Будь проклята ты, война. Продолжение9

Семён лежал в сосняке и смотрел на железнодорожную насыпь. Проклятье – железная дорога, как никогда раньше, усиленно охранялась. В местах, где лес подходил близко к насыпи, деревья были спилены и убраны. Самое минимальное расстояние было сорок-пятьдесят метров. Через каждые пятнадцать-двадцать минут проходил патруль, внимательно всматриваясь в каждый подозрительный бугорок, в каждое повреждение щебёночного покрытия. Время от времени проходил патруль с собакой. Скорее всего, она была натаскана на определении взрывчатки, потому что периодически металась от одной рельсы к другой. И это очень настораживало. Если это так, то шанцев подложить взрывчатку, дождаться поезда и выполнить диверсию сводятся к нулю. Нужно было искать выход – обезопасить себя, и выполнить задание. Решение пришло неожиданное и простое. За пятнадцать-двадцать минут заложить взрывное устройство, замаскировать и убраться на безопасное расстояние – это было делом техники. Это отрабатывалось много раз, и было доведено до автоматизма. А вот от собак решили обезопасить себя простым табаком. Любой предмет, обработанный табачной пылью, ни одна собака не могла определить.
Доложили командиру о всех возникших сложностях. Посоветовавшись со своим замом, с начальником разведки – он дал добро. Решили закладывать взрывчатку сразу в нескольких местах. По каким-то причинам, не сработает первое устройство – продублируют другие, а сработает первое – следующие будут в запасе. Расстояние между точками определили, где-то, от восьмисот метров до полутора километра. Короче, где была наибольшая возможность подойти к насыпи незамеченными.
Три точки – три группы. Семён был в группе с западного направления – первая точка. Лежали в молодом, но густом лесочке. Снега ещё не было, но мороз донимал не на шутку. Правду говорят – без снега и земля холоднее. Сенька периодически шевелил пальцами ног, чтобы не замёрзли окончательно. Со стороны Жмеринки послышался скрип щебёнки под ногами патруля. Два человека шли каждый своей стороной – один слева, другой справа. Шли не спеша, внимательно вглядываясь в насыпь. Шаги затихли в восточном направлении. Решили подождать следующего патруля. И не ошиблись. Как сердцем чувствовали – рядом с патрульными, на поводке, шагала овчарка. Затихли шаги и этого патруля. Оставалось максимум пятнадцать минут. Полусогнувшись, все трое побежали к насыпи. Только принялись за работу – один готовил место  для установки, двое других следили за обстановкой с одной и с другой стороны, как с восточного направления послышался шум не похожий ни на шаги патруля, ни на движение поезда. Минёр приложил ухо к рельсе.
-Дрезина! Быстро в укрытие.
Время едва хватило, чтобы опять убраться в лес. Шум нарастал довольно быстро.  Вдали показалась тёмная точка, быстро увеличивающаяся в размерах. Вот уже видно, как два человека равномерно, по очереди, нажимают каждый на свой рычаг. Третий сидел за пулемётом, установленным на турели. Ветер и мороз донимали, видать, сидячего немца, так что он сидел, уткнувшись в воротник шинели, а работающим  на рычагах дрезины было не до любования окрестностями.
Пока прятались от дрезины, пока проверяли обстановку, прошло минут десять-пятнадцать. С западной стороны опять показался патруль. И в этот момент послышался далёкий паровозный гудок. Это была удача. Только патруль скрылся, всё произошло в прежнем порядке. Быстро взобрались по насыпи, чётко, без проблем установили мину. И вот уже наблюдают из засады за приближающимся поездом.
Сенька лежал в кустах и от нервного напряжения кусал губу. В эти минуты ожидания он не чувствовал ни холода, ни своих задубевших ног. Шум всё ближе и ближе. Из-за поворота показался поезд. Паровоз пыхтел паром, который время от времени скрывал его полностью от взоров. Но, что это впереди?  Да! Немцы не дураки. Впереди себя паровоз толкал пустую платформу. Скорость состава была не очень большая, так что взрыв прогремел под платформой, не причинив особого вреда составу. Слетевшая с рельс платформа, перекинулась и сползла с насыпи. Паровоз повреждений не получил, только, соскользнув с рельс, клюнул носом и, зашипев избытком пара, замер. Сзади по инерции напирали вагоны, но все остались на колее.
Это была осечка, а проще, провал операции. Стало понятно, что в такой ситуации мины нажимного действия не эффективны. Нужно было менять тактику. Во-первых, выбирать участки, где скорость поездов наибольшая, во-вторых, нужно применять взрыватели натяжного действия. Снабжать мины гранатой типа Ф-1. Вырвал чеку и мина детонирует. Да, это намного труднее и опаснее. Придётся применять натяжной шнур. А это лишняя опасность быть обнаруженным, лишние проблемы с маскировкой. Короче, проблем и вопросов больше, чем ответов. Но приказов никто не отменял, просто нужно найти новые возможности их выполнения.
-Уходим! Через пол часа здесь не разминёшься с немецкой охраной, не сказал, а прохрипел от досады и волнения командир группы. Сенька вскочил на ноги и только теперь понял, как они замёрзли. Пальцев он не чувствовал, а на пятки было больно ступать. Стали быстро уходить. Семён ещё долго бежал вихляющей походкой, как утка, покуда ноги не начали отходить. Теперь было такое ощущение, как будто тысячи колючек впились ему в подошвы ног, вызывая невыносимую боль. Но постепенно боль уходила, к ступням возвращалась обыкновенная чувствительность теплоты, обыкновенной теплоты, живой теплоты человеческого тела. У него отлегло от сердца. Перспектива отморозить ноги – что может быть губительней в положении партизана-диверсанта? Это же омертвление конечностей, гангрена, заражение крови и конец. Семён корил себя за халатность, вернее – за пижонство. Свои старые сапоги он выбросил. С них уже толку было мало. Обзавёлся почти новыми. Но они ему были чуть-чуть маловаты. На морозе, да ещё, если долго не двигаешься – это реальная перспектива  поиметь проблемы с ногами. И сейчас он полностью осознал, какую глупость сотворил от своей самонадеянности и молодого позёрства.
