Долгая дорога домой

дорога домой.
Мелкая позёмка узкими струйками бежала через дорогу. Порывистый ветер временами гнал по земле перекати-поле. Одинокий путник с вещмешком за плечом шагал по этой, полу зимней дороге, вовсе не замечая ни снежной позёмки, ни катящегося перекати-поля. Время от времени он подымал голову и с надеждой всматривался в пустынное поле. Оно было пёстрое, как маскхалат разведчика. Местами было вспахано на зимнюю зябь, местами стояло неубранным от остатков жнивья, а большей частью, было заросшее сорной травой. В его глазах появилась грусть. Крестьянская душа не могла понять одного – как же так, что эта земля-кормилица, с, почти, метровым слоем чернозёма, была так запущена, была так неухожена?
Такими вот, грустными мыслями была занята его голова, а ноги, как в той поговорке (сапоги дорогу знают), несли его сами собой вперёд и только вперёд. Постепенно его мысли от грустного созерцания окружающего ландшафта, переключились на более приятные события.
Вспомнились последние дни перед началом войны. Они с женой, уже имевшие двух дочек, и прожившие вместе больше десяти лет, как будто, обрели второе дыхание. Ни тяжелая работа в колхозе, ни уйма дел по домашнему хозяйству не были помехой для любви. Окончив поздним вечером все дела, они уединялись на сеновале, и там уж природа брала своё. Это был как второй медовый месяц. Но не долго длилось их короткое счастье. Двадцать второго июня примчался из сельсовета посыльный, как черный вестник. А, по сути, так оно и было. Война! Война! Война с германцем, передавали из уст в уста. Старики, ещё помнившие первую империалистическую, хмуро обсуждали тяжелую новость, покуривая самосад, да пуская дым из-под прокуренных усов. Молодёжь, напичканная пропагандой, напевала, звучавшие повсеместно из репродукторов, бравурные песни. «Если завтра война, если завтра в поход…». «Три танкиста, три весёлых друга – экипаж машины боевой…», - и так далее. Но так вели себя молодые, зелёные юнцы, родившиеся и выросшие при советской власти и вскормленные её идеалами. Мужики постарше понимали, что это нешуточное дело, но, всё же, верили, что война эта не надолго, что скоро советские танки будут греметь гусеницами по мостовым немецких городов. Святая наивность.
На третий день принесли Андрею бумагу из сельского совета – явиться на призывной пункт с вещами для прохождения службы, а проще – мобилизация. Провожала его вся большая родня. Жена с дочерьми, мать (отец к тому времени уже умер), сёстры, свояки. Много парней уходило в тот день на войну из родного села. Сбор в районе, а там и областной сборный пункт. И вот уже стучат колёса вагонов, увозящие его в неизвестность. Андрей слушает их простую музыку, а сам мыслями дома: «Как они там без него? Справиться ли Поля с навалившимися проблемами без его мужской руки? Он ведь был единственный мужик в семье. Остальной контингент – бабье царство». Стучат колёса, движутся навстречу города и посёлки, сёла и хутора. До чего же красивая земля Украины. Тогда зачем это безумие, зачем эта война?
Вот уже и Днепр остался позади, а колёса всё стучат и стучат. Слухи с фронта доходили самые противоречивые. По скупым сведениям, маршем по Европе, по крайней мере, в обозримом будущем, пройти не придётся. Вскоре, навстречу стали двигаться санитарные поезда с ранеными. Это была нерадостная картина. На вопросы, как там, на фронте, в лучшем случае, ответом было молчание, а бывало, в ответ летел из уст искалеченных людей отборный мат и пожелания скорее похлебать окопной жизни.
Андрей, в силу своей крестьянской натуры, всё окружающее воспринимал хозяйским умом. Очень огорчался, когда видел брошенные поля, разбитые дома, разрушенные фермы, а таковых становилось всё больше и больше. Это говорило, что фронт уже близко, что фронт уже рядом.
Их артиллерийская часть гаубичной артиллерии выгрузилась довольно далеко от фронта. Но, всё же, отдельные, сильные разрывы глухим звуком доносились и сюда.
