Барнаул - Столица Мира гл. 6

Барнаул - Столица Мира

Глава 6 НОЧЬ СО СРЕДЫ НА ЧЕТВЕРГ

ANTE LUCEM (ЭКСПОЗИЦИЯ ВТОРАЯ)

- ...Лестничный пролет расширился и, наконец, стал таким широким, и потолок ушел настолько высоко вверх, что Харвею показалось, будто он поднимается по парадной лестнице огромного, неведомого дворца. Черных людей на лестнице становилось все больше и больше. Они появлялись из каких-то боковых проходов, терявшихся в окружающей лестницу темноте. И что интересно, людей этих Харвей не боялся. Наоборот, Харвей испытывал непонятное равнодушие: черные и черные, ну и пусть, мы вместе идем по этой лестнице, совершая непонятное восхождение. Где-то далеко-далеко в вышине, там, куда устремлялся людской поток, забрезжил слабый свет. Едва уловимый вздох облегчения пронесся по толпе, и сумрак стал не таким гнетущим. Шаги вокруг зазвучали уверенней, эта уверенность передалась Харвею, и он, словно спохватившись, подумал: «А куда мы идем?!» И вдруг он понял, что этот вопрос сейчас самый важный, и для того, чтобы хоть у кого-нибудь найти ответ, оглянулся, и тотчас оглушительный грохот не то взрыва, не то выстрела расколол серую высь. Мысли смешались в голове, видение поплыло перед глазами. Харвей замер в полной растерянности, но грохот грянул с новой силой...

Харвей открыл глаза. На полу возле кровати в полумраке комнаты белела сброшенная во сне подушка. Одеяло сбилось у стены. Харвей почувствовал легкий сквозняк и зябко повел плечами. Раздался стук. Стучали в дверь. Стучали громко и настойчиво. Харвей нашел глазами часы, они показывали пятый час утра. «Что стряслось? - подумал он. - Кого принесло и  такую рань?»

В дверь продолжали стучать. Харвей спустил ноги на холодный пол, накинул рубашку, потом, подумав - не в трусах же идти открывать, сколько раз перед людьми конфузился, - натянул брюки, нацепил шлепанцы и заспешил к двери, крича:
- Не стучите, иду я, иду!

Стучать перестали. Харвей открыл дверь. За дверью никого не было, не было и гостиничного коридора, а была полутемная лестница, по которой с верхних этажей спускались в спешке люди. Лампочки на площадках не горели. Тусклый утренний свет только-только заголубел в пыльных окнах лестничных пролетов, и в холодном полумраке, наполненном шорохом многочисленных шагов, происходило что-то  таинственное. Харвею стало не по себе.
- Что случилось? - спросил он.
Люди даже не оглянулись, будто ночные тени, молчаливо проходили мимо.
«Случилось что-то? Землетрясение? Пожар?» - у Харвея по спине пробежали мурашки. Он вернулся за пиджаком, скинув шлепанцы, сунул ноги в башмаки и, выйдя на площадку и захлопнув дверь, поспешил со всеми в низ по лестнице.

Он хотел кого-нибудь спросить, в чем, все-таки, дело, но никто из шедших рядом не поднимал на него глаз, все, потупившись, старательно смотрели под ноги. «Мне бы тоже не мешало смотреть под ноги, а то, чего доброго, оступлюсь, загремлю но ступенькам и устрою общую свалку, - подумал Харвей, продолжая спускаться. - Ничего, вот сейчас выйдем на улицу...» И вдруг он понял, что уже пора бы быть и первому этажу. В удивлении подняв глаза, он невольно вздрогнул, осознав, что не может определить, где находится. «Что за чертовщина!» Он продолжал механически шагать по ступеням, ничего не понимая в происходящем. И тогда Харвей обратил внимание на своих спутников; то есть, до сего момента он видел лишь неких людей, идущих рядом, а теперь... Это были черные люди! Тревожно забилось сердце, Харвей огляделся по сторонам, и у него перехватило дыхание - в утреннем сумраке стен вообще не было видно. Ни стен, ни потолка. Может быть, стены где-то и были, но он видел лишь нескончаемое море черных голов. Все куда-то шли. В глубине души всколыхнулись зыбкие волны недобрых предчувствий, по неожиданно спуск прекратился, начался подъем, и Харвей несколько раз споткнулся и чуть не упал, что помогло ему вернуться к действительности, и он уже другими глазами посмотрел вокруг. «Что за чертовщина?! Что за мистика?!»