-Ух! Наверное, пронесло. Всё равно нужно будет показать ноги отрядному медику. Чем чёрт не шутит, - шептал про себя Сенька, однако, очень довольный, что всё обошлось.
В месте сбора остальные группы были уже на месте.
    
В воздухе уже полностью пахло зимой. Всё чаще и чаще пролетали снежинки. От момента не совсем удачной диверсии до нынешнего, отряд, переместившись на запад от Жмеринки, всё-таки, оседлал дорогу на Хмельницк. Несколько удачных диверсий, и на воздух взлетели несколько мостов, пущен под откос состав с топливом, взорван склад с боеприпасами. Это не считая складов в Анновке. Пропускная способность транспорта на этом направлении снизилась до минимума. Немецкие ремонтные бригады не успевали восстанавливать повреждённые коммуникации. Немецкое командование направило на борьбу с диверсантами регулярный полк, сняв его с участка фронта. Это была вынужденная мера.
Во второй половине декабря получили радиограмму с приказом перебраться поближе к молдавской границе, в район города Могилёв-Подольска. Это обнадёживало. С этого можно было сделать вывод – их выводят из района будущих боевых действий. Это происходило каждый раз, когда в местах, где они дислоцировались, намечались боевые действия.
Двадцать четвёртого декабря отряд снялся с места дислокации и направился к границе с Молдавией. Командир, изучив карту будущей дислокации, пришел к выводу – будущий район будет труден в плане маскировки отряда. Таких лесов, как в Винницкой области там мало и проблемы будут большие.
К тому времени Семён оправился полностью от болезни. Тот случай, когда он чуть не отморозил ноги, даром ему не прошел. Но, всё же, обошлось банальной простудой. Врач даже удивлялся:
-Это же надо! Видать, крепкая у тебя закваска, Сенька. Другой бы гарантированно воспаление лёгких схлопотал. А с тебя, как с гуся вода. Это очень хорошо. Не дай Бог, прихватило лёгкие, ты бы конкретным кандидатом на тот свет был. В наших полевых условиях – это сто процентная смерть. Так что, поздравляю. Запомни такую поговорку – держи ноги в тепле, а голову в холоде и доживёшь до ста лет, если, конечно, раньше не умрёшь, - со смехом закончил он. Да, Сенька и сам понимал, что век живи – век учись.
Отряд уходил не обременённый ранеными. Всех тяжело заболевших (таких, правда, было совсем немного). Один, два человека раненых разместили у надёжных людей. Возникла одна очень важная проблема. Тяжело заболел радист. Оставить его лечиться – значит обречь отряд на радиомолчание. В центр дана была радиограмма о возникшей проблеме с просьбой прислать нового радиста, а если есть возможность – то и двоих. Радиста, конечно, в отряде берегли как зеницу ока, но война есть война. На войне никто не застрахован даже от простой случайности, не говоря уже от гибели или болезни. В партизанских и диверсионных отрядах, действующих в глубоком тылу, эта проблема возникает на порядок чаще.
Пришлось радиста брать с собой. Где возможно – везти на транспорте, а где это не позволяла обстановка – нести на носилках. Прислать нового радиста смогут только по прибытии отряда на новое место дислокации, когда будут подготовлены условия для приёма самолёта.
Бедняга Витька Карабанов крепился из последних сил. Тяжелый, сухой кашель донимал его, доводя до изнеможения. Медик отрядный только качал головой и о чём-то шептался с командиром.
Отряд форсированным маршем двигался в район Могилёв-Подольска. Ему предстояло преодолеть две реки – Мурафу, приток Днестра и сам Днестр. По последней радиограмме из центра им предстояло освоить район населённых пунктов Атаки, Окница, Русены. А это уже Молдавия. Другой народ, другой менталитет, другое отношение ко всему советскому. У здешнего населения намного больше общего было с Румынией, чем с СССР. Но в этом районе были немалые массивы лесов. А это большое преимущество, учитывая, что здесь сходились ветки железных дорог с Винницы через Могилёв-Подольский, с Хмельницка через Каменец-Подольский, с Черновцов через Сокиряны и прямиком через весь северо-запад Молдавии в Яссы. А это уже Румыния, это её нефть, которой питается большая часть немецкой армии.
Отряд двигался, преимущественно, ночами. Благо – чем дальше на юг, тем мягче погода. Морозы не очень донимали. Мурафу преодолели удачно, без осложнений. Сложнее пришлось с форсированием Днестра. Но и здесь нашли выход. В одном заброшенном, полу сгоревшем селе разобрали несколько построек, связали плоты и переправились почти с комфортом, как сказал Витя Карабанов, лежа на носилках. Его для обогрева укутали чем могли. Он был нужен как воздух, он был нужен живой. Осталось сделать два выхода в эфир. Первый - доложить о выходе в заданный район, второй – договориться о времени приёма самолёта. Витька крепился из последних сил, которых оставалось всё меньше и меньше. Врач только с грустью смотрел на него и, чем мог, старался облегчить его существование. Он давно понял – туберкулёз лёгких. В этих условиях – это гибель. Он давал ему не больше месяца жизни, если не принять срочных мер в оборудованной клинике. Вся надежда была теперь на самолёт. Если доживёт, то шанс ещё оставался.
