Отчим

       Серой застиранной простынёй повисло над окном небо. Сосулька, сорвавшись с крыши, полетела вниз в пучину обмелевшего снега, как ледяная птица за порцией холода. Вечер разжал розовый кулачок, из которого выкатился серебряный круг  и исчез в серой мути весеннего неба. «Что-то мамы долго нет с работы»,- подумала я, оторвав взгляд от окна. Будто читая мои мысли, дверь простужено проскрипела и на пороге появилась мама, но не одна, а с мужчиной. Он был высок, статен с серо-зелёными улыбающимися глазами, пухлыми чувственными губами и волевым подбородком. Он поглядел мимо меня, обшаривая взглядом квартиру, будто ища в ней спрятанные драгоценности.
- Дочь, знакомься, это Виталий Алексеевич,- бодро сказала мама, кинув в его сторону улыбку.
- Ну что ты стоишь? Раздевайся, проходи,- сказала она, обращаясь к мужчине и, сняв пальто, направилась на кухню.
Я почувствовала исходящий от него холод и, поёжившись, тихо промямлила:
- Меня зовут Лена. Мама наверно вам сказала, что я в этом году оканчиваю школу и уезжаю учиться.
- Леночка, если не секрет, какую ты профессию выбрала?- спросил он, окинув меня оценивающим взглядом.
- Я вас наверно не удивлю, если скажу, что решила стать бухгалтером, как мама,- сказала я.
- Какая прелесть!- воскликнул он, сощурив лукавые глаза.
Я не поняла, что он имел ввиду, то ли мой выбор стать бухгалтером, то ли мою грудь, за которую он то и дело цеплялся глазами.
- Идите ужинать!- крикнула из кухни мама.
Виталий Алексеевич взял мою руку и поцеловал. Я, смутившись, отдёрнула руку и потупила глаза. Мама вышла из кухни и, облив нас счастьем, что переполняло её, весело произнесла:
- Да идите же, а то ужин стынет.
Мы покорно вышли из комнаты и, окунувшись в запах свежих жареных котлет, сели за стол.
              На столе стояла бутылка красного вина, салат из свежих помидор и огурцов, заправленный луком, перцем и растительным маслом, тарелка с тонко нарезанной копчёной колбаской и сыром. Виталий Алексеевич стал открывать бутылку. Мама, подав тарелки с картофельным пюре, политым соусом, с кокетливо прижавшейся к нему котлетой, поставила на середину стола хлебницу с нарезанным хлебом, и присоединилась к нам. Виталий Алексеевич, разлив по бокалам вино, торжественно произнёс:
- Я поднимаю этот бокал за вас, дорогие дамы, за счастье в этом доме, за эту чудесную встречу.
Чокаясь, отчаянно хрустально зазвенели бокалы.
- Виталий Алексеевич будет жить у нас. Теперь, дочка, он член нашей семьи,- оторвавшись от еды, сказала мама, с нежностью поглядев на Виталия Алексеевича.
- Лена, мы завтра идём с твоей мамой расписываться. Я думаю, ты будешь не против моей скромной персоны, которая тебя будет поддерживать и помогать материально,- сказал он, не глядя на меня, будто он не со мной разговаривал, а с пузатой набычившейся бутылкой, в которой лёгкое безумие слегка колыхнулось, когда его взяли за горло, чтобы перелить в опустевшие бокалы.
- Леночке не наливай,- строго сказала мама, убирая со стола мой бокал.
- Нет, так нет,- равнодушно сказал он, и подмигнул мне, искупав в зелени глаз моё разочарование.
           Собрав с неба серые простыни облаков, ветер аккуратно  положил их на зеркало реки, собираясь гладить. Вечер, вылакав из чашки заката багрово оранжевый свет, погрузил город во тьму. У дорог зажглись фонари, разбавляя темноту слепящим светом. На каменных ветвях серых пятиэтажек яблоки окон налились золотистым соком. Из рваного кармана темноты высыпались звезды, ярко мерцая в бездонной глубине чёрного неба. Я, перемешав в квадрате окна грусть с заплесневелым кругом луны и, доев котлету, налила себе в чашку чай. Виталий Алексеевич обнял маму за плечи и, лукаво сощурив глаза, предложил ей выпить на брудершафт. Мне стало неловко и я, быстро допив чай, вышла из кухни и направилась в свою комнату. Они даже не заметили моего ухода.
