Дождевой червяк на асфальте

         Сначала заболела наша старая добрая кошка «Пушка» и очень скоро - она вообще пропала. Говорят, что кошки всегда уходят из дома куда-нибудь умирать. Потом неожиданно заболела пневмонией наша милая дочка Наденька – случилось осложнение, её положили в больницу. И мы с женой очень сильно переживали, пока она, наконец, не выздоровела. Неделей позже жена разбила нашу красавицу «Мерседес» – да, причём так! – что она вообще теперь не подлежит восстановлению. Слава Богу – сама осталась жива!  Потом тут же, следом, я прошляпил очень важный тендер для нашей фирмы на всероссийском аукционе, и потому был впоследствии в «процедуре с тягчайшим вытягиванием жил» смещён общим собранием учредителей с поста генерального директора этой самой фирмы и заменён моим же другом с детства Алексеем. Я ещё тогда не знал, даже не догадывался, что так начинался мой крах! Генеральным директором я пробыл всего два месяца и, получается, не выдержал испытательного срока.

         Ну, а дальше пошло-поехало как по накатанной дорожке. Как «по маслу»! И то, к чему я так мучительно долго и с таким неимоверным трудом добирался, свершая на этом пути и восторженные взлёты, и до сих пор малозначительные падения, теперь так легко и прозаично нелепо мною было потеряно. Мало того, что я слетел с высокого поста, далее в моей карьере произошли внезапные, причём с такой головокружительной быстротой – ни больше, ни меньше – как катастрофические преобразования. От чего я совсем было упал духом, и настолько психически нарушился, что о моём каком-то восстановлении в должности не могло идти даже речи. С генерального директора чуть более чем за месячный срок я кубарем скатился по карьерной лестнице вниз, вновь до обычного менеджера. Я даже поначалу объяснить своего такого молниеносного падения, как бы ни старался, не сумел бы. И мыслилось тогда: не иначе как настиг меня злой рок!    

        Это только сейчас, я кое-что припоминая, наконец, уразумел причину моего мгновенного фиаско. И оно, несомненно, заключалось, прежде всего, в моих же амбициях. Бывали моменты, когда мои поступки совершались в каком-то странном несколько сомнамбулическом, что ли состоянии, при котором я даже не всегда мог дать точный отчёт в своих действиях. Как будто был пьяный, будучи абсолютно трезвым. И только уже после, когда всё завершалось, когда совершённое мной в голове вновь прокручивалось, неожиданно выяснялась, допущенная мною, нелепая оплошность. И я диву давался своей несообразительности! К примеру, то что нужно было сказать или сделать, почему-то мною не было своевременно сказано или сделано. А там хоть локти кусай – время прошло. Нелепый жест, невпопад молвленное словцо, не вовремя брошенный смешок. Многое потом выясняется. Потом! Когда уже сделано великое множество глупостей. Это я только сейчас постиг, что нельзя так дерзко себя держать перед начальством, тем более хлопоча пощады.

          Недолго моя жена справлялась с моими неудачами на работе. Она с Наденькой, сначала съехала к своим родителям дабы «не обострять своим присутствием наши неожиданно расстроенные отношения постоянными скандалами». Не знаю, но мне иногда кажется, что у неё это было давно, уже заранее, подготовлено и тщательно спланировано и являлось всего лишь маленькой частью, ею тайно задуманного, плана. Потому что очень скоро обнаружилось, что она, оказывается, подала заявление в суд на развод. Правда я об этом узнал только потом, когда меня туда, собственно говоря, пригласили. Там, со слов жены я узнал о себе очень много нового и весьма необычайно-странного. Я не сопротивлялся обстоятельствам и нас мгновенно развели.

        Ужасно скучаю по дочке! Как я потом краем уха где-то ненароком услыхал, оказалось, что моя бывшая тут же расписалась с каким-то там «фон бароном» из столицы… и тут же, не теряя времени, укатила вместе с нашей лапонькой дочкой и новым супругом в первопрестольную.  И это несмотря на то, что Наденька кричала и на суде и потом тут, дома, при нашем расставании: «Я хочу с папой!». И я тогда вдогонку кричал ей, что буду обязательно её навещать. Этот её жалобный взвизг и сейчас у меня живёт в голове. А ныне гуляют слухи, что у них была шикарная свадьба, и моя бывшая теперь ходит вся в бриллиантах. Может быть, для всего этого ей нужен был только повод? Я не знаю, но видимо то, что должно было произойти – произошло. На всё воля Божья.