   
Отряд жил ожиданием самолёта с большой земли. А больше всего, наверное, Витя Карабанов. Он был совсем плох. Тяжелый кашель и цветная мокрота  из его лёгких говорили о том, что ему осталось совсем немного. Даже понять было трудно, как держится жизнь в этом измождённом парне, с впалыми щеками и горящими лихорадочным огнём, глазами?
Ожидание становилось невыносимым. Посадочная полоса была тщательно подготовлена, если можно так сказать в данных условиях. Сигнальные костры разложены, факелы были наготове. Один щелчок зажигалки и костры запылают, обозначая посадочную полосу. Но это проклятое ожидание. Оно выматывало душу, давило на психику. Стояла полная тишина, нарушаемая только Витькиным кашлем. Погода, как будто, понимала ожидания партизан. Небо было усыпано звёздами, и только иногда по нему проплывала заблудившаяся тучка.
Семён опять хотел окунуться в воспоминания довоенной жизни, но тут послышался характерный звук. Ошибки быть не могло – это самолёт.
-Приготовить факелы. Поджечь костры.
Через минуту двойная цепь сигнальных огней освещала импровизированный аэродром. С первого захода лётчик не стал сажать машину, а сделал круг и пошел на второй заход. Лётчик, видать, был опытный, колёса тронулись земли почти рядом с первым костром. Короткий пробег и мотор заглох. Все присутствовавшие кинулись к самолёту. Семён с тремя парнями нёс носилки с Витькой. Вот открылся «фонарь» кабины лётчика. Оттуда вытянулась рука, приветствуя столпившихся партизан. А следом показалось улыбающееся, белозубое лицо.
-Ба! Так это же баба, - прокричал кто-то. – Виноват – женщина, - добавил сконфужено.
Открылась дверь «салона» самолёта и звонкий девичий голос весело прокричал:
-Мужички-лесовички, принимай груз. Да поторапливайтесь. Время у меня ограниченное. Линию фронта мы должны пересечь до рассвета.
На землю полетели тюки с грузом. Всё добротно и надёжно упакованное. Под самый конец разгрузки в проёме двери показалось личико в новой армейской шапке и ниже обрамлённое добротным полушубком.
-Принимайте. Только осторожно. Рация, батареи – не упустите.
Следом опустилась лесенка и по ней начало спускаться милое создание в полушубке и армейской шапке. Все невольно засмотрелись на сошедшую 2фею» Семён, занятый погрузкой носилок с Витькой, не сразу смог рассмотреть при свете костров, лицо. И только когда носилки скрылись в глубине самолёта, повернул голову к, всё ещё стоявшей на месте, фигуре. Сказать, что его ударило грозой – нельзя, сказать, что его застиг столбняк – тоже нельзя. Он просто окаменел и потерял дар речи. На него смотрели её глаза, и на лице светилась её улыбка. С усилием сделав первый шаг, Сенька кинулся к ней.
-Лиза! Лизонька! Это ты! Лиза!
Ухватив тоненькую фигурку в свои объятья, он крепко прижал её к своей груди. Лиза от неожиданности даже не пыталась освободиться, тело её обмякло  в Сенькиных объятьях. Она только и смогла прошептать:
-Сеня. Сенечка, это ты? Как? Каким образом?
Встречающие с удивлением наблюдали за обнявшейся парой. Никому и в голову не могло придти, что Сенькина судьба спустилась с неба в образе этой юной красавицы. Но случаются в жизни чудеса. А в невообразимом хаосе войны – это было трижды чудо.
Наконец, Семен с Лизой оторвались друг от друга, и Сенька смог задать вопрос, в этой ситуации казавшийся глупым, но только не для него:
-Как? Как ты оказалась здесь?
-Так радист ведь вам, Сенечка, нужен? Радиста то у вас нет? А я закончила курсы радисток. И вот – первое задание. И, какое счастье, тебя нашла здесь. Это какое-то чудо. Я до сих пор поверить не могу. Я думала, я мечтала, я догадывалась, что ты где-то в этих краях, но чтобы вот так, с неба и прямо в твои объятья – это сон, сон наяву.
-Семён, что это тебя за ангел небесный обнимает? Это же надо – сколько народу, а ангел только к Сеньке прилетел, - говорил, смеясь, командир. – Откуда же такая птичка-невеличка?
Лиза по-военному вытянулась по стойке смирно и четко отрапортовала:
-Прибыла в ваше распоряжение. Радист Елизавета Жилина.
Сенька стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Он смотрел на Лизу и удивлялся её перемене. Только сейчас он заметил, как она изменилась. Повзрослела, похорошела, а, главное, в ней появилось что-то неуловимо-волевое, что придавало её облику уверенности.
-Это хорошо, дочка. Ты нам сейчас нужна, как воздух. А ты одна? Мы ведь просили двоих. Да ладно. Что уж там, спасибо и за одного радиста.
-Товарищ командир, меня послали одну, потому что я работаю с двух рук. И ещё – я могу менять почерк. А это большая проблема для вражеской службы слежения.
-А просилась сюда именно сама, или чисто случайно попала к нам?
-Чисто случайно, товарищ командир. А встретить Сеню здесь – это такое чудо, такое счастье, которое выпадает на войне один раз на миллион. Мы ведь с одной школы, с одного класса, - и замолчала сконфуженно.
-Дальше можешь не продолжать. Всё остальное на ваших физиях написано, - весело засмеялся командир. – Давайте, быстрей загружаем, что нужно. Радиста погрузили? Ага! Вот и хорошо. Ну, что ж, счастливого пути.
