Глава 1

Прежде чем вы начнете это читать, хочу вас предупредить: эта история начата в 2012 году, не дописана и едва ли когда-то будет дописана. Не потому, что я не знаю, о чем писать, нет - это произведение я продумала в деталях от начала до конца, что, на самом деле, мне не свойственно. Просто потому, что накопившуюся на тот момент боль я выместила на бумаге всю, на всех двадцати четырех страницах написанного текста. Потом она утихла, и необходимость писать вроде бы отпала. Однако шрамы иногда напоминают о себе, поэтому, возможно, однажды я возьмусь и доведу дело до конца.
Но не сейчас.

Санкари Ахола.

P.S. In memoriam.

Глава первая

Поезд мерно качается на рельсах. Туда-сюда, тук-тук… А за окном летят деревья, заросшие поля, развалившиеся хижины, следы от воронок.
Туда-сюда, тук-тук…
Какие следы от воронок? Все точно так же, как я помню. Давным-давно, почти десять лет назад, по той же самой дороге мы ехали в…куда? Не знаю.  Со мной - моя бабушка. Площадь зимой такая скользкая, в метро стоит гул и грохот. В забегаловке огромная очередь, и в купленном чизбургере отвратные соленые огурцы.
-Талис, просыпайся.
Это, наверное, мой брат. Нам пора идти в аквапарк, и…
-Талис, - меня настойчиво трясут за плечо, и я нехотя открываю глаза. Нет, все действительно так и есть: за окном воронки, лачуги, сорняки. А мы едем в приведенном в порядок поезде, курсирующем между Полисами по совершенно разоряющей цене.
Я зеваю и протираю глаза. Алекс внимательно смотрит на меня. Стук колес становится гулким и давящим – мы проезжаем по мосту над рекой. Я поднимаю штору и выглядываю в окно. Судя по дымке над водной гладью, времени сейчас – часов пять утра. Тут сонный организм включается на полную, и я, осознав, что в поезде прохладно, поеживаюсь. Алекс молча протягивает мне покрывало и пододвигает стакан с чаем.
-Три ложки?
-Как обычно.
И разговор снова обрывается. Две фразы, сказанные вполголоса, повисли в воздухе. Я заворачиваюсь в покрывало. Наши попутчики ещё спят. Для них это туристическая поездка или бизнес-трип. Кто знает. У нас с напарником куда более важные дела. Поэтому в поездах и, изредка, самолетах мы обсуждаем что угодно, кроме цели нашего визита и причины возвращения домой. Стакан на столе звенит. Я вытаскиваю из него ложку и делаю глоток. Приятное тепло разливается по всему телу, и день становится лучше. Первые проблески рассвета касаются лица Алекса и будто бы подсвечивают его карие глаза. Очень красиво.
Я допиваю чай, отношу его проводнице и иду в туалет. Умываюсь, чищу зубы, расчесываюсь. Гляжу на себя в зеркало и отмечаю контраст между естественным освещением и искусственным. Карие глаза Алекса в свете солнца были мягкими и добрыми, мои серебристые же под светом гелиевых ламп выглядят угрожающе и холодно. Я недовольно отворачиваюсь от зеркала и окунаю лицо в махровые волны полотенца. Его теплая мягкость так резко возвращает меня в мир грез, что я чуть не задремываю. Но тут поезд дергается, и я ударяюсь спиной о стенку.
Нет, пора уже просыпаться.
Я выхожу из туалета как раз, когда поезд начинает замедляться. Покинутую мной уборную тут же занимает  полная женщина лет пятидесяти, и я возвращаюсь к Алексу. Однако тот уже ушел куда-то, поэтому я сажусь на свое место и вновь зависаю, глядя в окно. Поезд останавливается, и перед моими глазами появляется вывеска с надписью «Воронка». Станция «Воронка». Я усмехаюсь. Какая злая ирония. В воронке от упавшей бомбы выросла причудливая кроваво-красная лоза, которая выделяет похожий на капли раскаленного железа сок каждый год, ровно в тот день, когда взвилось грибное облако и пошла взрывная волна. Потому поселок так и назвали. Я видела эту лозу своими глазами около года назад, когда нелегкая занесла меня туда. Тогда моей напарницей вопреки обыкновению поставили девушку по имени Лили. Так она в Воронке и осталась. Я навещаю её иногда и всегда приношу с собой свежие цветы.
