Поход на Дикую

      В ночь на 2-е октября припустил плотный, настырный дождь,  я не мог уснуть и под гул воды размышлял о том, что надо было не откладывать поход на гору « Дикую». Теперь погода перенесёт попытку на следующие выходные,  а может быть и на следующий сезон.  Потом я уснул,  а проснувшись примерно в два часа ночи,  шума воды не услышал.  Появилась надежда на ясное утро.

Оно и впрямь было ясным.  Лёгкий морозец обтянул лужи тонким ледком,  небо было той синевы,  какую в наших местах даёт лишь северный ветер. Солнце,  выкатываясь из-за сопок, обещало прозрачную –  самую мою любимую для фотосъёмок –  погоду.  Звенящая  чистота воздуха звала в путь.  Я засобирался.  Комбез –  спецовка,  резиновые сапоги с войлочными чулками,  тёплая куртка и перчатки позволяли с относительным комфортом проскочить до М.  После обеда –  я знал –  потеплеет,  и,  может быть,  моя мотоэкипировка станет излишне тёплой.  Так,  собственно,  и было бы,  если б мой путь не был направлен в горы.
Первый сюрприз ждал меня в М.   Тридцать три километра до этого таёжного посёлка мелькнули жёлто-красно-синим калейдоскопом осенних сопок и глубокого неба.  Я проскочил центральную улицу,  подъехал к мосту через речушку,  вдоль которой мне предстояло двигаться выше,  поднял глаза на вершины сопок и сначала ничего не понял –  они были белыми! Оказывается, этой ночью горы припорошило первым снежком.  Солнце,  между тем,  поднималось всё выше и обещало в ближайшее время уничтожить знаки надвигающейся зимы. Посетовав на то, что не успею сфотографировать недолговечную красоту первого снега и немного погревшись,  отправляюсь дальше.  Из М.  к подножию горы  «Дикой» можно проехать двумя дорогами – либо по пади Герасимовой, либо вдоль Карабанина ключа.  Впрочем,  понятие «дорога» в данном случае весьма условно и в этом мне предстояло убедиться самому. Что ж,  именно для таких поездок я приобрёл Хонду Дигри,  и ей сейчас предстояло проявить свои качества таёжного «проходимца».

Лавирую между громадными лужами – озёрами,  заполненными не водой даже – белой жидкой глиной. Стараюсь проезжать по краю,  а где можно и вовсе выезжаю на обочину. Путь,  впрочем,  довольно натоптанный –  об этом говорят многочисленные следы разнокалиберных колёс.  А вот в зеркале замелькал попутчик –  мотоциклист.  Это местный –  житель.  Для него поездки по таким «дорогам»  -  не экзотические экскурсии,  а необходимость.  Промысел.  Вот и сейчас за спиной у мотоциклиста пустой вещмешок –  к вечеру,  когда поедет он домой,  будет торба наполнена грибами,  ягодой лимонника или кедровым орехом –  одним словом,  что Бог даст.

Перед бродом через прозрачный ручей останавливаюсь,  чтобы оценить обстановку.  Подъезжает следовавший за мной мотоциклист.  Он –  на видавшей виды Планете  пятёрке.  Бросив на меня любопытно - снисходительный взгляд он с ходу форсирует брод.  Прижимается  к левой стороне.  Понятное дело,  для него эти дорожки –  как хорошие знакомые и даже родственники.  Дальше держусь за ним.  Ему на тяжёлом Ижаке приходится,  пожалуй,  потруднее чем мне.  Но у него громадное преимущество опыта –  он знает наизусть как преодолевать каждое возникающее препятствие.  Есть у него и ещё один существенный плюс.  Ноги он ставит не на подножки,  а на картер двигателя,  ближе к продольной оси мотоцикла –  так и едет через все лужи.  Крыло у Планеты низкое и ноги у мотоциклиста всегда остаются сухими.  Мне же поднять ноги не получается –  нет просто у Дигрюхи для этого места.  В итоге любая мало-мальская лужа добросовестно выплёскивается эндурой на ноги своему седоку.  Одно спасение для меня –  резиновые сапоги.  Ну что ж,  издержки экстремального мототуризма...