Лётчик, вернее лётчица, уже прощально махала рукой из кабины. Санитар, принимавший носилки с Витькой, закрыл двери. Мотор загудел, набирая обороты. Самолёт стал разворачиваться. Через минуту он уже бежал по взлётной полосе, мелькая в отблесках догорающих костров. Вскоре, за последним костром оторвался от земли и тёмной тенью пропал в небе. Только звук мотора ещё какое-то время слышался в ночной тишине.
Люди, провожавшие взглядами самолёт, в одночасье оторвались от своих мыслей и начали спешно разбирать прибывший груз. Сенька, ни на секунду не отходящий от Лизы, был как в тумане. Всё делал автоматически, на рефлексах, а взгляд его неустанно был направлен на неё. Он до сих пор не мог поверить в своё счастье. Ему казалось, что это сон, который вот-вот закончится и видение рассеется, как утренний туман. Но проходило время, а Лизина фигура мелькала то здесь, то там, занятая своими непосредственными обязанностями.
Распределив груз, собравшись в колонну, двинулись на базу. Прошло ещё немало времени, пока они прибыли на место, но всё же, к восходу солнца успели.
Сутки было дано на распаковку грузов, их распределение. Отстучала свою первую радиограмму и Лиза. Семён, присутствовавший при этом, наблюдал, как проворно Лиза настроила радиостанцию, как быстро, с большой скоростью передала текст. Семён и раньше видел, как работает радист, но такой скорости передачи ему видеть не приходилось. Запястье Лизиной руки, лежавшее на ключе, двигалось с такой амплитудой, что только было видно мелкую дрожь её руки. Радиограмма была передана за считанное время.
-Какой у тебя класс? – спросил Сенька, когда Лиза закончила передачу. Та посмотрела на него из-под бровей, и с гордостью произнесла:
-Первый, Сенечка, первый. Я была лучшей на всём курсе. Единственная, кому присвоили первый класс.
Семён смотрел на Лизу и думал, как она изменилась, повзрослела. А Лиза смотрела на него и думала о своём. Думала о том, как иногда в жизни случается. Вот столько времени она думала о нём, мечтала о встрече. Но это было всё, как-то, абстрактно. Это всё подсознательно откладывалось на конец войны. Она всё время представляла себе, как он вернётся домой после окончания войны, как они встретятся на их постоянном месте, где столько счастливых мгновений они провели вместе. Он обнимет её и скажет: «Любимая, моя». А она обовьёт его шею своими руками, и будет шептать ему: «Я люблю тебя. Я люблю тебя, мой любимый, мой единственный». И вот эти девичьи грёзы внезапно сбылись. Все её мечты превратились в явь. Да – не конец войны, да – не у себя в родном посёлке. Но все слова, которые она мечтала ему сказать, она сможет сказать уже сейчас, не дожидаясь окончания этой проклятой войны.
Семён помог Лизе собрать вещи, упаковать радиостанцию. Когда всё было закончено, он тихонько обнял её со спины за плечи и легонько прижал к себе. В ответ услышал только:
-Ну, Сеня, перестань. Увидят, - и тут же получил поцелуй в щеку. Выскользнув из его объятий, Лиза лукаво погрозила ему пальцем. Семён от счастья, от нахлынувших чувств готов был без крыльев на дерево взлететь.
Даже в лесу имеются глаза и уши. Кое-кто из видевших эту сцену, только головой покачивал и улыбался. «Эх, молодость!» Многие завидовали Сеньке. Конечно, завидовали белой завистью, одновремённо радуясь их счастью. Война войной, а жизнь берёт своё, жизнь продолжается.
Так и прошла эта влюблённая пара военными дорогами до самого конца войны. И ангел-хранитель оберегал их любовь, а значит, и жизнь. Но это будет потом. А сейчас они наслаждались мгновениями, которые подарила им военная судьба.
                *                *                *
Отлежались несколько дней в Шпикове, привели себя в порядок. Четыре немца и два полицая – вот и вся наличность, оставшаяся от, когда-то, грозной зондеркоманды. Пришел приказ из Винницы – остатки команды переправить в Печорский концлагерь для усиления тамошней команды. Оттуда часть людей, в основном немцев и румын, отправили на фронт, и нужно было чем-то закрыть эту брешь.
Машина быстро везла их уже знакомой дорогой. Вот здесь, на этой развилке выгрузилась их команда и, как оказалось, отсюда начался её путь в небытие. Даже в страшном сне не могло присниться, что высококлассная команда, совершившая за время своего существования не один десяток карательных акций, погибла в течении нескольких часов. В данном случае, подтвердилась истина – одно дело, воевать с мирным населением, громить малоквалифицированное подполье, и другое дело – иметь дело с обученным и высококвалифицированным воинским подразделением. Но, в данном случае, было очевидно – операция тщательно готовилась, и никак не обошлось без тайной наводки. Тень сомнения появилась у Сашки ещё там, в лесу, после встречи с Фишером по Шпиковом. Но после всего того кошмара, как-то, не очень хотелось заниматься анализом происшедшего, совсем не хотелось копаться в причинах. Главное, что он остался жив. Пока судьба берегла его. Надолго ли?
Вот уже проехали село Копиевку. Отсюда прямая дорога на Тульчин. Старинный городок. Кто-то рассказывал, что здесь, в своё время, жили декабристы. Здесь был создан их «Южный союз». А ещё раньше в этих краях квартировал сам Суворов со своим штабом. В общем, места исторические, вот только радости от этого у Саньки не прибавилось. Он возвращался к тому, с чего начинал – охрана и конвоирование заключённых в концлагере. «Чёрт возьми, история, совершив замкнутый круг, возвращается», - с тоской констатировал он.
