Если бы Сталина не было...

       До сих пор, хотя со дня рождения И.В. Сталина минуло уже 130 лет, нет общепризнанного объективного представления о значении этой личности, ее роли в судьбе России.

       Взаимоисключающие интерпретации роли личности в истории России дают основания для постановки ряда вопросов. Кем был Сталин – одним «из наиболее жестоких и своекорыстных диктаторов в истории Человечества» (См. «Осмыслить культ Сталина». М., 1989,с.5) или деятелем, способствовавшим значительному социально-экономическому развитию страны, предотвратившим угрозу ее порабощения со стороны нацистской Германии? Кто он – провидец, стратег, предугадывавший на десятилетия вперед развитие событий, или изверг, уничтожавший людей во имя собственного властолюбия?
 
       Ответы на эти вопросы можно получить, определив главное деяние Сталина, которое оказало решающее влияние на ход развития России в ХХ веке. Оно выявляется при анализе альтернатив сталинскому пути развития. Определяющей среди них некоторые отечественные (В.Д.. Попов, Н.П. Шмелев) и западные (С. Коэн) авторы считают нереализованный вариант развития СССР, обоснованный Н. Бухариным. Его основные положения: продолжение нэпа при сохранении доминирующей роли товарно-денежных отношений; опора в хозяйственной политике на рыночный механизм; формирование индустриализации, исходя из наличных средств и ресурсов при обязательном повышении благосостояния населения страны.
 
      Данный альтернативный вариант был-де научно обоснован, экономически оправдан. В случае продолжения нэпа период 1930–1940 годов превращался для СССР в «золотое десятилетие».

      В.Д.Попов и Н.П.Шмелев, например, полагают: «при сохранении… нэпа… советская промышленность к концу 30-х годов как минимум превзошла бы немецкую по объему производства, в том числе и по объему производства военного». Они уверены: «Сохранись нэп, и мы бы, вне всякого сомнения, смогли бы превзойти Германию по выпуску танков, самолетов и артиллерийских стволов не в 1943 году (как в действительности было), а значительно раньше». В этом случае «фашистской Германии противостоял бы более сильный Советский Союз», а «Гитлер, возможно, напал бы сначала на Англию».

      Итак, при продолжении нэпа страна прожила бы 30-е годы без чрезвычайных мер, сверхналогов на крестьян и изъятия у них хлеба, без коллективизации и массового голода среди сельских жителей. Не пришлось бы прибегать к резкому усилению репрессивного аппарата (ОГПУ-НКВД). В результате прямые потери населения в 30-х могли быть уменьшены на 13–15 млн. человек. В условиях благоприятной демографической ситуации сохранилась бы репрессированная в действительности интеллигенция и наиболее работоспособная часть крестьянства. Учитывая рост сельскохозяйственного производства, отсутствие диспропорциональности между накоплением и потреблением, можно предположить: к 1940 году оказался бы достигнут значительно более высокий уровень удовлетворения потребностей населения, чем в реальности. Успех в войне с Германией тоже достигался бы «малой кровью» и в короткий срок.

       Рассмотрим в этой связи возможную продолжительность процесса индустриализации в стране при реализации «бухаринского» варианта. Он протекал бы при наличии следующих условий:

       а) рыночный механизм – движущая сила данного процесса;
       б) он формирует последовательные этапы. Первый – преимущественное развитие сельского хозяйства. Второй – наибольшими темпами развивается легкая промышленность. Третий – происходит ускоренное развитие тяжелой промышленности, которая, в сущности, обеспечивала обороноспособность страны в 40-х годах.

       В XIX веке при наличии аналогичных условий промышленный переворот, например, в Англии занял 70-80 лет при средних темпах роста 6,3% в год. В Германии период индустриализации проходил с 1855 по 1923 год, то есть 60–70 лет (средние темпы роста – 5%). Индустриализация в других странах Западной Европы продолжалась 60–70 лет при средних темпах роста промышленности 3,7%. Проецируя подобную длительность становления индустриализации в странах Запада на «нэповскую» Россию, можно предположить, что здесь этот процесс, начавшись с конца 20-х годов, завершился бы только на исходе ХХ века.

       Учитывая факторы ускорения технического и технологического развития в ХХ веке, а также преобладание в СССР государственной собственности, индустриализация могла завершиться и быстрее, к 1960 году. Следовательно, она в «нэповской» России в лучшем случае продолжалась бы 30–40 лет. К 1941 году даже при таких ускоренных темпах СССР не имел бы развитой тяжелой промышленности, не был бы готов к войне с Германией, отставая от нее по уровню развития военно-промышленного потенциала на два десятилетия.

