Сельская учительница

Сельская учительница
День сегодня не задался с самого утра. Кончился баллонный газ, а стаскивать с чердака старую электрическую плитку, чтобы приготовить завтрак не нашлось времени. На улице сумрачно от набежавших туч, из которых падает на землю мелкая противная морось, и в учительской ведутся нудные разговоры о недавних похоронах какой-то Евдокии Прокофьевны: известной всем, кроме Татьяны. А к ней только раз и обратилась седенькая завуч Наталья Сергеевна. Укоризненно покачала головой:
- Татьяна Петровна, душенька, что же это опять в Вашем классе с успеваемостью творится? Надо исправлять положение. И на дисциплину внимание обратите, очень Вас прошу, милочка.
Татьяна только вздохнула. С учениками своего пятого «Б» она действительно не слишком ладила. Ей, родившейся и выросшей в городе с самого начала не хотелось быть сельской учительницей. Но… кто же знал, что её мужа Алексея потянет в родные места после окончания сельскохозяйственного института? Вот уже восьмой месяц пошёл, как переехали они в Осокино, а Татьяне чуть не каждый день вспоминается удобное городское житьё. И прежние ученики: опрятные, внимательные и вежливые гимназисты. Нечета деревенским ребятишкам, которые отвлечённо посматривают в окна, сбегают с занятий, обсуждают какие-то непонятные вещи вроде урожайности и удоев, задают каверзные вопросы. Они не слишком-то чистоплотны: на их ногтях нередко красуется грязная кайма, да и сами руки вечно обветрены, а то и покрыты цыпками. Даже мечты у них приземлённые. Взять, хотя бы последнее сочинение… Сенька Поливанов написал, что мечтает о том дне, когда батька перестанет пить горькую и колошматить почём зря маманьку. Вера Завалова хочет, чтобы подрос поскорее младший братишка и больше не ревел по ночам. Надя Иванова пишет об автоматической стиральной машине.
 Но самый проблемный ребёнок – это Пашка Воробьёв. Вот уж с кем пришлось помучиться! Он и похож на воробья: маленький, вечно взъерошенный, неопрятный. На уроки опаздывает постоянно, сочиняя в оправдание глупые небылицы. Иногда засыпает прямо за книгой или внезапно глубоко задумывается: бывает, что прямо у доски, прерывая свой и без того неуверенный доклад. Ну а про письменные домашние задания и говорить нечего! Тетрадные страницы, как правило, остаются чистыми. Чего только Татьяна не делала! Пыталась говорить с мальчишкой, рассказывала о необходимости образования, о выгодах, которые оно сулило, о большом и светлом пути образованного человека. Он слушал, кивал, а потом, встрепенувшись, задавал нелепый вопрос:
- А вот говорят, что с газификацией пенсионерам государство поможет. Это как: правда или, может, врут?
- Воробьёв! Ну, причём тут газ! Ты понял, что я тебе говорила?
- Да-да, Татьяна Петровна. А всё же? Поможет государство?
- Вот что, Воробьёв, приведи-ка ты в школу мать, я с ней побеседую.
Вместо матери пришла ветхая измождённая старуха. Тоже кивала, но уже подобострастно, разглаживая на коленях цветастое платьишко. Умоляюще смотрела на учительницу слезящимися глазами. Потом просяще сложила на груди мозолистые руки:
- Ясочка наша, Татьяна Петровна. Вы уж не серчайте, милая, не выгоняйте Пашку из школы. Уж чуб-то ему, охламону повыдергайте и будет. И я тоже… пригляжу, значит, чтобы не безобразил. Чтоб, со всяким уважением к вам… Палкой-то его отхожу, сорванца…
Тогда Татьяна смущённо бормотала, что, мол, палка – это не метод, и вообще, зачем так-то вот сразу… А теперь думает: не следовало отговаривать старуху, на мальчишку-то по прежнему управы нет. Ну ничегошеньки с того дня не изменилось! Сегодня вот придётся самой к нему наведаться. Так директор Василий Егорович посоветовал. Чему такой визит поможет она не понимает, но совет начальства – считай приказ. Недаром же он освободил её от участия в педсовете. И Наталья Сергеевна, услышав о её сегодняшних планах, одобрительно кивнула:
- Что ж, детка, гораздо раньше надо было бы к Воробьёвым наведаться. Да оно и теперь не поздно. Сходи, вот адресок-то их. Через овражек переберёшься и через орешенник по тропке влево забирай. С Павликом в провожатых сподручнее было бы, да он, знаю, опять на уроках не был?

