Чабор

Алексей Войтешик
Чабор
04.09.1996 – 04.12.2000 гг.

Уважаемый читатель, в данном произведении автор использует приставку «без» как указание на отсутствие чего-либо, а часть «бес» свидетельствует о присутствии Темных Сил.
Сказка? Что ж, пусть будет так.
От сказки мудрым будет прок,
Ведь что ни сказка, то урок,
А в жизни важен каждый знак.

– Странная сказка, – пытаясь размять затекшие ноги, задумчиво произнес юноша, – всё в ней непросто…
– Какая уж есть, – загадочно улыбнулся старик, – другой я тебе сегодня не расскажу.

Ларь 1 Атар
Клубок 1
Старик лег на спину, закрыл глаза и прочел молитву:
«…О, Великий, о Мудрый Отец наш небесный! Создатель и хранитель Великого Света! Я благодарность тебе воссылаю за все, созданное тобой, и от имени этого созданного молю: да придет час избрать того, кто вернет на землю Закон Вселенной, ее дыхание, Священный Огонь, и чистотой своей и силой, данной Первопредками, изгонит неведение Темного мира прочь! Да разбудит Твой Свет сердца людей, и убоится воцарившееся Зло, и сбежится в место, уготованное ему, где и останется навек, и исчезнет вовсе».

Атар стоял посреди широкого хлебного поля. Золотые волны зрелых колосьев с тихим шелестом катились вдаль, а аромат безкрайних хлебных полей молодил дух и возвращал его воспоминания в давно ушедшие дни молодости.
В эту ночь Волшебная книга сновидений открыла ему страницы сказки, в которой он был Парсийским  воином, в красном дорогом платье и толстых кожаных доспехах. У левого бедра, выгибаясь к земле, висел кривой пехотный меч, изящные формы которого, даже будучи зажатыми в плотно облегающее нагалище , просматривались легко и созданы были трудом искуснейшего мастера. Сами же ножны, отделанные тонкой золотой вязью и обтянутые красной кожей, безспорно, говорили о принадлежности их хозяина к сословию знати.
Атару, как опытному читателю Книги Сновидений, подобная карртина льстила, хотя Писателю человеческих снов все же стоило бы в этот раз подыскать ему и платье, и доспехи поскромнее. Входящий в его экипировку великолепный зеркальный щит, отражающий тысячи солнечных лучей, был абсолютно непрактичен и выглядел вычурно и броско.
К сердцу старика хлынула волна давно забытых ощущений, и он, пользуясь милостью Небес, стал наслаждаться этой упоительной смесью силы, свежести, веселья и безпечности – одним словом, всем тем, что включает в себя пьянящий букет молодости.
Однако, недолго остававшееся безоблачным небо стало терять свой прежний цвет. Что-то неведомое, вторгшись в эту густую синеву, оттенило его грязно-серым, тревожным тоном.
Холодный ветер, вывалившись из густого сумрака, упал на хлебное поле и, словно дикий конь, принялся неистово качаться в его золотых волнах. Перепуганные колосья, чувствуя приближающуюся недобрую силу, зашумели, словно предупреждая Атара о близящейся опасности.
Старик обернулся. В нескольких шагах позади него сгустившийся воздух начал медленно вытягиваться, формируясь в человеческую фигуру. Незнакомец явно был не из Светлого мира, хотя и любое из известных людям описаний Темной Нави к нему тоже сложно было бы отнести. Ни пресловутого хвоста, ни козлиных рогов, ни копыт. «Оно» походило на человека, однако судить о том, мужчина это или женщина, было достаточно сложно.
Посланец Пекла был среднего роста и выглядел крайне неопрятно. Судя по его обличию, грязные, засаленные одеяния этого существа не стирали со дня приобретения.
Безкровное лицо явившейся в сон Атара твари отливало трупной серостью, безумные гримасы искажали его черты, а беспокойное тело, будто противясь буйному нраву хозяина, не находио себе покоя и постоянно двигалось.
Взгляд пришельца был приняут к зеркальному щиту Атара. Беснующееся в порывах разгулявшегося ветра пространство стало стремительно наполняться энергией страха.
И вдруг Темная тварь разинула свою пасть так, что в дрогнувшем от ее низкого рыка воздухе не осталось места ни для чего, кроме пыли и соломы. В один миг это растущее, словно тень солнечного затмения, жерло заняло половину неба!
«Хорош сон, – только и успел подумать Атар, в страхе закрываясь зеркальным щитом. – Неужели это сам Абадон – всепожирающий демон страха? Если верить писанному, этот Враг способен проглотить даже луну! Странно, почему же тогда меня не засасывает в эту бездну?!»
Внезапная буря успокоилась так же неожиданно, как и началась, однако Атар, понимая, что всё может начаться снова, какое-о время продолжал закрываться щитом. Когда же он решился осмотреться, то, к своему неудовольствию, обнаружил посланника Темной Нави на прежнем месте. Как видно, тот явился сюда не только для того чтобы просто припугнуть Атара.
Превратившись обратно в бледное неопрятное существо, навь стояла в двух шагах от Атара и опасливо закрывала свое лицо тонкими слабыми ладонями.
– Убери щит! – вдруг злобно процедил демон сквозь зубы.
Атара осенила догадка. «О! Я – гупец! Ненужный, вычурный щит? Да ведь у меня в руках едва ли не единственное безотказное оружие в борьбе с Темными силами. Это зеркальный щит самой Небесной девы-воительницы Вакшьи, или, как звали ее здесь, у славян, Правды! Любая нечисть, отражаясь в этой идеально отполированной поверхности, видит свое уродство и становится безсильной перед неприкасаемым ликом Истины».
Чья-то заботливая рука как должно экипировала парса перед этой страшной встречей. Он вскинул глаза к мрачному небу и мысленно поблагодарил небесных хранителей за заботу. Враг не страшен, когда знаешь кто он, но… с другой-то стороны, если твой враг… сам Страх?
Атар судорожно ощупал свободной рукой тяжелый эфес.
– Твой меч мне не страшен, – заметив это движение, произнес демон, – убери щит, и я тебя не трону.
– Как же…, убрать, – нервно выдохнул парс. – Нет. Я уж лучше здесь посижу. Подожду, когда все это закончится.
От этих слов Темного посланника передернуло.
– Убери щит! – властно и с угрозой снова повторил он. – Убери, и я тебе обещаю, что все закончится просто молниеносно. Неужели ты думаешь, что сможешь надолго укрыться от меня? Кончится сон, ты вернешься в реальный мир, а там у тебя нет этого щита!
Атар, понимая, что находится под защитой, только снисходительно улыбнулся в ответ.
– Если здесь, во сне, мне дали средство против вас, – спокойно ответил он, – значит, и там без защиты не оставят. Иначе ты не явился бы на свидание со мной именно сюда.
Восковое лицо демона снова исказила злоба.
– Что там, в миру, с тобой возиться? – с едкой насмешкой заметил он.  – Ведь песок из тебя сыплется. Это здесь, во сне, ты витязь. Осталось только имя тебе подобрать погромче! Как тебе, скажем… Атар Дряхлый?
Ари, продолжая прятаться за щитом, только пожал плечами:
– Что-то я никак в толк не возьму: к чему тебе глумиться надо мной, Абадон?
– О! – оживилась навь. – Да ты, глупец, думаешь, что такого ничтожного червя, как ты, удостоит вниманием сам Демон Страха? И не надейся. Я – всего лишь его слуга. – При этих словах посланник Темных миров заметно смягчил тон. – Ты умалишенный, старик, как и все Парсы. Скопом победив наших рабов в древней битве, вы так долго упивались победой, что проспали время, когда мы, исправив прошлые ошибки, легко взяли вас хитростью. Но что нам ваши знойные земли? Мы весь ваш мир превратили в одно большое торжище.
Теперь, когда это стало заметно, вы опомнились. Но позно! Посмотри вокруг. Сейчас за любой товар с нашей темной меткой люди с легкостью отдают даже то, что им не принадлежит – свою безсмертную душу. Кому сейчас нужен ваш Золотой Путь? Кто ныне желает жить в ладу с древней Правдой Богов? Как ты думаешь, оттого ли все веси и города вокруг переполнены смердами , что люди тянутся к Знаниям?
Никчемный! Тебе одному не под силу пришить на место потерянные во время наших «темных» торгов руки, ноги, тем более – головы и сердца. Мы уже объявили один богоизбранный народ, и Парсы вторым не станут! Очень скоро ваших старых богов и вовсе забудут: мы заставим людей поверить, что можно жить без них.
Что бы вы ни делали, а мы все равно утвердим здесь время, когда в пожаре бытовых страстей люди будут вспоминать про богов лишь в суе. Этот мир создал Князь Тьмы и кикто, кроме его, слышишь, никто! не сможет управлять этим миром лучше Создателя.
Смирись и перестань твердить о каких-то там Знаниях Предков. Ваши предки уже в мире Нави. Ближе к нам, чем к вам, так что бойтесь будить памятью своих покойников! Для людей неведающих это очень опасное занятие – касаться сфер Темного мира Нави. Хотя… Как раз в этом деле я мог бы тебе помочь. По знакомству.
Могу, вернуть из мира Забытья… твоего деда. Постой-постой, – демон фальшиво задумался, – кажется, ему отрезали голову? И сделали это его благодарные ученики. Еще бы, ведь он научил их делать золото из любого металла, а они не захотели делиться ни с кем этим секретом. Великую магию золота мало кому было под силу одолеть!
Не хочешь деда… – можно поднять из могилы твоего отца, сгоревшего в выстроенном им же Капище. Знаешь, а ведь в тех местах до сих пор считают, что он осквернил их веру этими вашими Знаниями. О, как он кричал перед смертью!
А хочешь…
– Хватит! – не удержавшись, выкрикнул Атар. – Что попусту винить заблудших во тьме людей? Это вы подтолкнули их! Вы все делаете чужими руками!
– Кто это «вы»? – фальшиво удивилась навь.
– Вы – это Тёмные твари! Трудно от вас избавиться, если уж вцепились в человека. Так клин, разбухая, ломает даже самый крепкий пень.
– Сколько чувств! – вскинул белесые редкие брови демон. – Ты прирожденный оратор, старик! Но ведь я и пальцем не коснулся никого из твоих Предков, хотя, не скрою, сделал бы это с огромным удовольствием. Это сделали вы, люди. Выходит, что Зло изначально заложено в вас? Ты и сам знаешь, раз Творец этого мира – Княть Тьмы, значит каждого из живущих в явном мире сюда привел кто-то из мира Темной Нави. Ваши «светлые» Боги тут же запустили сюда свои жадные лапы и внушили глупым людям, что их основная задача – изжить влияние Темного мира в Яви. Но, постойте… Нам-то совсем не хочется быть изжитыми! – Демон криво улыбнулся.
…Но оставим дела богов – богам: не время! Меня отправили в альный мир снов не за тем, чтобы философствовать. Приказано предупредить тебя об опасности. Нам стало известно, что в скором времени тебя ждет страшная смерть. Ты же понимаешь, что я не просто так тебя предупреждаю? Просто ты мешаешь воплощению некоторых из наших планов в землях Расении. А так, если тебя предупредить, глядишь, ты, дабы сохранить себя для распространения вашего Учения, уберешься, наконец, отсюда. Тебе – жизнь, нам – свои дела.
Подумай. Пока у тебя еще есть силы, отправляйся на родину, в старую добрую Парсу. Не спеши хмуриться! Посуди сам. Здешним людям нет дела до того, о чем ты печешься. Они спокойно живут со старой верой в верховенство своих богов и слышать ничего не хотят о приближении бед, которые ты им пророчишь. Для них враг только тот, кто явился с мечом. Тех же, кто проповедует с Христовой рыбкой, крестным знамением или готов помочь золотом, никто не сочтет за врагов. Эти зовущие себя Внуками богов ныне не те. Нашими стараниями они стали настолько ленивы и упрямы в своей лени, что сама Лень могла бы поучиться у них ремеслу.
Отупевшие потомки Дажьбога уже не способны рассмотреть волка в своей отаре. Куда им! Вера – это для них сейчас слишком сложно. Мы скормили им религии. Это намного проще и доступнее. В наших силах любому дать ему часть Знаний, попавших к нам от светлых Арлегов, и он, творя дешевые чудеса, создаст очередную – поведет людей за собой! Люди охотно верят в чудеса. Они любят обманываться. Это ведь просто – увидел простой фокус, вбил себе в голову, что это чудо – живи и радуйся. Это божественное! Кому нужны сейчас твои Знания? Не потому ли сельчане поселили тебя в старом Капище у погоста? Ты не задумывался, отчего это тебе до сих пор не нашлось места в веси?
Демон склонил голову, метнув испытующий взгляд на старика.
– Повторяю, вернись на родину. Там люди до сих пор живут твоею верою. Броди в свое удовольствие среди персиковых деревьев в старом саду и задумчиво вглядывайся в их молодые и цветущие кроны…
Атар вдруг отчетливо почувствовал сладкий запах далекой Персии. Перед глазами проплыли картинки раннего детства, лицо отца…
– Подумай, – не унималась навь, – конечно, вслед за старостью все равно приходит смерть, но там, на родине, она будет иной, нежели здесь! Сказано же в ваших Ведах: «Не покидайте курганов Предков». Скажи, кто придет тут к твоей могиле, кто вспомнит имя погребенного не как раньше, в кроде , а уже по-новому, в земле?
Невзрачный холмик зарастет травой, а вскоре и вовсе пропадет. На твоих костях будет пастись скот. Полистай на досуге звездные карты! Полистай – и ты увидишь тень зловещей звезды прямо на солнце твоего рождения!
– Я не отступлю, – тихо произнес старик, замыкая пришедшую к нему боль воспоминаний в глубине своих морщин.
– Глупости! – Возмутился демон. – Поступить правильно – не значит отступить! Пришло время сделать выбор. И не мы, а ваши всемогущие боги подарили вам эту возможность. Между прочим, сами же боги и подыскивают людям в этом деле помощников. Не важно светлых или темных. Так что я к тебе послан вполне легально.
У каждого, знаешь ли, свое ремесло. Завтра, после восхода солнца, ты встретишь того, кто превратит твое Учение в смятение. Из-за него ты и примешь предопределенную тебе страшную смерть!
– Ну, наконец-то начал пугать, – не дал договорить демону Атар, – а то я уж стал думать, что вы с Мороком поменялись местами. Смотри, не переусердствуй. Будет грыжа, как у Чернобога.
– Безумец! – взорвалась приступом бешенства навь, и в ее глазах вспыхнуло пекельное пламя. – Что ты о себе возомнил? Так подыхай же, глотая собственную кровь, чтобы хоть на миг продлить предсмертное дыхание!
Атар встал и, прикрываясь спасительным щитом, сделал два шага вперед.
В момент, когда щит Вакшьи должен был коснуться демона, тот вдруг исчез. Небо снова выгнулось голубым куполом, а теплый легкий ветер продолжал гнать золотые пшеничные волны к далекому горизонту.
Парсу вдруг стало так легко, что он, недолго думая, оттолкнулся от земли и полетел, поднимаясь все выше и выше над хлебными волнами. Вот под его ногами проплыли острые вершины елового леса, потом снова пошли поля, поля…
Вдруг он заметил копошащуюся у земли стаю черных птиц. Атар опустился ниже. То, что он увидел, заставило его онеметь. Впереди лежало безкрайнее поле, устланное от края до края человеческими телами. Щетинились торчащие из земли копья и тонкие пики с потрепанными воинскими стягами… Припав к жирной черной земле, спало мертвым сном неисчислимое войско.
Снующие вокруг спящих вороны и дикие псы жадно насыщали свою плоть, ловко отхватывая куски живого мяса от обездвиженных неведомой силой человеческих тел. Внезапно в голове Атара зазвучали слова поэта Аль Магамата. Парс был уверен в том, что уже давно забыл этот стих, услышанный еще в детстве в величественном храме Тиштара:

…канула ночь, и открыли лучи,
Словно ключи,
Кровавый восход.

Сон, сваливший целый народ,
Под пылью забвенья прятала тень.
«Сон», – скажет кто-то, а я скажу – лень.

Лень трусость рождает,
Та гнет перед ней колени.
Кто, как не ты, в тебе решает?
Будь выше лени!

Пороками Зло повелевает,
Сжигает Души дотла.
Кто, как не ты, в тебе решает?
Будь выше Зла! 
Едва прозвучали последние слова, в небе раздался высокий и чистый звон. Атар был просто изумлен. Каким же благородным должен быть металл столь сладкозвучного колокола! Звездочет Атар Ари знал, что такой звон слышен с Небес только в дни великих битв. Это воины прошлого призывают потомков к оружию.
И вдруг в чернеющую позади парса полосу леса ударила молния. Из ослепительной вспышки появился вооруженный всадник. Над его головой, словно радужная корона, сияло божественное свечение. Он привстал в стременах и поднял к небу сияющий меч. В тот же миг из булатного клинка вырвался ослепительный луч света и ударил в голубую бездну. Воздух повторно наполнился звоном. Голос тысячи колоколов, отразившись от небесной тверди, рухнул на спящую землю.
Над притихшим от грома далеким лесом стало проявляться большое белое пятно. Вначале Атар подумал, что это облако, однако, присмотревшись, увидел силуэт огромного, размером в половину неба, белого медведя.
Небесный исполин остановился, поднял голову и заревел. В ответ в земле что-то заклокотало, застонало. Послышался далекий гром, вторящий великану.
Он во второй раз поднял голову, и снова небо наполнилось глухим громовым ревом. Будто невидимые горы сбрасывали огромные валуны на землю, отчего ее трясло, словно в лихорадке. В воздухе запахло сыростью и гнилью. Поле покрылось страшными воронками-язвами, жадно засасывающими изуродованные диким зверьем тела.
Внезапно стало тихо. Слышалось только эхо уносящегося в безконечность грома. Медведь в третий раз поднял голову и, взревев, начал медленно таять в грозной синеве.
Атар снова оторвался от земли. Он поднимался все выше и выше, а внизу, под его ногами, стряхнув себя тяжелый вековой сон-наваждение, пробуждались воины…
Клубок 2
Атар открыл глаза. По стенным бойницам древнего Капища проносились быстрые тени. Это россыпи поднятой ветром золотой листвы с шелестом носились над землей, выстилая ковер под ногами Царицы Осени. Снова не угодив ей с рисунком, ветер в очередной раз взметнул вверх отвергнутую золотую фольгу и унес ее куда-то в холодный мрак хмурого утра.
Старик Ари не спешил покидать согретое его теплом ложе. Снова и снова вспоминая тревожное ночное виде;ние, он понимал, что подобное внимание со стороны Темных Сил грозит ему большими бедами.
На своем долгом жизненном пути он постоянно находился под присмотром тех, кого принято считать Злом, – начиная с того времени, когда они с отцом покинули свой дом, и заканчивая нынешней жизнью Атара.
Демон был прав. Безсменными дозорами стоят Темные Силы на всех перекрестках людских дорог. Оступился кто-нибудь – они уж рядом! Так уж устроен этот мир, что покровительство Темных и Светлых Сил в равной степени может обнаружиться и в рамках даже одного рода, одной семьи.
Как-то давным-давно Рахмету – отцу Атара – явился седой старец, открывший за радушие и гостеприимство простому пастуху Путь Светлых. Тогда, после памятного разговора со старцем, в самом начале Большого пути, отец Атара оставил все имущество брату, забрал своего малолетнего сына и отправился с ним к Крыше Мира, в храм Небесного Воина Тиштара.
Пробыв там девять лет и вобрав в себя мудрость и Свет Вечных Знаний, Рахмет снова собрался в путь. Он забрал с собой подросшего Атара, который все это время воспитывался в Духовной школе при Храме. Следуя указанию духовного наставника, бывший пастух отправился на север, в священные земли Беловодья, где проживали нынешние потомки древних Арийских Богов.
Атару вспомнился день смерти отца. Уже стареющий и теряющий силы Рахмет давно чувствовал что-то недоброе от соседства с теми, кого изгнали из своих поселений местные огнищане. Когда он увидел приближающихся к Капищу оборванцев, тут же отослал сына в лес, приказав не появляться больше что бы тут ни случилось.
Вскоре Храм вспыхнул. Чумазые голодранцы бегали вокруг, что-то кричали. Выволокли из задымленного здания окровавленного отца, забили его кольями и бросили в огонь…
Тогда и начались безконечные скитания Атара по просторам этой древней страны. Он исходил ее всю вдоль и поперек от Русского моря , через дышащие смертью пески и степи, в обход Великого Леса, до самых Рипейских гор .
Это сейчас Атар уже хорошо знает язык расен и способен легко различать их наречия и диалекты. А было время, когда ему приходилось выдавать себя за немого: к увечным относились здесь гораздо лучше, чем к смуглым чужакам. Хотя и у немых тут тоже была жизнь несладкая. Потомки ариев с большой опаской смотрели на тех, кого боги лишили возможности говорить на их древнем языке.
Да. Темный посланец был прав: старик действительно натерпелся в этих краях всякого. Сколько ни скитался он по здешним просторам, нигде не находилось Атару места. Так и бродил он от веси к веси, словно ветер, пока в который раз снова не уперся в седой гребень Рипейских гор.
Теперь он и сам не был уверен, случайно ли он набрел на старое здание Капища Д;да  рядом с погостом, или это оно, древнее и величественное, заметив измученного скитальца, впустило его под защиту своих толстых каменных стен. Впервые Атара никто не гнал прочь.
Кродировать усопших по древним обрядам в здешних местах перестали, и Капище пустовало. Вреда воздвигнутой в незапамятные времена веже не чинили, однако и использовать ее для чего-либо тоже не рисковали. Пусть-де стоит, пока не развалится. А разваливаться она как раз и не собиралась: ставили ее на совесть.
Местные настороженно присматривались к смуглому чужаку. Гнать его не гнали, но и к себе в весь не пускали. По старой памяти умерших здесь все еще чтили как богов, а потому только косились в сторону того, кто обосновался прямо в старом Капище.
Атар еще и обжиться-то как следует не успел, а местные уж пугали им детей: мол, к веже Капища – ни ногой, а то чрез чужака прямо в лапы к Кощеям Пекельным попадете.
Стены Д;дова Капища хоть и поросли за века мхом до самой крыши, однако не имели ни единой трещины, а внутри было сухо. Хорошо сохранились и тяжелые, массивные двери, и дубовые ставни-задвижки. Было это сделано в старину на случай нападения ворогов, потому стояло Капище крепко, несмотря на сотню лет забвения. Стоило только приложить руки, навести порядок – и живи себе на здоровье, если душ усопших не боишься.
Неизвестно, остался Атар здесь или нет, если бы в увлекательные игры богов снова не вмешался Случай. Дело было так: свалилась на одного мужика в соседнем селе напасть. Что в доме, что в хозяйстве – чертовщина какая-то. Сначала сошли со двора пес и кот, потом будто взбесились козы и коровы. Хоть на руках их в хлев заноси – не идут, и все тут. Дальше еще хуже: заболела жена. Вскакивала по ночам, кричала в бреду: «Нет! Там она!» А как очнется – ничего не помнит, плачет потом до утра, не может уснуть.
Бывалые люди говорили, что злой дух поселился в этом доме, и теперь жилье придется либо отдать ему в жертву, либо идти в леса Беловодья да отыскивать кого-нибудь из старых волхвов – силами общины с такой напастью было не справиться. Хозяин, раз беда такая, и сходил бы, да в глуби Беловодья с простыми весями и знаться теперь не желали, поскольку здешние жители, по мнению волхвов и діев, древнюю Веру Предков забывать стали.
Вскоре мужик этот и сам начал мучиться по ночам кошмарами. Вот тут и подсказали ему обратиться к чужаку. Шутливый, вроде, совет-то был: мол, волхва или жреца еще поди сыщи, а этот пришлый с душами умерших, да с чертями  в Капище знается, может быть, сумеет с ними договориться!
В ту пору за помощью к Атару мог обратиться только человек совершенно отчаявшийся. Мужику – звали его Орей Котома – отступать было некуда. А тут еще новый староста, Иваш, увязался следом. У старосты, понятно, свои интересы. Живет в Капище человек. Вроде при селе, а вроде и нет. Черт-те что о нем болтают, а поговорить с ним все как-то не случалось. Надо же узнать, что к чему. Одному идти боязно, а тут как раз Орей подвернулся…
В общем, компания подобралась. Откладывать не стали, тут же и пошли к Дїдову Капищу. Глядь – а чужак на пороге сидит, будто ждет их. Еще и во двор не вошли, а тот зыркнул в их сторону и сразу спрашивает: с чем пожаловали?
Староста оторопел, чуть не свалился прямо у калитки. Трава, зараза, некошеная, высокая – вот он и зацепился.
– Не больно ты приветлив, – с досадой откашлявшись, ответил староста.
– А с чего мне быть приветливым? – удивился чужак. – Думаю, не просто поздороваться пришли, видать, по делу. Только если ваше дело, как и у других – как бы кого со свету сжить – лучше сразу уходите: я с нечистью не знаюсь. Мало ли что в селе про меня болтают!
– Правда твоя – пришли по делу. А что болтают… – развел руками Иваш, – так людям языки узлом не завяжешь. В веси мало показываешься… Чужих-то везде недолюбливают.
– Я в «свои» ни к кому и не набиваюсь.
– А чего ты сразу злишься? – перепугался Иваш, что придется ему убираться несолоно хлебавши. Поди потом, размалюй людям, какая заноза в старом Капище объявилась. Вот не будь Иваш старостой, повернулся бы сейчас и ушел, а так… Новая должность требовала от него взвешенности и мудрости решений. Тут хошь не хошь, а лови, мужик, вошь.
– Мы ж не попусту, дело у нас, – стараясь говорить помягче, продолжил Иваш, – без всяких там. Скажи, Орей?
– Ну, – замялся Котома, – в общем, конечно.
– Я новый староста. Зовут меня Иваш Карец. А тебя?
– Атар… Атар Ари ибн…
– Атар, значит, – староста глубоко вздохнул. Чужак нехотя цедил в час по слову, а эту кривую беседу следовало как-то вести дальше. – Ты понимаешь, мне ведь не все равно, что творится в селе и возле него. Ты вроде как при людях, значит, надо… знаться с ними, что ли? Приходи ко мне, поговорим – глядишь, и перестанут на тебя всяких чертей вешать!
– Не перестанут, – глядя на Орея, ответил парс.
– Отчего же? – насторожился староста.
Чужак кивнул в сторону Котомы:
– Вот стоит человек. Слабый, больной. По всему видать, беда у него. А раз ко мне пришел, значит, дело совсем худо.
Орей растерялся и онемел.
Атар огладил седеющую бороду и, задумчиво глядя на него, сказал:
– Хоть с чертями я из одной миски не ем и по кладбищу в обнимку с черными колдунами не шатаюсь, а беде твоей, человече, помочь могу.
Тут Орей совсем обмяк, что-то невнятное промычал и умолк. Иваш, видя, что чужак сменил гнев на милость, снова решил взять разговор в свои руки:
– А вот в ночь и за полночь светоч на этой веже горит, я и сам то видел, вот и болтают про тебя и чертей…
– За звездами я наблюдаю, вот и горит светоч. Без него не запишешь ничего и не прочтешь.
Иваш вдруг почувствовал, что и сам сейчас замычит, как Орей: «Уж лучше б он сказал, что с чертями знается. …На кой ляд ему эти звезды? Куда теперь беседу вести?»
– Звезды, говоришь? …И как оно там? Сколько насчитал? – натянуто улыбнулся староста.
– Я их не считаю, – продолжал «пытку» чужак. – Их невозможно сосчитать.
– А на кой тогда? – неподдельно удивился Иваш.
– Жизнь людей и звезд взаимосвязана, – начал было Атар, но умолк, вспоминая, чем всегда заканчиваются подобные рассказы.
– Постой-постой, значит, колдовать ты не умеешь?
– Колдовать? Нет.
– Ну, Орей, пошли!  Другой раз как-нибудь зайдем…
– Он пусть останется, – остановил звездочет Орея. – Раз человек пришел за помощью, нельзя ему отказывать.
Иваш поднялся, попрощался на скорую руку и – дай боги ноги!

Под самое утро пастухи видели, как Орей и чужак выходили из проклятого дома. А у Котомы после того дня все встало на свои места. Никто ничего толком не знал. Известно только, что вскоре умерла соседка Орея, а умирая, шипела: «Будь проклят чужак со своей зеркальной девкой!»
Староста на вопросы людей ничего толком ответить не мог, бормотал только, что чужак просто считает звезды и ничего больше не делает. Да кто ж поверит? Все истолковали это по своему – темнит Иваш. А раз чего-то знает и темнит, значит, у самого рыльце в пушку…
А Орей, когда все наладилось, часто стал возить Атару молоко, сыр, муку. Как еще он мог отблагодарить старика?
Звездочет, в свою очередь, начал появляться в селе. Заходил к Орею, где всегда ему были рады, заходил к старосте, и это, конечно, не могло ускользнуть от людских глаз.
Так и получилось, что нового старосту, как и чужака, стали побаиваться, отчего его авторитет непомерно возрос. Вскоре уж и ему приписывали волхвование и колдовство. Можно только представить, что сочиняли про самого Атара! Но как-то само вышло так, что чужака все же приняли. По настоянию старосты, всем селом подновили Капище, а под крышей даже обустроили звездочету еще одну комнату.
На все вопросы Атара об этом поверхе  Иваш отвечал одно и то же: «Пусть будет, есть не просит». Мужики смастерили кровати, принесли чей-то старый сундук, сделали скамьи. Одной посуды приволокли столько, что излишки хоть на рынок уноси. Нехитрый скарб самого звездочета раньше легко умещался в одном углу, а тут на него …столько свалилось!
Для будущего хозяйства во дворе выстроили небольшой хлев, а по окончании работ Орей подарил парсу щенка и котенка. Как Атар не отнекивался, а взять пришлось.
…Спокойное житье помнится плохо. Все пронеслось как один день. Теперь, спустя столько лет, стареющему Атару уже казалось, что эта вежа всегда была такой.
Про то, чтобы – как было велено Учителем – донести до людей весть о скором бедствии, о Темном Времени, он тогда и не думал. Едва только пытался завести разговор об этом, все морщились и говорили, что расенские казачьи войска да орды любым ворогам головы враз свернут. «Что ж, – терпеливо думал старик, – зерна бросают в готовую почву. Подождем…»
Картинки давнего прошлого вспорхнули с его век, испугавшись очередного порыва сильного ветра. Пора было вставать. Осеннее утро полностью вступило в свои права, и Атар встречал его гимном Солнцу.
Клубок 3
Мысль о том, что сегодня должна произойти предсказанная демоном роковая встреча, весь день отравляла существование старика. Что бы Атар ни делал, чем бы ни занимался – думы его возвращались к грядущим неприятностям. Как-то незаметно наступил вечер и красное, холодное солнце провалилось в тяжелую снежную тучу, что как цепь вековых гор поднималась над кромкой дальнего леса.
Глядя на кровавые отблески заката, Атар выглядел растерянным. «Если, – думал он, – обещанная встреча не состоится, к чему тогда были все эти видения?»
Рука привычным жестом потянулась вниз, будто желая прикоснуться к чему-то. Атар оглянулся. Темная комната хранила покой и умиротворение. Весело потрескивал в очаге огонь, но чего-то все же не хватало в этой привычной картине. Конечно! Старик совершенно упустил из виду! Его пес и кот – единственные существа, которые делили с ним пищу и кров долгие годы, – целый день не попадались ему на глаза. Конечно, будь это весной, он бы их понял, но осенью, когда обезумевший ветер лютовал во дворе, животные чаще всего грелись у огня. Были ли они дома во время обеда? Этого он вспомнить не мог.
Меж тем смеркалось, и Атар всерьез забеспокоился. Он быстро оделся и вышел во двор. В село ни собака, ни кот не пойдут. В поле? Нет. На погост? Неизвестно, но, наверное, стоило начать оттуда, пока не стемнело окончательно. Хорошо еще, что в такую погоду людей во двор и палкой не выгонишь. Увидели бы, что чужак идет к ночи в сторону «мертвого села», то-то снова было бы потом разговоров.
Пробравшись через кусты и зыбкую ограду из полусгнивших сосновых жердей, Атар оказался на старом погосте. С восточной стороны он мало напоминал место вечного упокоения. Хоронить по-новому в селе начали недавно, предпочитая раньше предписанное Предками погребение через священный огонь Кроды.
С западной стороны, где выстроились неровными рядами свежие захоронения, все уже имело современный вид, а здесь, со стороны Д;дова Капища, – лишь кусты меж толстых старых деревьев да пожухлая трава.
Темнело. Атар уже с трудом различал силуэты деревьев. Старый неухоженный край погоста заканчивался, и, кроме завываний ветра в голых вершинах берез, ничто не обращало на себя внимания.
Стало холоднее. Из густого вечернего сумрака проступили черты ограды западной части. Растительность здесь была куда как скуднее, и сырой осенний ветер легко выдувал тепло из-под ветхой одежды парса.
«Делать нечего, – рассуждал вслух Атар. – Придется продолжить поиски завтра, а сегодня…  Сегодня как бы мне не заблудиться в этих кладбищенских кустах».
Где-то в ста шагах правее находились каменная арка и кованые железные ворота погоста. Пройдя меж могильных бугорков, он обнаружил, к своему несчастью, что вход был надежно закрыт. Старик с досадой вздохнул, развернулся и сделал несколько шагов назад, в холодную и сырую ночь, но вдруг из кустов к нему под ноги с лаем бросилась собака.
«Ш-ш-што т-ты-ы!» – прошипел перепуганный старик, и нападавшего на него пса будто оглоблей огрели. Он съежился, прижав уши, завертел хвостом и подбежал к Атару.
– Ах ты, бродяга! – узнав первого из загулявшей парочки, с облегчением выдохнул парс. – Мало того, что таскаешься ночами где попало, так еще и на меня лаешь! А где второй гуляка? Кс-кс-кс!
Старик осмотрелся. Все вокруг сливалось в сплошную черную стену. Не теряя времени, он направился прямо в кусты, из которых только что появился пес. Тот, скуля, побежал за хозяином.
С трудом пробравшись сквозь колючие заросли, Атар остановился. Он ясно увидел небольшую фигуру, склонившуюся у бугорка свежей могилы.  «Вот тебе и обещанная встреча! – подумал Атар. – Наверняка кто-то из Темных совершает свой обряд перед тем, как раскопать захоронение. Надо же, выбрали и место, и время. Нет уж, меня легко можно убить, но гораздо труднее напугать».
– Надеюсь, я не помешаю тебе? – громко окликнул Атар незнакомца. – Так уж вышло, что мы оба оказались в одно время в одном и том же… таком не подходящем для знакомства месте.
Его слова остались без ответа и, словно сухие листья, улетели куда-то за изгородь вслед за разгулявшимся ветром.
Ари осторожно приблизился. Расстояние становилось опасным.
– Уважаемый! Я немного староват для того, чтобы в эту пору играть здесь в молчанку.
И эти слова постигла бы та же участь, если бы не пес. Тот подошел к незнакомцу и, устроившись на земле позади него, сел, явно готовясь и дальше выслушивать речи Атара.
Это было уже слишком! Парс решительно подошел к невеже и толкнул его. Неизвестный в ответ только застонал и вдруг свалился на землю.
Старик присел и распахнул армяк чужака. Это был ребенок! Атар в ту же секунду снова принялся укутывать малыша, понимая, что на таком ветру маленькое безчувственное тело будет быстро терять драгоценное тепло. Но вдруг под холодными полами зашевелился кто-то еще. Старик сунул руку под дырявый отворот и нащупал там кота. «И хорошо, – подумал он, – теплее будет мальцу».
Он запихал просыпающегося от дремы мохнатого гулену поглубже, взял малыша на руки и понес домой.

