Барнаул - Столица Мира гл. 1

Барнаул - Столица Мира

Глава 1. ПОНЕДЕЛЬНИК

Барнаул.

Харвей толкнул тяжелую стеклянную дверь и оказался в гостиничном вестибюле, наполненном снующими туда-сюда людьми, невнятным гулом многочисленных разговоров и таинственным желтым светом неоновых ламп. «А где же мои гостеприимные хозяева? - подумал Харвей, озираясь, ища глазами встречавших его в аэропорту лейтенанта Кизерева и двух сопровождающих с ним. - Куда они исчезли? Вошли чуть раньше и словно в воздухе растаяли!» Человек двадцать, выстроившись в очередь, стояли к окошку с надписью «Администратор».

Женщина-адмииистратор, судя по всему, была себе на уме и особо не торопилась, оформляя вновь прибывших гостей города Барнаула. Кизерева с окружением нигде не было видно. Харвей опустил два небольших чемодана па пол. «Ну, что даль¬ше!» - подумал он. Служащих гостиницы, кроме не¬скольких дам за стеклом стойки да безразличного вахтера в дальнем углу под фикусом, не наблюдалось. Никто не суетился, не подбегал, не предлагал своих ус¬луг; в его сторону даже не смотрели.

Широко распахнулись двери, и в вестибюль ввалилась большая компания свежеприбывших. Харвея толкнули в плечо рюкзаком, чем-то тяжелым ткнули под колено. Харвей, извинившись, отошел в сторону. Люди встали в конец очереди, свалили ручную кладь на пол и, сбившись в кружок, громко захохотали. Кто-то, кто именно - не было видно, рассказывал потрясающую историю из жизни русских, евреев и американцев. Хар-вей заслушался, по тут же спохватился и сам встал в очередь. У него тотчас поинтересовались, не он ли крайний. Харвей понял, что незнакомая жизнь начинает засасывать, как трясина. «Где Кизерев? Где эти двое?» - подумал он, обшаривая глазами холл.

В этот момент дверь с надписью «Дирекция» распахнулась, выпуская из кабинета Кизерева и двух мужчин неопределенного возраста в штатском. Они задержались на пороге, по-хозяйски непринужденно обмениваясь с кем-то в кабинете шутливыми репликами, захохотали. Кизерев сказал «Айн момент», поискал по вестибюлю глазами, нашел  Харвея, стоящего в очереди.

- Вы что, коллега?! - воскликнул он удивленно, - Вы зачем в очередь встали? За вами забронирован 804 помер. Поднимайтесь и вселяйтесь. Вон там лифт. – Он махнул рукой в сторону вахтера под фикусом. - Мы тут кое-какие мелочи подзакруглим, и я к вам поднимусь.
- Он улыбнулся Харвею, подхватил  своих  спутников под руки, и они пошли к дверям с табличкой «Ресторан».
Харвей, пожав плечами, поднял чемоданы и двинулся к лифтам.
- Вы уходите? - спросила женщина, стоявшая   за ним. - Стоять не будете?
- Ухожу, - кивнул Харвей. - Стоять не буду.
- Везде блат, - вздохнула женщина. - А перед иностранцами так вообще готовы на задних лапках... – Она говорила громко, на весь вестибюль. Очередь моментально подхватила тему, развивая ее вширь и вглубь.

Что там или кто готов был па задних лапках, Харвей не дослушал. Он лишь удивился, что первая, случайно встреченная русская расколола его, несмотря на безупречное произношение и усиленные месячные курсы по предварительной адаптации. Харвей миновал притворно дремавшего в кресле под фикусом вахтера и вошел в лифт. Двери за его спиной захлопнулись. Кабина понеслась вверх. Очень скоро сбоку на табло зажглась цифра 8. Лифт остановился, двери разъехались.

Шагнув на потертую дорожку, Харвей, как учил инструктор в далеком Амстердаме, внимательно огляделся и лишь тогда подошел к дежурной по этажу.
- Бровко Борис Эдуардович, - назвался он именем, которое значилось в новых документах, выданных ему лейтенантом по дороге из аэропорта в гостиницу.
- Ваш номер 804, - сказала дежурная, не поднимая головы, ища что-то в столе. Она не глядя протянула ключ с номерком комнаты и только тогда подняла голову. - Прямо по коридору, налево. - Глаза ее равно¬душно  смотрели на нового постояльца.