Харвей вгляделся в сумрак. Едва различались какие-то черные очертания далеко по бокам и вверху. Значит, стены и потолок все-таки есть! Харвею подумалось, что он вместе со всеми идет по огромной парадной лестнице таинственного циклопического дворца, только неведомые хозяева почему-то не зажгли спет... «Погоди-ка, - сказал он себе, - знакомая картина». И стал мучительно вспоминать, где раньше он все это видел, но никак не мог вспомнить.
Людской поток стал, как безбрежная река. Видимо, где-то и справа и слева имелись смежные проходы или тоннели, выходящие на эту лестницу, а эта лестница, судя по всему, является главной лестницей.

В сером сумраке не раздавалось ни единого возгласа, только несмолкаемый, беспрерывный шелест шагов. И лестница, похоже, нескончаемая. Сколько они уже идут? Безмолвная толпа совершенно черных людей... Или не людей?.. А призраков...

Высоко вверху забрезжил едва заметный свет, и волна облегчения прокатилась над людским потоком. И Харвей вспомнил! Он видел все это только что, во сне! А что тогда происходящее вокруг? Продолжение сна?.. Но ведь он проснулся!.. Или продолжает спать?.. Стоп!!! А куда это мы все идем?

Извне, из какой-то микроскопической неуловимой точки в вышине, стремительно падало, разрастаясь, физически ощущаемое напряжение. Оно достигло кульминационного предела, и высь содрогнулась от чудовищной силы удара. Мысли в голове раскололись на сверкающие осколки, как раскалывается зеркальное стекло. Харвей конвульсивно сжался, пытаясь собрать разлетающиеся мысли-осколки. Мир вокруг почему-то расслоился. Второй удар, сильнее первого, потряс Харвея изнутри чудовищной силой...

Харвей лежал с открытыми глазами. Утренний сумрак царил в спальне. На полу белел ком подушки, одеяло сбито в жгут у стены, и лишь маленький его кончик прикрывает ноги. Было холодно. Харвей зябко повел плечами. До него не сразу дошло, что в дверь стучат. Он в замешательстве поглядел на часы - пятый час утра. Что происходит? Ему стало страшно. В дверь продолжали настойчиво стучать. Харвей сел и стал надевать рубашку, потом брюки. В голове проносились обрывки мыслей. Он лихорадочно пытался отыскать какое-либо логическое оправдание происходящему. Ему вспомнилось, что и раньше он видел сны, как бы один находящийся в другом. Да, случалось такое. Будто спишь, а потом будто просыпаешься, но, оказывается, что это всего лишь продолжение сна.

В дверь стучали.
- Иду, иду! - крикнул Харвей, на ходу подцепляя на ноги шлепанцы. Перед дверью он немного помедлил и потом решительно распахнул ее. В полутьме на лестнице двигались тихие тени.

«Сон продолжается», - понял Харвей и ущипнул себя, чтобы проснуться. Ничего не изменилось. В голове моментально образовалась кашанина из мистики и кровавых кошмаров фильмов ужасов, где сон был второй реальностью, и еще всякая чепуха о летаргических снах, клинических смертях и третьем состоянии зомби полез¬ла ему в голову.
- Что происходит?! - От волнения голос Харвея неожиданно сел.
На него даже не посмотрели.
- Куда вы идете, люди?! - крикнул он и тут же внутренне сжался от ощущения нарастающего неведомого напряжения: так ощущается приближение артиллерийского снаряда - всей кожей, всеми фибрами души, все напрягается внутри в спазме ожидания - в тебя - не в тебя. Напряжение нарастало долю секунды, но Харвей успел осознать, что нарастало оно не из какой не из вышины, не откуда-то извне, оно возникало в его сознании, в его голове. Внутренний удар был настолько силен, словно не один, а тысячи снарядов разорвались в его мозгу, разнося вдребезги зеркало мыслей...

Харвей открыл глаза. Все повторялось: он в своей полутемной спальне, на кровати, в половине пятого утра. В дверь стучали.
- Иду, иду! - крикнул Харвей, торопливо натягивая брюки. Мысли крутились в голове одна отчаяннее другой. «Колдовство какое-то! Волшебное кольцо! И главное, как только спрошу, куда вы идете, так сразу удар по мозгам, и все сначала начинается. Видимо,., спрашивать не надо, не надо вопросов задавать, а надо... надо идти до конца...»