Алекс возвращается, и через минуту поезд трогается. Напарник молчит. Я смотрю в окно: солнце уже немного поднялось над землей, разогнав лучами облака. Осталась только порвавшаяся в одном месте молочно-белая цепь. Мы зовем её Небесным Змеем. Говорят, если Небесный Змей укусит свой хвост, настанет конец света. Хотя куда уж дальше.
-Сколько в этот раз? – невольно срывается у меня. Алекс поднимает голову, оторвавшись от мыслей, но тут же отвечает:
-Трижды.
Он знает, о чем я спрашиваю.
-Как?
-На мосту. На станции. Только что.
Пояснений не нужно. Я все понимаю и без них. Киваю, снова молчу. Праздно спрашиваю:
-Помнишь того парнишку?
Алекс удивлен.
-Какого?
-Который в коллектор свалился недели две назад.
-А. Да, помню. – В его глазах читается неодобрение, но голосом он этого не выдает. – Жуткий инцидент.
Вышедшая из туалета полная женщина и одна из наших попутчиц делают вид, что не слушают нас.
-Он ведь был одним из искателей, верно?
-Да. Опасная игра, с каждым годом все опаснее, - Алекс наконец понимает, к чему я клоню, и активно мне подыгрывает. Женщины, уже не стесняясь, смотрят на нас и не пропускают ни слова. – Говорят, он спускался в коллектор около Лепрозория, поскользнулся и упал. Сломал ногу и заработал травму головы. Так и умер там.
Женщина рядом со мной зажимает рот, а Алекс, будто бы не замечая её, продолжает:
-Коллектор, конечно, закрыли, но никто не знает, куда они полезут в следующий раз. Сама знаешь, такие ставки…
-Надеюсь, подобного больше не случится.
Женщины возвращаются к своим времяпровождениям, а мы с Алексом едва заметно киваем друг другу. Зерно брошено и скоро даст свои всходы. Сарафанное радио – лучший способ распространения информации во все времена. Женщины расскажут это своим семьям, предостерегут сыновей и внуков, те расскажут своим друзьям, и так далее. И, быть может, неприятных инцидентов станет меньше.
Тем не менее, информация должна быть дозированной. В нашем разговоре мы дали «случайным» слушателям правду, но далеко не всю. Правда тоже должна выдаваться как по талонам. Парень действительно поскользнулся и упал. Вот только умер он совсем не от этого…
Разговаривать больше не хочется. Я вытаскиваю свой mp3-плеер из внутреннего кармана, включаю шаффл и вставляю наушники в ухо. Алекс делает то же самое, и мне остается только гадать, что играет у него. У меня – Луи Армстронг. На самом деле я не люблю джаз. Но почему-то саксофон и низкий голос старого негра прекрасно вписываются в пейзаж, который мои родители назвали бы постапокалипсисом, а мы зовем просто – жизнью. Вы не сможете понять моей, нет, нашей привязанности ко всему этому, пока не увидите своими глазами.
Представьте, что вы в первый раз в жизни выбрались из родного провинциального городка на несколько дней. И вот случается нечто, что ножницами отрезает вас от старой жизни, на шесть лет бросая в полутемную клетку и обрекая на существование на скудном пайке и продавленных матрасах. А когда вы выходите из этой клетки, то попадаете в новый мир, где снова получаете возможность видеть солнце и начать свою жизнь заново, на новом месте. Где от старого мира остается только его меланхоличный джаз и кусочки старого панциря. Представьте себе это, и тогда вы поймете, почему на всем вокруг, несмотря на его гротескность, лежит налет романтизма.