Харвей взял ключ, подхватил чемоданы и пошел по светло-коричневому полутемному коридору, осматриваясь с неподдельным интересом. Все-таки, не каждый день в Россию попадаешь, да еще и Сибирь, да к тому же... Харвей остановился перед дверью своего номера, вставил ключ в замок, открыл, вошел.

Номер оказался двухместным, по американским меркам - ниже трехзвездочного уровня, по  европейским - жилище человека, живущего на пособие по безработице, по тайваньским - смотря с какой стороны посмотреть.

Харвей поставил чемоданы в шкаф и уселся в низкое продавленное кресло. Неожиданно без стука вошла горничная. Оно не успела сделать и шага, как на пороге возник Кизерев и, вскинув в притворном недоумении брови, уставился на горничную. Горничная, бросила на Кизерева равнодушный взгляд и, спросив, не надо ли чего, включила в сеть холодильник, чуть гнусавя, объяснила, где искать прачечную, где стоит гладильная доска с утюгом и что будет за нарушение гостиничного распорядка.
- Вы  были  очень любезны, я вам весьма признателен,- сказал Харвей.
- Да мы все знаем, дочка, - добавил Кизерев. – Нам не впервой. Мы из гостиниц не вылезаем.

Горничная ушла. Лейтенант Кизерев включил телевизор, вывел на всю громкость звук и растянулся в соседнем кресле. От него пахнуло дешевым коньяком. Закурили. Харвей краем глаза внимательно рассматривал представителя таинственной и всесильной, как орден иезуитов, организации под названием КГБ. По дороге из аэропорта в гостиницу, под перекрестными взглядами откровенно любопытствующих сопровождающих этого нельзя было сделать из профессиональных соображений, а здесь, сейчас - пожалуйста: вот он, рядышком, поглядывай на него и изучай. Кизерева выдавала прическа - по ее специфической старомодности специалист среднего класса без труда распознал бы в нем служащего спецорганов, распознал бы, невзирая на штатский костюм и костлявую, совсем неспортивную фигуру.

Кизерев легким движением поправил очки и сказал:
- Значит так, коллега, то бишь, товарищ Бровко Борис Эдуардович, обживайте помер, раскладывайтесь. Времени у вас два  часа, то бишь, в 18-30  вас будет ждать машина, белый «Москвич» - фургон под номером 68-17 АБА, вон там, на стоянке.- Кизерев встал и подошел к окну, по-воробьиному, боком посмотрел вниз. - В 18-50 начало совещания. Вас еще раз введут в курс дела, то бишь, дадут вводные на месте. А пока - располагайтесь. Я живу за стенкой, в 805-ом. Видеться будем часто. Оружие при вас? - неожиданно спросил он.

Харвей кивнул. К чему скрывать? На то оно и оружие, чтобы его держать при себе.
- Какая система? - спросил  Кизерев.
- «Зауэр», - сказал Харвей.
- Фи-и-и, - Кизерев сморщил нос, - Сегодня он вам не понадобится. Да и в дальнейшем, похоже, тоже... - Кизерев громко икнул, комнату наполнил устойчивый коньячный запах. - Ну, ладно, я пойду, своими делами займусь. А вы того, Борис Эдуардович, сами здесь... - Кизерев вышел, громко хлопнув дверью.

Оставшись один, Харвей прошел в спальню и, не разуваясь, растянулся  на кровати. «Вот я и в Сибири», - подумал он. За один день из Амстердама в Москву и из Москвы - в Барнаул. Харвей усмехнулся. Кто знал об этом городке раньше? А теперь Интерпол узнает о нем столько, что и ЦРУ не спилось. Харвей потянулся, хотелось спать. Перепад в часовых поясах давал о себе знать. Харвей повернулся лицом к окну. Барнаул: 650 тысяч жителей, по здешним меркам - крупный административный центр, на самом же деле - заурядная провинциальная дыра. Кучка заводиков обложила городок со всех сторон, усердно коптя небо, да настолько успешно, что еще издалека, на подлете к городу, грязное облако смога ненавязчиво лезло в глаза... А-а, это не мое дело. Харвей расслабил галстук. Это местный вопрос, я здесь ненадолго. Культура... Если верить экскурсионным буклетам - культурных и исторических памятников немного. Культура... Инструктор в Центре, помнится, говорил, что у русских есть какие-то управления культурой; мол, русские, единственные во всем мире, научились управлять культурным процессом... Значит, культуру мы ощутим потом, лично... Харвей сел на кровать, разулся. Ноги устало гудели, как после хорошего марафона. «С чего бы это?» - подумал Харвей. Да, так вот, кучка заводиков... С них-то все и началось. Если конкретно, то с некоего ЗСВ... Завод устанавливал импортное оборудование, и в качестве специалиста-консультанта фирмой-поставщиком был послан некий Джон Уилл Пойнтер - гражданин США, уроженец города Спрингфилд штат Миссури, 1952 года рождения. Работал в одной из дочерних фирм известной американской компании, специализирующейся на изготовлении оборудования для заводов синтетического  волокна. Работал здесь, в Барнауле, затем вдруг буйно помешался и был госпитализирован в местную психолечебницу на улице Луговой, откуда и исчез... Пропал бесследно...