Я расстелила постель и легла, пытаясь уснуть. Виталий Алексеевич стоял у меня перед глазами ладный, красивый и я глядела на него и никак не могла выбраться из тины его зелёных глаз.«Неужели я влюбилась?»- подумала я, и отмахнулась от этой мысли как от назойливой мухи. На следующий день мама с Виталием Алексеевичем зарегистрировались. Это важное событие решили отметить в кафе. Пригласили маминых сослуживцев с мужьями и её подругу Марину Васильевну.
Мама в этот день вся светилась радостью.  Она была в лёгком бежевом платье, тонкий поясок обхватывал её тонкую, почти без выпуклостей, хрупкую фигуру, гладко зачесанные назад светлые волосы, были собраны в пучок. Она мне казалась лёгкой летающей бабочкой, проснувшейся от весеннего тепла, что вместилось в этого большого крепкого мужика. Он был в сером костюме в мелкую чёрную полоску, белой рубашке  с серым в крапинку галстуком. Тёмные волосы, зачесанные назад, то и дело спадали ему на лоб, и он небрежно поправлял их рукой. Рядом с ним она казалась ещё некрасивее, теряясь среди его броской привлекательности, но всё же она была очаровательна в своей простоте и наивности, от которой она так не избавилась. 
Мне бы радоваться, а я смотрела на неё с тайной завистью. Он ей что-то говорил, а она смеялась. Нос, нависший над коромыслом её тонких губ, чуть морщился, круглые выпуклые серые глаза, обрамлённые белёсыми ресницами, щурились, излучая искреннюю радость. Я поздравила их с законным браком, выпила бокал шампанского и ушла, сославшись на головную боль.
            Придя домой, я разрыдалась. «Зачем мне всё это!» думала я. Ревность грызла мою душу как крыса сухарь. Мама с отчимом пришли поздно. Мамин смех покатился в спальню и затих в свежести расправленной постели. Я долго сидела у телевизора, потом встала и направилась в свою комнату. Закрыв дверь, я стала раздеваться у зеркала. Я обнажила свою красивую фигуру и, расчесав длинные густые тёмные волосы, стала их наматывать на палец. «Хорошо, что я на отца похожа»,- подумала я.  Вдруг дверь тихо отворилась и ко мне крадучись как кот, охотившийся за мышью, подошёл отчим. Он нежно провёл рукой по груди, крепко поцеловал в губы, потом пристально поглядев в глаза, тихо вышел, не сказав ни слова. Он словно дразнил меня, заставляя мучиться и ревновать. Я надела пижаму, выключила свет и упала во тьму, пытаясь освободиться от тягучей и зовущей страсти.
         На следующий день, придя со школы, я увидела отчима, который сидел на диване и с улыбкой глядел на меня.
- Как дела, моя любимая девочка?- спросил он.
- Да так, ничего,- пожав плечами, ответила я и, удивлённо глядя на него, спросила:
- А вы что так рано?
- Я отпуск взял, медовый месяц всё-таки.
- А-а-а,- протянула я, и небрежно бросив взгляд в зелёную тьму его глаз, прошла в кухню.
- Ты что, обиделась?- полюбопытствовал он.
- Всё в порядке,- пробурчала я, не поворачивая головы.
Он быстро подошёл ко мне, взял на руки, осыпая поцелуями, понёс в спальню и искупал в грехе. Бог спал, когда Дьявол на верности отбивал чечётку.
- Что теперь будет? Как же мама?- спросила я, застёгивая блузку.
- Я тебя увидел и потерял голову. Ты ни с кем не сравнишься, ты лучшая на свете. Твоя мама в прошлом. Теперь только ты и я. Ты моё будущее, только потерпи немного,- сказал он, и пристально поглядел в глаза.
- А как же мама?- повторила я вопрос.
- Мама была садом, куда я мог залетать, чтобы собирать мёд с цветов её любви, а стала стеной, холодной старой стеной.
