рассказ Ружжо

Ружжо

Не верьте никому, что двенадцатилетний пацан мал и глуп.
— Да это  почти жених, — говорит обычно Толопила, когда Анна Малявина упорствует, твердит свое: «Не отпущу на рыбалку, он еще маленький». Прав Толопила. Ваня вовсе не маленький, ростом почти с мать, к девчонкам уже интерес проявляет. А чтоб тягу эту, томленье это познать, ходит по женским дням к общественной бане. Там пацаны местечко одно обнаружили, как глянешь через окошко на одноклассницу Таньку, голенькую всю, да на соседку Тамару, так и покатишься с высокой завалинки в снег неизвестно почему. И винцо разное он пробовал, и сигареты потягивал, хоть и не в затяжку, но потягивал. Поэтому маленьким Ваня себя не считал, и как только узнал, что у маркшейдеров девушка-техник заболела и некому рейку таскать, начал проситься отчаянно.
Взяли Ваню маркшейдеры, что называется, «христа ради».
Сначала Ивану Скудоумову, а попросту Тезке начальник партии отказал. Больше того, отругал:
-- Сдурел?.. Что случись с парнишкой, меня вниз головой подвесят.
Да я  за ним присмотрю, — гнул свое Тезка. — Ты, Степаныч,  глянь на него.
Ивана Скудоумова — просто работягу — числили в партии инженером, ценили за мастеровитость.
И все же начальник партии отбился: нет, не могу. А в выходной к нему подкатился Толопила:
— Что ты, Степаныч, бюрократишь? Чем по улицам парнишке болтаться, лучше при деле. Сирота  он!..
По неведомым законам бытия здесь, на Колыме, это слово срабатывало. Забородевшие договорники, изможден¬ные репатрианты, завязавшие уголовники, раскаявшиеся «вертухаи» — все они ощущали оторванность  от кор¬ней, от родных. Сиротство свое. Особенно те, что не были на Материке лет по двадцать.
Да и сроки поджимали начальника партии.
С мая, лишь согнало снег со склонов сопок, начали они торить новую трассу к заброшенному прииску Окуч, где геологи минувшим летом отшурфили и описали пласт с богатым содержанием золота.
— Только Окуч может спасти рудник Белый, — так утверждали спецы.
Второй год горно-обогатительный комбинат давал полплана. Люди лишились премий, доплат. О зак-рытии рудника говорили в столовой, бараках, на гулянках. Только на гулянках поминали еще управленцев и главно¬го геолога Лутчака, который ныне верховодил в Магада¬не. Это при нем забросили, затопили старые выработки и открыли новые. А они дали чуть металла и угасли...
Ваня быстро обжился в партии. Мужики, чертыхаясь, продирались сквозь стланик, падали на осыпях, а он проскакивал легко, будто юркий полосатый бурундучок. Сопки запирали поселок с трех сторон и были продолжением его дома, на каждую Ваня лазил за ягодами, стланиковой шишкой, строил с приятелями в укромных местах «штабы» — шалашики, сражался за них с чужаками и сюда же водил девчонок, «показать что-то такое!..».
Они ползли вверх, тяжело отдыхиваясь, а он вприпрыжку — в левой руке двухцветная рейка с делениями, пра¬вая — свободная для прихватки, упора. Им  топать и топать, а он уже стоит возле репера — геодезического зна¬ка, сложенного из камней. Затем умащивается на отметке вполне солидно, широко расставив ноги. Один конец рей¬ки упирается в каменистую проплешину, другой в синее небо. Никто не знал, не понимал, что в эту минуту Ваня парит между землей и небом, кружит над долиной, посел¬ком, оглядывает все до самого горизонта и, от подступив¬шего восторга, кричит — э-ге-ге-ей!
Маркшейдеры и сезонники, нанятые на рубку просе¬ки, посмеивались, восторженность Ванину не принимали. Им не терпелось выбраться из-под сопки на обдув, где можно присесть спокойно, отдышаться-оглядеться, пору¬гивая беззлобно работу свою, новую затею начальства, а  потом мерить дальше, считать, бить вешки.
Днем во время обеда, рассевшись на валежнике, люби¬ли они порассуждать о новых штольнях Окуча, где ныне селятся медведи. Вспоминали рассказы старо¬жилов, как разрабатывали эти шахты заключенные кай¬лом и тачкой. «А если взяться по-современному — ого! Еще можно качнуть металл. Будет металл, золотишко, жизнь снова войдет в колею, деньжат прибавят».
Начальнику партии Степанычу было меньше пятиде¬сяти, технику Сергею чуть за двадцать, а незлобиво мол¬чаливому Тезке — Ивану Скудоумову, дружившему с Толопилой, Ваня не знал, сколько лет, и не пытался узнать, потому что их всех как бы нивелировал под одно поня¬тие — взрослые. И все они, кроме Толопилы, виделись ему скучноватыми, ворчливыми, всегда чем-то недоволь¬ными, даже когда тепло и светит солнце. И разгово¬ры они вели постоянно про деньги, надбавки, добычу зо¬лота, или же просто перемывали барачные сплетни.
А Ваня мечтая о поездке в Магадан. Мечтал о мопеде «Рига-3». Но больше всего о ружье. Да чтоб оно было не абы какое, а двустволка.
— Курковка надежней, — сказал однажды Толопила, и теперь Ваня мог любому доказать, почему иметь курковку лучше.