Харвей встал с кровати, закурил, быстро обследовал платяной и стенные шкафы, туалет с ванной и обе комнаты. При желании аппаратуру слежения можно внедрить где угодно, а в этом номере - тем более, но пока - ничего подозрительного.

Харвей подошел к окну. Там, за окном, тонул в тополином пуху незнакомый чужой город. Пух сугробами стлался по крышам и тротуарам, белесой взвесью поднимался над домами. Прямо в глаза бросалось серое здание, несущее в своих очертаниях архитектурные тенденции начала пятидесятых годов. На фасаде здания крупно, бронзовыми буквами – «Кинотеатр Мир». Сразу за кинотеатром ярким красным пятном просматривался жилой дом. Еще три двенадцатиэтажки выглядывали из-за серых панельных домов, первые этажи которых занимали магазины. «Рубин», «Золотая осень», - прочитал Харвей. Напротив «Мира», через автомагистраль и трамвайное полотно, тянулась в небо высокая стела памятника погибшим в минувшей войне. За мемориальным комплексом виднелся железнодорожный вокзал, а справа – стадион под названием «Локомотив».

Сквозь стекло доносился вполне умеренный шум автомашин и людской толпы. Ну, толпы-то, как таковой, не было. Барнаул - это не Нью-Йорк, где действительно толпа течет сплошным потоком. Вполне мирные люди шли по своим делам. Именно простые и именно мирные - таким было первое впечатление. Говорят, что первое впечатление самое верное, но это новички говорят. Да и инструктор по восточным странам в Центре постоянно твердил: «Не расслабляться, быть начеку, не терять бдительности...» А так - вполне мирные люди, как и везде, впрочем. Но именно вот здесь, в этом провинциальном городке, среди этих простых и мирных, спешащих куда-то людей, спятил честный американец Джон с красивым прозвищем Железная пятка.

«Спятил...» - Харвей стряхнул наросший на сигарете пепел на пол. Еще раз повторил это слово про себя. Раньше в Сибирь ссылали на каторгу, а теперь у них Сибирь больше не каторга. Интересно, отчего? Да-а, много непонятного, много.

Итак, Джон Уилл Пойнтер, он же Джон-Железная Пятка, сошел с ума и через два дня исчез из психбольницы бесследно. Шум на Западе поднялся невообразимый. Персидский залив и без того всем нервы вымотал, а тут еще русские... Хотя у себя, здесь, русским каким-то образом удалось замолчать пропажу американца, и сделали они это мастерски. Штаты восприняли инцидент как провокацию. По дипканалам был заявлен протест, но ни местные органы, ни московские специалисты с делом не справились, как ни старались. Американская компания обратилась за помощью в Интерпол, и вот он, один из асов Интерпола, успешно работавший во многих мутных уголках земного шара, Харвей Уильям Маклей, профессиональная кличка Меткий глаз, находится здесь, на юго-западе Сибири, в городе Барнауле, в лучшей местной гостинице, носящей имя  города.

Харвей отошел от окна, распаковал один из чемоданов, достал свежую белую сорочку, галстук. Провел ладонью по щеке - побриться бы не мешало - и, захватив бритвенный прибор и полотенце, направился в ванную.

ДЕД ВАХТЕР И ДРУГИЕ.