- Что теперь делать?- вздохнув, спросила я с грустью.
- Надо разрушить стену, чтобы её не было, тогда нам никто не будет мешать,- ответил он, глядя мимо меня, скрыв свои тайны в мелководье своей души.
- А как разрушить?- полушёпотом спросила я, заглянув в его глаза. Из тины его зелёных глаз показался маленький чертёнок, который тут же скрылся, утянув за собой пелену нежности, обнажив холодное пренебрежение. Его лицо стало непроницаемым с завесой скучного равнодушия.
- Сама реши, как это сделать,- сказал он, кинув в лицо усмешку, как бумагу в мусорное ведро.
          Всю неделю я ходила как больная, почти ничего не ела, ни с кем не разговаривала. Приступы ревности и душевной боли доводили меня до отчаяния. Я рыдала горько, безутешно. Я бранила этот город, за холодное равнодушие, за невыносимую тоску, за украденную беззаботность. Виталий Алексеевич окружил маму вниманием и любовью. Он часто целовал её, дарил цветы и исполнял все её желания. Мне казалось, что он нарочно был нежен с мамой, когда рядом находилась я, чтобы позлить меня. В эти минуты во мне поднималась разрушительная волна ревности. Я всё больше ненавидела мать, я и отчима ненавидела, который больше не желал меня, был ко мне безразличен, не замечая моего отчаяния и безумной любви.
         Дни замелькали как остановки из окна, ехавшего в пропасть вагона. «Вот уже и суббота», подумала я, проснувшись. Было уже светло. Я оделась, вышла из комнаты и увидела отчима. Он сидел на диване, уставившись в телевизор.
- Ну что? Ты решилась?- спросил он, ловя меня за талию, как мотылька за крылья.
- Ты что! Мама увидит!- тихонько воскликнула я.
-Да она только что пошла в магазин. Ты её боишься? Я ведь только тебя люблю, тобой дышу, жду тебя, твоих объятий. Моя любимая девочка, только ты наполняешь светом день, ты моё солнышко,- сказал он и, притянув меня к себе, искупал меня в своей страсти.
- Я так тебя люблю! Ты знаешь, я стала ненавидеть мать, это плохо?- спросила я, застегивая халат.
- А ты убей её,- твёрдо сказал он и камни его слов упали на дно моей души.
- Как убить?- спросила я.
- Не больно, ножичком, или чулочком горлышко перетяни. Не бойся. Зато потом весь мир перед нами расступится, и будем мы купаться в раю. Если любишь меня, то придумаешь, как сделать. Я тебя на руках носить буду, и беречь как редкую драгоценность,- сказал он, глядя мне в глаза, как пёс, ожидающий кусок вкусности.
- Или редкую сволочь,- бросила я.- А что, сам не можешь?
- Понимаешь, детка, я весь день на работе, а тут надо момент выбрать. Если не хочешь, значит будешь делить меня с мамой, а может мама не захочет делиться. Ты же не хочешь, что бы я ушёл?
- Нет, я умру без тебя! Я попробую.
          День, собрав слёзы апреля, ушёл. Пришёл поздний вечер, притащив с собой скуку. С неба полетел снег пушистый мягкий, забеливая серые осунувшиеся сугробы. Прокатившись по катку лужи, он белой бахромой украсил чёрные гребни вытаявшей земли. Ветер выбивал из неба снег как пыль из коврика. Тоска прошмыгнула в лабиринт моей души и плутала там, ища выхода. Вдруг тихо открылась дверь моей комнаты, и я увидела отчима, такого желанного крепкого красивого. Он подошёл к кровати бесцеремонно сбросил с меня одеяло и стал исступлённо целовать меня. Он говорил только прикосновениями. Я обнимала его страстно крепко, желая в нём остаться тоской, безысходностью, приправленной жгучим соусом любви. Потом он, откинувшись, лежал рядом со мной, глядя в белёный потолок.
- Я не хочу тебя делить с мамой,- шёпотом произнесла я.
- Ты умница. Я знал, что ты что-нибудь придумаешь,- сказал он, заглянув в ночь моих глаз.
