Будь проклята ты, война. Окончание первой книги11

И вот время «Ч» наступило. Двадцатого августа загремело. Внезапный шквал обрушился на первую и вторую линии обороны. Шквал огня, дыма, взрывов – всё смешалось в один сплошной гул. Отдельного взрыва различить, практически, было невозможно. Было видно, как стена взрывов и огня двигалась от первой линии ко второй. Беспрерывно сверкали языки пламени реактивных снарядов, следом двигалась стена взрывов тяжелой артиллерии. Всё это медленно накатывалось неумолимой волной. Вот уже и вторая линия скрылась в хаосе взрывов. Весь этот бушующий ад отлично просматривался издалека. Все, кто находился в отряде заграждения, с ужасом смотрели на этот земной ад.
Внезапно пришел приказ – срочно оставить позиции и перебраться за третью линию обороны. Как вовремя был отдан этот приказ! Было видно, как стена огня неумолимо приближается к их позициям.
Грузовики неслись по извилистой дороге, а сзади бушевал огонь. Все с ужасом смотрели назад, туда, где бушевало пламя.
Пересекая третью линию, Николай видел, как с интересом и затаённым страхом прислушивалась румынская пехота к «музыке», что слышалась впереди. Проехав ещё с километр, поступил приказ опять выгружаться. Процедура была прежней – наспех оборудованные пулемётные точки, окопы, вырытые в полпрофиля и сразу расстановка в боевые порядки. За время, пока они размещались, канонада затихла. Невозможно было понять, что там делалось. Но тучи пыли и дыма стояли над той территорией, как облака в грозу. Потом было видно, как из окопов третьей линии подымается румынская пехота. Они выстраивались шеренгами и с оружием наперевес двигались в сторону второй линии. Всё происходило как в немом кино – шеренги пехоты одна за другой, без единого выстрела, двигались по полю. С противоположной стороны та же тишина, как будто там вымерли все. Окопы же третьей линии спешно занимали войска, только что прибывшие. Но вот впереди застучал тяжелый пулемёт, следом второй, и вскоре всё слилось в сплошной треск выстрелов. От позиции заградотряда плохо просматривалось поле боя. Через время стрельба стала стихать, и было видно, как бежит назад к своим позициям румынская пехота. Они прыгали в траншеи и растворялись в порядках недавно прибывшего подкрепления.
Заградотряду поступил новый приказ – выдвигаться ближе к линии окопов. Переместились и расположились метрах в трёхстах от румынских траншей. Быстро вечерело. Вскоре совсем стемнело. Со стороны противника никаких подвижек не наблюдалось. Ночь прошла без особых приключений. За ночь ещё подошли части. Плотность войск достигла в четыре-пять раз больше, чем было до этого. Теснота в траншеях и блиндажах была неимоверной. Протиснуться в блиндаж или пробраться по траншее было большой проблемой. Солдаты лежали один возле другого, как огурцы в бочке. Перед самым рассветом доставили в термосах пищу. Пехота, не до конца ещё проснувшись, молча ела. Даже шнапс не вызвал особого ажиотажа. Многие, участвовавшие в боях, не принимали пищу. Только шнапс и сигареты были вне конкуренции. Все понимали – предстоит тяжелый день и, скорее всего, для многих он будет последним. А схлопотать пулю в пустой желудок – это шанс выжить. Мизерный, но шанс. С первыми лучами солнца румынские части начали контратаковать линию обороны советских войск. Те заняли разрушенную румынскую линию. Наспех, за одну ночь, расчистили румынские траншеи, вернее то, что от них осталось. После артподготовки грудами лежали румынские солдаты. Их снесли в отдельные кучи, чтобы не мешали расчистке траншей. Многих выкапывали по ходу восстановления оборонительных сооружений. Почти все блиндажи были разрушены. В них в самых неестественных позах лежали трупы. Их вообще не трогали, просто к ним сбрасывали тех, которые мешали передвигаться. Даже в уцелевших блиндажах не осталось никого живого – они погибли от давления при сплошных разрывах снарядов. К утру всё было готово.