В вестибюль гостиницы вошла женщина с несколькими туго перевязанными бечевкой пакетами и, оставив их у киоска «Союзпечать», ушла. Дед вахтер Иннокентьич, изображая глубокую дремоту, наблюдал за происходящим сквозь прищуренные иски. Сейчас будет самое интересное. Вот киоскер Галочка нехотя поднялась со стула, вот она подошла к пакетам, вот она наклоняется над ними и... и... тесный лифчик киоскера Галочки выдавливает ее бюст примерно пятого размера из обширного декольте парчового платья в обтяжку. Галочка неторопливо режет бечевку на пакетах... Но тут появляется ночной сторож Василий и о чем-то ее спрашивает. Галочка распрямляется.

Иннокентьич в душе откостерил Василия за срыв представления. Иннокентьич ревновал Василия к Галочке. Какому-то прощелыге ночному сторожу уделять столько внимания! За что?! Сейчас он им обоим покажет, сейчас они поймут, что он в этой гостинице далеко не последняя штучка. Он встал с кресла и подошел к ним.
- Слышь, Василий, как ночь отдежурил? А у нас тут американец приехал, - сказал он громко, чтобы и Галочка слышала.

Василий оторвал глаза от умопомрачительного декольте и непонимающе посмотрел на вахтера. По выражению его лица было видно, что он пытается уловить связь между вопросом о дежурстве, сообщением о приезде американца и только что увиденным.
Иннокентьич захватил инициативу:
- Из Америки или нет, не знаю точно, но откуда-то оттуда. - Иннокентьич покосился на Галочку: каково впечатление? Впечатление равнялось пулю. Тогда вахтер выдал свой основной козырь.- Серега мне так и сказал: «Смотри, Иннокентьич, всех, кто будет им интересоваться, бери на заметку, или где его с кем увидишь, сразу мне сообщай». И телефон свой оставил. - Иннокентьич назвал номер телефона.
- Так это же гостиничный телефон, - усмехнулся Василий.
- Конечно, я потому и помню, в 805 номере этот телефон, А ты что ж думал, Серега свой рабочий телефон даст?
- Какой Серега-то, я что-то не пойму?
- Кизерев, какой-какой! Худой такой, длинный, как кризис, кагэбэшник!
- А-а-а!
- У них все секретно! Серега хоть и лейтенант, но не дурак, он гостиничный телефон дал. – Произнося это, Иннокентьич поднял указательный палец вверх и покосился через плечо - как там Галочка?

Галочка не слушала. Она, наклонившись, разбирала пакеты с поступившей почтой, и ее шикарная грудь примерно пятого размера... Ах-ах-ах! Глаза Иннокентьича вспыхнули огнями не так давно - по его мнению - ушедшей молодости.

Василий перехватил его взгляд, чуть придвинулся, за плечо повернул к себе и полушепотом произнес:
- А доллары у него есть? Говорят, за доллары все купить можно, - при этом Василий многозначительно скосил глаза в сторону Галочки.
- А шут его знает! Производить обыск мне не поручали. Но, наверное, есть, коли капиталист. А может и не доллары, а марки, или еще чего-нибудь такое. У Маргариты надо спросить...
- Так, значит, он у Маргариты остановился,- врастяжку произнес Василий. - А вот и она сама за кроссвордиком идет, сейчас все узнаем.
От двери пассажирского лифта, покачиваясь на коротких полных ножках и оттого напоминая походкой зажиревшую утку, подходила Маргарита.
- Здравствуй, Галочка!— сказала она, остановившись рядом с ними. – Что там нам привезли? Дай-ка мне и «Недельку», кроссвордик сегодня поотгадываем! - Маргарита повернулась к старикам. - И чего ты этих старых кобелей здесь приваживаешь! Гони их отсюда, а то молодым-то и встать негде, так и замуж не выйдешь!
Василий, жестикулируя, ехидно зашипел:
- А ты что  ж думаешь, что если она меня отсюда прогонит, то я к тебе на восьмой этаж побегу?!
- От тебя, от старика, какой прок - одного песка столько натрясешь, что убирать устанешь! - Маргарита, зажав рот ладошкой, прыснула, довольная своей шуткой.
Галочка с безразличным видом положила на прилавок «Недельку» и стала вскрывать оставшиеся неразобранными пакеты.
- Ладно вам, пошутили и будя!- с напускной строгостью сказал Василий. - Ты мне, Маргарита, вот на какой вопрос ответь. Тебе твой новый жилец на чай нашу деньгу бросил или какую-нибудь там иностранную?
- Это который из 804?
- Так он  в 804 остановился?..
- Да ничего он мне еще не давал. Он еще и не выходил из номера. А он что, иностранец, что ли? А по фамилии будто хохол. Бровко у него фамилия...
- Иннокентьич говорит, что иностранец. Иннокентьич, слышь? А ты не врешь? Будь он иностранец, он бы сразу на чай дал.

