АДН-1, или день второй

Журнал отступлений – 1
Маски-Лица: Приложение



Поскольку наш ум простирается к будущему и творит его…
Лорен Айзли

Несколько предварительных слов

Два человека, один из них – твердый большевик, вернее, таковым был недавно. Он говорит, много. Он не оправдывается, скорее, исповедуется. Второй слушает, кто он? Как ни странно, в прошлом тоже твердый большевик. Что общего у них, их прошлое. Оно было ясным, потому что каждый видел будущее. Поэтому один остался большевиком, другой – вышел из партии. Почему? первый не слишком увлекался философией, второй, напротив, всё мерил на философский лад. А должен был партийными решениями. Вождь показал на дверь, но именно: показал. Философа из партии выбросила философия большевизма. Но на этом странность момента не кончается. Все та же философия большевизма теперь выбрасывает большевиков. Возможно ли? Эта философия зародилась еще до большевиков, втянула их в свою воронку, перемолола слабых, оставила сильных, довела до победы. И вот теперь выбрасывает проверенных, испытанных. А что можно выбросить? Прошлое, из которого видно будущее. Настоящее, из которого видно прошлое. Еще войти в прошлое. Или уйти из настоящего. Что угодно, лишь бы не видеть измену будущему. Увидеть неизбежное, что требуется? Можно ждать, выколачивать паспорт, хотя бы вид на жительство, другие свидетельства нормальной жизни. Но можно ограничиться немногим, надо лишь снять квартиру «с окнами на кладбище».

Естественная маска первого: Партия ; Государство + Класс + Солдат партии.
Столь же привычная маска второго: Родина ; Подданство + Гражданство + Право голоса.

«Семья прекрасно жила в Париже…» (Бенжис, с.113). Театр, музыка, много танцевали. «Но это еще не гражданство. И это еще далеко не подданство» (Там же). Взамен здесь настоящая тоска по родине, по той Родине, которая их просто-напросто выбросила. Повезло, они остались живы. Но началась какая-то другая жизнь. Бежать, остановиться. Снова бежать, снова остановиться. Какая-то неизвестная философия тащит их. Или толкает? Надо распахнуть окно, выглянуть, там сад, недалеко столики. Люди, кофе, голоса, спокойная чужая жизнь. Не слушай! «Они собираются меня убить» (Там же, с.114). Оставь, с чего бы им желать твоей смерти. Они даже не знают, что ты есть! Нет, они собираются. Она испугана, не понимает разницу «между прошлой жизнью и жизнью в прошлом» (Там же). Просто перепутала жизнь прошлого и прошлое жизни.
Настолько, что вместо другого из настоящего, ей видится другой из прошлого.
Прошлое и настоящее, как будто одно лицо? Единственное лицо – то, что у нее осталось из прошлого. Где бы она ни была, видит это лицо. Видит и слышит голос? Это ее голос, она пытается заговорить призрак. В какой-то момент призраки посещают каждого. Вот если бы мы могли выбирать своих призраков?..

Даже после 37-го,
«оставался убежденным коммунистом. Говорил: я солдат партии» (Михайловский, 11, с.6).
«Я люблю тебя, мама – говорит она. – Я твоя дочь – говорю я» (Бенжис, с.116). В чем сходство этих двух далеких друг от друга событий? О каждом можно сказать: бремя ограниченного человека. Отличие? Один ограничен убеждениями, другой – рождением. Здесь Идеология, там Экзистенция. Состоится ли время человека свободного. Для этого человеку нужно стать безграничным, вернее, бесконечным. Пока же с нас достаточно того, что мы можем выбирать себе некоторые ограничения. К чему сводится суть подобных ограничений? «Делать, чего не было, не вливаться в толпу, отличаться, создавать свое время» (Рост, с.15; выделено автором – В.Л.). Проще говоря, или выбирать индивидуальную маску, один полюс. Или же маску безликой толпы, другой полюс. Все прочее, между ними.

