постанывая, направился к бассейну для омовений. Вода была теплая, изумрудно-зеленая, как и все в этом мире. Он опустил в воду пальцы, смочил бороду и нос, провел по щекам.  Все тело горело. Становилось невыносимо душно, - близился полдень.

- Эй, кто там, - крикнул он. – Подайте воды.

Варад-Син чувствовал, что у него начался жар. Навязчивые образы преследовали его. Виделись воды Евфрата с отраженным Вавилоном в волнах, перламутровые раковины моллюсков на берегу, хруст гальки под босыми стопами рабов. Далее – сеть каналов, по которым все шли и шли, повторяясь, корабли из дерева с высокими штевнями, искусными изваяниями кабанов и морских змеев, мачтами с марсом посередине.

Ветра почти нет, полотняные паруса провисают, и корабельщики отталкиваются шестами. На зеленых полях белеют фигурки мушкенумов. Женщины распрямляют спины и, ладонью заслонив глаза от солнца, смотрят вслед удаляющимся кораблям. Каналы, каналы, уходящие в перспективу, серебряный Евфрат, бешеный, яркий день, синий плащ Ану-владыки небес над миром.

Подошел старый слуга с запотевшим кувшином. Варад-Син обернулся к нему с гримасой страдания. Слуга опустил голову.

- Что это? – резко спросил жрец.

- То, что ты просил, господин, - отозвался слуга.

У него была плохая дикция, и сложные звуки вырывались наружу с каким-то шипением, словно у него внутри сидела ядовитая змея.

Варад-Син быстро пошел и сел, широко расставив ноги, подобрав плащ. Почему ему видятся именно эти картины? Такие невозможно яркие, каких не бывает на самом деле. Что это значит? Быть может, это боги говорят с ним? Это почти сон, и это – реальность. Может ли это вообще что-нибудь значить?

Да, Варад-Син поговорит со жрецами-заклинателями. Пусть те скажут ему, пусть дадут наставление. Неужто злые духи овладели им? И когда! В канун Новогоднего праздника!

Слуга ковылял следом, и Варад-Сину было невыносимо слушать шарканье сандалий по плитам. Старик подошел, в поклоне протягивая кувшин. Варад-Син хотел, было, принять его, но пальцы случайно коснулись влажных пальцев старика, и верховный жрец брезгливо отдернул руки.

- Пойди от меня прочь! – закричал он. – От тебя несет смертью.

Слуга поклонился, хрустнул какой-то сустав. Верховный жрец зарычал, сдавливая распухшую челюсть.

- Взываю к вам, боги ночи, - простонал он. – С вами зову я невесту под покрывалом – черную ночь. И вечерние сумерки зову я, полночь и утреннюю мглу, ибо ведьма заколдовала меня. Моего бога и мою богиню отдалила от меня, нет мне покоя ни днем, ни ночью, маюсь я страшными болями. И веселье мое – плач, а радость – печаль. Подойдите ко мне, великие боги, выслушайте мои жалобы, облегчите мне ношу мою.

Боль где-то затаилась, и Варад-Син с тревогой прислушивался, не почует ли ее шевеление,  ее лежбище в собственном теле? А ведьма? Какая ведьма? Он упомянул о ней в своей молитве? О, горе, горе! Хорошо, что не назвал он имени той, что околдовала его свом взглядом.

Это произошло в прошлые новогодние празднества. Часовня Набу в Эсагиле уже была украшена “золотым небом”, все ожидали прибытия великого бога из Борсиппы. И на шестой день по Дороге процессий вступил в Вавилон Набу, где еще свежа была кровь белого быка и распахнуты настежь Ворота Иштар.

И именно там, в роскошной свите, Варад-Син и увидел молодую жрицу из Борсиппы, что бросила на него взгляд, выдрала из груди сердце и возвращать не хочет. А было это в Вавилоне, шестого нисана, в сорок первый год правления Навуходоносора, могучего царя-строителя.

Варад-Син ходил по краю террасы, заложив руки за спину. Прибудет ли она в этот раз, отыщут ли черные глаза его, верховного жреца храма Мардука, человека, обладающего богатством и властью, пожелает ли она видеть его?

Ах, душа женщины, это мрак. Разве можно понять, чего хочет женщина? Почему она любит или ненавидит? Ведь женщине дана сила, она мужчину может возвеличить, а может втоптать в навоз. И то, и другое – с одинаковой легкостью. Случается, что нищий бродяга счастливее визиря, и лишь благодаря любви.

- Нет, пора успокоиться, - сказал себе жрец. – Я вполне могу с собой справиться.

Варад-Син неподвижно стоял, глядя в заросли сада, так долго, что у него заныли ступни. Потом резко повернулся и негромко позвал:

- Энки!

Юноша появился почти сразу и, легкой стопой, приблизился к жрецу.

- Мой нежный мальчик, - сказал Варад-Син, и ему мучительно захотелось положить ладонь на его голову. Сердце ухнуло от жгучего желания совокупления с ним. Но, верховный жрец совладал с собой. Ни один мускул не дрогнул на его лице. – Сегодня тебе не придется писать. Нет, нет, Энки, никаких писем! У меня к тебе просьба иного характера.

Варад-Син увидел, как глаза юноши блеснули совсем как у кошки, а гладкие щеки покрылись румянцем. В душе жрец усмехнулся.

- Тебе лучше, господин? – ровным голосом спросил писец.

- Да, благодарение Мардуку, - отозвался Варад-Син. – Боль отступила, и я буду молиться, чтобы она не вернулась.

- Я радуюсь вместе с тобой, господин…

Верховный жрец приблизился к Энки, смотрел на него долгим взглядом, затем двумя пальцами оттянул ожерелье на его шее.

- Ты добрый юноша.

- Чего ты хотел от меня, господин? – прошептал он.

- Ты хорошо выполняешь свои обязанности, ты учен. Со временем из тебя получится достойный служитель божества.

- Так, верховный жрец.

Энки покраснел еще больше. Варад-Син не сводил с него глаз, и он, не зная, зачем, коснулся испачканными глиной кончиками пальцев своего ожерелья.

- Я хочу, чтобы ты почитал мне поэму, - сказал Варад-Син, закусывая губы, чтобы не улыбнуться.

- Какую ты хочешь, господин?

- Ты ведь знаешь их много…

- Да, это так.

- Прочти мне о Нергале, владыке подземного царства. Сегодня у меня такое настроение. Хочу о Нергале послушать.

Энки обошел жреца, уклонившись от его руки. Сел на свою циновку. Знойный ветер, накатывающий, словно прибой, сушил кожу на спине, и Энки казалось, что он горит.

- Я готов услаждать твой слух, господин, прекрасными словами поэзии.

- Хорошо. – Варад-Син кивнул. – Начинай.

- Славный, могучий владыка, первенец Бела, - заговорил нараспев молодой писец красивым голосом декламатора:

Вождь Аннунаков, владыка сражений, сын Кутушар, великой царицы,
Нергал, предводитель богов, любимец богини,
Светел ты средь высоких небес, высоко твое место.
Ты велик в преисподней, равных нет у тебя.
С Эа, в сонме богов, твое слово почтенно,
Вместе с Сином с небес прозреваешь ты все… 

Энки воодушевленно читал поэму. Он сопереживал героям, и чувственность эта отражалась на его лице, - мимика Энки бывала слишком подвижной.

Он долго читал поэму, не замечая ничего вокруг. И, только завершив последние строчки, он посмотрел на верховного жреца. Развалившись на стуле, Варад-Син спал.