Проехав ещё несколько километров в сторону Тульчина, сделали левый поворот на Печору. Вскорости показалось село. Село, как село – ничего примечательного. Вот только какое-то пустынное. Не наблюдалось никакого движения. И только проехав ещё какое-то расстояние, Сашка понял, что по-другому и быть не могло. Всё село – это концлагерь. Удобно, и никаких затрат. Концлагерь-гетто.
Подъехали к центру. На бугорке церковь. Невдалеке здание с немецким флагом над крыльцом. Скорее всего, здесь находилась администрация лагеря. На крыльце стоял часовой. Со стороны леса, по краям села стояли вышки, и ещё одна торчала посередке.
Остановились возле здания. На крыльцо выше полицейский в форме офицера. «Ба-а-а! Да это же братуха Николай! Вот, воистину, земля круглая». Николай, вглядевшись в лица приезжих, удивлённо поднял брови.
-О-о-о! Кого я вижу?! Гора с горой не сходится, а человек с человеком…. Санька! Братуха! Каким сквозняком тебя сюда надуло? А где же ваша команда? Ах, да! Я краем уха слышал, что потрепали вас немного. Так, всё же, где остальные?
-Все налицо, господин начальник, - вытянувшись, выдавил из себя Фишер. – Все, кто остался жив.
С машины соскочили четыре немца и фельдфебель с Санькой. Николай посуровел лицом, внимательно вглядываясь в лицо брата.
-Ты как? Целый? Не ранен?
Тот махнул рукой, показывая этим жестом весь драматизм ситуации и, одновремённо показывая, что руки, ноги целы и сам он цел и невредим. Николай жестом пригласил всех в здание. Сашка с Фишером зашли во внутрь, а немцы, отделившись, куда-то ушли. Даже в такой, жалкой для себя ситуации, держались особняком. Они, как и раньше, с презрением смотрели на полицаев. Для них, каждый изменивший своей нации – потенциальный предатель. Всё зависит только от сложившейся ситуации. По большому счету, они были абсолютно правы. Но такие муки национального самосознания Саньку не волновали. Он видел только явное презрение на лицах немцев, и от этого в нём закипала злость. Нет, не на немцев злость, а на ту ситуацию, на те обстоятельства, которые привели его к второсортности существования в обществе. «Проклятые швабы, грязные, вшивые и вонючие, а туда же – сверхчеловеки, - вертелось у него в голове. – Ну, ничего, придёт время…». А какое время, когда придёт? Об этом не хотелось думать. Да и что придумаешь? Сам в дерьме по самые ноздри.
-Так, фельдфебель, у нас тесновато. Так что, отдельного помещения выделить вам не сможем. Будете жить вместе со всеми. Санька, пойдём со мной. Покажу ваши места в казарме
Николай зашагал в дальний конец коридора, открыл последнюю дверь направо.
-Прошу, - указал жестом. – Располагайтесь. Вон те койки свободные. Их хозяев уже вшей в окопах кормят на фронте. Так что, теперь это ваши «хоромы». Матрацы и одеяла с подушками есть, а постельное бельё получите чуть позже.
От слов, постельное бельё, у Саньки зачесалось тело. Уже сколько времени приходилось спать не раздеваясь, не говоря уже о нормальной кровати и постели. «Не плохо устроились», - подумал он.
-В одном доме соорудили баню. Вам покажут. Я распоряжусь. Устраивайтесь. Сегодня у вас отдых, а завтра – милости просим, на службу.
Минут через пять пришел полицай довольно пожилого возраста. Щуплый, с узким, лисьим лицом и с глазами как у рыбы – без ресниц. Вот на ком природа отдохнула. Сашка и раньше его знал. Он служил в их городской полиции. Но был таким тихим и незаметным, что находясь даже рядом, был незаметен. Как будто тень, а не человек. Встречается иногда у людей такая особенность – стараться быть как можно меньше заметным. Он и занимался только хозяйством и ничем больше. Николай его ничем больше не нагружал. Ни тебе нарядов, ни тебе дежурств. Он даже с собой и оружия не носил, хотя оно и числилось за ним. Вот и сейчас проскользнул в комнату тихо, как привидение и только голос выдал, что это живой человек. В отличие от тщедушного вида, голос его звучал, как «Иерихонская труба». Каких только чудес Господь не создаёт.
-Вот бельё, баня готова. Могу вас проводить, - протрубил он. Он ещё что-то говорил себе под нос, но Сашка с Фишером уже не слушали его. Было только одно желание – быстрее снять с себя этот полицейский «скафандр» и окунуться в тёплую купель. Сашка только вскользь отметил про себя небывалую разговорчивость обладателя трубного голоса. Раньше за ним такого не водилось.
Прихватив бельё, заторопились навстречу «банному блаженству». Баня хотя и не была оборудована парилкой, но горячей воды было вдоволь, которая постоянно подогревалась. Всем этим хозяйством заведовали два еврея. Это были забитые и униженные люди, которые ходили с опущенными головами и постоянно кланялись по поводу и без повода. Эта рабская покорность, видать, въелась им в душу, как ржавчина в метал. Желание выжить или подольше продлить сою жизнь, превратило их в безмолвствующий скот. Это были уже не люди. Всё человеческое из них вытравили.
Сбросив тяжесть многодневной грязи и пота, возвратились в казарму. Всё оставшееся до конца дня время, потратили на отдых, приведения амуниции в порядок. Вечером пришел Николай. Он объяснил им их дальнейшие обязанности.