Инженер в крепости
Я получил недавно письмо от одного читателя, молодого ленинградского инженера…
Эренбург
1.
Человек, ум которого не простирается к будущему. Точнее, отвергает будущее.
Что-то похожее на предательство, человек предает самого себя. Как это у него получилось? В том и дело, он делает все, чтобы не понять. Холод, голод, нахлебались. Но «самый остов, самый костяк» строя был прекрасен. Все сделали правильно, строго по Марксу. Оставалось «влить в него материальное довольство» (Валентинов, с.65). И тут в лоб: НЭП! Будет хлеб! вы же согласились, временно? Позорное отступление! Мы скатимся «к полному восстановлению капитализма» (Там же). Расспросить бы того «середняка–партийца», оплакивавшего «строй по Марксу», что было отклонением: военный коммунизм или новая экономическая политика? Не смешно. Спрашивать нужно другое, что такое философия большевизма? Если коротко: надо преодолеть «боязнь идти к социализму» (Аксенов, с.17). Со школьных стен: и вечный бой!

Преодолели, «значение денег сведено к нулю» (Валентинов, с.65).
Один из преодолевших. Бродит, выброшенный, куда? В НЭП, можешь «продать свои рабочие руки». Продашь, получишь работу, будет содержание. Но продать, значит, вернуться в прошлое. Он убежден, что в прошлом продавал «свои руки». А к социализму пошел, чтобы их не продавать. И он не продавал. Правда, чуть не подох с голоду. И подох бы, если бы не ввели НЭП. Но если он не продавал свои рабочие руки, что же он получал за свой труд? Причем тут мой труд! Есть только общественный труд. Работа, которую тебе поручает общество. В этом смысле, есть только непосредственно-общественный труд. Никакого иного труда просто нет. Точнее, не может быть, да почему? потому что «частная собственность вытравлена, частный капитал уничтожен» (Там же), все средства производства стали общественной собственностью. А без них, как известно, труд невозможен. И если средства производства принадлежат обществу, то и труд есть его же достояние. И только с его разрешения каждый отдельный работник "может трудиться, следовательно, жить". И чтобы получить доступ к средствам труда работник должен! Иметь пропуск? Верно, только не на доступ к станку, а на то, чтобы иногда выключать его. Никто не вправе! уклоняться от общественно-полезного труда. Переворот. Не работник доставляет труд. Но труд применяет рабочий орган, которым стал работник.
Остается? Жить настоящим, это значит? стоять на мосту или валяться во рву .

2.
Если производство остановилось, если средства производства бездействуют, это?
День второй «строя по Марксу», труд исчез, почему? вернее, почему он стал невозможен.
Лишь потому, что исчезла рабочая сила. Получается очень странная картина, обобществление средств производства позволило «осуществить строй, намеченный Марксом», военный коммунизм. Одновременно, произошло уничтожение рабочей силы. Действительно, очень странно. Как были люди, так и есть. Имели квалификацию, могут восстановить, но вместо этого разбегаются по деревням. Имеют такую возможность, но если их лишить такой возможности? На самом же деле, в державе пытались реализоваться два сценария. Почему два? Снова две стороны, Маркс мог бы и предупредить. Трудящиеся, творящие себе новую жизнь. И новая власть, творящая новые ограничения для этих трудящихся, иначе не долго пребывать ей властью.
Разбегаются?
это значит, куда-то бегут, где-то их ждут, во всяком случае, принимают.
Сценарий номер один: надо сделать так, чтоб побежали в обратную сторону.
Чтобы сами работники побежали в обратную сторону. Получилось нечто удивительное: трудящиеся, вдруг уподобились детям, они играли. Сама жизнь стала игрой, «что может быть проще и легче», вот они и разыгрались. Да как! увлеклись, рабочий контроль, несгораемые шкафы, вскрываем, берем на учет.
Разве мы не хозяева, все контролируем, «экономические проблемы решаются сами собой» (Геллер, Некрич, с.55). Еще бы, столько машин, механизмов, всё крутится, вертится. Вот оно, то самое «неосушимое море, из которого можно без ущерба выкачивать бесчисленное количество благ» (Там же). Сценарий № 1, за ним «не знающие тормозов люди»: немедленное счастье. До нас люди выбирали себе ограничения, проще говоря, ярмо. Мы отменяем все ограничения, долой капиталистическое ярмо. Трезвые головы сомневались, некоторые ограничения надо бы оставить, какие? Надо потрудиться в поте лица, зачем? Чтобы «за два года догнать Европу, которая опередила нас лет на пятьдесят» (Оссендовский, с.274). Почему именно два года? Начинали, шесть месяцев, дошли, двадцать лет. За каждым сроком: на штурм. До штурма: «Пролетариату не знакома лень и пощада, товарищи!» (Там же, с.275), иначе какой штурм! А после штурма?

