Всё о Гаврике. Письмо пятнадцатое

Дорогой внучек! Спешу сообщить, мне удалось побеседовать с женщиной. Она всё, всё подробнейшим образом рассказала мне. Да, Гаврик мой хлебнул горя да не столовой ложкой, а ковшом. Впрочем, всё по порядку. Наш с ней разговор с её позволения я записал на диктофон. И вот теперь перевожу его на бумагу со своими комментариями.
-Здравствуйте.
-Здравствуйте,- мило улыбнулась мне женщина в белом накрахмаленном колпаке и такой же поварской куртке.- Меня сестра предупредила о вас. Минут двадцать придётся подождать. Скоро перемена. Покормлю детей, и потом побеседуем.
Мы расположились со Светланой (так она представилась мне) на скамейке в зоне отдыха.
-Мне больше придётся рассказывать о самих хозяевах, нежели о собаке.- С этого начала свой рассказ Светлана.- Не ко двору пришёлся Гаврош. Не потому, что он плохой. Нет. Просто собачке не повезло. В плохую семью она попала. Судите сами. Щенка взяли, чтобы угодить своему ребёнку. Он такой капризный, что и обрисовать невозможно. Увидел по телевизору рекламу собачьей еды.
-Там где танцует собачка такса?- спросил я, вспомнив смешную и весёлую таксу из рекламы.
-Совершенно верно. Уж очень хороша собачка. Хозяин с помощью журнала «Друг» договорился и купил щеночка месяцев четырёх. Такой милый, такой ласковый попался, одно загляденье. Милее собачки я на своём веку не видала. Один взгляд его чего стоил. Он иногда смотрел задумчивыми глазами. Когда  был весел, в них искрился бисер. Бывали такие минуты, когда  сорванец-мальчик  приставал к щенку и больно дёргал его за хвост. Поначалу, собачке казалось, что мальчик играется с ней, и она игралась. Вскоре щенок понял, что это не игра. Сорванцу приятно причинять боль живому существу. После очередной экзекуции, щенок забивался в дальний угол и смотрел на своего обидчика умоляющим взглядом.
Я была рабой у них. Чуть что, могли вытурить в два счёта. Поэтому я молчала, но в душе у меня всё закипало. С каким бы удовольствием я драла уши этому мерзавцу.  Просто наслаждалась бы, как наслаждался он, таская Гавроша по комнате. Гаврош пришёл к выводу, что нужно защищаться. А лучшая защита, это нападение. Когда сорванец протягивал руку, чтобы схватить его за хвост, Гаврош превращался из милого щенка в ощетинившегося зверя. В свою очередь набрасывался на обидчика. Обидчики по жизни, как правило,  больно трусливые существа. Сорванец с испугу заскакивал на диван, закатывал такую истерику, как будто его рвали на куски. Прибегала мамаша с веником в руках, начиналась воспитательная работа. Я не выдерживала таких сцен, ибо мамаша на разбой шла гораздо страшней своего отпрыска. Я уходила в дальнюю комнату, тихонько плакала в платочек. Что за люди! Просто мозгов нету ни у неё, ни у него. Так бы и прихлопнула их обоих.
- С собачкой, как и с ребёнком, надо заниматься.- вставил я, стараясь успокоить Светлану, готовую вот- вот расплакаться. Женщина внимала моим словам, кивками головы соглашаясь с моей мыслью.
  -Казалось бы, семья обеспеченная, мать нигде не работает,- сиди, занимайся своим чадом, продолжила Светлана.- Ан нет. Ударилась в тряпки. Муж привёз её из провинции молоденькую, чуть ли не от кукол оторвал. Она, наверное, истосковалась по настоящей моде. Покупала, что не поподя. Благо денег было невпроворот. Муж баловал её. И вот она целыми днями перед зеркалом крутится. Мальчик захнычет, она сунет ему игрушку новую, он и замолчит. Вся детская комната завалена игрушками, ступить негде. Отец из командировки возвращался всегда  с полным чемоданом всевозможных игр. Я не помню случая, чтобы ребёнку помогали разобраться в этих игрушках. А сам он их в основном ломал. Когда в доме появилась живая игрушка, пацан ничего лучшего не придумал, как таскать его за хвост. Гаврош такой крохатуля! Ему бы спать  да спать.