В дверь стучали.
- Иду-у! - крикнул Харвей, надел пиджак, постоял секунду, достал из-под подушки «Зауэр» и сунул во внутренний карман.
В дверь настойчиво стучали.
Харвей подошел на цыпочках, бесшумно повернул ключ в замке и резко распахнул дверь. За дверью был гостиничный коридор, и стояла перед ним дежурная Маргарита, она протягивала какую-то бумажку.
-В чем дело? - спросил растерянно Харвей и заглянул за плечо дежурной, не прячется ли там кто.
- Повестка.
- Что?!
- Вам повестка. Из милиции.
- Откуда-откуда?
- Из милиции. Повестка.
Харвей захлопал глазами, в голове возникла звенящая пустота. Он ничего, абсолютно ничего не соображал.
- Что вокруг происходит? - выдавил он с трудом.
- Возьмите повестку. - Маргарита устало вздохнула.
- А почему среди ночи? Времени-то сейчас сколько?
- Как принесли, так и вручаю.
- Кто принес?
- Вахтер.
- Иннокентьич?
- Он самый. Повестка вчера вечером пришла, но он забыл о ней. Сейчас вот вспомнил и просил вручить. Я и вручаю.
- Хорошо, вручайте.
- Маргарита ткнула бумажкой ему  в грудь:
- А я чем занята?
Харвей взял бумажку и захлопнул дверь.
- Хоть бы спасибо сказал, - раздалось за дверью. - А еще иностранец. Мог бы и на чай дать.
- За что?! - чуть не срываясь на крик, сказал Харвей и хотел открыть дверь, но что-то его остановило.
- За сервис.
- Идите спать, - сказал Харвей, еле себя сдерживая, и поднес бумажку к глазам.

Это действительно оказалась повестка. Харвею надлежало сегодня явиться в центральное отделение милиции, в кабинет №60, к следователю младшему лейтенанту Григорьеву для осмотра личных вещей Джона Уилла Пойнтера. В графе, где ставилось время назначаемой аудиенции, было написано так: «Когда захочешь. А не захочешь, так позвони». И ниже шла приписка: «Есть идея попить пиво».

Харвей заскрежетал зубами, выхватил из кармана «Зауэр», взялся за дверную ручку, но остановился. Нет, он не будет расстреливать дежурную по этажу, бог с ней, умрет своей смертью. И бог с ними, с этими русскими и со всей их ненормальной страной! Он сейчас пойдет спать.

ТАЙНА ГЛУШАНИНА.

Этой ночью Евгению Павловичу не спалось. Он долго ворочался в постели, пытаясь привлечь сон то сунув голову под подушку, то в подушку, однако, сон не шел. Тогда Евгений Павлович включил ночник и взял с полки первый попавшийся том. Это оказался «Альмагест» Клавдия Птолемея, сброшюрованная ксерокопия подлинника. Сон не шел, но нашла какая-то дурь с четким осознанием того, что прав был Клавдий со своей геоцентрической системой мира, а остальные - философы и физики - все дураки полные. Придя к такому выводу, Евгений Павлович крепко зажмурился и прибегнул к другому, не менее радикальному средству - начал считать и пересчитывать стада бизонов, слонов, крокодилов, ясно осознавая, что из этих самых животин он должен выбрать сотню и совершить гекатомбу, иначе современные физики и философы не простит его за оскорбление. Намаявшись, не дождавшись конкретных результатов, Евгений Павлович взял сигареты и вышел на балкон.

Светало. В утренних сумерках серели крыши домов, а между крыш, в провалах, затаилась ночь.