3.
Сценарий второй, тот, что осуществился на деле.
Внешне очень прост: именем трудящихся постановляю! «в течение недели производить столько…» Вопль, это невозможно! Если не выполните, «предстанете перед военно-полевым судом». Да, за что же? «За саботаж!» (Там же) Каждый работник, взятый сам по себе, представляет тот или иной потенциал. Вот этими-то потенциалами и начала распоряжаться новая власть, по своему усмотрению. А что вы хотите, какой же распорядитель рабочей силы без этой самой рабочей силы? В этом заключается особенность человеческого труда: распорядитель появляется до начала процесса труда. Проще говоря, экспроприировали не только фабрики и заводы, заодно экспроприировали и потенциал самих работников. Человеческий потенциал стал собственностью Государства. Как собственник обоих факторов производства, государство стало выступать и распорядителем производственного процесса. Но ведь купли-продажи не было! Тогда что же имело место в реальности?.. Собственностью Государства стали сами люди. Люди – носители потенциала. Если они стали собственностью Государства? этому государству принадлежат их знания, навыки и умения, короче, квалификация. Поэтому утром, всем прибыть на работу, а вечером на склад. Днем упирались, как могли. А свободное время проводили в очередях. Что там делали? Меняли талоны на содержание. Если быть точным, получали паек: «не зарплата вовсе, а тот же паек» (Аксенов, с.19). Но что такое паек? Это то, что ограничено сверху, кем? Лучше не спрашивайте, получите направление, куда? Опять вопросы. Читайте, это «адреса фабрик». Да, паек должен быть ограничен, иначе на всех не хватит? Иначе перестанет быть пайком. Этим признается? Безграничная власть заставляет работников стремиться к безграничному уменьшению личных потенциалов. Напротив, потребление рабочей силы, или иначе, способностей работников, или иначе, их личного времени, ничем не ограничено. На одной шестой части история началась с нуля, повторяется.
Принуждение? Разумеется, зато к счастью.

Скажите, число звезд ограничено? Не надо задирать голову. Да, ограничено. Что-то их ограничивает? Сама "эпоха восхождения". Зато, когда эпоха падения принимается ронять эти звездочки, она вынужденно ограничивается. Получается, чтобы смягчить боль падения, нужно умерить темп восхождения. Первая попытка преодолеть данное ограничение – конечно, это революция, Великая французская. Взлетать вместе, вместе падать. Да станут все равными! Если ликвидировать неравных. Реакция? Давайте вернем звезд, пусть делят небосклон, пылают, падают. Так приятно видеть это звездное (!) падение.
А мы будем аплодировать. Если сложить все звездные условия:
; Восхождение = Война + Класс + Преданность.
; Падение = Скамья подсудимых  + Произвол + Аплодисменты.

Сумма = Вызов + Лотерея + Молчание. Где-то здесь затерялась обычная для нашей эволюции кочка – "брать «сегодня» в его развитии" (Эренбург). Это значит, надо доказать, что в нашем «сегодня» рождается наше светлое «завтра». Кочка, или переломная точка. Если вспомнить Принца: быть или не быть? У нас она выглядела несколько иначе: эмигрировать или капитулировать? А вдруг все изменится. Лучше промолчать, пронесет, шанс у каждого. И лучший способ молчать – аплодировать. А если нет аплодисментов? Если даже аплодировать уже невозможно? Тогда Лотерея – то самое равенство исходных условий.