Иннокентьич, все это время следивший за Галочкой, с неудовольствием оторвался от предмета созерцания:
- Да не-е, точно! Серега врать не будет...
- Маргарита, - сказал Василий, - ты мне потом скажи, чем он с тобой расплачивается, ну, то есть, деньги у него какие.

ХАРВЕЙ.

В 18-29 Харвей вышел из гостиницы. Увидев на стоянке белый «Москвич»-фургон, подошел к нему. В автомобиле на месте водителя сидел лейтенант Кизерев. Он, приветливо улыбнувшись, открыл дверцу.
- Мы вдвоем поедем? - спросил Харвей, усаживаясь.
- Остальные давно па месте, - ответил Кизерев, указывая на будку сзади. Он включил зажигание. Автомобиль резко взял с места. - Вы, коллега, зря надели белую рубашку, - сказал он, выруливая со стоянки и вписываясь в общий поток движения. - Через двадцать минут пребывания на наших улицах ее воротничок необратимо почернеет, и так... вообще... люди в белых рубашках с галстуком привлекают большее внимание, чем ханыги...
- Да что вы говорите? - искренне удивился Харвей.
Кизерев утвердительно кивнул.
- Лучше бы вы надели мятый пиджак и отпустили трехдневную  щетину, тогда сливаемость была бы полная. Кстати, что вы курите?
Харвей достал из кармана пачку «Кэмэл» и показал ее Кизереву. Тот взял пачку и положил себе во внутренний карман, затем открыл бардачок, достал пачку «Астры» и протянул ее Харвею.
- У нас курят это. Еще курят «Беломор» и одесско-Болгарские  сигареты типа «Аэрофлот». Но лучше «Астру» или  «Беломор», и только бийского производства, никаких других, у пас так принято.
Харвей сказал: «О-о!» и  понюхал пачку. Кизерев снисходительно усмехнулся:
- Это еще ничего, а остальное - термояд. И вот еще, вы как владеете нашим языком?
- В совершенство, включая сленговые и идиоматические выражения.
- Неплохо, неплохо... Тогда вам будет совсем легко. Слэнг в Сибири очень распространен.
Они повернули налево и поехали по тенистой, укутанной тополиным пухом улице.
- Ленинский проспект, - сказал Кизерев. - Центральный проспект города.

ДНЕВНОЕ СОВЕЩАНИЕ. ЛЕЙТЕНАНТ КИЗЕРЕВ.

На совещании генерал-майор Федорцов и другие чины из старшего офицерского состава встретили Харвея Уильяма Маклея приветливо, и вообще, совещание прошло в благожелательной атмосфере. Генерал Федорцов прямо сказал, что чинить препятствия или как-то ограничивать поле деятельности представителю Интерпола никто не будет, наоборот, он призвал оказывать всяческое содействие иностранному коллеге; доступ к материалам дела открытый, так что осталось лишь пожелать успехов на советской земле.

Затем встал курирующий город полковник из краевого управления и сообщил, что товарищу Харвею Маклею временно выданы документы на имя Бровко Бориса Эдуардовича, что соответствующей легендой, если понадобится, Харвея снабдят, также выдано временное удостоверение работника органов КГБ, за Харвеем сохранено звание майора, личное оружие зарегистрировано и так далее, и тому подобное. Можно сказать, Харвей Вильям Маклей стал вполне советским гражданином, и для пущей конспирации будет получать переводимое «оттуда» причитающееся ему жалование в советских рублях.

После полковника выступил товарищ в штатском, который сказал, что органами КГБ товарищу сыщику придан в помощь, а также в качестве прикрытия, лейтенант Кизерев Сергей Петрович. В свою очередь, товарищу Кизереву в помощь предоставлена группа офицеров в количестве двух человек. Также лейтенанту Кизереву вменяется в обязанность ознакомить зарубежного товарища с законами и обычаями страны с учетом специфики города Барнаула как города сибирского и во многом самобытного.

В заключение Харвею был представлен младший лейтенант Григорьев Игорь Всеволодович, тот самый лейтенант, который занимался делом исчезновения гражданина  США Джона Уилла Пойнтера.

