На Майдане Незалежности 2004

Фрагмент из романа «Семь машин Олигарха».

3.
В по-весеннему солнечный Киев – «матерь городов русских», новые «концессионеры» въезжали около трех часов пополудни, потеряв время и не слишком большие деньги, заплаченные пограничным, таможенным, и полицейским чиновникам, требовавшим всякие документы и справки на пересечение границы, которые с легкостью заменялись «живыми деньгами».
Гости города с интересом рассматривали залитые весенним солнцем улицы, как и повсюду многолюдные возле станций метро и торговых центров. Бросалось в глаза почти полное отсутствие бомжей, которых с наступлением весны повылазило на улицы Москвы великое множество, привлеченных началом теплого сезона и сравнительно сытой жизнью. В Москве только одним подаянием можно было без особого труда собрать на еду и на выпивку. А что еще надо человеку, не обремененному совершенно никакой собственностью, даже приватизированными квадратными метрами в какой-нибудь развалюхе типа панельной «хрущебы», которая лет на двадцать пережила свой возраст, заложенный в проекте.
Да и московские бомжи были много проще «детей лейтенанта Шмидта», согласно воспоминаниям классиков, а кто б им не поверил? промышлявших в городе Арбатове, материальной помощью, которую им оказывали добродушные представители органов советской власти, бережно чтившие память о героях, боровшихся с царизмом. Теперь времена другие. Соваться в префектуру или в собес с заявлением, что вы состоите в родстве, например, с академиком Сахаровым, и просить на этом основании материальную помощь, категорически не стоит. Не дадут. А если будете настаивать или разыгрывать возмущение, то дадут, но резиновой палкой по спине. Не надо хулиганить!
От таких сравнений, Берману стало и грустно и смешно.
– А кем, собственно говоря, был он сам? Таким же господином неопределенного рода занятий и с неопределенным местом жительства, как и пресловутый Остап Бендер образца двадцать седьмого года…
Берман расплатился с таксистом, который укатил в сторону вокзала, надеясь подобрать какого-нибудь пассажира хотя бы до Припяти, где проживали «атомщики», обслуживающие злосчастную Чернобыльскую АЭС после памятной аварии, принесшей трём братским народам неисчислимые бедствия, после чего, по сути, и начались «реформы» и «новое мышление».
Знающие люди, утверждают и по ныне, что, кажется, Иоанн Богослов, пару тысяч лет назад предсказывал: «Падет на землю Звезда-Полынь и все от нее испепелится…»
Чернобыль – вид полыни, вот и сомневайся поле этого в прозорливости святых!
С тех пор прошло не мало лет. Киев, мимо которого задумчивые воды Днепра пронесли к морю не мало радиоактивных осадков, как ни в чем не бывало сверкал на солнце куполами своих церквей, переходивших то и дело от одного патриархата в другой, а то и вовсе к униатам – старым раскольникам и ненавистникам всего московского. А за всеми этими церковными и государственными передрягами, начавшимися в год тысячелетия крещения Руси, может быть и не спроста? сурово и печально наблюдал Великий князь Владимир с высот Днепровских круч. О чем же думал камнеликий князь, сжимая в каменных руках штандарт своего предка князя Рюрика, нам не ведомо. Быть может и о том, что Русь, оставленная им в сохранности и целости, ныне разодрана на части нерадивыми потомками, главная из которых, где он застыл навеки над Днепром, зовется нынче Украиной – словом, не ведомым для князя, как и далёкая Москва, звучащая совсем не по-славянски.
Знал бы – подождал крестить!
Бурлила древняя столица. Людские толпы, разбуженные весной и политическими катаклизмами, высыпали на Крещатик, и с раннего утра тянулись в сторону Майдана Незалежности, раскрасив город транспарантами.
– Интересно, как бы смотрелся сейчас на Крещатике Михаил Самуилович Паниковский, работавший «слепым» на этой улице ещё при царизме, обирая карманы добродушных граждан, водивших его с одной стороны улицы на другую, – подумалось вдруг Берману.
Причём, всё это денежное действо происходило под пристальным оком городового с фамилией Небаба, получавшего пять рублей в месяц за то, чтобы «несчастного калеку» не обижали конкуренты по нищенскому бизнесу.
– Да, времена меняются, – вернулся он к реальности, любуясь многоцветьем транспарантов, украсивших весенний город.
Более всего на улицах столицы «незалежной» Украины было оранжевого цвета. Нет, это были не апельсины, которыми израильтяне или марокканцы завалили город, и не диатез, которым бы покрылись лица киевлян, съевших такую прорву заграничных фруктов. Фрукты здесь были не при чем, хотя и их хватало. Оранжевыми были многочисленные стяги и плакаты, жилеты и банты, галстуки и косынки и даже клоунские панталоны, натянутые поверх потертых джинсов.
 Центр города был забит народом, преимущественно молодым или приехавшим с Карпат, которому совершенно нечего делать, только, как таскать повсюду оранжевые знамена и полотнища, и напевать на «мове» что-то вроде:

  «Разом нас богато,
  Идем мы до хаты»…

– Нет, это не Рио-де-Жанейро! – Грустно пошутил Берман, удерживая покрепче за руку Ирочку, которой какая-то бойкая дивчина уже пыталась повязать на шею оранжевую косынку, в то время, как другая, не менее бойкая девушка, набросила на шею Бермана широкий, словно у Прокопа Серка из комедии «За двумя зайцами» оранжевый галстук и затягивала петлю, как палач на шее висельника.
– Оставьте меня в покое, девушка! – Решительно отвергла оранжевый цвет возмущенная Ирочка.
– Смотри, не задуши, красавица! – сопротивлялся Аркадий.
– Так це ж, девчата, москали! – выявил по говору чужих на «оранжевом» празднике кругленький розовощекий и курносый парень, похожий на упитанного поросенка.
– Пан Небаба, це москали! Треба пошукать шо воны таки за птици! – обратился «поросёнок» к старшему товарищу-организатору, пробиравшемуся к москалям до выяснения их личностей.
Услышав фамилию организатора, Берман расхохотался, хватаясь за живот, чем поверг в смятение оранжевых, и не на шутку напугал Ирочку.
– А ну геть, с майдана! – раздались после преодоления смятения сразу несколько могучих голосов, возмущенных неприличным смехом.
– Неужели этот вислоусый и пузатый господинчик потомок того самого Небабы, выросшего при большевиках из городового до литературного критика? – продолжал сотрясаться от смеха Аркадий.
– Ступайте до Жовто-блокидных! Тамо вам мисто! – Указал пан Небаба москалям дорогу.
Сказано такое было с большим ожесточением, а чтобы мало не казалось, на ставших спина к спине Берманов надвинулся портрет кумира «западенских оранжистов», понаехавших до Киева со Львовщины, Тернопольщины и Ивано-Франковщины.
Большой портрет в дубовой раме, который мог помять «концессионеров», смотрел на них опухшим от какой-то ужасной болезни лицом с грустными заплывшими глазами.
– Ой, мама! – воскликнула испуганная Ирочка, закрыв глаза.
– Бандеровцы поганые! – огрызнулся Берман и буквально вырвал из «оранжевых лап» растерянную и перепуганную Ирочку, крепко прижимавшую к себе сумочку. Объемистый дорожный чемодан Аркадий держал в свободной руке, умело, словно тараном, расталкивая им оранжевых.
Они выбрались из толпы «западенских оранжистов», гораздо кручей тех протестантов, тоже оранжистов, что бунтовали в городе Белфасте против католиков. Берманы приблизились к полицейскому кордону, разделявшему политических противников, и прошли мимо стройной колонны под желто-голубыми государственными флагами, среди которых был замечен и российский триколор.
– Ты цела? – спросил Берман.
– Кажется, да, – перевела дух Ирочка.
– Вещи целы?
– Да, – прижимая к себе сумочку, подтвердила она.
– Вступайте в наши ряды, товарищи! – позвал их один из лидеров жёлто-голубых. Видный из себя демонстрант держал в крепких, в недалёком прошлом шахтерских руках, портрет руководителя своей партии – красивого мужчины с гладким лицом и ясными глазами.
– Да, да, конечно! – ответил на ходу Берман, пытаясь застегнуть плащ. Не тут-то было – оторвали пуговицу.
– Вот только устроимся в гостинице, и сразу на майдан! – в сердцах пообещал он приятному на вид лидеру.
Мимо проехал киевский «бомбила», чутко уловивший желание, оказавшихся не к месту гостей украинской столицы, покинуть главную площадь и отправиться в недорогую гостиницу в тихом и зеленом районе.
– Это у вас каждый день? – поинтересовался у водителя Берман.
– Да нет. Сегодня Рада, как сбесилась. Правительство гонит! Вот и поднялась буча. Черти что творится! Вы сами-то, откуда будете.
– Из Минска, – скромно ответил Берман.
– Повезло. У Вас порядок. «Батька» не допустит безобразия, а таких придурков пересажает в каталажку.
– Я сам с Черниговщины. У нас колхозы развалились. Не сеют, поля зарастают. Сестра замужем, Живет на Гомельщине. Там и сеют и скот держат. Одним словом – порядок! – Поделился своими мыслями водитель старенькой, но исправной «Копейки», которая еще послужит доброму хозяину, помогая заработать на пропитание.