Как ни легка была ноша, а все же звездочет так устал, что едва смог переступить порог Капища. Толкнув дверь ногой, Атар чуть не придавил пса, зазевавшегося на входе. Тот в испуге взвизгнул и бросился в угол под лестницей. Силы оставили старика. Он сделал несколько тяжелых шагов и, подойдя к лежанке, уложил на нее ребенка.
Кровь хлынула к сердцу обезсиленного Атара. Ему стало жарко. Он сбросил с себя на пол промокший от пота архалук и стал развязывать пояс мальчика. Тут же из-под сдавленной тонкой веревкой одежды выглянула испуганная морда кота. Он коротко мяукнул, выбрался к огню едва тлеющего поодаль очага, стал потягиваться и вылизываться.
Атар зажег светоч и присмотрелся к бредившему от болезненного жара ребенку. Самый обыкновенный мальчик, лет десяти от роду. Что в нем может быть страшного?
До самого рассвета продолжалась полная хлопот ночная суета с примочками, отварами, бредом, криком, плачем. За все это время целитель лишь однажды отошел от ребенка – только для того, чтобы развесить у огня его сырую одежду и подготовить постель в верхней комнате.
Ближе к рассвету малыш, наконец, перестал метаться в огневице и крепко уснул. Атар перенес его наверх, как следует укрыл и, спустившись обратно, не в силах больше бороться с вяжущей его по рукам и ногам усталостью, не раздеваясь, лег спать.
Клубок 4
…перевести взгляд с предмета на предмет было непросто, болели глаза. Первое, что увидел Чабор, – это странный, выпуклый свод потолка. Пахло травами и едой. Внизу кто-то ходил, стучал.
– Где я? – снова погружаясь в омут тяжелой дремы, подумал он. – Мама… Ее больше нет. Ее больше…

Спать Атару довелось недолго. Его разбудил страшный грохот, учиненный голодным зверем. Шаря в поисках еды у очага, его пес повалил растяжки, на которых сохла мокрая одежда найденыша. Парс в испуге резко сел на постели и, отыскав взглядом сиганувшего в угол кобеля, пригрозил тому худым кулаком. Боясь, что этот грохот разбудил мальчика, Атар поднялся наверх.
Ребенок спал. Старик подошел к его кровати и поправил сползающее на пол лоскутное одеяло, после чего вернулся к себе и принялся готовить гостю завтрак.
Через некоторое время, заправив горячую кашу молоком и большим куском желтого жирного масла, он отнес миски наверх, аккуратно расставил их на скамье возле постели найденыша и сдернул покрывало, закрывающее оконце бойницы. В комнату хлынул свет. Мальчик, вздрогнув от неожиданности и вскинул руки к глазам. Его светлые волосы весело заиграли золотыми нитями в лучах поднимающегося над дальним гребнем леса солнца.
Погода улучшилась. Ветер, вволю наигравшись с опавшими листьями, занялся своим извечным делом и гнал на восток безчисленное стадо редких пушистых облаков. Выпавший ночью снег таял, собираясь в холодные темные лужи, в которых отражалось зимнее небо.
– Ты кто? – спросил мальчик.
– Я? Дедушка Атар. А ты сам-то кто?
– Чабор.
– Чабор? – удивился старик. – Это имя уже взрослого человека . Кто ж это тебя назвал так? Вроде еще не ко времени…
Быстро увидев, что мальчик растерялся, старик огладил бороду и как ни в чем ни бывало продолжил:
– Ну, что ж, Чабор, надо бы тебе подкрепиться. Вот каша с молоком, ложка. Как закончишь трапезничать – миску на скамью поставь и знай себе отдыхай дальше. Что да как – это мы с тобой после обсудим, добро?
Он весело подмигнул малышу и, оставив его одного, спустился в нижнюю комнату.

Давая возможность своему гостю как следует привыкнуть к окружающей обстановке, Атар долго его не безпокоил. Когда же он снова поднялся наверх, то застал у постели малыша пса и кота, которые старались урвать себе побольше внимания. Как показалось парсу, их возня уже начала донимать Чабора.
– Ну, как ты тут? – спросил старик, отталкивая в сторону разыгравшегося пса. – Я вижу, эти двое не дают тебе отдохнуть? А ну, давай глянем, – старик присел на край скамьи. – Эхе-хе, – недовольно вздохнул он, приложив тыльную сторону своей ладони ко лбу малыша, – не уходит жар. Ну да это ничего, все-таки не как вчера. И угораздило ж тебя в такую погоду заблудиться! Что ж это? Родители твои куда смотрели? Ты не потерялся ли, парень?
– У меня нет родителей, – так, будто говорит о чем-то обыденном, ответил мальчик.
– Ни отца, ни матери?
– Отца давно уж нет, а мамка… вот только померла, – малыш опустил глаза.
– Так это ты у ее могилы сидел?
– Не помню я…
– А что помнишь? Расскажи. Спешить-то уж некуда, – Атар поймал назойливого кота и положил его на постель.
– Мы с мамкой, – дрогнувшим голосом начал мальчик, – жили на Сером болоте, у нас там дом.
Малыш замолчал и вдруг заплакал. Его будто прорвало. Атар, глядя на то, как несчастный ребенок, стыдясь своих слез, прячется в подушку, почувствовал, что и его старое сердце защемило. «Это хорошо, когда горечь выходит со слезами…»
Целитель протянул к ребенку худую руку и погладил его по голове:
– Да, досталось тебе, видно, паренек.
Мальчик с тревогой спросил:
– Дедушка Атар, а что же теперь со мной будет?
– А все хорошо будет, не переживай.
Малыш снова заплакал. Старик прижал его к себе. Чабор затих, уткнувшись в плечо сердобольного старика, и они долго так сидели, пока ребенок не уснул.
Атар уложил его на постель, согнав пригревшегося на одеяле кота, и осторожно, чтобы не разбудить мальчика ненароком, накрыл его лоскутником.
Чувствуя, что не в силах больше сдерживать горько-соленый ком, старик остановился на лестнице и в безсилии присел на ступеньку.
Откуда-то из глубины комнаты прибежал пес и стал к нему ластиться. «В конце концов, – гладя своего лохматого друга, дрожащим голосом тихо произнес парс, – с мальчонкой будет веселей.  Не век же мне одному. И слава Богу, что так. Плевать я хотел на предсказания этих чертей».
Долго так и сидел он на ступеньке, рассуждая о том, что и как будет строиться в его новой жизни, пока не услышал во дворе топот копыт. Пес сорвался с места и глухо зарычал. Раздался тихий стук в дверь.
– Входи, кто там? – отозвался Атар, вставая и оттаскивая в сторону лохматого охранника. – Не заперто.
– Мир в твой дом, – осторожно просовывая голову в проем двери, поздоровался староста. Его штанам частенько доставалось от острых зубов этого пса, поэтому Иваш вошел только после того, когда убедился, что враг его штанин надежно удерживается хозяином. Староста закрыл за собой дверь и, шумно вздыхая от усталости, сел на скамью у входа.
Едва он собрался что-то сказать, как тут же осекся, с удивлением замечая, что Атар зачем-то зажимает пасть своему четвероногому другу.
– Случилось чего? – вкрадчиво спросил староста. – Ты не заболел, старый?
– Здоров, – тихо ответил тот, подтащил упирающегося пса к двери и, не церемонясь, вытолкал его на улицу. – Ну, как там, в селе?
– Да что там сделается? – тоже осторожно прошептал староста. – Орей передал, там, в телеге, тебе кой-чего. А так – дети, внуки, в общем, забот полон рот. А у тебя-то что случилось? Я гляжу, дым коромыслом?
– Внуки, говоришь? – деловито откашлялся парс, еще не зная, как преподнести старосте свою новость. – Внуки… – повторил он неопределенно, – я вот, Иваш, теперь тоже вроде как дедушка.
– Хы-гы! – вырвался смешок у гостя. – Это как же, без бабушки-то?
– Перестань, – недовольно отмахнулся старик, – мальчонка тут один прибился, сирота. Вот, решил приютить.
– Да где ж ты его нашел? – удивился Иваш, понимая, что на самом деле для шуток сейчас не время, – дети, чай, на дороге не валяются?
– Да уж не на дороге, – вздохнул парс, вспоминая вчерашнюю невеселую картину ночного погоста. – Скажу так, Иваш: тебе там искать никого не захочется.
– Мне-то зачем? И без того полна горница внуков! Покажешь?
– И смотреть там нечего, – всполошился Атар. – Парень как парень, светловолосый, сероглазый. К такому молодцу, ты знаешь, без серебряного в кармане не подходи.
– Без серебряного? – хитро прищурился староста. – У самого во всем доме монеты не сыщешь, а к мальчишке как-то подкатился? Что ж, – наигранно обиделся староста, – значит, старому другу и не…?
– Покажу, – сдался целитель. – Только ты это… лишнего у него не спрашивай.
– А то я не понимаю.
Они тут же поднялись наверх. Мальчик спал.
– Намаялся он, – чуть слышно прошептал Атар. – Всю ночь как в огне метался. Пусть спит, идем.
Стараясь ступать беззвучно по скрипучей деревянной лестнице, они спустились обратно.
– А кто он? – стал допытываться староста, снова располагаясь на лавке у очага. – Ты с ним говорил, нет?
– Говорил, – ответил звездочет. – Зовут Чабор. Вроде как жил с матерью на Сером болоте. Мать умерла.
– А-а-а, так это сын Чары? – многозначительно поднимая полное прозрения лицо к потолку, протянул Иваш. – Вот он где! А мы его обыскались. Пока хоронили мать, мальчонка где-то запропал. Все окрестности обходили, а он…
– А говоришь, что новостей в селе нет, – упрекнул Атар.
– Так то уж второй день, – отмахнулся староста. – Что ж это за новости с такой-то бородой? М-да… Я уж думал, не найдем его, ведь лес кругом.
– Может, чего расскажешь о мальчике, раз знаешь? Про отца его, про мать. Ты ж староста, как сорока, все и про всех должен знать.
– Да немного расскажу-то, – улыбнулся Иваш. – Говорят, от ведьм ведется род его матери. Еще от старых. Плохого про Чару никто не скажет. Знахарство ведала, пошептать могла, травы целебные собирала. В селе-то ее больше повитухой знали.
Муж ее погиб. Уж годков десять прошло, не меньше. Аккурат в то лето, как тебе Капище латали. Медведь задрал, – старосту невольно передернуло. – Об этом долго еще ходили пересуды. Не медведь, а черт какой-то. Его после и не видел никто больше, а кто видел, тот уж не расскажет. Лютый зверь. Наши медведи простые, бурые, а этот был черный, как ночь, и большущий – с гору.
– Так кто-то это видел? – заинтересовался Атар.
Иваш откинулся назад и красноречиво махнул рукой:
– Да много кто… Мужики тогда лес валили, а Багор – муж Чары – из села на болото шел, домой. Стал с ними говорить, то да се, шутки-прибаутки. Наши и давай его подначивать, мол, жена роды у всех принимает, а у нее-то самой кто принимать будет? Сам? Как в старину? У них-то, у тех, кто старый Кон выше всего в чести держал, так издревле принято было. Отец потомка должен на руки принять, без всяких там повитух. Да и тех, кто на сносях, еще Святорусы завещали от глаз людских прятать. Завещать-то завещали, однако ж, выходит, что видел кто-то из наших Чару брюхатой, раз знали про то.
Посмеялись мужики меж собой, да еще в шутку попросили Багора после рассказать, как и чего с роженицами делать. У нас-то, – уточнил староста, – коли до этого дело доходит, мужиков чаще вон из избы выгоняют. Ну, в общем, пошутили, поговорили – и все, до свидания. Только отошел Багор от лесорубов, как из-под земли вырос тот медведь. Мужики, понятно, испугались, бежать кто куда. А Багор охотник был знатный. С собой у него, правда, только и было, что нож засапожный. Изловчился он и медведю в бок – шшах! А тому хоть бы хны. Багор еще раз, и еще! А зверь на задние лапы встал и на него… Сделал, сволочь, свое черное дело – и обратно в чащу. Только его и видели. Вот и знай потом, что в лесу нашем водится!
Староста встал, потянулся и с опаской посмотрел в окно, где далеко за выпуклым горбом поля чернел край леса.
– Я, – продолжил он, – Багора-то редко встречал. Отца его, Бородика, знал куда лучше. Хороший был дед. Тоже врачевал. Село наше тогда поменьше было, да и я еще постреленышем совсем бегал, а тут как-то мор среди зимы пошел. Косила Худая всех направо и налево. Отец мой тогда помер. Так вот, Бородик – дед этого малого, как прознал про то, пошел по усадьбам, и в тех хатах, куда звали, всех хворых выходил, а сам меж тем не заболел.
Он на хуторе жил, на окраине, с той стороны села. Там сейчас Еведов амбар стоит. Уж не помню кто, но кто-то подселил тогда Бородика к себе и помогал тому во врачевании.
Находка был, а не дед. И для нас, детишек, отрада. Пока от дел на завалинке отдыхает, ножом что хочешь из дерева вырежет, да еще так ловко, что не отличишь вырезанные фигурки от живых. Раз-два, дудочку или свисток вставит – и готова игрушка на загляденье!
Говорят, и спину правил, и кости, даже заик лечил. Годов пятнадцать, как и его нет на белом свете. Так внука и не увидел. Хороший был человек, и пожил долго…
– А что Чара, мать малыша? – спросил старик. – Про нее?
– Да что про нее… Парнишку выносила, родила. Он в мать-то лицом. Эхе-хе, – вздохнул староста, – по силам ли тебе будет, Атар? А вдруг помрешь? Может, давай в весь мальчонку определим, в хорошие руки? После отправим в дальний Растовый скит  на воспитание. Там полно таких, как он, оставшихся без роду-племени.
– Не-ет, – отмахнулся Атар, – так разве поступают? А про то, что я старый, не переживай. Нескоро еще помру. Знак мне был, что пока еще не срок.
– Эко! – вскинул брови Иваш. – Знак ему был… Ты бы тогда и мне подсказал, когда мой срок подойдет? Да не смейся. Преемника ж надо поднатаскать, опять же дети, внуки.
– Срок тебе, – устало улыбнулся Атар. – Да тебя еще и оглоблей не утихомирить… Помирать он собрался!
– А если такой же черный зверюга задерет, что тогда?
– Я думаю, не задерет. Ты же на него с ножом не выйдешь?
– Это верно, – улыбнулся и староста, – нет во мне геройства. Ну, я уже глупости болтаю, пора мне. Чего привезти-то в следующий раз? Может, мальцу чего надо?
Парс пожал плечами:
– Из одежды бы ему чего, его-то совсем худая.
– Добро, – сказал Иваш, поднялся, подошел к двери и, приоткрыв ее, с опаской озирнулся по сторонам. – Ой, Атар, – вздохнул он на пороге, – как же я твоего пса боюсь, просто ужас! Добро хоть, что он сбежал куда-то…
Староста спешно подошел к своей телеге и отбросил полог.
– Вот, забирай, – он протянул парсу котомки с Ореевой передачкой, после чего ловко перевалился через борт и дернул поводья.
Застоявшаяся лошадь медленно тронулась в путь. Староста, не поворачивая головы, махнул Атару рукой, сунул ноги под полог, и через миг его скрипучая подвода исчезла за углом Капища.
Клубок 5
Заботы о болеющем мальчике полностью захватили Атара. Погрузившись в них с головой, он слишком поздно заметил, что Чабор стал молчаливым и растерянным.
– Ты чего это приуныл? – спросил старик. – А-а, наверное, не даю тебе выспаться как следует? Все верчусь и верчусь перед носом с отварами да травками.
– Я спал, – тихо ответил Чабор.
– Что ж тогда такой хмурый?
– Я не хмурый, – чуть не плача ответил малыш и уткнулся лицом в подушку.
– Что случилось? – испугался старик.
Он попытался повернуть мальчика к себе, но этим только подлил масло в огонь: Чабор снова горько заплакал.
– Так не будет, слышишь! – Атар с силой вырвал подушку из рук малыша. – У нас в доме так не будет! Тихо! Что это за слезы? Если что не так – давай, выкладывай без утайки!
– У меня ноги, – всхлипывая, сказал Чабор.
– Что ноги?! – парс отбросил одеяло малыша.
– Они не слушаются и болят.
– Болят? – спросил целитель, озадаченно ощупывая припухшие колени мальчика. – Почему ты мне раньше об этом не сказал?
– Утром не так болели, а сейчас… я попробовал встать – не могу.
– М-да, – тяжело вздохнул звездочет. – Видно, посидел на холодной земле, вот и застудил свои колени. Ну-ну-ну, тихо. Я смотрю, снова сейчас заплачешь. Негоже мужчине в этом усердствовать. Конечно, тебе больно, но все поправимо. Я сделаю целебную мазь. Однако сейчас уж вечер, а утром я схожу в лес и найду все, что нужно.
До поздней ночи Атар возился с больными ножками малыша, а под утро, едва только слабый свет коснулся дальней кромки леса, старик, оставив на лавке у постели ребенка еду, наскоро оделся и отправился в лес.

Наверное, с этого самого момента по-настоящему и начинается наше повествование. То, что было ранее, – все присказка, а сказка…
Сказка началась с первым шагом Атара в глубины старого дремучего Леса, что как море-океан окружал редкие обжитые людьми островки ближних и дальних земель. Погруженный в невеселые мысли, старик и не заметил, как забрался далеко в густую чащу. Никто из местных жителей, даже неутомимые охотники, не доходили до противоположного края этого Урманного  Леса. Старики говорили, что где-то там, в непроходимой глубине, текут огромные реки, стоят древние Светилища и Капища. Встречались там жилища светых старцев и могущественных колдунов, редкие родовые поселения, а где-то далеко к северу даже высились горы, с которых, по словам тех старцев, и спустился весь род людской. Наверняка кто-то забирался и за горные хребты, но о том местные старики ничего не рассказывали парсу.
Войдя в лес, Атар с тяжелым сердцем снова подумал о том, что компоненты для мази почти немыслимо найти ему самому. А тех, кто мог бы ему помочь, он не встречал никогда в своей жизни, хотя знал о них многое.
Старик осмотрелся. Лес вокруг него был тих и недвижим. Он глубоко вздохнул, поднял руки к небу и мысленно обратился к Богам. Затем, закрыв глаза и медленно раскачиваясь, он начал глухо напевать слова древней хойры. Вскоре его голос изменился, стал гортанным, похожим на звук рога. И, словно обретя тело от сверлящих воздух вибраций, звучащая все громче хойра летела, будто свет, не зная преград, далеко в непроходимые глубины тайги.
Сотни лет не слышавший ничего подобного, Лес выжидающе молчал. Атар собрался было повторить, но, вздохнув, тут же шумно выдохнул от изумления. Прямо перед ним, возле толстой вековой сосны, словно из-под земли появился сайвок ! В длинной коричневой накидке, на голове колпак. В общем, самый настоящий сайвок!
Опомнившись, парс отвел глаза и учтиво поклонился маленькому человечку. Ему хорошо было известно, что сайвоки не любят прямых взглядов. Многие из них вдобавок к этому имеют еще и довольно крутой нрав, а потому всегда следует помнить о почтении к этому древнему народу.
– Что привело тебя, человек?
Атар впервые в своей жизни слышал голос лесного жителя. В нем звучало недовольство, а это не предвещало ничего хорошего.
– Мне нужна помощь, – смиренно ответил целитель.
– Лес большой, иди и ищи, чего тебе надо! – холодно процедил сайвок.
Атар внутренне собрался с духом:
– Я не привык брать что-либо, не спрашивая хозяев. – Произнес он.
– Что тут такого? – хмыкнул лесной человечек. – Люди всегда так поступают.
– Поступают, – согласился старик, – и не возвращаются обратно из Леса.
Карлик хитро прищурился:
– Жадность и глупость помогут заблудиться даже в чистом поле, не то в большом Лесу. Все, кто бродит Темными дорожками, всегда больше теряют, чем находят. Вы, люди, сами выбираете свои пути…
Времени у Атара было мало.
– Вот, чтобы не заблудиться здесь случайно, я и спрашиваю вашего разрешения войти в лес и взять то, что мне нужно.
– Да уж не за дровами ли ты пришел? – откровенно валял дурака сайвок.
– Нет, не за ними, – тем же смиренным голосом ответил Атар, – мне нужен сок «золотого корня» и рога молодого оленя.
– А догонишь ты молодого-то?
Парс тяжко вздохнул. Он тихо откашлялся, чтобы в запале не сказать что-нибудь недоброе и как можно мягче произнес:
– Никогда бы не подумал, что сайвоки сами ищут повода для ссоры. Я тебе чем-то не нравлюсь? Ведь не прошу ни золота, ни камней драгоценных…
Карлик вдруг отвернулся, и, как показалось, стал что-то высматривать позади себя. Атар уже приготовился к худшему, но сайвок вдруг покраснел и смущенно пробормотал толстому, поросшему зеленым мхом пню, что стоял позади него:
– Бать… ну, бать!
Неожиданно появился еще один сайвок! Этот выглядел гораздо старше. Безцеремонно схватив младшего собрата за шиворот, он грубо толкнул его в спину, бросив вслед:
– Иди отсюда, несчастье мое!
После этого новый сайвок повернулся к Атару и заговорил тоном, полным раскаяния:
– Прошу у тебя прощения, человек, за этого болтуна. Молод он еще, глуп… – И неожиданно прикрикнул в травяные заросли: – Иди-иди, обалдуй, и не подслушивай! Дома мы с тобой еще поговорим!
Атар изумленно вглядывался в невысокую траву…
Сайвок хитро улыбнулся:
– Атр, батр, барадир. Мегер, трап, илгур-р-р!
Тут же за пнем, в траве, кто-то громко чихнул.
– А ты думал – нет его? – улыбнулся сайвок. – Эх, – тут же печально добавил он, – хочешь сделать хорошо – сделай сам. Ничего нельзя доверить. Всё у него валится из рук!
Сайвок умолк, переживая за безтолкового сына, а  Атар, сбитый с толку этой семейной сценой, никак не мог понять, почему ему позволено было наблюдать подобное? Жизнь сайвоков – за семью печатями даже для лесных собратьев, не то что для людей...
Вспомнив, сколько времени уже безвозвратно потеряно, старый парс вздохнул.
– Мне, – осторожно начал он, – давно надо бы познакомиться с лесными жителями, да все было недосуг. Получается, что пришел знакомиться – и сразу же просить… Можно подумать, что если бы не беда, то и не пришел бы вовсе…
– Да, можно и так подумать, – согласился сайвок, – но беда есть беда. Может статься и так, что мальчик вовсе ходить не сможет, если, конечно, вовремя не подлечить.
Атар округлил глаза.
– Вроде и не в лесу живем, а про нас тут все знают.
Сайвок загадочно улыбнулся.
– Ты не только с лесными жителями не спешил знакомиться, а и с домашними-то не со всеми толком знаком. Мед тем… земля слухом полнится.
Карлик повернулся и зашагал в глубь леса, жестом приглашая Атара идти следом. Старик быстро догнал его.
– Интересно, – то ли в шутку, то ли всерьез спросил он, – а что еще землица про нас с Чабором рассказывала?
Сайвок обернулся и блеснул таким жестким взглядом, что парс тут же пожалел о неосторожно выбранном тоне. Однако на словах его малорочлый провожатый остался вежливым. 
– Говорила, – сдержанно ответил он. – Нам с тобой еще придется встретиться… Ты же знаешь, старик, что сайвоки не водят дружбы с другими народами. Это я к тому говорю, чтобы ты не пытался настроить беседу на приятельский лад. Ты почитаешь иных Богов, и в твоих жилах намешано много кровей… Кто знает, что было бы с тобой здесь, в Лесу, если бы не игра Судьбы-Макоши? – Сайвок опустил веки и произнес, словно пропел: «Кто Йогине-Матери укажет место, где прозябают чада-сироты, тот малое деяние совершил. А кто поднимет чадо-сироту на ноги под сенью Великого Рода своего, тот большее деяние совершил. Ежели кто приласкает и накормит чадо-сироту, дав ему кров, тепло и уют, от Души, а не корысти для, то совершит он деяние благое, и пользы от него будет более, чем от сотни глаголющих Мудрецов». 
Лес не оставит твоего малыша без помощи, старик…
Так, по чьему-то тайному соизволению, персидскому звездочету было разрешено войти в заповедную пущу, строго охраняемую от посторонних глаз этими и другими загадочными существами. Скрытные лесные жители, как казалось настороженному Атару, с подозрительной беспечностью приоткрывали перед ним завесу своей Великой тайны.
Многим людям известно о золоте и драгоценных камнях, бережно хранимых маленькими трудягами в подземных сокровищницах Богини Сумерлы . Она да Бог Озем надежно скрывают богатства Земли от алчных созданий. Силы же Тьмы, вселяя жадность и зависть в слабых духом людей, толкают их на верную погибель, заводя в царство духов, сайвоков и других стражей Мидгард-Земли .
Духи стихий не проявляют интереса к жизни людей, если, конечно, те не вступают на их территорию или не лезут в их закрома, но… Встречая же тех, кто рыщет по лесам и горам в поисках дармовых благ, духи вынуждают корыстливых искателей приключений нырять в самые грязные уголки своей алчной сути. Любой клад охраняется, людям должно это знать. Именно потому найденный, но не отговорённый клад никогда не делает нашедшего счастливым. Те же, кто намеренно ищет клады, гарантированно меняют на жменю золота свою жизнь…
Уйдя в свои мысли, Атар и не заметил того, что сайвок завел его в самую чащу. Вдруг лес перед ними расступился, открывая сияющую золотом опавшей листвы поляну, в центре которой, словно застывший страж у входа в мир духов, стоял могучий коренастый дуб. Пока старик с удивлением разглядывал крону этого чудо-дерева, сайвок принялся старательно разгребать листья и желуди у древних, как мир, корней.
Он вытащил из-под слежавшегося настила какой-то шнурок, дернул за него и открыл потайную дверь прямо в стволе дуба.
– Нам сюда, – карлик указал на зияющую мраком пустоту хода. Парс подошел ближе и присмотрелся. Внутри висели две веревки, и было достаточно места для того, чтобы вниз мог спуститься человек. Неужто любой может вот так открыть ход и войти?
Сайвок перехватил его настороженный взгляд.
– Ты наверняка думаешь о том, что я с тобой подозрительно любезен и неосмотрительно беспечен? Поверь мне, я знаю, кто ты и по какому делу пришел. Неведомо еще сколько раз твоему малышу может понадобиться наша помощь, и даю слово, Лес ему никогда в ней не откажет. Разумеется, и мы не всесильны, но кое-что можем.
– А почему вы так о нем заботитесь?
– Мы? – удивился сайвок. – Это как раз понятно. А вот то, что ты о нем заботишься, вот что удивительно!
– На моей родине найденышей не бросают. Говорят, что они приносят счастье.
– А вот я слышал, что тебе другое сулили от встречи с этим найденышем, – испытующе проскрипел карлик.
– Вы и вправду все обо мне знаете, – растерянно произнес парс…
Сайвок многозначительно вскинул брови:
– Мой тебе совет: подружись с Хозяином своего дома, с Домовым. Он – связующее звено между мирами. А мальчик? Что ж… Непростой ребенок в твоем доме. Наш Лес велик! Давно известно, что почти никому из смертных не суждено вписать свое имя в его Вечную книгу. Но знай, …в книге Великого Леса имя Чабора есть!
Карлик смерил старика пронизывающим взглядом:
– Давай больше не будем терять время на разговоры, – умиротворенно произнес он. – Осенние дни коротки.
Сайвок схватил одну из веревок, висящих в стволе, и лихо съехал по ней куда-то в пустоту. Атар с любопытством заглянул внутрь дерева. И тут же услышал снизу голос карлика:
– Эй! Наверху! Я тебя жду. Держись покрепче и ни о чем не безпокойся…. Да! Закрой за собой. Не нужно сообщать всему миру, что деревья бывают с секретом!
Парс ощупал ближнюю веревку, перебрался на выступ внутри дерева, затем изловчился, просунул палец в отверстие выпавшего сучка и закрыл лаз.
Деваться было некуда. То и дело, задевая в темноте стенки ствола, старик начал осторожно спускаться вниз. Вскоре его ноги твердо стали на землю.
– У-у-уф! – гулко выдохнул он, оказавшись на месте.
В кромешной тьме звук его голоса прозвучал непривычно мягко – будто само пространство состояло из какого-то особого воздуха. Как и во всех подземельях, здесь пахло сыростью и землей.
Слыша какую-то возню справа от себя, Атар на ощупь стал пробираться на звук.
– Вы всегда ходите такими дорогами? – спросил он, дабы убедиться, что шуршит сайвок, а не кто-то еще.
– Не всегда, – отозвался из мрака его спутник. – Тебя я веду здесь потому, что там, где проходим мы, человеку пути нет.
Вдруг что-то блеснуло, вспыхнул свет, и старик зажмурился. Когда же он, наконец, открыл глаза, сайвок уже стоял перед ним, держа в одной руке фонарь, а другой требовательно тянул его за рукав…
Ход, по которому они шли, был достаточно широк даже для рослого человека. Насколько позволял видеть слабый свет фонаря, стены подземного коридора были земляными. Казалось, что торчащие из них корни, касаясь Атара, ощупывали его. Кто знает, возможно, он был первым и последним человеком, попавшим в эти подземные галереи за последнюю тысячу лет.
– Меня зовут Таратор, – вдруг сообщил сайвок.
Парс, не ожидавший этого, промолчал, но никто, похоже, и не нуждался в ответе. Сайвок, знавший даже о снах Атара, вряд ли мог не знать его имя.
Коридор, по которому они шли, пересекало великое множество каких-то нор и ходов, больших и малых, пригодных разве что для собаки или… сайвока. Человек и сайвок долго шли прямо, не сворачивая, пока, наконец, Таратор не остановился.
– Здесь, – указал сайвок на земляной потолок, – красный корень. Его нужно слегка надломить.
Атар поднял руки… Тут же из надлома лениво начал капать белый мутный сок.
– Вот сюда, – Таратор снял с золоченого пояса два крохотных глиняных кувшинчика и подал их целителю, – теперь до конца отламывай корень и набирай. Конечно, сок не летний, но силы в нем еще достаточно.
Вскоре оба кувшинчика были полны. Таратор закупорил их шлифованными пробками из коры, и они отправились в обратный путь.
Через какое-то время Таратор снова остановился. Он отдал Атару фонарь, приложил руки ко рту и пронзительно крикнул. Из глубины хода ему ответили. Сайвок попросил старика поднять светоч к потолку.
Вскоре из темноты, двигаясь навстречу им, вынырнул огонек.
– Это мой сын Престар, – гордо представил Таратор появившегося из земляных галерей нового сайвока. Он что-то прошептал своему отпрыску, и тот в одно мгновение исчез в соседних норах.
Когда сайвок и человек вернулись к начальной точке своего путешествия, карлик повесил фонарь на корень, торчащий из стены, и попросил Атара помочь ему уложить в корзину из лозы, что стояла неподалеку, три больших камня. Вторая веревка из тех двух, что находились в стволе, служила для подъема на поверхность.
– Рога, вернее, порошок из рогов, сейчас принесут. Его у нас достаточно…, – заверил сайвок.
– Я понимаю, что ты не все можешь мне рассказать, – боясь, что не успеет потом спросить, перебил Таратора парс. – Но я бы хотел как можно больше узнать о мальчике…
Сайвок замолчал. Старик уже пожалел, что стал докучать ему вопросами. Однако Таратор, видимо, взвесив все «за» и «против», все же ответил.
– Придет время, – задумчиво сказал он, – и Лесу очень понадобится помощь Чабора. Она, правда, уже нужна, но он еще слишком мал. Что же касается тебя, то в книге судьбы этого мальчика есть твое имя. Учи его всему, что знаешь. Всё, думаю, я сказал достаточно.
В глубине коридора послышались глухие шаги. Из бокового хода выбежал Перестар. Он отдал маленький кожаный мешочек Атару и исчез так же внезапно, как и появился.
Таратор подал парсу веревку.
– Нужно тянуть, пока корзина не упрется в потолок. Я придержу ее у пола, тут есть крюк. Ты только держись покрепче. Все давно проверено и рассчитано. Наверху только толкнешь дверь – и выходи, а я уж буду там.
Все произошло, как и говорил карлик. Корзина медленно потащила Атара вверх, а через мгновение он уже закрывал потайную дверь и наслаждался прохладным свежим воздухом.
За его спиной вдруг раздался голос:
– Вот, Атар… да не пугайся ты! это тебе, – Таратор протянул ему длинный, причудливо извитый рог быка. Глядя на резные узоры и вязи рун на лоснящихся боках этого изделия, звездочет молча отдал должное мастеру, сотворившему такую красоту.
Сайвок тем временем продолжил:
– Если случится какая-нибудь беда и ты не в силах будешь с ней справиться, ищи меня в лесу. Зайди поглубже, протруби трижды, и помощь к тебе придет.
Но без особой нужды к нам не ходи и сам под землю не спускайся. Жди того, кто явится на твой зов. 
Давай прощаться. Солнце у тебя за спиной, иди точно на исход  и попадешь домой. Желаю здравствовать тебе и Чабору, – сайвок поклонился, зашел за дерево и исчез.
Вечерело. Атар, не теряя времени, быстро зашагал домой. Он сильно рисковал, оставляя мальчика одного, но иного выбора у него не было. Такой уж необдуманной и неблагоразумной становилась его жизнь.

