Пробуждение

        Пробуждение было резким и неожиданным, как вспышка. Не с первых секунд он понял, что этот яркий свет, бьющий в глаза, это чистое летнее небо, а влажный ковёр, на котором он лежит это трава, покрытая, свежей утренней росой. Всё это было довольно странно, особенно странно было то, что не ощущалось какой-либо неприязни и дрожи от соприкосновения с мокрым, как это обычно бывает с человеческим телом. Эти мысли пронеслись в, ещё толком не проснувшемся мозге, за доли секунды.

«Так, значит, я лежу на траве под открытым небом… Видимо, вчера неслабо нагрузились на дне рождении у Марины. Так пить нельзя… И голова гудит… Сильно гудит!... Как-то по-нарастающей… Уууу.» Прямо над головой, довольно близко к земле,  пролетел кукурузник, и чем дальше он улетал, тем гул в голове становился всё тише, пока совсем не исчез. Но ясность от этого, всё равно, не наступила.

Какое-то странное чувство наполняло его, какое-то далёкое и еле уловимое. Природа его была совершенно непонятна, раньше он такого не испытывал и потому не смог бы описать его даже сам себе, было только похоже, что это какое-то желание, желание  что-то сделать, что-то связанное с этой необычной ситуацией, этим небом, этой зеленой мокрой травой…ему на миг показалось, что мозг нашёл зацепку, казалось ответ совсем близко, на языке даже почувствовался лёгкий, слегка кисловатый вкус наступающего торжества от разгадки мучавшей тайны, но опять всё ушло. Это знакомое всем, немного раздражающее и в то же время, довольно приятное чувство, когда вспоминаешь имя какого-нибудь актёра, либо оглядываешь улицу, на которой оказался и пытаешься вспомнить, когда и зачем ты здесь был раньше, либо прислушиваешься к своим ощущениям после просмотренного фильма и пытаешься уловить главную эмоцию, которая совсем рядом, но упорно не идёт в твои крепкие объятия понимания. А эта мысль, эмоция, воспоминание летает, то дальше, то ближе, и казалось, вот уже обжигает своим крылом, но тут же разворачивается и, оставляя тоненький едва заметный шлейф, как от пролетевшего в голубом небе несколько минут назад, самолёта, опять удаляется в небытие. Это раздражает, потому что не можешь уловить то, что совсем рядом, и в то же время это приятно и интересно, потому, что мозг работает, мозг усиленно работает: ищет, копается в закромах памяти, пытается анализировать. А это всегда приятно, когда мозг увлечённо работает. Это не так часто бывает у многих современных людей, занятых немного другими делами, и потому, такие моменты стоит ценить особенно. А ещё интерес в том, что спиралевидное движение этой птички нашего сознания даёт гарантию, что даже очень сильно удалившись, она в скором времени вернётся обратно, и тут опять можно расставлять сети и снова пытаться ловить её за её воображаемый хвост.

Чувство ушло на неопределённое время, показалось, что ниточка оборвалась, ну да ладно… «Надо, наверное, вставать, но не хочется,»- он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть по сторонам. Это у него не получилось. Голова, лишь, немного пошевелилась, а может, даже и не пошевелилась, это невозможно было понять, все ощущения и мысли по-прежнему были как в тумане, невидимые оковы сковали руки и ноги, он только лишь ощущал тихое биение своего сердца.

«Нужно собраться с мыслями, - в воспалённом мозгу уже началась лёгкая паника, - Вчера был день рождения, пили какую-то крепкую гадость, которую Гриша принёс. Гриша – балбес, на хрена ты это принёс?! Сидели за столом, смеялись, спорили, всё как обычно. Концовка вечера в тумане, в общем-то, тоже как обычно. И тут утро, пробуждение где-то на улице в траве, причём, судя по доносившимся крикам петуха, за городом. Вообще отлично! Наверное, у Костяна на даче. Вышел ночью в туалет. Заштормило, упал и уснул, с кем не бывает?... А теперь, вот, от Гришиной синьки не могу в себя прийти. Гриша – ты балбес! Короче, гадать бессмысленно; либо я отойду от этого паралича и всё узнаю, либо ребята проснутся и помогут, если сами рядом не валяются. Надо попробовать позвать: «Мммм-м-м-м». Вместо слов из груди вырвалось сдавленное неразборчивое мычание, слова никак не складывались из букв. Ещё попытка: «Мм-м-м-м. Всё спать! Сейчас ещё посплю, просплюсь и приду в себя». Ослабленный организм, будто только этого и ждал,  подчиняясь возникшей своевременно мысли, погрузился, сначала в лёгкую дрёму, а затем в крепкий безмятежный сон.

