Сумасшедший Гном - Габриэлла

 Габриэлла…
Я понятия не имею, по каким причинам её так назвали, но мне нравилось, и поэтому я никоим образом не был исключением.
Это была очень красивая особь женского пола. С небольшими физическими недостатками  выработавшие в ней комплекс неполноценности, разговоры о которых раздражали меня до безумия. У всех есть недостатки, будь то кривой нос, гнилые зубы, заячья губа,  маленькие размеры гениталий и много, много других ошибок природы. Но как по мне, самый главный недостаток это когда в твоей голове не хватает серого вещества. Вот тут человеку уже ничем не поможешь. Этого не видно в зеркале, за то, когда ты тупишь в этой жизни, на это больше обращают внимание, чем на то, что у тебя уши торчат как у мишки Гамми. Я не сразу понял, что у меня настроилась частота любви к Габриэлле. Но когда до этого дошел, я осознал что означает одновременно любить и ненавидеть.
- Вставай солнышко, пора на работу! – проворковала моя нимфа, выставив свои сочные груди на обозрение моим слипшимся от сна глазам.
От её тела обалденно пахло свеже сваренным кофе и ночным сексом.
Я схватил её за упругую ягодицу и притянул к себе, откровенно показывая своё желание и полную боеспособность. Она весело засмеялась, излучая огромными глазами радость к жизни, и звонко чмокнув меня в губы, выскочила из моих объятий, словно скользкий угорь.
- Милый, перестань лентяйничать, - шаловливо пролепетала Габриэлла своими пухлыми, вишнёвого цвета губами.
-  Вставай! Иди завтракать и бегом на работу. Не хватало, чтобы тот дрищ, именуемый твоим начальником, опять открывал на тебя свою вонючую пасть! - она упорхнула на кухню словно мотылёк, грациозно покачивая своими крутыми бёдрами.
Желание во мне не пропало. Я нехотя стал поднимать своё тело с тёплой кровати. Одеваясь, я терзался вопросом, спрашивая себя раз за разом, почему она не согласилась. Габриэлла была из тех, что можно было где угодно и когда угодно. Не раз это бывало в лифте или перед незапертой дверью, которая вот вот должна была открыться, выставляя на  показ открывшему  её, нашу срамоту. А в этот раз почему-то не захотела. Упорхнула как летная бабочка и всё тут. Кошка не ходи.
Продолжая задавать себе, этот вопрос я вылез на кухню, словно медведь из берлоги после зимней спячки.
Там меня уже ожидал бутерброд с колбасой, крепкий кофе, и ангельское личико моей Габриэллы, уписывающей за обе щёки утренний завтрак.
Утреннее солнце мягко, словно лаская своё дитя, освещало её нагое тело. Твёрдые соски колыхались в такт её челюстям, и именно это сводило меня с ума. Когда она взглянула на меня своими большими красивыми глазами, растягивая набитые едой щёки в улыбке, я понял что люблю. Люблю  по-настоящему. Тут  же укол жгучей ревности защемил моё сердце.
- А как же насчёт всех тех похотливых самцов, которым она расставляла ноги до меня? – свирепо выкрикнул я внутри себя. Безмолвный крик эхом прокатился по моим внутренностям и ледяной занозой застрял в моём сердце. Оно мгновенно стало кровоточить, и я прекрасно знал, что это уже не остановить.  Вдобавок ко всему заныл мочевой, про него я и вовсе  забыл. Габриэлла прекрасно заметила, что мои брови слегка сомкнулись на переносице. Это означало,  что я раздражён. Знала она меня уже как облупленное яйцо.
Я плюхнулся на стул и стал запихивать в себя бутерброды, которые почему-то никак не хотели лезть в пересохшую глотку.
- Милый – начала мурлыкать моя использованная нимфа, в которую чёрт меня надоумил влюбиться  сегодняшним утром  - я сегодня поеду в деревню к своей матери. Она мне звонила недавно. Просила помочь по дому.
- Что-то ты больно зачастила к своей маме,- пробурчал я недовольно.
Это её зацепило. Она у меня гордая, даже более чем я.
-Что за подозрения?! – вскричала она, мгновенно превратившись из мягкого и пушистого котёнка во взъерошенную кошку, отбивающуюся от собак. Соски стали бешено прыгать.