Целую неделю лечил он Чабора. Все это время мальчик лежал в кровати, а лекарь дважды в день втирал ему в колени чудотворную мазь, то и дело меняя вобравшие в себя хворь повязки. За это время старик и мальчик крепко сдружились.
Глядя на усилия Атара, чувствуя его любовь и заботу, Чабор испытывал к нему невыразимую благодарность. Стесняясь, он долго собирался духом и подбирал слова, чтобы сказать Атару то, что было у него на сердце, и, наконец, дал себе слово сделать это утром.
Так уж вышло, что старик в этот день суетился больше обычного и был занят какими-то своими мыслями. Долго пропадая в нижней комнате или поднимаясь наверх, продолжая заниматься обыденными делами, он то ли молился, то ли что-то напевал себе под нос на непонятном языке.
Тогда Чабор решил дождаться обеда и уже после трапезы поблагодарить дедушку. Однако Атар, вопреки ожиданиям мальчика, который как раз рассчитывал подкрепиться, поднялся наверх без мисок и какой-либо снеди. Задумчивый, он сел на край кровати, отбросил одеяло, снял с колен Чабора матерчатые повязки и вдруг сказал:
– Ну что ж, вставай. Будем заново учиться ходить.
Чабор от неожиданности округлил глаза:
– А ноги? – дрожащим голосом спросил он.
– Мой мальчик, – улыбнулся парс, – если бы я мазал этим бальзамом ноги себе, я, наверное, смог бы сейчас бегать с нашим псом наперегонки. Вставай, но… Для начала… – он хитро подмигнул мальчику. – Для начала мы сделаем с тобой еще одно большое дело.
Старик взял нож и, присев на корточки, принялся резать воздух вокруг ног мальчика так, словно их опутывали какие-то невидимые нити. Закончив, Атар осенил себя знаком Огня и сел на скамейку рядом с постелью найденыша.
– Вот, Чабор, – задумчиво сказал он, – сейчас ты снова сделаешь свои первые шаги. Те, что были до этого, останутся в прошлом. Но прежде, чем ты шагнешь в свою новую жизнь, я должен тебя предостеречь: Темная Навь приложит все старания, чтобы повернуть тебя на путь Зла, но сейчас ты можешь сделать то, что приведет Нечистых в бешенство.
Скажи, мальчик, ты слышал о Свете Знаний и Мраке Неведения? А о том, что на земле есть их проявления – Добро и Зло? Тогда ты, наверное, знаешь, что что Судьба часто предоставляет человеку шанс сделать выбор – отдать свое сердце Свету или Тьме!
Растерявшийся мальчик молча дважды кивнул в ответ.
– Хорошо, – продолжал Атар, – потому что сейчас время тебе сделать такой выбор.
Минуту они молчали. Взволнованный старик вздохнул:
– Прости меня, малыш. – Тихо сказал он. – Такой выбор – удел взрослого человека. Я никогда не думал, что буду говорить эти слова ребенку. Твои «зеленые святки » еще впереди, но… я должен! Думаю, мать неспроста дала тебе имя взрослого человека. Она старалась защитить тебя. Так вот, Чабор… Выбор Тьмы – это верная гибель, выбор же Добра… Зло не простит тебе такого решения.
Я смотрел звездные карты моего Пророка, изучал ваш Коляды Дар  и понял, что тебе нужно начать ходить не позднее завтрашнего дня. Завтра на пике силы будет Черная Луна, а после этого две недели нельзя ничего начинать. Ждать подходящего момента еще две недели? Нет, Чабор, думаю, что лучше сегодня.
Ближе к полудню солнце будет благосклонно ко всем, кто стоит на праведном пути, так что соберись. Только не торопись, ты должен сердцем и разумом принять свой выбор!
Оторопевший мальчик во все глаза смотрел на Атара, но не видел его. Перед ним пылал огненный шар. Огонь был повсюду, даже внутри него самого!
Чабор, открыв свое чистое сердце навстречу этому Божественному пламени, ощутив его мощь, в первый же момент порывался заявить о своем выборе, но, вспомнив совет старика, терпеливо выждал, когда трепетавшее от волнения сердце успокоится, и твердо произнес:
– Я выбираю Свет!
– Хорошо, – улыбнулся звездочет. – Готов ли ты отречься от губительной силы Повелителя Тьмы? Готов ли служить торжеству Света Знаний на земле?
Мальчик снова кивнул.
– Тогда назови себя и заяви о своем отречении от деяний Черного Бога. Говори от своего имени и от имени своего Рода. Знай: каждое твое слово сейчас имеет тело. Как лесная птица, оно спорхнет с твоих уст и улетит, навечно оставшись жить. Ведь то, что сейчас прозвучит, будет Великая Клятва!
Чабор не понимал, что с ним происходит. Его душа, словно во сне, летала где-то в небесах, а тело оставалось посреди комнаты. Время растворилось, оно просто исчезло. Внутри него проснулся целый мир, безконечный, полный голосов и ощущений, мир, в котором он сам был огромен, как небо.
– Я Чабор, сын Багора, внук Бородика, от своего имени и имени своего Рода, отрекаюсь от деяний Черного Бога и всех его приспешников. Свято клянусь служить Богам и Предкам нашим…
Слова рождались прямо под сердцем и, не задерживаясь, текли могучей рекой, пропитанной древней силой.
– Теперь вперед! – требовательно сказал Атар. – Докажи, что ты можешь идти выбранным тобой путем.
Мальчик улыбнулся и уверенно шагнул в свою новую жизнь.
Этот день они закончили праздничным ужином, за которым Чабор с восхищением рассказывал старику о том, что он пережил сегодня во время клятвы. Взволнованный парс не придал значения тому, что их домашние животные ведут себя как-то странно. Дошло до того, что кот и пес едва не подрались из-за еды, а такого за ними никогда прежде не водилось. Если бы только старик мог знать, если бы только мог…
Пришла ночь. Чабор пожелал деду спокойного сна и отправился наверх, уверенно поднявшись по лестнице. Атар радостно проводил его взглядом, потом устало осмотрел комнату и приценился к царившему в ней безпорядку. Он взял два кувшина с целебным отваром и поставил их в нишу над своей кроватью. О, если бы он не сделал этого, наша история закончилась бы уже после полуночи…
Старый звездочет так устал, что, тяжко вздохнув, решил отложить остальную уборку до утра. Оно, как известно, мудренее вечера. Он не мог знать, что оставленные им в стенной нише кувшины ночью докажут обратное.
Клубок 6
Сон жадно поглотил безмерно уставшего за последние дни Атара, затягивая его в омут тяжелых видений. Ему снились черные тучи, медленно ползущие над голыми серыми холмами. Жесткие порывы ветра вызывали дрожь и пронизывали тело до самых костей.
На одном из холмов, у края глубокого ущелья старик увидел Чабора. Мальчик сидел на сплющенном сером валуне и задумчиво смотрел в низкое свинцовое небо. Скала вокруг него была просто иссечена расщелинами. И вдруг ближайшая из них, расположенная прямо за спиной Чабора, ожила. Атар даже не сразу понял, как такое могло произойти! Причиной столь необычного явления была огромная змея, что медленно выползала из этой глубокой трещины.
Парс попытался крикнуть, но от страха слова, словно ком, предательски застряли в его горле. Тогда, понимая, что любое промедление подобно смерти, он бросился к змее, схватил ее и что было сил стал душить. Гибкое сильное тело тут же начало извиваться и предательски выскальзывать из его рук. Еще миг – и эта жуткое существо, невероятно увеличившись в размерах, уже само сжимало в тесных кольцах теряющего силы Атара.
Стащив свободным хвостом с уступа тяжелый, плоский камень, змея придавила им ноги старика и поползла к Чабору. Ари безуспешно пытался освободиться. Безпомощность сводила его с ума и запредельно обостряла реальность происходящего. Внезапно парс услышал голос:
– Вставай! Вставай – или все погибнет!
Атар вздрогнул и… проснулся. По стенам Капища метались призрачные тени. Это были сполохи от очага, раздутого ветром, ворвавшимся в распахнутую настежь дверь. Старик похолодел от ужаса. У лестницы, словно каменное изваяние, застыл силуэт оскаленного в дикой злобе пса, а рядом с кроватью Атара, скованный теми же неведомыми чарами, сидел кот.
Звездочет попытался встать, но вдруг почувствовал, что его ноги неподвижны. Они и в самом деле были словно придавлены огромным невидимым камнем.
Вокруг происходило что-то ужасное, непоправимое, а парализованный колдовством Атар ничего не мог с этим поделать! Сам не понимая зачем, он схватил из стенной ниши то, до чего только мог дотянуться – оставленный накануне вечером кувшин с отваром. Не раздумывая ни секунды, он сунул руку в его горлышко, зачерпнул травяной жидкости и плеснул себе на ноги.
К его удивлению, ни одна капля отвара не долетела до постели! Вся жидкость, словно попав на раскаленное железо, зашипела и мгновенно превратилась в пар. Что-то живое и невидимое зарычало и отпрянуло в сторону. Затекшие от незримого груза ноги были свободны.
Старик, не теряя времени, спрыгнул на пол и начал яростно выплескивать в пространство вокруг себя спасительную жидкость. Его невидимый враг снова завизжал, отлько теперь уже где-то у стола. Он метнулся к двери и, опрокинув скамью, гулко упал на пол. Атар тут же бросился в это место и плеснул из кувшина на невидимого «гостя».
В воздухе раздался пронзительный свист, затем хлопок и, наконец, наступила мертвая тишина. Атар, схватив из ниши второй кувшин, бросился наверх и на миг остолбенел. В слабых лучах лунного света, вытянул руки над постелью мальчика высился темный силуэт. Сразу заметив появление Атара, чужак в замешательстве отдернул руки, сделал шаг назад и замер.
Черная дыра, скрывающая его лицо, хищно вытянулась, в ней вспыхнули злые, желтые огоньки звериных глаз. Чужак внимательно изучал того, кто вырвался живым из цепких лап его слуги.
Атар понимал, что чужак не намерен отступать. Вдруг незнакомец резко направил руки в темный угол комнаты. Мгновение – и он хлестко, словно бичом, взмахнул ими в сторону парса. Старик, толкаемый чувством самосохранения, пригнулся. Тут же за его спиной раздался хлопок. На голову Ари посыпались мокрые глиняные черепки и капли молока. Орудием в руках черного мага оказался кувшин, что стоял у кровати Чабора.
Чужак был обезкуражен. Он никак не ожидал, что энергия его колдовства поднимет из угла такую безделицу. Он тут же попытался исправить свой промах. Атар, предугадывая этот бросок, метнулся в другой угол, а в то место, где он только что стоял, разлетаясь на куски, грохнулась деревянная скамья.
Хозяин жилища не дал чужаку третьей попытки. Ари прицелился и плеснул в пришельца целебным отваром. Комнату наполнил пронзительный визг. Чужак, значительно потеряв в прыти, трусливо закрылся руками и присел.
Атар, продолжая чувствовать угрозу с его стороны, не стал приближаться. Он шагнул в сторону и замер в темном углу. К счастью, ослепленный болью, «гость» этого не заметил. Чужак резко обернулся и взмахнул руками. Словно молния блеснул в темноте огненный шар и, ударив в стену рядом с парсом, взорвался, разлетевшись по комнате сотнями искр. В помещении запахло серным дымом и смрадом болота. Похоже было на то, что чужак вложил в этот энергетический удар всю оставшуюся силу. Было заметно, что он истощен настолько, что, не в силах держаться на ногах, просто рухнул на колени и склонил голову в покорном ожидании своей участи.
Парс решительно шагнул к непрошеному гостю и разом вылил остатки отвара ему на голову. Незнакомец тут же упал навзничь и выгнулся мостом. Воздух разрезал его истошный крик. По комнате, словно рассыпавшиеся бусины четок, заскакали голоса сотен злобных духов, вылетевших из-под черной хламиды. Им было очень неуютно в помещении, окропленном чудодейственной водой. Словно перепуганные мыши, едва рассыпавшись, они тут же бросились обратно под колдовскую мантию.
Сгорбившись, колдун с большим трудом поднялся и медленно поплыл над полом к лестнице.
– Иди, – сказал ему вслед Атар, – теперь ты безопасен и безполезен тому, кто тебя прислал. Слава Богам, мне не придется решать твою участь. Не позавидуешь тому, кто перестал быть нужным твоему Хозяину.
Пришелец замер, поднял руки. Балахон свалился на пол, а из-под него выкатилась крохотная серая горошина, которая, подпрыгивая на ступенях, тут же ударилась о пол нижней комнаты и рассыпалась в прах, подхваченная буйствующим внизу ветром.
Атар осторожно поднял балахон, спешно сошел по лестнице и швырнул его во мрак ночи. Едва оказавшись за порогом, одежда пришельца вспыхнула сине-зеленым пламенем и исчезла.

В эту злополучную ночь и к Чабору сон не спешил. Мысли о переменах в его жизни, об удивительном старике, а главное – воспоминания о клятве, долго гнали дрему прочь. Чабор ворочался, часто вздыхал пока, наконец, незаметно не скользнул в сон.
Он очутился в дремучем, сыром лесу на мрачной поляне, которая была окутана густым непроглядным туманом. Вдруг из разлапистых зарослей ельника прямо на него выскочил перепуганный олень и, не останавливаясь, метнулся в сторону, растворившись в мутной кисее, окутывавшей лес.
Чабор пересек поляну и направился в глубь лесной чащи. Он долго брел по мягкому мху меж толстых, коряжистых деревьев, пока не уперся в огромное гнилое болото, воняющее горелым торфом и серой. Весь берег вокруг этой заросшей ряской, мутной водной глади, словно пнями был усеян странными, огромными грибами. Их безобразные шапки, густо облепленные черными пиявками просто невероятных размеров, медленно истекали на сырую землю густой как кисель слизью.
Чабор, глядя на это, задержался лишь на миг и тут же почувствовал, как что-то цепко схватило его за ноги. Это были жесткие стебли неведомого, живого растения. Оно быстро оплело тело мальчика и он, не удержавшись на ногах, упал. Ползущие, словно змеи стебли тут же прижали его тело к земле, сдавив так, что стало трудно дышать.
Тут же, предвкушая скорый пир, ближайший к мальчику гриб начал мерзко хрюкать. Вместе с тем, пульсируя и раздуваясь, стала расти одна из многочисленных пиявок, сидящих на его шапке. Она разбухала все больше и больше, пока, наконец, не свалилась на землю.
Прокатившись по траве, эта мерзость ловко вползла на грудь мальчика. Чабор, понимая, что ничего хорошего это не предвещает, начал яростно биться в крепких объятиях волшебных стеблей, но все было напрасно. Леденящий холод и тупая боль тут же ударили в грудь, заставляя его волю покориться.
И вдруг чей-то очень знакомый голос, прорвавшись сквозь пелену этого ночного кошмара, приказал:
– Выходи из себя, слышишь? Выходи – или погибнешь…
Удивительно, но как только мальчик пожелал покинуть свое тело, всё произошло само собой. Чабор и сам не понял, как это произошло. Он стоял рядом со своим телом, уже не чувствуя боли и с ужасом взирая на то, как алчно впивается в его грудь кровососущая гадость. Края ее бесформенного тела уже простирались от его подбородка до середины живота!
Снова прозвучал Голос:
– Теперь ничего не бойся. Все уже поправимо.
Внезапно раздался оглушительный удар грома. Чабор посмотрел вверх. Словно молния, прошивая невиданным светом сырую пелену тумана, с небес падал огненный сокол. В следующий миг страшный удар сорвал тушу пиявки с груди мальчика. Большая и сильная птица стала неистово рвать черное отвратительное тело, разбрасывая зловонные желеобразные куски в стороны.
Покончив с пиявкой, сокол взмахнул крыльями, засиял, как само солнце, и исчез. Поднявшийся от взмаха его крыльев неистовый ветер погнал прочь колдовской туман. Небо начало быстро светлеть, а вскоре появилось и солнце. Страшные грибы, пронзаемые долетающими до земли его могучими лучами, стали таять словно снежные шапки на весеннем ветру. Они корчились, клонились к земле и, превратившись в черную зловонную массу, исчезали.
Лес ожил. Запели птицы, радуюясь долгожданным солнечным лучам, а Чабор все так же стоял в стороне и с болью смотрел на изуродованную черной пиявкой грудь того, другого Чабора, лежащего без сознания.
– Пока еще рано, – сказал Голос. – Если вернешься сейчас в себя – погибнешь. Будет лучше, если ты сам все исправишь. Я тебе помогу. Только не теряй времени. Прежде всего, ты должен понять, что тебя сейчас нет в теле, оно стало пустым. Его нужно заново наполнить жизнью.
Прямо перед тобой дорожка, видишь?
– Вижу, – ответил Чабор, удивляясь тому, что на самом деле в лесу появилась тропинка.
– Лети над ней до Родника. Перед ним остановись и жди. Вскоре возле него появится прекрасная дева-легиня. Это Джива – Хозяйка Родника. Скажи ей:

Хозяйка тайн людских,
Легиня вод Светы;х,
Хранительница Божьих Сил!
Позволь искупаться в твоем Роднике…

Как только дева-легиня пустит тебя к воде, ныряй. Твое тело, а ты его сразу обретешь, станет прозрачным, потому что наполнится чистейшей водой. Выходи на берег. Джива даст тебе выпить очень горький напиток. Пей его. Всё, до последней капли, что бы ни случилось – пей!
Трижды Хранительница Чаши Вечной Жизни будет подносить тебе кувшины с питьем: горьким, соленым и безвкусным, которое тебе покажется сладким. Всё должно выпить, а как выпьешь, поклонись деве и возвращайся…

Когда Чабор вернулся от родника, то не смог узнать ту самую поляну возле болота. Вокруг росли цветы, светило солнце, и величие этого света просто невозможно было описать. Его прежнее тело лежало на пригорке и сияло.
– Я здесь!!! – закричал мальчик голосом, полным счастья.
– Здесь!.. Здесь!.. Здесь!.. – вторило ему эхо.
Последнее, что помнил Чабор, это то, как он вошел в безконечно великолепный Свет…
Клубок 7
Прошло семь долгих лет с того самого дня, когда Чабор был на волосок от гибели. Многое изменилось с тех пор. В памяти возникали картинки далеких ныне дней, когда после его появления в Д;довом Капище напасть за напастью сваливались на голову старика Атара. Сначала мальчику лечили ноги, а после посещения их незваными гостями еще и грудь. Ее испещрили многочисленные чирьи и язвы. Прав оказался сайвок Таратор: не раз пришлось звездочету идти в лес на поклон к лесным жителям.
Ничего не осталось от неопрятного и сырого «вчера». Ушли в мир иной пес и кот, а новых сильно постаревший Атар заводить не хотел…
Чабор, стоявший у окна Капища, поднял взгляд к небесам. Ветер, выбившийся из сил за последние дни, где-то мирно спал, давая возможность легким, невесомым снежинкам свободно парить над окаменевшей землей. Глядя на снегопад Чабор пытался вспомнить хоть что-то из своего прошлого до Атара. Все напрасно. Даже образ матери виделся ему неясным и размытым.
– Дедушка! – оторвавшись от окна, нарушил тишину Чабор, – я пойду в лес, слышишь? Смотри, как на дворе здорово, идем со мной.
Старик отвел взгляд от пергаментного свитка:
– Иди, Чабор, – ответил он со вздохом. – Чего тебе, молодому, сидеть целый день дома.
– А ты? – спросил юноша, спешно взяв с лавки опашень и подпоясываясь.
– Куда мне за тобой? – махнул слабой рукой Атар. – Дай Бог найти силы, чтобы вокруг Капища обойти.
– Ладно ли так в старики рядиться, деда? Вот перемахнешь хотя бы век, тогда и скрипи, как Ивашова телега, а пока и думать не моги про старость.
– Век? – устало улыбнулся Атар. – На то и человек, что чело у него твердо служит только век, а дальше – стариковы полати, – дед постучал себя худым пальцем по лбу, – как у дитяти….
На кой всем долго землю топтать? Хотя, – он бережно погладил мягкую кожу свитка, – в этих письменах говорится, что ваши Предки легко проживали один круг  лет. Вот ведь, казалось бы, я уж достаточно пожил, многое знаю, а вон гляди-ка ты. Спасибо старосте – хранит то, что когда-то нашли в этом Капище. Что ни день, то прочту что-нибудь новое. У нас, парсов, одно, у вас, видишь, другое.
Уж не знаю, с чего это Иваш возит мне по капле? Отдал бы сразу всё, ведь никто этого не читает. Да и то… Подумать только, где мысли Иваша, а где Мудрость этих писаний. Ты чего это? – выныривая из увлекших его рассуждений, вдруг всполошился Атар. – Я уж думал – ты ушел, а ты стоишь тут, слушаешь мою болтовню. Иди уж. Упарился, небось, стоять одетым. Только помни: хоть в лесу ты как дома, а… сам знаешь, как бывает.
– Хорошо! – крикнул Чабор уже с порога.
Юноша нередко так же уходил в лес, а дед-звездочет всё чаще оставался дома, читая свитки с древними письменами или листая звездные карты.
Атар был терпеливым и мудрым учителем. Получив на скончании века такого благодарного ученика, он не особенно неволил юношу в науке. Чабор учился, что называется, в охотку, не понимая только одного: зачем его Учителю перечитывать снова и снова прочитанное однажды?
Старик объяснял это тем, что мудрость Предков, сотворивших великое чудо Науки , была специально записана таким образом, чтобы, внимательно перечитывая ее вновь и вновь, всякий раз можно было бы открывать для себя что-то новое.
Атар был тверд в своем желании помочь юноше отыскать свою тропу на Золотом Пути. Разобравшись в его звездных картах, он ничуть не сомневался в том, что Чабор – избранник Небес и впереди его ждет великое будущее. Но даже этот умудренный опытом старец не мог себе представить, какие приключения ожидают Чабора уже в ближайшие часы…

Юношу встретило морозное солнечное утро. Тучи, за ночь порядком обновив белое покрывало, лениво расползлись по небу, и от сияния снега, играющего холодным блеском в солнечных лучах, на глаза наворачивались слезы.
Чабор глубоко вздохнул и словно разом сбросил с себя оставшийся дома, ограниченный стенами мир. Лес был его другом. Юноша мог ходить здесь хоть целый день, читать следы зверей и птиц, подглядывать за их простой и размеренной жизнью. За этим нехитрым занятием время всегда пролетало незаметно, и потому он всегда возвращался домой только к вечеру, голодным и полным впечатлений.
Нужно сказать, что Чабор еще не был знаком с сайвоками, хотя Атар часто рассказывал о них и даже показывал подаренный ими рог, но! Сколько бы ни ходил воспитанник звездочета в лес, он ни разу не замечал никаких признаков существования этого волшебного народа, а вот сегодня...
Не успел юноша толком углубиться в лес, как тут же заметил в снегу невиданные им доселе следы. Стараясь не терять из виду эти странные отметины, Чабор незаметно для себя забрался в какое-то незнакомое место. Тварь, судя по всему, была глупая, потому что петляла по лесу совершенно безсмысленно, оставляя неясные полосы на снегу возле основного следа. Для хвоста или крыльев это была слишком необычная отметина.
И вдруг что-то мелькнуло невдалеке между деревьями. Чабор, ожидая увидеть кого-то из известных ему лесных жителей, осторожно подкрался ближе и оторопел – в нескольких шагах от него стоял маленький человечек! Без сомнения, это был сайвок! Атар именно так их и описывал. Чабор замер.
Ничего не подозревающий сайвок быстро, как заяц, перепрыгивая с места на место, старательно вычерчивал невиданные отметины, а его слишком длинная накидка черкала на снегу те самые, так удивившие Чабора полосы.
Вдруг сайвок резко обернулся и заметил присутствие человека. Удивительно, но лесной малыш не стал прятаться. Напротив, он выпрямился и самым наглым образом стал раскачиваться на коротких кривых ножках, словно приглашая человека посоревноваться с ним в беге.
Это был вызов. Уж в чем-чем, а в быстроте своих ног Чабор был уверен. Да и глубокий снег тоже не в подмогу малорослому сайвоку. Юноша тут же бросился за карликом, но с первых же шагов он понял, что рано радовался близкой победе. Как ни прибавлял скорости человек, а догнать улепетывающего сайвока ему никак не удавалось. Оставалось только одно – взять малыша на измор.
Расчет оказался верным, но только… с другой стороны. Длинная погоня и в самом деле измотала…, но только самого Чабора. Сайвок был неутомим и единственное, что на задерживало его, так это приступы безудержного смеха над соперником: Чабор все чаще падал.
Юноша совершенно не следил за тем, куда и как долго он бежит. Наконец, он в очередной раз упал и уж теперь-то окончательно решил прекратить это безсмысленное преследование. Лежа лицом в снегу, он запоздало вспомнил слова Атара и понял, что его попросту заманили в ловушку.
Отдышавшись, Чабор медленно поднял голову и осмотрелся. Прямо перед ним на краю большой поляны возвышались огромные серые валуны, присыпанные буреломом. Возле камней скромно ютилась крохотная избушка. Ее бревенчатые стены совершенно сливались с окружающим завалом, и будь Чабор шагов на пятьдесят дальше, он вряд ли бы ее рассмотрел.
«Эй!» – окликнули юношу сверху. Это был все тот же сайвок, умудрившийся за это время как-то взобраться на один из валунов. Он слепил снежок и бросил его прямо к двери избушки.
Сомневаться не приходилось: вся погоня и была им устроена только для того, чтобы привести человека сюда. Что ж, отступать некуда, ведь не напрасно же потрачено столько сил?
Чабор поднялся и осмотрелся. Он подождал немного, а потом медленно подошел к двери избушки и постучал.
– Ну, входи, входи, чего гремишь на весь лес?
Юноша вздрогнул от неожиданности и обернулся. Он готов был поклясться, что мгновение назад позади него никого не было! Теперь же там стоял старик, по древности сравнимый разве что с окружающими избушку валунами. Но седина его густой бороды не уменьшала резвости тощего, жилистого тела. За спиной старца, перехваченная крепкой конопляной веревкой, висела вязанка дров, которая и для молодого человека была бы нелегкой.
– Может, все-таки отойдешь? – терпеливо спросил дед оторопевшего гостя.
Толкнув ногой примерзшую створку, хозяин вошел в избу. Где-то внутри, падая, грохнули дрова. Слышно было, как, запыхавшись, дед зачерпнул воды, долго и жадно пил, после чего, смачно выдохнув, окликнул из темноты:
– Ну, входи, коли пришел.
Юноша медленно переступил порог.
– Дверь закрывай, – прикрикнул старик, – чай, на дворе не лето!
Чабор вошел. В избе было темно, пахло травами и смолой. Дед возился у печи, и юноша, не зная, что ему делать, прошел к окну и присел на скамью у стола.
Старик, не скупясь, подбросил в топку дров и стал скручивать освободившуюся веревку. Проснувшийся огонь лениво лизнул промерзшие поленья и весело затрещал, с аппетитом покусывая оттопыренные края высохшей березовой коры.
– Ты голоден? – вдруг спросил дед. – Давай перекусим, а там, глядишь, и о деле беседа сладится.
О каком деле? Чабор безуспешно пытался навести порядок в собственной голове. Они пообедали, разговаривая о каких-то мелочах, а когда старик начал убирать со стола, Чабор, наконец, набрался смелости и спросил:
– Вы, дедушка, хотели со мной о каком-то деле?..
– А ты не спеши, – снова перебил его дед, – чай, не жениться тебя привели. Ты и знать-то не знаешь, кто я такой, а уже за миску щей готов и дела вершить.
– А вы, дедушка, кто?
– Дед Никто, – язвительно ответил старик.
Чабор насупился, а дед продолжил тем же ехидным тоном:
– Доверчивый ты! Осторожнее надо быть с незнакомцами. И накормить, и напоить могут такими «щами», что не обрадуешься.
Старик уселся напротив и сурово сдвинул брови, а Чабор лишь пожал плечами и ответил:
– Так и в гости разные люди приходят. Что ж, всех сразу кормить и угощать?
– Тут дело другое, – протянул дед. – Я-то знаю, кто ты такой…
Старик хитро прищурился.
– Так вот, звать меня Говар , и это пока все, что тебе нужно обо мне знать. Как ты уже понял, гость ты тут не случайный, и первым делом, для знакомства, я тебе, как дед внуку, сказку хочу рассказать. Ты ее выслушай с начала до конца, а там и о деле поговорим.
Знаю я, – подмигнул старик, – что ты бываешь в нашем лесу. Любишь его. Но того не ведаешь, что есть тут незримая граница. По одну ее сторону – Добрый Лес, а по другую, стало быть, Недобрый. Ну, с добрым-то все понятно – ты сейчас на его половине. А вот с Недобрым…
Как обустроен людской мир? На первой ступени стоит простой Жить, или Житель – тот, кто свято почитает Богов и Предков, трудится на земле, не творит беззакония в Природе и боле не о чем не помышляет.
Выше – на другой ступени – Людина, или Людь. Этот тоже почитает Богов и Предков, трудится на земле, а еще владеет волей к созиданию.
Над ним стоит Человек, или Человече – мыслящий во времени. Тако же, как и первые, живет и трудится по законам Богов и Предков, но еще ко всему, познав Свет Древних, общается с Силами Высшими – и другим в Роду разъясняет, как жить радостью Познания и как приблизиться к мудрости Асов, что первыми Потомками Богов наших Светлых были.
По другую сторону границы Светлому противостоит Темное. Жити – Нежить, чуть «темнее» ее – Нелюдь, а уж потом Кощеи и Бесы.
Так вот и в нашем лесу, на Темной стороне, обжились те, кто стоит по ту сторону – нежити да нелюди. А заправляют ими Кощеи да Бесы. За главного в Темнолесе – царь Бардак. Вольно ему тут. Разгуляться есть где. Наш Лес птица и за день не перелетит.
У того Бардака был младший брат – Блуд. И если старший-то братец был умен и хитер, то младший родился не в пример ему глупым. Одно только достоинство у него и было: прекрасен был он ликом своим. Нутро, правда, имел гнилое, поскольку тоже был по выбору и разумению своему Темным…   
Так вот, в горах и дальше в Лесу есть пещеры. В одной из них, самой тайной и сокрытой, выходит из недр земных и питает жизнью все вокруг Свещенная река Аорта. Ни зверь, ни человек, ни дух лесной, ни тем более нежить не смеют и близко подойти к той пещере, где бурлит Светая вода. Хранят ее Стражи ревностно, строже некуда.
Вот как-то Бардак, зная, что братец его рад любой гнусности, предложил ему, смеха ради, искупаться в Свещенном Выйме, мол, еще краше станешь, помолодеешь, вода-то волшебная. Блуд на то и купился. Где ему было знать, что если и дано кому искупаться в той реке, так только после долгого обряда очищения. Бардак брату про то, конечно, ничего не сказал, а только дальше увещевал родича… Благость великую, говорит, в теле обретешь. И наши Темные Бесы-Покровители будут за то тебя хвалить!
У Бардака-то свой резон. Брат его по достижению нужного возраста по кону имел право на половину всего Темнолеса, а поскольку в свещенной пещере с братом наверняка что-нибудь нехорошее может приключится, тогда правь, Бардак, один, до скончания века. Ну, а если даже и искупается Блуд в свещенном выйме безбедно, все одно – огромный вред всему живому выйдет, а, стало быть, польза темной Нежити.
Все, стало быть, было продумано. Стражи обмануты, отвлечены погоней за нагрянувшим вдруг Бардаком. Блуд, пользуясь моментом, в пещеру – шасть и прямехонько к воде.
Но не тут-то было. Гора вдруг загудела, и перед источником выросла из-под земли каменная стена. Блуд назад, но и там тоже стена появилась. Так и остался он замурованным в пещере.
Ночью к нему и к Бардаку явился лесной дух Шум и сказал, что за дерзость их сидеть Блуду взаперти, пока не раскается он и не пройдет семь страшных испытаний.
Старший брат сразу сообразил, что дело плохо. Блуд жив, хоть и заточен, а стало быть, по-прежнему претендует на половину Темнолеса, а ежели брат еще и раскается…
И тогда, якобы желая освободить родного брата из заточения, поднял Бардак из земли самого сильного и верного слугу своего – единственного, чудом уцелевшего сына Скипер-Змея , злобного и кровожадного Ямала. Имел царь Темнолеса над змеем власть великую, поскольку спас того от расплаты за дела страшные, что тот творил безнаказанно у Студеного моря . Уж давно собирались витязи пойти к Большой воде да обезглавить этого душегуба, да как-то так случилось, что Скипер вдруг сам собой притих. Ни слуху о делах его темных, ни духу его пекельного возле моря не осталось. Кто ж знал, что это Бардак у себя этого Змея прикормил да припрятал?
Жилось Скиперу неплохо. Еды в лесу больше, чем у Холодных вод, воздух теплее, а за съеденное зверье никто не грозит со свету сжить. Всё, что он в Лесу до Белой Земли  изловит, потреблял сколь пожелает. И отчего ж тогда не отслужить своему благодетелю за такое житье безбедное?
Позвал Бардак к себе Ямала да строго-настрого приказал гору разрушить, а замурованного в ней брата ненароком убить. Что поделаешь, мол, камешком придавило! Вот беда-то какая…
Ямалу два раза говорить не надо. Выбрался поганый змеище к горе, подполз и давай ее хвостом крушить. Застонала гора, трещинами пошла. Взмолились тогда Духи горные и лесные Небесам и разверзлись они тотчас же. Ослеп змей от Великого Света и заревел от злобы. Спустился с небес Великий Бог Громовник Индра  и поверг злое чудище, пригвоздив его поганую голову к земле огненным мечом. Змей окалел и тотчас же обратился в камень.
Посланник Небес воздел руки вверх, и гора открылась. Вместо Блуда из нее выползли сотни мелких гадов, которые корчились и подыхали, так и не сумев укрыться от разящих лучей, исходивших от Великого Бога-воина. От того великого сияния Индры Небесного стала гора белой, как снег.
И вышли из нее Стражи Свещенного Источника, поклонились Богу-Охранителю. Сказал Индра им слова заповетные, после чего удалились Стражи обратно под каменные своды, а врата в свещенное место тут же закрылись навечно.
Бог Индра, свершив правосудие, вернулся на небеса, а тут… Остались лишь Белая гора да лежащие возле нее цепочкой огромные черные камни, что были раньше Ямалом. Камень за камнем, камень за камнем, а в самом большом из них – меч Индры.
Говар вздохнул, переводя дух, будто бы это он сам только что сокрушил Ямала-змея.
– Давно это было, – продолжил дед, – так или иначе, а слышал я так, как поведал тебе. Прости уж, рассказчик я никудышный, хоть и зовусь Говаром. Всё это от того, что упражняться мне в этом деле особенно не перед кем, ведь самые частые гости у меня – зима, весна и оусень , да и те не засиживаются дольше положенного!
Чабор, сидевший до того времени не шелохнувшись, очнулся и с трудом встал из-за стола.
– Странная сказка, – пытаясь размять затекшие ноги, задумчиво произнес юноша, – всё в ней непросто…
– Какая уж есть, – загадочно улыбнулся старик, – другой я тебе сегодня не расскажу.
Говар поднялся и пошел к двери. Чабору ничего не оставалось, как послушно отправиться следом. Они вышли из избушки и свернули за угол уперевшись в нагромождение серых валунов… Саженей на двадцать возвышались эти глыбы над жилищем старца.
Дед, не обращая внимание на заминку, стал взбираться наверх, да так ловко, что Чабор, старавшийся не отставать, едва поспевал за ним. Вскоре, перепрыгивая с одного камня на другой, они добрались до вершины. Старик вытянул руку:
– Во-о-он она, Белая гора!
Юноша посмотрел в указанном ему направлении и не поверил своим глазам. Посреди леса высился величественный белоснежный курган почти идеальной округлой формы.
– Твой путь лежит туда, – хитро добавил старик. – Но не думай, что путь этот будет легок. Кривая тропинка, что ведет к той горе, непростая. Смелые и честные обретают на ней силу и мудрость, а злые и глупые попадают в полон к черной нежити. Всё как в сказке, сынок.
Эта тропка – часть границы между Светлолесом и Темнолесом. Отсюда гора кажется круглой, но на самом деле она больше похожа на половину хлебного каравая. За этой, ближней стороной, Белой горы есть другая, разрушенная. Вся в камнях и выщербинах, будто кто раскрошили ее в щебень. Та часть принадлежит Темнолесу, а вот круглые «полкаравая» – наши.
Ты не будешь знать, по чьей земле идешь, – по нашей или по темной. Тяжко тебе придется. Ведь путь твой лежит на ту сторону, в царство злых духов.
За пологой частью горы увидишь черные валуны. Они такие же, как и те, на которых мы с тобой сейчас стоим. Только те, далекие, будто обожжены в печи и лежат цепочкой. Добравшись до них, иди от малого камня к большому, и будь внимательнее: в последнем будет торчать то, что тебе нужно, – меч Бога Индры.
Вот и вся сказка, внучок. Есть в ней прошлое, есть будущее, есть и настоящее – вот тебе в нем мое благословение, – старик осенил воздух над Чабором перстосложенной Перуницей . – Многие хотели бы достать тот меч, – продолжил Говар, пристально всматриваясь в лицо юноши. – В нем живет Сила Бога-Хранителя мечей всего Небесного Воинства. Не каждый сможет даже представить себе ее величие. Непросто достать тот меч из Черного камня.
– Почему? – хмуро спросил Чабор, не до конца принимая увиденное и услышанное – старик, горы, драконы, меч в камне…
– А на то это и меч Индры, – засмеялся Говар. – Любой, кто взялся за его рукоять, рискует потерять руку, и это самое малое. Металл древнего божьего оружия хранит тепло Инглии . Ковался он в Небесных кузнях, а потому полыхает гибельным огнем, как только его коснешься…
– Так как же я его достану?! – в испуге округлил глаза Чабор.
– Во-о-от, – старик многозначительно поднял вверх указательный палец. – На всей земле всегда есть только один человек, который может это свершить и начать путь Артакона . Этот меч давно ждет своего часа. Избранник Индры обречен раз за разом воплощаться в нашем мире. Ничего не поделаешь, это его рок – время от времени снова напоминать Темным – Меч Индры здесь. 
Чабор…, – Говар опустил голову и посмотрел на своего гостя исподлобья, – тот человек, что откроет путь Артакона – ты…
Твое имя есть в шлоках  с древними письменами. В них сказано, что сам Индра назвал Стражникам Святых Вод того, кто откроет в приделах Мидгард-Земли путь своего Меча. Так что тебе его бояться нечего. А вот на пути к нему будь осторожен. В Темнолесе о тебе тоже знают, но, благо, сейчас еще не ждут.
Будущее можно изменить только в настоящем. Сегодня хороший день. Он может стать великим, но… скоро закончится. Так что поспеши, внучок. Может быть, оно-то сейчас и не ко времени, – добавил Говар как-то неопределенно, – но мое дело, чтобы ты нашел дорогу к мечу. Про время мне никто ничего не говорил. Вот оно само сегодня и покажет, правильно ли я его выбрал.
Иди же, да не забывай обо мне. Думаю, свидимся еще. И я тебя не забуду, потому что буду многое слышать. Прощай!
Чабор, словно зачарованный, послушно стал спускаться вниз по гладким спинам валунов, оглянулся на прощание и замер. Вместо старика на камнях стоял олень! Лесной красавец, даже не одарив юношу взглядом, величественно повернулся и тут же скрылся за покатыми боками камней. Морозный воздух колыхнуло, и неказистая избушка старика исчезла.
Клубок 8
Пробираясь к Белой горе, Чабор, голова которого просто гудела от мыслей, тщетно пытался переварить все, что сумело задержаться в его памяти. «Будущее можно изменить в настоящем, – повторил он про себя слова старика. – Здорово сказано! Жаль, что непонятно».
Теперь, когда его «настоящее» двигалось от валунов к подножию Белой горы, под его старой заячьей шапкой все сильнее пульсировала нешуточная озадаченность. Чем дальше, тем больше хотелось вернуться, и спросить старика о многом… Что, например, делать с мечом, даже если все обойдется благополучно? Знает ли об этом Атар…? И почему у Чабора никто не спросил, хочет ли он? Ему сказали «иди», он и пошел. Наверное, это нелепо…
Вскоре юноша добрался до Белой горы. Вблизи она оказалась не такой уж и большой. Он без труда обошел ее, изумляясь форме и цвету этого природного чуда. Перед горой раскинулась ровная площадка внушительных размеров, густо заросшая щетинящимся сквозь снег мелким кустарником. Легко обнаружил Чабор и черные валуны.
Тяжело вздохнув, он взобрался на первый из них и стал продвигаться вперед, перепрыгивая с верхушки одного камня на другой. Двигаться так было совсем не просто. Нависающие над камнями, пружинящие лапы елей постоянно пытались сбросить Чабора вниз. Каждый новый валун казался ему последним, но стоило только взобраться на него, появлялся другой, затем еще, и еще.
Короткий зимний день, и без того затянувшийся из-за ясной погоды, неотступно клонился к вечеру. Нужно было торопиться. Ночь зимой приходит быстро, а путь до дома неблизкий.
Юноша старался продвигаться все быстрее, несмотря на усталость. Он уже не обращал внимания на сопротивление веток и прорывался сквозь них, прыгая с камня на камень с удвоенной силой.
И вдруг – сильнейший удар! Стремясь к намеченной цели, Чабор забыл об осторожности и не заметил, что цепь валунов внезапно оборвалась… Падая, он, словно кот, успел повернуться и схватившись за что-то рукой повис вдоль покатого края черного камня. Под ним была опасная пустота, а подтянуться сразу просто не было сил: ушибленный правый бок отзывался тупой болью. В секундном замешательстве он поднял глаза на то, что удержало его от падения… Вопрос о том, сможет ли он коснуться волшебного оружия из Небесных кузниц, отпал сам собой. Его побелевшие от напряжения пальцы держались… за эфес меча.
Морщась от боли, Чабор все же нашел в себе силы подтянуться и взобраться на камень. С недоверием осмотрев собственную ноющую ладонь, он повторно взялся за массивную рукоять меча и зажмурился. Холод промерзшего металла неприятно отозвался в заиндевевших пальцах. Юноша снова осмотрел ладонь: она оставалась невредимой.
Чабор осмотрелся. С макушки огромного черного камня казалось, что вокруг ничего особенного не происходило. Осмелевший юноша присел на корточки и аккуратно очистил пространство вокруг древнего клинка от иглицы, мелких веток и прочего лесного мусора. Протерев руковом потемневший от времени эфес, он осторожно сжал его двумя руками и в страхе задержал дыхание, ожидая, что уж теперь-то небеса непременно разверзнутся и грянет гром. Покой зимнего леса по-прежнему не нарушал ни единый звук.
Тогда Чабор встал и что было сил потянул меч вверх. Камень, из которого торчало оружие, затрещал и, отпуская на волю древний клинок, в один миг покрылся паутиной мелких трещин.
Чабор обеими руками поднял меч и медленно повернулся к заходящему солнцу, чтобы рассмотреть это великолепное оружие. Клинок тут же ярко вспыхнул. Металл светился так, словно в нем самом жило солнце. На нем не было и следа многих веков, а у самого эфеса красовалась древняя руна «Артакон». В это невозможно было поверить, однако казалось, что она была выжжена на клинке! 
Юноша неосознанным жестом поднял оружие к небу. И вдруг меч ударил в голубую бездну ослепительным лучом. Мощный поток света разлился по небесам волшебными светящимися сполохами. Чабор смотрел на них, не отрываясь, и это было последнее, что он помнил…
Когда он снова открыл глаза, то от вакханалии танцующих небесных огней не осталось и следа. Темное вечернее небо спокойно поблескивало редкими колючими звездами.
Чабор лежал в снегу, держа в руках волшебный меч, а вокруг валялись куски и щебень рассыпавшегося в прах черного камня.
Юноша медленно повернулся на бок, приподнялся и… замер. Чудеса, этого вечера, как видно, еще не закончились. На примятом снегу лежали обтянутые бурой воловьей кожей ножны Артакона. Сделанные рукой искусного мастера, они были достойны Великого оружия.
Чабор вложил меч в ножны, привязал его к своей плетеной конопляной веревке-поясу и отправился вдоль каменной цепи обратно к горе.
Опускались сумерки. Отойдя шагов пятьсот от последнего камня, юноша заметил, что навстречу ему движется кто-то в серебристой, словно отблеск луны, одежде. Рядом с силуэтом незнакомца можно было разглядеть какое-то крупное животное.
Подумав с минуту, Чабор решил, что на сегодня с него хватит впечатлений и лучше пока спрятаться. Он тихо нырнул за молодую ель и лег в снег.
Оставаясь невидимым, он спокойно дождался, когда неизвестные приблизятся настолько, что даже в полумраке глухого леса их можно будет рассмотреть. В животном узнавалась рысь, а вот Серебристый пока так и оставался для юноши загадкой.
Вдруг чужаки остановились и посмотрели в сторону Чабора. Это произошло так внезапно, что испуганный паренек перестал дышать, вжался в снег и затаился
Дальнейшие события развивались молниеносно. Рысь ощетинилась и зарычала. Юноша сжался в комок от страха, но тут, окончательно парализуя его волю где-то позади него раздался страшный рёв! Чабор повернул голову: прямо к его засаде шел огромный черный медведь.
Сердце Чабора, казалось, перестало биться… Он так и лежал, вдавленный ужасом в снег, не в силах даже пошевелиться.
Рысь, не обращая внимания на лежащего за елью человека, тоже зарычала и безстрашно двинулась на приближающегося соперника. Ее серебристый спутник взмахнул руками и…, прекратившись в большую, серую птицу, пролетел над Чабором и скрылся в лесу. О, как бы сейчас и Чабор хотел так же обернуться в кого-нибудь и сигануть отсюда подальше.
Рысь, дождавшись, когда птица скроется из вида, резко рванула с места и прыгнула на медведя. Они ударились грудь в грудь. Ее черный враг, поднимавшийся в это время на задние лапы, от внехапного удара потерял равновесие и рухнул в снег. Началась схватка.
В наступающих сумерках все смешалось в одно темное пятно. Медведь, рысь, кровавое месиво снега. Черный гигант был сильнее рыси. Он быстро подмял раненую соперницу под себя и с чудовищной силой отшвырнул ее в сторону.
Тут же, едва только он снова повернулся к Чабору, за ним мелькнула быстрая тень, и в холку черному гиганту жадно вцепился клыками неизвестно откуда взявшийся белый волк! Страшным усилием воли медведь сорвал смертельного врага с загривка и швырнул его в снег, но исполненный боевого бешенства соперник тут же вскочил на лапы и снова бросился в драку…
Чабор, выпучив глаза, неподвижно лежал в снегу. Внезапно он почувствовал, как что-то обожгло ему ногу. Повернувшись, юноша с удивлением посмотрел на меч. Волшебное оружие словно ожило. Его ножны были горячими и растопили под собой снег.
Раздался треск и Чабор, реагируя на опасность, резко отпрянул в сторону. Тут же тяжелая медвежья лапа ударила в то место, где он только что лежал. Разъяренный промахом черный великан, снова поднялся на задние лапы… но тут же взревел от боли. Это раненый волк снова вцепился ему в загривок. Схватка вспыхнула с новой силой.
Юноша вдруг понял, что если не помочь сейчас рыси и волку, то едва не погубивший его медведь быстро покончит с ними и уж тогда – пиши пропало… Толкаемый невесть откуда взявшейся отвагой, он вдруг вскочил на ноги, выхватил меч из ножен и… на какое-то время ослеп! Где-то в стороне, вне границ вспыхнувшего света, раздался полный отчаяния рев и – наступила тишина.
Когда же Чабор смог хоть что-то различать вокруг себя, то, всё ещё опасаясь нападения, выставил перед собой светящийся клинок и стал судорожно вертеть им, направляя из стороны в сторону, силять отыскать взглядом медведя. Уже через пару мгновений стало понятно, что бояться ему нечего. Темное пятно гиганта удалалялось, а за ним по снегу тянулся кровавый след.
Возле сломанной ели лежал измученный схваткой, полуживой волк и с опаской смотрел на человека, словно факел державшего перед собой волшебное оружие.
Свет клинка угасал. Чабор вдруг понял, что меч Индры помимо своих боевых качеств имеет и еще одно полезное свойство – предупреждать о грозящей опасности.
Чабор опустил Артакон, вложил его в ножны и осторожно подошел к лежавшей в снегу рыси. Она была жива, но тяжело дышала. Лесная кошка была не в силах даже поднять голову.
Внезапно из темной чащи донесся шум. К месту схватки во весь дух неслась волчья стая. Их белый собрат, с трудом оторвав от снега свое израненное тело, поднялся и с напряжением следил за ними.
Приблизившись, волки резко свернули в сторону, и Чабор с удивлением заметил, что они впряжены в длинные легкие сани!
– Эй! – окликнул юношу знакомый голос. – Не спи на ходу, время дорого!
Это был Говар! Он соскочил на снег и направился к рыси. Чабор, столько переживший за последние часы, в попыхах принялся рассказывать старику обо всем, что тут произошло…
– А тут ты на санях! – Едва не срываясь на крик, заключил юноша. – А этот белый волк…
– Этого белого зовут Мах, – не дал ему договорить Говар таким тоном, что Чабор сразу умолк. – Запомни – Мах. Рысь зовут Хвоя. Помоги-ка перенести ее в сани, одному мне не справиться. Пришиб он ее. Ну да ничего, скоро отойдет, это несерьезно. Давай, пошевеливайся, после обо всем поговорим…
Они погрузили рысь на сани. Говар указал на них место Чабору, сам стал сзади на полозья и крикнул: «У-у-хай-я-а-а!!!»
Волки, которые до того момента безпрестанно вертелись в упряжи, тут же замерли. Говар сложил руки у рта воронкой, поднял к небу голову и взвыл:
– Вай-ю-у-у!!!
Через миг ночное небо загудело от внезапного и сильного порыва ветра. Откуда-то сверху, подобно грому, раздались раскаты низкого голоса:
– Ты звал меня?
– Звал, вечный странник. Мне нужна твоя помощь!
– Я никогда тебе не отказывал, Дух Леса. Чего ты хочешь?
– Пусть эти сани доберутся к западному краю, и никто не найдет их следа.
– Что ж, – пророкотал голос, – будь пред вами тишь да гладь, а за вами – света не видать…
Сверху загудело так, будто кто-то на все небо замахнулся гигантским хлыстом.
– У-у-хай-я-а-а!!! – снова крикнул Говар, и волки неистово рванули с места.
Первым, свободным от упряжки, не обращая внимания на боль рванул в чащу раненый Мах. Сани помчались за ним стрелой, а сразу за ними, поднимаясь белой стеной, на месте схватки с черным медведем разыгралась страшная буря.
Вдруг, на спуске, Говар вдруг дернул поводья и остановил волков.
– Дальше сам, – быстро сказал старик, спрыгивая на снег и глядя вверх, на загудевшие верхушки деревьев. – Слушай внимательно: Мах останется с тобой, он проведет вас. Хвою оставим здесь, я о ней позабочусь. Давай же!
Они сняли с саней рысь и положили ее на снег.
– Дома, – продолжал Говар, подталкивая юношу обратно в сани, – распряжешь волков и отпустишь их. Упряжь и сани оставь у себя. Меня не ищи, время придет – свидимся. Прощай и поспеши. Если догонит Вайю – беда! Разбудить его легко, а вот успокоить…
«У-у-у! Хай-я-а!» – снова крикнул старик, и волки понеслись по лесу быстрее прежнего. Чабор вцепился в поводья и зажмурился. Снежная пыль больно секла лицо, смотреть было невозможно. Единственная мысль пронзала голову – не выпасть из саней: ведь ни нагнать их потом, ни выбраться самому из леса будет невозможно…
Когда серые братья, наконец, пошли медленнее, юноша, открыв глаза, увидел впереди очертания Д;дова Капища. Догоняющий сани по пятам Вайю уже не пугал его. Нестерпимо ныли одеревеневшие от мороза пальцы, но это было пустое, главное – он подъезжал к дому…