       Итак, нэп, обладая несомненными преимуществами, в то же время не обеспечивал бы главного – возможности становления индустриализации СССР в необходимые сроки, то есть в ближайшие 10 лет. Он не гарантировал безопасности страны. В этом был основной недостаток «долгого нэпа».

       Понять последствия для страны «бухаринского» пути развития можно с учетом моделирования войны «нэповского» СССР и Германии. В отечественной литературе подобная попытка не предпринималась. Анализ прошедшей войны показывает, что если в действительном 1941 году СССР проигрывал преимущественно из-за неудовлетворительного качества личного состава (недостаточной обученности войск современным приемам ведения войны), то при нэповском варианте сюда добавилось бы и количественное отставание Красной Армии от противника в технике. Война проходила бы в условиях явного и постоянного превосходства немецкого военно-промышленного потенциала. В реальном 1941-м Германия выставила 190 дивизий, из них 19 танковых и 14 моторизованных, 4300 танков, 47 тыс. полевых орудий, 4 воздушные армии (5 тыс. самолетов). СССР же без развитой тяжелой промышленности не мог бы противопоставить аналогичных по численности и качеству воздушных и танковых соединений. Максимум, что возможно было иметь при альтернативном варианте развития к концу 30-х годов, – 1–2 тыс. танков устаревших конструкций и примерно столько же самолетов.

        Будем исходить из того, что в первоначальный период моделируемой войны Красная Армия также понесла бы значительные потери в живой силе и технике. В результате в армии «нэповского» СССР осталось бы около 1 тыс. самолетов и такое же количество танков. Это неизбежно изменяло структуру войсковых соединений. Со стороны СССР на различных фронтах действовали бы не танковые корпуса, а танковые бригады и незначительные по количеству самолетов воздушные соединения. Так, в сущности, происходило и в реальной войне 1941–1942 годов. Однако если в действительности к 1943 году положение изменилось и статус-кво был восстановлен, то в моделируемой войне этого случиться не могло. Ее важнейшая особенность состояла бы в том, что в новых условиях Красная Армия не имела бы возможности быстро восполнить потери. Отсюда – никаких надежд на паритет с противником в технике в ближайшие 2–3 года. В результате армия понесла бы намного более тяжелые поражения, чем в реальности.

        Захват Москвы произошел бы в соответствии с планом «Барбаросса» - в сентябре 1941 года. До конца года оказались бы в оккупации такие административные центры, как Ленинград, Воронеж, возможно, Сталинград и другие. Гитлер, который активно стремился овладеть ресурсной базой СССР, не испытывая значительного сопротивления, захватил бы Кавказ и другие нефтеносные районы на побережье Каспийского моря. Государство оказалось бы перед необходимостью либо полной капитуляции, либо продолжения борьбы, но в гораздо более неблагоприятных условиях.
 
         В реальности Германия из 22,4 млн. кв. км общей площади СССР заняла наиболее густонаселенную и исторически освоенную территорию – около 2 млн. кв. км. Сталин в приказе № 227 от 28 июля 1942 года признавал, что в оккупации находилось 70 млн. человек. Более поздние исследователи говорили о 45% населения, то есть о 90 млн. В рассматриваемой виртуальной ситуации оккупированная территория увеличилась бы до 3,5 млн. кв. км. Учитывая, что дальнейшее продвижение вермахта в восточном направлении (на Урал и в Сибирь) вряд ли проводилось бы, что связано с ограниченностью людских ресурсов Германии, суровым климатом Азиатской части СССР, плохим состоянием коммуникаций в данном регионе. Скорее всего, вермахт остановился бы на линии «А-А» (Архангельск – Астрахань), как требовал план «Барбаросса».
 
        Таким образом, начальный этап войны Германии и «нэповского» СССР, то есть 1941–1942 годы, ознаменовался бы для Советского государства и его населения трагедией, связанной с несравненно большими жертвами, чем в реальности. Прямые потери военнослужащих (с учетом гибели военнопленных в лагерях) в реальной войне составили 8,6 млн. человек. В моделируемой войне, с учетом большего театра военных действий и увеличения числа крупных поражений Красной Армии, они достигли бы 12–13 млн. В действительности мирных жителей погибло 13,7 млн. человек. Учитывая большую протяженность оккупированной территории и проживающих на ней лиц, можно предположить, что и потери увеличились бы до 21 млн.