Евгений Павлович закурил. «Знал бы кто, как мне все это надоело! - подумал он. - Ну, да ничего, скоро Он приедет из Гамбурга, и жизнь вернется на круги своя... А от Муравьева надо прятаться. А вдруг случайно на улице встретимся? Тогда придется врать, как и жене, про Гамбург и про прочее. Если бы я этот Гамбург хоть краем глаза видел! Только по фотографиям в министерстве, чтобы приблизительно знать, что говорить, если расспрашивать начнут. Ну, супруге я хоть подарки в «Березке» купил по знакомству, вроде поверила, что из ФРГ. Скорее бы Он свои настоящие подарки привозил. Лишь бы не забыл купить дискеты для Муравьева! Там этого добра в любом киоске навалом... Черт! Как неудачно это исчезновение и этот интерполовец вмешались в мою судьбу! А так, встретились бы мы с Ним в Москве, как и договаривались, произошло бы восстановление - И никаких проблем!»
Евгений Павлович закурил новую сигарету и принялся костерить свою судьбу и тот день, когда он решился на бифуркацию, или говоря проще, раздвоение.

Раздваиваться Евгений Павлович начал в городе Ленинграде, в университетском общежитии, в момент написания кандидатской диссертации о славных римских легионах и когортах. В тот памятный день он дописал абзац, поставил точку, сложил руки на груди, перечитывая написанное, а когда собрался продолжить работу и снова склонился над бумагой... Сначала он просто ничего не понял. Две руки, одна с карандашом, другая с сигаретой, легли на бумагу, а две другие руки остались лежать сложенными на груди. Волосы на голове у Евгения Павловича зашевелились. Он осторожно вернул руки на прежнее место, убрал, - вторая пара рук исчезла. «Надо бросать курить», - подумал Глушанин и, страшно взволнованный, лег спать. Второй случай раздвоения произошел на следующий день, утром. Евгений Павлович проснулся, начисто забыв о вчерашнем, долго лежал в постели, мечтая то о научной работе, ничего не сулившей, то об административной карьере, сулившей квартиру, затем сел в кровати, сладко потянулся, опустил ноги на пол; а две другие ноги остались лежать на кровати. Евгений Павлович остолбенело смотрел на обе пары конечностей минуты три, машинально хлопая то по этим, то но тем коленкам, и, сделав вывод о приближающемся сумасшествии, вернул ноги на прежнее место, с пола на кровать. Обе пары соединились без каких-либо осложнений. Евгений Павлович опять спустил ноги на пол - вторых ног уже не было. «Показалось», - подумал он в тот момент и начал экспериментировать, поднимая и опуская ноги с кровати на пол. Вторые ноги не появлялись.

Потом, через некоторое время, происходили более мелкие случаи раздвоения, - то две кисти появятся на одной руке, то вдруг два локтя. Но главное, Евгений Павлович - иначе какой бы он был ученый - выяснил: эти удивительные метаморфозы начинаются тогда, когда он задумывается о научной и административной карьерах одновременно. Чем сильнее задумывается, тем нагляднее раздвоение. Причем, вторые руки, ноги, локти, коленки были вполне настоящими руками, ногами, локтями, коленками, жаль лишь, исчезали быстро. И еще, раз¬двоение видел он один, другие не видели. Был случай, когда Евгений Павлович, стоя в очереди за бутылочным пивом, крепко задумался и принялся составлять бутылки в сумку сразу четырьмя руками. И никто ничего не заметил.

После возвращения в Барнаул, в родной университет, на кафедру всеобщей истории, раздвоение усилилось, особенно в дни, предшествующие получению ордера на новую квартиру. Когда Евгений Павлович был избран заместителем секретаря партийной организации по идеологической работе, стало раздваиваться тело; раздваивалось на лекциях, в троллейбусе, дома. Слава богу, что этого никто не видел!