Румыны шли шеренга за шеренгой. Из окопов подымались всё новые и новые цепи. Шли молча в утренней тишине – слышался только топот кованых сапог. Противоположная сторона молчала.
Сашка лежал и внимательно наблюдал за атакующими румынскими цепями. Фишер находился рядом и наблюдал в бинокль за развивающимися событиями. Прибежавший связной передал приказ немедленно занять освободившиеся траншеи третьей линии. Эти около трёхсот метров отряд преодолел за считанное время. Моментально расположились  в добротно отстроенных огневых точках. Отсюда открывалась полная картина развивающейся драмы. По пересечённой местности шеренги изгибались, ломались, сдвигались одна к одной. До траншей русских оставалось метров  около пятисот. С их стороны не прозвучал ещё ни один выстрел. Там, как будто, вымерли все. Напряжение всё нарастало. Наблюдавший за всем этим заградотряд оцепенел от напряжения. В цепях наступающих так же, видать, напряжение достигло наивысшего предела. До траншей противника оставалось не более двести пятьдесят метров. Некоторые солдаты не выдержав напряжения, ломая строй, побежали. И это было сигналом. Сработала цепная реакция. Побежали все. И с этого момента начался кошмар. Ожила вся линия обороны русских. Цепи наступающих встретил кинжальный пулемётно-ружейный огонь. В первый же момент передние шеренги были скошены, как трава – косой. Не осталось ни одного стоячего. Следующие шеренги подходили к первым, полёгшим. И опять тот же результат – почти все полегли. Может быть, кто и остался живой, но головы не подымал. Было понятно, что на этом рубеже местность пристреляна. И это, как запретная черта – дальше нельзя, дальше смерть. Но задние шеренги не всё видели, и не всё могли оценить. Они напирали на передних и тоже попадали под смертоносный огонь. В конце концов, до их сознания дошло, что дальше гибель и шеренги залегли. Атака захлебнулась. Всё поле перед русскими окопами было усыпано трупами. Местами они по несколько человек лежали один на другом. Картина поражала своей дикостью. Опять тишина  и в этой тишине  только иногда слышались стоны немногочисленных раненых.
Сашка смотрел на весь этот кошмар и только теперь до его сознания начало доходить, что такое настоящая война. За какой-то неполный час - сотни трупов. И это только на таком коротком участке. А если представить себе весь фронт от Северного до Чёрного морей?
Послышался вой пролетающих над головой снарядов. По позициям русских стала бить артиллерия. Находящаяся за несколько километров в тылу, она начала методично долбить траншеи противника. Было видно сплошную стену разрывов. Это длилось минут двадцать. Опять наступила гнетущая тишина. Даже, казалось, она давила на уши. Минут через несколько было видно, как поднялась румынская пехота в новую атаку. Опять шли поредевшими шеренгами. И опять, как в той сказке про птицу феникса, ожили траншеи русских. И опять падали румынские солдаты, скошенные пулемётными очередями. Падали на уже убитых раньше, в первых атаках. Местами хаотично наваленные трупы. Эта кошмарная картина не вязалась с тёплым августовским днём, синим небом и ярким солнцем. Это дикое истребление людей, которых гнали, как скот, на убой, нельзя было ничем оправдать. Без поддержки авиации и танков это была бессмысленная трата людских ресурсов, заранее проигрышное дело. Но где-то, кем-то разыгрывалась карточная игра на людские жизни. И это, как игра без козырей, когда игрок блефует и подымает ставки, надеясь, что у противника закончатся деньги, в данном случае – военные ресурсы.