-Ты знаешь прекрасно, что моя мать тяжело больна и мне приходится ей помогать! Ты ведь не хочешь заняться ремонтом её дома вместе со мной, ссылаясь на то, что мы ещё не муж и жена. Поэтому засунь своё недоверие за тридевять земель - дракону в пещеру. В ту, что под хвостом находится!
Я прыснул именно в тот момент, когда последнее предложение застало меня с набитым ртом и кружкой кофе возле губ. Крошка хлеба попала мне в горло, и я вместо того, что бы вдоволь посмеяться, широко распахнул свои веки, явно осознав то, что кислорода мне всё-таки не хватает. Я зашёлся кашлем вперемешку со смехом, а Габриэлла испуганная зелёным цветом моего лица,  в панике стала хлопать меня между лопатками. Я думал, что от кашля и душившего смеха, моя голова лопнет, словно воздушный шарик, но после очередного крепкого удара ладошкой, чуть было не убившая меня крошка всё-таки вылетела. Я вытер слезы, непроизвольно оросившие мои глаза, запил это всё большим глотком кофе и взглянул на неё. Она была на смерть перепугана.
 Я прекрасно знал, что она меня любит уже давно, просто никогда об этом не говорила. Ждала того момента, когда я первый откроюсь. Она ведь гордая.
А я узнал об этих чувствах только сегодня утром. Буквально пять минут назад.
Я опрокинул её на стол, раскидав по полу бутерброды, на которые с жадностью напала кошка, и ещё долго смотрел, как колыхаются вверх и вниз её твёрдые, коричневые соски в такт моим резким движениям.   
Я  ехал на работу, приготавливаясь  к утреннему нагоняю по поводу несвоевременного появления на рабочем месте. Им ведь не объяснишь что нимфа, живущая бок о бок со мной уже продолжительное время, так меня возбуждает, что ради неё, я могу наплевать на всё.
Я ехал в маршрутке очередной раз, удивляясь с водителей трюкачей, умудряющихся брать деньги за проезд, отсчитывать сдачу,  пересчитывать заработанную кассу, и при этом рулить, не забывая переключать скорость.
А ещё я размышлял. Размышлял, каким же все-таки органом  думают женщины и почему у них такой мусор в голове. Если снять розовые очки похоти и оглянутся вокруг, смотря на мир реалистичным взглядом, то можно сойти с ума от всей этой безрассудности.
Девочки с пятнадцати лет, а то и меньше, начинают ходить по дискотекам, барам, и подобным заведениям. Без спиртных напитков там не обходится и, конечно же, найдётся какой-нибудь милый мачо, который целый вечер будет дуть грудь колесом, а потом где-нибудь на скамеечке,  нашёптывать очень даже умные речи.
Всё начинается с поцелуя и продолжается очень аккуратно. Одним пальчиком, постепенно исследуется тело партнёра. Всё делается с хрустальной бережностью, для того чтобы не спугнуть жертву. При этом на уши, всё время  вешается сладкая лапша,  и девица просто не в силах отказать.
 Или другая ситуация. Парень с девушкой встречается  год.
- Целый год! – говорит она своим подружкам со слезами на глазах.
- А потом мы с ним сделали ЭТО, но он всё равно пошол по бабам. Спрашивается, чего ревешь?  Разве ты не видела, что он именно  ЭТОГО от тебя и хотел, а поэтому ухаживал за тобой целый год?
Конечно же, видела, просто этим поступком хотела придержать его возле себя, да только этим не удержишь того, кто ещё не нагулялся.
Нам всегда мало. Мы ищем новых приключений и ощущений пока молоды.
Но мы никогда не возьмем вас силой. Вы сами отдаётесь. Ну, разве что кроме действительно отдельных случаев.
А потом начинается скитание от одного к другому,  пока не найдётся тот, кто смирится с этой всей сворой, указывающих пальцами  в его спину и ядовито при этом хихикать, приговаривая:
- Во! Видал этого чудика? Он женился на той самой девахе! Да, да, да!  Я год назад неплохо с ней покувыркался! 
- Да хороша была деваха! – приговаривают хвастуны, какими являемся мы все. Хвастовство такими достижениями   у нас в крови. Но разве виноват твой теперешний муж в том, что ты любила развешивать на своих ушах лапшу, а не ждала именно его, единственного?