Условия равенства
1.
как начинается жизнь? загляни в Книги: "Земля была бесформенна".
одним словом, не дело рук человеческих. Хорошо, как тогда начинается практика? По меньше мере, странный вопрос. Начинать то, что не закончилось. Ибо мы продолжаемся, мы просто продолжаем. То, что делали до нас. Делали другими средствами, под другими лозунгами, с большим или меньшим нетерпением. Но делали то же самое. Это продолжение самих себя. через самих себя – продолжение того, что больше нас. Мы не можем творить жизнь заново. Но можем оборвать ее. По сути, наш единственный вызов Создателю. Ты сотворил, мы натворили. Впрочем, больше похоже на бунт. Творить – найти Тему. Вне этого остается инвентаризация мира, его опись. Чуть иначе, производство жизни, точнее условий для жизни. Есть условия, далее жизнь, начинает жить, сама. И начинать, это обычно, изменить некий порядок. Делали так, теперь будем делать вот так. Бумаги лежали здесь, теперь будут лежать вот здесь. Поворачивали направо, будем налево. Но есть и существенное, отражающееся на судьбах обывателей: делали вы, теперь будем мы.
Здесь, действительно, что-то закончится, что-то начнется.
Которые тут временные, слазь…
Следовательно, на вопрос: как начинается практика? Дается единственный, более или менее сносный ответ: когда, наконец, уберутся отсюда эти пережитки прошлого. А не приделать ли им крылышки, и пусть себе летят. И сверху смотрят на нас. Таким образом, новая практика для нас, как правило, новый субъект все той же практики. Неизменной российской – советской – этатистской практики. Единственное, что менялось – ее субъекты. Действительно, отличались резко, главным образом, по степени яркости и ярости.

2.
Скажем, как начинается практика новой Организации.
Надо разрушить государство, сломать государственную машину. Кто бы спорил, вполне "реальные и достижимые цели". Но все же, с чего начинается практика, с реальных целей или с носителей этих реальных целей? Как будто эти великие цели живут сами по себе, поглядывают на смутный мир людей, зачем? чтобы выбрать самых достойных, способных вдохнуть настоящую жизнь в эти самые цели. И вот выходит кто-то, невысокий, толстенький, разводит ручками. Куда, мол, деваться, эпоха сама выбрала, двинула. Будем делать эпоху. Это и называется, эпоха делает сама себя, моими скромными руками. Очень удобно, таким образом, решается проблема начала. Есть носитель цели, он выдает заветную цель. Через него мы сами себе говорим: начинаем разрушать ненавистный мир. А дальше-то, что будет дальше, каким будет следующий шаг? Не извольте беспокоиться. Достижение большой цели разбудит людей к новой жизни. Начнется сама эта новая жизнь. В самом деле, если есть люди, вышедшие в новую жизнь, не может же эта новая жизнь не начаться. Ибо всякая человеческая жизнь человечества – это и есть жизнь самих людей. Увидеть, приблизиться? Для того и существуют символы.
Для нас важнейшим символом была атака.
Начало. Традиция, красногвардейская атака, новая жизнь начиналась как атака на капитал. На смену красногвардейской пришла атака продотрядов. Далее, «конная атака». Экран. Летит лавина, ярость, глаза, как же без глаз. Морды, копыта, контраст. Но главное, шашка в руке, "даешь"! Мечта зовет, не сойдешь. Что тебе в атаке? Здесь ты живешь самой атакой, сталкиваешься с атакой. Что касается результата атаки, бывает, его приходится ждать десятки лет. Когда же атака начала работать на атаку, сама на себя?
Когда она стала Сверх–атакой.
Представьте, полное послушание, соединенное с тайной ненавистью. Почти монашеское выжидание откровения, бессонница, придет, сбудется. Почти молитвенное накопление ярости, в атаке выплеснется.