Наступил момент, когда румынская пехота, не выдержав встречного огня, опять залегла. И опять заработала дальнобойная румынская артиллерия, и опять кромешный ад бушевал над русскими позициями. И опять звенящая тишина в августовском небе. Только чёрное вороньё появилось высоко в синей лазури. Эта птаха прилетела на пиршество. В этот раз румынская пехота не сразу начала атаковать. Видать решали немецкие «кукловоды», что делать дальше. А что приказы отдавали немцы, не было сомнения. Наконец, пехота зашевелилась. Сашка видел, как мимо них, обтекая окопы, двигался резерв. Миновав линию окопов, они с ходу стали разворачиваться для атаки. При приближении свежих сил, поднялись и те, кто остался жив после первых атак. Артиллерия опять начала обстрел линии обороны противника. За волной разрывов двигалась и пехота на безопасном расстоянии. Внезапно артподготовка прекратилась, и пехота ринулась на позиции русских. В бинокли было видно, как она беспрепятственно занимает позиции противника. Полнейшая тишина продолжалась. Ни один выстрел не прозвучал, но в траншеях не оказалось и ни одного русского солдата. Ни убитых, ни раненых. Только горы румынских трупов. Дикий пейзаж с развороченными блиндажами, засыпанными траншеями и ходами сообщений, разрушенными проволочными заграждениями. Даже ДОТы были разворочены.
Вскоре за пехотой потянулись подразделения снабжения. Конные упряжки везли боеприпасы. Амуницию, шанцевый инструмент. Даже кухни армейские подтянулись поближе. Вплотную занялись погибшими похоронные команды, убирая их в определённые места. Снимали с убитых жетоны – последний прижизненный документ, дающий право установить, что погиб в строю, а не пропал без вести.
Расслабился и заградотряд. К счастью, им сегодня не пришлось применять свои навыки. Выставив посты, принялись за более тщательное обустройство своего быта. Как говорится, война войной, а обед по расписанию.
Конец дня и ночь прошли спокойно. На позициях было тихо, и только ракеты постоянно освещали этот дикий пейзаж, называемый полем боя. Сашка с Колькой Глушаковым и ещё с двумя дрзьями-власовцами держались вместе. Саньке было выгодно с ними общаться. В отличие от него, все трое воевали. Двое уже были не молодыми. Возраст обоих, где-то, под сорок лет. Это мужики, имеющие немалый жизненный опыт, на родине обременённые семьями. Они умели делать всё – от разборки и сборки оружия, устройства землянки, приготовления пищи. В их компании ему было комфортно. Его и Кольку они считали, по крайней мере, младшими братьями. Видать, ностальгия по своим покинутым семьям и толкала их на заботу об этих, неоперившихся ещё, юнцах. Один по малолетству ещё ничего не умел, кроме, как убивать людей, другой детдомовский выкормыш. Там освобождали от забот о куске хлеба, но не давали жизненных навыков. Вот и держались все четверо вместе.
На рассвете небо озарилось росчерками реактивных снарядов. Советские войска начали артподготовку. Первыми заговорили «катюши». Результаты действия этого оружия Сашке пришлось видеть второй раз. Румынские позиции накрыло сплошной пеленой огня и дыма. Смотря на это зрелище, невозможно было представить, чтобы кто-то выжил в этом кромешном огне. Но после окончания короткой артподготовки русских из дыма и пыли стали появляться первые, убегающие с позиций, паникёры. За первыми повалила основная масса уцелевших солдат. Это было не отступление, паническое бегство, бегство из земного ада.