Разве не цепляют его  сальные улыбки твоих бывших обладателей, смысл которых он прекрасно распознаёт?
Конечно же, он будет бить на твоей голове посуду. Тебе наглая стерва, которой хочется выбить все зубы и сделать из них ожерелье, а ты будешь в очередной раз оглашать вслух своё женское изречение: -  Все мужики козлы!
Ага.  Козлы, да ещё и какие!
Так чем же всё-таки  думают женщины?  -  задавал я себе этот вопрос, подъезжая к работе.
Задавал, потому что у меня была аналогичная история  с  Габриэллой. Я не хотел ехать помогать её матери по всевозможным причинам. Но основная из них, не про износившаяся вслух, была лишь боязнью быть осмеянным её бывшими обладателями…
На проходной меня уже ожидал мой  начальник. Мелкая сошка, раздававшая нам простым смертным приказы, и являющаяся счастливым обладателем таблички, свисающей с остроконечных плеч, какую впрочем, замечали опять-таки одни только смертные, и на которой было написано» ЛИЖУ ЗАДНИЦУ ВСЕМ, КТО ВЫШЕ МЕНЯ ЗВАНИЕМ»
Подпольное название этой сошке было Усопший, а как вас там на самом деле, меня не интересовало. Когда мне нужно было к нему обратиться, то я всегда использовал частичку «вы». Скользкий тип. Под два метра роста,  что обычно сравнивают с палкой для дерьмомешания, с двумя кружками крови,   циркулирующей в  тощем теле, с килограммом костей, и метром шкуры. Усопший вышагивал по нашему сварочному цеху как цапля, качаясь на своих худых ногах, словно мачта корабля при лёгком шквале. Его глубоко посаженые глаза и горбатый нос, нависший над верхней губой, придавал ему сходство с коршуном, выискивающим с высоты птичьего полёта  свою жертву. Именно таким охотником до падали он и являлся. Всегда есть кто-то, кто, не смотря на презрение других, выискивает всевозможные причины, дающие ему повод пойти и настучать по полной программе, для того, что бы выслужится перед начальством.
 Что они этим добиваются? Повышения по службе? Бред! Не такой же ценой! Они одного не понимают. Начальство, которому они прислуживаются, точно также презирает их, как и все остальные, хотя и сушат свои зубы в улыбке, выказывая якобы должное уважение. На самом  деле, они всегда опасаются, что бы эти сборщики падали, как-нибудь при случае не настучали    и на них, а поэтому подняться вверх по карьерной лестнице, таким мелким людишкам не светит. Начальство при удобном случае, когда увидит что стукач, начинает с каждым днём все вольнее себя чувствовать, засадит в спину нож.
И какого либо сожаления от других не жди.  Тебя презирают, над тобой злорадствуют, и улюлюкают от счастья.  Твои глиняные ноги разбиты и ты видишь, что ты ничтожество. Ты жалок…
- Послушайте меня, мой дорогой – начал  приветственную речь Усопший, сверкая  маленькими, свиными глазками, в которых читалось упоение  собственной властью:
- Мне было бы жаль потерять такого специалиста как вы, но подобные выходки начинают меня раздражать.
- Ублюдок! Меня говорит! Да кто ты такой говнюк? Тебя же сделали в тот момент, когда телевизор смотрели, а ты тут корчишься в тщеславии!  - пронеслось со скоростью бешеного экспресса в моей голове. Но вслух я этого, конечно же, не сказал.
- Понимаете ли – начал я  свою оправдательную речь – там пробки на дорогах. Я битых полчаса стоял, дожидался того момента, когда  же мы всё-таки тронемся. Поэтому…
- Поэтому вы опоздали на работу – перебил меня Усопший.
- Ну, вообщем-то да  - сказал я,  принимая невинное выражение своего лица.
 Мистер  Усопший позволил себе холодную улыбку.
- Да неужели?! – удивлённо воскликнул он,
- Неужели в нашем маленьком, провинциальном городке могут быть получасовые пробки?!
- Так там светофор не  работал, да ещё трейлер заглох прямо посреди дороги.  Вы бы слышали, какой там был концерт из клаксонов! - вполне правдоподобно я стал отчитываться.