Совещание закончилось в 19-30. Харвей, лейтенант Кизерев и неотлучные двое в штатском, попрощавшись с коллегами, сели в тот же «Москвич»-фургон и поехали в гостиницу. По дороге Кизерев и эти двое занялись решением то ли личных, то ли государственных дел, останавливая машину и надолго куда-то уходя. Сначала Харвею было решительно все равно, чем занимаются его сопровождающие, но через полтора часа обострившееся чувство голода заявило о себе безостановочным бурчанием в животе. И тут Харвей оказался в конфузной ситуации: лейтенант в который раз куда-то ушел, а как зовут этих двоих, Харвей не знал. Кизерев называл их просто - товарищи офицеры; они Кизерева никак не называли, и взаимоотношения между ними тремя носили ни на что не похожий характер. Кизерев был лейтенантом. В каком звании были товарищи офицеры, если они подчинялись ему, но для младших лейтенантов выглядели несколько старовато? Этот вопрос несомненно представлял огромный интерес, и потому всецело завладел Харвеевским вниманием и отвлек от проблем пищеварения.

Подъехали к гостинице. Все вышли из автомобиля и дружно направились к двери с надписью «Ресторан». Кизерев легким движением руки убрал с дороги заградившего было путь швейцара. По лестнице поднялись на второй этаж. Зал тонул в прокуренном полумраке, музыканты играли, свободных мест не наблюдалось.

Из-за столика возле лестницы поднялась миловидная женщина и преградила им дорогу.
- Мест нет, ребятки, мест нет. Ресторан закрывает¬ся. Василий! - крикнула она растерявшемуся швейцару, охранявшему входную дверь па первом этаже. – Вешай табличку, никого не пускай.
Швейцар, профессионально огрызаясь, закрыл ресторанную дверь на стальную скобу.
- Нету местов - завопил он. - Пущать не буду, нету мостов!
- Мест нет, ребятки, вам же говорят! - пытаясь вытеснить гостей из зала на лестницу, повторяла, чванливо кривя  губки, симпатичная на вид женщина.

Харвей растерялся, не зная, уходить или нет. Он посмотрел на кагэбэшников. Те уходить не собирались и по-хозяйски осматривали зал ресторана.
- Дамочка, не хами, - сказал Кизерев.
- Какая я тебе дамочка!..
- Не дамочка, так дочка,- оборвал ее Кизерев.
- Какая я тебе дамочка! - завозмущалась, переходя на «ты», уж больно симпатичная на вид женщина. - Какая я тебе дочка, сынок?!
Лейтенант Кизерев сначала побледнел, потом сделался пунцовым:
- Ты что, деточка? Хамишь?
- Милиция! -  закричала деточка с чувством собственного цепного превосходства. – Милиция! Тут хулиганы хулиганят!
- Кто она такая? - спросил Харвей у одного из товарищей офицеров офицеров.
- Мафия, - ответил тот и подмигнул. - Завзалом. У нас в стране есть один всесильный синдикат, общепит называется. Ваши синдикаты создают различные притоны и игорные дома, а наш организовывает всевозможные тресты ресторанов и столовых. Так вот, она, - он кивнул  на  женщину, - человек оттуда.
- Слушай, подружка, - втолковывал тем временем лейтенант Кизерев дамочке, - ты через минуту будешь обо всем происшедшем жалеть и целовать пыль на моих туфлях.
-  Милиция!!! - настойчиво взывала завзалом.

«Интересно, кто кого: КГБ или трест работников общепита?» - подумал Харвей. За всю свою пресыщенную опасностями жизнь агент Интерпола не встречал подобного отношения к клиентам. Мафия и та - сначала выкачивала денежки...

За ближайшими столиками на шум стали оборачиваться. К ним через зал уже стягивались официанты.
- Мили-и-иция!!! - надрывалась завзалом.
Харвей взял Кизерева за локоть и сказал по-английски:
- Коллега, дайте ей денег или предъявите документы. Зачем с мафией связываться?
- Жирная будет! - ответил Кизерев тоже по-английски. - А документы мы с собой и не брали, они в номере остались. Твое удостоверение с тобой? Предъяви, только в руки не давай.

Их уже окружили официанты, подвыпившие друзья официантов и просто пьяные посетители. Офицеры и Кизерев встали друг к другу спиной, готовясь к бою; отступать они не собирались. Вот уже кто-то замахнулся на Кизерева.