Внезапно плеер замолкает. Я вытаскиваю его из кармана и вижу, что на экране мигает индикатор батарейки. Разрядился. Алекс замечает мое недовольство, и когда я убираю ставшую бесполезной вещь в карман, протягивает мне один из своих наушников. Я пересаживаюсь на его сторону, кладу голову ему на плечо и вставляю наушник. Вслушиваюсь в агрессивные риффы и рычащий вокал. Хмыкаю.
-Ты чего?
Возвращаю ему наушник.
-Не мое.
-Сначала мне тоже не понравилось. А потом послушал, вслушался, и…
-Ладно, - вздыхаю я. – Давай сначала доедем домой, а потом уже будем думать о музыке.
Пейзаж за окном меняется. Черная бесплодная земля с проглядывающей кое-где чахлой травкой резко контрастирует с голубым небом. Вдалеке показывается лес. Из радио звучит голос машиниста: «Уважаемые пассажиры, мы входим в зону повышенного радиационного фона. Просьба закрыть окна и не курить до распоряжения». Стандартные меры предосторожности. Парень на боковом плацкартном тихо ругается. Ему хочется курить, и он уже достал сигареты, но теперь убирает их обратно. Он тоже понимает, что рисковать нельзя. В рыжем осеннем лесу полно зверей. Обычно они боятся железных полозов-составов, но даже едва улавливаемый запах дыма может привести их в бешенство и заставить наброситься. Были прецеденты. На моей памяти один так точно: девчонка лет пятнадцати вышла в тамбур с пачкой тонких дамских сигарет, наплевав на предупреждение. Достаточно сказать, что потом нашли только ту самую пачку в луже крови под развороченной межвагонной дверью. Я мельком видела то, что напало на тот состав: волчья морда, бурая шерсть и длинные передние конечности с когтями не меньше полуметра. Из той поездки я вынесла один важный урок: что бы ни жило теперь в лесах, ничего общего с зайчиками и белочками оно больше не имеет.
Внезапно взгляд выхватывает какое-то существо среди деревьев, и я резко подаюсь вперед, чтобы разглядеть его,  пока поезд не пронесся мимо. Чувствую, как напрягся Алекс – если бы мы не были в поезде, сейчас он бы уже держал в руке пистолет. Но мне важно другое: я пытаюсь высмотреть это странное существо, но успеваю заметить только ветвистые рога и странного белого цвета голову.
-Ты чего?
Усаживаюсь на место, потеряв интерес к бесконечной череде рыжих деревьев.
-Я? Да ничего… Кажется, я видела оленя.
-Тебе, наверное, показалось. Животные боятся поездов. Да и я не слышал, чтобы в лесу еще водились олени.
-Но я правда видела!..
-Тебе показалось, Талис. Успокойся.
Мне неохота спорить, поэтому просто пожимаю плечами.
Проходит еще около часа, и лес за окном постепенно сменяется некогда жилыми зданиями и гаражами. На бетонной стене, отделяющей железную дорогу от жилого массива, кто-то нарисовал граффити, содержание которого и мне, и моему напарнику очень хорошо известно.
«Добро пожаловать в Дефолт-Сити»
Да, добро пожаловать в Дефолт-Сити! Очевидно, вы из тех неудачливых людей, которые смогли пережить бомбардировку десятилетней давности. Вам повезло? Вы рады тому, что живы? Тогда окунитесь в мир разрушенной инфраструктуры, опустошенных земель, а также получите бесплатным бонусом мутировавших растений и животных на любой вкус. Все за счет заведения!
Каждый раз меня передергивает от этого граффити. Для едущих в одном вагоне со мной людей это обычный нейтральный текст. Они не видят того, что почти каждый день вижу я, поэтому надпись не кажется им жестокой насмешкой. Правильно говорят, что человек – один из самых живучих видов на земле. Он адаптируется ко всему. Вот только пока одни адаптируются, другие отвоевывают себе и остальным место в экосистеме.