-Ну что, господа полицаи, наслышан о ваших «подвигах». Как ни прискорбно, всё же причина радоваться есть – брат остался живой. А то, чтобы я матери говорил, как объяснил бы, не убереги его судьба. Это же надо, такая боеспособная команда, наводившая ужас на Дону и Донбассе, бесславно погибла в Винницких лесах. Ну, да ладно, все под Богом ходим.
Фишер, как-то, исподлобья посмотрел на Николая и поспешил отвести взгляд. Это не ускользнуло от Сашкиного внимания. Но он только отметил этот взгляд и тут же забыл о нём. Николай продолжал начатый разговор:
-На первых порах будете дежурить на постах, на вышках. Но, кажется мне, что это не на долго. Слухи доходят, что скоро погонят нас отсюда поганой метлой. Киев взят «красными». На правом берегу Днепра захвачено множество плацдармов. Так что, отъедаться нам здесь долго не придётся.
-А что с заключенными? Куда их? Откроют ворота и всех выпустят? – тихим голосом задал вопрос Фишер.
-Здесь раньше был еврейский контингент. Но теперь их осталось совсем мало. В основном, их используют на хозяйственных работах.
-А остальные где? – наивным голосом спросил Сашка, как будто не знал, какой будет ответ.
-Ну, Шурик, тебе ли не знать, куда их девают? Старые и немощные зарыты вон там, в лесу, кивнул головой через плечо. – Остальных вывезли на запад. А сейчас лагерь заполнен военнопленными, захваченными в последних боях и местным населением, подозреваемым у связях с партизанами и диверсантами. Но и этим, как я понимаю, осталось не долго. Скорее всего, будем этапировать подальше от фронта. Так что, отдыхайте, отсыпайтесь – работы будет много. Шурик, выйдем на минутку, на улицу – разговор есть.
Сашка накинул шинель, вышел вслед за братом. Он понял, что Николай хочет поговорить о чём-то серьёзном. Тот стоял возле крыльца и нервно курил сигарету. Потом подошел вплотную и внимательно посмотрел на брата. Не докурив полностью сигарету, со злостью кинул её на землю, с усердием растёр её сапогом. Поднял на Сашку глаза, долго смотрел на него, как будто стараясь получше запомнить его лицо. Тот молча ждал, что скажет старший брат.
-Ты не забыл наш разговор там ещё, у себя дома?
Сашка опустил свой взгляд себе под ноги, утвердительно кивнул:
-Нет, не забыл, братуха. Но не знаю, как это сделать, да и случая подходящего за это время не подвернулось. А если честно, то не до этого было. Нас кидали, как футбольный мяч, с одного места на другое. До последнего времени всё обходилось. И вот последние события напомнили мне наш разговор. – Потом внезапно перевёл разговор на другую тему, - Слушай, брат, ты уезжал из нашего города после меня. Как там наша мама Марфа?
-Когда я уезжал, была жива и здорова. А сейчас не знаю. Может НКВД забрало. Скорее всего, семье не простят нашей с тобой службы.
-А судьбу той, ну ты знаешь, о ком я спрашиваю?
-Ты о своей пучеглазой красавице? Да кто её тронет? Если не ошибаюсь, она внучка старого, заслуженного рабочего? Могут, конечно, предъявить ей связь с полицаем. Да не думай ты о ней. Ты о своей голове позаботься. Возврата тебе в город нет. Так что, забудь.
Сашка, опустив голову, слушал брата. И такая тоска в этот момент подкатила к горлу, что ему захотелось завыть, как собака. Тряхнув головой, он с усилием сбросил нахлынувшее чувство.
-Николай, а как ты думаешь, изменится ли вся эта кутерьма к лучшему? Можно ещё на что-то надеяться?
-Нет, Шурик. Это конец всему. Дело только времени. Так что, Санька я возвращаюсь к нашему давнишнему разговору – менять нужно документы и, при удобном случае, раствориться, как утренний туман. В этой кутерьме кто будет искать?  Только ещё раз повторяю – возврата домой тебе нет. Ты там столько наследил, что будешь первым кандидатом к стенке. Уяснил? Так что, думай. Если нужно, я помогу. Но мы ещё вернёмся к этому разговору. А сейчас иди, отдыхай. Времена настают муторные.
    
Сашка стоял на вышке и с интересом всматривался в окрестности.  С высоты вышки просматривалась прекрасная панорама. Даже в это время поздней осени вид был прекрасен. Лес, в основном, сбросил лист, но дубы ещё крепко держали свой летний наряд. Правда, он перекрасился в осенние цвета. Но разноцветье осенних красок ещё больше придавало пикантности. Лёгкий туман лежал в низинах. При каждом дуновении ветерка он шевелился и передвигался с места на место, как овечья отара. Санька вспоминал свою родину, свой город и находил много общего в пейзажах. Особенно когда в памяти всплывали Святогорские горы, Краснолиманские леса, Северский Донец и даже свой, родной Казённый Торец. На некоторое время от этих воспоминаний взгляд его затуманился, видение поплыло куда-то вдаль и перед взором всплыло лицо Лили. Её глаза-блюдца как будто наяву смотрели на него с жалостью и укоризной. «Фу, наваждение», - мотнул головой Санька. Видение исчезло, а внизу, перед глазами, опять раскинулись окрестности. Осеннее солнце поднималось над лесом. Резче обозначились контуры кустов и деревьев. Со стороны леса виднелась двойная цепь колючей проволоки. Вся остальная территория была обнесена в один ряд. Через время послышался лай сторожевых собак. Из домов стали спешно выходить пленные. Охранники строили их в колонну. И вот уже открылись ворота, Колонна медленно, как большая змея, потянулась к лесу.
-Это заготовительная команда. Обеспечивает дровами лагерь, - сказал, рядом стоявший, Санькин напарник. – На зиму заготавливают.