Харвей предъявил новенькое удостоверение взвизгивающей завзалом. Та с лязгом закрыла украшенный золотыми коронками рот, тупо поглядела в красную книжицу, а потом громко сказала:
- Кэ-гэ-бэ!

Мгновенно наступила тишина! Музыканты, оборвав песню, куда-то засобирались, унося дорогостоящие несоветские инструменты. Лишь какой-то подвыпивший, экстремистски настроенный типчик пробивался сквозь толпу к Кизереву, вскрикивая:
- Дайте-ка, я ему по очкам!.. А вот по очкам как я ему сейчас!.. Да пустите же!..
- Тихо ты! - цыкнули  на него. - КГБ.
- Где?.. Не пиз... - он замолк на полуслове, озираясь пьяными, круглыми, как бильярдные шары, глазами, а поняв, кто здесь КГБ, сразу уменьшился ростом и побежал на подкашивающихся ногах в глубину зала.
- Взять! - рявкнул Кизерев стальным голосом.
Двое официантов настигли убегавшего, подхватили под руки и доставили пред гневны очи товарища лейтенанта.
- Смиррна-а! - опять рявкнул Кизерев.
Все подтянулись. Где-то звякнул разбившийся фужер.
- Оставаться на своих местах! Ты, ты и ты, - указал он пальцем на особо наседавших на него минуту назад слуг красивой жизни, - сынки!
Сынки пали на колени и хором сказали:
- Пощади!
- Я вас пощажу! Но не сразу, а постепенно! А пока... - голос Кизерева заиграл гневными обертонами, три бутылки «белой», три шампанских, один коньяк, шесть салатов, шесть горячих и еще чего-нибудь на ваше усмотрение... - он пошевелил пальцами, смерил глазами завзалом, - ...и одну шоколадку, все в 805-й номер. Там рассчитаемся.

«Ого! - подумал Харвей. - Свирепый народ в Сибири живет. Видимо, добродушие и мягкотелость не способствуют выживанию в суровых климатических условиях».
А лейтенант Кизерев продолжал бушевать:
- Где милиция? - орал он на осунувшуюся  и поблекшую завзалом. - Где милиция? Ты же вызывала милицию! Зови еще!
- Милиция, - позвала та неуверенно.

Снизу по лестнице не торопясь поднимался наряд из двух милиционеров и с ними шесть женщин с красными повязками на рукавах.
- В чем дело? - надменно спросил подошедший первым сержант, явно красуясь перед дружинницами.
- КГБ, - сказал  Кизерев, указывая на  Харвея, все еще державшего в руке удостоверение.
- КГБ, - передал заклинание сержант подходящему сзади младшему лейтенанту, видимо, старшему патруля.
Тот поглядел на Харвея:
- Я вас слушаю.

Кизерев вытащил за воротник пьяного экстремиста и центр круга и, отчаянно наглея, скомандовал:
- Этого убрать! Дружок лишнего перебрал. Сдайте в трезвяк. Его судьбу я завтра прослежу особо.
Младший лейтенант вопросительно посмотрел на Харвея. Харвей кивнул. Дружинницы подхватили пьяного и повели к выходу. Пьяный безвольно мотал поникшей головой.
Кизерев еще что-то сказал официантам, называя их то сынками, то мальчиками, и обратился к Харвею:
- Ну что, идем в номер? Праздник испорчен.
- Может быть, мы все-таки поужинаем? – спросил Харвей; последний раз он обедал  в самолете Москва-Барнаул.
- Да в номер сейчас все принесут. Впрочем, если тебе правится эта публика, можешь оставаться. Мы будем у себя. Не задерживайся.
Они образцово-дружно засмеялись и пошли вниз по лестнице. Швейцар, отдавая честь, встал во фрунт. Неизвестно как просачивающиеся в вестибюль девицы, красящие губы у зеркальной стены, блестели на них глазами. Кизерев обернулся, снял очки, прищурившись, Посмотрел на завзалом:
- Дочка, после смены зайдешь ко мне на минутку.
Та растерянно, как кукла, заулыбалась; ее изничтоженная деловая чопорность сделала последнюю гримасу и пала к худым ногам лейтенанта.