        В результате общее число лиц, проживающих на территории страны, только за начальный период войны сократилось бы на 34 млн. Это на 8 млн. больше, чем в фактической войне с Германией.
 
        Только этим возможные потери не исчерпываются: необходима поправка на длительность военных действий.  В действительности война шла около 4 лет, или 1418 дней.
В случае поражения «нэповского» СССР ее продолжительность увеличивалась бы.
Правительство СССР и Красная Армия, оказавшись на Урале или же в Сибири, находились бы в состоянии постоянной борьбы с вермахтом. Однако сил для быстрого изгнания противника с собственной территории у ослабленного военными потерями государства не было бы. Для этого правительству следовало в обязательном порядке формировать новую, адекватную германской, военно-промышленную базу, то есть осуществить ускоренную индустриализацию, но не в 30-е, а в 40-е и 50-е годы. Делать это пришлось бы после понесенных на войне утрат, на ограниченной территории, в неблагоприятных природно-климатических условиях, при остром дефиците людских ресурсов. В 1941 году население СССР составляло около 200 млн. человек. При отсутствии потерь в период индустриализации и коллективизации оно составило бы примерно 210–215 млн. человек.

       Исходя из того, что население оккупированных территорий составляло бы 110–120 млн., число лиц, оказавшихся за Уралом, как коренных жителей, так и эвакуированных,  осталось бы около 95 млн. человек. При этом их численность постоянно увеличивалась бы за счет людей, которые бежали бы из оккупированных районов от политики, проводимой германскими властями, и сокращалось из-за нехватки продовольствия и медикаментов, возможных эпидемий и пр.

        Уместно задать вопрос: когда было целесообразнее начать процесс ускоренной индустриализации, в мирных условиях 30-х или в тяжелейших условиях 40–50-х? Ответ очевиден: 30-е годы были оптимальным вариантом.
 
        Более того, любому правительству СССР в 40–50-е годы перед лицом страшной и реальной опасности пришлось бы пойти на чрезвычайные меры: максимально увеличивать количество рабочих дней, доводить их продолжительность до 10–12 часов, использовать в массовом масштабе труд заключенных или лиц, оказавшихся на принудительных работах.
Правительство также вынуждено было бы добиваться сверхвысоких темпов экономического роста путем еще большего, чем в действительности, перенапряжения всех сил. При этом данные меры были бы только отсрочены, хотя они, вероятно, и не вызывали бы такой критики потомков, которая обрушилась на Сталина как инициатора реальной индустриализации.

       Таким образом, необходимость проведения индустриализации в 40–50-е годы, в чрезвычайных условиях военного времени и ограниченности ресурсов, потребовала бы еще как минимум 10–15 лет. Два-три года ушло бы на ведение активных боевых действий против Германии для изгнания ее войск с оккупированной территории СССР. В итоге возможная война длилась бы 15–20 лет, а закончилась между 1955 и 1960 годами.

       Подобная продолжительность боевых действий привела бы к дополнительным потерям среди мирных жителей. Они были бы связаны с реализацией политики геноцида, проводимой нацистской Германией. Гитлер перед войной формулировал следующую задачу: «Простого захвата территории страны недостаточно… Целью является уничтожение людских ресурсов России». Это намерение при наличии достаточного количества времени было бы реализовано.
Нацисты добились бы окончательного решения «еврейского» и «цыганского» вопросов. Продолжились бы массовые расстрелы населения, уничтожение отдельных населенных пунктов. Проводилась бы и ликвидация «неполноценных» людей, душевнобольных и так далее. Кроме того, 20% населения СССР могло быть сокращено нацистами «за счет ограничения рождаемости: от пропаганды абортов… до организации стерилизации» (Кудряшов С.В., Олейников Д.И. «Оккупированная Москва»,  «Родина»,  1995, № 5, с. 13). В концлагерях, которые неизбежно появились бы на территории СССР, смертность приближалась бы к 100%. Подобный геноцид продолжался бы не 3–4 года, а 10–15 лет.

        Особо следует отметить продовольственную политику Германии на оккупированной территории. Сталина обычно обвиняют в значительном числе погибших от голода крестьян в ходе коллективизации. Однако следует признать, что в 30-е годы изъятие продовольствия осуществлялось отнюдь не с целью уничтожить население, а для продолжения индустриализации, снабжения рабочих в городах и армии, что было в интересах всех граждан, обеспечивало их безопасность в будущем.