Заградотряду был дан приказ приготовиться. Нервная дрожь пробежала по Сашкиному телу. Впервые ему придётся стрелять по своим, пусть даже и союзникам. Он посмотрел влево и вправо от себя. Везде видел застывшие, сосредоточенные лица. Один из Сашкиных друзей кусал губу, другой с остервенением тёр свою бровь. Колька с оскаленным, как у собаки, лицом хищно всматривался в прицел. На левом фланге мелькнуло лицо брата. Прежняя ненависть кольнула сердце. Он уже и сам не мог понять, за что ненавидит брата. Он же спас его от смерти. По сути, дал ему вторую жизнь. Так за что же? В потаённых уголках души шевелилась злоба на себя. Злость за то, что так позорно попался там, у себя дома, на станции. И эта злость съедала его душу, как ржавчина ест железо. Она же, исподволь, распространялась  и на всех, кто, так или иначе, участвовал в его судьбе, кто в той или иной мере решал за него его судьбу. И эта злость постепенно распространялась на всех окружающих. Он ненавидел красных, ненавидел немцев, ненавидел власовцев, ненавидел таких же, как он, полицаев. А больше всего он теперь ненавидел брата – начала всех его перевоплощений из обыкновенного пацана в убийцу-малолетку. Это он вложил в эги руки оружие, это с его подачи он стал убийцей. Он винил вся и всех, кроме себя
Тем временем толпа бегущих румынских солдат приближалась. По цепи пронеслась команда: «Приготовиться, целься выше голов. Огнь!» Прогремел залп. Но бегущие даже не поняли, что это их предупреждают. У страха глаза велики. И только после следующего залпа, когда упали передние бегущие, до них дошел смысл происходящего. Вся толпа упала на землю. Можно представить себе состояние людей, убегающих от ада, надеясь найти спасение в своих окопах и вдруг попадающих под перекрёстный огонь со своих же траншей.
Было видно, как из блиндажей выскакивали штабные офицеры и бежали навстречу залёгшей толпе вояк. Было видно, они наводили порядок, размахивая оружием, приводили в чувство солдат. Те подымались, с ужасом смотря в сторону линии траншей, где недавно бушевал ад, оглядывались на свои траншеи. Откуда их недавно поливали свинцовым огнём. Офицеры строили их в шеренги, подымая самых боязливых пинками и зуботычинами. Некоторых, обезумевших от страха, и нежелающих подчиняться приказам, пристреливали на месте.
К тому времени приказ Гитлера действовал уже в полную силу. Это подействовало отрезвляюще на многих. Процесс наведения порядка ускорился в разы. Наконец пехота двинулась на свои прежние позиции. Заградотряд находился  на своих позициях в полной боевой готовности, наблюдая за дальнейшим развитием событий. Шеренги пехоты были почти у цели, когда появились русские танки. Это двигалась армада тридцатьчетвёрок, стреляя на ходу. Румынская пехота на мгновение остановилась, потом в хаотичном беспорядке, побежала обратно. Понятно было, что такую армаду уже ничем не остановить. Не было ни танков, не осталось противотанковой артиллерии на этом участке. Всё сгорело, и было уничтожено предыдущими налётами.
Пехота бросала оружие и подымала руки. Мимо проносились русские танки, а они стояли, как суслики в поле возле своих норок, с поднятыми руками. За танками шла русая пехота. Красноармейцы строили сдавшихся румын в колонны и конвоировали в тыл. Для этих война уже закончилась. Во многих пленных в глазах появилась надежда остаться в живых.
Заградотряд спешно снимался с позиций. Мимо уже проносились румынские штабные машины. Санька заметил, как за кустом шиповника мелькнула знакомая спина. Он рванулся за ней. В этот момент невдалеке разорвался танковый снаряд. Куст шиповника до половины срезало осколками. Сашка кинулся в направлении куста. Метрах в двух от него лежал брат Николай. Мундир его был залит кровью.