Заряжающий Андрей Харьковский быстро вписался в коллектив. Привыкший к тяжелому крестьянскому труду, он легче других переносил тяготы военной жизни. И первый налёт немецкой авиации воспринял без паники. Нельзя сказать, что он не боялся, что ему не было страшно. Смерти не боятся только идиоты, а нормальный человек понимает, что смерть – это неизбежность человеческого бытия, но каждый хочет пожить как можно дольше. Так воспринимал налёт и Андрей. И только прижимал к груди ладанку с изображением Матери Божьей. Это мама Анна нацепила ему перед отправкой на фронт с материнским благословением и словами: «Храни тебя, Матерь Божья». И всегда, в самые трудные моменты доставал иконку, с благоговением целовал её и произносил только три слова: «Спаси и сохрани». И спокойнее становилось на сердце, в голове возникала ясность ума, действия его становились чёткими и осмысленными. Поначалу, товарищи по батарее подшучивали над ним с его трепетной заботой о своём талисмане. «Андрей Никанорович, ты бы котелок и ложку берёг, как зеницу ока. Потеряешь – беда будет. Как воевать будешь без перловой каши?» Но это было только на первых порах. Все они были молодые несмышлёныши, едва успевшие окончить школу, воспитанные в духе атеизма. Но вскоре пришло понимание его религиозных чувств, и, проникшись уважением к этому сельскому мужику, уважительно называли его батей. Ведь он был самый старший в батарее, обременённый семьёй и уже познавший не одну житейскую мудрость. Даже командир их был молодой офицер, только перед войной окончивший офицерское училище.
Однажды, после очередного авианалёта, он подошел к заряжающему, который с невозмутимым спокойствием наводил порядок в своём нехитром хозяйстве.
-Андрей Никанорович, что хочу сказать, всё-таки, твоя Матерь Божья хранит нашу батарею. После такого налёта – и ни одной потери. Позволь подержать твою ладанку. Всё-таки, большая сила – вера.
Андрей вынул образок, а комбат с нескрываемым интересом и благоговением положил руку на образ Божьей Матери. И, о чудо, у закоренелого атеиста по лицу пробежала улыбка. Не просто улыбка, а улыбка, которой улыбаются самому дорогому человеку в жизни – матери. Некоторые бойцы, присутствовавшие при этой сцене, изумлённо смотрели на своего командира. Комбат молча отошел в сторону, не промолвив ни слова. Прошло какое-то время и к Андрею стали подходить остальные бойцы с просьбой потрогать образок.
И в горькие времена отступления почти от самой западной границы до берегов Волги, и в жестокой Сталинградской битве боевые друзья говорили Андрею: «Береги, отец, береги, Андрей Никанорович, нашу хранительницу, нашу заступницу.
Хранила она его и от всевозможных соблазнов, отводила беды. Во время отступления, ему пришлось проходить буквально в десятке километров от родного дома. Только солдат на войне может понять, что испытывает человек, который знает, что за этим бугром твой дом, твоя семья и не иметь возможности с ними повидаться. Это испытание даже для самых закалённых, со стальными нервами бывает невыносимым. В их артполку служил земляк Андрея. На марше он подошел к нему и с волнением и надеждой стал уговаривать его уйти домой. Дескать, война проиграна, в неразберихе отступления их искать никто не будет. Он заискивающе заглядывал Андрею в глаза, ища понимания и поддержки. У того сжалось сердце от огромного желания бросить всё, помчаться через поля к своему домашнему гнезду, обнять жену, дочерей, прижаться к материнской груди. Но, какой-то, внутренний голос говорил ему: «Не смей. Не делай этого, Не слушай ты этого человека. Большой грех оставить своих военных побратимов в беде».
-Нет, Захар. Не дело говоришь. Дезертирство – это самый тяжкий грех на войне.
-Как хочешь, Андрей. А я домой. Хватит – навоевался. Вот он, родной, за этой горой. Что передать твоим родным, когда увижу их?