Минувшей зимой приятели, что были постарше, стре¬лявшие из ружей не раз, пугали его сильной отдачей: «Как даст в плечо, так взвоешь». Поэтому он боялся. Но боялся до первого раза. Весной на лет птицы опоздали и Ваня расстрелял по банкам, под одобрительные замечания То¬лопилы, целую пачку патронов. Теперь-то  мог любому из пацанов ответить: «Че ты заливаешь! Надо приклад к плечу плотней прижимать». А уж как заряжать патроны или чистить ружье он знал давно,  имел свой при¬пас: полтора десятка медных гильз шестнадцатого калиб¬ра, полбанки бездымного пороха «Сокол» и горсть капсюлей «жевело».
— Да опусти ты рейку! — крикнул Степаныч. — Иди, отдохни.
Ваня не понял этого «отдохни», он до последнего не верил, что за лазанье по сопкам будут платить насто¬ящие деньги. Но рейку сложил, подошел, подсел рядом.
— Ты, Ваня  без того должен больше нас получать.
— Это почему же? — вскинулся техник Сергей, будто начальник партии принизил его.
— А как же! Пацан  двенадцать лет на Колыме. Ему, выходит, надо платить стопроцентные надбавки.
Тезка хохотнул, подыграл:
— Верно. Вот прижмем кадровика, пусть пишет справ¬ку, что Ванька пятерик здесь отбухал еще до заморозки надбавок.
Вдали громыхнул взрыв и гулким эхом заплясал в соп¬ках.
— Шахтный портал разрабатывают, — прояснил Сте¬паныч.
С перевала хорошо просматривался старый Окуч. Не¬сколько санных балков, дюжина бараков, каменная двухэтажка. Долетал даже рев бульдозеров, что вели вскрыш¬ные работы на полигоне.
Они взяли отметку на репере, вбили очередной визир — заостренный с одного конца кол — и пошли дальше, но теперь уже вниз, плавной петлей огибая склон сопки. Степаныч тщательно выставлял нивелир, брал отметки, Сер¬гей промерял рулеткой, вел записи, Тезка вырубал стла¬ник под будущую просеку, заготавливал колья. А Ваня, разложив рейку, снова и снова ставил ее твердо в упор, прямо перед собой, как и учили. Ждал, когда крикнет Старшой: «Есть отметка семьдесят шесть».
Разбивку  трассы от Белого до Окуча провели в три недели, заслужив похвалу рудничного начальства. Ваня думал, что тут же заплатят деньги, что сразу пойдет с Толопилой покупать ружье. Но надо было ждать до седьмого августа, до зарплаты. Вот и ходил Ваня почти ежедневно на Верхний посе¬лок, где имелся хозмаг с охотницким отделом. Раз он осмелился, упросил продавца показать кожаный патрон¬таш и машинку для запрессовки капсулей. Ружье-то он себе присмотрел еще раньше — тульскую кураковку за со¬рок три рубля. Раз как-то заскочил в магазин водитель с ЗИЛа, да чуть было и не купил эту курковку, испугав Ваню до колик в животе.
Потом ему еще пришлось ждать очередную субботу, когда Толопила освободится пораньше, чтоб успеть до бани сходить в магазин.
— Пацану, что ль, берешь? — спросил продавец, пода¬вая уже пятое или шестое ружье. — Так возьми одноствол¬ку. Двадцать один рубль — дешево и сердито, — посовето¬вал он с решительной строгостью.
Ваня притих, прикидывая: «Неужели Толопила поддак¬нет?» Деньги-то, все пятьдесят два рубля, что заработал Ваня, лежали у него в боковом кармане, и мать, когда у нее выпросил, вымолил разрешение на покупку ружья, строго наказала: «Но чтоб Анатолий сам выбирал и сам расплачивался». Поэтому Ваня молчал, лишь сердечко тре¬петало, частило.
Что, Ванюшка, как решили, берем тульскую кур¬ковку?
Да, да!., и патронташ.
После бани зашли к Тезке. Он на кухне пил крепкий чай, наполняя кружку доверху кусковым сахаром. Показа¬ли двустволку.
— Ружжо аккуратное, — одобрил он покупку, как и бутылку, что принес с собой Толопила. «На обмыв».
Еще полтора рубля наскребли Катьке-Катерине, за то, что она числилась  три недели у маркшейдеров.
— Женихов хоть своих угостишь, — пошутил Толопила. — От них, небось, не дождешься.
Катерина от денег отказалась. Пришлось Ване бежать в магазин за шоколадкой. Когда вернулся, то Тезка дока¬зывал Толопиле, что у его «вертикалки» бой сильнее и прицельность лучше.
— У меня ружжо, да. Двенадцатый калибр. А у тебя так себе, игрушка.
Решили выяснить это в ближайший выходной на Темкином зимовье, куда сходились на лёт водоплавающий дичи.
А меня возьмете? — спросил Ваня и невольно вытянулся, чтоб казаться повыше.
Что ж, пожалуй, и возьмем, — решил Тезка, потому что в охотницких и рыбацких делах считался авторитетнее Толопилы.
Под колымский дегтярный чаек Тезка и Толопила вели неспешный разговор, а Ваня на кухонном топчане у стены нянчил ружье. Оглаживал лакированный приклад, цевье, взводил тугие курки и осторожно спускал, чтоб не попор¬тить бойки. Разглядывал гравировку и мечтал о такой же вислоухой собаке, что была выбита на металле. Мечтал еще о первой настоящей охоте, на которую скоро, совсем скоро пойдет не пристяжным, а настоящим охотником. Мечтал о подстреленных утках, куропатках...
Ваня не был мал, плох, глуповат. Ваня был незамутненно прост. Начисто лишенный философской зауми, он не знал, что маленьким, неловким и глупым человека делает громадный каменный город, где в заданном ритме, словно роботы, живут люди на асфальте, среди множества механизмов, бесконечного грохота, визга и чада, становясь постепенно неким механизмом с заданной функцией. И не больше того.