        Германские власти действовали в корне иначе. Они тоже вывозили в значительных размерах продовольствие с оккупированных территорий. Так, из Ленинградской области с 1941 по 1944 год в Германию было отправлено 43% поголовья скота, и местное население осталось почти без мяса. На Украине с июля 1941 до июня 1943 года вывезено 3,6 млн. т.зерна, 500 тыс. т картофеля, 155 тыс. т сахара, 50 тыс. т масла, причем местному населению запрещалось употреблять в пищу продукты, которые подлежали обязательной сдаче оккупационным властям. Такая политика неизбежно вела к голоду, который в случае продолжения оккупации оказался бы намного страшнее имевшего место в начале 30-х годов. Оккупантов не интересовало выживание населения на захваченных территориях. Они вообще не собирались компенсировать изъятое продовольствие какими-либо способами.

        Руководство Германии ничего возвращать не собиралось ни прямо, ни косвенно. Наоборот, подобным образом оккупационные власти проводили планомерную линию на сокращение «излишнего количества» населения, стимулировали его миграцию за Урал, освобождали территорию для заселения ее немецкими колонистами. В подобных условиях ежегодная гибель мирного населения СССР на подконтрольных нацистам территориях могла достигать минимально 2 млн. человек. За 15 лет эта цифра составила бы 30 млн., как и планировалось руководством Германии. Это значит, что в случае продолжительной войны общее число потерь СССР равнялось бы 34 млн. в начальный период и 30 млн. в дальнейшем. Кроме того, надо учесть и число военнослужащих, погибших на завершающем этапе боевых действий.
 
        Итак, война «нэповского» СССР с Германией привела бы к национальной катастрофе. Красная Армия потерпела бы уже в 1941 году сокрушительное поражение. Продолжительность войны – 15–20 лет. Общие людские потери – около 65 млн. человек, а не 26,6 млн., как в реальности. К тому же есть все основания полагать, что за данный период население оккупированных территорий значительно деградировало бы в культурном плане. Резко возросла бы масса обнищавших, неграмотных, лиц с начальным образованием, имеющих только навыки чтения и счета, босяков.
 
         Восстановительный период после длительной войны при увеличении площади оккупированных территорий и находящихся на них жилых и промышленных объектов составил бы около 20 лет.

  «Политика первична, экономика – вторична» – лейтмотив сталинской индустриализации. Почему Сталин не продолжил нэп? Потому, что являлся прежде всего политиком, который по долгу обязан обеспечить безопасность страны. Как лидер государства, он еще в середине 20-х годов пришел к выводу о неизбежности новых вооруженных конфликтов на европейском континенте. На XIV Съезде ВКП(б) Сталин четко заявил: «Локарно чревато новой войной в Европе». Тезис о возможности и неизбежности новой войны звучал в его речах на каждой партийной конференции, пленуме, съезде. Поэтому на практике он исходил из примата политики над экономикой. Экономические задачи носили для него подчиненный характер. Они рассматривались как средство реализации главной цели: обеспечения безопасности страны. Политика выступала лейтмотивом экономической деятельности Сталина в 30-е годы. В 1931 году он прямо утверждал: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»  (Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 39).

       Таким образом, выдвинув политическую задачу: обеспечить безопасность страны – на первое место, он поступил стратегически верно. Любая иная политика, предполагавшая решение в первую очередь экономических задач (например, достичь более высокого уровня потребления), была чревата для страны и ее населения самыми опасными последствиями.
Необходимость проведения индустриализации в сжатые сроки поставила Сталина и руководство страны перед выбором: план или рынок? Эта проблема, начиная с 20-х годов и до сегодняшнего дня, – предмет ожесточенных дискуссий экономистов и политиков. Более того, ее решение прямо затрагивает обычных граждан. Оно во многом формирует социальный строй общества. В 30-е годы от этого выбора зависело: можно ли осуществить индустриализацию к началу 40-х?