– Глупая, бездарная пора… Этот снег, мороз… эта дурацкая тишина… Шайка, где Вурдал?! Шайка, черт тебя побери!
В ту же секунду из темного проема в стене появилось лохматое и уродливое существо.
– Я здесь, повелитель, – прогнусавило оно и поклонилось. – Что угодно повелителю?
– Мне угодно… черт! Я не знаю, что мне угодно!
– Господин, – прогнусавила в ответ Шайка, – сейчас зима и…
– Заткнись! – вспылил Бардак. – Я не хочу слышать ни о зиме, ни о том, что в это время всегда бывает так. Ты хоть представляешь, сколько таких зим я уже пережил? Сотни! И всегда одно и то же. Ведь жизнь не кончается зимой?
– Но, хозяин…
– Что «хозя-а-ин»? Запавету, небось, его подданные зимой скучать не дают?
– Не думаю, что занятия Запавета придутся вам по душе, повелитель.
– Я тебя не для «думаю» держу! – взъярился Бардак.
Шайка непонимающе пожала коростливыми плечами.
– Что же хочет мой повелитель? – завела она старую песню, добавляя к противной гнусавости капельку раболепства, которое никогда еще не мешало при общении с царем Темнолеса.
Тот, чувствуя в голосе слуги приятную нотку, стал остывать:
– Повелитель …хочет развлечься, поболтать. Где Вурдал? Что с ним? Почему он не приходит? Давай, расскажи мне.
– Повелитель, Вурдал ни с кем не говорит о своих делах. Никому не известно, где он сейчас.
Бардак вздохнул:
– Плохо. А если он мне срочно понадобится?
– У хозяина есть Волшебный рог.
– Вот дурища-то! – рассмеялся царь. – Ведь сбежится весь Темнолес, а мне нужен только один Вурдал. Рог! А ты мне на что? Я сам тут должен за всем следить?
– Воля ваша, повелитель. Я разыщу Вурдала, – Шайка поклонилась, собираясь выполнить приказ.
– Стой ты, – с досадай остановил ее Бардак. – Тебе до самой весны его не найти. Пока ты на своих кривых культях доскачешь…
Вконец захандривший царь снова шумно и глубоко вздохнул. Его злые желтые глаза лениво уставились на огромный дубовый трон, высившийся, словно скала, посреди темной царской пещеры.
Да… У него было царство, слуги, богатство, власть, но! Была и скука.
– А скажи мне, Шайка, что слышно в лесу? – со слабой надеждой на развлечение спросил царь, тяжело усаживаясь на трон и всем своим видом указывая на древность своих суставов и их плачевное состояние. Его лицо выражало немыслимые муки, и только глаза царя Темнолеса говорили о том, что это просто игра.
Шайка облегченно хрюкнула: в лесу всегда что-нибудь было слышно, даже зимой. Она неспешно начала выкладывать все известные ей новости из Светлолеса и Темнолеса. Десятки ссор, небылиц, различных слухов, споров… На десерт она всегда оставляла что-нибудь эдакое – невероятное, и этот самый «десерт» всегда был наиболее ожидаем хозяином.
Так было и сегодня. Шайка привычно выложила все, что слышала за последнее время и в конце, как бы невзначай, упомянула о том, что в Светлолесе был какой-то переполох, но ей, дескать, и самой не ясно, откуда там ветер дует… Так же вскользь она заметила, что этот шум появился после того шума, что был у Ямаловых камней, а уж там был не просто шум, а настоящий гром…
Едва только глупая рабыня снова перешла на ссоры белок и синиц, как Бардак, заинтересовавшись ее прошлым расказом, подался вперед.
– Постой, не трещи, – жестко остановил царь болтовню Шайки. – Повтори, что там за шум был у Ямала?
– Ну, стоит ли этому доверять? – Прогнусавила та в ответ. – Новости, принесенные на хвосте сорокой, не стоят вашего внимания, – угодливо поклонилась Шайка. 
– Ты забываешься, мохнатое чучело!
Насмерть перепугавшаяся рабыня едва смогла открыть рот:
– Э-э-э, мои достоверные источники… белки там, сороки…
– Короче!
– В общем, говорят – что-то вроде грозы там было. Где-то под вечер, – промямлила полуживая Шайка, чуя близящуюся грозу уже над собственной головой.
– Вроде чего?! – ледяным тоном переспросил Бардак.
– Грозы, – плаксиво пискнула Шайка.
Царь убрал руку от раскалывающейся от боли головы и медленно откинулся на спинку трона:
– Если мне не изменяют мои глаза, – сжимая в злобе зубы, зашипел Бардак, – то на дворе зима…?
– Ну, если доверять слухам… и к тому же снег, знаете ли, такой… белый как никогда. В общем да, зима, снег, мороз… у-ух! – затараторила мохнатая бестия.
Лицо царя стало чернеть:
– Какая же гроза может быть зимой?!
– Уж-ж-ж, – зажужжала, как муха, Шайка, – даж-же и не знаю, повелитель. В небе что-то перепуталось или заблудилась там… гроза эта. Знаете, ведь там, в небе, деревьев нет, всё одинаково. Вот она и заблудилась… эта как ее там?
– Ах ты, тупая тварь! – Бардак сорвался с места, схватил свою деревянную клюку и принялся колотить рабыню, осыпая ее проклятиями.
Покорно принимая хозяйские побои, та визжала, охала, хотя и не особо пыталась увернуться, зная, что и это тоже важная часть царского развлечения. Звук от удара клюки по мохнатому и глупому существу был притягательно сладок и комичен для уха Бардака, а что касалось болезненных кривляний Шайки, то они только подливали масла в огонь…
– Ах ты крысиный хобот! – Бум! – Рыбьи копыта! – Бум! – Да я тебя в жабий рог скручу!
Наконец Шайка упала, поджав под себя короткие кривые ножки и наполнила тронную пещеру душераздирающими рыданиями. Довольный результатом, Бардак уселся на мягкие шкуры, покрывающие трон, повесил клюку на подлокотник, взял в руки волшебный жезл и прогремел:
– Так-то… Будешь знать, как водить за нос хозяина. Ишь, раскурлыкалась…
– У-у, больно, – ныла Шайка.
– Хватит! – бешено крикнул царь, почуяв, что скука снова начинает хватать его за горло.
Побитое чучело тут же, как ни в чем не бывало, встало и принялось почесывать ушибленные места.
– Все же, – злобно произнес Бардак, – мне надо было сотворить тебя так, чтобы одна нога выгибалась вперед, а другая назад. Вот это было бы чудище!
Взгляд Бардака стал холоден и мертв, а это было куда опаснее побоев. Мохнатая уродица трусливо бросилась к трону, стащила с хозяина сапоги и принялась вылизывать ему ноги. Знала зверушка, как ублажить повелителя, ибо для того он ее и создал. Стоило Шайке увидеть этот страшный взгляд, всякий раз она бросалась вылизывать хозяина и делала это сколько тот хотел, и, как это ни гадко, где он этого хотел.
Внезапно у дверей тронного зала раздался шорох. Скользя желтым грязным брюхом по полу пещеры, к трону царя ползло мерзкое голое существо, похожее на очень большого зайца, которого сварили в кипятке. Беспрестанно тычась в каменный пол длинным мокрым носом, оно даже не пыталось поднять свой взгляд от холодных плит.
Вырвавшись из чар мерзкого наслаждения, Бардак с ненавистью посмотрел на слугу, посмевшего вторгнуться в его тошнотворные грезы.
– Если, – прохрипел Бардак, – то, что тебя привело, окажется малозначительным…
– Владыка, – раздалось сдавленное шипение, – там Мор. У него с-с-срочное - с-с-с. Повелитель - с-с-с, вы же знаете, я не стал бы…?
– Заткнись! – Бардак нехотя натянул бережно снятые слугой сапоги и пнул взмокшую от старания Шайку ногой. – Зови Мора.
В темном проеме двери появилось что-то огромное. Сделав еще шаг к свету, «это» явило собой ужас, одинаково воспринимаемый с любой стороны Леса. Мор имел тело огромного человека, но с когтями и клыками лютого лесного зверя. Даже в лице у него угадывалось что-то медвежье. Он, когда хотел этого и был медведем.
– Хозяин! – взревел гость, тяжело дыша.
– Мор, – перебил его Бардак, – хорошо, что ты появился, а то Шайка с Ульянем заморили меня тоской.
– Хозяин, – повторил Мор, – у нас беда.
Царь разочарованно поднял брови:
– Беда – плохое развлечение, Мор. Надеюсь, не шутки ради ты произнес это слово?
– Нет, владыка. Меч Индры у мальчишки!
– Меч?! – крикнул Бардак так, что зазвенели каменные своды. – Что ты сказал?!
Мор отвел взгляд от искаженного бешенством лица владыки.
– Как?!! – снова возопил тот, не желая верить в услышанное. Схватившись за голову, он метнулся дальний угол пещеры. – Твари!!! Тва-а-а-ри!!! Как вы его пустили?!
– Повелитель, это Говар. Он специально надоумил мальчишку прийти раньше положенного.
– М-м-м-м, – стонал Бардак. – Почему ты не убил этого ребенка?
– Владыка, я был недалеко от Ямала, когда услышал гром. Бросился к Белой горе и увидел человеческие следы. Когда они уперлись в Ямаловы камни, я все понял. Голова Ямала рассыпалась – меч исчез.
След был свежий, и я почти настиг мальца, но там же наткнулся на Росу, дочь Запавета. С ней была Хвоя. Девка упорхнула, а вот с рысью…
– Не верю! Не верю, Мор, чтоб ты не справился с этой кошкой!
– Эта кошка едва не вышибла из меня дух.
– И все же, – торопил с рассказом царь.
Мор шумно сглотнул:
– Придушил я ее.
– Ну, черт побери… дальше!
– Только я собрался свернуть башку этому малому, как на меня наскочил Мах. Видно, они вместе были…
– Хорошо, хорошо, – нервно отмерял шаги вдоль стены Бардак, – но ведь Мах стар. Как можно сравнить его когти с твоими?
Мор злобно зарычал:
– Мах просто взбесился! Эта старая блохастая собака чуть не перегрызла мне горло! Но я отшвырнул и его. Я рвался к мальцу, царь! Что мне Мах или Хвоя, если я убить его самого? И тут… мальчишка достал Меч!
Ты ведь знаешь Силу этого Меча, царь, – глухо закончил Мор. – Я ушел ни с чем.
– Ушел?! – безумствовал Бардак. – Ты удрал, удрал, как Шайка от звука Волшебного рога. Ты! самый сильный по обе стороны Горы! – Бардак сдавил голову руками так, словно она готова была лопнуть.
Вдруг он резко опустил руки и повернулся к Мору:
– А Говар? Его-то ты нашел, убил?
– Нет, хозяин, я только…
– Нет?! Неужто нельзя было сделать хоть это?
– Владыка, я сейчас! Я найду его, я… мокрого места от него не оставлю! – засуетился Мор.
Бардак махнул рукой.
– Куда уж теперь? Гляди, Говар только того и ждет, чтоб ты пришел и разодрал его. Уж и вымылся, наверное, по такому случаю. Ну и дубина ты, Мор… Шайка! Принеси рог!
Из темноты робко появилась Шайка:
– Хозяин… я так его боюсь.
– Неси рог, я сказал!!! – стены тронной пещеры снова зазвенели. Шайка и Ульянь с трудом подтащили к трону царя закрепленный на длинных деревянных салазках, инкрустированный тяжелыми металлическими кольцами Рог.
Бардак поднял его, раздулся, как пузырь, и, приложившись к железному мундштуку, затрубил. Чудовищный вой стал буравить затхлый воздух пещеры, словно коловорот. Казалось, что для него не было ни границ, ни расстояний. Даже в тот момент, когда царь Темнолеса опустил Рог, гул продолжал жить в головах присутствующих, в мелкой вибрации каждого камня и каждой веточки, в стволе каждого дерева на многие мили вокруг.
Бардак задумчиво уставился в пол. До прибытия главных сил Темнолеса оставалось время. Взгляд царя упал на лежащий у трона волшебный жезл. Кисточка кошачьих усов, венчающая его набалдашник, требовательно топорщилась, призывая Бардака немедля явиться к Сухому колодцу – храму Темной нежити.

Войско Темнолеса притихло. На плоский высокий камень, грозно высящийся у входа в замок, медленно и чинно вышел царь. Он окинул придирчивым взглядом свою разношерстную рать и прогремел:
– Все вы здесь собрались по моему зову! Преданные слуги мои! В Темнолесе живется легко и привольно, потому-то вас становится все больше и больше. Мне известно и о лишениях, которые вы начинаете терпеть из-за соседей. Хочу обрадовать вас! Пришел-таки час вздохнуть нам полной грудью! Мы достаточно косились на ту сторону. Обжившиеся там занимают все земли чуть ли не до Большой воды, но им и этого мало! Вчера вечером эти жадные и наглые твари вторглись на нашу территорию и украли очень важную вещь…
Войско недовольно загудело.
– Так вот, – продолжал Бардак, – с этой минуты мы объявляем войну Светлолесу!
В воздухе повисла мертвая тишина. Сотни преданных слуг царя и простых жителей Темнолеса замерли, не понимая, что их ждет.
– Чего вы молчите?! – вдруг разорвал воздух чей-то властный и сильный голос. – Струсили? Эта война идет уже давно, разве вы не знаете этого? Сейчас же наш царь просто дарует вам право открыто сражаться с врагом!
Взгляды присутствующих направились на выскочку Вурдала, огромного и злого оборотня, еще юнцом изгнанного из Светлолеса за свою кровожадность. Взращенный при пещере Бардака, он всегда мог себе позволить гавкнуть что-нибудь эдакое.
Царь прервал паузу:
– Слуги мои верные! Всё верно. Мы и раньше совершали набеги на Светлолес. Больше нам притворяться незачем! Нельзя терпеть наглость подданных Запавета. Пусть они почувствуют нашу силу! Уверен, ведя ее, многие из медведей и волков Маха тоже перейдут на нашу сторону…
Светлые выкрали меч Индры! – Выкрикнув это, Бардак тут же услышал, как смолк беспокойный гул его войска. – Да, – продолжил он, – предание гласит, что меч Артакон должен положить конец Темнолесу… Но несмотря на несговорчивость Недоли , мы не сдадимся, и будем стоять насмерть за свои угодья!
И я, услышав о мече, сначала подумал, что древние пророчества начинают сбываться, но! Други мои, к нам пришла помощь! Теперь многое из того, что раньше было недоступно, будет служить Темнолесу и плевать мы хотели на все предсказания. Ими, – Бардак указал пальцем в землю, – мне даны великая Сила и Власть. Темные Силы не оставят нас!
По толпе прокатился гул. Все оживились и утвердительно закивали, ибо знали и чтили Темную Силу Бесов и Кощеев, имеющих безспорную власть над миром.
Бардак продолжал:
– Мы низвергнем Светлолес, и все станет нашим!
Вдруг из толпы крикнули:
– Повелитель! А как же с мальчишкой и этим… как его там? Их нельзя упустить.
Бардак, расплываясь в кровожадной улыбке, стиснул Волшебный жезл.
– Это уж не ваши заботы. С ними я разберусь сам! К счастью их небесный ставленник пока может пользоваться Мечом только для того, чтобы осветить угол, в который он скоро забьется от страха…
В толпе довольно загоготали. Теперь уже никто не сомневался в том, что победа сама свалится в руки царя Темнолеса и его верных слуг.
– Вперед! – вскричал их Повелитель, указывая в сторону Белой горы. – Бей, пока двое! Бей, пока трое! Бей, пока твоим не станет чужое!
Наведите шороху – и в кусты. Через день снова. Мы всё у них отберем! Идите же!
Провожая величественным взглядом свое кровожадное войско, царь темнолеса тихо шепнул в сторону:
– Вурдал, Мор и Шельма, останьтесь.
Бардак, дождавшись, когда место сбора опустеет, отправился в замок. Войдя в зал, он бросил на трон свою длинную бобровую шубу и уселся на нее. Выждав, когда Шайка захлопнет ворота, царь гулко ударил клюкой в пол и сказал:
– Что ж, мои разлюбезные, пришло время и с вами потолковать, – Бардак хитро прищурился. – Силой, данной мне свыше, – начал он, – я сниму заклятие со звезды Инглии возле старого Капища! И да прольется на нее кровь!
Давайте же сейчас все обстоятельно обсудим: кто и что будет делать. Мы все должны очень постараться для того, чтобы наш герой Вурдал, – царь подмигнул своему волку-оборотню, – стал еще большим… героем и, главное – чтоб ему никто в этом не помешал!
Клубок 9
Сани, запряженные волками, влетели во двор. Чабор на ходу спрыгнул с них и, не удержавшись на ногах, упал. Вскочив в спешке, он наскоро отряхнулся от снега и взбежал на порог Вежи. Тяжелая обмерзшая дверь открылась неохотно. Дед сидел у очага и что-то читал.
– О! Чабор, – обрадовался он, с трудом поднимаясь навстречу, – я все знаю. Мой мальчик, это Великое оружие! Вот, я нашел тексты, в которых сказано, что ваш Бог…
– Дедушка, – выдохнул запыхавшийся Чабор, – там волки! Они запряжены в сани. Помоги! Мне их нужно сейчас же отпустить.
Парс удивился, но сразу же поднялся.
Они вышли во двор, где безчинствовал вырвавшийся на простор Вайю. Снег был и на земле, и в воздухе, причем, как казалось, и там, и там он присутствовал в равном количестве. Вся эта снежно-ледяная масса металась в лапах безумного ветра, превращая вечер в сущий ад.
Атар был потрясен – волки в упряжи, словно собаки! Жуткий ураган в тихий зимний вечер!
То, что ему довелось познакомиться с домовым, рассказавшим, что Чабор стал обладателем божественного меча из арсенала самого Индры, казалось уже днем вчерашним. События происходили слишком быстро.
Как и просил Говар, волков распрягли и тут же отпустили. Легкие плетеные сани спрятали в хлев. Всё это время, перекрикивая рев обезумевшего ветра, юноша с увлечением рассказывал Атару о произошедшем с ним в лесу. Потом, вернувшись в Вежу, до глубокой ночи они обсуждали этот богатый на события день.
Назавтра Атар и Чабор проснулись уже засветло. За обыденными домашними заботами они и не заметили, как солнце нырнуло в серую тяжелую тучу, ускоряя тем самым приближение зимнего вечера. Новый знакомый старика, Домовой, не спешил появиться пред очами Чабора, и даже сотворенная стариком треба  не помогла: Хозяин дома был пуглив и осторожен. Звездочет уверил разочарованного внука, что Домовой все же появится и, может быть, не позднее заката.
С самого утра Атару нездоровилось. Жгучая боль в груди и удушье пугали его. Несмотря на непогоду, к вечеру, он решил выйти во двор – подышать свежим воздухом. Чабор же отказался от прогулки, сославшись на избыток впечатлений от вчерашних событий. Атар не говорил ему о недомогании. Он понимал, Чабору хотелось остаться наедине со своим волшебным оружием, полюбоваться им как следует без посторонних глаз. Что тут удивительного? Все мальчики в его возрасте были бы не прочь иметь свой меч, а тем более такой – волшебный!
Старик открыл дверь, вышел на порог и… замер. Посреди заснеженного двора выложенная плоским булыжником лежала девятиконечная звезда, в самом центре которой покоился большой малахитовый шар Мироздания .
Атар мог поклясться, что никогда за долгую жизнь он не видел во дворе Вежи и намёка на что-то подобное, а тут! Снег под камнями подтаял, они были теплыми.
Парс смотрел на это чудо во все глаза. Его неудержимо тянуло прикоснуться к огромной, идеально отполированной поверхности украшающего звезду малахита. Старик сделал несколько неуверенных шагов и, остановившись, присел у круглого зеленого шара. В этот миг он жалел только об одном – не было сил позвать Чабора. Боль в сердце всё усиливалась, и Атар, испытавший пусть и приятное, но все же потрясение, уже с трудом мог вдохнуть.
«Вот как, – тихо прошептал он, сжав зубы от боли, – не хватало еще здесь помереть…»
И вдруг, словно вспышка молнии, перед глазами старика пронеслись картинки звездных карт. Ведь сегодня тот самый день!

Чабор был наверху. В это время он как раз примерял старый кушак , недавно привезенный старостой от Орея. Атару он был ни к чему, потому как старик не подпоясывал рубах на расенский манер, а Чабору эта вещица пришлась сейчас как нельзя кстати. Не валяться же ей в углу, когда гордому парубку  не на что прицепить свое оружие?
Вдруг чьи-то мягкие ножки часто затопали по полу в нижней комнате.
«А, – догадался юноша, – треба даром не прошла! Всё же явился Домовой, как Атар и обещал.
– Оум! Оум! О-о-ум! – как голодный медвежонок, взывал к кому-то Дух дома, продолжая беспокойно бегать внизу из угла в угол.
Чабор не решился сам спуститься вниз и завязать с ним знакомство, а потому отложил кушак в сторону и, подойдя к окну, решил посмотреть, где Атар.
Старик стоял прямо посреди двора, растерянно озираясь по сторонам, а у ног его распростерлась неведомо откуда взявшаяся, выложенная камнем звезда.
И вдруг возле хлева мелькнула неясная тень! Огромный черный волк словно молния пересек двор и, бросившись к старику, в один миг убил его!
«Нет!!!» – истошно закричал Чабор, бросаясь к своему оружию. Ножны отлетели в сторону, а комната озарилась небывалым светом. Пылающий, словно солнце, меч Индры искрился от неистовства и тянул юношу вниз. Чабор кубарем скатился по лестнице, почти не касаясь пола пролетел к двери и, ударившись в нее, вывалился во двор.
Было уже поздно. Страшный безхвостый оборотень исчез, а тело бездыханного старика неподвижно лежало в луже горячей крови.
Меч, переставший чувствовать опасность, начал остывать. Юноша подошел к окровавленному телу Атара; опустив оружие, он стал на колени и в безсилии заплакал. Он не мог видеть, как позади, словно сплетаясь из порывов холодного ветра, извиваясь огромными кольцами, на него надвигался чудовищный змей. Страшная пасть открылась над головой юноши, а зеленые немигающие глаза сузились в предвкушении близкой и такой желанной добычи…
Меч Индры просто взорвался светом. Оторопевший Чабор не смог или, вернее, не успел понять, что произошло. В одно мгновение его руки с силой рвануло, а тело развернуло так быстро, что не готовый к этому хребет пугающе хрустнул.
Над ним нависала бездонная пасть страшного Змея! Чабор зажмурился. Меч Индры метнулся к врагу, увлекая за собой руки опешившего Чабора. Чудовищный удар! И… тишина.
Юноша почувствовал, как неудержимая сила меча заметно ослабла. Он нерешительно приоткрыл глаза и увидел, что голова змея лежала на земле отдельно от его истекающей черной кровью огромной туши. В следующий же миг туловище и голова посланника Пекла, превратившись в пепел рассыпались по снегу…

Хоронили Атара втроем: Чабор, староста Иваш и Орей. О том, как погиб старик, юноша им рассказал, умолчав только о сайвоках, мече, Змее и прочих событиях, которые могли быть неправильно поняты друзьями звездочета. Им хватило и истории с оборотнем. Староста, не на шутку перепугавшись, предложил похоронить парса тайно, чтобы потом народ не чесал попусту языки. Пусть думают, что умер он, как и жил, – тихо. Так звездочета и похоронили…
Иваш настаивал на том, что Чабору следует немедленно перебраться в село, но юноша воспротивился этому. Он не смог бы прожить там и дня, да и зачем ему это, когда рядом есть целый Лес – котел Мира. Умудренные опытом, мужчины пугали юношу, говоря, что тварь, убившая Атара, наверняка вернется. Оставаться в брошенном Капище одному было очень опасно. Чабору, как сироте – последнему в роду, теперь была одна дорога – в скит Бабы Йоги.
Само собой, Чабор не мог многого рассказать старосте и Котоме, а потому просто стоял на том, чтобы напоследок переночевать еще одну ночь в Веже Атара. Мужчины скрепя сердце согласились.
Покидая двор, они заявили, что дают Чабору только одну ночь, а завтра, что бы он ни говорил, заберут его в весь. Юноша молча кивнул, а оставшись в одиночестве, твердо решил: «В Лес! Не могу больше видеть эту Вежу и эту треклятую звезду во дворе…»
Ночь прошла тихо. Капище словно омертвело без своего хозяина. Не потрескивали балки, не поскрипывали половицы, старый, но такой живой раньше дом теперь не издавал ни звука. Похоже, даже Домовой покинул его…
На другой день, с рассветом, Чабор собрался, оделся потеплее и вышел во двор. С собой взял только увесистый узелок со съестными припасами да притороченный к потрепанному кушаку меч Индры.
Едва юноша отошел от порога Атаровой Вежи, как с досадой сплюнул себе под ноги. Из-за угла появилась запряженная в сани гнедая старосты. Иваш еще накануне почувствовал что-то неладное, а потому решил сегодня приехать пораньше.
Староста, окинув взглядом путника, сосредоточенно сдвинул брови и спрыгнул с саней:
– Ты никак на охоту собрался? – то ли шутя, то ли всерьез спросил он.
– В лес я, – сухо ответил Чабор.
– Понятно, что не к бабке Маланье в сарай охотиться – ясно, в лес.
– Совсем я в лес. Прощай, дядь Иваш, – отрезал юноша. – Распорядись тут, пусть берут, кто что хочет. Книги и свитки свои не забудь, да и Атаровы не бросай. Пусть у тебя будут. Может, еще кому сгодятся.
– Эй! Ты чего? – не на шутку обезпокоился староста. – Стой! В лес погулять можно пойти, на охоту… Как так – совсем? Куда ж ты там?
Юноша повернулся и зашагал туда, куда ему было нужно, а староста вдруг умолк и замер. На его глазах с грохотом рухнуло и превратилось в груду камней старое Д;дово Капище.
Чабор, услышав этот звук, обернулся, горько посмотрел в сторону былого Капища и снова зашагал своей дорогой. Староста же, когда, наконец, очнулся, шумно сглотнул и произнес осипшим от страха голосом:
– Коли так, разве ж тогда нельзя? Так-то оно, конечно, в лес можно…
Клубок 10
Ближе к сумеркам всполошилась вся весь. С самого утра только и было разговоров, что о развалившейся Веже, да еще о том, что и старосте перепало от этих бесовских штучек – до сих пор никак в себя не придет. Многие, в том числе и дети, приходили посмотреть на развалины Капища. Тогда-то и не заметили, что меж других детишек терся сын Перехуда – Неврем. Откровенно говоря, на него вообще никто особого внимания не обращал, потому как отроду это дитя было умом обижено. В свои четырнадцать он соображал не лучше грудного младенца. Ну… жил парень и жил. Худого никому не делал, а что ума Боги не дали, так что поделать.
В тот день он вместе с другими детьми ходил по заваленному камнями двору Капища. Кто-то из ребят видел, как Неврем нашел какой-то странный предмет, похожий на охотничий рог, спрятал его за пазуху и пошел с ним куда-то в сторону леса. Как стало темнеть, хватились парня, но, сколько ни искали, так и не нашли.