          Вчера или позавчера, нет, наверное, всё-таки позапозавчера я сильно повздорил с моим лучшим другом. Я крайне канючил, выгораживаясь главным образом, скорее, наверное, даже пред самим собой, нежели разумно попробовать предпринять попытку разобраться в случившемся. Напротив, я зачем-то чванливо пыжился, чего-то навязчиво строил из себя. И это всё – моя бесовская гордость! В итоге, он обозвал меня скверным непечатным словом, и я поначалу сильно, помню, обиделся на него. Зато теперь – с ним полностью согласен. И даже благодарен ему за то, что он так доходчиво тогда разъяснил. В общем, мы с ним полаялись и разошлись как-то по-волчьи – как-то не глядя друг другу в глаза, или, если всё-таки глядя, то как-то искоса, как будто бы оскалившись и немного поджавши хвосты.

         Потом мою опустевшую и осиротевшую квартиру, вдобавок ко всему, залили соседи сверху. Припоминаю, я тогда уставший и душевно разбитый только-только притащился домой. Я битых два часа собирал, затирал воду, измаздался весь в пух и прах, а когда после этого собрался принять душ, не оказалось воды. Злой и измученный я поднялся к соседям и стал на них вымещать своё негодование. Помню жутко разругались. Невероятно психуя и грязно матерясь, я пытался как-нибудь сходу взыскать возмещения убытка.  Проще говоря, я просто стервенел! А вчера или позавчера… опять не помню, я плюнул на всех и вся и пошёл на Луначарского в кафе-бар «Маяк», которое прежде считал прибежищем тупиц и алкоголиков, и там изрядно нажрался. Сначала я пил один, а потом там же, со своими уже новыми товарищами-собутыльниками. Припоминается, мы пили и пили, бухали и разговаривали, удивительно находя всё новые и новые волнующие темы для пересудов, а потом снова и снова ещё чего-то хлебали. Помню, хоть и урывками, как у меня кончились деньги и меня стали поочерёдно угощать то один мой товарищ, то другой, соболезнуя и вовсю ругая – эту постылую и поганую жизнь. Наверное, я думаю, им подобная ситуация была попросту где-то близка … где-то конечно по-своему, но всё-таки близка …

         А потом, здесь я уже совсем смутно припоминаю – вчера ли, то ли сегодня, или вообще позавчера, я уже пил один, дома, на пару с телевизором. Сколько это продолжалось я не ведаю, но судя по количеству пустых бутылок, скорее всего давно (удивительно, где я брал деньги!?). Вероятнее всего раскурочил семейное НЗ с наличностью, которое, если на сегодняшний день разобраться в памяти, было разделено после суда моей бывшей на три равных части, и мне была оставлена одна из них. Семейные карточки жена вытребовала ещё на суде, дескать, «на учёбу дочке хоть что-то от тебя останется». Ладно! Какая разница: вчера – позавчера…

        Самое важное это сегодня … сейчас … и главное – я живой. Только это обстоятельство совсем почему-то не радует.  Сейчас я оденусь и пойду на улицу. Может кого-нибудь встречу? Может где-нибудь и с кем-нибудь найду опохмелиться?..

         Вот я уже оделся. (Видите меня!?) Вот неуверенной походкой иду на выход. Качает, как в море лодочку! Голова кружится, ноги ватные, нету сил. Кое-как выбрался из подъезда. Свежо. В лицо пахнуло удушливо чистым воздухом, даже затошнило с непривычки. Хоть и пасмурно, и ветер порывист и холоден, но что-то необычайно живучее вдруг ворвалось в мою грудь и от этого стало почему-то пронзительно больно. Окинул взором окрест лежащее: свинцовое, охваченное мрачными тучами небо, невыразительные и безнадёжные пятиэтажные хрущевки, нерадостная детская площадка, в дрёме стоявшие у обочин чужие авто, асфальтированные полураздолбанные дороги и тротуары, рядом, вдоль цоколя дома, клумбы и увядающие на них цветы …и лужи … чёрные лужи, в которых отражается небо!

         Только-только, по-видимому, прошёл дождь, и мир казался теперь таким угрюмым … таким скучным и унылым, тоскливым и не нужным … или, у меня было просто такое настроение? Я не знаю. Или сам был сейчас никчемушным или время было таким? Перепуталось всё, переплелось, исказилось, исковеркалось и прежде всего поиспоганилось в душе. В моей душе. Такой мир был не нужен мне! И я таким тоже был не нужен миру! И не нужным я был даже сам себе, да наверняка вообще никому.