        Нэп и форсажная индустриализация несовместимы. Сторонники использования рыночного механизма как в 30-е годы, так и в настоящее время ставят Сталину в вину свертывание нэпа, навязывание стране планомерного пути развития. Однако мог ли он в сложившихся обстоятельствах поступить иначе? Прежде всего, Сталин должен был учитывать фактор времени, который, как дамоклов меч, висел над ним. Рынок, конечно, мог обеспечить становление индустриализации, но в отдаленном будущем. Сделать это строго к определенному сроку он не способен. Рынок диктует собственную скорость преобразований, а не необходимую. Он навязывает следующие этапы становления производственной структуры: сельское хозяйство, легкая, а затем только тяжелая промышленность. Изменить эту последовательность рынок не в силах. Следовательно, начать с формирования тяжелой промышленности, создать к необходимому времени электроэнергетику, массовое производство автомобилей, тракторов, танков, самолетов нельзя.

        Поэтому Сталин вынужден был в данных условиях отказаться от использования рыночного механизма.
 
        Планомерность открывает путь форсажной индустриализации. Отрицая рынок, Сталин сделал ставку на механизм универсального планомерного развития экономики. Это было правильное решение. Как писал канадский экономист-историк Р.Аллен, «централизованное планирование оказалось для того времени успешным и значительно способствовало экономическому росту». Его использование позволяло в кратчайшее время обеспечить необходимую концентрацию имеющихся ресурсов, осуществлять их маневр, резко изменить соотношение потребления и накопления в пользу последнего, создать возможность как экономического, так и внеэкономического изъятия средств, их быстрого перелива из одной сферы в другую. Планомерность давала возможность развивать в первую очередь отрасли экономики, необходимые для обеспечения обороноспособности страны, осуществлять постоянный и непрерывный контроль за их становлением, добиваясь заранее поставленного результата к намеченному сроку.

        Формирование планомерности выступало, как сейчас сказали бы, «процессом инновационным». Насколько он был труден, можно судить по тем издержкам, недоработкам, «перегибам», которые выявились уже в ходе реализации первого пятилетнего плана. Но планомерность оказалась успешно действующим механизмом. Только на ее основе могла быть решена чрезвычайная для того периода народнохозяйственная задача – проведение индустриализации за 10 лет. К сожалению, планомерность, необходимая в особых условиях осуществления индустриализации в 30-е годы, в силу инерционности государственного аппарата и идеологического догматизма руководителей страны второй половины ХХ века, не подверглась необходимому развитию и модернизации и оказалась пролонгирована еще на 50 лет. Эта косность сыграла роковую роль в истории СССР.

        Особо важен вопрос о накоплении для ускоренной индустриализации. Каковы могли быть его источники? Решение этой проблемы в СССР 30-х носило специфический характер. Сталин, выступая 13 апреля 1926 года на партконференции в Ленинграде, отметил три источника индустриализации в капиталистических странах: грабеж колоний, военные контрибуции, иностранные концессии. Все они, по его мнению, для СССР не подходили. Оставался единственный путь: за счет собственных ресурсов. Использовались различные внутренние источники: обязательные займы у населения, прибыль от работающих предприятий, поступления от внутренней и внешней торговли. Но важнейшим источником накопления выступал перелив средств из сельского хозяйства в промышленность.

        Были ли напрасны жертвы коллективизации? Для решения поставленной задачи использовались различные, в том числе и чрезвычайные меры, к примеру дифференциация («ножницы») цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию (их соотношение составило 3 к 10). Но и этого было недостаточно. Сталин прямо говорил о таком налоге на крестьянство, который выступает как «нечто вроде «дани», нечто вроде сверхналога, который мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии, обеспечить индустрию для всей страны» (Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 159).
 
        Помимо этого, крестьяне «должны были обеспечивать в обильном количестве и по низкой цене промышленных рабочих продуктами питания, фабрики и заводы – сырьем.... отдавать излишки продуктов, особенно зерна, для экспорта» (Бруцкус Б.Д., «О новой экономической политике», ЭКО, 1989, № 10, с. 89). В результате «в среднем за годы первой пятилетки доля сельского хозяйства в финансировании накоплений, направляемых на развитие промышленности, составляла 33,4%, то есть была весьма значительной». Доля же промышленности в фонде накопления в 1928 году составляла 16%, или в 2 раза меньше.
Какой экономист или политик тогда и даже сейчас может ответить на вопрос: где взять не 2-3%, а 33% накоплений без перекачки средств из сельского хозяйства? Другого выхода не было. Конечно, Сталин осознавал серьезность предлагаемых мер. Он ставил вопрос: «может ли крестьянство выдержать тяжесть индустриализации?» Следовательно, понимал, что обрекает крестьян на жертвы. Проводимая политика неэквивалентного обмена не могла не вызвать голодания и сопротивления крестьян. Это делало необходимым усиление государственного репрессивного аппарата, вело к значительным людским потерям. Очевидно, крестьяне заплатили самую высокую цену за ускоренное развитие индустрии. Но, в конечном счете, их жертвы способствовали будущей победе над Германией.