-А придётся ли зимовать? Как считаешь, напарник?
Длинношеий, худой полицай внимательным взглядом посмотрел на Сашку, наверное, оценивая – можно ли с ним говорить откровенно. Тень растерянности и страха мелькнули у него на лице.
-А что, всё так плохо? – тихо спросил он.
-Ну, плохо или не плохо, но отсидеться в тёплых хатах нам вряд ли придётся.
Полицай зябко передёрнул плечами и опустил голову.
-И куда же нас? Что мы будем делать?
-Не беспокойся, без работы не останешься. Скорее всего, будем эвакуировать лагерь. Ну, а если не удастся, то ты знаешь, что в таких случаях делают.
Сашка потряс рукой, изображая стрельбу из пулемёта. Напарник перепуганными глазами смотрел на него. «Этот сельский парень, видать, совсем необстрелянный и ещё не участвовал в акциях. Счастливый человек. Но, кажется мне, что у него всё ещё впереди» - подумал Сашка, смотря на его сконфуженное, перепуганное лицо.
Первый день службы в лагере прошел без каких-либо эксцессов. Часовые менялись через каждые три часа. Время от времени проходил патруль по периметру. Но это так – для порядка.
-Скажи, дружище, а ночью как же?
-Территория просматривается с вышек насквозь. И днём покинуть лагерь нет никакой возможности. А ночью усиленные патрули с собаками охраняют весь периметр.
-А вот интересно, зачем в такой сельской глуши держат такой, хорошо охраняемый, лагерь?
-Да, понимаешь, с тех пор, как вывезли отсюда евреев, контингент постоянно менялся, - еле выговорил трудное для произношения, слово. По мере накопления, их отправляли куда-то под Винницу. Но, где-то, около года партии стали отправлять всё меньших и меньших размеров. А последнее время совсем перестали. Так что, лагерь пополняется и пополняется, а движения особого нет. Ну, ходят в лес, заготавливают дрова. Но зачем, для чего – не понятно. Того заготовленного количества хватит, чтобы обогреть такой город, как Тульчин.
-А ты что, бывал там? А я думал - ты селюк дремучий.
-Я ведь с Журавлёвки, а это рядом с Тульчином.
-Понятно. А как сюда попал?
-Я в Журавлёвке служил. Но пришел приказ выделить три человека для охраны. Конкретно что, куда – не сказали. Собрали на всех в Тульчине и вот сюда привезли. Тяжело привыкать к новым обязанностям. Толи дело, когда ты ходишь в своём селе хозяином. А здесь можешь и сам в зубы получить за нарушение приказа.
Парень разговорился, разоткровенничался перед Санькой. Видать наболело на душе, а поделиться с кем попало боязно да и опасно. А тут чужой человек, посторонний. Короче, видать прорвало парня, что даже осторожность забыл.
-Ну, брат! Во-первых – держи язык за зубами, а то, не ровен час, сдаст кто-нибудь, во-вторых – здесь не так уж и плохо. Отстоял своё время, и будь свободен. И ни о чём больше голова не болит.
-Ха! Зато здесь ты как в клетке. Как в зверинце. Несколько метров туда, несколько метров сюда, а дальше решетка, в данном случае – колючая проволока.
-Ба-а-а! Да ты, оказывается, философ. Грамотный, видать. Сколько классов закончил?
-Сколько закончил – все мои…. Семилетку окончил.
-А что же тебя на войну не забрали? По виду, годками ты старше меня.
-Да, до войны ещё, нечаянно топором оттяпал себе два пальца. Вот на первых порах и не мобилизовали, а потом немец так быстро шуганул красных, что потом уже им было не до таких, как я.
-А в полицию как попал?
- Так поставили перед выбором – или служи, или к стенке за связь с партизанами. А у меня уже двое детей, отец, мать в возрасте. Так что, выбор был небольшой. Выбора у меня не было.
-Выбор есть всегда, но не всегда удовлетворяет нашим желаниям, - глухо проговорил Сашка. И у самого перед глазами возникла та ночь, та самая камера, и те самые ужасные картинки, мелькавшие в его воспалённом мозгу. «Да, выбор есть, но не всегда имеем храбрость сделать правильный выбор», - пронеслось ещё раз в голове. – Ну, и как? Стрелять приходилось? Людей убивал?
Лицо собеседника передёрнул нервный тик. Он, как-то, сразу весь сжался, стал ещё меньше ростом.
-Убивать не убивал, но закапывать – закапывал. Приходилось. Стариков, больных и немощных евреев, да и пленных тоже – немцы расстреливали, а мы закапывали.
-А сейчас немцев в лагере нет, кроме начальника и его заместителя. Так что, у тебя ещё всё впереди, ещё не вечер. Хватит и на твою долю. Вот так-то, дружок.
Напарник Сашкин молчал, уставившись взглядом в одну точку. Вдали послышался собачий лай. Всё ближе и ближе. И вот уже голова колонны показалась из-за поворота и уперлась в закрытые ворота лагеря. Дождавшись, когда задние в колонне подтянуться вплотную, охрана открыла ворота. Колона, колыхнувшись, медленно стала вползать на территорию лагеря. Видно было, что слабых поместили в середину. У кого было побольше силы, поддерживали слабых. Их нельзя было оставлять в хвосте. Они начинали сразу отставать, падать, и конец был один – пристреливали на месте. Видать, в людях ещё не всё человеческое было потеряно – хватало душевных сил, да и физических тоже, помогать ближнему.