-Помоги, Шурик, - через силу позвал он Сашку. Решение пришло мгновенно. Окинув взглядом вокруг, он никого рядом не увидел. Подняв ствол автомата, нажал на курок. Короткая очередь – тело брата дёрнулось и застыло. Он ещё раз оглянулся и кинулся догонять своих друзей. Вот впереди замелькали спины всех троих. Опять разрыв снаряда и один из троих падает. Но двое убегают даже не нагнувшись посмотреть - живой ли. Санька добежал до лежачего, перевернул его на спину. «Колька!» Тот был мёртв, только на виске застыла тонкая струйка крови. Маленький осколок попал ему прямо в висок. Мгновенная смерть. « Вот и шанс», - мелькнула мгновенно мысль. Он расстегнул Кольке китель, засунул руку во внутренний карман. «Вот они. Это хорошо», - стучало в голове. Вытащил Колькины документы, потом быстро достал свои и быстро положил дружку в карман, а его – положил в свой. Сзади загрохотало стальное чудовище. Обдавая жаром и гарью, мимо проскочил танк. Сашка попытался встать, но был сбит на землю ударом приклада в спину.
-Вставай, мамалыжник, отвоевался.
На него смотрел усатый красноармеец в выгоревшей гимнастёрке. На груди красовался какой-то орден, и звенели многочисленные медали
-Медведев, принимай ещё одного мамалыжника.
-Я не румын, я украинец.
-Ба-а-а! Так это не румыняка, а что ни на есть, чистокровный хохол. Вот гад такой. Молодой, а уже успел надеть их форму. Медведев, а ну давай и тех двоих, может и они другой масти?
-Да нет, на всех не румынская форма, а немецкая, только какая-то не такая.
Молодой старшина подтолкнул к Сашке двоих дружков-власовцев. Те, опустив головы, стали рядом с ним. Он успел скользнуть взглядом по лицам недавних дружков. Ничего, кроме смертной тоски, в их глазах он не увидел. Холодная дрожь пробежала вдоль позвоночника. «Неужели всё кончено? Неужели конец? Как глупо. Что делать? Как жить хочется. Мама».
Медведев, а ну обшарь их на предмет документов.
Старшина быстро, похлопав по карманам, вытащил документы и подал их усатому. Тот внимательно всматривался в удостоверения пленных, но, видать, не силён был в немецком.
-Гриша, у тебя глаз помоложе. Что-то я не разберу, кто они. И не немцы, и не румыны. Так кто же они? А ну, смотри внимательней.
Старшина долго рассматривал документы, всё время шевеля губами. Повертел их туда-сюда. Потом вернул их опять усатому, изрёк:
-Арсений Иванович, я и сам толком не пойму. Сдаётся мне, что это власовцы. Я уже встречал похожие удостоверения. Ну, вот эти три слова, не считая фамилий, должны обозначать – Русская Освободительная Армия. Это же РОА – Армия Власова. Вот так дела!
-Что?! Власовцы?!  Ах, подонки! Значит, мы воюем, защищаем Родину, проливаем кровь, а вот такие подонки немецкий шнапс лакают, да тушенку немецкую жрут? Ну, вы и гады! Так, мразь власовская, становись рядом. Будет вам сейчас суд скорый, но справедливый. Понимаете, сволочи, что вы даже не попадаете под статью – военнопленные?
Он снял с плеча ППШа, передёрнул затвор. У Сашки от страха, стали волосы дыбом. «Всё, конец», - стучало в висках.
-Гриша, отойди, а то, ненароком, тебя зацеплю.
Усатый отошел метра на три-четыре, вскинул ствол автомата. Мгновение и автомат дёрнулся в его руках. Два власовца согнулись пополам и повалились на землю. Сашка же стоял и, с искаженным от страха лицом, глядел в глаза своему палачу. Он почувствовал, как горячая струйка потекла по левому бедру.
-Отставить самосуд! – прогремел чей-то голос. – Кто приказал? Старшина, я вас спрашиваю?
Молодой старшина и усатый солдат, вздрогнув от неожиданности, вытянулись по стойке смирно. К ним спешил майор смершовец.
-Я ещё раз спрашиваю, кто разрешил самосуд?
-Товарищ майор, так власовцы, скорее всего. Не немцы и не румыны – лопочут по-нашему. Одним словом – предатели.
-Старшина, ты что, захотел в военный трибунал загреметь?
-Никак нет.