-Действительно, щенки же много спят,- вставил я.
- Ну, конечно. А он, бедняжка, места себе не находил. Всё прятался от сорванца. Залезет под диван и дрожит там, бедненький. Малыш просунуться под диван не может,- сразу кричать, мать зовёт. А той так не охота от зеркала отрываться! Прибежит со шваброй в руках. Начинает выгребать Гавроша из-под дивана. Вместо того, чтобы заниматься со щенком, приучать его ходить по нужде в определённое место или проситься во двор, она обращалась с ним, как с механической игрушкой. А только пёсик надудолит, а ли хуже того в каком – то углу кучу навалит, тут в ход шел веник.
-Да, да. По первым дням мы это сразу приметили,- сказал я, радуясь в душе, что мои догадки относительно веника подтвердились.- Только увидит веник у кого-то в руках, несётся, сломя голову, в дальний угол. Потом постепенно обвыкся. Я приучил его не бояться веника. Но всё равно он косится на него,- зарубка на память, наверное, навсегда осталась.
-Ой, если бы видели, как она его лупила. Причём, била не той стороной, что подметают, а обратной, ручкой. Как он, бедненький, кричал! Просто издевательство какое-то! Я однажды не выдержала, хотела одёрнуть её. Куда там! Сразу пошли угрозы, если, мол, ещё встрянешь, мы тебя уволим., почти плача, говорила Светлана,- Было бы куда уйти, я бы забрала Гавроша и ушла сама с ним подальше от этих извергов. Я же не коренная жительница. Мы с сестрой приехали из Рязанской области. Ничего нет. Ни кола ни двора. Да и на работу попробуй устроиться. Кто нас, где ждёт? Около года моё сердце кровью обливалось. Потом эта мымра захотела избавиться от Гавроша. Надоел он ей со своими проблемами. Она сажала его в сумку, и на машине отвозила подальше в лес, выбрасывала его там. Сутки, может,  двое его не было, а потом объявлялся, и, как ни в чём не бывало, приветливо вилял хвостом. Беспомощное животное. Был бы у него разум, разве он вернулся бы к ним. Он забывал все обиды, перенесённые боли и вновь верил человеку. Готов лобызать хозяев без начала и конца. Вот что значит привязанность, и долг перед теми, кто его кормит. А хозяйка упорно возила его в незнакомые места, желая от него избавиться. Однажды, чтобы было наверняка, она привязала его в лесу верёвкой к дереву. Расчет был прост: капроновую верёвку перегрызть Гавроша не сможет, и сдохнет с голода. Всё шло по этому сценарию. На похороны Гавроши собралось много ворон. Каждая  норовила долбануть его в темечко, тем самым сократить срок жизни собачки. Он как мог, отворачивался от надоедливых могильщиков, жалобно тявкал на них не с целью запугать и отогнать их, а с просьбой пощадить его. Но тщетно. Санитары- могильщики знали, что делали. Закон самосохранения подсказал собачке, как надо от них защищаться. Как только вороны подлетали к нему, Гаврош опрокидывался на спину и всеми лапками охранял своё тело от острых клювов птиц. Теперь они уже не долбили его в голову. Это так больно, что голова кругом шла, и глаза застилал туман. На закате вороны покидали свою жертву до утра, чтобы завтра с новыми силами доконать всё-таки беднягу. Гаврош располагался на бугристых корнях сосны и впадал в дрёму. Но не спал. Голод не давал ему заснуть. Он часто зевал, широко раскрывая пасть, при этом  жалобно скулил. Он взывал к людям, бросивших, его горемычного умирать под сосной. Гаврош надеялся, что он оставлен человеком на время, и скоро его заберут. Чутко прислушивался к каждому шороху. Не мог он знать того, что люди просто с ним какое-то время играли, а когда он надоел им и стал обузой, решили избавиться таким образом. До полуночи Гаврош взывал к их совести, скуля и жалобно воя. А после полуночи и до рассвета появлялись другие могильщики. Стаи кабанов. Эти были опаснее ворон. Огромные клыки ему и пикнуть бы не дали. Его спасало то, что запах псины далеко разносился по лесу. Да и он, почуяв стаю клыкастых, начинал злобно рычать, меняя свой высокий голос на низкий, лаял, подражая большой собаке. Кабанам не было смысла связываться с Гаврошем. Это не сулило ничего хорошего. Люди с ружьями и с такими собаками частенько наведывались на их лежбища, после чего стая кабанов не досчитывалась двух, трёх особей.. Так что, почуяв запах Гавроша, кабаны держались подальше от него. Но это не уменьшало страха. При одном только шорохе листвы, когда кабаны  носом и клыками вспарывали лесной дёрн,  щетина на собаке становилась дыбом. А пойди, узнай, кто там шуршит. Могут быть и лисы, и даже волки. Чем чёрт не шутит! В таком густом, запущенном русском лесу.