Километр за километром тянется путь –  всё выше в горы.  Рядом с дорогой журчит ручей.  Сначала это Прямой,  потом  - его приток Карабанин ключ.  Мой ведущий вскоре исчезает –  ему прямо,  а мне сворачивать на боковой ответок –  только он приведёт меня к цели похода.  Подымаю визор шлёма,  любуюсь окрестностями.  Приморский лес в это время года роскошен. Пойменные породы –  ильм,  тополь,  ясень ещё не облетели и радуют глаз жёлтыми и оранжевыми вспышками на фоне тёмной зелени  елей.  Южные склоны сопок –  сплошной огонь осеннего дубняка.  По северам –  мозаика кричащих красок –  сочная зелень кедров,  пунцовые,  багряные,  рубиновые уголья клёнов,  лимонные росплески осинников.  Чем выше поднимаюсь,  тем чаще вижу на вершинах сопок серебро нестаявшего снега.

В А. навигатор показывал высоту над уровнем моря 180 метров,  в М. – 230,  и вот,  когда я поднялся до 350,  снег показался и на обочине.  Останавливаюсь.  Чудно видеть снег на зелёной и жёлтой листве.  Он тает,  но как-то уж очень несмело.  Солнечно.  Холодно.  Видимо ночью здесь был сущий колотун,  если сейчас,  в полдень,  температура едва превышает нулевую отметку.  Начал задувать ветерок,  появились красивые,  чётко очерченные на синем фоне облака.  Для глаз –  наслаждение,  для  всего остального –  довольно таки не комильфо.  Однако,  это были цветочки.

Ехать становится всё трудней.  Дорога покрыта листвой,  которая,  заледенев ночью,  ещё не оттаяла и потому жутко скользкая.  В лужах,  которых не становится меньше и которые не становятся прозрачнее,  то и дело стали попадаться толстые ветки,  а то и стволы деревьев.  Если на такой стволик наедешь перпендикулярно,  то перескочишь через него без проблем.  А если палка попадётся слегка наискосок,  то велик шанс улечься рядом с ней в этой же луже.  Тот же фокус норовят проделать глубокие колеи,  оставленные в глинистом грунте разным транспортом –  от « сто тридцать первого»  до мотособратьев.  А вот и первая характерная для этого необычного дня особенность.  Снег налип на мокрую листву кустарника –  в основном ракитника,  и наклонил тонкие ветки через дорогу эдакими арками.  Красиво,  конечно.  Но проезжать под такими –  очень уж некомфортно.  Запазуха,  зашиворот,  а самое главное -  ноги в сапогах,  остававшиеся до сих пор сухими,  прихватывают от каждой такой «триумфальной арки»  порцию ледяных сувениров.  Я медленно и неотвратимо отсыреваю.  Время от времени останавливаюсь чтобы сделать несколько снимков и вытряхнуть из одежды снег.
Наконец добираюсь до большой поляны,  бывшей некогда нижним складом. Сюда лет двадцать назад стаскивали по волокам сваленные на лесосеке хлысты.  Навигатор показывает, что «Дикая» прямо передо мной.  Неужели деревья валили по её склонам?  Передвигаться по заросшему волоку или прямо по старой лесосеке –  это,  скажу я вам, -  то ещё удовольствие!

Ныряю в очередной снежный лаз.  Это уже не арка,  это –  настоящий туннель.  На выходе из него –  вместо мотоцикла –  сугроб.  Я тоже имею весьма блестящий вид.  Что ж,  пора расстаться с техникой,  теперь будем полагаться на свои собственные ресурсы.
Передо мной –  гора «Дикая».  Путь лежит прямо вверх.

Валка леса велась ещё в советские времена леспромхозом.  Тогда ещё были в ходу такие понятия как расчётная лесосека,  сохранение подроста и выборочная рубка.  Видимо здесь брали только самые крупные деревья деловых пород –  ель,  пихту.  Уж не знаю,  соблюдался ли тогда запрет на рубку кедра,  однако,  дерево это всегда было лакомым куском для лесопромышленника.  После бензопилы и трелёвщика тайга успела частично восстановиться.  Стали гигантами деревья,  не тронутые лесорубами –  в то время это был молодняк.  Места трелёвок успело затянуть берёзово-ольховыми тугаями,  заплело лимонником,  забило аралией и элеутерококком.  Всё это миновавшей ночью завалило снегом.

Я стоял и ошарашено смотрел на феерию света и цвета –  необузданная,  бешеная красота осенней приморской тайги в сочетании с ослепительным блеском льда и снега –  это была настоящая фантасмогория!  Не знаю,  способны ли фотоснимки передать хотя бы десятую часть  впечатлений,  вызванных состоянием природы в тот странный день.