Чабор прошел по лесу не больше версты, и только тогда сообразил, что рог сайвоков остался под каменными завалами Атаровой Вежи. Раздосадованный этим, он отчаянно шлепнул себя по лбу и собрался было возвращаться, однако тут же передумал. В глазах его поплыло какое-то марево, а силуэты деревьев начали закручиваться вихрями. Откуда Чабору было знать, что порой таким образом является людям лесной дух Говар.
Старик уже знал о смерти Атара. «Что ж, – коротко заключил он, – неспроста сказано в древних письменах, что Сварожья ночь  сейчас вступает в самую силу».
Они углубились в лес, стараясь отойти подальше от границ царства Бардака. Всю дорогу Говар торопил и, будто горох, сыпал слова о каком-то дальнем путешествии к Рипейским горам. Старик нервничал, ибо, как оказалось, в Лесу со вчерашнего дня происходило что-то неладное.
О смерти же Атара Говар узнал от Домового из Капища. Домашние Духи очень боятся посланцев Темной Нави, поэтому, застигнутый врасплох Домовой невидимым для людей путем тут же бросился к Говару и рассказал ему о том, что к Веже явились Темные.
– Важно понять, – задумчиво рассуждал вслух берендей Говар, – что за хитрую лазейку нащупали Бесы между Мирами. Ведь как-то же в этот раз они пробрались к нам в Явь? Тебе здесь небезопасно, Чабор. Нужно идти туда, где издревле хранят рубежи между Мирами, позволяя бродить меж ними только Просвещенным. Я говорю о Белом Городе асов, который в народе называют Свентоград. Он стоит в Рипейских горах, посреди земель Могучей Асии. Правит там народами веров и потомками асов Великий асур   Вулкан.
Видно, все же мы с тобой подтолкнули колесо времени, раз волею судьбы тебя сразу же выносит под Светлые стены этого города. …М-да, – старик бережно огладил серебристую бороду, – мне бы с тобой пойти, да нельзя пока грызня между Бардаком и Запаветом не уляжется.
Ничего не скажешь, рьяно зашевелилась черная паскудь, чуют, что тебя проспали. Добро еще, что только дважды серьезно на свет Божий пробрались, а то давно бы уже тебя погубили. Ну, – дед поднял руку и махнул кому-то, – на Бога надейся, а сам не плошай.
Вдали, меж стволов вековых сосен, мелькнула неясная тень. Юноша дрогнул. Мягкий настил иглицы у его ног ощутимо отдался глухим ударом. Это была рысь.
– Узнаешь? – хитро спросил дед. – Да, да, – добавил он с улыбкой, – это та самая, что билась с черным медведем Мором.
– Хвоя? – неуверенно спросил Чабор.
– Да, это она. Я ж тебе говорил – очухается. А вон еще один твой знакомец!
Снег у дальних сосен поднялся и превратился в белого волка Маха. Чабор даже рот открыл от удивления, а старик продолжил:
– Хоть он и пустил кровь этому оборотню, однако ж и Мор скоро войдёт в былую силу, даже быстрее, чем Мах и Хвоя. Атар ведь говорил тебе, что имя твое вписано в книгу Урманного Леса? Придет время, и ты еще вернешься сюда. Тогда уж сделай милость, дай поговорить своему Артакону и с этим кровопийцей – Мором. А чтобы ты не позабыл об этом, скажу – это он убил твоего отца.
Просчитались они. Сначала – не зная, что ты уже в чреве матери, потом – когда не нашли тебя после ее смерти. А сейчас – дав тебе овладеть мечом Индры. Однако время, – Говар поднял испещренное тонкой вязью морщин лицо к небу, закрыл глаза и прислушался. – Темная Навь, – хрипло сказал он, – хоть она и снова закрылась, однако ветер Яви говорит, что твой след уже ищут. Пора!
Дед открыл глаза и уперся взглядом в Чабора:
– Меч Индры с тобой, поэтому бояться нечего…, но в пути будь готов ко всему. Мрачной силой наполняется ближний лес. Эти недобрые семена прорастают даже зимой.
До границы Темнолеса тебя проведут Мах и Хвоя. Дальше белый волк оставит вас. Уж слишком много у него врагов на землях Бардака. Да и провести тебя незамеченным там под силу только Хвое.


За Темнолесом тебя встретят сайвоки. Я пошлю с кем-нибудь быстрым и крылатым весточку Таратору. А уж они проведут тебя своими ходами до самого Свентограда Рипейского. Прощай, доброго пути тебе…

Дорога до Белой горы сильно измотала Чабора. Шли быстро, понимая, что время дорого. Но вот деревья расступились и вдалеке, на краю опушки, появился уже знакомые ему округлые очертания. Вокруг горы сновали волки. Мах, издали заметив своих собратьев, стал чутко внюхиваться в морозный воздух, улавливая едва ощутимый запах опасности. Светлолес кончался. Волк свою задачу выполнил и мог спокойно оставить человека на попечение хитрой и мудрой рыси.
Хвоя повела юношу в обход, дабы не привлекать внимания. Далеко не каждый из стаи Светлолеса разделял симпатии Маха к их извечным врагам – людям. И, несмотря на то, что ветер дул со стороны горы, прекрасный нюх волков мог помочь им обнаружить Чабора, и тогда – кто знает…
Мах был сильно удивлен, заметив, что на порубежье  Светлого и Темного леса, за исключением годовалых щенков, сбежались все его собратья. Едва вожак предстал перед ними, ему тут же сообщили, что волки Темнолеса прислали гонца с вестью: стая вышла на Машин луг и хочет драться.
Значит, волкам Маха и Вераса снова придется делить угодья? Только к чему все это? Между стаями уже давно не было стычек. Тот, кто бросил вызов, должен всё объяснить. Негоже чтобы волки просто так рвали друг другу глотки.
Такая сходня большая редкость. Мах за свою долгую жизнь еще никогда не участвовал в подобном. Последний раз большая битва была в те времена, когда единственной едой белого волка – будущего вожака, было молоко матери.
Правила предельно просты: кто победит – тот забирает себе под охоту территорию соперника. Участь побежденного – сдаться на милость победителя, тихо жить и не тявкать супротив него до самой своей смерти.
Все тонкости волчьих законов знали только старейшины стай или главы больших семей. И тех, и других было предостаточно среди собратьев Маха и Вераса.
Вожак волков Темнолеса, дожидаясь появления Маха, спешно пересчитывал ряды своих воинов. Он был охотник, как и его собрат – белый волк. На что им эта объявленная Бардаком война? Получается, беда лишь в том, что он и его предки прожили всю свою жизнь на стороне Темнолеса, а Мах и его пращуры – на другой стороне…
Бардак обычно не вмешивался в волчьи дела, поставив еще в незапамятные времена перед ними только одно условие. «Я не стану лезть к вам, не заставлю делиться пойманной на моих землях добычей, но, когда в лесу объявятся мои враги, стая должна будет стать на защиту границ так же, как и каждый из жителей Темнолеса». За долгие годы своего правления он лишь второй раз обратился к ним за помощью.
Верас, завершив обход войска, был озабочен: он не обнаружил шестерых своих помощников. Решив, что это не столь ощутимая численная потеря, он отправил стаю во главе с Шелестом к месту схватки, а сам пошел по следу своих внезапно пропавших товарищей.
Догнать их было не хитро, но бывалый охотник решил выждать и не спешить попадаться им на глаза. Шли они в сторону Белой горы, а стало быть, по пути следования стаи. Верас никак не могу понять, почему эти волки пошли отдельно? Что-то тут было не так….

Тем временем слабоумный мальчик из села с рогом сайвоков в озябших руках забрел в лес так далеко, что заблудился. Полуживой от мороза, он брел по лесу куда глаза глядят.
Заметив человеческие следы возле округлой горы, он обрадовался и пошел по ним. Вскоре он вышел на широкую поляну. Вдруг Неврем услышал позади себя шум. Радуясь тому, что его нашли, он повернулся. Последнее, что он увидел, это были оскаленные волчьи морды и страшные клыки.
Все было кончено в один миг. Мальчишку растерзали, растаскав по глубокому снегу его окровавленные останки и разодранную одежду. Из ярко-красного снега, блестя мокрым от крови мундштуком, торчал только уцелевший рог сайвоков…

Верас услышал запах свежей крови еще издали. Почуяв неладное, он скрытно приблизился к пологой части Белой горы… То, что он увидел, не было следами охоты. Волки его стаи учинили гнусную расправу. Части тела человека валялись разбросанными по снегу. Теперь вожак понял, почему его волки петляли – они путали след.
Опытный охотник обнюхал рог. Его запах показался вожаку знакомым. Решив не отставать от беглецов, Верас взял кровавую улику в зубы. Его пасть моментально наполнилась слюной, а голодное брюхо судорожно дернулось, чувствуя запах крови.
Он перепрыгнул красное снежное месиво и, косо глянув на огромные куски мяса и внутренности, пошел от греха подальше по следам беглецов. И повторно догнать их ему не составило труда. Ослепленные яростью, они остановились невдалеке, словно ожидая кого-то еще.
– Дело сделано, братья, – заговорил один из них. – Теперь любой скажет, что волки Вераса убили Чабора.
– Да, да, – подхватил другой. – Скажут: «Убили и сожрали безоружного юнца».
– Безоружного? – удивился третий. – А где же меч?
– Наверное, мальчишка оставил его дома, – предположил первый. – Дом возле кладбища развалился, Бардак говорил. Вот меч и присыпало обломками. А этот, видать, только и успел, что прихватить с собой рог сайвоков.
Верас осторожно нагнулся и, разжав зубы, опустил рог на снег. «Так вот что это за запах!»
Меж тем беглецы продолжали свой разговор:
– Жаль, что не взяли тот рог с собой.
– На кой он тебе? Возиться только. Где же этот Вурдал? Ни тебе помочь мальца оприходовать, ни явиться вовремя. Кто работу-то принимать будет, нам ведь нужно спешить. Битва вот-вот начнется. Не забыли, что Бардак приказал? Нам еще надо под шумок уложить в кучу мертвых и Вераса, и Маха. Вот когда обе стаи станут нашими, тогда и расскажем Вурдалу о том, где валяются потроха этого сосунка. Сейчас же надо бежать и бросаться в драку, пока нас не хватились!
– Не очень-то спешите! – разорвал воздух рык Вераса. – Драка для вас уже начинается, прямо отсюда – здесь же она и закончится!
Заговорщики даже не успели опомниться. Пятеро были убиты в один миг, а шестой, полуживой, безпомощно трепыхался в зубах Вераса, схваченный за загривок, как нашкодивший щенок. Старый охотник лишь на миг отпустил пленника – только для того, чтобы приказать ему взять в зубы рог сайвоков. Когда тот вне себя от ужаса покорно выполнил приказ вожака, Верас снова схватил его за загривок и поволок через лес…

Шелест не верил в трусость своего вожака. Когда вышло время ожидания, он понял, что с Верасом произошло что-то неладное, и сам вывел войско на битву.
Мах уже давно стоял во главе стаи и терпеливо ждал соперника. Согласно порядку, главной битве всегда предшествует схватка вожаков. Шелест им не был, значит, не имел права драться с вожаком стаи Светлолеса. В центр вышли старейшины стай.
Слово взял Хват:
– Наше войско готово к битве, нас ведет вожак. Скажи нам, Шелест, почему Верас не вышел на схватку?
– Хват, – ответил вместо Шелеста Сивер, – если уж на то пошло, мы соберем совет стаи и сейчас же изберем другого вожака, Шелеста. Бою быть, и вы не ищите отсрочки!
– Ты хочешь сказать, что мы боимся ее?! – зарычал Мах. – После схватки вожаков не убегай далеко, я лишу твою семью главы!
Мах и Сивер оскалились и, если бы не голос старого волка Полога, которого уважали на обеих сторонах леса, бой начался бы прямо сейчас, без всяких правил.
– Перестаньте! Вы же волки, а не собаки! Шелест не может драться с вожаком – он не вожак; переизбрать его нельзя, пока неизвестно, что случилось с Верасом. Надо бы расспросить: может, кто что слышал или видел. Ну? – он оглядел старейшин.
Шелест, успокоившись, стал вспоминать:
– Шестеро наших пропало прямо перед выходом. Вожак пошел в лес – искать их, а меня оставил вести войско. Сам обещал быть к бою. Верас не трус, раз обещал – значит, будет!
Вдруг войско Шелеста загудело и стало расступаться. В образовавшемся проходе появился Верас, тащивший за загривок одного из ранее пропавших волков. Тот совсем притих и лишь трусливо косился по сторонам, зажав в пасти какой-то рог.
Вожак стаи Темнолеса выволок пленного в центр к старейшинам и бросил его на снег, придавив сверху мощными передними лапами.
– Братья! – раздался хриплый от усталости, но полный злости голос Вераса, и обе стаи притихли. – Всем вам известно, для чего мы тут собрались, но бою не быть! Те горячие головы, что уже давно накопили друг на друга злобу, могут отойти в сторону и грызть глотки хоть до скончания века! А тот, кто скажет, что Верас трус, может в тот же миг попробовать силу моей хватки на собственном загривке так, как попробовала эта подлая собака в волчьей шкуре! Хотя, наверное, даже людские псы не способны так предавать свою стаю, если живут в ней.
Верас тотчас схватил плененного волка зубами за ухо и оторвал его. Ослепленный страхом и болью, предатель по-собачьи взвизгнул и выпустил из пасти рог сайвоков.
– Говори, – требовательно зарычал Верас, – кто еще был с вами в сговоре? Ну?! Говори, или я оторву тебе второе ухо!
– Их, с-сговорившихся, осталось всего трое, вожак! – проскулил придавленный к земле пленник.
– Заяц тебе вожак, – огрызнулся Верас. – Кто они?!
– Сук, Хил и Лева.
Вожак поднял голову, сурово всматриваясь в свое войско.
Волки зашумели, пропуская вперед тех, чьи имена назвал предатель.
– Ну, что скажешь, Хил? – испепеляя заговорщиков взглядом, вопросил Верас. – То, что о вас говорит этот собачий ублюдок, правда? 
Вожак намеренно сделал паузу, отпуская плененного, который уже с трудом мог дышать под грузом его тяжелых лап. Однако волк, придавленный страхом к снежному настилу, так и остался лежать вверх брюхом, трусливо поджав под себя трясущиеся ноги.
Обвиненный в предательстве Хил прохрипел за всех стоявших подле него:
– Это правда, Верас.
– Назови мне хотя бы одну причину, по которой вас нужно оставить в живых! …Молчишь? Убить их! И этого пса тоже.
Предатели бросились в глубь войска, где их участь была быстро решена. Верас подобрал рог сайвоков и откинул в сторону. Дождавшись окончания расправы, он продолжил:
– Братья! Эти псы, вступив в тайный сговор с Вурдалом и Бардаком, хотели столкнуть две стаи и обернуть дело так, чтобы оба вожака погибли в схватке. В награду за предательство они, с позволения царя Темнолеса, получили бы полную власть над теми из вас, кто остался бы в живых! Мало того, они совершили еще одну страшную вещь: они убили человека все по тому же подлому приказу.
И вот теперь я спрашиваю вас: в кого мы превратились?! Кем мы станем – потомки Великих охотников, убивая друг друга по чьей-то прихоти?
– Верас, – мрачно перебил его Мах, – это волки Темнолеса потребовали боя – не мы.
– Признаю, – ответил Верас, – в том моя вина. Мне не были известны царские хитрости. Волки не лисы, Бардак провел меня.
Скажите, три лета назад, в голодное время, разве не волки Светлолеса пустили наших охотников на свою землю, спасая стаю от верной погибели? Прошло уже столько времени, а мы, позабыв о прошлом, как охотились в Мокрой ложбине, так и охотимся. На их земле! Так кто нам сможет помешать жить в мире и дальше? Я считаю, что нам следует объединить стаи и выбрать единого вожака.Больше никто и никогда не должен посеять меж нами зерно раздора. Я охотник, война мне не нужна!
В наступившей тишине сотни глаз вопросительно смотрели на белого волка. От его слов зависело сейчас всё.
– Ты прав, Верас, – ответил Мах. – Он прав! – повысил голос белый волк, чтобы быть услышанным. – Стаи нужно объединить в одну. Теперь слово за старейшинами семей и за каждым из вас. Решайте, как жить дальше. Вожаком свободной стаи пусть станет Верас. Да, Верас!
Я знаю, кому принадлежал этот рог. Смерть Чабора – я говорю об убитом человеке – заставляет меня уйти из стаи. Тому есть причина, и решение мое обдуманно. Теперь я одиночка. Старейшины, дайте клич!
– Изго-о-о-ой! – нерешительно завыли волки Совета, и стая неохотно подхватила их вой, понимая, что белый волк своего решения не переменит.
Теперь, по устою, Мах не имел права жить с ними. Он добровольно пошел на это, но, удаляясь от стаи, Мах не думал об этом. Гибель Чабора навсегда повисла над ним жестоким укором. В Лесу будут говорить: «Волки убили», и никого не будет интересовать – кто, из какой стаи и по чьему приказу.
Сама смерть человека – страшный грех, смерть же Чабора… Значит, Хвоя не уберегла его. Что же теперь станет с Большим Лесом?
Клубок 11
– …и быстрее, я тебя прошу! – взмолился Таратор, застуканный врасплох всеми этими событиями.
– Да иду я, иду, – как всегда, спокойно, ответил Водар, размеренно растягивая слова…
Мыслимые и немыслимые «знаки» судьбы младшего сына Таратора были изучены досконально и указывали на то, что этот сайвок поднимет… ну, скажем, должен поднять имя своего Рода на небывалую высоту, а его собственное имя – Водар – и вовсе должно запечатлеться в веках! Пока же он был настоящим темным пятном на безупречной родословной своей семьи. Долгие годы отец, мать, братья и сестры – все безуспешно пытались хоть что-то вбить в его голову, но поручить Водару даже самое плевое дело означало загубить его на корню. Отец был в отчаянии.
– Повтори!
– Идти, – нехотя ответил Водар.
– Уже не идти – бежать! – крикнул, выходя из себя, отец.
– Бежать на пологую часть горы… – не сдавался Водар.
– Белой горы!
– Да, Белой горы. Оттуда старыми, брошенными ходами ид… бежать за Темнолес. Там встретить мальчишку и привести его сюда.
– Правильно, – вздохнул отец, – вести сюда быстро и не болтать лишнего.
– Не болтать чего? – удивился Водар.
– Иди же ты, горе мое! Бегом! Надо ж такому случиться, – стенал взбешенный Таратор, – все куда-то пропали! Когда кому-то нужен ты – на краю света сыщут, а вот как тебе кто-то понадобиться вдруг, так под рукой только неумеха Водар. Хоть сам беги к этим дальним галереям!
Водар не стал этого дослушивать, а повернулся и исчез в проеме двери. Для себя он сразу решил, что пробираться к заброшенным ходам у Белой горы будет тайными тропами, известными, как он тогда думал, ему одному. В случае удачного выполнения отцовского задания это гарантированно повышало бы его авторитет в глазах придирчивых родственников.
«Как же, – уже слышал Водар голос удивленного родителя, – вы же говорили, что он неумеха? Посмотрите, как лихо справился он с этим заданием. Молодец, сынок!» В глухой тьме коридоров ясно рисовалось мокрое от счастливых слез лицо матери и слышались радостные вопли братьев и сестер: «Мы гордимся тобой! – кричали они. – Как мы были неправы, прости нас!»
Разыгравшиеся мечты подхватили и понесли одуревшего от счастья Водара в заброшенные галереи. Так несет вешняя вода кусочек сосновой коры, так играет ветер с оброненным птицей перышком. Ему было легко и весело. В глазах вспыхивали какие-то розовые пузыри, и сайвок бежал от хода к ходу, пока не уперся в каменные своды подземелий Белой горы.
Столкнувшись с суровой реальностью эти красочные видения тут же исчезли. Оказалось, что подняться наверх было не так уж и просто, поэтому воодушевленный ранее Водар тут же сник перед непреодолимыми, как ему казалось, трудностями. Кто знает, возможно, попадать в разные неприятные истории и было его жизненным уроком?
Старательно уклоняясь от изучения наук волшебного народа сайвоков, в данный момент Водар не мог вспомнить, как следует проходить сквозь толщу каменных стен. И если умение прошивать земляные преграды выработалось у него благодаря постоянной практике, то отсутствие злободневных умений сейчас могло стоить ему жизни.
Вместо того, чтобы поискать другой путь, он, гонимый природным упрямством, попытался выбраться наверх с помощью всяких хитростей, позволяющих сайвокам сжимать или растягивать собственное тело. В результате волшебник-недоучка настолько неудачно застрял в узкой каменной расщелине, что и сам не мог из нее выбраться, и помочь ему со стороны было крайне сложно.
Представив, что ему, как заморенному таракану, придется помереть в этой сырой и холодной щели, Водар в панике заревел на весь подземный мир страшным, чужим голосом. Вдобавок ко всем ужасам безвыходного положения прямо на его глазах правая рука стала превращаться в уродливую драконью клешню… Видя это Сайвок заорал еще страшнее. К счастью, его призыв о помощи услышал старший брат.
Увидев застрявшего в расщелине Водара, Перестар так громко захохотал, что вскоре к этому проклятому месту сбежались около трех десятков молодых сайвоков. Стоит ли говорить, что началось потом…
Вообще, из когорты тех, кто неистово потешался над несчастным Водаром, его братьев и сестер следует отметить особо. Кому-то из них показалось мало просто хохотать и тыкать в него пальцем. Их решение разнообразить вдруг свалившееся на голову развлечение созрело спонтанно. Сайвоки, как по команде, стали подпрыгивать и дергать застрявшего бедолагу за штаны. Некоторым даже удавалось повиснуть, схватив его за ногу. Жертва отчаянно брыкалась и, в конце концов, под всеобщий хохот и веселье Водар рухнул на пол, заливаясь горькими слезами. Никаких драконьих клешней или чешуи на его руках уже не было.
Времени он потерял уйму. Расстроенный сайвок взбеленился и, разогнав по ближайшим тоннелям своих обидчиков, вернулся к земляным ходам и кое-как выбрался наверх. Вскоре он пересек пологую часть Белой горы и спустился в заброшенную галерею. «Хорошо еще, – думал Водар, – что я не додумался им рассказать о своей чешуе, а то мой злобный братишка просто лопнул бы от смеха».
Здесь, в брошенных ходах, Водара никто не видел, и он, наконец, отчаянно разрыдался. Потом, сам не понимая почему, он бросился бежать во тьму длинного, извивающегося хода. 
Отец говорил ему, где можно будет подняться наверх, и уж в этот раз заплаканный сайвок нашел выход сразу и выбрался наружу безо всяких проблем. Глотая слезы, он вскидывал к небу заревонное лицо и мысленно проклинал тот день, когда его угораздило появиться на свет.
Пройдя не больше ста шагов к востоку, Водар остановился как вкопанный. На снегу перед ним было страшное кровавое месиво. Упав на колени, сайвок дрожащими руками прикоснулся к красному заледеневшему снегу и почувствовал, как его душа начала больно сжиматься в комок.
– Как же теперь? – горько прошептал Водар. – Это же человеческое. Отец… Что скажет он?!
В отчаянии он вскочил и бросился бежать. Ноги несли его в сторону гор, подальше от этих мест, туда, где его никто никогда не найдет. Бежал он долго, каждый раз старательно отодвигая порог надвигавшейся усталости. Но, как известно, силы у всех небезграничны. Вскоре он стал спотыкаться и падать. Дошло до того, что после какого-то очередного падения сайвок просто не нашел в себе сил подняться.
В это самое время, неподалеку, в глубокой задумчивости брел Чабор. Огромные стволы векового леса, словно стена, вставали на его пути. Ветви деревьев, густо сплетающиеся вверху, даже теперь, зимой, находили в себе силы стать преградой на дороге солнечного света. Сторонясь мрачных дремучих мест, юноша старался идти от полянки к полянке, выбирая места, где заметно отступали лесные сумерки, ютился куцый кустарник и было не так страшно.
С Хвоей они расстались уже давно. Пройдя с ним весь отмеренный ей путь, в какой-то момент рысь просто взобралась на дерево и растворилась в ветвях. Стоять и ждать Чабор не стал: в лесу подмораживало. Рассудив, что его должны встретить в этом направлении, юноша решил сам идти навстречу сайвокам.
Пройдя около версты, он вдруг отчетливо услышал справа от себя шум. Кто-то напролом ломился через ближайшие кусты. С молодых елей, что росли неподалеку, мягко упали снежные шапки…
– Лось или олень, – дрожащим голосом сказал вслух Чабор. – А может, Говар? Но зачем ему так спешить?
Развязка близилась. Кусты снова сильно качнуло, иней осыпался снежной мукой на землю и… все затихло.
Выждав немного, юноша осторожно подошел к кустам. Заметив что-то в снегу, он попытался присмотреться получше.
– Эй! – негромко выкрикнул Чабор. – Слышь? Меня не обманешь. Ишь, прикинулся. А подойди к тебе – как вскочишь!
Ответа не было. Чабор сделал еще пару шагов вперед, и понял, что лежавший в снегу был в одежде. Хоть не зверь, и то ладно.
Юноша поднял короткую увесистую палку, и, не церемонясь, швырнул ее прямо в незнакомца. Снаряд нырнул в снег рядом с целью.
Чабор с досадой вздохнул и тут же, сорвавшись с места, прыгнул на недвижимую жертву, ловко сгребая ее в охапку. Не встретив никакого сопротивления, он осторожно ослабил хватку, приподнялся и посмотрел вниз. У него в руках оказался сайвок!
С лесным жителем было худо. Он был без сознания, а вместо тихого размеренного дыхания из его горла вылетал нездоровый хрип.
– Эй! – дернул Чабор его за рукав. – Слышишь, ты? Помирает он, что ли?
Водар открыл глаза. В воздухе летали «золотые мухи» и стояла серая пелена. В голове шумело, будто шла гроза.
– Ой, как мне плохо, – подумал сайвок. – Вон уже и рука дергается. Может, опять шипами да чешуей обрастает? Э-э, нет! Да это ж ее кто-то дергает?! Мамочки, волки! Меня уж и есть начали!
Сайвок вскочил на ноги, как ошпаренный, схватил лежащую в снегу палку и что было сил ударил своего обидчика по голове.
– А-а-а-а!!! – вскрикнул кто-то так, что спугнул ворону с соседнего дерева. – Ты что, сдурел?!
Водар и соображал, и видел пока очень плохо, однако ж удивился, что волки вместо ответа стали браниться человечьими голосами. На всякий случай он размахнулся и ударил еще раз.
– У-у-ой! – снова отозвались на удивление миролюбивые волки. – Ах, ты, мелочь пузатая!
Дальше силы сайвока оставили, и он снова свалился в снег. Когда же очнулся, то увидел невдалеке от себя человека, который досадливо морщился и прижимал к темени увесистый снежок. Судя по всему, кошмар с юношами, приносящими неприятности, продолжался.
– Чего уставился? – с трудом поднимаясь после своего безумного бега, спросил Водар. – Сайвока никогда не видел?
– Так близко не видел.
– Ну, раз посмотрел, тогда катись колесиком по полям и просекам.
– Гляньте на него, – возмутился Чабор, – я его из сугроба откопал, а он…
– Кто откопал? – возмутился сайвок.
– Дед Никто!
– А волки где? – продолжал недоумевать малыш.
– Тьфу на тебя, – с опаской оглянулся по сторонам Чабор, – какие волки?
– Они на меня напали, хотели съесть, – серьезно заверял сайвок, – а я им палкой!
– Им?! – вознегодовал юноша. – Не им! Это ты мне палкой, дуралей, ни за что, ни про что! Благо зима, а не лето. Что б не шапка, пришиб бы ты меня.
Сайвок набычился:
– Видать, парень, тебя и правда кто-то по голове неслабо шибанул. Что я, такого дурня, как ты, от волка не отличу?
– Сам ты дурень, – обиделся Чабор. – Я вот тебе сейчас в глаз как тресну, чудик малорослый, узнаешь тогда!
– А я тебя в жабу оберну! – сайвок угрожающе поднял руки, но тут же качнулся и безпомощно сел в снег.
– Страшно-то как! Сам вон расселся как жаба. Да и будь я даже жабой, все равно бы накостылял такому чародею, как ты. У-у, – беззлобно пригрозил юноша карлику, – связываться с тобой неохота.
Чабор повернулся и побрел меж деревьев, жалея о том, что ему пришлось убить уйму времени на какого-то неблагодарного сайвока. Этот малохольный никак не мог быть обещанным ему посланником. Как же теперь добираться до ворот Свентаграда? Неужто зря Чабор покинул то место, где оставила его Хвоя?
Сайвок жутко ругался где-то позади, грозил страшными проклятиями, но недолго. Внезапно его выкрики оборвались. Чабор насторожился, вздохнул с досадой и побрел назад. Сайвок меж тем снова лишился чувств.
– Вот те на! – тяжело вздохнул юноша, схватил малыша за плечи и попытался его поднять. – Вставай, горе-чародей!
Сколько ни тряс Чабор малыша, ни растирал его лицо снегом – ничего не помогало. Сайвок спал мертвецким сном. Меж тем день заканчивался, а ночь грозила крепким морозом.
Делать было нечего: Чабор взял сайвока на руки и понес его. Очень скоро стало ясно, что ноша эта не из легких. Бросить сайвока Чабор уже не мог, а потому, стиснув зубы, тащил на руках этого малого до глубокой ночи. Он останавливался все чаще и чаще, пока и сам не свалился в снег.
Светила луна, рисуя сказочными сплетениями теней неясные картины на снежных посеребренных одеялах. Где-то далеко выли волки. Чабору тоже захотелось завыть… Нужно, обязательно нужно идти! а идти-то он уже и не мог. Усталость накрывала его плотным пологом сладкой дремы. Ему стало тепло и хорошо. Чабор откинулся назад и прислонился спиной к сосне.
Откуда-то издалека его звал голос матери.
– Мама… мама… – шепнул он слабеющими губами и уснул.

Водара трясло от холода. Вначале он не хотел просыпаться, думая, что всё это ему просто снится. Он недовольно ворчал, ворочаясь в снегу, и шарил в полудреме вокруг себя. Ему казалось, что он дома и свалилось одеяло. Сейчас придет мама и накроет его.
Разумеется, мама к нему не пришла. Водара так лихо заколотило, что хочешь не хочешь, а пришлось просыпаться.
– Бр-р-р-р, – лязгая зубами, выдохнул он, глядя вокруг, – что з-з-з-а дурацкие шутки?
Сайвок с трудом поднялся. Память еще хранила безсвязные обрывки вчерашних событий. Обнаружив позади себя спящего человека, малыш с досадой пнул того ногой:
– Вставай, слышишь? Ты куда это меня затащил? Хватит спать, замерзнешь! Вставай, говорю!
Чабор медленно приходил в себя. Кто-то больно тер ему уши, толкал, а после этого принялся безпощадно колотить и осыпать его пинками.
«А, плевать, – думал юноша. – Пусть трясут… О-о-о, это уже больно… черт!»
Человек шевельнулся и застонал. Сайвок не унимался и вскоре уже помог тому подняться на окаменевшие от холода ноги.
– Гх-де я? – прошептал Чабор.
– Тхы, – подражая юноше и припирая его к сосне, ответил сопевший от напряжения сайвок, – там же, где и я. Это ведь ты меня сюда приволок. Он еще спрашивает – где… Да очнись ты, отклейся от дерева, походи!
– Н-не мог-гу, – трясся Чабор.
– Надо, коли жить хочешь. Смотри, – сайвок, как перепивший браги медвежонок, принялся прыгать и остервенело хлопать себя руками. – О-о-о! – довольно кряхтел он, – хорошо! Ну и мороз…
Вскоре их усилия увенчались успехом. Чабор с сайвоком смогли пересечь поляну, на которой они едва не умерли от холода. А к рассвету окончательно отогревшийся юноша уже медленно брел по глубокому снегу, пробивая дорогу плетущемуся позади сайвоку. Сил и желания разговаривать не было.
Так незаметно пролетел короткий зимний день. Ели они на ходу. Собранный дома узелок Чабора пришелся кстати. Даже такая, окаменевшая от мороза еда была для них спасением. Они шли, продолжая отмалчиваться – каждый по своей причине. Человек корил себя за доверчивость и глупость: «Пошел черт-те куда… Что ж теперь делать? Говар, выходит, зря хлопотал, и Хвоя с Махом провожали впустую. Может, поговорить с сайвоком? Да кто знает, что у него в голове. Тайна меча Индры – не моя, лучше помалкивать.
Чабор коротко обернулся и оценивающе глянул на унылого сайвока. Где было знать человеку, что лесной житель думал сейчас о том же. И сайвок даже не догадывался, что причина его глубоких переживаний твердо и размеренно шагает всего-то в пяти шагах впереди.
Так, маясь, они дождались, когда небо потемнело и наступил морозный зимний вечер. Первым долгое молчание нарушил сайвок:
– Куда ты нас ведешь? – спросил он вдруг, заставив человека обернуться.
Чабор удивленно вскинул брови:
– Кого это «нас»? Лично я иду к асуру веров Вулкану, а ты… Я не знаю, куда ты идешь.
Сайвок, услышав имя великого правителя, насторожился. Немногие из людей знают о Вулкане.
– Ты не очень-то важничай, – с опаской продолжил сайвок. – Хоть у тебя и меч, как у взрослого, выглядишь ты, скажем прямо…
– Ты на свой рост посмотри, – колко ответил Чабор. – Ишь ты, неважно я выгляжу. Видел бы ты тех «важных». Они, как что не так, сразу грозят тебя в жабу обернуть.
Сайвок осекся. С волшебством и вправду у него было не очень.
– Если бы я с тобой не возился, – продолжал Чабор, – уже давно был бы на месте.
– Конечно, – притворно согласился Водар, – ближний свет до Вулкана-то. Только по Догору дней пять топать, да и то прямыми.
– Прямыми? – переспросил Чабор.
– А ты что, – ловко перехватывая инициативу в свои руки, улыбнулся сайвок, – собрался к Вулкану идти пешком и по лесу? Ты кругом посмотри, дурила. Если этой ночью обошлось, то следующей точно в сосульку превратишься. Кабы не я, так и остался бы там, под той сосной навсегда.
Ладно, будем квиты. Теперь не дрейфь. Со мной, парень, не пропадешь. Кажется, я знаю, куда нас завели твои ноги.
Чабор возмутился:
– Не примазывайся, сайвок, иди своей дорогой. И без поводыря тошно, а с таким поводырем, как ты, и вовсе хоть в петлю лезь.
– Зря ты так. Я сайвок, а сайвоки – лучшие провожатые в лесу.
– Ну да, – съязвил Чабор, – все, кого вы провожали, давно уже пропали.
– Ух и злой же ты, парень, на язык. – Отчаянно выдохнул малыш. –Столько вместе мерзнем, а ты все норовишь поругаться. Я, между прочим, тоже к горам иду… к горным сайвокам. – Ну скажи, чем я тебе не попутчик? – Продолжал он, довольный своей выдумкой. – Вместе-то дорога короче. Сейчас самое время поесть да отогреться, а уж потом можно и к Вулкану идти. На ночь, я думаю, под землю спустимся. Там ветра нет, снега нет, и не так холодно.
Юноша внимательно посмотрел на сайвока.
– Умник, – задумчиво произнес он, когда тот, наконец, замолчал, – что ж мы тогда столько мерзли?
Малыш пожал плечами:
– Ты не спрашивал.
– А сам? Сам-то ты почему до сих пор не удрал под землю?
Глаза сайвока жуликовато забегали:
– Куда ж я без тебя, не брошу же помирать в лесу.
– Ну, хорошо, – слабо веря зардевшейся от стыда рожице, ответил Чабор, – допустим, я соглашусь, но как ты затащишь меня в свою нору?
– Не переживай, – спокойно ответил малыш, – в наших норах тебе вполне хватит места, чай, не лось. Мы вот живем под землей и горя не знаем. Та-а-ак, – сайвок осмотрелся. – Постой-ка немного здесь. Сейчас увидишь, как тебе со мной повезло!
Сайвок зашел за дерево и исчез. Чабор насторожился. И вдруг под землей что-то гулко бухнуло, потом еще, и еще. У самых ног юноши, отзываясь на эти глухие удары, стал подпрыгивать снег. Внезапно он вздыбился, и… открылся вход в подземелье.
– Эй! – весело крикнул сайвок снизу, – а вот и я. Добро пожаловать!
Клубок 12
Чабор осторожно склонился к зияющему жерлу, откуда дохнуло теплом и запахом земли.
– Цепляйся за край и виси, – скомандовал из глубины мрака сайвок. – Потом – отпускай руки. Только поскорей, не теряй времени. Со сквозняком холод идет быстро. Если кто из наших близко, сразу услышат. Тогда ни тебе, ни мне не поздоровится!
Чабор не стал спорить и послушно спустился вниз, в густой мрак подземного мира. Они закрыли ход, и пока юноша думал, как он будет двигаться в темноте, он вдруг понял, что не слышит рядом копошения сайвока.
Малыша и не было рядом. Он в это время был наверху: забрасывал снегом вход в подземные галереи. Вскоре в этом укромном уголке леса уже ничто не выдавало их недавнего присутствия. Их следы, усилиями Водара, резко обрывались далеко в стороне от замаскированного люка.
Дело было сделано. Водар с чувством выполненного долга зашел за дерево и провалился под землю… ну, вернее, вошел в подземный ход привычным для сайвоков способом.
– Это ты? – спросил Чабор, слыша тихие шаги и холодея от страха.
– Ага, попался! – весело сказал где-то рядом невидимый сайвок. – Слушай меня внимательно. Что бы ты ни делал, делай это как можно тише. Иначе и ты, и я очень скоро расстанемся с жизнью. У нас с чужаками и теми, кто им помогает, шутить не любят. Командовать под землей буду я. Ты ведь все равно ничего не видишь в темноте. Знаешь, ведь мы, сайвоки…
Чабор, чувствуя, как окружающий его мрак сгущается, присел у стены и, прижимая к себе изрядно похудевший узелок, обреченно произнес:
– Как скажешь, только давай уже отсюда уходить, главнокомандующий!
Оставим же наших героев во власти подземного царства. Им предстоит опасный путь к пещерам горных сайвоков асура Вулкана, а мы же в это время заглянем во дворец царя Запавета.