3.
Нужны ли полям – поля, садам – сады, атакам – атаки? Люди – самим себе.
Какие люди, такая и жизнь. И это все, что вы можете сказать? До сих пор вы/говаривали чуть иначе: начнется другая жизнь и люди станут другими. Вернее, в истинно человеческих условиях они смогут явить свою истинно человеческую сущность. В каких же условиях появился первый человек? Где-то сберегалась, сверху лежало что-то вроде этикетки: хранить вечно. Теперь хорониться не надо, надо явить эту сущность миру, заодно, прийти в мир. И жизнь станет другой. Бродили по земле какие-то куклы, иногда их называли ударниками. Теперь пошли, потоком, истинные люди. Сошлись в истине. Как там, у бородатого Классика: среда определяет сущность людей. Теперь видимо, пришел черед модернизации: отныне люди определяют сущность среды. А если так, зачем людям меняться, не лучше ли применить мир к себе, поменять его черты, в целом его очертания. Такой вот небольшой поворот, сразу на сто восемьдесят градусов.
какие-то градусы, люди, жизнь?
нужно измерить мир, хотя бы шагами. Если измерить, мир тут же разделится.
На мир доступный, мир недоступный. Дайте немного доступности, зачем? не даете, мы сами придем, зачем! а как еще утихомирить ярость, только подходящей жертвой. Чтобы подобрать подходящую жертву, надо тоже измерить, кандидаты, отбор, стук молотка. У нас есть ярость, обойдемся без измерения!
Ярость атаки, просто ярость, атака ярости. Новая жизнь началась как ярость атаки: Даешь! Потом осталась ярость, переходящая в ругань, привыкли. И вдруг! Молодой поэт выходит на трибуну: «Как и мой великий учитель, Маяковский, я – не коммунист». Героическое начало. «И тут зарычал Хрущев» (Петров, с.21). Еще бы, ВЫЗОВ. Что ж, в лоб, или – или. Или вы на нашей трибуне, или вы на чужой клумбе. Или вы на нашей кухне. Или вы на чужой конюшне. «Нет, вы член партии, только не той партии!» (Там же). На дворе 1963-й, весна, «близилось 8 Марта». Новой жизни за сорок, «раннее утро» (Эренбург). Между двумя этими людьми, менее сорока лет. Времени хватает, чтобы одному оттолкнуть, другому оттолкнуться. Одному остановиться, другому уйти далеко вперед. Предлог, достаточный, чтобы обозначить мишень. Урок, достаточно трагический, чтобы пришло осознание: я его «тогда еще идеализировал» (Вознесенский, с.296).
Почему человеческая суть должна проявляться в нечеловеческих условиях?

4.
Что тут непонятного. Раньше говорили шепотом, идеология. Теперь вслух, философия.
И что там, в центре этой философии? Создать среду для свободных граждан. Понятно, будет среда, заведутся и сами граждане, ведь в любой среде кто-нибудь заводится. А нельзя ли побыстрее, создать не среду, а самих свободных граждан? Кому-то не  терпится? Должно быть, это и есть, тот самый свободный гражданин. Что он хочет? Говорит, что нас не должно быть слишком много. Удивительно, стоит кому-либо почувствовать себя свободным, как он тут же начинает заботиться о свободе от всех, прочих. Как он это сделает, да очень просто. Надо обеспечить равные стартовые возможности, этим прочим. Есть такая партия, она сможет обеспечить подлинное равенство. И как они выглядят, эти равные условия, по крайней мере, как выглядели в рамках не слишком долгой, но бурной советской истории? как наиболее человечные, то есть, как максимально приближенные к желаниям нашего простого человека.
; Максимум рабочих мест = изобилие.
; Полная занятость = гарантии.
; Сравнительно легкие условия труда = льготы.
; Уравнительное распределение = вырываться нельзя.

Сумма = Нельзя уволить + Не обязательно поощрять. В целом, социальная эффективность.
Конечно, вы узнали. Человеческое лицо советского общества, по Зиновьеву. В отличие от парадной маски. К чему это привело? Работа стала домом, первым домом. Вторым домом – место, где живет семья. Возник чисто российский феномен: личное время не отделялось от времени рабочего. Вернее, рабочее время включало как свою часть время личное. А вслед за этим и вместе с этим возник и вовсе престранный феномен – частная жизнь социалистических трудовых коллективов.