Окончательное раздвоение произошло перед самым отъездом из Москвы в ФРГ. Евгению Павловичу предложили работать в Министерстве внутренних дел. Евгений Павлович очень долго думал над предложением, затем, в здании аэропорта, зашел в кабину междугородней телефонной связи, чтобы позвонить домой жене, что все в порядке, что уезжает. Жене он не позвонил; в кабине Евгениев Павловичей стало двое, и между ними состоялся следующий  разговор.
Сначала спросил тот, второй:
- Как будем дальше действовать?
- В смысле? - не понял вопроса еще не оправившийся от удивления Глушапин-1.
- В прямом смысле. Я собираюсь ехать в Гамбург, а ты - как хочешь.
- Что значит, ты поедешь в Гамбург? А я?
- А ты сам виноват. Надо что-то одно выбирать, а не разрываться между двух дорог.
- Так это здорово! - закричал пришедший в себя Глушанин-1. Он понял всю выгоду случившегося.- Это же гениально! Нас теперь двое! И мы теперь можем!.. Эх, голова идет кругом, если представить, что мы теперь можем!
- Разумеется, - согласился Глушанин-2. – Необходимо лишь обговорить и просчитать детали. Я хочу в Гамбург.
- Ну и замечательно! Сделаем так: ты едешь в ФРГ, растешь по части науки, а я тем временем...
- А ты тем временем работаешь в министерстве, карьерист.
- Ну так что же?! Зато, когда ты вернешься, я успею занять кое-какой пост, а потом мы соединяемся - твоя наука да моя должность. Представляешь?!
- Не получится, - сказал Глушанин-2.
- Почему? Откуда ты знаешь?
- Я, все-таки, ученый или нет? Не получится, пока мы идем по разным дорогам, стремимся к двум различным целям.
- А как-нибудь?.. Нельзя?
- Нельзя. Ты забыл, что в Барнауле у нас с тобой есть жена и сын.
- Ах ты черт!
- Восстановление произойдет только в том случае, если мы выберем что-то одно.
Глушапип-1 подавленно молчал.
- Ты не очень-то расстраивайся. У нас есть целый год времени, - сказал Глушанин-2.
- Откуда?
- Так Я же на целый год уезжаю на стажировку. А ты работай себе спокойно здесь, в министерстве. Через год я приезжаю, мы встречаемся и решаем, как быть дальше: или соединяемся, или каждый продолжает работать и жить самостоятельно, или... или меняемся местами, я - в министерство, а ты - в науку. Я думаю, за год можно сделать выбор.
- А что? Пожалуй. Так сказать, э-э-э... Как бы сказать-то?
Да никак не говори.
Они помолчали, разглядывая друг друга. - Что, похож? - спрсил Глушании-2 у Глушанина-1.
- Похож.
- Сам доигрался.
- Знаешь, это вопрос открытый, кто из нас доигрался. Да! А как же ты поедешь в Гамбург, если ты невидим для других людей?
Узнаю свою административную половину! Пока ты рос по служебной лестнице, я занимался исследованиями и кое-что выяснил. Я невидим для других, пока нахожусь в пределах нашей с тобой прямой видимости...
-Как это?..
- Пока мы с тобой видим друг друга по прямой... На каком расстоянии ты можешь разглядеть и узнать человека? Метров с 500, ну 700. Вот на этой дистанции я и остаюсь невидимкой. Но есть вариант по проще. Ты сейчас выходишь из телефонной кабины и заходишь за угол, а я, эх-хе-е, появляюсь на этом самом месте, так сказать, из-под земли. Попятно? Жаль, времени нет, пора на таможенный досмотр, а то бы мы поговорили. Короче, я приезжаю через год, и мы встречаемся здесь, в Москве.
- А если я буду в командировке?
- Ты считаешь, твоя секретарша меня не узнает? Дядя, так сказать, ку-ку! Очнись! Але, что я слышу? Ты считаешь, я не смогу разобраться в твоих секретных бумажках?.. Ну ладно, выходи из кабины и скорее куда-нибудь за угол, ваша группа уже пошла.

Они подали друг другу руки. Глушанин-1 выскочил из кабины и стал пробираться к выходу из вокзала. Глушанин-2 остался стоять в кабине и смотрел, как 1-й деловито работает локтями. Вдруг он увидел: какой-то мужчина интеллигентного вида подошел к его чемоданам, повертел головой по сторонам, подхватил чемоданы и заспешил к выходу.
Глушанин-2 выбежал из будки, догнал похитителя и, ударив того по шее, громко сказал:
- Ты куда, гад, понес мои чемоданы?! Мужчина вздрогнул, выронил чемоданы, оглянулся, ничего не понимая, замер на секунду, и вдруг нижняя челюсть его, громко чмокнув, упала на грудь; он попятился, широко открыв удивленные глаза. Видимо, Глушанин-2 в этот момент материализовался перед ним в воздухе.

И вот теперь Слушании-1 сидит на балконе, забившись в угол, курит и смотрит на розовеющий восток. Со дня на день должен вернуться Глушанин-2. В министерстве он узнает, что 1-й в Барнауле, и приедет сюда. И тогда произойдет... Нет, восстановления не будет! Теперь Глушапин-1 поедет за рубежи окунаться в науку, а 2-й временно побудет аппаратным работником... и побегает от Муравьева.