Барнаул - Столица Мира гл. 2

Барнаул - Столица Мира

Глава 2. НОЧЬ С ПОНЕДЕЛЬНИКА НА ВТОРНИК

АНДРЕЕВ АЛЕКСАНДР ГЕРБЕРТОВИЧ.

Милицейский «Газик», лязгая железом на ухабах, колесил по каким-то закоулкам, обследовал каждую подворотню, рыскал по засыпающему городу в поисках добычи.

«Не повезло мне сегодня», - подумал Курт  и попытался задремать. Ему, Андрееву Александру Гербертовичу, как считал он  сам, сказочно везло с первой минуты рождения. Сказочно в том смысле, что был он третьим сыном, а как известно из сказок, именно третьему сыну, несмотря на то, что он  «урожденный дурак», дается клад. Клад в виде денег он, конечно, не получил, не те были времена на дворе - коньки-горбунки вымерли, жар-птицы остались только в зоопарках, да и то в таком виде, что их от обыкновенного петуха не отличишь, а щук-волшебниц канализационными стоками потравили; но зато он получил, не стукнув пальцем о палец, авторитет своих грозных братьев. Будучи всего-навсего третьеклассником, он, на зависть сверстникам, мог спокойно, открыв дверь пинком, зайти в школьный туалет, где курили десятиклассники, и те почтительно расступались перед ним и давали  ему по первому требованию сигареты и мелочь на пончики. Дожив до 13 лет, он стал пользоваться еще и другой привилегий, доставшейся ему незаслуженно, - в этом возрасте Александр Гербертович - в то время носивший кличку Куренок - посещал общедоступных девочек, тех, которыми пользовался его средний брат и, естественно, не смотря на салажий возраст, ему не могли отказать.

Второй раз Александру Гербертовичу повезло за месяц до его 14-летия. Именно тогда состоялся суд над компанией с его двора, на котором он прошел лишь свидетелем. Затянись следствие всего-навсего на один месяц, сидеть бы бедному Куренку лет 6-7 в ВТКН, и неизвестно, как бы тогда дальше повернулась его судьба. В знак солидарности с друзьями, отбывшими в места не столь отдаленные, Александр Гербертович записался в школьный кружок «Юный химик» и добросовестно прозанимался в нем до окончания восьмого класса.

Получив аттестат о восьмилетнем образовании, Александр Гербертович поступает в ПТУ. Так или иначе, пройди через суды, приводы, драки, запои, он отходит от общества старых друзей, которые один за одним отбыли на валку леса, избавляется от старых привычек и повадок. В друзьях и знакомых у него теперь числились так называемые друзья детства в хорошем смысле слова.  К тому же, он  рано женится - в 19 лет. Невесте было 17, и в день свадьбы она уже шестой месяц ждала ребенка. Кстати, с женой Курту - эта кличка приклеилась к нему окончательно - тоже повезло Во-первых, она была красивая, во-вторых, жила в соседнем дворе и, естественно, знала о всех его прошлых выкрутасах, но, однако, сумела разглядеть в нем самого обыкновенного мужика, отца, работягу, не страдающего никакими комплексами  - подумаешь, иногда выпьет с друзьями. Через три месяца после свадьбы родилась дочка с огромными, как у матери, глазами, а еще через два месяца Курт загремел под «Прощание славянки» в армию.

После армии жизнь Курта текла спокойно, без резких встрясок: семья - работа, аванс - получка, выпил - закусил, купил машину - квартиру получил. Ко времени описываемых событий машину Курт уже купил, а вот с квартирой ничего пока не получалось...

«Газик» сильно тряхнуло, и Курт, не удержавшись от соблазна, въехал головой в живот сидевшему напротив сержанту. Получив по шее, он занял прежнее положение и простонал:
- Чего дерешься-то?! Я же не нарочно.
- Сиди молчи, - буркнул сержант - Скорей бы тебя доставить. Никогда из-за вас, ханыг, домой вовремя не приедешь, всегда вы, скоты, не вовремя попадаетесь.