 Но Усопший не из таких. Он не ведётся на подобные байки. Его специализация раскусывать подобную ложь   как скорлупу   арахиса.
-   Да?-  он удивлённо вскинул вверх свои удивлённые брови:
- А танки там не ездили случайно? Или может сам Папа Римский приехал к нам в гости и проезжал по той магистрали, по которой ехали ВЫ – уважаемый, для того чтобы пожать вам руку?
Я отрицательно стал кивать головой.
Усопший продолжил:
- А может вы все-таки развлекались со своей девчушкой, как   её там? Габриэллой кажись.
Я опять молча стал махать головой из стороны в сторону, отрицая и это предположение.
Он опять разрешил себе холодную улыбочку, презрительно оглядывая меня с головы до ног.
Усопший   махнул рукой в сторону цеха и сказал:
- Идите. Ещё одно опоздание и мы с вами распрощаемся.
Я молча пошёл, скрипя зубами от злости на этого слизняка, и появившейся  боли, обжигающей все внутренности моего паха.
- Неужели она и с ним спала? – думал я, проходя мимо туда-сюда снующих рабочих.
Боже, как же болел мой мочевой!
 Его крутило, терзало, и обжигало, отчего мой лоб покрылся крупным бисером холодного пота.
Я остановился, схватившись за промежность руками, боясь, что   мой больной пузырёк вот-вот лопнет, и ошпарит горячей мочой ноги.
 - Господи, прошу, не допускай этого, - молился я. Пусть будет так, что Габриэлла не спала с этим червём. Господи я этого не перенесу!
 Мой рассудок терзался, словно флаг на ветру. Я боялся дальнейшей жизни. Я осознавал, что люблю и ненавижу. Как же всё-таки  жестоко это чувство.
  Мне придется всю жизнь  ощущать на своей спине насмешливые взгляды, видеть сальные и похотливые улыбки, адресованные моей спутнице. Каждый день думать о том, что твою подругу вспоминают и обсуждают, и каждое утро просыпаться, и осознавать, что рядом с тобой живёт похотливая стерва, которую перетрахала чуть ли не половина твоего города.
     Немного погодя боль отпустила, хотя и не до конца. Но, во всяком случае, я мог двигаться, а, поэтому, не теряя  времени, устремился в раздевалку. Натянув на себя рабочую одежду, я зашел в свой цех, где мои коллеги и напарники трудились уже в поте лица. Там и сям вспыхивали фейерверки  падавшего на бетонный пол  раскаленного метала. Я подошёл к своему  аппарату, засыпал порцию свежего  карбида,  подключил баллон кислорода и принялся за работу…
 Перед концом рабочего дня мне позвонил Толстый. Я поднял трубку висевшего на стене телефона,  закрывая указательным пальцем  второе ухо, для того чтобы  лучше было слушать, так как  наш рабочий цех  можно было сравнить с небесной кузницей Гефеста.
 - Алло, Толстый! Это ты? Это та старая задница, когда-то именуемая моим другом?
 Через шум и непрекращающийся телефонный треск, я слышал, как Толстый  мне кричит, но что именно, я не понимал.
- Алло,  Толстый! Мой краснокожий брат, - продолжал я шутить, - что такое стряслось, что ты кричишь как рождественная индейка, которая вот-вот  сунет голову под топор?
- … М - .. м. – было мне ответом.
И тут, словно в телепередаче, когда зрители с нетерпением ждут, угадал ли игрок нужное слово, ведущий с ослепительной улыбкой вставных зубов говорит всем нам:
- Рекламная пауза!
Вот такая пауза, наступила в цеху. На доли секунд.  Но мне хватило, чтобы я услышал то,  о чём кричал мой армейский друг.
- Твоя мать сбрендила окончательно! Застрелила твоего отца!   Размозжила ему голову! Эксперты  его мозги до сих пор со стены отшкрябывают! Срочно приезжай! ... 
Вот так просто. Я получил устную телеграмму, из-за которой мои ноги стали ватными и уже не держали моё потное от работы тело. Я повесил трубку и медленно сполз по стене. Шум рабочих вновь оглушительно наполнил всю территорию цеха.