Стоять на месте было холодно,  и я пошёл вверх.  Где по волоку,  ныряя под снежные навесы согбенного ивняка. Где по лесу,  корячась через пни и ветровальные сушины.  Где по ключу,  оскальзываясь на устилавшей тальвег обледенелой листве.  Штурм «Дикой» был мучителен для моего тела.  Эмоции,  которые я испытывал в то же самое время,  выражаются одним единственным словом –  восторг.  Столь необычно и восхитительно было зрелище,  разворачивающееся передо мной с каждым отвоёванным метром.  То и дело приходилось останавливаться.  Не только что бы дух перевести -  достать из кофра фотоаппарат и зафиксировать хотя бы толику того что видели мои глаза. Снова вверх,  и снова аппарат приходится прятать.  Снег.  Я сам уже давно превратился в сугроб,  от меня отваливаются пласты снега,  валит пар,  в сапогах хлюпает вода,  руки потихоньку немеют.  Спасение только в движении.  Чем выше тем холоднее. Ветер стал задувать злыми порывами.  С деревьев уже не отваливаются звонкие льдинки –  падает сухая  кухта,  рассыпаясь в воздухе в мелкую бриллиантовую пыль.  То и дело не выдерживаю,  дёргаю  из сумки аппарат,  ловлю великолепные мгновения полёта осенней пурги.  Иногда успеваю.  Выручает ультразвуковой автофокус зеркалочного кита.  Вообще,  молодец Никон –  холодно ему,  и снег,  что греха таить,  долетает иной раз до тела  техники,  но терпит японец,  не сдаётся.  А вот навигатор,  честно дотащив меня почти до вершины и показав высоту 1050 метров,  загнулся –  аккумулятор сел.  Ну что ж,  прикуривателя в моей конструкции родители не предусмотрели,  подзарядить моего цифрового Сусанина я не смог –  спасибо и на том ему и тем пяти американским спутникам,  с которыми он вёл меня к цели.

Через два часа после начала подъёма на «Дикую»,  я стоял на её плоской крыше. В центре стола торчал холм.  С высоты это, наверное,  выглядит как грудь с соском.  Открытого места вопреки моим надеждам не было –  до самого соска гора поросла лесом.  Ближе к вершине он стал почти исключительно чернохвойным.  Ель,  пихта и лишь на самом верху вновь показался кедр.  Что меня поразило –  центральный волок дотянулся до самого верха.  И там,  на километровой высоте,  мне то и дело попадались старые пни.  Лесоруб, видать,  не испытывал никакого  пиетета перед колоссальностью того места,  которое  подбривал.

Обзора с вершины не было.  Лишь в просветах между деревьями виднелись маленькие кусочки того простора,  над которым возвышалась «Дикая». Пришедшую было мысль залезть на дерево и всё-таки сделать панорамный снимок, я,  признаюсь,  малодушно выгнал прочь.  Шквалистый ветер трепал макушки деревьев,  снег укрывал землю сантиметров на двадцать и даже не думал таять,  несмотря на то,  что ярко светило солнце.  Сроду б не подумал,  что второго октября в центральном Приморье можно наблюдать столь зимний пейзаж.  Отыскав триангуляционный знак и сняв тем самым сомненья в том,  что нахожусь на господствующей высоте,  я понял,  что пора валить.  В прямом смысле слова.  Поскольку понятия «идти»,  «брести»,  «ходить» или даже «бежать»,  в данной ситуации были неприменимы.  С горы «Дикой» в тот день можно было только валить.

И я валил вниз, что без сомнения было приятнее и легче недавнего восхождения.  Настолько легче,  что в голову на  ходу полезли некие философско-исторические раздумья.  Наверное,  не всегда гора была такой недоступной.  Когда-то и она была покрыта первичным лесом.  Но вот пришёл цивилизованный человек.  С миссией прогресса,  между прочим.  И так разлохматил бабушку,  что о первозданности местной природы теперь напоминают лишь пни солидных размеров.  А потом имя горе дал новое.  И ведь как точно окрестил –  вот парадокс – с приходом цивилизации гора и впрямь стала дикой!

До свидания,  Кизагинза, -  обращался я к вершине,  произнося её исконное имя,  -  может быть когда-нибудь ты сумеешь зализать свои раны и станешь менее неприступной и дикой.  Главное,  чтобы благодаря человеческой опеке ты ещё раз не поменяла своё имя,  став горой «Лысой». Вершин с таким названием и так хватает на карте Приморского края.