Курт посмотрел на сидевших по бокам едва различимых в сумраке будки молчаливых дружинниц и младшего лейтенанта в дальнем углу.
- Сограждане, - не то призывая, не то умоляя, начал он. - Ну какой же я ханыга? С женой день рождения в ресторане справлял и уже ханыга. Да вы сами не гуляете, что ли? А в кучу эту я полез потому, что подумал... показалось мне, что друга моего бьют...

Машину тряхнуло, и если бы дружинницы не удержали Курта за плечи, он опять бы продавил мягкий живот сержанта до позвоночника.
- Пить меньше надо - казаться не будет! - пробасила сидящая справа дружинница.
- Да я выпил-то!.. - Курт хотел сказать сколько, но не сказал. - Да если бы это была простая милиция, я бы туда и не полез. Я же их, милиционеров, по лицам еще в детстве отличать научился! А КГБ-э-э-э!.. Я их никогда не видел.и- Курт  опустил  голову на грудь,   но тут же встрепенулся и ожил. Бабоньки! Нельзя мне в трезвяк, ну никак нельзя - на расширение мы стоим! Я стою! Ну, то есть, я на очереди. Ведь это же теперь лет  на десять отодвинут. Барышни-согражданочки, может сговоримся, а?
- Все вы так говорите! - замычала сидящая слева. - Заткнись лучше, а то я сейчас с тобой сговорюсь!

В этот момент «газик» остановился, дверь открылась, и Курт вслед за сержантом спрыгнул в освещенный полной луной двор.
Двор вытрезвителя, в котором он очутился, был знаком ему с юношеских лет. Когда-то он знал в этом дворе каждую заборную доску. Вон за тем углом бани три доски в заборе были оторваны; через дыру можно было выйти в узкую щель между забором и трансформаторной будкой и дальше - в лабиринт частных гаражей. Терять, собственно, было нечего; если и поймают, то пару раз по печени стукнут и спать отправят, ну а если не поймают...
И Курт решился. Карате его не обучали, и потому, для того, чтобы очистить дорогу от сержанта, он использовал старый, как свет, прием. Он вскинул голову, всем телом подался вперед, замычал, мотая подбородком и показывая руками, чтобы все разошлись, - он сейчас блевать будет.
Эффект самосохранения сработал безотказно, вес резко отпрыгнули в стороны, и Курт рванул...

НОЧНОЕ СОВЕЩАНИЕ.

В два часа ночи к зданию краевого УВД подъезжали легковые машины и «уазики» ПМГ. Они припарковывались, из них выходили люди и исчезали в темном проеме высоких двустворчатых дверей. Все происходило в тишине, без разговоров и обычных приветствий. Если бы случайный прохожий в этот час сумел чудом оказаться во внутреннем дворе здания, то он бы увидел, что на четвертом этаже в кабинете генерал-майора Федорцова горит яркий свет, некоторые окна распахнуты, и в них маячат темные силуэты курящих людей.

Собиралось экстренное совещание. Люди, усталые и измотанные рабочими буднями, рассаживались за длинным полированным столом, уставленным пепельницами и стаканами, парившими свежезаваренным чаем. Собралось двенадцать человек. Пятеро были в форме, остальная часть приехавших - в штатском. Кто-то сидел дремал, некоторые обменивались репликами, кое-кто курил у окна.

Сотрудник главного аппарата Министерства внутренних дел Глушанин Евгений Павлович, сидевший на подоконнике, стрельнул окурком в темную яму двора, поглядел, как тот красиво рассыпался искрами внизу, и громко, через весь кабинет, спросил Федорцова:
- Сергей  Аполлинарьевич, может, пора начинать? Кого ждем?
Федорцов окинул взглядом присутствующих, пересчитывая:
- Нет еще Кизерева. Давайте подождем его. На совещании настояло КГБ, а не мы. Я-то хотел завтра с утра, но товарищи посчитали необходимым сегодня. А Кизерев должен уже быть, должен уже...