– А что, Таратор, Водара так и не нашли?
– Нет, Говар, не нашли. Сайвоки и живут, и умирают незаметно.
В воздухе снова повисла гнетущая тишина. Все изменилось после смерти Чабора. Светлолес помрачнел и затих. Пользуясь этим, назойливые соседи вконец обнаглели, совершая набег за набегом. Вот в эту тяжкую годину и позвал к себе царь Запавет Говара и Таратора.
Ожидая назначенной встречи, они почти не разговаривали, да и что тут скажешь? Наконец к ним вышла Верба, придверная царя.
– Таратор, Говар, царь ждет вас, – сказала она и повернулась, оставив дверь в тронный зал открытой.
– Как думаешь, – спросил сайвок, – Запавет уже знает?
– Конечно, – ответил Говар, – он ведь царь. Кому, как не ему, узнавать обо всем первым? Идем, мой старый друг, он ждет.
– Владыка! К тебе Таратор и Говар! – громко объявила о появлении придворных Верба.
– Пусть войдут, – тихо ответил Запавет, грозный царь Светлолеса. Эти слова, были едва ли не самыми первыми за сегодняшнее утро. Царь всегда был жизнерадостен и полон сил, но… не сегодня.
В широкий светлый зал, где, вопреки зиме, зеленели молодые деревья, вошли Говар и Таратор.
– Входите, я все знаю, – прикрыв потемневшее от горя лицо рукой, сказал царь. – Не вините себя, я виновен не меньше вашего… Чабора похоронят со всеми почестями.
– Царь, – спросил вдруг Говар, – меч Индры теперь у Бардака?
– Меч? – безразлично переспросил Запавет. – Что им меч?
– Говар имел в виду, – вмешался Таратор, – что хотя никто из них не сможет даже достать его из ножен, меч можно просто спрятать, и тогда уже никто и никогда…
– Хватит! – с болью в голосе прервал сайвока царь. – Теперь уже всё равно – никто и никогда.
В зал вошла Роса – дочь Запавета, и будто весна появилась в тронном зале вместе с ней, словно легкий ветерок в знойный день ворвался в это наполненное горем помещение.
– Отец, – просто и легко произнесла она, приветливо отвечая на поклоны Говара и Таратора, – ты идешь гулять? Смотри, какое утро!
– Роса, доченька. Я не смогу сегодня пойти с тобой. Да и ты побыла бы дома. В нашем лесу теперь нужно во сто крат быть осторожнее.
– Я всегда осторожна, – возразила Роса и тут же колко заметила: – И гулять одной, между прочим, мне тоже не привыкать.
– А встреча с Мором?
– У, вспомнил! Ведь обошлось? Этот «грозный» Мор удирал оттуда, как мышонок от лисицы. Мальчишки испугался!
– Этот мальчишка… погиб, – прервал царевну Говар.
– Чабор погиб? – переспросила Роса, чувствуя, как горький ком вдруг подступил к ее горлу. Она испуганно посмотрела на отца. – А как же предсказание? Кто теперь объединит Лесдогор?
– Не задавай столько вопросов, – вздохнул царь, – мне больно думать об ответах.
Царевна повернулась и, опустив взгляд, направилась было к выходу, но вдруг остановилась.
– А Мах и Хвоя? – спросила она. – Они тоже погибли?
Во взглядах сайвока и Говара появился немой вопрос. На самом деле, ведь они должны были быть с юношей, хотя бы один из них? Царь, заметив обращенные к нему взгляды, тяжело вздохнул:
– Ну что вы бередите рану, призывая надежду? Мах оставил его у Белой горы, а Хвоя – далеко в Лесдогоре.
– Но ведь останки-то нашли у горы? – оживился Говар. – Почему? Может, наша надежда и призрачна, царь, но что-то мне подсказывает, что…
– Меня и самого донимают вопросы, – признался Запавет. – Может, и была бы надежда, да ведь на месте гибели найден рог сайвоков. Скажи, Таратор, ваш это рог?
– Да, – глухо отозвался сайвок, – наш. Я думаю, что Чабор по какой-то причине вернулся обратно к Белой горе. Но что его заставило это сделать?
– Наверное, то же, что оборвало жизнь старика Атара.
Роса, чувствуя, что не может больше сдерживать слезы, вышла прочь, а Царь принялся медленно бродить у трона, словно пытаясь уйти от своих невеселых мыслей.
– Царь, – нарушил тишину Говар. – У меня есть просьба, прошу, выслушай ее.
Запавет остановил взгляд на старике.
– Я не смогу здесь спокойно жить, – начал Дух Леса, – чувство вины гложет мою душу. Я перестал понимать деревья и травы… Для тебя тоже наступили тяжкие времена, царь, однако ты не можешь бросить Лес. Мне же необходимо сейчас уйти…
– Бросаешь меня? – грустно спросил Запавет.
– Нет, царь. Поверь. Я должен идти в горы, к Дїю Вершине.
Царь Светлолеса вдруг почувствовал, что его мир потерял опору и зашатался.
– Иди, Дух Леса, – горько выдохнул он, – только пообещай вернуться.
– Скорого возвращения не обещаю… – Говар вздохнул. – Что будет, знают только Боги.
Старик поклонился и вышел. Запавет, скрестив руки на груди, прислонился к стене и стал рассматривать украшенный зелеными кронами деревьев потолок своего тронного зала.
– А ты, Таратор? Ты тоже куда-нибудь уйдешь? К горным сайвокам или еще куда?
– Зачем, царь? – тихо ответил тот. – Я останусь. Такова жизнь... Разве думает о смерти береза, когда Вайю, забавляясь, перемешивает во время бури землю и небо? Но Вайю, может, и не старался бы так, если бы мир людей не слышал его голос в кронах. Величав и силен Вайю! Но если бы не эти нежные, стройные березки, никто бы не слышал его голос.
– Не мудри, Таратор. И так голова кругом, – царь, оторвавшись от стены, подошел к трону. – Благодарю тебя за то, что остался, – сказал он. – Но и Говара я понимаю. Без совета Дїя Вершины нам теперь не обойтись.

Над Белой горой промчалась тень большой птицы. Сильные крылья рассекали морозный воздух. В давние времена было сказано: «Птицы познали истину потому, что умеют летать». Царь Светлолеса знал истину, и, когда он был в небе, сам Хозяин Ветра Вайю сопровождал его.

– Доброй охоты, Мах!
– Царь?! – волк был застигнут врасплох. Он не заметил Орла, что следил за ним с дерева. Его, старого опытного охотника, подвело чутье!
– Я слышал, волчья стая теперь живет вольно?
– Это так, царь, – все еще не поднимая головы, ответил Мах. 
– А если так, то почему ты не у Белой горы, где собралась на совет стая? Что ты ищешь в лесу?
– Правды, царь!
– Правды? – удивился Запавет. – Твои братья у горы, избирая новый совет, тоже ее ищут, почему ты не с ними?
– Я не могу быть с вольной стаей. Я отлучен, лишен воли. Месть – моя воля.
– Месть слепа, Мах. Она – порождение Темного мира.
– Знаю, но нельзя оставить виновных без наказания.
– Я тоже виновен в той смерти.
– Ты уже наказан, царь.
Мах был одним из немногих, кто не боялся быть искренним и честным с Повелителем. Его слова задели царскую гордыню, но, встретившись взглядом с белым волком, Запавет не стал давать волю гневу.
– Прости, царь, за обиду, – запросто извинился волк. – Но я не сожалею о своих словах.
– Ты не обидел меня, Белый Мах. Но… Все же я не услышал от тебя ответа: какой правды ты здесь ищешь?
– Я прошел по следу Чабора до конца леса.
– И что?
– Странно, но весь его путь до Лесдогора истоптан так, словно по нему бродил весь Темнолес. Я хорошо знаю следы «соседей».
– Видно, они что-то искали…
– Меч.
– Меч? – Запавет почувствовал, как призрак надежды коснулся сердца. – Разве меч не у них?
– Нет. Я точно знаю. Мы поймали убийц Чабора. Эти подлые псы в страхе за свою шкуру рассказали все. У него не было с собой меча, был только рог.
– Неужто Чабор мог бросить меч или отдать его кому-то?
– Не думаю. Мы с Хвоей, как тебе известно, провожали Чабора. Я его оставил у Белой горы. Меч был с ним. А вот Ро;га я не видел, а ведь его не спрячешь – не иголка.
– Ты уверен? – орел взмахнул крыльями, нырнул вниз и ударился оземь. Из снежного вихря уже в человеческом обличии вышел Запавет.
– Мах, – тихо проговорил он, – это может значить…
– О, царь! Я могу еще кое-что добавить. Хвоя указала мне место, где они расстались.
– Говори!
– Следы Чабора идут далеко в Лесдогор. Их сильно истоптало волчье войско, идущее на битву, но мне удалось пройти по ним и… заметить рядом еще следы.
– Чьи?
– Это сайвок. Они встретились в Лесдогоре, долго шли вместе, а потом их следы пропадают.
– Странно. Ты же знаешь, что сайвоки стараются вообще не ходить по снежной целине. Даже если такое и случается, сайвок идет по чужому следу, скрывая под ним свой. Я не представляю, что должно было случиться, чтобы кто-то из них оставил свой след на снегу?
– Ты прав, царь. Но Чабор идет с сайвоком. В глубине леса его след – рядом с человеческим. Не сомневайся, Владыка, Чабор жив.
Запавет медленно встал, набрал в ладони снега и умылся им:
– Да будет так, Мах. Я верю, что таков урок Судьбы. Давай же пока оставим все в тайне. Нужно предупредить Хвою и пустить слух, что меч Индры у меня.
– Царь, – ответил Мах, – Хвоя была первой, кто предложил добавить еще одну тайну нашему Лесу.
Запавет осенил себя огнеперстием Перуна:
– Значит, кто-то погиб вместо него. Пусть же ему будет оказана должная честь. Мир его праху…

Безконечный путь под землей… Чабор уже давно потерял счет времени с того момента, когда они спустились вниз. Он постоянно боролся с соблазном поскандалить с зазнайкой карликом, который шагал впереди и изредка дергал за веревку, соединяющую их пояса.
Всякий раз, когда Чабору начинало казаться, что он видит в темноте, он больно ударялся головой о что-нибудь свисающее с потолка или цеплялся за что-то торчащее из земли. Тут же происходила перебранка. По известным причинам ругались тихо, совершенно не слушая друг друга, иначе еще и передрались бы. Вскоре веревка натягивалась снова, и они шли и шли…
В конце очередного перехода сайвок, вздохнув, сказал, что «закромки» закончились, и теперь в их скучном путешествии появится разнообразие.
Дело в том, что запасливые подземные жители оставляли в дальних ходах склады, вернее, складики, пропитания на всякий случай. Это были заначки с вяленым, соленым мясом или салом, которые помещались в дубовых ящичках в стенных нишах. Засыпанные солью поверх льняных холстов, они могли храниться достаточно долго.
Лесные карлики тщательно следили за этими схоронами. Водар еще в начале пути сообщил юноше, что существуют даже специальные сайвоки, которые занимаются только «закромками», и вообще, пусть-де не думает, что Водар собирается безконечно подъедаться из его худого узелка. Для гостя подземного царства это самые «закромки» были местами приятными во всех отношениях. Можно поесть и отдохнуть, а тут они почему-то кончились…
– Э-э-э, постой, – остановился Чабор, – что за разнообразие нас ждет?
– Оно в том, – пробубнил сайвок, – что есть нам теперь не придется. А в остальном все будет так же, как и раньше.
– И надолго это разнообразие? – спросил Чабор, чувствуя, что как раз сейчас что-нибудь с удовольствием пожевал бы.
– Нет, – ответил из темноты Водар. – Потом появится другое. Мы так оголодаем, что не сможем спать.
– О-о-очень смешно!
– А как ты думал? – разошелся огорченный не меньше Чабора малыш. – Не век же нам тут прятаться на дармовых харчах?
– Да ты сам наверх не рвешься. – Взъярился в ответ юноша. – Сразу видно, от соплеменников прячешься… Видать, набедокурил и сбежал? Я сразу заметил: рожа у тебя хитрая и глаза бегают.
– А нечего в глаза сайвокам пялиться, мы этого не любим. Вот отметелю тебя в темноте, чтобы знал!
– А я тебе мечом промеж ушей тресну, чтоб глаза твои хитрющие порознь бегали.
– Куда ж ты треснешь, – ехидно засмеялся сайвок, – коли дальше своего носа ничего не видишь!
Чабор, махая кулаками, бросился к нахальному карлику, но тот отпрыгнул, и юноша в темноте проскочил мимо. Веревка выпала из рук сайвока, и Чабор, шагнув еще несколько раз, онемел от ужаса! Под ногами что-то жутко затрещало, словно пол был устлан ореховой скорлупой.
Чабор замер на месте:
– Водар, что это? Ты слышал?
– Как тут не услышать, – издевательски ответил сайвок.
– И что?
– Всё! – раздалось хихиканье. – Он еще спрашивает. Допрыгался? Вот оставлю тебя этим шубуршунам, будешь знать.
– Шубурш… – пробормотал Чабор.
– Ох, и любят они свежее мясцо, – злорадствовал Водар. – М-м-х, одни косточки оставят, а те полежат здесь лет пятьсот – и тоже будут хрустеть под чьими-нибудь ногами.
Юноша молчал, а сайвок как ни в чем не бывало подошел к нему. Хруст под его ногами стоял просто неимоверный:
– Сухой стоишь, Чаборушко, али уже весна в штанах?
– Не пугай. Будь другом, скажи, что это?
– Что? – с важностью знатока сказал сайвок. – Видно, вода тут была. Мно-о-го воды. Потом все высохло, вот земля и потрескалась, а ты вломился, как лось в гон, по сухостою. Тот тоже такого шороху наведет, что аж самому страшно становится, вот он и прет напролом.
Сайвок задумался и пробормотал:
– Интересно, откуда она тут взялась? Для весны еще рановато.
Чабор вытер со лба проступивший пот. Сердце норовило стукнуть побольней то в животе, то в горле, то в ушах. Он согнулся и потрогал землю.
– Горячая…
Водар тоже ощупал землю.
– Ой! – подтвердил он. – Давай-ка скорее двигать отсюда. Давай, давай, пока нас живьем не сварило!
Сайвок схватил парня за рукав, и они помчались.
Бежали они до тех пор, пока земля под ногами не перестала трещать. Несколько раз Чабор падал, но, чувствуя руками горячую почву, заставлял себя подняться. Водар снова хватал его за рукав и тащил дальше. Пот заливал лица, противно струился по спине, но они бежали и бежали, пока оба не свалились от усталости.
Водар нашел в себе силы подняться первым. Он хрипел, как загнанный конь:
– Вставай! Надо бежать дальше!
– Не трогай меня, – просипел Чабор. – Дай умереть…
Неутомимый сайвок схватил юношу за воротник и потянул его вверх.
– Я говорю – вставай, медведь брюхатый, надо идти!
– Куда идти-то? – взвыл Чабор, но, почуяв тревогу в голосе сайвока, поднялся.
– У-у, гад! – выругался Водар. – Прикидывался? Да на тебе еще пахать можно.
– Я не гад.
– Еще какой! – не сдавался сайвок. – Те тоже часто прикидываются дохлыми.
– Ладно тебе. Куда дальше?
Они снова побежали. В боковых ходах все отчетливее нарастал какой-то странный шум. Чабор даже не строил догадок о том, что это могло бы быть…
Наконец сайвок остановился.
– Сдается мне, мы пришли.
И вдруг впереди появилась неровная цепочка огней. Чабор закрылся от бьющего в глаза света руками и упал на колени. Вокруг метались чьи-то расплывчатые силуэты. Затхлый воздух подземелья прорезал грозный голос:
– Стойте где стоите!
– Все, – тихо и обреченно заключил Водар. – Точно пришли. Куда стремились, туда и ввалились.
Их схватили, связали, а на глаза надели повязки. Затем долго водили по коридорам, пока не усадили у какой-то стены. Когда же захватчики, освободив пленников от веревок, удалились, Чабор тихо спросил:
– Водар, ты здесь?
– Куда ж я от тебя денусь? – неохотно отозвался сайвок где-то справа.
– Хорошо, – успокоился юноша, – хоть вместе.
– Куда уж лучше, – съязвил сайвок. – Знаешь, как у нас говорят? Кто к горным попадет, тот навеки пропадет.
– А кто это – горные?
– Сайвоки.
– Так и ты сайвок!
– А они – горные сайвоки, – мрачно заявил Водар и тяжело вздохнул, представляя ужасные картины пыток и истязаний, в которых горные были большие умельцы.
– Может, не такие уж они и лютые?
– Не сомневайся!
– Ну, – смело заявил юноша, – коли так, ведь и мы с тобой не лыком шиты.
– Гляньте, – хихикнул Водар. – Герой сыскался. Он еще пыжится! Знал бы ты, куда мы попали. Или, Чаборушко, за твоим худым армяком я не успел разглядеть богатырских плеч? Сиди уж, вояка…
– Зря потешаешься, – спокойно ответил Чабор. – Раз мне оставили меч, может, еще поживем, а?

Ларь 2 Вершина
Клубок 1
– Пресветлый асур, к тебе дочь.
– Которая? – не отрываясь от бересты, присланной из Светлого города, спросил Вулкан.
За спиной Уступа, придверного стражника, появилась Божена. Она безцеремонно вытолкала застывшего у дверей молодца за порог и закрыла за ним дверь.
– Отец, – прозвенел медью ее властный голос, – ты должен наказать Кратора.
Верховный Родомысл веров, чью голову никак не покидали тревожные вести, присланные из Свентограда, наконец оторвал взгляд от рядов ч;рт  на бересте и удивленно спросил: 
– С чего это вдруг?
– Он назвал меня гусыней и выставил с кухни как служанку.
Вулкан вскинул вверх брови:
– Ах, вот ты о чем? А скажи-ка ты мне, дорогая моя дочь, что тебе было делать на дворцовой кухне? Додуматься только!
– Отец, я хотела в День Воина устроить угощение к празднику, – начала оправдываться Божена.
– Угощение?! – вознегодовал асур. – Кухня полдня всякие сладости выготавливала. Четникам  – ватрушки да кренделя! Конечно, Кратор рассердился. Что ж он за кметь  асура, коли его войско не кормлено? Они при такой кормежке от ветра в поле повалятся. Воину должно есть, пока есть, а в праздник еще и пить, кому не бдить, а ты?.. Жаль, меня там, на кухне, не было, и я бы добавил тебе за старания!
– Пусть я не права, – нехотя признала ошибку Божена, – но нельзя же как служанку. Я ведь…
– Хорошо, хорошо, – не дал ей договорить отец, в глубине души смеясь над выходкой дочери. – Я поговорю с ним.
– А он еще и позавчера меня обидел, этот медведь!
– Не хочу даже слушать, – отмахнулся асур. – Вот отдам тебя за него замуж, сразу помиритесь.
– Замуж?! За Кратора?! – вытянув лицо, возопила царевна. – Да скорее я… – она вдруг села на ступеньку у трона и, уткнувшись в ладони, расплакалась.
Тут надо сказать, что родомысла Вулкана никто, ничто и никогда не могло напугать, разве что только это. Он сорвался с места, обнял Божену и принялся утирать ей слезы.
В дверь тронного зала снова постучали. Царь Родов веров вздохнул, поцеловал дочь, быстро взобрался на трон и спросил нарочито лениво, будто сидел здесь, не вставая, целый день:
– Что еще?
Дверь распахнулась, вошел придверный.
– Пресветлый асур, к тебе дочь!
Он сделал шаг в сторону, пропуская в зал Мирославу, вторую дочь Вулкана. Едва она вошла, как тут же, подобно Божене, безцеремонно вытолкала прочь стражника.
– Отец! Ратибор не разрешает моим воинам брать из оружейной луки!
– А на кой они тебе? – озадачился Вулкан.
– Стрелять!
– Да ну? А я думал – поиграть, позабавиться. Твоим воинам должно думать, как детей рожать, а не в штурмвоев  с асуровой дочерью играть. Рожать воинов от воинов – вот для девок доброе дело, а по горам бегать да от работы отлынивать, потакая заигравшейся царевне – никуда не годится. А Ратибора я за бдительность и сохранность нашего оружия еще и награжу!
– Отец!
– Что?.. Ратибор ведь за тебя рожать не собирается, что ж ты за него в доспехи лезешь? Попробуй-ка на него свое платье натянуть. А? Да ты сама-то когда последний раз платья да сарафаны надевала?
Божена вдруг перестала плакать и хихикнула, представляя начальника дворцовой стражи в женском платье.
Внезапно сменив гнев на милость, Вулкан хитро произнес:
– Я знаю, как тебя успокоить. Я тебя, моя дорогая, замуж отдам за Ратибора. Вот тогда и воюйте, где мужу и жене положено…
Божена снова хихикнула.
– Меня за него замуж?! Да он!.. а я!.. – стала задыхаться от возмущения Мирослава.
– Пойдешь, пойдешь, – дразнил царь, – и парней нарожаешь, десятерых, не меньше, чтоб Ратибор не маялся с ними, как я с вами. Вот дал Бог, народились одни девицы! Ратибор муж из боярого Рода. В их хоромах человечи крепки Духом и Мудростью…
Мирослава, не слушая, села подле сестры, пытаясь сдержать неподобающие деве-воину слезы. Божена, уже не в силах подняться от смеха, только отодвинулась от нее подальше.
Асур Вулкан, рассуждая тем временем над положительными сторонами родства с одним из самых знатных Родов Куманов , внешне держался весьма серьезно, и только глаза отца выдавали глубоко скрытую улыбку.
Божену тем временем все больше разбирал смех.  Но только царь собрался ласково укорить ее, как снова, осторожно отворив дверь, вошел Уступ.
– Пресветлый, к тебе дочь!
– Зови уж, – обреченно выдохнул самодержец.
В тронный зал вошла Добромила, старшая из его дочерей. Едва только она повернулась к стражнику, как он сам, словно ошпаренный, выскочил из зала, плотно закрыв за собой дверь. Добромила удивленно пожала плечами и повернулась к трону.
Справа от отца на полу сидела Божена и, глядя на вошедшую сестру, кисла от смеха. Слева расположилась Мирослава, вся в слезах, но тоже уже с улыбкой на лице. Но Добромиле сейчас было не до этого. У нее было важное дело.
– Отец, – сказала она, – я бы хотела попросить тебя…
Новый приступ смеха заставил Божену спрятать лицо в ладони. Она видела, как грозно смотрел на нее отец, но ничего не могла с собой поделать.
– …попросить, – продолжала обезкураженная смехом сестры Добромила, – чтобы ты запретил Светозару…
Божена уже просто умирала со смеху.
– Божена, это неприлично! Стыдись! Так вот, отец, Светозар купался в моем источнике. Ночью пробрался и ну плескаться и фыркать, как бобр. Ты должен ему запретить!
Тут (не было печали) расхохоталась и Мирослава. Царь снисходительно улыбнулся и встал с трона.
– Добромила, царевне не пристало подглядывать за воином во время купания. Добро, что только плесканье да фырканье осталось в твоей памяти. Знаешь ведь, дочь моя, что Светозар отвечает за состояние всех вод нашего царства, в том числе и за твой источник с «воздушной» водой.
Он великий чародей. Да нырни Светозар в болото – в нем не то купаться, из него пить можно будет. Ничего страшного не случится с твоим источником, если он разок в нем искупается, почистит.
– Разок? Да он через день там купается, – не сдавалась Добромила.
– Ну и пусть, вода чище будет. Вот если бы Кратор бухнулся в твой источник, получил бы как положено, а Светозар может купаться где и когда захочет, на то ему был мой указ. А будешь противиться…
В этот момент Мирослава и Божена залились звонким смехом, и сам царь едва сдержался, чтобы не рассмеяться вместе с ними, но в последний момент собрался и привычно закончил:
– Будешь противиться – отдам тебя за него замуж.
– За него? – стараясь выглядеть невозмутимой, переспросила Добромила. – Никогда, отец!
Божена и Мирослава хватались то за животы, то за бока.
– Что значит «за него никогда»? – переспросил вельможный асур. – А за кого тогда? Кто мне внуков рожать будет? Глядите, дождетесь, что младшие подрастут и всех ваших женихов расхватают. Девки растут ладные, шустрые, не вам чета. С вами тремя в детстве мать и няньки, как с одной, справлялись, а эти две егозы за полдня душу из всех вынимают. Так что, – продолжал отец, – догонят и перегонят младшенькие-то.
Добромила вздохнула:
– Вот пусть Светозар и женится на той, что быстрей поспеет. Сейчас ему не до того. Ты к нему с вопросом, так, поболтать, а он наплетет с три короба всякой всячины, как же – ученый! У самого Дїя Вершины в учениках ходит. Возится целый день с книгами, с корешками, с жабами – только не с баб… – вовремя спохватилась Добромила. – Так что, к тому времени, как он опомнится и станет о жене думать, младшенькие как раз дозреют.
– Эка грусть-печаль, – вздохнул асур. – Доченьки, милые. Старость моя и матери уж близко, а где же внуки? Наследника Бог не дал, хоть вы уж тогда не обижайте. Разве ж я вас не понимаю? Тоже ведь был молодым, – царь мечтательно поднял глаза к потолку.
– Отец, я тебя прошу, не начинай! – вздохнула Добромила. – Про твои подвиги все знают!
– А про которые не знают?! – Вулкан весело подмигнул старшей дочери, громко хлопнул в ладони, сгреб в объятья Мирославу и Божену и закружил их, прижимая к себе.
Добромила с завистью посмотрела на своих сестер. И ей бы хотелось оказаться сейчас в объятиях отца, кружиться, визжать от восторга, на весь тронный зал, но, увы, она – старшая из дочерей и взамен этого имеет безконечное уважение и внимание со стороны отца. С ее мнением он считается, с ней говорит, как с равной. Добромила – единственная из сестер имеет свой, пусть и небольшой, терем у восточной стены, прямо у горы…
Царь Вулкан был высок, силен, красив. Черные длинные волосы спадали на широкие богатырские плечи. Синие глаза, прямой нос, густые изогнутые брови, отливающая сединой, короткая, стриженая по-военному борода…
Каждая из дочерей представляла себе своего избранника именно таким. Добрым и сильным, грозным и справедливым, простым и веселым, когда дело касалось семейных отношений, и таким же красивым. А как иначе? Столько любви и внимания дарил асур своим детям! И веселья было вдоволь. С матерью не подурачишься: там все чинно и серьезно.
В дверь снова постучали. Уже три девицы прыснули со смеху.
– Уступ! – весело крикнул царь, отпуская дочерей из своих крепких объятий. – Если опять ко мне дочь, впускай, не церемонясь!
Вошел придверный:
– Пресветлый, к тебе Говар из Лесдогора.
– Ну вот, – с сожалением вздохнул Вулкан, – только собрался с вами почародеить… Простите, дочки, простите, милые: дела!
Девушки поклонились отцу и вышли. Царь кивнул придверному, и тот тоже исчез.
У входа появился Говар. В коричневом балахоне, с раскрасневшимся от мороза лицом. Он низко – в пояс – поклонился, приветствуя асура.
– Входи, вольный старец, рад тебя видеть, – Вулкан подошел к двери, встретил Говара и лично проводил его в зал. – Придверный! Уступ! Справу дорогому гостю!
Быстро принесли Справу – высокий дубовый стул, обитый дорогой кожей и украшенный тонкой резьбой до самого подголовника. Его установили справа от трона, как и было положено при встрече дорогих гостей.
– Садись, Говар, – пригласил Вулкан старца, сев на трон. – Будь гостем.
– Благодарствую, царь Вулкан. Пошли Род благодать твоей семье и народу веров.
– Рад я видеть тебя снова! Отобедай со мной, друг мой, – и асур кликнул слугу: Поторопи обед, предупреди царицу и дочерей, что у нас гость.
Сколько Вулкан себя помнил, он всегда видел Говара таким. «Я и сам немало на свете пожил, но его помню старцем с далеких дней своего детства. А ведь еще дед мой про Говара сказки баял».
– Ну, расскажи, Говар, пока беседа к обеду, чем Лесдогор живет? Как с Бардаком граничите, может, пособить чем?
– Что говорить, Вулкан? Царские это беседы о границах да врагах. Не мое это дело, не стариковское.
– Не старик ты, Говар, а вольный Дух Леса. Еще мой отец говорил, светлая ему память, что обещался ты его внукам и правнукам былины на сон целящий петь. В твоих былинах – великая сила, это я по себе знаю. Ты уж держи свое слово!
– Добро, царь. От слова не отступлюсь. А вести невеселые в Светлолесе. Одолели меня думы тяжкие, вот и расскрипелся, как старая липа в бурю. Только давай уж оставим беды на после обеда?
– Узнаю, – сказал довольно Вулкан. – Это уже настоящий Говар, а то испугал меня. Помню твои слова: «Оставляй все беды на после обеда, а после еды – уже не до беды».
– Нет, царь. Это дед мой говорил, а не я.
– Скажи на милость, – покачал головой Вулкан, – а я уже слышал эту поговорку пересказанной от Кратора да думал: вот умно воевода речет, наслушался умных людей.
– Раз речет так воевода, значит, так и думает. А раз воевода думает, это уже неплохо.
– Это ты, Говар, точно подметил. Дум у него сейчас хватает.
– Что ж за напасть? Снова аримы  напирают? Или в Свентограде что?
– И то, и другое, – вздохнул царь. – Да не в том дело. У него во дворце враг объявился.
– Кто ж это? – всерьез удивился старик.
– Божена, – спрятал в усах улыбку царь.
– У-у-у, старо предание. Красавицы да витязи. То любовь, то ненависть. В таких играх – кресало с кресалом – быть пожару.
– Во-от, – облегченно вздохнул Вулкан, – ты меня снова успокоил. Знать, и впрямь погуляем на свадьбе-любомире, а? Дед Говар?
Неожиданно вновь явился Уступ.
– Прости, Пресветлый, и ты прости, вольный старец. «Горные» лазутчиков поймали, у себя держат. Бородач просит к тебе привести, на допрос.
– Ко мне? – удивился Вулкан и потемнел лицом. – Ты что ж это? Сам хоть понимаешь, что говоришь? 
Уступ побелел. Уж ему-то не нужно было объяснять, с какими делами ходят к асуру. И все же придверный набрался смелости и пролепетал:
– У одного лазутчика, царь, меч Индры!
Асур вопросительно взглянул на гостя. Говар в заметном волнении огладил свою окладистую бороду.
– Пресветлый, если можно учесть мою просьбу, вели привести тех лазутчиков.
Царь кивнул придверному, и тот вышел.
Во взгляде Вулкана сквозило непонимание.
– Последнее, что я слышал, – сказал он, – это то, что Оружие Небесных кузниц у мальчика.
– Меч был у него, – тихо ответил Говар. – Темные сгубили и старика Атара, и Чабора.
– Но кто, кроме мальчика, может владеть Мечом?
– Чабор погиб у Белой горы, – твердо заявил старик и встал, в нетерпении глядя на дверь. – Вот сейчас и посмотрим, кого горные поймали.
Вулкан тоже поднялся. Все же явились беды и до обеда.
Первым в зал вошел царь горных сайвоков Бородач. Вулкан и Говар вскользь поприветствовали его – их взгляды были прикованы к дверному проему. Зато Бородач на это короткое приветствие ответил целой серией поклонов. Как ни крути, а не каждый день увидишь, чтобы царь веров тебя встречал стоя.
Главным достоинствам царя горных сайвоков была строгость и точность во всем, а одним из недостатков – забывчивость. Царские почести люди оказывали ему редко, поэтому он, конечно, опешил от подобного приема, и его волшебная борода, способная передавать настроение хозяина, горделиво обвила кольцами его небольшое упитанное тело.
Говар и Вулкан с нетерпением ожидали появления лазутчиков, а Бородач, вновь и вновь изысканно кланяясь, рассуждал о том, как же все-таки здорово быть царем! То, зачем его сюда пригласили, напрочь вылетело из его старой головы.
Снова повторенное Вулканов гневное «ну!?» все-таки вернуло память царю горных сайвоков.
– Мы, асур, лазутчиков поймали. – Спешно заговорил он. – Двух. Один наш, а другой, значит, ваш.
– Как ты их поделил-то? «Ваш», «наш», – недоумевал Вулкан. – Может, они мне оба ни к чему?
– Один из них сайвок, это который «наш», а «ваш» – не сайвок, человек. У него с собой меч Индры.
– Ты уверен насчет меча?
– Из всех горных только я один знаю узор на рукояти и ножнах меча, потому как видел однажды. Так вот, это меч Индры. Да и силу такого оружия не спрячешь! Мои трудяги боятся даже смотреть на него. Все знают, что может держать его в руках только один человек.
Вот, привели его к тебе. Царский меч – царское дело, – снова поклонился Бородач. – Сайвока, правда, себе оставили, пусть отдохнет в протравном колодце за то, что людей по нашим ходам водит. Молчит, пес шелудивый, не говорит, кто он и откуда. Может, потом разговорится. Если выживет.
– Веди пленника, – приказал асур.
– Пленника? – Бородач хмыкнул. – Пленнику оружие не оставляют. Эй! Где вы там?!
В зал ввалилась толпа сайвоков, одинаковых, как одуванчики на лугу. Все снимали с голов колпаки, кланялись, здоровались и краснели. Наконец, ввели лазутчика. Вулкан сразу узнал меч, а Говар – мальчика. Ноги старика подкосились, и он обезсиленно сел – почти упал – на справу.
Вулкан покосившись на Духа Леса, недоуменно спросил:
– Отчего он в повязке!?
– Глаза, – пояснил спокойно Бородач. – Если сразу снять повязку, он ослепнет. Видно, долго шли прямыми под землей. Сайвоку-то ничего, а человеку надо бы привыкнуть к свету.
– Понятно, – исчерпав допустимые вопросы, заключил Вулкан. – Старче, – обратился он к Говару, – может, ты что хочешь спросить?
Старик оживился и странным чужим голосом произнес:
– Скажи-ка, молодец, свое имя?
– Чабор.
– Так. А чем-от угощал тебя, э… то есть Чабора, у себя в гостях берендей Говар?
– Щами, – не скрывая удивления, ответил юноша.
Вулкан снова покосился на старца: «Вот так вопросы для допроса…», а Дух Леса продолжал:
– Скажи, кем опосля обернулся Говар?
– Оленем, – тихо ответил Чабор, задумываясь: а не сболтнул ли чего лишнего?
– Нет, – сказал вдруг басом старик. – Все вранье, это не Чабор, и меч это не тот. Царь Бородач, – вдруг скомандовал Говар, – отпусти своих подданных, а сам останься.
Окрыленный тем, что его вслух назвали царем, главный горный сайвок чуть ли не пинками вытолкал гудящих, словно пчелы побратимов.
Пленник продолжал стоять неподвижно посреди зала. Руки его лежали на холодном эфесе меча. В это время Говар подошел к Бородачу, согнулся и стал что-то шептать ему на ухо. Задержавшиеся в дверях сайвоки сразу превратились в слух, поскольку были страшно любопытны, но, увы, так ничего толком и не расслышали.
– Конечно, – громко согласился с услышанным Бородач. – Вот оказия какая!
– Да, – повторил Говар, – я узнал этого юношу. Его имя – Лесной. Это не Чабор.
Последние слова заставили пленника открыть рот, но, слава Богу, не заставили его заговорить. Возможно, потому, что он узнал голос берендея, или потому, что его больно ущипнули за руку. Похоже, это был приказ молчать.
Сайвоки высыпали из зала, обезкураженные криками Бородача.
– Вот болваны! Да и я хорош… Простого меча от волшебного не смог отличить!
Голоса сайвоков стали затихать. Говар закрыл дверь и подошел к Чабору.
– Раз смолчал, – тихо сказал он, – значит, узнал мой голос. Забудь на время свое имя, так надо. Время укажет, когда Чабор должен будет «воскреснуть». Теперь ты – Лесной, и никто, даже я, не смею звать тебя иным именем. Ты меня понял?
Чабор кивнул. Вдруг сильный, властный голос, не принадлежащий Говару, совсем рядом произнес:
– Может, объяснишь мне что тут к чему, старче?..
Далее был слышен только шепот. Юноша старательно вслушивался, но напрасно. «Жаль, – подумал он, – Водара рядом нет. Тот бы обязательно услышал… Ох! Его же бросили в какой-то колодец. Но за что? За то, что помог мне сюда добраться? Хотя… Его могли и за какие-то прошлые грешки прихватить? От кого-то же он со мной прятался? …Не-ет, – отвечал сам себе Чабор. – Он ведь сайвок «лесной», а они «горные», откуда им про него знать? Или про него уже все на свете знают, кроме меня?.. Интересно получается: Водар – сайвок «лесной», и я теперь Лесной. Не забыть бы только».
– Ну, что ж, …Лесной, – вдруг прозвучал рядом голос Говара, – знакомься. Это Пресветлый царь народа веров Вулкан. Я тебе о нем рассказывал.
Чабор, не зная, как положено приветствовать асура, просто кивнул.
– Добро пожаловать, Лесной, – ответил на приветствие Вулкан. – Поживи у меня, будь гостем. Старче, я распоряжусь насчет вас, а вы пока решайте, как жить и по каким правилам играть, добро?
– Царь! – вдруг обратился к асуру Чабор. – Могу я попросить?
– Что ж, слушаю тебя.
– Прости, я не обучен говорить с важными людьми… Со мной был сайвок, Водар. Прошу – вели отпустить его!
– Из моего царства лазутчиков не отпускают, – вздохнул Вулкан. – Под горными вход в страну Подземного Солнца, а он забрался с тобой в самые глубокие ходы.
– Но он погибнет в колодце!
– Лесной, – дернул юношу за рукав Говар, – не о том думаешь! У тебя иной урок. Что тебе до того колодца?
– Не до колодца, – не сдавался Чабор, – а Водар мне друг и пострадал из-за меня. Я тогда тоже лазутчик. Давай, Говар, и меня в колодец!
– Мы, поди, в гостях, – странно улыбнулся Говар, – а ты требуешь…
– А я ведь не за стол прошусь, – смело заявил юноша. – Если бы не Водар, где бы я был? Не взыщи, Говар, и ты, великий асур, мне без моего друга нет никаких дел.
Царь с Говаром переглянулись. «Что ж, – рассудил Вулкан, – дворцовые правила ему неведомы, но правда сердца на его стороне. Не предал друга – не предаст и Светлолес».
– Пресветлый, – вкрадчиво спросил Говар. – Что за колодец такой?
– Колодец как колодец, – спокойно ответил Вулкан, размышляя. – Туда сайвоки бросают отжим от отваров и лекарств. Прочий мусор. Туда даже мухи летом не суются.
Асур направился к двери.
– Попробую вернуть сайвока твоего. Коли живой он еще, на волю все одно не отпущу, будет с тобой! – с этими словами асур покинул тронный зал.
– Эх, – вздохнул старик, когда Вулкан вышел, – учиться тебе, парень, и учиться…