Несколько суток Гаврош свыкался со своей участью, теряя силы, а главное надежды, что хозяйка вернётся и заберёт его. Ведь закрывала же она его в кладовой на весь день и только вечером вспоминала о нём, выпускала во двор погулять, а потом опять на ночь закрывала. Он привык за год к своему одиночеству, хотя для таксы это смерти подобно. Как она любит играть, лобызать хозяев, быть рядом с ними, словно привязанная. Гаврош не страдал отсутствием аппетита, но когда его ограничили в общении, и еда перестала лезть в глотку. Он по малу стал есть, что раздражало хозяйку. Приходилось остатки выбрасывать на помойку. Расточительство какое!
 Находясь в лесу на привязи, Гаврош совсем забыл о еде. Силы его таяли. Жить ему оставалось не больше суток. Он часто впадал в забытье. Сквозь дрёму ему послышался  далёкий, далёкий лай собаки. Гаврош открыл глаза. Перед ним стоял рыжий пёсик, обрубком хвоста выражая свой  интерес к уходящему в мир иной  Гаврошу. Вид у незнакомца был радостный. Он как бы говорил, мол, вставай, хватит лежать. Давай поиграем. Пока мой хозяин подойдёт сюда, мы вдоволь наиграемся. Гаврош мало понимал нежданного приятеля. Он видел его, как в тумане. Затем услышал далёкий голос человека. Это хозяин рыжего незнакомца звал своего любимца к себе. Пёсик не торопился бежать к человеку, а в свою очередь тявкал ласково, подзывая к себе хозяина.
Подошёл человек. На шее у него висел фотоаппарат. Каждый догадался бы, что это фотограф, любитель фотосессий. Он прогуливает свою собачку и заодно весь наготове запечатлеть какой-нибудь неожиданный пейзаж. Как раз Гаврош подходил нельзя как лучше для такого снимка. Фотограф сразу понял, в чём дело. Мужчина снял верёвку с шеи обречённого. Погладил его по головке, ощутив  своей рукой только кожу да кости. Гаврош больше недели не ел ничего. Не стал есть он и после того, как фотограф достал из сумки бутерброды с колбасой, с маслом и сыром. Гаврош даже не понюхал их. Так бывает и с человеком, когда он долго не ест, то наступает точка невозврата. Только  силком  нужно доставить пищу в гортань, после чего железа начинает вырабатывать слюну и  желудочный сок готов принимать пищу. Фотограф соскрёб с куска хлеба сливочное масло, пальцами протолкнул его в гортань Гавроша. Через минуту обречённый на смерть начал делать глотательные движения. У него проснулся аппетит. Вскоре и колбаса пошла в ход, и сыр, и даже хлеб, которого раньше Гаврош не особенно приветствовал. Иначе говоря, не любил он хлеба. А тут с голодухи сошёл за милую душу.
Гаврош был слаб, чтобы идти. Фотограф на руках донёс его до машины, что стояла на трассе. На ней он часто приезжал в этот глухой лес, делать снимки. Оставив Гавроша в машине, мужчина со своей собачкой пошёл обратно в лес. Несколько часов потратил в поисках пейзажей. К этому времени Гаврош оклемался. Даже приветствовал воротившихся из леса.