Ему снились зелёные луга, обогреваемые терпким летним солнцем. Эти луга были такими добрыми и родными, что хотелось вечно бегать по ним,  валяться в их мягкой траве. Луга сменились деревянным домом с ветхими, почерневшими от времени стенами, скрипящими дверьми и жутким сквозняком дующим, казалось отовсюду. Он сидел в этом ветхом и некрасивом доме и ел суп. Суп был необычайно вкусен, хотя и совершенно не было понятно из чего он сварен и по виду больше напоминал помойную жижу. Рядом с ним сидели незнакомые люди и тоже ели. Ели молча, никто не проронил ни слова. Раздавалось, лишь, хоровое чавканье и звон ложек об алюминиевые миски. В дом зашёл мужчина, то есть, было понятно, что это был мальчик лет пятнадцати, но ни у Него, ни у, находившихся рядом людей (он это знал), не возникало сомнений, что это именно мужчина – суровый и сильный мужчина, и исходила от него неведомая сила, которой нельзя было противиться. Он был одет в грязную серую рубашку с засученными рукавами, на голове старомодная мягкая кепка, какие уже давно никто не носит, на ногах были большие чёрные ботинки, застёгнутые на начищенную медную бляху. Ботинки явно были не по размеру этому человеку, они казались неестественно большими по сравнению с его юным телом. По его волевому взгляду, все люди, находившиеся в доме, поняли, что надо идти за ним. Все бросили свои ложки, встали и пошли…

Теперь, пробуждение было значительно тяжелей. Сон ещё держал в себе, но мозг из него выкарабкивался, не хотелось идти за этим мужчиной-мальчиком, было страшно и хотелось снова стать самим собой. Кукареканье петуха здорово помогло. «Спасибо, Петя, что вернул в реальность». Но реальность не была такой уж радужной, как хотелось и предполагалось. Сон не исцелил его тело,  он опять не мог, ни шевелиться, ни говорить. Отчаяние было уже совсем близко. Он почувствовал, как из глаза по лицу скатилась маленькая тёплая капелька, она оставила на лице влажный след и, видимо, упала на траву. Опять, еле уловимая мысль, проскользнула рядом, но на этот раз он не стал за неё цепляться, отпустил.

Ужасно бесили мухи. Когда они ползали по лицу, сделать было ничего невозможно, эти летающие твари, безнаказанно наслаждались предоставленной им свободой и лицом, которое было полностью в их распоряжении. Когда они садились на тело, он их чувствовал, но они, почему-то сразу улетали и, либо перемещались на многострадальное лицо, либо кружили неподалёку.

«Что ж, всё это порядком надоело! Надо что-то делать, - сказал он себе, в конец разозлённый - Мммм». Он напряг все свои силы, все мышцы, все мысли, напряг всё, что можно было напрячь, отправил всю энергию, которая у него была в свою шею. Голова начала немного двигаться и тяжело-тяжело повернулась на бок, его щёки, нос и губы коснулись травы, и в этот момент случилось нечто. Это было похоже на сильнейшую грозу, на ураган, на ядерный взрыв, вспышку неведомой силы, он не знал, как это описать, он знал только одно: вот оно это чувство, вот оно, вот он сладкий вкус торжества! Как всё просто и рядом! Губы двигались, цепляя и затаскивая в рот свежую траву, челюсти раскачивались из стороны, в сторону пережёвывая мокрую зелёную массу и это было необычайно вкусно и, главное, необычайно нужно! Он чувствовал себя учёным, открывшим запросто то, над чем  десятки лет бились лучшие умы человечества. Он чувствовал себя самым счастливым в мире существом, он ел траву. Он радовался этому. Он радовался тому, что жевал этот бесконечно полезный источник множества питательных веществ, так нужных его организму и тому, что наконец-то поймал её за хвост – эту мысль, эту птичку. Теперь она никуда не уйдёт.
- Гришка, зови бабу Машу, быстрей! Максимка зашевелился!