- Ты завтра пойди за хлебом, а я всё сделаю,- сказала я.
- Вот и ладненько. Всё будет хорошо,- облегчённо вздохнув, сказал он, поднимаясь с постели и на цыпочках направился к двери.
Я встала, приняла душ и, плотно закрыв за собой дверь, легла.
- Я всё решила, всё кончится завтра,- сказала я себе и, убив сомнения, уснула.
         Выплюнув ржавчину утра, ночь тихо скрылась за горизонтом. Ветер, сдунув с неба пену облаков, поковылял по дороге, щипая мёрзлые бока обнажённой земли, присыпанные белой пудрой снежинок. Я открыла глаза. Сумерки потекли в мою душу. Дрожь заполнила нутро. Во тьме души громко голосила моя истрёпанная совесть.
- Я всё решила, всё будет хорошо, успокаивала я себя.
Я вышла из комнаты и увидела отчима. Он стоял с букетом красных роз. «Когда только он успел их купить! Не спал что ли?» подумала я. Он протянул их маме, и та повисла на нём как медаль на шее.
- Спасибо,- произнесла она, восхищённо глядя на него и, обращаясь ко мне, сказала:
- Леночка, поставь цветы в вазу, а я душ приму,- и скрылась в ванной комнате.
Отчим схватил меня за руку и небрежно потащил в комнату.
- Ты готова?- спросил он, бросая меня на диван.
- Я люблю тебя, а ты?- спросила я, целуя его, желая выпить его страсть, тьму его сладких желаний и поглядеть, что там на дне.
- Не сейчас,- строго сказал он, поднимаясь с дивана.
Я поставила в вазу цветы. На их огненных лепестках плясала моя досада.
- Виталий, порежь хлеб, сейчас будем завтракать,- сказала мама, выходя из ванны.
- Здесь хлеба только на завтрак. Придётся идти в магазин,- разочарованно произнёс Виталий Алексеевич.
Я пожарила яичницу с ветчиной и все сели за стол завтракать. Позавтракав, отчим взял пакет, деньги и, подмигнув мне, вышел. Мама стала мыть посуду. Я подошла к столу, взяла нож и крепко сжала ручку. На острие ножа блеснуло моё отчаяние. Из тьмы души пробилась жалость, её крик разорвал пелену безрассудства, страх петлёй обвил решимость и дрожью раскатился по всему телу. «Как же я без мамы? Она единственный мне родной человек! Если бы он действительно любил меня, он не сказал бы мне: «Убей», подумала я, кладя нож на стол. Мне стало легко, озарение смело с души мои чёрные помыслы, как крошки со стола.
- Девочка моя, ты всю неделю ходишь хмурая, может, случилось что?- подойдя ко мне, спросила мама.
- Я пойду, погуляю, что-то душно у нас,- сказала я и, быстро одевшись, вышла на улицу.
Улицы пропахли лёгким морозцем и весной, её чуть осязаемым ароматом набухающих почек, запахом талой земли. Вода билась в ледяных кишках ручьёв, желая пробиться и звоном убить тишину молчащих горбатых снегов. Я слушала, как под каблуками бьётся лёд, впиваясь остриями в глазницы ослепших луж. Вдруг я услышала голос соседки. Я подняла голову и увидела перед собой Зою Фёдоровну, высокую пожилую крашеную блондинку в  синей куртке, чёрной фетровой шляпе и прямой юбке ниже колен.
- Леночка, ты, куда так рано?- спросила она меня.
- У меня сейчас утренняя прогулка, для здоровья полезно, а то сижу в трёхкомнатной квартире, как в трёхлитровой банке, с плотно закрытой крышкой, вроде и места много, а тесно,- ответила я, стараясь быть спокойной.
- А я вот сейчас твоего отчима видела с расфуфыренной молодой девицей, шли под руку и смеялись, он ей что-то говорил, а она так неприлично смеялась! Ну, думаю, дай-ка поближе подойду, может, и услышу чего-нибудь. Подошла, и пошла за ними тихо так, почти не дыша. Слышу, он ей говорит: «Жёнушка моя на кладбище в гробу будет чертей обхаживать, а дочурка её в тюрьме баланду есть, так что квартирка нашей будет», а она хохочет. Так и сказал, что дочурка баланду есть будет. Вот подлец какой!- сказала она, покачав головой.