К обеду тучи сменили свой цвет с серого на тёмно сизый, заметно похолодало и с неба сыпала уже совсем не апрельская ледяная крупка. Фирменные полусапожки на модной шпильке скользили на непролазных тропинках. Татьяна успела выбиться из сил, разыскивая старую замшелую избушку. Двор был огорожен покосившимся штакетником, дыры в нём заделаны прохудившимися тазами, ивовыми переплётами. У калитки стоял мотоцикл с прицепом, на котором высилась небольшая горка осиновых пенёчков. Пашка в заплатанной фуфайчёнке, насупившись, выговаривал какому-то мужику:
- Ты, дядь Федь, сваливай без разговоров. Чего на бутылку выпрашиваешь? Александр Тимофеич ясно сказал: нам по льготе от сельсовета дровишки положены. И доставка бесплатная. У тебя, вон, у самого трое. Тепло им? А мы что же? Видишь, весна-то какая! Топить ещё и топить. А чем, если ни угля, ни хворосту даже не осталось? Оно осталось бы, если бы дом посправнее был, а то всё тепло выдувает! Вот газ-то придёт, не будем тебя просить…
Не замеченная никем Татьяна остановилась за кустом разросшегося на пол-улицы шиповника. Она видела, как, недовольно бурча, сваливал мужик дрова, как выбежала откуда-то из-за угла пятилетняя девчушечка, волоча огромный топор, как по-мужичьи плюнул на ладони Пашка и начал сноровисто разворачивать колоду на щепы. Остановился на мгновенье, чтобы перевести дух, сдёрнул с нестриженной головы шапчонку, утёр ею взмокший лоб и вздрогнул от неожиданности, услышав строгий голос:
- Кто же тебя, Воробьёв, учил мокрую голову под студёный ветер подставлять? Ведь не маленький уже…
Пашка поспешно обернулся, завиноватился, пыхнул смущённой, неуверенной улыбкой и низким альтом, словно майский жук, загудел:
- А чего? Я ничего, я не заболею ни капли, Татьяна Петровна. А в школу я, конечно, не пришёл сегодня. Видите, тут дрова, а Светка мала ещё, а дядька Фёдор… он знаете какой? Он и у бабушки всё деньги выпрашивает. А она, глупая, даёт. И болеет сейчас, к тому же. Лежит всё. Говорю: пей аспирин, а она, как дитя малое всё травками лечится. Я вот врача ей приведу, пусть поругает.
Татьяна мало что поняла из этого невразумительного бормотания, даже головой тряхнула, запутавшись во всех этих бабках, дядьках, Светках и дровах. Решительно перебила мальчишку:
- Ты погоди, родители-то где? Не ругаться я пришла, с мамкой твоей познакомиться.
Пашка разом насупился, собрал с земли щепки, сунул в руки сестрёнки и кивнул ей в сторону приоткрытой двери ветхих сенцев. Потом хмуро пояснил:
- Не знает она ничего… Мамку, это… родительских прав лишили. Как батя с пьяных глаз утоп, она и запила. Пьёт и плачет, плачет. Да что с неё взять: баба она, неразумная. Она и не живёт здесь. Мы с бабушкой. Ну, по-настоящему, прабабка она нам. Старая уж сильно…
Теперь-то и пришлось краснеть Татьяне. Ведь знала, слышала она уже это. А вот, поди ж ты, забыла. И забыла потому, что особого значения услышанному не придавала. И про отца мальчишки тоже что-то ей говорили…
Сразу стало неуютно. А Пашка вздёрнул на неё свои серые глазищи, дружелюбно и гостеприимно повёл грязной рукой:
- Вы ж замёрзли, наверное? Вы в дом проходите. Там пока тоже не слишком тепло, но я сейчас ещё один пенёк порублю, Светка печку затопит, обедать станем.
Татьяна действительно продрогла, но никуда проходить не стала. Подождала, пока мальчишка справится с колодой и нарочито весело произнесла:
- Ну, давай, хозяин, показывай своё хозяйство.
Пашка засветился детской радостью, повёл учительницу в сарай.
- Тут у нас коза живёт. Молодкой звать. Это соседская тётка Люба всех жениховых девок так смешно кличет: молодка! Правда, смешно? Зато молоко у нас такое, какого во всей округе не сыщешь! А вот подайте-ка ту кружку. Молодка, Молодушка, иди ко мне, красавица. Смотри, что я тебе принёс: кочерыжка сладкая, прямо мёд. Постой-ка спокойно…
Через минуту кружка наполнилась пенистым молоком, и Пашка с гордостью протянул её учительнице:
- Да Вы пейте, не стесняйтесь. Вкусно же, да? А тут у нас курятник. Насест совсем плохой стал. Да я уж жердинок заготовил в воскресенье, завтра, наверное, чинить стану. Сенька Поливанов помочь обещался. У него батя опять крепко запил, Сенька домой идти не хочет, болтается всё по деревне… Вы погодите маленько, я только кормочка подсыплю и огород Вам покажу. Мы картоху всё больше садим, помидоры с огурцами, бахча есть.
- Что ж на бахче? Арбузы, наверное?
- Не-е-е… Они у нас сладости не набирают. Тыква растёт. Вкусная тыквенная каша, особенно если с пшеном. Кабачки ещё люблю. Бабушка их всё больше тушит: ей трудно долго у печи стоять. А я жарю в муке, порежу тоненько и жарю. А Вы жарите?
- Я? Нет, не приходилось…
- Когда будете, толстые кабачки не берите. Берите те, у которых ещё семечко не окрепло.