-А почему Дефолт-Сити?
Алекс смотрит на меня, как будто первый раз видит. «Почему…Дефолт-Сити?» - медленно повторяет он, - «Я не знаю точно. Вроде как, когда открыли первое убежище, их лидер вышел на поверхность и сказал «Возвращение в Дефолт-Сити!». Вот оно и привязалось».
-Молодой человек, вы, похоже, много знаете, - подает голос наша попутчица. – Вас Алексей зовут, да?
-Александр, - поправляет её мой напарник, но та не обращает внимания:
-А вот скажите, Алексей, а Лепрозорий безопасен?
Мы перекидываемся взглядами, и Алекс отвечает:
-Относительно. Вокруг него возвели вторую стену, поэтому, да, безопасен. Если не рисковать и не пытаться в него проникнуть.
-Неужели можно? – ахает она.
-Можно, если взорвать стену и перебить охранников. Но чисто теоретически, это невозможно. Да и ни к чему.
-Но все-таки можно? – допытывается женщина. Алекс сдается:
-Можно. Но для этого нужно быть полным психом.
Поезд снижает скорость, и уже не покачивается на рельсах, а медленно плывет, как лодка по течению. Мы с Алексом вытаскиваем сумки из-под сидения и помогаем сделать то же нашей попутчице. Выглядим мы затрапезно, но переодеваться неохота, да и ни к чему. Целый день мы можем посвятить сами себе, принять ванну и наконец-то хорошенько отдохнуть. Скрежещут тормоза, и наконец-то показывается перрон. Раньше по платформе наверняка – нет, не наверняка, а точно – ходило много людей. Женщин, мужчин, влюбленных пар и разбитых сердец, карьеристов и безнадежных романтиков, приехавших в поисках приключений – но сейчас он пуст, и только ветер встречает нас. Небо затянуто серыми тучами, и от этого вокзал кажется еще более мрачным. Состав замирает, заняв свое место, и, судя по грохоту, проводница открывает дверь и спускает лестницу. Мы, не сговариваясь, берем сумки. Прощаемся с проводницей. Сойдя с поезда, направляемся ко входу в вокзал. Проходим через зал ожидания, и меня снова охватывают воспоминания: много народа, огромные чемоданы, голос из громкоговорителей, который невозможно понять, глупые ток-шоу, включенные для развлечения усталых и взволнованных пассажиров…Ничего этого теперь нет. Среди рядов пустых сидений грустно бродит полуслепой уборщик с пятном катаракты на одном глазу, а на одном стуле дремлет мужчина средних лет. Из множества касс работает только одна – остальные либо разбиты, либо захламлены настолько, что толку их открывать нет. Да и нет теперь такого наплыва пассажиров. Содержание железной дороги в нынешнее время – дело затратное, и нужно, чтобы оно окупалось. И несмотря на то, что далеко не все могут позволить себе билет, окупается оно полностью.
Алекс, не смущаясь, проходит через металлоискатель. Я следую за ним, но перебрасываю свою сумку через верхнюю рамку. Глупая мера предосторожности, но тут уж дело привычки. Металлоискатель отключен и все равно бы не сработал. К тому же, уборщик наверняка слишком занят общением с призраками, чтобы обратить на нас внимание. Разумеется, призраки – это метафора. Хотя нельзя отрицать, у каждого из нас их много, даже больше, чем хотелось бы…
Мы выходим на площадь. Не сказать, чтобы она была красивой – десять лет назад здесь был ремонт, реконструкция, а потом жизнь замерла, и к возвращению площади её былого величия никто не вернулся. Поэтому с порога вокзала открывается вид на стену из арматуры и железный щит с облупившейся краской и надписью «…ётся реконс…ия ….ой площади. Прин…им извинен… удобства».
Здесь я поворачиваюсь к Алексу, пожимаю ему руку, и мы расходимся, не оглядываясь друг на друга.
;