– А ну, все за дело! – орал Бородач. – Ишь, раскудахтались!
Сайвоки, привычные трудиться, но непривычные к крику, мигом разбежались по своим местам. За трудами жизнь идет, а без них – тает.
Бородач набрал в ковш воды и жадно хлебнул, освежая сорванное криком горло. Ему никогда еще не приходилось так орать, то есть командовать.
«Да, нелегка царская доля, – заключил сайвок. – Накричишься за день…»
Вскоре явился один из смотрителей:
– Бородач, – начал он и осекся. Сегодняшний день все изменил. – Царь Бородач, – исправился смотритель, смешно выпячивая живот. – Приходил Уступ, придверный царя Вулкана. Просит вытащить и отдать ему того лесного сайвока, что в протравном колодце сидит. Чего делать, а, царь Бородач?
Два последних слова едва не вышибли слезу у главного сайвока:
– Кхе-кхе, конечно, нужно отдать. Царь же просит. Я так понимаю, царь царю помогать должен?
– Все это так, э… царь, но что, ежели «лесной» в том колодце уже околел?
– У-у! – вывалился из своих сладких грез Бородач. – Скорей туда! Всех! Быстро! – снова заорал мелкий самодержец. – Достать, поставить на ноги, оживи-и-ить!!!
В ту же секунду смотритель пронесся по коридору, не видя и не слыша ничего, кроме свиста ветра в ушах и душераздирающего крика начальника. Словно камень, пущенный из пращи, он летел по пустым ходам и орал как безумный: «Все к колодцу!!! Тащи-и-и-ить!!! Оживи-и-и-ить!!! Приказ царя-я-я-я!!!»
Через миг вслед за ним неслась уже целая толпа сайвоков. Кто-то отставал, возвращался с веревкой, лопатой, палкой, фонарем. Топот стоял такой, словно по ходам неслось стадо бешеных слонов.
Страх перед гневными воплями грозного Бородача творил чудеса. Никого не пугал даже запах. Завязали носы и рты повязками. Двое сели в корзину, а остальные опустили их в колодец. В темноте среди страшной вони сайвокам показалось, что бездыханный пленник покрылся какой-то рыбьей или драконьей чешуей, но приказ есть приказ, и к приходу Бородача лазутчика уже вытянули и отнесли к лекарям.
Едва царь горных «явился» своему народу, один из «спасателей» доложил громко и точно, что лазутчик вроде еще жив, но не очень, и едва не превратился в какое-то чудище.
– Чудище? Ну, добро, – ответил тихо Бородач (к величайшему облегчению своего народа). – Так, – продолжил он, – двоим дежурить здесь, у двери лекарей. Докладывать мне все новости об этом «лесном» – трижды между звонками! Остальные по местам. Молодцы, благодарю!
К вечеру, к десятому звонку, лазутчик: «…очухался, перестал походить на чудище, попросил пить, выругался, сказав, что от лекарей жутко воняет (далее в докладе нехорошее слово)».
«Добро, – умозаключил по этому поводу царь, – раз унюхал что-то, жить будет».
К двенадцатому звонку лазутчик: «…разбросал примочки, поколотил старого лекаря, обозвав его вонючкой. Потребовал освободить какого-то друга Чабора, угрожал обернуть всех в жаб, если того не освободят».
– Чабор, Чабор, – задумался царь сайвоков. – Где-то я уже сегодня слышал это имя. Ну да ладно. Молодцы лекари, умельцы! После награжу, чем смогу. Поднимите его на ноги, чтоб был как новенький…
К четырнадцатому звонку лазутчик: «…ломал полки, обещал за Чабора разнести всё в пыль. Жаловался, что с носом у него что-то сделалось неладное. Лекарей к носу не допускает. Говорит, чтоб сначала вымылись, вонючки».
К шестнадцатому: «…пьет много воды. К себе подпускает только травника Девясила. Просит, чтобы не мучили «коней» – помрут без отдыха…»
– Коней? – Бородач покрутил пухлым пальчиком у виска. – Он что, того?
– Нет, царь, – улыбнулся посланник, – он так называет нашу охрану у дверей. Ему, видите ли, п;том аж из-за дверей воняет… Ему все не так пахнут.
– Добро, – привычно ответил царь, взяв на заметку информацию о небывалом чутье пленника, – что еще?
– Еще? А, да, лазутчик хотел поговорить со старшим. Предлагает выкуп за какого-то друга Чабора.
– Не пойду, – сразу ответил Бородач, наскоро прикинув, что эдак спасенный сайвок и у него что-нибудь не то унюхает. Да еще и выскажет вслух! – Ты не знаешь, может, кто-нибудь про этого Чабора вспомнил?
– Девясил вспомнил, царь, – ответил гонец. – Говорит, что в Лесдогоре погиб какой-то Чабор, а кем он был, никто не знает.
– Добро, то есть жалко, конечно, – поправил себя Бородач. – Нужно будет сказать нашему… гостю, что погиб его друг.
Ко второму звонку лазутчик: «…уснул. Храпит. Все лекари просятся в баню – помыться».
Клубок 2
Время за полночь, а сон, блуждая по коридорам дворца, никак не хотел заглядывать в спальню к царевнам. Пять девиц, включая Добромилу, которая сегодня осталась у сестер, удобно устроились на мягких кроватях, но не спали. Старшие все еще не могли прийти в себя после разговора с отцом о брачных перспективах, а младшие, Тарина и Смирена – после ужина с гостями: стариком Говаром и юношей с повязкой на глазах.
Со старшими все было ясно. Они были возмущены тем, что их тайные желания стали известны отцу. Разумеется, избранники девушек пока ничего не знали о своем выгодном положении и даже не надеялись услышать от царевен даже доброе слово в свой адрес, но...
Коротающим вечер красавицам было невдомек, что тот, от кого зависела судьба их романтических грез, был уже совсем близко. Он в это время видел неясные сны, спасая в них Чабора, и выдавая неимоверные трели своим чудо-носом.
И младшие дочери Вулкана тоже грезили.
Смирена вообще была не от мира сего. В царской семье давно знали, что Дїй , ведун и кудесник Вершина, в свое время заберет ее к себе, к упирающимся в небеса горам Химават . Дїй всегда был чем-то занят, поэтому появлялся редко, но с самого рождения пристально следил за этой девочкой, взгляд которой, как он говорил, был под стать взгляду Светлого лега … Во время сегодняшней трапезы Смирена услышала от Говара, что вот-вот в замке Вулкана появится Вершина, и теперь думала только о том, что, возможно, уже в этот раз она отправится с чародеем.
И Смирена, и младшая, Тарина, уже успешно покинули детский возраст и, как и старшие сестры, были кладезем красоты, ума и добродетели.
Царица Дзевана – мать девочек, была немногим старше них, когда пришла в эти края, посланная кудесником Тибетом в ученицы к Вершине. Он готовил ее в Диссы  горного храма Богини Лады-Матушки. Но не уследил чародей за красавицей, и она подарила свое сердце молодому царевичу Светомиру, ставшему впоследствии асуром народов веров Вулканом.

Дїй Вершина появился уже на следующий день. Дворец загудел, словно растревоженный улей. Чародей пришел не один: с ним был его помощник, старый сайвок Мирота. Привычная замку степенность сохранялась лишь половину первого дня, пока Вулкан, Вершина и Говар вели долгие беседы за закрытыми дверями. В день же второй…
Дочери Вулкана снова собрались в одной из спален дворца. Их беседы ничуть не уступали по длительности серьезным беседам мужчин. Девушки долго обсуждали поведение странного юноши по имени Лесной, строили невероятные догадки о том, кто он и что привело его сюда, ибо единственное занятие, за которым его до сих пор можно было застать, было безцельное хождение по коридорам.
Действительно, так и было. Чабор на собственном опыте узнал, что устать от безделья можно больше, чем от тяжелого физического труда. Едва с его глаз сняли повязку, восхищенный величием и красотой замка, юноша вначале подолгу растерянно бродил под высокими сводчатыми потолками, а теперь…
Теперь он понял, что это ему уже порядком надоело, поэтому, заходя на очередной круг, он сразу же отправился к оружейной палате. Там, за тремя замками, вместе с оружием самого асура и под охраной хранился его Артакон.
 Увидев в глубине оружейной начальника дворцовой стражи, Чабор остановился. Ратибор тоже заметил юношу. Сам царь повелел ему в случае, если Лесной пожелает, провести его в оружейную, открыть царское хранилище, где хранился Артакон, и тут же удалиться, безо всяких расспросов.
Чабор вошел, перебросился парой-тройкой слов с начальником стражи и снова отправился бродить по дворцу. Неразговорчивый Ратибор был только рад, что парень не стал задерживаться.
…Уже назавтра по странному стечению обстоятельств их встреча состоялась в том же самом месте, у оружейной. Ратибору вначале это даже показалось подозрительным. В этот раз гость задавал такие серьезные вопросы, что стражник проникся уважением к вдумчивости и обстоятельности мальца, интересующегося оружием. Он провел того в оружейную палату и показал все, что в ней хранилось. Когда же главный страж показал юноше несколько приемов обращения с большим и малым мечами, гость пришел в такой восторг, что вызвал у Ратибора еще большую симпатию.
Увлеченный оружием, Чабор не заметил, что все это время – везде, где бы он ни был, за ними пристально следили внимательные девичьи глаза.
 В отличие от него опытный воин Ратибор же сразу обратил внимание на неясные тени, едва уловимые шорохи и тончайшие, нежные ароматы в темных гулких коридорах, примыкающих к оружейной. Полагая, что это Мирослава следит за ними, чтобы при случае поддеть Ратибора острым словцом, он вычислил засаду тайной наблюдательницы и подошел к ней незамеченным. Когда же в тени колонн вместо Мирославы он увидел силуэт юной Тарины, все перемешалось в его в голове.
Красавица царевна, названная в честь Великой Богини Тары, не замечая Ратибора, подсматривала за юным гостем дворца, тщетно пытавшимся повторить показанные Ратибором упражнения.
Удивленный начальник стражи решил повременить с разоблачением и незаметно растворился во тьме.
Девушка, конечно же, не догадывалась, что ее тайна раскрыта. Однако ее насторожило, что появившися Ратибор снова и снова, отточенными движениями, крайне элегантно показывал юноше приемы обращения с оружием. Начальник стражи дворца ликовал, надеясь, что Тарина, увидев всё это, в красках расскажет о его удали неприступной Мирославе…
Странный гость прочно занял мысли и сердце юной царевны с самой первой встречи и безсонной ночи. Этот парень пользовался уважением Говара, отца и даже самого Вершины. Таре нравилось в нем …всё. Едва только ее взгляд падал на юношу, в ее сердце разгоралось пламя и сбивалось дыхание: «Это колдовство, – думала Тарина, – великое колдовство».
Меж тем страсти в оружейной накалялись. Начальник стражи и Лесной уже не шутя рубились учебными деревянными мечами с тяжелыми круглыми набалдашниками. Ратибор был рад поразмяться и скоро даже позабыл, что соперник его не имеет навыков боя. Однако, каков напор, какая смелость и ловкость!
От усердия Ратибор и Лесной взмокли, сопели, но рубились без устали. Главный страж беспрестанно улыбался, демонстрируя удаль, которая, по его прогнозам, вскоре должна была стать предметом обсуждения царевн. Лесной, напротив, был сосредоточен и мрачен: ему ни разу не удалось «достать» опытного воина.
Но что были все его старания для закаленного в боях и схватках Ратибора? Желая показать прятавшейся за колоннадой царевне все свои умения, он только легко и элегантно защищался, даже не помышляя об атаке.
Вскоре они уже были у выхода на лестницу. Лесной очень устал и с отчаянием доламывал свое деревянное оружие, чувствуя, что скоро вообще не сможет поднять рук. Тарина стала перебираться поближе к ним – и вдруг! За одной из колонн она уткнулась в чью-то спину. Царевна едва не вскрикнула, но успела-таки сдержаться: перед ней была Мирослава.
Сестры, не говоря ни слова, мило улыбнулись друг дружке и тут же устроились вдвоем наблюдать за увлекательным поединком.
Чабор уже едва мог поднять меч… Он собрал всю оставшуюся силу и вложил ее в один удар. Ратибор прекрасно видел, что на большее юноши просто не хватит, и потому решил красиво закончить эту схватку.
Помня, что за ними следит юная царевна, он, как только мог элегантно поставил завершающую вольту…  Встретив ее, деревянный меч Лесного с треском лопнул, а его тяжелый набалдашник, словно пращевой камень, глухо ударил начальника царской охраны прямо в лоб.
Ратибор, парализованный ударом, словно сноп рухнул на пол. Перед его носом кружились мириады золотых искр. Тарина и Мирослава дружно охнули и, позабыв об осторожности, бросились к месту схватки.
– Убийца! – кричала Мирослава, подбегая к закатившему глаза Ратибору.
– Сам хорош, – выросла впереди Лесного Тарина. – Нечего лезть. Тоже мне, нашел равносильного противника!
– Ратиборушко, не умирай, – причитала старшая сестра, поддерживая голову начальника стражи и зачем-то дуя ему в лицо. – Пожалуйста, ну открой глаза…
– Холодного бы ему на лоб, – осторожно выглядывая из-за плеча Тарины, посоветовал Лесной, – …железяку какую.
– Я вот тебе сейчас дам железяку! – пригрозила Мирослава, хватая валяющийся на полу наконечник сломанного меча.
– Не трогай его! – отважно закрыла собой Лесного Тара.
Мирослава стала нежно ощупывать растущую прямо на глазах шишку на лбу Ратибора.
– Шли бы вы оба, – тихо сказала она. – Сестренка, позови Мироту, помощника Вершины, и никому ни слова, хорошо?
Тарина повернулась к юноше и, пользуясь тем, что тот неотрывно смотрел на жертву своего первого боя, заглянула в его серые глаза.
– Волшебство, какое же в нем волшебство! – снова заключила Тара.
Она смотрела на него и не могла даже двинуться. Сейчас она видела лишь свет. Не чувствовала холода, но дрожала как осиновый лист…
– Тара, – снова позвала ее сестра, – я же попросила! В голосе Мирославы звучала горечь. Хорошо, что младшая сейчас не могла услышать этой перемены. Как же? Ведь это храбрая и сильная Мирослава. Никогда родные не видели ее плачущей или подавленной. Впрочем, как и любую другую из старших.
– Тарина! – исправляя незамеченную ошибку, гораздо тверже повторила сестра, – не заставляй меня…
Пребывающая в полубезсознательном состоянии младшая сестра вздрогнула и будто проснулась.
– Да, – коротко ответила она, обошла Лесного и направилась вглубь освещаемого редкими факелами коридора.
– Иди за ней, Лесной, – сдержанно сказала Мирослава, и перепуганный гость, словно козлик на поводке, поплелся следом за удаляющейся царевной.
Чабор был совершенно подавлен: «Почему так случилось? – спрашивал он себя, – ведь я не хотел? Но, с другой стороны, если бы не хотел, то, наверное, и не случилось бы этого? Значит, все-таки хотел?
Как же я глуп. Теперь асур Вулкан точно меня накажет. Со мной одни неприятности. И за что всем такое наказание? Вот и царевны расстроились. Та, старшая, даже выгнала. «Иди!» – говорит. А эта вовсе молчит. Теперь расскажут царю… Ну и попадет же мне, и Говар не поможет».
Все то время, пока Лесной шел далеко позади, Тарина, как могла, боролась с совершенно обезумевшим сердцем. «Это колдовство, – снова думала она, – иначе с чего ему так ныть и брыкаться?» Но вот царевне стало совсем худо. Она оперлась рукой о стену, не в силах больше стоять на ногах. В глазах потемнело, поплыл потолок …
Чабор подбежал к ней. «Он здесь», – подумала она и безвольно повисла на руках Чабора. Он подхватил царевну, вскинул к потолку глаза и заключил: «Вот, теперь еще и это. Как же мне сегодня везет!»

– Можно войти?
– Входи уж, беглец, – отозвался знакомый голос.
– Говар? – удивился сайвок.
Старик отстранил Водара, выглянул в коридор, осмотрелся, а затем плотно закрыл за собой дверь.
– Ну, рассказывай, – зло прошипел берендей, – как сюда докатился?
– Известно как, – спокойно ответил сайвок, – «прямыми».
– Один шел? Отчего отца бросил? Совсем Таратор извелся, говорит – погиб мой мальчик, а мальчик-то вот он.
Водар почувствовал, что мир снова рассыпается на части прямо у него под ногами. «Сейчас старик спросит о самом страшном!»
– Не один, – ответил он слабым голосом, – с попутчиком…
– А сбежал-то чего?
– А то ты не знаешь? – тихо прошептал малыш.
– Не знаю, – напирал Говар, – ты расскажи, а то так и помру в неведении. Тебя куда отец послал?
– Забрать мальчишку за Темнолесом.
– Отчего ж не забрал?
– Задержался. А его… убили. Вот я и сбежал.
– Убили? А ты знал, как звали того, за кем тебя послали?
– Отец не говорил.
– Ах, значит не знал?! – страшно засмеялся старик. – Ну так знай! Его имя Чабор.
Водара словно поленом по голове огрели:
– Чабор?!
Старик медленно обошел вокруг опешившего сайвока и, поглаживая бороду, продолжил:
– Там, в лесу, погиб кто-то другой. Чабор, за которым тебя, олуха, послали, жив, здоров и, благодаря тебе, находится сейчас в безопасности.
Уж и не знаю, с чего это Макошь-Судьба к тебе так благосклонна? В гибели того, другого, ты не виновен, а вот к спасению Чабора причастен. …И куда там, сверху, смотрят, вверяя судьбы в руки таких, как ты? Пройти через водяную нору сухим, протащить через нее и подземный Лом человека, угодить к горным и остаться целым, выжить после протравного колодца…
Ладно, слушай меня… Слава Богам, Чабор жив. Но если ты, дуралей, хоть во сне, хоть наяву или под страшными пытками сознаешься в этом до нужной поры, я тебе… – Говар злобно затряс худым кулаком перед многострадальным носом сайвока. – Не погляжу, что светлые Леги хранят дурня. Рот на замок! Чабора звать только именем Лесной, понял?
Пойдешь в помощники к Мироте, будешь пока при Вершине. Тот, если что не так, враз тебя в пень обернет. Уж если и Мирота от тебя толку не добьется, иди куда хочешь, учись у ветра в поле…
Чтобы никакой лени в учении и работе. И никакого недовольства. Вершина и Мирота баловаться не станут. Главный во дворце – Вулкан, против него здесь и Вершина не рискнет слово молвить. Так вот знай, что это Чабор на свой страх и риск выхлопотал у асура, чтобы тебя вытащили из колодца и оставили в живых. Чтоб не он, ты сейчас уже с Предками бы разговаривал, а не со мной.
С этими словами Говар схватил сайвока за руку и поволок его, как куклу, по кривым коридорам дворца. Вот тут-то Водар с горечью вспомнил совсем уж недавнее время – сегодняшнее утро, когда перед ним ходили на цыпочках. Верно говорят: «Долго хорошо быть не может»… Уж слишком точно были осведомлены лесные сайвоки о нравах Вершины и его помощника Мироты. «Одно здорово, – подумал Водар, – первый раз в жизни за меня кто-то вступился».
Дверь распахнулась, и Говар, не церемонясь, втолкнул в нее молодого сайвока.
– Вот ваш новый подмастерье. Будьте с ним построже! – сказал старик нарочито громко, едва заметно подмигнув кудеснику Вершине.
Клубок 3
Прибывшие накануне вечером гонцы из Свентограда доставили тревожные вести. Движение во дворце нарастало. Всюду суетились люди, что-то носили, собирали, укладывали, иные кого-то искали, коротко окликая тех по именам.
Асур Вулкан шел в тронный зал, где намеревался собрать старших четников и вдруг… В конце коридора он увидел Лесного и согнувшегося над безчувственным телом Тарины сайвока Мироту.
– Что с ней?! – громыхнул Вулкан и в один миг оказался возле дочери.
Мирота поклонился и невозмутимо ответил:
– Пресветлый, она в обмороке. Я дал ей понюхать соли, сейчас она придет в себя.
– О, Род-Заступник! – взмолился асур, присаживаясь на корточки и взяв в свою ладонь холодную руку дочери. – Когда же? То ли, что нужно, ты дал ей понюхать, лекарь?
– Не надо спешить, Пресветлый, – спокойно ответил сайвок, – еще немного – и царевна будет с нами.
Вулкан гладил руку дочери. Он и представить себе не мог, что пышущая здоровьем Тарина может заболеть. Она от рождения имела бледное лицо, унаследовав это от матери, но хворь всегда обходила ее стороной. Вершина говорил, что светлый лик Тары – это дар Небес. Само имя Тарина – имя младшей сестры Дажьбога – Хранительницы Свещенных Рощ, Дубрав и Лесов, знак прямого Покровительства Небесных Сил.
– Скажи мне, Мирота, – прошептал царь, – я все вынесу – что за хворь тянет мою дочь к земле?
– Боги с тобой, – испуганно замахал руками сайвок, – хвори и близко нет, поверь моему слову. Так, перегорела кровушка маленько, сердечко и расходилось, но то все благое, и в этом мире, и за ним. В том Огонь Рода и Свет Его, а Хвора, как известно, сторонится этого Света.
– Отчего ж возгореться крови? – не понял асур.
– Может, увидела что или… кого. У Огнии-девы разные бывают позывы. Да ты вот у юноши спроси. Это он принес ее сюда за помощью.
Вулкан грозно посмотрел на Чабора. Тот готов был сквозь землю провалиться.
– Что случилось, Лесной?
– Там Ратибор, у оружейной, – замялся юноша, – он это… Худо с ним, помирает, наверное, а она увидела это и упала вот…
– Как это? – не поверил своим ушам грозный асур. – Не понял я, погоди. Ратибор умирает?! Я не ослышался?
В ответ Чабор отрицательно покачал головой.
– Что за напасть? – не верил услышанному царь. – Боги праведные, чем я вас прогневал? То «желтые» люди на Свентоград наседают, то дочь, то Ратибор!
– Это я его, – ответил вместо Богов Лесной, опустив голову. – Наконечник с меча сорвался и Ратибору в лоб. Он упал, а Мирослава к нему…
– Мирослава?! – не выдержал Вулкан, – Что с ней? Ну, говори?
– Ничего, – неуверенно ответил Чабор. – Только вот если с горя…
– У-у-у! – по-волчьи взвыл царь. – За что ты Ратибора-то?
– Он сам, асур…
– Сам? Сам себе набалдашником?!
– Нет, – замотал головой Чабор, – я же говорю, что это я ему…
– Асур, – умиротворенно произнес Мирота и указал в конец коридора. Там появился Ратибор. Голова у него была перевязана, а сквозь повязку проступали бурые пятна крови. За ним шла бледная, словно полотно, Мирослава.
В это же самое время рука Тарины шевельнулась, и девушка открыла глаза.
– Тара, доченька, – сжимая ее в объятиях, прошептал асур, – как ты? Разве можно так пугать! Посмотри: Ратибор живой!
Тарина посмотрела на начальника дворцовой стражи и едва узнала его. Его нос, глаза – все, что было ниже повязки, распухло и заплыло. Ратибор сделал шаг назад и с трудом поклонился.
– Пресветлый, – обратился он к царю, – я сам во всем виноват, заигрался. Давно не встречал подобного соперника. Будь милостив, Великий асур, отдай мне в ученики этого юношу, я сделаю из него настоящего воина.
– Что ж, – задумчиво ответил Вулкан, – ему это не будет лишним, но об этом позже. Не ко времени твои болячки, нужно поднимать дружины. На Свентоград снова пришли желтые люди. …Да и просьба твоя не ко мне, а к Вершине или Говару. Мирота, – обратился царь к сайвоку, – передай им просьбу Ратибора.
Сайвок поклонился.

У стен замка трубили в боевые рога. Четники седлали коней, время не позволяло ждать. Асур решил вести войско сам, а в подмогу взять Кратора и Светозара. Дворцовые дружинники рвались в бой, у людей накипело. «Желтые» люди давно безобразничали на восточных склонах гор. В этот раз их наглость перешла все границы: они стали угрожать осадой столице – Свентограду.
Понять желтых немудрено. Белый город, или Свентоград, – лакомый кусочек. Не город, а сказка. В Рипеях подобных городов не более двадцати, пращуры их строили на века. Каждый город со своим именем, со своим наследием, со своими чудесами. В Свентограде, к примеру, росли сказочные синие цветы. Бывавшие в иных землях говорили, что во всем свете они алые или белые и только здесь – синие. Смотреть на первозданную красоту этих цветов можно было вечно. Заблудившиеся странники с далеких западных земель называли их ружы  и дивились их цвету как чуду.
Таких заблудившихся немало бежало от предсказанной мудрецами беды, надвигающейся с теплых земель, той беды, что «затмит лживой подменой имена Богов наших». Звались беглые «Полешуки », или «Невры», и считали себя потомками этого известного древнего Рода. Внешне они почти не отличались от местного люда, приходили и оставались. Нрав имели мирный, славились трудолюбием и терпеливостью, к тому же легко и с интересом постигали всякие науки и охотно отдавали своих детишек учиться.
Восточные же соседи – «желтые» люди, или аримы, – даже те, которые якобы мирно странствовали в горах в поисках счастья и достатка, изгонялись прочь, будь они по одному или ватагой.
На богатых торжищах Великой Ассии только они одни искали кривых путей для торга и прибыли. Они могли легко обмануть, не заплатить вено . Много среди них было всяких татей да выродков.
На почве мщения своенравным верам аримы сдружились с себерцами и рыбоедами  и после того начали творить на дорогах да в лесах недоброе, выходящее за рамки даже за их, жестоких устоев.
Веры считали всех аримов татями и вообще перестали пускать их на свои земли, благо узнать любого желтого на фоне светловолосых и серооких веров было совсем не сложно. Аримы узкоглазые, темноголовые. Лица плоские, желтые.
И что за народ? Ведь и других, схожих с аримами, чужаков было предостаточно, но про них-то в народе говорили: «Влас черный, да кожа белая».
Одни из них больше всех богов почитали Тарха Дажьбога да богиню Тару, потому и звали их тартары, а земли, где они обосновались, – Тартария. Большие они были мастера работать с металлом. Такие люди в каждом городе всегда к месту. Было время, что аримы обманом или силой уводили с собой мастеров тартаров. Зная, как крепко держатся те за семьи, желтые воровали детей и заставляли родителей идти за ними.
Хотя тартары-то как раз менее всего походили на желтых. Более всех с аримами схожи были народы Дракона . Но эти-то, в отличие от злобных и хитрых узкоглазых соседей, порядок знали. Ходили на торги только караванами и всегда в сопровождении царских штурмвоев Вулкана. Вено вносили полное и с людьми асура не спорили.
За послушание и миролюбие в каждой веси за два каравая хлеба с них брали всего-то гривну железа Хорса, один Царь-корень или две меры белого зерна . Торговцы народа Дракона были не в накладе, учитывая, что под опекой штурмвоев ни один рыбоед или арим к каравану и близко не подойдет. Плата за охрану и вено были небольшими. Раданы  страны Дракона не искали других путей, доверяя порядочности веров. Те же, примечая, что торговцы сии не творят зла, отстроили им вдоль всего пути на заход множество становищ . В общем, с этим народом у подданных асура Вулкана царили мир и взаимопонимание.
Это, как, впрочем, и многое другое, злило жадных до чужого добра аримов и пробуждало в них аппетит к богатствам Белого города. Будто медом были намазаны его неприступные каменные стены. Велась эта вражда издавна, издавна же веры обучились и отваживать отсюда желтых.
Одно плохо: шибко расплодились в последнее время хитрые аримы – просто безо всякой меры. Стоит только возмужать какому-нибудь желтопузому вельможе, сразу собирает рать и волочится в неведомую даль, через леса и болота к горам, отвоевывать у веров торговые пути Свентограда.
Но на этот раз гонцы вещают: нагнало их лихим ветром превеликое множество, будто муравьев к разбитой медовой бочке. Стоят у стен, ждут чего-то. Кольцо вокруг Белгорода сомкнули, хотя сделать это совсем не просто. Гонцы чудом прорвались к Вулкану.
Можно было бы все население града за полдня пещерами увести в горы, но кому ж охота уходить? Да и не сильно испугаешь людей, ведь сколько уж отбивались.
В этот раз, видно, без помощи царской дружины Белому городу не обойтись. Лучники желтых бьют по стенам. Стрелы длинные, наконечники каленые, железные. Всерьез пришли непрошеные гости…
Вулкан распахнул дверь. За большим дубовым столом сидел Дїй Вершина, рядом чем-то дымокурил Мирота. Посреди комнаты, держа в руках большой деревянный ларь, стоял Говар, а перед ним – Светозар.
– В добрый час пришел, асур, – сухим старческим голосом отозвался из-за стола Вершина. – У меня к тебе сразу и просьба есть.
– Что за просьба, Светлый старец?
Вершина тяжко вздохнул:
– Можешь ли ты, великий асур, совладать с праведной яростью и до поры войско в бой не бросать? Зрю я в Прави, не твоя это битва – его! – старец указал рукой на гордо расправившего совсем не чародейские плечи Светозара.
– Выйдет к нему поединщик, пусть померяются силами, а нет – знать, как и раньше, в пустой поход пришли аримы.
– Прости великодушно, – задумчиво ответил Вулкан, – но моя это битва. Пока я асур веров, мне мой народ и защищать. Аль не гонял я и раньше этих псов?
– Никто тебе и не велит на печи отлеживаться, – тихо сказал Верховный Жрец, – говорю же – «до поры». Разгадал я, зачем идут на землю веров полки нового аримана . Не их это прихоть. Серый чужак и колдун Поклад стоит за сим. И коль пришлет он кого, то уж не гневись, родомысл, а схлестнуться с ним Светозару. Чародеи бьются с чародеями, четники с четниками, а цари с царями.
Поклад далеко, я не вижу его у Белого города, иначе я сам пошел бы с тобой. С ним нелегко справиться – великий чародей, великий и страшный. Сам он к Свентограду не двинулся, однако же и прислать ему сейчас особо некого. Всех, кого он черному делу учил, сам же в прошлое лето и отослал к джунгарам. Те уж на весь Свет похваляются, что скоро покажут свою силу, на Асгард Ирийский  уж взоры бросают. Видно, всерьез решил Поклад народ сей джунгарский, как полоненную девку, под свою звериную веру уложить.
Так вот, коли сшибутся Светозар с Покладовым кощеем, пусть упираются каждый за свое. Думаю, и ты, царь, не сомневаешься, чья возьмет. А уж после их битвы защищай, асур, свою страну, как тебе и должно, вот тебе в том мое благословение…
Вулкан поклонился Дїю Вершине, а тот очертил рукой над его головой знак Перуна.
– Благослови огненный Сварожич твое оружие и силу и ниспошли тебе защиту Великую, славься с тобою Раса . – А теперь, асур, – Дїй махнул Говару, и тот открыл ларь, – пришло время и тебе дать благословение своему чародею.
Вершина вынул из дубового ларца кривой хазарский жезл из темного твердого дерева. Вулкан, глядя на него, удивленно вскинул брови. Искусно украшенный золотом и драгоценными камнями, этот выгнутый символ власти выглядел странно, если не сказать нелепо.
– А вот и твое оружие, Светозар, – хитро улыбаясь, сказал старый маг. – Это жезл; отобрали четники у какого-то хазарина, что на торжище близ Ратуи смущал народ рассказами про нового Бога-мученика. Целый день сновал он меж торговыми рядами да показывал то древляную рыбу, то крест с фигуркой распятого на нем человека. Народ вначале отворачивался, а уж когда этот хазарин возвестил, что это и есть новый Бог, и показал, что такой же крест, только поменьше, висит у него на вые, бабы, что не в силах были на это смотреть без содрогания, позвали четников.
Иной бы притих, а этот нет. Стал и дружинникам рассказывать про Бога-мученика да про то, что он, дескать, такой сильный, что в скором времени всех наших богов собой затмит, а на земле нашей от древних Покровителей вскоре и следа не останется.
Четники решили, что этот курчавый да немытый просто не в себе да давай шутить над ним, мол, что ж это за Бог, коль в лапы врагам без боя да драки сдался? Наш-то любой, да хоть тот же Перун, враз бы всех маланкой  прошил, тут и делу конец. А хазарин тот как взбеленится да как подскочит! Кричит: «Трепещите! Придет наш Бог, никого из вас не пощадит! Только мы, рабы Божьи, войдем в царствие его Небесное!»
Эхе-хе, – вздохнул Вершина, – ведомо нам, что придет Сварожья ночь и испытания ждут нас страшные. И в Ведах Перуновых говорится, что Серые Колдуны и Богов нам подменят, и кровь нашу мешать станут. Но ведь и представить немыслимо, что в кумирнях промеж Светлых и Сильных Богов выставят кресты с отображенными людскими муками.
То, за что те же Хазары мстят понять не сложно. Светлый князь заходних земель Святослав им, шедшим на поводу хитрого Чернобога, рога посшибал и град, стоявший на крови расенских полонных, что звался Саркел, разрушил. Хазары – злопамятное племя. Святослава уж нет, а они до сих пор, как та раненая собака, за свою болячку норовят любого встречного побольней укусить.
В заходних краях ныне родные сыны Святослава правят, надежно берегут порубежье от ветра, что с Венеи  дует. Ну, стало быть, и мы, несмотря на Сварожью ночь, наш рубеж сколько сможем, столько держать будем. И жезло это, – Вершина взвесил в руках тяжелый вражеский артефакт, – как стрелу, что пошла в зенит, прямо в темечко обратно ворогу и вернем.
Штуку эту хазарин, коего задержали наши четники, отчего-то прятал. Может, нес кому, а может думал, что она на разум людской влияние имеет? Теперь уж не спросишь. Она ко мне только в прошлую оусень попала, а забрали ее у того хазарина куда как раньше.
Вот, Светозар, – Дїй протянул ученику кривое вражеское жезло, – ранишь ли, покалечишь поединщика, аль вовсе… перестараешься – будь добр, возверни этот колдовской должок Серым Колдунам. На нем сковано наше колечко. Страшной Темной Силы в жезле уж нет, а колечко я посылаю им в назидание, чтоб знали, как мы долги возвращаем. Станут снимать колечко, вот тут и почувствуют, кто сильнее и за кем правда.
Главное, Светозар, не забывай. То, о чем я говорил тебе ранее, и то, что снова поведаю сейчас, дабы и царь про сие знал.
Ведайте, Древо земного Времени в эти дни явится людям близ Белого Города. Аримы, по всему видать, за ним только и пришли. Оттого я и говорю, царь Вулкан, что без колдуна они в таком походе не обойдутся. Одного только не ведаю: придет ли посланник Поклада на битву или под завесой войны будет тихой тенью рыскать по лесам да болотам в поисках Древа. Найти это Чудо редкая удача, а найдешь – сами Небеса тебе станут другом.
Стоит ли и говорить о том, как нужна власть над земным временем, хоть и малая ее часть, для Серых Колдунов вроде того же Поклада? Уж если доберутся они до Древа – получат твердое время для воцарения своей власти и веры.
Одно незыблемо: служит Древо каждому хозяину только тысячу лет. После этого срока оно перерождается и появляется вновь в том месте, которое ему укажет сам Числобог .
Обычно Древо Времени само находит того, кто ему нужен, да за боями и сечами где тебе, Светозар, такого подарка от Судьбы-Макоши ждать. Уж когда разобьете желтых, потрудись сам Древо сие отыскать. Не мне тебе говорить, что в линии твоей жизни оно оставит большой след. Гляди только, чтоб не умыкнули его лихоимцы.
Но… Други мои, небеса располагают, а человек только предполагает. Про Древо уж и до того достаточно было вам сказано. Что ж, – Вершина осенил себя знаком Перуна, – благослови Сварожич ваш ратный путь!