Я смотрел на одного молодого паренька новобранца, отчаянно пытавшегося угнаться за битыми волками, проработавших в этом цеху чуть ли не пол своей жизни. Мой взгляд привлекла рвань на мотне его штанов, открывшая  свою голодную пасть крокодила, и выставившая на сквозняки все причиндалы своего хозяина. Я медленно, с черепашьей скоростью  зашел в кладовку и присел на полностью пропитанный машинным маслом деревянный ящик. В помещении противно  пахло плесенью, но мне  было на это наплевать. Мои руки  от  работы были лишь слегка припорошены пылью, но меня терзало ощущение, что они вымазаны в дерьме по запястья. Я закрыл ими лицо и заплакал. Потом наступила отключка…
Я прекрасно помню 3 мая 1996 года.  Мне было тогда тринадцать лет, а у моей подружки, перед которой я увивался словно слюнтявая шавка, этого числа было день рождения. За пять месяцев заранее, а уже стал готовиться к этому событию.    Я ходил по магазинам,  выискивая тот подарок, взглянув на который она сразу же мне отдалась. Я грезил ей наяву. Не было ни одной секунды, что бы я о ней не думал. Я просыпался с её именем на устах и ложился спать, целуя подушку, представляя, что на её месте находится моя желанная. Я с радостью мог вырвать своё сердце  и отдать ей, если бы она только этого захотела.  Я по-детски,  горячо и  безумно её любил. После четырёх месяцев выбирания подарков, я всё-таки остановился  на одном из них.  Я разбил  копилку,  изображаемую собой довольную и упитанную свинью, хранившую в своём чреве, все мои жалкие содержания.   В ней находилась вся моя летняя выручка, заработанная с помощью соседей. Я обрезал деревья, подравнивал газоны, выгребал опавшие листья и делал ещё много всякой работы, за что благодарные тётушки и дядюшки рассчитывались со мной деньгами и пряниками. Пряники они сыпали не жалея, забивали ими все мои карманы, а вот денег сыпали почему-то так мало, что эти все мятые бумажки мелкими купюрами помещались в одной моей ладони.   Как бы там  ни было, но на подарок мне хватило. Это была гипсовая статуэтка маленького мальчика и девочки, самозабвенно и по детски целующихся. Когда я её увидел, то понял, что эта статуэтка должна была быть именно тем подарком, который  сразу бы объяснил моей возлюбленной мои искренние чувства. Ещё месяц я потратил на выбор одежды.
  Я пришел к ней  на праздник весь благоухающий папиным одеколоном. Сейчас я думаю, что переборщил с отцовской парфюмерией, так как даже комары боялись ко мне подлетать. Я, окрылённый надеждой, с праздничной коробкой под мышкой ввалился к ней в дом, где уже была куча народа.
 Увидев её, я чуть было не упал в обморок, так она была очаровательна.    Большие грустные глаза на невинном, детском лице,  которые она прятала в смущении из-за  такого количества обращенного к ней внимания. Тонкая талия и уже дающие о себе знать маленькие груди, скромно выпирающие из под её нарядного платья. В этот момент я готов был целовать её ноги.
Мой подарок оказался самым лучшим и от счастья я летал на седьмом небе. Я покорил её. Она соблаговолила обратить на меня внимание. Я купался в своих чувствах и готов был достать для неё с неба любую звездочку. Мы разговорились и она, предложила продолжить наш разговор в своей комнате, где не будет много шума от развеселившихся сверстников. Конечно же, я, с покорной готовностью согласился.  На пороге её комнаты я сразу  обалдел. Всё помещение было под завязку забито книгами. Я очумело зашел в комнату,  непроизвольно открывая на ходу рот от изумления.
 - Нравится, да? –  словно колокольчик на ветру, весело засмеялась моя возлюбленная.
 - Это мне мой папа сделал такую комнату. По моей просьбе, - добавила она, изображая на своём детском лице мимику, которая означала, что она не любит когда не делают так, как она хочет.
- Класс! – пролепетал я, и схватил первую попавшуюся мне книгу.
 - Нравится? – спросила она, хотя я даже не успел посмотреть автора этой книги,
 - Бери, читай, - позволила она мне.
   - Прочитаешь эту, придешь ко мне за другой.