В этот момент вошел Кизерев. Генерал кивнул ему и обратился ко всем:
- Так, товарищи офицеры, прошу рассаживаться, будем начинать.- Он подошел к своему креслу, полистал бумаги, разложил их аккуратно. - Сколько неудобств нам эти иностранцы доставляют, хоть не пускай в страну никого... Я говорил вам, что в силу необходимости нам придется довольно часто собираться? На прошлом совещании ничего не говорил? Нет? Тогда имейте это в виду. Он обвел  глазами сидящих за столом людей. - Мы должны за оставшееся до утра время принять кое-какие решения, которыми могли бы руководствоваться в дальнейшем. Я еще раз напоминаю, что случай беспрецедентный, я не хочу повторяться, поскольку вы и так в курсе дел, но не мешает напомнить, что... - генерал Федорцов замолчал, посмотрев в окно, наполненное ночной тьмой. - Опростоволосились мы с вами на весь мир, и конфуз ожидается еще больший, если какой-то агентишка Интерпола сумеет распутать идиотский ребус с исчезновением, а мы лишь прохлопаем ушами, аплодируя в качестве наблюдателей. Не может, не должен в нашей стране человек пропасть бесследно. Пусть он даже американец, пусть треклятый цереушник, один черт - он должен быть найден. Я не сомневаюсь ни в деловых качествах младшего лейтенанта Григорьева... - услышав свою фамилию, Григорьев встрепенулся и заморгал покрасневшими глазами, - ...ни в опытности московского товарища, помогавшего нам, но где-то нами что-то упущено, где-то в чем-то явный просчет. Потому, задача у нас такая... Как ни крути, а приоритет должен быть наш. А то стыдно, товарищи, и перед министерством, - генерал кивнул головой на сидевшего рядом Глушанииа, - и перед людьми, в конце концов, тоже стыдно. - Федорцов сел. - Александр Рейнгольдович, теперь вы, пожалуйста, - обратился он к сидевшему слева сухопарому человеку в сером костюме.

Гребе Александр Рейнгольдович встал, позевывая, прикрываясь ладошкой. Видно было, что сон одолевает его, привыкшего к строгому режиму.
- Я внесу небольшую ясность в дело, - начал он. – Я перед вами извиняюсь, поскольку это собрание - наша инициатива. Комитет госбезопасности решил, что дело того требует. К нашему великому стыду, развитие событий идет в очень стремительном темпе, и задаем
этот темп не мы. Сейчас лейтенант  Кизерев доложит нам о результатах только что проведенной операции, и мы, исходя из новой информации, уже как-то сможем ориентироваться в сложившейся ситуации. Вы готовы, Сергей Петрович?
Кизерев утвердительно кивнул.
- Тогда вам слово. - Гребе опустился в кресло.
Кизерев поднялся, поправил очки, посмотрел в потолок.
- В общем, суть прошедшей операции: предварительная проверка агента на его слабые  и сильные стороны, выявление скрытых качеств его как человека и как разведчика. Операция состояла из трех частей.

Первая часть. В ресторане «Барнаул» нами была использована сложившаяся там школа обслуживания клиентов и, исходя из нее, спровоцирована скандальная ситуация, близкая к реальной: - конфликт между нами, как обычными посетителями, и завзалом. С некоторым риском для нас, в скандал ввязался почти весь ресторан, то бишь, я хочу сказать, что проколов с инсценировкой не было, коли посетители все приняли за чистую монету. Харвей Маклей в конфликте занял позицию примиренческую и на обострение не пошел.