«А Кизерев-то каков!— подумал Харвей. - Опасно блефует». Он проводил глазами уходящих кагэбэшников.
- Я бы хотел поужинать. У вас здесь есть отдельный кабинет? - спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Завзалом встрепенулась.
- Леша, проводи товарища в банкетный зал. Я пойду, закажу спецужин. - Она повелительным жестом уничтожила официанта, кокетливо улыбнулась Харвею и заскользила куда-то, на ходу восстанавливая властную грациозность.
Принесенный ужин смотрелся неплохо. Харвей быстро авторучкой провел экспресс-анализ на яды. Отравить его никто не собирался, и ужин стал поглощаться. Харвей очень хотел есть. Очень. Поэтому все его мысли в данный момент сводились только к еде. Никаких дел! Бифштекс, бифштекс и еще раз лангет. Увлекшись едой, он как-то выпустил из виду официанта.
Тот стоял бледный. Неизвестно, за что он принял тривиальный химанализ пищи.
Харвей взглянул на него исподлобья. Официант, позеленев, залепетал:
- Если по номенклатуре что и не доложили - это повар, это не я. Это он и только он. Я только ношу... - Он запутался. - Не в том смысле, что домой, а для гостей... - Он замолчал, растерянно соображая, что чем больше говорит, тем двусмысленнее его слова, тем боль¬ше путаницы. Наконец, с видом, по которому легко можно было догадаться, что мысль обрела четкую формулировку, он, робея, сказал: - Я мяса не ем. Я - вегетарианец. Не вериге? Спросите у бармена, он видел. Харвею надоел этот треп, и он чисто по-кизеревски сказал:
- Сынок, - он сделал паузу, промокнул губы салфеткой, - отдыхай.
Официант, зажмурившись, кивнул и выскочил за дверь.

Харвей доел, допил, оставив на столе точно по счету, покинул ресторан  без происшествии.
Придя в номер, он раскинулся на кровати. Предстояло тщательно переварить пищу, пережевать огромное количество информации, впечатлений и прочего, полученного за день, а также обсосать одну идею. Харвей попытался сосредоточиться, по не смог. За стеной, в но¬мере лейтенанта Кизерева, шумела гулянка. Кто-то вскрикивал:
- Кого ждем?! Кого ждем, мужики?!
Другой голос увещевал:
- Да ладно, садись, так обойдемся, что ты суетишься?
Голос самого лейтенанта, видимо, звонившего по телефону, перекрывал всех:
- Понимаешь, тут агент Интерпола... Мужского... Не-е, я серьезно... Надо помочь товарищу... Да серьезно, тебе говорю, агент Интерпола!.. Дело большой служебной важности!..
- Тихо ты! - прикрикнули на него.
- ...Да... Так что  рано не жди... И поздно не жди... Какая пьянка?! Что ты слышишь?.. Я на службе... Задание очень серьезное... Сегодня ночью будем выслеживать и брать... Ага, ага... Ну и что, что пьяный приду?.. Я тебе говорю - задание!..
Харвей пытался не слушать, но пронзительный голос лейтенанта Кизерева лез в уши:
- Я не потерплю, говорил он кому-то, - чтобы мной, офицером КГБ, понукали, как каким-то военным дирижером!..
Потом дзянькнула гитара, и дружный хор грянул:

Я обидел его,
Я сказал: Капитан,
Никогда ты не будешь
Мойо-о-ром!..

Вдруг зазвенел телефон. Харвей нехотя встал, дотянулся до тумбочки и снял трубку.
- Восемьсот четвертый, - сказал он.
- Говорит восемьсот пятый. Как связь? - Это был лейтенант Кизерев.- У нас все готово.  Мы ждем. - В трубку ворвались возбужденные голоса и звуки застолья - Надо отмстить приезд!  Зачем скучать?
- Я не скучаю...
- Мы тоже народ веселый...
- Я уже заметил.
- Что? - переспросил Кизерев.
- Я уже  заметил, что вы парод веселый, - повторил Харвей громче. - Я спать лег. Мне некогда. Отдохнуть надо.
- Может, все-таки, к нам, на зупырек? Надо отметить приезд.
- А вы уверены, что телефоны не прослушиваются? - спросил Харвей.
- Да бросьте, коллега, - голос лейтенанта был по-пьяному развязан. - Кому это надо?! По ночам... Сейчас цыпанек позовем, а?..
- Вот-вот, уже ночь. Я хочу спать и не могу с этим не смириться.
-Он, наверное, хронический, - сказал Кизерев ко¬му-то не в трубку. - Один пьет мужик...
Харвей положил трубку, вытянулся на кровати и сам себе скомандовал:
- Отдыхай, сынок!..