 - А теперь садись сюда, - она похлопала по краю своей кровати,- будем продолжать наш разговор.
 Я усадил свою пятую точку на шёлковое бельё её ложа и стал отчаянно вертеть  в руках книжонку, которою она разрешила мне почитать. Моя возлюбленная присела рядом и положила свои руки мне на плечи. Потом, откровенно посмотрев прямо  в мои глаза, она стала приближать свои губы к моим. Это был мой первый поцелуй. И каким же он был чистым и невинным! Как потрясающе чувствовать на своих губах кусочек мягкой, сладкой плоти юной девушки, которою ты любишь.  В тот момент я был настоящим суперменом, разве что без красного плаща.
 Вскоре нас, как в жалких мыльных сериалах, наглым образом прервали. В её комнату ввалились два малолетних  идиота, изображавших из себя потешных и  остроумных клоунов.  Все они были её одноклассниками, и поэтому как их звать я не знал. Но один из них тощий как сама смерть, восседал на спине у своего жирного товарища. Жирный бегал с ним по всему дому как ретивый конь с наездником, а тощий показывал всем присутствующим свою костлявую задницу.  Когда я посмотрел на кости таза, выпирающие из под его бледной шкуры, словно рёбра   на голодной, бездомной собаке, мой краник опять открылся.
   Я заливался смехом и гадил на шёлковое бельё своей возлюбленной. Я умирал от смеха, хотя и видел её округляющиеся от изумления глаза. Я хохотал как идиот даже тогда, когда собралась куча народа, что бы посмотреть на обоссаного чудака.
   Это был провал. Это был полный позор. Я убежал со слезами на глазах под дикий хохот своих сверстников. Я прижимал к своей груди книгу, неосознанно захватившую с собой, и плакал, плакал,  плакал.
   Прибежав домой, я быстро снял мокрые штаны и трусы. Переодевшись,  схватил книгу и свой фонарик. Потом, я полез на чердак, вытирая по дороге солёные слёзы.
 Книга была без автора, а название я уже не помню. Суть этой книги была такова, что у каждого человека есть свой помощник. Нет, не ангел хранитель от всемогущего бога, а просто маленький гном. Не каждому он открывается, и не от вас зависит, каким он будет -  добрым или злым. Это уже кому как повезёт… 
  Я открыл глаза и увидел, что нахожусь в той же кладовке, тошнотворно пахнущей сырой плесенью. Позади моей спины находились стопка таких же ящиков, на каком в данный момент восседал я.
Я собирался уже уходить, как услышал где-то над своей головой какой-то стук.   Повернув голову на звук я обомлел от удивления. На меня смотрел гном. Самый настоящий гном, который сидел на самом верхнем ящике сложенной стопки, стукал деревянными башмаками по сухой доске,  и нагло пялился на меня своими маленькими и злыми глазками. Он был совсем не большого роста, примерно двадцать сантиметров, с рыжей бородой, покатым лбом, и с густыми бровями, того же цвета что и борода. Я ошалело разглядывал его наряд, состоящий из зелёного жакета, надетого поверх накрахмаленной  белой рубашки, и капрей обтягивающих ноги до колена.  Икры скрывали эластичные белые чулки, а на деревянных башмаках красовались золотые пряжки.
  Он, в свою очередь разглядывал меня.
  Мой мочевик опять заныл, уже в третий раз за этот день.- Что же это такое чёрт тебя дери? - подумал я.
  - Я уже и забыл,  когда мой мочевик создавал мне такие хлопоты. Может мне обратится к врачу? Решено, завтра иду в больницу, достало меня это всё! Сил больше нет! Пусть лучше мне вырежут мочевик и скормят его праздничным курицам! Пусть я буду мочиться через трубочку, чем мучаться с этой болью!
Я опять посмотрел на гнома, думая, не галлюцинация ли это.
- Что нравлюсь? – спросил гном и захихикал с противным масляным хлюпаньем, скаля при этом редкие пеньки сгнивших зубов.
Я пожал плечами, показывая свою напускную безразличность.
-Да ладно вам мистер. Конечно же, нравлюсь! Может не я сам, но хотя бы то обстоятельство, что не каждому удаётся увидеть такого как я, уверен, приятно вас греет. Не так ли?