 Так получилось, что трасса пролегала рядом с  посёлком, где жили хозяева Гавроша. Фотограф случайно остановил машину не далеко от их дома. Гаврош осмотрелся, увидев знакомые места, с трудом вывалился из машины и заковылял к дому. Фотограф увидел, как удалялась тощая фигура собачки. Ну, настоящая ходячая смерть! Остались кожа да кости. Мужчина попытался вернуть беглеца. Чмокал губами, легонько свистел, стараясь, чтобы пёс хотя бы обернулся,  но тот привычно пролез в дыру под забором и бесследно исчез. Зачем он так поступил? Почему не остался с фотографом? Трудно сказать. Одному Богу это известно. Конечно, хозяева  кормили его хорошо.  Покупали печёнку, куриные желудочки, косточки телячьи. Я всё это варила, добавляя то перловку, то пшено, то геркулес. Наверное, поэтому он проявлял такую привязанность, скорее к дому, нежели к хозяевам, забывая все обиды, боли от побоев. Принимал обхождение с ним, как должность. Хозяин- барин, как говорится, может делать с ним, что захочет. А его дело слушаться и повиноваться. Мне до слёз было обидно, ведь я была в таком же положении, как  Гаврош.
Светлана была сильно расстроена. Она чуть не плакала. Я решил отвлечь её от грустных воспоминаний, как-то приглушить мрачные картины из жизни собачки
- А как появилась у собачки кличка,- спросил я Светлану, надеясь, что хоть в этом вопросе не будет тех мрачных картин.
-Он же задиристый, спасу нет.  Мимо не пропустит ни одну кошку. Всё гонял соседских котов по участку и в саду. А около гаража в вольерах содержались кавказские овчарки. Он их никогда не видел. Страх господний. Огромные, лохматые, как медведи, с короткими ушами и  с обрезанным хвостом.
Однажды он погнался за соседским котом и как раз бежал мимо вольера. Рядом с вольером под навесом лежали дрова для бани, образуя аккуратную поленницу. Стопка дров из берёзовых поленьев напоминала ступеньки у входа в дом. Когда щенок с котом поравнялись с вольером, овчарки как кинулись на металлическую сетку с таким рёвом, аж жутко стало. Щенок забыл про кота. Перепутав поленья со ступеньками в дом, он в одно мгновение очутился на самой макушке поленницы. Чего с перепугу только не сделаешь. У страха глаза велики!
Всю эту картину наблюдал хозяин, только что приехавший с работы. Щенок, чувствуя себя неуютно на такой высоте, но, не подавая виду, что весь в испуге, стал громко лаять, порой переходя на визг.
«-Вылитый Гаврош на баррикаде!- засмеялся хозяин.- Не хватает разве что знамени».
-Так с той поры стали его называть Гаврошем,- заключила этот эпизод Светлана. Время поджимало, женщина то и дело смотрела на часы. Скоро должна начаться перемена. То ли по этой причине, то ли потому что последние часы пребывания Гавроша у прежних хозяев были слишком мрачны, Светлана скомкала окончание своих воспоминаний.
-Это был последний день. Я уходила от хозяев. Мне повезло. Директор школы согласилась взять меня на работу поваром в столовой. К вечеру, как договорились, я пришла за расчётом. А до этого перед обедом вернулся Гаврош, похожий на ходячую смерть. Хозяйка, увидев его замызганного, взъерошенного, обмерла от страха. Не ожидала увидеть Гавроша живым. Она ведь уже похоронила его. Хозяйка заперла его в кладовой на ключ, чтобы не видеть такую страсть. В ней жалости к нему нисколько не было. Была одна только злоба. Вновь он путает ей все карты. Не до него ей сейчас. Позже она разберётся с ним. Пусть посидит в кладовой. Она по горло занята. Вечером они едут с мужем на презентацию, которая пройдёт в его офисе. Жене босса всегда нужно выглядеть на высоте.