Далее, во второй части, мы оставили его одного. Из невразумительных показаний официанта мы поняли следующее: Харвей провел химанализ пищи на предмет наличия отравляющих веществ, то есть, в своем дружелюбие нам его убедить не удалось.
Третья часть операции, надо сказать честно, полностью провалилась. Нами была инсценирована попойка в 805-ом  номере. На приглашение принять в ней участие Харвей ответил отказом.
- На  девочек намекали?— спросил какой-то пожилой майор.
- Намекали. Реакция отрицательная. И еще. Во время разговора Харвей интересовался, прослушиваются ли телефоны. Я пытался его разубедить... вот... и не могу точно сказать, удалось мне это или пет.
- А вы уверены, товарищ лейтенант, что пока мы здесь сидим, он спит в номере? - спросил тот же майор.
- В гостинице остались двое наших и Иннокентьич. Если что - мы бы уже знали. Глаз с него не спускают.
- Так  и продолжайте, в том же духе. Не вздумайте даже на секунду потерять его из вида,- сказал Александр Рейнгольдович.
- Еще есть вопросы к товарищу Кизереву? - поинтересовался  у присутствующих генерал-майор Федорцов.

Лейтенант Кизерев покраснел, как маков цвет.
- Пусть садится, - сказал Глушанин, развалясь в кресле и закидывая ногу на ногу. - Мне все ясно, дело серьезное, а ситуация, так сказать, глупейшая. Свалилось же это исчезновение на нашу страну! И обидно мне, что гнуснейшая эта история произошла в городе, в котором я, так сказать, прожил полжизни. А остальным я хотел бы напомнить, так, для справки, что народные деньги задарма проедать нам никто не позволит. Отсюда вывод: или мы, или... - он замолчал, обвел всех глазами, - ...или Интер¬пол. Но тогда нас, родные мои, переведут в область других профессий и других, так сказать, званий... Теперь... Надо еще раз проверить всех без исключения людей, проходивших по делу. Интерпол - организация подкаблучная ЦРУ. Возможно, что мы имеем где-то здесь, под носом, хорошо скрытого резидента. Я повторно - все возможно. Кстати! По делу проходил некий физик-теоретик Муравьев. Над чем он работает?  В какой области? Его работа имеет отношение к обороне?

Младший лейтенант Григорьев встал, одернул китель.
- Значит так. Муравьев Александр Юрьевич в данный момент является аспирантом АПИ. Тема научной работы - дефекты в металлах. Тема официально открытая, но... - Григорьев замялся, - ...я хочу сказать, что при желании любую тему можно к обороне отнести.
- Что значит можно? - возмущенно спросил Глушанин. - Только так и надо делать.  И я прошу точнее: закрытая тема или  нет?
- Это очень трудный вопрос. На данной стадии пока не закрытая. Не знаю, как  в дальнейшем.
- Ну-ну. - Усы Евгения Павловича ощетинились, глаза округлились и заблестели сатанинской властью. - Я жду от вас обстоятельного ответа. Подумайте сами, товарищ младший лейтенант: вы расследуете дело, в котором главное действующее лицо - агент ЦРУ Джон Пойнтер, имевший контакты с нашим советским физиком. Вас это не настораживает?  У нас в Москве все Министерство внутренних дел насторожилось, а вы сохраняете спокойствие утопленника! Что их свело? Что объединило?

Григорьев молчал, насупившись.
— Але, дядя, так сказать, ку-ку! Я с кем разговариваю? Я не слышу, в чем проблема? - возмутился Глушанин.
За Григорьева вступился лейтенант Кизерев.
- Я Муравьева хорошо знаю. Мы с ним одноклассники. Он, конечно, мыслит специфически, но на заговор не пойдет.
Глушанин сбросил пар, остывая:
- Может быть, Муравьев и ни причем. Очень даже может быть. Но ведь, так сказать, надо знать наверняка.
- Мы в КГБ знаем наверняка. Он сам приходил к нам и сдавал изъятую из печати литературу.

Евгений Павлович махнул досадливо рукой.
- Оставим физика... Тут еще... он поводил ногтем в своей бумажке. - По делу проходил рокер. А что это означает? Не знаете? Это означает, что в нашем тылу действует целая пятая колонна! И, кстати,.. - Глушанин вновь погрузился взглядом в бумажку. - Вот, нашел. Кто  мне объяснит, что это за такое: «Барнаул - столица мира»? Что за нелепый лозунг? Или это призыв? Пароль?! Москва у нас столица, и необходимо прекратить такую наглючую самодеятельность на местах! - Глушанин грохнул кулаком по столу. - Теперь о самом иптерполовском агенте. Смешно было бы думать, будто к нам пришлют необстрелянного пацана. Его агентурная кличка - Меткий глаз, имейте это в виду. Опять же - кстати! Кто знает, почему за Джоном Пойнтером ходило прозвище Железная пятка? Он что, каратист?