-Где их документы? Давай сюда, Торквемада. Самоуправцы хреновые. Сами за самосуд под трибунал можете загреметь, - уже более спокойно сказал смершовец.
Майор, взяв документы в руки, внимательно стал их рассматривать. Он долго изучал их, а потом остановил свой взгляд на единственном уцелевшем пленном.
-Так, Глушаков. Ты же Глушаков, исходя из твоего возраста? – Эти, - он кивнул на лежащих рядом Санькиных бывших сослуживцев, - старики, в сравнении с тобой. И кто же ты такой, юнец? Когда же ты успел и повоевать, и в плен сдаться, и в армию Власова поступить? Так, рядовой, как твоя фамилия?
-Столыпин, товарищ майор.
-Столыпин? Уж не родственник ли ты царскому министру?
-Ника нет. Министров не знаем, тем более, царских. Пензенские мы, Столыпины. От прадеда к отцу.
-Уж больно знаменитая фамилия. Ладно, солдат, закончим знакомство с твоей родословной. Доставишь этого юного предателя Родины в особый отдел. Вот документы, а вот сопроводительная записка. Да смотри только, не грохни по дороге. Чтобы в целостности и сохранности. Понял? Двигай. Сашка не верил своему внезапному спасению. Вот она смерть, в лице усатого солдата с громкой фамилией, смотрела ему в лицо дулом автомата. И вот он ещё живой. Только теперь, когда прошел первый страх, он почувствовал боль в боку. Начав движение, он невольно застонал.
-Что ещё там? Что мычишь, как тельная корова? Ты ранен, что ли? Идти можешь? – Сашка молча кивнул. – А ну, расстегни свой френч. Так, царапина небольшая. Оторви кусок рубахи, зажми рану. Жив будешь. Ни черта с тобой не случится. Повезло тебе, юнец, что я промазал. Ладно, давай, двигай.
Сашка двинулся вперёд, за ним с неохотой усатый конвоир. Весь вид его показывал, что этот приказ ему совсем не по душе. Но, что поделаешь – приказ есть приказ. Они шли через недавнее поле боя. Со всех сторон на Саньку смотрела смерть. Трупы, трупы, трупы – кругом одни трупы. Некоторые изуродованные гусеницами – с танка не видно, что лежит в траве, да и объезжать было бессмысленно. Это, как на минном поле – пойди, разберись, что и где зарыл сапёр.
Сашка смотрел на все эти гримасы войны и впервые, за всё время войны, ему подступил комок к горлу. Его вырвало.
-О! Шмаркач, так ты, оказывается, неженка? Так какого же чёрта ты воевать пошел?
Эх, наивная душа. Если бы он только знал, кого ведёт. Этот шмаркач столько погубил людских душ, сколько он в прицел врагов не видел.
         
Сашка сидел перед капитаном особого отдела. Тот  смотрел ему в лицо и удивлялся, как такой с виду пацан, успел повоевать, сдаться в плен, послужить в армии Власова и попасть в заградотряд? Он смотрел на его удостоверение. «По годам ему двадцать один, а по виду, максимум, восемнадцать. Да чёрт с ним – натворил, отвечай. – Протокол допроса лежал перед ним. – Детдомовец. Сын врага народа – это понятно. Не он первый, не он последний. Но, судя по его возрасту, он только и успел, что изменить Родине. Да, чёрт с ним. Пусть военно-полевой суд разбирается».
-Вот что, Глушаков. Ты тут много чего наплёл мне. Я, конечно, все твои розказни зафиксировал. Но, поверит ли суд твоим сказкам – не знаю? Пусть разбираются. Поверят тебе – получишь по минимуму, не поверят – пометят твой лоб зелёнкой. Что смотришь? Не понял насчёт зелёнки? Так это. Когда к стенке…
Капитан захлопнул папку. Крикнул в коридор:
-Конвой, увести.
                Конец первой книги.                Донбасс 2013г.