5.
Перефразируя самого Зиновьева.
Люди лишь выглядят советскими, этого достаточно, чтобы реализовался главный принцип советской жизни – работать на общество, значит, работать на себя. На этом цепь рассуждений прерывалась. Ибо если дойти до конца, пришлось бы признать: человек, подобно вещи, принадлежит обществу, т.е. государству. На одном полюсе, общество. На другом полюсе, сам человек. А между ними? На деле, никаких полюсов, есть только две ипостаси все того же всемогущего государства. Но любое пространство, в том числе и советское! Невозможно без полюсов, где эти полюса? Человек-государство – государственное Человечество.

Известна тяга Зиновьева к парадоксам.
Без сравнений, видимо, не разойтись. Еще раз. Человеческое лицо, советское общество, наблюдения другого отечественного социолога. Почти портрет, если угодно, большой портрет (Рывкина, с.26).
; Исполнительность = формальная.
; Коллективизм = "не высовываться".
; "Не лезть на глаза начальству" = унижение подчиненных.

Сумма = Обязательно быть послушным + Не обязательно быть компетентным.
Можно ли говорить в такой ситуации о «внутренних силах» экономики. О тех силах, которые нужно высвободить, чтобы обеспечить подъем уставшей экономики. Профессиональная компетентность, высокая организованность, инициативность. Разумеется, высокая культура труда. Все это говорилось (долбилось?) в разгар Перестройки. Что-то за этим есть? Фактически предлагалось дойти до конца: отделить человека от государства. Это значит? и общество, и человек – были масками государства. А само государство?

К выводам
1.
Похоже, нужно остановиться, перевести дух, где?
В тени легенд, день первый, вечный мрак. И вдруг эта вечность кончается: "да будет свет!" на этом день первый завершился. Печально, день не может длиться вечно. Полетели дни, второй, третий, четвертый. Только на пятый день появилась самостоятельная жизнь. Жизнь, жить, самой по себе, для себя. Не слишком задумываясь о бесконечно далеком дне первом. Не так ли перевернулась жизнь в далеком 17-м, в отдельно взятой стране. Жизнь сотворена? по крайней мере, какое-то начало ей положено. Минуя первый, сразу день пятый? Почему бы не изменить нумерацию. Посему, объявляю: день первый! Тогда неизбежен день второй? Кто-нибудь представлял нашу жизнь, еще никем невиданную жизнь, подобным образом? В день первый было не до того, надо было еще дожить до дня второго. И что вы думаете, дожили. Удивительно, но дожили. Можно выдохнуть, и сказать, день первый отошел. Пережившие его, прожили целый день.
Завтра проснемся, нас встретит новый день, почему-то никак не начинается?
Но если день первый был делом наших рук, почему бы эти руки не приложить ко дню второму.
Познакомьтесь. Писатель, он же публицист, он же политический деятель, и просто путешественник. Свободное время отдает политике. Уехал из родной страны, смотрит издалека. Смотри, не утомись. Он ведь мог глянуть в сторону другой страны. Мог, в том-то все и дело, мог. Но не глянул, слишком много внимания там уделялось деньгам. Он мечтал о жизни без денег. Ведь деньги, нет, не сами по себе, вместе с торгашами, открывают вход самому мерзкому в человеческой жизни, погоне за деньгами. И Он отвернулся от богатой страны, лучше бедность. Это и есть день первый. Этот день другим не бывает. Не может быть. Будет день второй, начнется совсем другая жизнь. Он вздохнул, взял ручку, лист бумаги, и вывел несколько слов.
«Со мной она заговорила на второй день … Я услышал исповедь» (Эренбург, с.108).