          Я встал на тротуар, как исполин, внезапно потерявшийся среди дороги, и устремил свой воспалённый и утраченный взор куда-то туда, куда-то вперёд, куда вроде как собирался вот-вот пойти. Собственно собирался, но куда? Я посмотрел вдаль – в это неведомое чуждое «куда» – и осёкся, убитый этим вопросом. Впереди, на протяжении всего этого пути то тут, то там, всюду, валялись, всяк по-всякому, вытянувшись на мокром асфальте, скукожившись, еле шевелясь, подавая некую видимость жизни, пассивно стремясь куда-то уползти – дождевые черви. Они беспомощно на этом, необычайно твёрдом для них, асфальте, как бы в полудремоте потерянно прозябали. Пропадали в этом своём некоем существовании. И каждый из них, как бы в своём роде, был одинок. Они вероятно уже поняли, что всё, что они делают – бесполезно! Они уже ни на что не надеются, выбившись из сил! Некоторые из них, были уже кем-то или чем-то раздавлены и их трупы теперь только напоминали мне лишний раз мою судьбу … так же раздавленную и валяющуюся в настоящее время – у меня же, под ногами.

         Почему-то до боли стало жалко их. И я сразу же понял, тут же, почему! Но что я мог для них сделать!? Их так много! А я один, и пускай такой большой по сравнению с ними. Но что толку в этом!? Они всюду безмозглые повылазили, видимо, после дождя. Может быть, как раз обманутые этим самым дождём, выползли каждый со своей, наверное, надеждой или мечтой из близких жилищ и каким-то непонятным образом оказались теперь здесь и наверняка просто гибли. Гибли обыденно, бессмысленно и безвестно. А у них же, наверняка, где-то есть свои семьи. Не знаю. Но очевидно же, что-то там должно быть, что-то их, червячье, сокровенное. Я невольно провёл между мной и ими невидимую параллель … мою догадку! – какую-то, может быть, несуразную на первый взгляд, но весьма достоверную и неопровержимую как сама смерть. Увидел бесспорную эту идентичность ситуаций, точнее, абсолютную схожесть этого нашего дурацкого положения.         

          В отчаянии, будто бы спасая самого себя, я бросился к одному из них, самому близлежащему, который только что едва шевельнулся. Не раздумывая схватил его и сразу почувствовал, как он вздрогнул, вдруг сжался в моих пальцах и затем отчаянно забился. Вероятно, от испуга. Наверное, я и сам вздрогнул от того же испуга, неожиданно ощутив в своих пальцах что-то мокрое, живое и сопротивляющееся. И я быстро, с каким-то омерзением, зашвырнул его в траву близнаходящейся клумбы.

         Теперь он спасён, подумал я, безусловно спасён. Теперь он в своей стихии, а не на этом смертельно-крепком и жестоком асфальте. Где он ничего не может. Где он просто не может жить, дабы не в состоянии проделать себе малюсенькую лазейку, какие он делал когда-то в прошлом, будучи в рыхлой земле. Как мы похожи! Я понял, неистово вдруг понял, в чём заключается наше сходство. А суть этого сходства состоит в нашей беспомощности. Я всю жизнь суечусь, пытаясь найти что-то своё, что-то для себя важное и за это я готов отдать жизнь, всю до капельки. Но я не могу этого найти. (Кто-то, может быть, скажет – слабак!?) А я почему-то тщетно и безуспешно вот уже одну треть века: то вытягиваюсь, то сжимаюсь, то тыкаюсь лбом и всё бьюсь и бьюсь об эту холодную стену. Такую грубую, беспощадную стену жизни …

         Ох, как бы я хотел, чтобы кто-нибудь, тот, кто воистину могущественный. Ну, хоть кто-нибудь пусть невзначай, ненароком, пусть даже по наивной случайности, но всё-таки так же вдруг однажды схватил меня и бросил наконец туда, где меня давно дожидается моё счастье! Где давненько ожидает моих рук и моего ума – моя стихия. Ведь если всё это рассмотреть по порядку. Если бы эти беды, в конце концов, произошли впервые, или как-то единожды, если бы … а, то ведь – постоянно пустая борьба, борьба с «ветреными мельницами», жестокая борьба с собственной тенью. Сопротивление своим желаниям, похотям, жаждам … когда уже невмочь, когда уже невместно идёшь по жизни. И так! уже происходит давно, с самого рождения, топчешься по какому-то невидимому кругу. Да ведь бывало же – и не раз! только-только поднимешь голову, только вроде разуешь глаза, возрадуешься, расправишь плечи, и вдруг – оказывается всё напрасно. Тебе в очередной раз, кто-то не видимый, вновь задирает не по силам слишком высоко планку. И ты опять идёшь в неизвестность. И в этой навязанной слепоте страшно, когда не знаешь – что тебе делать.  Да! пусть я всего лишь «дождевой червяк на асфальте», но я во что бы то ни стало, чего бы мне это не стоило, буду обязательно искать свою дорогу … Господи, прости мне мои грехи – и благослови меня.


                06.12.2013г. (исправлено 06.01. 2023г.)