Закулисами 2

Сегодня я проснулся от боли в висках. Меня, конечно, предупреждали, что поначалу будет очень тяжело убивать миры, но я не думал, что настолько. Со времени экзамена прошло почти два года, и я чувствовал, как сильно меня изменили эти новые способности. Я стал гораздо спокойнее относиться к проблемам и судьбам окружающих меня людей, и уже не бросался, затычкой в каждую бочку, выручать всех подряд – и знакомых, и не очень. Временами со мной случались сильнейшие приступы меланхолии. Я покупал дорогущего вина, самое дешевое пиво, и первую попавшуюся на глаза водку, а через несколько дней, когда приходил в себя, отдавал это все, кому придется. Я совершенно перестал употреблять спиртное. Вплоть до того, что на свадьбе сестры мне втихаря наливали вишневый сок вместо вина, что бы никого не обидеть. Иногда мне становилось просто очень плохо. Изнутри на меня давили возможности, события и прочее прочее, еще не ожившие, но уже жаждущие свободы, а снаружи напирали обязательства, взятые мной заодно со способностью оживлять свои фантазии. Близкие мне люди, которых я посвятил в события, так круто изменившие мою жизнь и самого меня, стали избегать встречаться со мной взглядом. Они бы не смогли объяснить причину этому, почти бессознательному действию, а мне и не нужны были объяснения. Молоденькие ангелочки, встречавшиеся мне наверху, все, как один, вешались мне на шею, что-то быстро тараторили, и умоляли, что бы я изменил чью-то судьбу.
Иногда я позволял себе сохранить то, что создал. И долгое время после этого меня не мучили кошмары. Было легко и приятно. Словно я избавился от здоровенного груза, все время давившего мне на плечи. Как-то раз, после очередного воплощения она встретила меня у дверей магазина. Я как раз собирался отдавать вино обратно. Зная уже меня немного, она сложила крылья, стараясь полностью спрятать их за спиной. Люди проходили сквозь нее и поеживались от холода. Она коснулась меня своей, обычно, ледяной рукой, и я внезапно ощутил абсолютно человеческое тепло. Мы улыбнулись друг другу, и под руку пошли в сторону городского парка. Мы говорили ни о чем, и молчали о многом. Она приняла человеческий облик и оделась в неизвестно откуда взявшееся длинное черное пальто, поверх потрясающего вечернего платья.
Мы долго изучали темные и тихие улочки никогда не спящего города, какие-то малоизвестные, но очень уютные кафешки. Аккуратная вязь спокойной беседы ширилась, время от времени удивляя совершенно неожиданными оборотами, и ее мысли, так свободно и красиво высказываемые, совершенно не вязались с образом трехлетней девчушки из страны единорогов, который создался у меня за время нашего общения.
Потом она часто говорила мне, что хочет повторить наш незапланированный «выход в свет», как она это назвала. И еще, что во время наших прогулок она неоднократно замечала, как я, походя, взглядом или случайным жестом изменяю пространство вокруг. Палые листья принимали потрясающую золотистую окраску, грязевые болота, перегораживающие те самые тихие улочки, на которые пал наш выбор, внезапно высыхали, а тусклый и мерцающий свет фонарей, горевших через два, через три, выравнивался, своим теплом напоминая свечение костра. Воздух, обычно пронзительно холодный в это время года, и грязный, как всегда в городе, становился теплым и ласковым. И очень приятным, как в марте, пропитанным запахом цветущей сирени. Я, естественно, всего этого не замечал, но для меня также естественно было и то, что такие как она – не врут. А еще умеют замечать подобные мелочи получше опытных поэтов и художников. Когда я рассказал ей о воплощении, она лишь произнесла: «Это все объясняет...», и улыбнулась своей выразительной и невозможной улыбкой. Даже в человеческом обличии ее мимика была крайне скупа, и подобные проявления эмоций стоили дорогого. Помню, увидев ее улыбку, я остановился, как вкопанный, и вглядывался в ее, показавшееся смутно знакомым, лицо. Заметив такой интерес, она резко отвернулась. Но я знал, что дело отнюдь не в смущении... И я еще поймал себя на мысли, что боялся тогда смотреть ей в глаза. Какие же эмоции испытывала она в тот момент, если они прорвали ее маску отчужденности? И что плескалось тогда в ее глазах? Я боялся утонуть в них..