Я пришла к ним за расчетом как раз в разгар событий. Муж прислал машину за ней. Она пошла в кладовую за туфлями. Ей и в голову не приходила мысль, что Гаврош голоден, его надо накормить. А аппетит у него после бутербродов фотографа разыгрался нешуточный. Он готов был палки грызть, всё, что не подвернётся под руку. А подвернулась ему как раз злосчастная коробка с туфлями,  которыми хозяйка мечтала ослепить приглашённую публику. Гаврош с жадностью набросился с начала на картон коробки. Он оказался безвкусным. Тогда он приступил к самим туфлям. Нежная лайка и тонкая кожа издавали приятный запах. Это прельстило его. Удобней было начинать с заострённых носков. Грызть их было легко и жевались сносно. Смех да и только, если бы последствия были не так плачевны.  Гаврош будто в отместку и на зло хозяйке действовал по принципу: «Пусть всё не съем, но по надкусываю!» Когда хозяйка открыла дверь кладовой, увидев откушенные носы у туфель, она обомлела. Стала хватать ртом воздух, махать руками, как подстреленная птица крыльями, что бы удержать равновесие. Гаврош, прижав лапами одну туфлю к полу, с остервенением рвал на ней кожу и, не сумев оторвать, начинал с тем же остервенением жевать её, боясь, что хозяйка сейчас же её отнимет. Нет, она не стала отнимать. Начни отнимать, он бы испугался её, сбежал бы куда- ни будь подальше, спрятался, как это делал он всегда. Ищи тогда его, свищи. Пока найдёшь, азарт притупится. А нужно зло выместить сейчас, как говорится, не отходя от кассы. Она спокойно взяла деревянную палку с двурогим металлическим наконечником, которым снимала с высокой вешалки одежду и, как пикой, стала с утроенной силой ударять в голову собаке. Много ли ему, бедному, надо было, отощавшему. В нём одна душа только и теплилась. Казалось, вот как раз эту душу хозяйке  хотелось выколотить, как выколачивают пыль из ковра. Гаврош давно перестал показывать признаки жизни, а остервеневшая хозяйка продолжала наносить удары. Убедившись, что жизнь и душа напрочь выбиты из тела собаки, хозяйка взяла полотняный мешок, освободив его от тряпок, она брезгливо взяла Гавроша за шкирку и кинула в этот мешок.
-Когда я пришла, она выглядела как малахольная.   Очевидно, ожидала меня, потому как, не дала мне да же порога переступить. Сунула в мои руки конверт. Поверх конверта лежала тысячная купюра. «В конверте, твоя зарплата, а за эту тысячу я тебя попрошу занести на поселковую мусорку вот этот мешок. Только никому не говори об этом»- хозяйка отдала мне мешок и захлопнула дверь перед самым носом.
Мешок был не тяжёлым, но чувствовалось, что в нём не тряпки лежали, и не коробки. Мне не терпелось заглянуть в него. Что же это за мусор такой, который нужно выбросить за посёлком, да ещё держать это всё в секрете?!! Как только их дом скрылся за поворотом, я заглянула в мешок и остолбенела. Глазам своим не верила. Гаврош был запачкан кровью и не подавал признаков жизни.  Положив руку на горло, я почувствовала пульс, но слабый,  слабый. Ему нужна была помощь. Я прижала его к груди, как драгоценную ношу и побежала домой. Благо, сестра была дома. Мы его еле- еле отходили. Молоко ложечкой ему вливали. Крепкий у него организм. За два дня оклемался, повеселел. Нужно было его куда-то определять. Хозяин дома, у которого мы снимали комнатку, категорически запретил нам  приводить, как он выразился, кошек, собак и кавалеров. С неделю он жил в торговой палатке. Всё встречал каждую машину, и искал хозяина. Теперь, значит, он у вас. Ну, как он вам понравился?
-Ласковый,  душевный пёсик,- поспешил я с ответом.- Конечно, запущен. С ним никто не занимался. Но смышленый, а главное стеснительный, в нём наглость совершенно отсутствует.
На этой весёлой ноте мы расстались со Светланой.