    Занятый своими мыслями и поеданием лакомства, он не заметил как к нему приблизилась чья-то пара ног. Явно над ним стоял человек в старых и грязных коричневых ботинках на толстой подошве. Человек громко и возбуждённо кричал, звал, какого-то Гришку и какую-то бабу Машу. Подбежала ещё пара ног поменьше в чёрных ботинках с медной застёжкой, похоже эти ноги принадлежали какому-то мальчику и подозрительно, что-то напоминали.
 - Смотри, Гришка, - оживлённо и радостно говорил мужчина мальчику, - ожил малыш, вон, смотри, травку губами зацепил, жевать пытается. А ветеринар этот, говорил, не выживет. Выжил, полежал на травке, на воздухе нашем свежем и выжил! Вон, видишь, хвостиком машет, мух отгоняет».
«И тут Гриша, - подумал тот, кого называли Максимкой, да чтоб вас всех Гриш…»



Баба Маша сидела за большим обеденным столом у себя на кухне и пила горячий чай из большой и красивой чашки, подаренной ей любимым сыном, который стал большим человеком и живёт в городе, а баба Маша здесь в деревне осталась, чего ей там, в «каменных джунглях этих» делать. А здесь хозяйство, здесь вся жизнь её, да и скучать особо некогда, с утра до вечера работы полно.

Баба Маша громко отхлёбывала горячий чай и обсуждала со своей подружкой Сонькой новости по телевизору. Женщина по имени Софья жила в соседнем доме и частенько захаживала к соседке посидеть попить чаю, обсудить последние новости, да и просто поболтать о проблемах со здоровьем, не уродившемся урожае, захворавшей скотине и других прелестях деревенской жизни. Соня была моложе бабы Маши и безгранично уважала и почитала старушку, увлечённо слушая её старческие брюзжания и нравоучения.

Взоры женщин были обращены к стоявшему в углу комнаты телевизору, по которому  показывали сюжет о том, как в Москве несколько подростков отравились суррогатным алкоголем, четверо ещё лежат в реанимации в тяжёлом состоянии, а один – Максим Ведёрников, скончался. Врачи долго боролись за его жизнь, он даже на какое то время приходил в себя, но, к сожалению, спасти молодого человека не удалось. Образцы алкоголя отправлены на экспертизу. Ведётся следственная проверка. Виновные будут наказаны…

- Жалко, конечно, молодёжь эту, - сказала баба Маша задумчиво. – но иногда вот думаю - лучше бы бог курочку какую сотворил или телёнка,  чем вот такого человека бесполезного. Растили его родители, кормили, одевали, душу вкладывали, а он шатается с друзьями своими по улицам и водку пьёт, а потом вот потравится и только горе после себя родителям оставляет. Вот и какая польза от него, Сонь?
- Никакой, баб Маш. – Сонька тщательно пережевывала, смоченную в чае баранку и искренне была согласна с, немного жуткими, размышлениями соседки.
- Вот и я о том же! А уродись вместо него хрюшка какая, и была бы всем польза и радость. Наверное, неправильно я говорю, нельзя так... Прости, Господи, - Баба Маша подошла к иконе, которая стояла на полочке с лампадками в углу комнаты, противоположном от телевизора, три раза перекрестилась и прошептала несколько неуловимых уху слов.
- Баба Маша, баба Маша, Максимка очнулся, телёнок наш новорождённый больной, оклемался. Идите быстрей! – В окно было видно, как к дому бежал Гришка, местный мальчик – пастух. Гришка бежал, шлёпая своими большими ботинками, которые достались ему от скончавшегося четыре года назад отца и были на три размера больше Гришкиной ноги, но это была любимая обувь пастуха, каждое утро он начищал большие медные застёжки в форме якорей и, громко шлёпая, выходил из дома.
Мальчик вбежал в дверь.
- Лежит, траву жуёт, глаза открыты! Бежим, баб Маш!
- Вот радость-то какая! - прослезилась старушка и, прихрамывая, побежала за мальчишкой.