Когда они вошли в дом, Пашка приложил к губам указательный палец с обломанным ногтем: тише, бабушка спит. Усадил за круглый стол учительницу и на несколько минут исчез в сенцах. Вернулся с чисто вымытыми женскими полусапожками, поставил их поближе к мирно гудящей печке, удовлетворённо кивнул головой:
- Просохнут немного. А то вон как Вы промокли!..
Потом указал глазами на печь:
- Вон какая дура на пол-избы стоит! Газ проведут, я её мигом разворочу. На её месте загородку для Светки поставлю. Она девка, и подрастает уже. Как ей с нами, мужиками в одной-то горнице?
Ещё двое «мужиков» двух и четырёх лет отроду послушно сидели на деревянной лавке, побалтывая ногами в толстых шерстяных носках. Тот, что помладше вложил в рот замурзанный пальчик и не отрывал глаз от нечаянной гостьи. Потом неожиданно пропищал:
- Балбалиска есть?
И тут же получил нагоняй от старшего брата:
- Чего придумал? Барбариску ему! Ишь, какой конфетистый! После обеда дам. А ты, Светка, чище мети, не оставляй сор. Неряшистых баб замуж не берут.
От обеда Татьяна хотела отказаться. Даже подхватилась с табурета, при виде чистой скатерти, что легла на стол и стопки тарелок. Но Пашка с таким укором выстрелил в неё взглядом своих серых глаз, что ей стало неожиданно стыдно. На обед ели варёную в «мундире» картошку, солёные огурцы, селёдку. Пашка продолжал раскрывать свои секреты:
- В нашем сельмаге селёдку лучше не брать. Я видел, рассол у неё мутный и шкура облазит. А вот во вторник и в пятницу автолавка приезжает от предпринимателей Серёгиных. У них селёдочка что надо, засол хозяйский, всё честь по чести. Дерут, конечно, продавцы втридорога, ценников-то не выставляют. Зато вкуснотища!
Татьяне, если честно, кусок в горло не лез. А её ученик успевал и сам лопать, и младшим куски подкладывать. Да ещё и ворчал на домочадцев:
- Витька, ты куда хвост суёшь! Себе в тарелку ложи, а не Алёшке. Он мал ещё, костей сам не выберет. Ему от головы давай, да не спинку, а с рёбер. Светка, огурчиков подложи там, хозяйка ты иль нет?
После обеда Пашка важно подошёл к колченогому шкафчику, выудил из его недр мешочек с барбарисками, отсчитал каждому по три конфетины, не забыв и себя. Потом рассудительно заметил:
- На Алёшкино рожденье и на майские праздники куплю шоколадных. А пока денег тратить не будем. Гусёнков по теплу купим, лето погуляют, по осени откормим и к Новому Году пировать станем. А то и продадим немного, обувку Светке справим.

Сухой кашель из-за цветной ситцевой занавески прервал Пашкин монолог. И тут же задребезжал старчески неуверенный голос:
- Никак и обед я проспала, и гостей не встретила?
Вид у появившейся в горнице старушки, несмотря на измождённое болезнью лицо, был опрятный. Глаза лучились приветливой добротой. И только тогда, когда рассмотрела бабушка, какого гостя занесло в её жилище, её взгляд стал взволнованным и смущённым. Покачивая головой, с укором посмотрела она на старшего правнука:
- Опять чего натворил, супостат? Дожили до позора, учителя на дом жалиться ходят! Да по такой-то погодине! Ай, не стыдно твоей головушке, ай, не совестно?
 Пашка покорно подставил чуб под бабушкины руки. Вздохнул только. А Татьяна поспешила вмешаться в разговор:
- Нет-нет, бабушка, уж извините, имени-отчества не знаю…
- Евдокией Степановной кличут…
- Не жаловаться на Пашу я пришла, Евдокия Степановна. Всё у него в школе хорошо.
- По какой же нужде тогда?..
Татьяна на минуту замешкалась с ответом, лихорадочно придумывая причину своего визита. Потом начала беззастенчиво врать:
- Весна на дворе, а скворечники кто лучше Паши сделать сможет? Так уж решили: от каждого класса по три скворечника в школьный сад. Вот и пришла о помощи попросить. А теперь уж и идти мне пора, вечереет…

Пашка спал. Спал, уткнувшись лбом в школьную парту. Не безмятежно, как спят все дети его возраста, а тяжело, устало, тревожно вздрагивая ресницами. И впервые Татьяна осторожно и молча прошла мимо его парты. Не разбудила, как это бывало прежде, не отругала. Подумала ещё: «Насесты в курятнике вчера чинил. И встал сегодня ни свет ни заря. Молодку и кур кормил, младшим завтрак готовил… Пусть отдохнёт немного». До конца урока оставалось двадцать минут. Татьяна тихо прошла к своему столу, опустилась на стул и негромко обронила:
- А теперь, дети, вы можете сделать домашнее задание. Только не шумите…
Она, крепко задумавшись, не заметила, как пристально, удивлённо всматриваются в её лицо ребятишки. Как перешёптываются, подталкивая друг-друга плечами. Не заметила и другого: неожиданной теплоты, что появлялась во взглядах её таких непонятных прежде учеников…