       В условиях, когда преобразования требовалось провести быстро, возникла необходимость в других, кроме «крестьянского», источниках накопления.

       Ускоренное развитие индустриализации резко обострило проблему нехватки рабочей силы. Ее отсутствие особо ощущалось именно в новых отраслях промышленности. Наибольшая потребность была в малоквалифицированном труде. Требовалась дополнительная рабочая сила для освоения богатых полезными ископаемыми труднодоступных районов Крайнего Севера, Сибири, Дальнего Востока. Для сокращения ее дефицита применялись оргнаборы и вербовки, меры по интенсификации использования существующей рабочей силы: энтузиазм, социалистическое соревнование, стахановское движение, завышение норм выработки.
Увеличение рабочего времени достигалось посредством прибавления количества трудовых дней к уже имеющимся, сокращением отпусков до 12 суток, уменьшением числа праздничных дней, проведением субботников и воскресников.

       Наряду с этим в 30-е годы заметное место занял нетрадиционный источник накопления: применение дешевого и бесплатного труда заключенных.
 
       Численность рабочей силы, находящейся в ГУЛаге, с развертыванием индустриализации постоянно возрастала. В 1928 году – 150–195, а к 1933 году – около 800 тыс. заключенных.. В 1939 году их было уже 3,1 млн., а к 1941-му – 3,35 млн. Работа этих людей проходила в тяжелых климатических условиях Сибири, Дальнего Востока, Крайнего Севера. Заключенные выполняли наиболее трудоемкую часть операций по обеспечению индустриализации. Для этого их лагеря были закреплены «за промышленными наркоматами, строительными управлениями и… лесозаготовками».

        Особую остроту приобретает вопрос: можно ли было провести индустриализацию за 10 лет, не используя труд заключенных ГУЛАГа? Скорее всего, нет. К сожалению, это была вынужденная и необходимая мера со стороны государства. Конечно, теоретически существовал иной путь: создавать промышленные объекты на базе использования вольнонаемной рабочей силы. Это происходило, например, в США при освоении Аляски в первой половине ХХ века. Однако при таком подходе в СССР 30-х годов затраты возросли бы в несколько раз.

        Какую роль играл в решении проблемы накопления ГУЛАГ? Во-первых, использование массовой и дешевой рабочей силы приносило значительную экономию на заработной плате.
Во-вторых, присваивался и производимый заключенными прибавочный продукт. Если в нормальных условиях рабочий день длился 8 часов, а вольнонаемный работник, занимаясь малоквалифицированным трудом, мог окупить затраты на свое содержание за 4 часа, то отношение (пользуясь сталинскими категориями 1952 года) «труда для общества» к «труду для себя» («норма эксплуатации») равнялось 100%. У заключенных рабочий день продолжался 12–14 часов (часто без выходных).

       В целом экономия на заработной плате и присвоении «прибавочного труда» заключенных за пятилетку составляла 18 млрд. руб.

       Много это или мало? В 20-е годы стоимость возводимого предприятия – 2 млн. руб. В 30-е возведение крупного предприятия в машиностроении или металлургии обходилось уже в 100 млн. («История экономических учений»,  Ч.II.М., 1994. С. 316) Это значит, что только на средства, сэкономленные на труде заключенных, можно было создать 180 крупнейших новых заводов. Если учитывать, что в первой пятилетке в строй вступило 1500 предприятий, то полученные в итоге средства для создания 180 из них явились значительным вкладом в фонд накопления.

        Итак, без труда заключенных в 30-е годы выполнить намеченные планы по ускоренной индустриализации в полном объеме, по-видимому, оказалось бы невозможно. Отрицательная сторона такого подхода – высокая смертность данного контингента рабочей силы. Однако необходимо помнить, что эти жертвы были порождены не каким-то тщеславием, властолюбием, жестокостью Сталина. Использование труда заключенных (кстати, не надо забывать, что значительная их часть заслуживала наказания) выступало необходимой мерой обеспечения безопасности страны. Судя объективно, многочисленные жертвы ГУЛАГа оказались компонентом цены, которую народы СССР проплатили еще в 30-е годы за победу над Германией и последующий выход в космос.