Все неопределенно пожали плечами.
- Вот  видите, сколько неясных моментов.- Глушанин Евгений  Павлович, успокаиваясь, отхлебнул из стакана остывший чай, поморщился. - Ваша ошибка при первом |рассмотрении дела была в чем? В том, что рассматривали его вы как чисто, так сказать, уголовное. И все. Потому-то до сих пор нет никаких результатов. Но не забывайте об ответственности перед государством; промахов нам не простят ни дома, ни на Западе. - Он сел.
Народ облегченно вздохнул, закурил, зазвенел ложечками в стаканах.
- Я предлагаю следующее, - встал полковник, курирующий город. - За прошедший год многое успело утрястись, подзабыться; люди, проходившие по делу, расхолодились. Пусть  их встряхнет  Харвей. А мы, наблюдая действия общающихся сторон со стороны, всегда успеем вовремя сделать упреждающий ход, то есть, на чужих плечах въехать в рай.

Пожилой майор вдавил окурок в пепельницу.
- Мне думается, - сказал он, наморщив лоб, - особо навязчиво следить за действиями Харвея не стоит. Это его пасторожит и  свяжет в инициативе. Если сделать наоборот? Лейтенант Кизерев будет играть роль «козла отпущения» лезть на глаза, сидеть по-дилетантски на «хвосте. Усыпите его бдительность, Сергей Петрович. Пейте с ним пиво или что-то в этом роде придумайте... И параллельно вести второе, глубоко скрытое наблюдение, которое Харвей не увидит, поскольку на глазах у него будет сидеть Кизерев. Пусть Харвей избавляется от Кизерева-хвоста, а вы, товарищ лейтенант, не особенно с профессионализмом, поддавайтесь иногда коллеге, только чтобы он ничего не заподозрил.
Гребе Александр Рейнгольдович из КГБ улыбнулся:
- Я предлагаю проявить э-э-э... и глубже проникнуть... В общем, не мешало бы провести осмотр его вещей. Возможно, мы найдем что-нибудь, какие-нибудь нити нащупаем, которые выведут нас на местных резидентов ЦРУ.

Глушанин с удивлением посмотрел на Гребе, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Гребе опередил его и с пафосом, достойным лучшего применения, заявил:
- И еще я  предлагаю... - он посмотрел на Евгения Павловича, - установить подслушивающую аппаратуру!
- Бардак! - тихо сказал Глушанин. - Бардак!!! - заорал он. - Вы что, ничего этого еще не сделали?! Але, мужики, так сказать, ку-ку! Вы о чем думаете? Кровопийцы казенные! Вурдалаки сыска! Шпана в погонах! У-у-у! - Он обхватил голову руками и откинулся на спинку кресла.

Вскочил Федорцов.
- Я понял. Ясно. Значит так. Завтра же: аппаратуру в номер - раз, протрясти нее его ножички  - два, и три - это... - он повернулся к Глушанину, - этого, я думаю, больше но повторится. Ну Евгений Павлович, ну ведь неплохие мужики у нас, а? Вон сколько понапридумали. Я сам грешным делом чуть не обвинил их в творческом застое. Ну Евгений Павлович...
- Что вы в нем понимаете, в застое, - сказал устало Глушанин. - Закрывайте: свой синклит, трубите отбой. Умотался я с вами сегодня, спать хочу.
- Тогда заканчиваем совещание, - сказал Федорцов, вытирая  вспотевший лоб рукавом кителя. - Спокойной ночи, товарищи.
Все с шумом поднялись из-за стола, туша окурки в пепельницах и допивая остывший чай.