Медленно движущаяся колонна втянулась в пределы лагеря и по команде остановилась посреди площади, перед зданием администрации. Сашка видел, как на крыльцо вышел начальник лагеря. Отдал какую-то команду. Через короткое время к зданию явились все свободные от дежурства охранники. Они выстроились возле крыльца. Сашка с интересом наблюдал за происходящими событиями. Вот начальник лагеря что-то сказал переводчику. Тот перевёл сказанное охране. Охранники засуетились, кинулись выполнять приказ. Он видел, как из колонны охрана выхватывала людей на выбор. Было видно, что это все слабые и больные, а так же старые из местного населения. У него мелькнула догадка, зачем эта фильтрация.
-Слышишь, напарник, а вот это то, о чём я тебе говорил. Я же говорил тебе, что ещё не вечер и что твоё всё ещё впереди. Скоро тебе придётся не только закапывать, но и выписывать людям путёвки на тот свет.
-Какие путёвки? Чем выписывать?
-А вот этой ручкой, которую ты держишь в руках.
Полицай с недоумением посмотрел на карабин, который держал в руках. Лицо его передёрнула конвульсия страха. Он переводил взгляд то на Сашку, то на карабин.
-Как это? Откуда ты это взял?
-А вот смотри, - показал он рукой на площадь. – Что видишь? Правильно – отбирают больных, слабых, немощных, старых. А что это значит? А значит это, что эти люди уже не нужны. А если не нужны, то, что с ними делают? Правильно – ликвидируют. А кто будет ликвидировать? Абсолютно правильно – мы. Ты, я и все остальные. Немцев, практически, не осталось. Так что, кореш, готовься к ликвидации. Говорил я тебе – на твой век хватит.
Полицай тяжело перевёл дыхание. Лицо его изменилось, приняв землистый цвет. И не понятно было – жалеет ли он тех людей, или это простой страх, страх перед смертью, пусть даже и чужой.
Тем временем события на площади подходили к своему логическому завершению. Группу заключённых, составляющую около трети от всей колонны, погнали на конец села. Там находились строения бывшей колхозной фермы. Загнали всех вовнутрь и тщательно закрыли двери. Вокруг была выставлена охрана. Остальных погнали по прежним местам.
Вскорости прибыла смена Сашке и его напарнику. Тот пытался у сменивших их караульных узнать подробнее о событиях на площади. Но только отнекивались. Дескать, придёте в расположение, там всё и объяснят. Начало, как говорится, было интригующим. Но Санька и без объяснений понял, чем всё это закончится.
Прибыв в казарму, они встретились с Николаем. Тот с озабоченным видом куда-то спешил.
-А, Шурик! – воскликнул он. – Вот видишь – недолго музыка играла… Короче, братуха, лагерь ликвидируют. Завтра гоним на Вапнярку. Там формируют эшелоны со всех окрестных лагерей. Так что, недолго длился твой отдых.
-А тех? – он кивнул в сторону фермы.
-А то ты не знаешь? То – балласт. Его оставляют здесь. Остальное ты и сам понимаешь. Я так понимаю – тебе это не впервой. Наслышан был о вашей зондеркоманде.
-Мы куда? Нас куда? На железной дороге свои войска, своя охрана сопровождения.
-Не переживай, Шурик. Свято место пусто не бывает. Нас перебрасывают на северо-запад Молдавии. С какой целю – я не знаю. Может быть, в Каменец-Подольский концлагерь. Но, кажется мне – ещё дальше. Пока не известно. Да и какая разница? Ли ж бы подальше отсюда. Кажется мне, что здесь скоро станет жарко. Не зря же лагеря ликвидируют.
Николай заспешил дальше по своим делам, а Сашка вспомнил недавний разговор с братом. «Да, пора готовиться к худшему. Пора готовить пути к отступлению». Он дал себе установку детально обдумать, как ему быть дальше.
      
Утро следующего дня началось с лая собак и криков охранников. С жилищ выгоняли заключённых и строили в общую колонну. Холодный ветер рвал одежду и забирался до самых костей. Хорошо одетые охранники и те втягивали головы в плечи. А стоявшие в колонне заключённые, в дырявой и ветхой одежде, выглядели как одно сморщенное, синее от холода, лицо. Начальник лагеря медленно шел вдоль колонны и внимательно всматривался в лица несчастных. Время от времени он стеком указывал на фигуру стоящего. Тут же охранник выхватывал его со строя и ставил в отдельную группу.
Пройдя до конца строя, он обернулся к переводчику и резко отдал какой-то приказ. Тот перевёл его слова, и охрана кинулась их выполнять. Отобранных людей погнали к ферме. Открылись двери и новую толпу затолкали во внутрь к уже находившимся там со вчерашнего дня. Двери опять закрыли, навесили амбарный замок. Охрана осталась на прежних местах. Начальник лагеря ещё раз прошелся вдоль строя. В это время у ворот лагеря послышался автомобильный сигнал. На въезде стояла колонна автомобилей.
Он взмахнул рукой, и ворота открылись, пропуская на территорию лагеря колонну. И вот уже автомобили, дымя выхлопными газами, остановились возле толпы заключённых.
В отличие от прежних времён, когда многотысячные колонны пленных гоняли пешком к местам назначения, теперь, скорее всего, сроки поджимали да и развитие событий на фронте торопило. Пленных спешили вывезти. Погрузка началась немедленно. Под конец погрузки поступил приказ снять посты с вышек. Сашка с иронией смотрел на своего напарника и с улыбкой повторил ему то, что говорил раньше:
-Ну, что, Митяй? Пришел и твой час. Если сняли посты с вышек, значит пришло время ликвидации лагеря. А ты переживал. Говорил я тебе, что твоё ещё всё впереди. Вот и дождался. Только что-то не пойму, почему не открывают сарай на ферме?