       Основанная на использовании «непопулярных мер» политика Сталина оказалась успешной. Поставленная им цель, несмотря на кажущуюся невозможность ее выполнения, была реализована. Величие совершенного до сих пор поражает исследователей. Конечно, имело место искажение цифр, статистика, которая противоречила по ряду пунктов действительному положению дел. Но факт в том, что к 1941 году процесс индустриализации состоялся. Он обусловил невероятные для мировой экономики того периода темпы прироста общего объема промышленной продукции: в 1929–1932 годах – 19,2%, в 1933–1937 годах – 17,1%. За три начальных года первой пятилетки прирост составил более 16%. Причем производство средств производства увеличивалось в несравненно большей степени: 28,5%  (1928–1932) и 19%  (1933–1937). Главное же в том, что этот подъем сопровождался реальным изменением структуры производства. Советская Россия действительно стала страной индустриальной.

        По уровню промышленной продукции она сначала сравнялась, а затем обошла некоторые развитые страны. Например, в 1933 году объем промышленной продукции СССР составлял 117,3%  по сравнению с Германией. Лидирующие позиции стало занимать производство продукции машиностроения. СССР значительно приблизился к германскому уровню производства стали, чугуна, проката, обошел ряд капиталистических стран «по показателю обновления оборудования» («Новая экономическая энциклопедия», М., 2006. С.. 474).

        По мнению современных ученых, с 1928 по 1940 годы страна действительно «проделала такой путь промышленного развития, который другими странами совершался в течение столетия» (там же, с.475).  При любой интерпретации этих достижений нельзя не признать, что к началу 1941 года решена следующая задача: «чрезвычайными мерами, сопряженными с небывалыми человеческими потерями, была создана тяжелая промышленность, призванная и способная обеспечить оборонный потенциал страны на уровне общих достижений науки и техники того времени». В этом состояла кардинальная (не приписываемая пропагандой, а действительная) личная заслуга Сталина.

       Разумеется, форсажный путь индустриализации обусловил не только достижения. При общем увеличении численности населения страны в период с 1913 по 1940 годы (включающий Первую мировую войну, две революции, Февральскую и Октябрьскую, и Гражданскую войну) со 159,2 млн. человек до 194,1 млн., то есть почти на 35 миллионов, он сопровождался значительными издержками. Так, по некоторым данным, которые, как, может быть, никакие другие, нуждаются в проверке, из-за коллективизации, насильственного переселения части крестьян из центральных в северные и восточные районы страны, голода 1932–1933 годов, политических репрессий в 1929–1939 годах «чистая убыль населения СССР составила примерно 9,8 млн. человек». Подобные потери, конечно, громадны. Но их значение познается лишь в сравнении.
 
       Сталин ответствен за массовые репрессии, хотя эту ответственность, очевидно, необходимо «распределять» по всей иерархии управленческого аппарата, учитывая квалифицированность и компетентность, добросовестность и гражданственность кадров на всех его уровнях. По большому счету жертвы сталинской политики были не напрасны, а обеспечили в конечном итоге безопасность государства, и это интуитивно ощущали сознательные советские люди. В репрессиях, подчас несправедливых, – его главная вина перед народом. В предотвращении общероссийской катастрофы – несомненная заслуга.

        Главное дело Сталина, раскрывающее роль его личности в истории России ХХ века, – не периодическое снижение цен, проводившееся в 30–40-х годах, и даже не победа в Великой Отечественной войне и быстрое восстановление экономики СССР после нее. Его основная заслуга – осуществление ускоренной индустриализации в 30-х. Это – важнейшее событие, определившее ход развития России в ХХ веке. Ее проведение поставило СССР в один ряд с развитыми странами Запада, позволило выйти на передовые по тому времени рубежи науки и техники. Страна получила военно-промышленный потенциал, который дал возможность одержать победу над Германией в 1945 году. Причем сделать это с гораздо меньшими потерями, неизбежными в случае реализации другого, «бухаринского» пути. Политика Сталина в конечном счете обеспечила безопасность и относительно благополучное развитие Советского Союза во второй половине ХХ века.

Примечание: Использованы работы А.Н.Нехамкина, доктора экономических наук, профессора ВЗФЭИ  и  В.А.Нехамкина,  доктора философских наук, профессора МГТУ им. Н.Э. Баумана