- Сволочь!- воскликнула я.
- А на людях такой обходительный, даже не подумаешь!- с негодованием произнесла соседка.
- Вы знаете, я в их отношения не лезу, ведь его выбрала мама. Спасибо вам, что открыли глаза,- стихнув, разочарованно сказала я, заглушив ярость, что как цунами, старалась накрыть меня и поглотить в своих мутных водах.
Я быстро повернула домой и, добежав до подъезда, остановилась перевести дух. «Я всё расскажу маме», решила я и, отдышавшись, потащила себя на третий этаж пятиэтажки.
- Ну, что, нагулялась?- спросила мама, с недоумением глядя как я быстро, раздеваюсь.
- Мама, я хочу тебе сказать, что я сплю с Виталием Алексеевичем. У нас всё было! Слышишь, он не любит тебя! Он никого не любит. У него есть другая женщина. Он хотел, чтобы я убила тебя, но я не могу тебя убить!-  выпалила я.
Слова, как огненные стрелы, вонзились в её беззащитную плоть. Она рукой оперлась на стену и стала сползать на пол.
- Мама, ты самая лучшая, единственная, я дрянь, подлая неблагодарная дрянь!- кричала я.
- Ты моя дочь и я люблю тебя. Доченька моя, бедненькая,- тихо сказала она и провалилась в болото печали.
- Мама, мамулечка, тебе плохо? Что болит? Я сейчас вызову «скорую»,- сказала я, лихорадочно ища мобильник.
Я вызвала скорую помощь и, ожидая, гладила руку матери и глядела в её глаза, в которых умерли её сочувствие, страдание, разочарование и боль. Мои глаза наполнились слезами, и они  текли по лицу ручьями и капали с подбородка мне на колени.
          Громко охнула дверь,  и я увидела отчима. Он подал мне пакет с булкой хлеба и батоном и, глядя в мои заплаканные глаза тихо спросил:
- Ты всё сделала, моя любимая девочка?
В глазах его блеснуло ликование.
- Да,- ответила я, купая в слезах своё горе.
- Надо бы вызвать скорую, милицию,- предложил он и чуть заметная улыбка, соскользнув с его губ, растворилась у края моего взгляда.
-Я уже вызвала, сейчас приедет,- сказала я.
В дверь постучали, и вошёл врач. Осмотрев маму, он с сочувствием сказал:
- Она мертва, похоже на сердечный приступ.
- Может она, всё же жива? Она никогда на сердце не жаловалась! Может ещё есть шанс спасти её?- будто не слыша его, спросила я.
- Нет, деточка, ваша мама мертва,- твёрдо сказал он.
- Сердечный приступ?- удивлённо спросил Виталий Алексеевич.
- К сожалению, да,- ответил врач.
- Надо же,- протянул Виталий Алексеевич, не скрывая своего разочарования.
Приехала машина, и маму увезли в морг. Диагноз подтвердился, мама умерла от сердечного приступа.
          Маму похоронили на третий день. После похорон, вымыв посуду, помыв полы и расставив всё по местам, я долго сидела в осиротевшей квартире и бездумно смотрела в пустой проём двери, в котором никогда не появиться мама. Слёзы, омывая глаза, текли в душу, и соль их выступала на моих невысказанных словах. Ко мне подошёл отчим, обнял за плечи и тихо сказал:
- Ты устала, тебе надо отдохнуть. Пойдём спать, уже поздно.
Я поглядела в темень окна и согласно кивнула головой. Дойдя до своей кровати, я упала в неё и уснула. Утром я тихо встала и пошла в спальню мамы. Отчим спокойно спал. Я наклонилась к нему и чмокнула в щёку. Он проснулся.
-  Иди ко мне, моя девочка,- улыбаясь, прошептал он, протягивая мне руки.
- Я не буду спать на вашей кровати, там не выветрился ещё запах духов моей мамы,- сказала я, и направилась в свою комнату.