Я осознал, что гном говорит правду. Я уверен на сто процентов, что возвысился бы сам в своих глазах, зная, что видел то, что остальные считают всего лишь  сказкой.
 Гном поднялся на ноги и, уперев руки в бока, спросил меня наглым голосом:
  - И что вы собираетесь теперь делать мистер Хлюпик?
   Я моментально взбесился:
  - Слушай ты недомерок! Если ты показал мне свою маленькую задницу только для того, что бы меня пооскорблять, то поверь, терпеть это, я не собираюсь. Повыдёргиваю тебе все твои рученьки, и ноженьки, а твоё хилое тельце скормлю помойным крысам, маленький засранец!
- О – о – о! – ответил на мою тираду гном и опять засмеялся, с каким то отвратительным бульканьем.
 - Да что ты так кипятишься? - спросил он, перестав, корчится от смеха.
- Я ведь не оскорбляю, а констатирую неопровержённые факты.
- Ты хочешь убедить меня в том, что ты не хлюпик? А почему ты тогда сидишь здесь, в этой коморке, и плачешь, в то время как твою Габриэллу дрючат во все дыры, в доме её матери?
 - Что??! – спросил я, облизывая в момент пересохшие губы.
- Дрючат, дрючат, дрючат! - повторил гном с издевкой, которая протыкала раскалённым ножом моё сердце.
 Он быстро, быстро запрыгал на днище верхнего ящика. Так быстро, словно перематывали видеоплёнку.
 - Дрючат, дрючат, дрюча-а-а-ат, - неистово кричал сумасшедший гном.
  - Хватит! – это уже закричал я, не в силах больше слушать эту считалочку.
- Нет, не хватит мистер Хлюпик! - воскликнул гном, перестав прыгать.
 Он, заложив за спину руки, стал мерить шагами территорию дна, перевёрнутого вверх ногами ящика.
- Ты говоришь, что ты не хлюпик? – продолжил он:
- А как же Усопший, дрючивший её в разных позах, а теперь глумящийся над тобой? Унижающий тебя, убивающий всё твоё внутреннее я.
Он резко остановился, провернулся волчком на  деревянных каблуках и опять уставился на меня чёрными, холодными глазками.
  - А как же насчёт всех остальных? Ты тоже будешь давать  им себя унижать? – он сделал паузу и спросил опять:
- Разве ты не Хлюпик?
  Мои глаза стали наливаться кровью от бешенства, но гном и не думал останавливаться.
- Твоя мать сделала сегодня правильный поступок. Хотя это нужно было сделать давным-давно, но всё-таки лучше позже, чем никогда.
- И что же она такого хорошего сделала? – спросил я.
- Что хорошего ты в этом видишь маленький придурок?!
Гном и ухом не повёл на оскорбление;
 - Хорошее заключается в том, что нужно быть сильным для того, что бы дать сдачи  обидчику. Твоя мать сильная, а ты хлюпик! А хлюпиков дрючат! Тебя будут дрючить те, кто дрючил твою Габриэллу!
  - Хлюпик, хлюпик, хлюпик! – бесился гном.
 Я вмиг осознал, что гном был прав. Прав во всём. Я был тряпкой. Об меня вытирали ноги все те, кто имел Габриэллу.
ОНА, сделала из меня эту тряпку. Почему она не дождалась меня одного единственного? Почему моё сердце терзает одновременно любовь и ненависть? Разве я виноват, что у всех женщин,   когда начинается чесаться в одном месте, мозги едут с новогодними оленями в страну, название которой Лапландия. Разве я из за этого должен мучится, и калечить свою жизнь. Нет!!!
   Мать спустила в канализационную трубу свою жизнь, по вине вечно пьяного отца. Она  ходила с этой тяжестью очень долгое время. Мне нужно учиться на ошибках других.  Я не хочу ходить с этим непосильным ярмом всю свою жизнь, как это делала моя мама. Я вырву эту дрянь, пустившую корни в моём сердце! Вырву одним махом!
  Я бросился к двери, уже не обращая внимания на такое чудо как гном.  Он что-то кричал мне  вдогонку, но я уже не помню что именно. Наподобие:
- Убей… Убей… Убей!
 Да, скорее всего это были именно эти слова.
 
Продолжение следует...