Иеремия

… У него были длинные каштановые волосы, немного выгоревшие на солнце, и светлая кожа. Это могло показаться странным, учитывая природную смуглость жителей его веселой страны.

Мы встретились случайно, в галерее Верхних Садов, над городом, в час, когда палящий полуденный зной стал невыносимым для моей бледной, чахоточной кожи. Кажется, был май. Там я пряталась в тени, отбрасываемой на длинную скамью статуей Мадонны, когда высокий силуэт вырос рядом, заслонив собою ту часть пространства, что способен был охватить в тот момент мой дремлющий взгляд.

Уверенно протягивая человеку, сидящему слева от меня, крепкую руку, на мизинце которой сверкнуло серебряное резное кольцо, он на мгновение снял темные очки, скользнув по мне взглядом светлых глаз, в глубине которых словно пульсировал солнечный диск, и улыбнулся вдруг, открыто и беспощадно, прожигая мое ослепленное сердце острым лучом. Так, мгновенно, и определилась судьба на многие месяцы вперед.

Имя его, чудное имя, несколько раз нараспев повторил мой сосед: Иеремия. Иеремия! Все было в этом имени: и жаркое дыхание юга, и плеск лазурных волн, и католические праздники, и статуи святых, и электрические разряды смуглых рук, трепетно несущих свою Мадонну на увитых цветами носилках, и гибкие пальцы кружевниц, и закрытые ставни арабских окон, и весла, вздымающие брызги серебристых рыбьих тел…

Все было в этом имени – все и ничего; словно лопнувший мыльный пузырь, заслонивший на мгновение пространство, и небо, и солнечные искры в море, - ничего не осталось мне понятным от великой тайны, заключенной в тебе.

Чужой голос позвал меня откуда-то из небытия, из того, чего в принципе не должно быть, из долга и обязанностей, из иного порядка вещей, педантично расставленных холодной рукой где-то там, за горизонтом моря… оборвав очарование. Я ушла, не оглядываясь. Солнечный диск, пульсируя, остановился у меня за спиной.

Не помню ни твоего лица, ни одежды, ни оттенка глаз. (Возможно, они цвета светлого меда?) Но смутно чувствую тебя, ощущаю твое присутствие в своей жизни, Иеремия, даже в образе скользящей тени…

Ты останешься на земле, на своем светлом, радостном острове, затерявшемся в Средиземном море, но, невидимый, будешь долго еще преследовать меня, душной ночью на севере, летом, когда мне, немного выпившей, в очередной раз почудятся далекий шум моря и силуэты рыбачьих лодок в тусклом свете Луны…

Ты замрешь в моем сердце острым лучом – как символ вечного поиска, как призрак Далекой Гавани, куда стремятся все корабли. Ты будешь олицетворением тепла и покоя, и того, чего не было, и того ощущения, что будет потеряно еще не раз – «н е  р а з о ч а р о в а н и я». До полного и, надеюсь, скорейшего моего выздоровления. До следующего луча.