Он пошёл за мной. Я стала снимать бельё, а он смотрел, не отрываясь, глазами обласкав меня с головы до пят. Я легла и он, сбросив свою одежду, как изголодавшийся зверь, бросился на меня. Я выплыла из его необузданной страсти и громко закричала:
- Ты козёл! Вонючий старый козёл!
От неожиданности он потерял дар речи и удивлённо уставился на меня. Я видела, как его глаза налились темнотой. Я махнула красной тряпкой, и бык готов был броситься на меня.
- Ты удав, страшный голодный удав! Урод с гнилым нутром! Сволочь!- визжала я, запустив ногти в его красивое гладко выбритое лицо.
- Ты что? Сдурела!- заорал он.
На его лице появились красные борозды от моих ногтей.
- Козёл поганый!- не унималась я.
- Ну, ты и дрянь!- прошипел он, и ударил меня по лицу, разбив мне губу.
Потом схватил меня за волосы и, ударив о стену, повернул к себе и ещё раз кулаком ударил в лицо. Из носа потекла кровь.
- Хватит уже, так и убить можешь,- сказала я, высвобождаясь из его рук, и стихнув, направилась в ванную комнату.
Умывшись, я быстро оделась и выскочила на улицу.
- Ты куда?- услышала я вдогонку, но вопрос отчима, повиснув на ручке двери, остался без ответа.
         Я пришла в отделение полиции и, сбиваясь, рассказала, что отчим меня избил и изнасиловал.
- Тебе сколько лет?- спросил полицейский, рассматривая мой синяк под глазом.
- Семнадцать,- ответила я.
- А мать где была?
- Маму вчера похоронили. Она умерла от сердечного приступа,- тихо произнесла я, глотая слёзы.
Он подал мне стакан воды. Я сделала глоток и поставила стакан на стол. Он поёжился и, немного помолчав, спросил:
- Кто до приступа мать довёл?
- Наверное, я. Я сказала ей, что отчим мне проходу не даёт, везде преследует, по пятам ходит. Попросила её, чтобы она его выгнала, а ей плохо стало. Скорую вызвала, но маму с того света уже вернуть не смогли,- виновато сказала я и опустила глаза.
- Какая скотина, воспользовался моментом!- с негодованием воскликнул полицейский, дал мне бумагу, ручку и предложил изложить всё в письменном виде.
Обо всём написав, я подала полицейскому лист бумаги и, умоляюще посмотрев в его глаза, попросила:
- Я боюсь идти домой, он убьёт меня. Пожалуйста, отгородите его от меня.
- Не бойся, тебя больше никто не тронет,- сказал он.
Я пошла в больницу, сняла побои, сдала анализы, и вернулась домой. Немеющей рукой я позвонила в дверь. Услышав голоса, я открыла её и увидела отчима, которого под руки вели полицейские.
- Стерва!- заорал он.
Я ликовала. «Хотел меня в тюрьму спрятать, теперь сам будешь баланду хлебать», подумала я, торжествуя, и горькая усмешка поплыла по моим губам.
Хотя отчим и не признал своей вины, его признали виновным и лишили свободы на семь лет с отбыванием срока в колонии строгого режима. Я часто вспоминала свою маму, жалела её и винила себя. Время не желало лечить мою измученную душу. Я стала жить с бабушкой, которая переехала ко мне из близ лежащего посёлка. Однажды она подошла ко мне и, грустно поглядев на меня, сказала:
- Ты не мучь себя. Всё проходит и это пройдёт.
- Бабушка, прости меня, я была плохой дочерью,- произнесла я, вглядываясь во влажную серость её грустных глаз.
- Бог простит тебя.
- Бабушка, а маме хорошо в раю?- спросила я.
- Нет ни ада, ни рая, они в душе твоей,- ответила она.
- А если душа умерла?
- Душа никогда не умирает,- сказала она.
Ветер стучал колотушкой по облезлым бокам старого дома. Он влез в мою комнату через форточку и обнял меня холодными руками. Я, поёжившись, направилась к окну, закрыла форточку и, опрокинув взгляд в темноту позднего вечера, поспешила лечь в постель, чтобы сбросить в бездну ночи свои тревоги и обрести покой.