-Ты ещё доберись домой, выживи в этой кутерьме, - и, махнув рукой земляку, пошагал дальше. Через время оглянулся назад – Захара не было видно. Как в воду глядел солдат. Слова его оказались пророчимы. Много лет спустя, вернувшись домой, он спросил свою жену, как Захар себя чувствует? В ответ услышал, что никто Захара не видел больше с тех пор, как проводили их всех вместе на фронт. И он понял – как он оказался прав. После окончания войны пришло извещение – пропал без вести. И кто знает, какая судьба случилась у дезертира. Может быть, попал в плен и погиб в каком-нибудь концлагере, а может, попал в руки к своим и был расстрелян без суда за дезертирство. Таких эпизодов случалось много за годы войны. После известного приказа верховного главнокомандующего, когда, даже попадание в плен считалось изменой Родине, с такими не церемонились. Одними словами – война собирала свои жертвы виновных и невиновных. Жестокое время – жестокие законы.
Андрея же судьба хранила и при жестоких налётах авиации в междуречье Дона и Волги, в артиллерийских дуэлях, в страшных Сталинградских боях. И, что удивительно, хранила всю их батарею. За всю войну единственная потеря – уже, когда гнали немцев на запад, при освобождении Украины, при авианалёте под Мелитополем, погиб их командир батареи. Всё-таки, война взяла свою дань и с их дружного коллектива. Андрея при том налёте легко ранило осколком в висок. И это была единственная царапина за всю войну. Это была единственная дань войне с его стороны. Поистине, чудо. Но на войне, как на войне - каких только чудес не случалось.
После Сталинградской битвы и прорыва блокады, куда только не бросала военная судьба Андрееву часть. Полк тяжелой артиллерии перевели в резерв главного командования. Донской фронт, Южный фронт, 4-й Украинский, 3-й Украинский – вот география воинского пути простого сельского мужика.
Под стать воинскому пути, соответствовали и его боевые награды: медаль за оборону Сталинграда, медаль за боевые заслуги, орден Красной звезды, Медаль за победу над Германией.
В дополнение к боевым наградам, добавилось множество благодарностей от верховного командования: за отличные боевые действия при освобождении Одессы, за отличнее боевые действия при вторжении в Германию, за овладение годом-крепостью Кистжинь (Кюстрин), за прорыв обороны противника и вступление в г. Берлин, за отличные боевые действия в боях за освобождение г. Берлин. И это был ещё не полный перечень его боевых заслуг.
В дальнейшем, воинская судьба распорядилась так, что, расписавшись на стене Рейхстага, служба для Андрея не закончилась. Закончившаяся победой война, требовала ещё усилий, но в другой ипостаси. Пришел приказ восстановить мирную жизнь в Берлине. Почти полностью разрушенный город, голодные жители – всё это требовало вмешательства военных оккупационных властей. Восстановление железных дорог, мостов и ещё многое другое. Вот и попадает он в воинское формирование по восстановлению инфраструктуры поверженного государства. Парадокс – ты только что, несколько недель назад, разрушал всё это, а теперь восстанавливай всё своими руками. Но приказы не обсуждаются. И только поздней осенью, через долгих полтора года, солдата, прошедшего войну с первых дней и до последних минут этого жестокого побоища, отца семейства, демобилизовали.
И вот, наконец, он почти у цели. Долгих пять с половиной лет он думал о той минуте, о том мгновении, когда увидит свою семью, обнимет и расцелует детей, жену, мать. Осталось всего-то чуть-чуть. Вот перемахнёт через этот бугор и откроется панорама его малой Родины, его родного села. Здесь родился он, родились его мать и отец, родились его деды и дети. Родная сторона. Сердцем он уже был дома.
После освобождения Донбасса, когда восстановилась почтовая связь, пришло первое письмо из дома. В первых строках письма Поля сообщила, что в их семье пополнение. Родилась третья дочь. Родилась в первый месяц весны – 1-го марта, сорок второго года. Это был плод их второго медового месяца, плод их ночных бдений на сеновале в жаркие июньские ночи перед самым началом войны. Природа не любит пустоты. И потому старалась оставить ещё один росточек жизни от уходящего на войну, солдата. Природу не обманешь. Но Бог милостив – сохранил ему жизнь.
Шагая прямиком через поле, он всё время пытался представить себе лицо меньшенькой. Какая она, на кого похожа? Но это были только фантазии, истосковавшегося по дому, человека. Ведь он даже фотографии её не имел. Вот фото двух старших носил постоянно у сердца.