2.
И все-таки? Почему Первый секретарь (= Хрущев) так яростно зарычал?
Он буквально бросился в атаку на молодого поэта (= Вознесенский), разве тот угрожал ему? ЦК, или партии, или стране? Ответ прост: он был ресурсом. Очень доступным ресурсом. Как он стал ресурсом? Он рассказывал сказки, и кому? Молодому поколению. Тому поколению, которое пришло после войны (тем, кто родился в 45-м, в 63-м исполнилось 18 лет). Революционное прошлое – наша ценность, никто этого и не оспаривает. Но жить надо в настоящем. А тут уже лестница героев: герои революции, герои войны, герои космоса. На коне по этой лестнице не проскачешь. Можно сколь угодно громко прокричать «Даешь», но от этого мир не изменится. Собственно говоря, мир уже и не надо изменять. Его надо благоустраивать.
Новое поколение желало иметь совершенное другое жизненное пространство.
Пришел в ресторан, а там ненавистную табличку «Мест нет» убрали , даже приглашают, проходите, радость. Захотел жениться, родители не ворчат: а жить-то где будете, подумали об этом. Захотел поехать во Францию, как же Париж, и поехал. Никто не станет вызывать в горком, устраивать допрос с пристрастием. Как называется столица. Кто там возглавляет компартию. Все эти комиссии наконец-то, распустили. Люди хотят смотреть в телевизор, а не глаза Павки Корчагина. Они хотели бы жить на широкой Горизонтали, а им предлагают все ту же жуткую Вертикаль, карабкайтесь. Тот же Хрущев: своей атакой на поэта он пытался парализовать эти иные потребности. Парализовать саму возможность иного Потребления. Волюнтарист, зарвался. Ему  доверили парализовать новые потребности определенной части населения страны. А он вдруг решил сжать потребление всего населения, включая исключительное потребление высших слоев общества. Олигархия отстояла свой статус, свой образ жизни. В том числе, и право на получение поэтических услуг, из первых рук, по символическим ценам. Все-таки, это была тяжелая работа, жить в чужом потребительском мире, и тянуться, тянуться. Обратная сторона, она была? Увы, без тени не обойдешься.

На обратной стороне сияющего монумента СССР.
Шкала, условно говоря, шкала-1. Резкое сокращение многообразия потребительского мира, внизу, на дне. И, напротив, резкое расширение этого мира по мере движения вверх. Информационный мир еще только зарождался. Поэтому сжатие потребностей породило легенды о далеких странах, где эти потребности можно удовлетворять легко и быстро. Принудительное сжатие – будь то, интересы, влечения, потребности – всегда вызывает всплеск, расцвет мифологии. Примитивной, но пленительной. Что имеем?
; Мифология процветания = новые варвары + "золотой век".
; Философия процветания = ресурсы + доступ к ресурсам.
; Процветание философии = самоизоляция + остановка.
Как-то нужно было определяться. На этом определении и взошла новая элита России, вернее сказать, расцвела. Или иначе, была установлена новая шкала. Столь же условно, это шкала-2. Отличие? ведь должно быть отличие второй шкалы от первой, иначе, зачем новой элите выходить на сцену.


Литература:

1. Айзли Л. Эпоха человека // Звезда, 2000, № 2.
2. Аксенов Г. Нищета философии ведет к бедности государства // Открытая политика, 1998, № 3-4.
3. Бенжис И. Вариации на тему // Звезда, 2000, № 2.
4. Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. – М.: Современник, 1991.
5. Вознесенский А.А. Страдивари состраданья. – М.: ЭКСМО – Пресс, 1999.
6. Геллер, Некрич А. Утопия у власти. Т.1. – М.:
7. Георгиев Р. Интеллектуальные ножницы и глобализация // Проблемы теории и практики управления, 2004, № 6.
8. Михайловский А. Полиграфическая леди // Персона, 2001, № 9 – 10.
9. Михайловский А. «Культ нормального человека» // Персона, 2001, № 11 – 12.
10. Петров Дм. Кремлевская порка // Новая газета, 2013, № 26, 11.03.
11. Рост Ю. Время и Отар // Новая газета, 2013, № 66, 21.06.
12. Рубинштейн Дж. Верность сердцу и верность судьбе. – СПб.: Академический проект, 2002.
13. Рывкина Р.В. Экономическая культура как память общества // ЭКО, 1989, № 1.
14. Сарнов Б. Сталин и писатели. Книга первая. – М.: ЭКСМО, 2008.
15. Эренбург И. Люди, годы, жизнь // Новый мир, 1965, № 1.