Перемахнув через последний бугор, он широко раскрытыми глазами всматривался в осеннюю дымку. Да! Есть! Первые столбики дымков топившихся печей виднелись вдали. Ноги понесли ещё быстрей. Этот лошадиный синдром присущ и человеку. Чем ближе жильё, тем сильнее убыстряется шаг.
Время было далеко за полдень. Проходя улицей, почти не встретил никого из жителей. А те, немногие, которые повстречались ему, не сразу узнавали в этом, заросшем многодневной щетиной, солдате, в потёртой солдатской одежде, Андрея. Только смотрели вслед с некоторой завистью: «Вот к кому-то вернулся кормилец, а наши…» - и только скупые слёзы смахивали с ресниц.
Вот и его родной дом. Старый забор, унылый вид поздней осени – всё было такое же, как и до войны. О времени своего прибытия он семье не сообщал. Да он и сам не знал, когда его демобилизуют. Дрожащей от волнения рукой взялся за ручку двери. Сердце бешено колотилось в груди – ещё мгновение и оно выскочит. Со скрипом отворилась дверь. Войдя с дневного света в полумрак дома, он не сразу смог разглядеть всю картину происходящего внутри. А его-то было прекрасно видно на фоне проёма двери. Вся семья от неожиданности застыла в оцепенении. Первыми опомнились старшие девочки. Дико завизжав, кинулись к Андрею. Следом пришла в себя Поля, а уж потом разглядела своими старческими глазами сына и мать. И вот они уже как гроздья повисли на Андрее. Каждый говорил что-то своё. Кто-то о чем-то спрашивал, кто-то что-то пытался рассказать. И все вместе плакали. Только самая младшая дочь стояла и растеряно смотрела на чужого дядю, худого и заросшего давно не бритой щетиной. Смотрела и не понимала. Почему все так радуются, плачут и смеются одновременно?
Первой опомнилась мама. Она мигом метнулась в «святой угол» и, упав на колени, стала бить поклоны и читать молитвы Богу за то, что сохранил жизнь её сыну, единственному мужчине в их семье.
Полина, оправившись от первого шока, огляделась по сторонам, ища глазами младшенькую. А та так и стояла в недоумении, задумчиво засунув палец в рот.
-Доченька, иди сюда. Посмотри, это твой папашка приехал с фронта. Иди, иди сюда, не бойся. Это же твой папка.
Малышка, несмело потоптавшись на месте, медленно подошла к дяде, пахнущего морозом и ещё чем-то, для неё незнакомым. Андрей, дрожащими от волнения руками, поднял дочь, прижал её к груди, а её личико к своей щеке.
-Ой! Дядя, какой ты колючий. А ты и правда мой папашка? А у меня уже есть папашка Иван.
Андрей от неожиданности замолчал и вопросительно посмотрел на Полину. Та засмеялась, ей вторили старшие дочки.
-Глупенькая, то дядя Иван, а это твой родной папка.
-А он меня конфетами угощал.
Все опять дружно рассмеялись. Андрей по-прежнему с недоумением смотрел на семью.
-Андрюша, это Ваня Нинын. Он уже давно вернулся. Дай Бог ему здоровья, постоянно нам помогает.
У Андрея отлегло от сердца. Со своим свояком они очень дружили до войны. Облегченно вздохнув, он ещё крепче прижал к себе свою кровиночку. Та, осмелев, уже гладила своей ручонкой по заросшей щеке, заглядывая ему в глаза, как будто пытаясь ещё раз удостовериться, что это её родной папашка.
Весть о том, что вернулся с фронта Андрей Никанорович, мигом облетела всех родственников. В этом уж постарались старшие дочери. Выполняя приказ бабушки Анны, мигом разбежались в разные стороны села, неся радостную весть.
И вот уже за праздничным столом, на почетном месте, чисто выбритый и вымытый, сидит, вернувшийся с войны, хозяин, муж, сын, отец. И каждый старался чокнуться с героем, волею судьбы, оставшийся живым. Их герой, их рода-племени. Какая же длинная оказалась дорога домой. Длинною в целых пол страны. Туда и обратно. Длинною в пять с половиной лет.                Апрель 2013г.