…Коротка ночка в сборах да хлопотах. Вот уже и рассвет лениво тронул бледно-розовым светом холодные горные вершины. Перед крепнущим день ото дня солнцем снег постепенно уползал от земли на самый верх склонов. Стояли морозные, солнечные дни последнего зимнего месяца студеня . В народе это время называли «окнами». За ними уже и до тепла рукой подать.
Едва только свет выгнал в лес ночные тени, дружина тронулась в путь. Во дворце, при царице Дзеване и царевнах остался лишь Ратибор с отрядом стражи да гости асура Вулкана.
Царь оглянулся напоследок на оставшиеся далеко позади бледно-розовые пики башен дворца. Отсюда они казались просто каменными глыбами, торчащими над неприступными стенами, словно огромные зубы дракона.
Дворец специально был выстроен так. Стоит отъехать еще дальше – и он вовсе станет казаться горой, такой же, как и многие другие. Только два больших деревянных моста, лежащие над бездонными провалами и ревностно охраняемые стражей, могут смутить редких заезжих да любопытных. Без мостов пути в замок нет, а через них просто так прохожего не пустят. Силой? Так по мосту больше чем десяток конных за один раз не пройдет, а в случае особой надобности стража в один миг может обрушить мост. За долгие годы этого не случалось ни разу.
Потому и дружина выходила по мостам на волю малыми ватагами. Другая ее половина, более многочисленная, расквартированная в соседних селениях, присоединится к ним уже дальше. Еще вчера Кратор с малым отрядом штурмвоев отправился поднимать квартирантов по тревоге. Сойдутся вскоре две половины и пойдут за дальний перевал.

Чабор проснулся от того, что возле его двери кто-то начал чихать. Разражаясь целой цепью громогласного «апчхи!», неизвестный поднял такой шум, что кто-то на него угрожающе шикнул. Грохнула дверь, и одолевающие кого-то чихи стали доноситься уже из-за стены, причем сильно приглушенные – чихали в подушку…

Сон улетучился безвозвратно. Едва успев поужинать, Тарина в тайне ото всех снова шла туда, куда звало ее сердце. Там, за углом, его дверь. Приближаясь, царевна ясно услышала шум и спряталась.
– Водар! – услышала она голос Лесного.
– Чабо… Ой, Лесной, тьфу ты, забыл, как тебя теперь звать-то! – отвечал ему радостный голос.
Его ошибка не осталась незамеченной для Тарины. Значит, Лесного на самом деле зовут как-то иначе? Хотя Лесной имя для него самое подходящее. Уж больно он нелюдим и молчалив.
– Ты живой, – искренне радовался юноша. – Если бы я только знал, кто чихает у моей двери. У-у-у, как здорово, что мы соседи! Ну, рассказывай, как ты выбрался из колодца?
– Как? Да не помню, как, – тихо ответил его собеседник, – я очнулся у горных уже когда вытащили. А так…, помню только вонищу в том колодце. …После подлечили, а как очнулся – вот он я!
– Хорошо, что ты выжил, Водар. Идем, погуляем!
– А не влетит нам за эти вечерние прогулки?
– Что ты, – успокоил юноша, – не будешь лезть куда не надо, – гуляй себе сколько влезет.
– Что за радость – гулять где велят? – тяжело вздохнул карлик. – Ну да ладно, хоть поболтаем.
Они вышли и направились прямо в сторону спрятавшейся царевны. Девушка замерла, в страхе вжимаясь в холодную каменную стену. Последнее, что успела она разглядеть, друг Лесного был сайвок. Они приближались, и царевна перестала дышать.
– Стой! – пискнул сайвок и стал водить носом, как изголодавшийся пес.
Юноша остановился, вопросительно глядя на друга.
– Ну, вот. Опять, – продолжал сайвок, жадно втягивая в себя воздух. – Тебя ничем ароматным не натирали? – заинтересованно спросил он. – Может, маслом или мыли в чем-нибудь таком?
– Что я, царевна? – ответил Лесной, и Тарину словно ударила молния.
– На царевну ты не похож, – продолжал принюхиваться сайвок. – Нет, пахнешь не ты.
– Водар, – ухмыльнулся Чабор, – а ты уверен, что горные тебя вылечили?
– Очень смешно! …Знаешь, я после колодца удивляюсь своему носу, да не смейся ты, правда. Что хошь унюхаю. Вот и сейчас. Видно, ветром из царских палат потянуло. Наверное, так же здорово пахнет в самом Ирии?
Чабор, подражая другу, жадно втянул в себя воздух, но только разочарованно пожал плечами:
– Какие притирания, какие запахи, Водар? Ой, неладно с тобой, ей-богу.
Сайвок насупился:
– Вот дай мне какую-нибудь вещицу и спрячь, а я ее по запаху найду, как собака.
Чабор с сожалением похлопал по карманам – все напрасно.
– Слушай, Водар, может, тот камешек у стены?
– Не годится. Он тут сотню лет лежит и пахнет, как все камни вокруг. Ты что, столько времени во дворце и ничего не стащил? Ищи, а то скажешь, что я подсунул тебе свое.
Тарина поняла, что вот-вот ее тайное пребывание здесь станет явным. Стоит только Лесному заглянуть за угол…
«Боже, как глупо, – мысленно ругала себя царевна, – как стыдно! Подслушивать и подсматривать, а еще царская дочь… Так мне и надо».
По щекам девушки потекли слезы отчаяния, но едва собралась она утереть их платком, как тот, по закону подлости, выскользнул из ее рук и упал на пол. Достать его – нечего было и думать: сразу заметят.
– Да вот же, – вдруг раздался где-то рядом голос сайвока. Он подошел и поднял этот вышитый кусочек шелка.
– Что там? – крикнул издалека юноша.
Сайвок острым глазом приметил выглядывающий из-за угла край платья.
– Стой где стоишь, парень! Я сам тебе принесу, теперь поверишь! – И тихо добавил: – Ну и дворец тут. За каждой колонной то красавица, то платок…
Перепуганная царевна украдкой выглянула из-за каменного столба, а сайвок, весело подмигнув ей и быстро направился к Лесному, нарочито сладостно принюхиваясь к ажурному предмету царского туалета.
– Чей это платок? – удивился находке Чабор. – Наверное, царевны обронили. И правда, здорово пахнет.
– Дай сюда, – вырвал сайвок свой трофей. – Эдак под подушку себе спрячешь и будешь нюхать перед сном, упиваясь грёзами. Негоже это. Лучше иди и разговаривай с красавицами. Тебе, кажись, не запрещают с ними общаться.
– Поговоришь с ними… – покачал головой Чабор, – такие со мной, диким, не то говорить…
– Ух, ты, – вдруг стал серьезным Водар. – А ты думал, что царевны на шею тебе будут бросаться? Вот, мол, гость драгоценный, королевич с дальних земель, не меньше. Так что ли? Думал, начнут бегать за тобой, следить всюду? С такими барышнями о-го-го какое обхождение нужно, а ты и двух слов связать не можешь.
– Очень мне надо, – отмахнулся Чабор, – вот пусть с равными себе и разговаривают. А я и на самом деле говорить толком, как они, не умею.
– А что умеешь-то? То ж царевны, олух…
– Да что ты ко мне прицепился с этими царевнами? Мне до них нет никакого дела!
Юноша недовольно прибавил шагу, оставляя сайвока позади.
– Эхе-хе, – вздохнул карлик и тихо добавил ему вслед: – Интересно, какое ж им тогда до тебя дело?
Клубок 4
Ожидая прихода войск царя Вулкана, Свентоград мужественно оборонялся в осаде. Все от мала до велика были на стенах города, отбивая многочисленные атаки аримов, обливая их разогретой смолой, осыпая камнями, стрелами да булавами. Павших оборонцев города жгли в кродах, а раненых уводили в глубь города, к лекарям.
Но и силы аримов иссякали. Когда же они узнали, что к Свентограду подходит помощь, дальнейшая осада потеряла смысл. В войске асура Вулкана все витязи как на подбор, и сил для боя с ними понадобится много, потому осада прекратилась. Желтые начали готовиться к битве, а город, наконец-то, смог перевести дух.
Разведка донесла ариману Ун Линю, что не далее завтрашнего дня войско Вулкана будет здесь. На рассвете невыспавшийся и злой ариман смог без труда рассмотреть на дальнем заснеженном поле копья противника. Вулкан же, глядя с высоты лесистого холма на вражеское войско, весело подмигнул своему чародею:
– Тучку-то немалую натянуло, а, Светозар!
Ученик Вершины только угрюмо кивнул в ответ.
– Ну что ты задумался, добрый молодец, – продолжал асур. – Гляди, вот он – супостат. Как тут понять, кому из нас с тобой начинать битву? Еще обидятся аримы, коль вовремя драку не начнем, заплачут да домой пойдут.
Светозар не ответил на шутку асура. Едва только подошли они к Белому городу, чародей стал призывать на помощь все силы Природы, Духов, Предков, а отвечала ему только глухая тишина.
– Что скажешь ты, воевода? – спросил царь уже Кратора.
Тот тоже с ответом не спешил. Огромный, сильный, спокойный, он всегда старался подумать, прежде чем ответить. Во всем мире лишь норовистый и игривый конь воеводы мог слегка разбавить всю глобальность и основательность натуры своего хозяина.
– Коли войско теперь не пойдет в бой, – начал медленно басить Кратор, – остынет. Так что… – либо в бой, либо на покой.
– Верно говоришь, воевода, – поддержал его царь, – худо будет, ежели усталость нас догонит.
– Нет чародея! – поднявшись в стременах, вдруг сказал Светозар и потянул из ножен свой двуручный меч. – За дело!!!
Кратор одобрительно оскалился и вынул из-за спины огромную боевую палицу.
– Добро, – подвел черту асур. – Делаем так, как и договаривались: ты, Кратор, гони конных аримов к лесу – они не устоят. Ударишь всей силой – в поддержку возьмешь отряд Светозара. Дай ему, чародей, самых горячих штурмвоев, чтоб с одного удара половину смяли!
Светозар ударит слева, а Благовест – в центр и ближе к тебе. Как побегут – отсекайте пеших еще до леса. Трудно будет отлавливать потом меж деревьев, ежели добегут. 
Ну что ж… Все оговорено? Однако ж, прежде чем сойтись рать на рать, пугнуть нужно зайца, чтоб не прыгал на лисицу.

Войска заняли позиции и застыли друг против друга на расстоянии полета стрелы. Ждали. Ветер лениво покачивал стяги дружин. Под лучами весеннего солнца снег сиял, словно подсвеченный изнутри.
Наконец перед войсками веров появился царь Вулкан. Его конь пританцовывал в нетерпении, позвякивая в сухом морозном воздухе серебром боевой амуниции.
Вскоре зашевелилось и войско аримов, пропуская вперед своего аримана. Желтые называли его Радан Ун Линь и почитали как сына бога. Пришло время несокрушимому Уну сразиться с достойным противником. И хотя одно имя царя веров вызывало у любого арима дрожь в коленках, каждый из них был уверен в победе своего солнцеликого аримана.
Жители Белого города, стояли на стенах, вознося молитвы богам. Люди жмурились от нестерпимых солнечных лучей, но не отводили взглядов от поля, к центру которого стали приближаться фигуры всадников…
Четники Вулкана сжимали оружие до хруста в суставах. Каждый из них был сейчас со своим царем. «Ва-ар!!!» – крикнул Вулкан, и конь прибавил ходу, высоко выбрасывая комья снега из-под стремительных копыт. «Вар! Вар!!!» – ответило ему войско, поднимая вверх оружие, как делали их предки и сто, и тысячи лет назад.
Вулкан, хищно улыбаясь, вдыхал полной грудью неистово бьющий в лицо морозный воздух. Он привстал в стременах и подался вперед, от чего его верный боевой конь, и без того летящий, как птица, превратился в молнию. Ветер пел в ушах избранника Богов безумную песню и раздувал в его сердце, будто в кузнечном горне, молодость и силу.
«Варвар!» – кричал Вулкан, вглядываясь в перекошенное ужасом лицо врага. Ариман коротко замахнулся, готовясь ударить первым. Он собирался вложить в этот удар всю свою силу, злобу, весь страх, но асур веров неожиданно присел в седле и, резко наклонясь вправо, в одно мгновение рассек воздух крест-накрест. Именно в этот миг противники пронеслись друг мимо друга.
Их лошади медленно остановились. Наступила мертвая, звенящая тишина. Ун Линь и Вулкан, не оборачиваясь, сидели в седлах, каждый лицом к вражеской рати.
Лишь один человек из тысяч, собравшихся здесь, знал, что сейчас произойдет. Он снова хищно улыбнулся морозному ветру и, выбросив в небо очередной боевой клич, безстрашно бросился на плотные ряды аримов. Передние от неожиданности дернулись и попятились. Иные бросили оружие и завыли от ужаса замечая, как в этот миг Радан северных родов Поднебесной Ун Линь рухнул на землю, развалившись на две половины.
Войско веров неистово взревело и бросилось в атаку. Фланговые стягоносцы подняли вверх штандарты с изображениями «Ратиборца» . Мчались вперед конные, бежали пешие, догоняя улепетывающих к лесу желтых. В панике аримы сами передавили чуть ли не половину своего войска, остальных же веры рубили, не щадя.
Остатки разбитой конницы Ун Линя скрылись в дальнем лесу, а пешим аримам преградили путь передовые отряды штурмвоев, словно перепуганный скот согнав их в кучу.
Желтые побросали оружие и ожидали своей участи, понимая, что до леса им все равно уже не добежать.
– Воевода! – докладывали старшие четники Кратору. – Пять сотен с лишним взяли в полон. Эх! Чтоб не увязли в бою, было бы больше.
– На кой вам больше? – привстав в стременах, зло выругался запыхавшийся Кратор. – С этими-то полонными что теперь делать?
– А заклеймить их! – прогремел, словно гром, асур, подъезжая к воеводе и с трудом сдерживая распаленного коня. – Хватит!
Вулкан хмурился, зажимая ладонью кровоточащую рану на плече. Ему помогли слезть на землю, усадили на устланные шкурами обозные сани, вокруг которых кашевары уже зажигали костры, разворачивая обоз.
– Эх, не углядели, – Кратор протискивался меж воев и лекарей, собравшихся возле Вулкана. Таким огорченным его еще никто не видел. – Как же так? – все же добравшись до царя, басил Кратор. – Говорил же, со щитом надо! Что, коли совсем руку?..
– Сам-то свой щит, поди, дома оставил? – улыбаясь через боль, спросил асур. – Мой хоть в обозе лежит.
– Так то я, – улыбнулся воевода, – Мне хоть полбашки снеси – я это только к Купале замечу.
Обозные согласно загоготали.
– А ну!!! – гаркнул старший кметь так, что лошади дернулись, и все четники в один миг пришли в движение. – Ишь, девки-хохотушки. Войско не кормлено, а они стоят и скалятся!
В этот момент прискакал Светозар. Уже без доспехов, он спрыгнул с коня и подошел к царю. В одной руке он держал длинную толстую палку из неведомого черного дерева, а другой без конца поправлял разорванный ворот. Тот непослушно расползался, оголяя его раскрасневшуюся шею.
Пока лекари хлопотали около царя, Светозар решил развлечь того рассказом о доблести своей дружины. Начал он с истории, как во время боя, в запале погони, схлестнулся с кем-то и сломал меч. Пока он вещал о том, как далее дрался кинжалом да кривым хазарским жезлом, те, кто был в это время позади него (а их становилось все больше), стыдливо улыбаясь, краснели и, перешептываясь, отходили в сторону.
Наконец, не утерпел и Кратар. Он медленно зашел в тыл рассказчику и… затрясся от хохота. Вслед за ним взорвались смехом все обозные. Светозар, дернувшись, начал стыдливо поправлять одежду.
– Да что там? – не выдержал Вулкан. – Эй! Что у него крылья сзади выросли, что ли? А-ну, стань ко мне спиной, чародей!
Светозар медленно повернулся… Вся одежда на спине кудесника (и ниже) была разорвана пополам, а обнаженный тыл, исцарапанный в кровь, стал багровым от мороза.
– Вояка, – улыбнулся царь. – Видать, так сильно размахнулся из-за спины, что разрубил все до портков.
– То я в лесу, – оправдывался Светозар. Так летел, что не заметил впереди ветку. Голову пригнул, а она, бесова коряга, нырнула мне за ворот. Вот и распороло одёжу как ножом, я и моргнуть не успел. Ремни на доспехах порвало, и портки до пояса… Думал – зашибусь, падая с коня. А эта вражина в поясном ремне застряла, за спиной. Гляньте-ка, – чародей показал трофей. – Возьму себе.
– Что ж теперь, – устало улыбнулся Вулкан, – так и будешь свой зад этим… вре;менным посохом прикрывать?
В обозе-таки приискали расстроенному чародею кое-какую одежку. Не по чину, да Светозар не стал перебирать, чай, не девица. После обеда занялись делами.
Старший обозный по асурову приказу отыскал в утвари клеймо – хоть и малое, а выбор в походе невелик. Оттиск хитросплетений железной проволоки изображал ч;рты «непотреба». Этим клеймом метили утварь и бросовый скот, более не нужный в царском войске, мол, бери, кто хочешь, и распоряжайся. Кратор был доволен тем, что к месту эту железку нашли. Жёлтые злыдни им точно не нужны были. Кормить их еще…
Клеймить собралось все войско. Аримы стали проявлять беспокойство задолго до того, как пришло время привести в исполнение приговор царя. Они поняли, что древний обычай Славяно-Ариев в этот раз не будет приведен в исполнение. Как правило, Славяне оставляли полонных себе на три года для восстановления того, что те порушили на их землях, а после – отпускали на все четыре стороны. Хочешь – уходи, а хочешь – селись здесь, живи своим укладом, не нарушая требований местного Кона. Но в этот раз…
Заметив, как вои Вулкана начали греть на огне клеймо, аримы тут же принялись с криками вскакивать, но плотное кольцо веров, выставив вперед копья, остудило самых горячих, и вскоре все желтые смирились со своей участью.
– В какую часть клеймить? – спросил укутанный в несоразмерную одежду Светозар.
– В ту самую, – под нарастающий хохот ответил царь, – только пойди проследи, чтобы клеймо не остывало, а я пока с войском побеседую.
Вулкан поднялся с саней и с помощью воеводы взобрался на коня.
– Веселитесь?! – громыхнул асур, и войско разом умолкло. – С каких это пор боль стала приносить вам радость? Ведь веры – славный народ, мы не желтые! Каждый должен знать: нет здесь ни веселья, ни озорства.
Иные скажут, что чужаки принесли много бед нашей земле… Да, это так. Но многие из них мирно живут в наших весях и трудятся рядом с нашими жителями. Такие нам не враги, а со злодеями мы поквитались в бою. Нам ворог – с оружием, а без него – полонянин! Что проку в их смерти? Попробуй, узнай по их немытым рожам, кто из них юнец, а кто уж вдоволь пролил людской крови!
Я знаю Кон. Иных полонных мы, как и раньше, будем оставлять на три лета в семьях тех, чьих кормильцев убили. Но с матёрыми желтыми так более делать негоже. Посему вот мой указ: отныне коли брать пленных аримов – клеймить! А кто уже имеет клеймо и явился за вторым – тому смерть на месте!
Пусть обозные, кто торговал с ними и знает язык, переведут для полонных мои слова.
Вои зашевелились, загудели. Кто-то вдалеке крикнул: «Непотребные! Клейми их! Пусть убираются за свой китай ». Другие подхватили.
Аримы все до единого были клеймены и отпущены, но только после того, как обозные купцы с видом великих волхвов и пророков объяснили им слова асура. Желтые молча слушали переводивших, открыв гнилозубые рты да почесывая отмеченные клеймом места…
Как только последние аримы скрылись в лесу, войско асура Вулкана вошло в город и расположилось на ночлег. Вот тогда-то царский чародей, устроившись на мягкой постели и уже погружаясь в сон… – вспомнил! В пылу битвы он позабыл о Древе Времени, о своем поручении от Вершины! И хотя уставшие руки и ноги требовали отдыха, Светозар вздохнул, поднялся, нашел хозяина двора и выпросил у того сальный светильник.
Едва он вернулся и сел в задумчивости, в покой постучали. Вскочив и резко шагнув на зов, Светозар запнулся и, подвернув ногу, упал. Острая боль пронзила ступню, и чародей едва дохромал до двери.
Перед ним стоял хозяин дома, пожилой и мрачный человек с обсвисшими усами.
– Это я, Надежда, – тихо сказал он, щурясь на свет сального светильника. Он поднял короткопалую ладонь и смахнул со щеки невесть откуда взявшуюся слезу.
– Ты, что ли, молодой чародей асура Вулкана?
– Царь гонца прислал, меня зовет? – забеспокоился Светозар.
– Нет, – замялся Надежда, – не царь. Помощь твоя нужна, добрый человек.
Светозар с досадой глянул на свою ногу – хорош помогатый! Кто бы ему самому сейчас помог.
– Отец мой умирает… – продолжал Надежда. – Пока желтые наседали, уж трижды собирались хоронить, а смерть к нему все не идет. Он тоже, как и ты, чародеил в свое время. Говорит, что грех на нем, еще смолоду, потому-то его с земли и не отпускают до поры, пока не искупит.
– Что ж это, мил человек, – удивился Светозар, – просишь смерть твоему отцу поторопить?
– Нет, что ты!
– Так чего же ты хочешь?
– Не я, – усач просительно приложил руку к сердцу, – отец. Уж давно ни единого слова не молвит, а тут глаза открыл и спрашивает: «Кто из чужих у нас в доме?» Я ему и говорю: мол, вроде как чародей самого царя Вулкана ночует. Он, как про то узнал, велел идти за тобой. «Позови его, – говорит. – Его боль – мне в помощь».
– Так и сказал?
– Так и сказал! 
– Что ж, идем. – Вздохнул Светозар. –Только возьму что-нибудь – опереться. Сам видишь, какой я помощник: ногу вон вывернул.
Светозар бросил беглый взгляд в полумрак комнаты. В углу у стола стоял тот самый вре;менный посох, что едва не покалечил его в лесу. Черная узловатая палка словно сама попросилась в руки чародею. Он вытянул ее из-за стола и, хромая, будто старый дед, отправился вслед за хозяином жилища.
В темном спящем доме тяжелые шаги хромающего Светозара звучали гулко и тревожно. Надежда шел впереди, освещая дорогу нещадно коптящим тлустенем . Вскоре перед ними засветился проем открытой двери.
В комнате, где находилось ложе умирающего старца, стоял тяжелый воздух. Смоляные светильники коптили выбеленный потолок, выбрасывая к нему черные тягучие дымки. Старец лежал на деревянной кровати, по всем четырем углам которой висели обереги и пучки сухой травы.
Надежда подошел к отцу, склонился и дотронулся до сложенных на груди рук.
– Отец, он пришел… Светозар, чародей асура.
Старец открыл глаза. Его отрешенный взгляд не сразу отыскал в смердящем полумраке силуэт гостя.
В душном покое повисла гнетущая тишина. Светозар стоял недвижимо, всматриваясь в темные провалы глазниц умирающего. Тщетно пытался он угадать, что в предсмертный час могло беспокоить старого кудесника, и чем он, случайный в этом доме гость, мог ему помочь…  Во тьме не заметил чародей, что тусклый взгляд умирающего направлен не на него, а на его причудливый посох.
Сухие безкровные руки старца дрогнули. Он произнес шелестящим, словно осенняя листва, голосом:
– Подойди… ближе. Сядь.
Надежда поднялся с одра отца. Светозар, опираясь на посох, подошел, присел на край ложа, осторожно вытягивая вперед больную ногу.
Старец с трудом вновь разомкнул пересохшие губы:
– Видно, Бог все же дал вволю натешиться Нечистому моей грешной душой. Нет страшней муки, чем всем сердцем желать смерти и не получать желаемого… Ты великий чародей… Я, наконец, смогу уйти.
Блуждая за кромкой жизни, я увидел Его, Древо земного Времени, и испросил у Хранителей разрешения прикоснуться к нему…
Тут слабая речь старика прервалась страшным кашлем. Вскоре старец, внутренне собравшись, продолжил:
– Нет, – ответили Они, – грех твой велик, но он уже оплачен. Коснешься древа – останешься навечно блуждать на кромке этого Мира, не находя покоя себе и отбирая его у других. Древо само знает, кому дать время, а у кого его отнять. Оно уже подарило свою ветвь смертному, – старик снова закашлялся, – он… кхе-кхе, он обрел приют в твоем доме. Испроси у него милости, коснись Временного Посоха в мире Явном – и обретешь вечный покой…
Светозар медленно перевел взгляд на посох и почувствовал, как по спине пробежала странная, неприятная дрожь. В голове прозвучали слова Вершины: «Древо Времени само выбирает, кому даровать милость Небес». Древо Времени – твердое, как камень, темное, как уголь, звонкое, как медь…
Старику было тяжело говорить. Он долго молчал, снова набираясь сил и, наконец, произнес:
– Это мой сын, Надежда. За милость твою бери у него все, что пожелаешь, дай только… мне помолиться и коснуться Его, твоего Посоха. Я достаточно выстрадал за свой грех, пусть теперь Посох отнимет у меня оставшееся время страдания.
– Добро, старец, – задумчиво сказал чародей Вулкана. – В последней просьбе не отказывают… Но, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, потому что я еще не ведаю Его силы.
И Светозар, словно меч, вложил дар Небес и Земли в руки умирающего.
Старик глубоко вздохнул и оставил этот бренный мир: его взгляд был полон счастливого облегчения. Светозар осторожно вынул посох. Древнее дерево тихо загудело, переходя от мертвой плоти к живой…
Так началась великая и страшная история Посоха Времени волшебника Светозара. В ней – великая война аримов и веров, гнусный заговор Серых Колдунов, гибель Свентограда и всех волшебных городов Рипейских гор и другие события, которые действительно не будут иметь временных границ, а через сто, и через тысячу лет станут определять будущее…

Через неделю больше не потревоженные аримами веры ушли обратно в горы, оставив Белому Городу малую дружину во главе с Благовестом.
К середине снегогона  часть дружины вернется. Молодых и неженатых оставят – под началом нескольких заслуженных ветеранов, чтоб обживаться и укреплять оборону города – набирать войско и обучать новобранцев. Раз желтые зачастили в гости, нужно было формировать оседлое войско Свентограда.
Прощаясь у ворот города, царь Вулкан махнул рукой горожанам и старейшинам, благословляющим обратный путь своих спасителей, пришпорил коня и поскакал в голову колонны…

– Это Любомель, а это Любоцвет, – Мирота держал в руках два совершенно одинаковых засушенных растения. – Их в лесу никому не распознать, даже если кто и найдет. Разве что у цветущего Любомеля лепесток отливает желтым цветом. У сухих же ни цвет, ни стебель не различить вовсе. Главное их отличие – это запах. Из горных мало кто и запах различает, а кто может это делать – почитается великим травником и лекарем!
– Кто это у них великий травник и лекарь? – удивился Водар, молча и терпеливо впитывающий в себя всё, что ему говорят.
– Ты бы не очень-то умничал, – строго прервал его Мирота. – Они тебя с того света вытащили. Благодарить должен.
Водар в ответ на это только горько подумал: «А кто ж меня туда, на тот свет, чуть не отправил?», но вслух молодой сайвок рассудительно промолчали грустно посмотрел в пол.
– Не в пол! – поучал верный спутник Вершины. – Сюда смотри! Вот тебе задание. Коль ты говоришь, что носом силен, – докажи это. Я дам тебе понюхать оба цветка, а затем перемешаю их. А ты различишь какой где, идет?
– Будто у меня есть выбор… – тяжело вздохнул Водар.
– Выбор есть всегда, – заверил Мирота, протягивая первый сухой цветок. – Это Любоцвет.
Водар жадно вдохнул воздух, и мир в одно мгновение окрасился в яркие цвета. Вдруг перед глазами вспыхнули картинки раннего утра в лесу – запах зеленой листвы. Почудилось движение ветра в кронах деревьев…
– А теперь второй – Любомель, – слышался голос старого сайвока издалека, и летнее утро внезапно вспыхнуло дивным светом. Водар хотел бы навсегда остаться в этом видении. Наверное, это и есть счастье? Жить там, слушая сладкие песни лесных берегинь…
Мирота, отвернувшись, отложил старые образцы и взял со стола два заранее приготовленных одинаковых растения. Водар обязательно должен был попасться на удочку.
– Ну? – наставник протянул стебли.
Водар осторожно взял их в руки и по очереди понюхал.
– Они одинаковые!
– Да что ты?! – поддельно удивился Мирота, – может, это я, старый, перепутал? Ну, раз так, не пропадать же попытке. Какой же из них?
– Любоцвет.
– А вот и нет, – непривычно для себя обрадовался Мирота, забирая стебли и удивляясь тому, что после вдыхания ароматов чудо-цветков его ученик пребывает в здравом уме. – Более того, – думал старый сайвок, – он понял, что они одинаковы. Силен… почти как я. Жаль ошибся, – заключил Мирота, тоже нюхая стебли и неожиданно понимая, что приготовил ловушку самому себе. Действительно, это был Любоцвет!
Ученик с явным непониманием смотрел на растерянного учителя.
– А ведь ты прав, – наконец, проговорил Мирота. – Далеко пойдешь, коль Бог к твоему носу добавит еще и голову.
Старый сайвок принялся складывать стебли в пучки, бережно связывая их и укладывая в ниши специального деревянного ящика.
– А этот Любомель, – спросил раззадоренный похвалой Водар, – правда, может из человека тряпку неразумную сделать или героя?
– Нет, – задумчиво ответил Мирота, – из тряпки – тряпку, а из героя – героя.
– А Любоцвет?
– Любоцвет может усилить или ослабить силу любой травы во сто крат.
– Ух ты! – удивлялся Водар, внимательно изучая из-за плеча учителя содержимое ящика. – А как это?
– Есть специальные заклинания, но тебе пока рано их знать. Обучись сначала простым вещам.
– Ну, пожалуйста, учитель, я ведь все равно забуду! Ну хоть одно, а?
Водар в несколько слов выстелил лестью дорожку к сердцу своего учителя, и старый сайвок, упоенный похвалой, сдался.
– Ну, ничего особенного, – мялся он, – так, мелочь:

«Бога Хмеля дивный цвет,
Чрева Божьего дитя,
Сбереги Сварога Свет,
Тьму бездонную сметя,
Пробуди от сна Дух свой –
Силу снадобья утрой».

– и последнее, сколько ни повторяй, все усиливает силу травы раз от раза.
– …утрой, – повторил Водар. – На самом деле сложно – никак не запомнить…
– Это еще что, – протянул старый сайвок, напуская важности, – это простейшее!
– Ох, и мудрый ты, учитель, – продолжал нахваливать его Водар, мысленно повторяя заклинание.

– Ох, и мудрый ты, Говар, – восхищался в то же время Чабор, – столько знаешь!
– Мудрый, – хмыкнул старик, – с моей мудростью ты чуть к Праотцам не загремел. Не очень ты меня хвали, не люблю. А про мудрость так скажу: мудрый человек от умного – далеко стоит. Умный знает, а мудрый ведает тем, что знает. Однако ж, спать тебе пора. Иди, укладывайся.
– Ну, Говар, пожалуйста, – упрашивал Чабор, жадно глотающий знания. Он не мог себе представить, что целую ночь не впитает ничего нового.
Весь день Говар рассказывал ему о давней битве Добра и Зла, освежив в памяти уроки Атара. Еще вчера старик обещал рассказать быль о начале времен, об одной из древних битв с Недобрым, но, видно, позабыл об этом.
– Ты ведь обещал, – не отставал Чабор, – слово надо держать!
– Что с тобой поделаешь? – пряча улыбку, вздохнул лесовик.
Он снял со стены гусли, положил их перед собой и долго задумчиво смотрел куда-то вдаль, как показалось юноше, сквозь стены и времена. Наконец, он тронул струны, и гусли запели, наполняя комнату волшебной мелодией.
Чабор ничего подобного никогда не слышал! А старик даже не смотрел в сторону опешившего юноши. Мелодия вдруг оборвалась, началась снова, и старик запел:

«Жили два брата у огромного моря,
Безкрайнего Мира, где Свет изнутри.
И было бы счастье средь них, чтоб не горе –
Зависть тех, кто ломает, перед тем, кто творит.

Первый брат строил город, из глубокого неба
Красивых кристаллов – чистой воды…
Второй – сыпал песок в тесто для хлеба,
Тайно в праздничность улиц сеял пепел беды.

Первый создал поля светлой радости, счастья,
До поры доверяя лживым брата словам…
Было время, и вторглось в их Ирий ненастье,
И один создал Храм, а другой поднял хлам…

Первый поднял людей, в храм впустил их, дал помощь,
Второй демонов поднял – создал армию Зла.
Каждый в армии той звал соратника «сволочь»,
И молился, чтоб смерть стороной не прошла.

Можно ль с верой такой еще верить в победу?
Верно – нет. Обреченность – это их приговор.
Ну, еще бы, ведь каждый шел по темному следу,
Каждый скот или падаль, убийца иль вор…

Разбежались они. Те налево, те вправо,
Разобрали мечи, разобрали щиты.
Теперь и ты выбирай, ты имеешь право,
Сделать выбор в вопросе – с кем из братьев ты?

Клубок 5
Лесной уже погружался в сладкое марево сна, когда в звенящей тишине ночного коридора вдруг услышал крадущиеся шаги. Дремоту как рукой сняло. Он нащупал масляный светильник рядом с кроватью и крепко сжал его, готовясь в случае чего нанести удар. Пришелец тем временем уже проник в комнату. Крался он тихо, как кот. Чабор уже различал на стене его уродливую слабую тень.
– А ну, стой! – решил не испытывать судьбу юноша. – У меня меч!
– Тьфу ты! – отозвался из темноты Водар. – Напугал, дурак…
– Так это ты-ы-ы? – недовольно протянул Лесной.
– Нет, не я, – язвительно пропел сайвок, взбираясь на кровать. – Это царевна к тебе явилась помурлыкать перед сном…
– Одолел ты со своими царевнами, – обиделся Чабор. – Башка твоя завернулась на них. Тебе, видать, время пришло жениться? У вас, у сайвоков, в какие года женихаются? Вот, точно. Понятно теперь. Вон, и платок носовой себе забрал.
– Ох, умница, – глухо постучал по чему-то в темноте сайвок, – я ведь не о себе пекусь, а о тебе. Сайвоки, кстати, на людях не женятся. У нас с этим проще, раз – и готово. Не надо мучиться, вздыхать, томиться. За колоннами прятаться от ненаглядного, терять платочки. А коли уж такие феи прячутся, то и голову могут потерять, не то платочки.
– Ты это про что? – Всполошился Чабор. – Это я, что ли, кому-то ненаглядный? С ума сошел?
– Про то самое, о, несравненный лесной… олух! Я своим глазам и носу верю. Имени ее я тебе не скажу – сердце подскажет при случае, а вот знать про сие ты должен, чтоб не ранить ненароком обидой сердце девичье.
– Интересно, как это? – начал рассуждать Чабор, чтобы не выдать волнения. – Ну, каково это? Что чувствует человек? Что заставляет его делать такое… такие вещи?
– Эко тебя понесло по кочкам! – захихикал сайвок. – Вот примерно то же и чувствуют, только во много раз сильнее. А может, и нет… В общем, я сам толком про то не знаю. Только сегодня слегка прикоснулся к этому таинству, нюхая одну траву. Эй, да ведь я затем к тебе и пришел. Помощник мне нужен в одном хитром дельце. Поможешь по старой дружбе?
– Какое это «дельце»? – насторожился Чабор. – Ты уж скажи, а я подумаю. Мало ли что у тебя в голове?
– У, хитрый какой парень Лесной. Я, значит, скажу, а ты откажешься… Ну да ладно. Выбирать мне не приходится. Понимаешь…, мне позарез нужно одну траву испытать. Правду ли о ней говорят?
– Ладно, – с неохотой согласился Чабор, понимая, что большего от сайвока пока не добиться, – я согласен. Только расскажи, что делать. Как бы нам потом не влетело!
– Ну, ежели Вершина, Мирота или Говар узнают, то, конечно, влетит. Но не сильно, не переживай. А так… Понимаешь, уж больно я стал любопытен, как начал учиться. И до того мне дело, и до этого.
– Понимаю, – вздохнул Чабор, – как я тебя понимаю!
– Значит, завтра и займемся. Как раз все во дворце будут заняты: со дня на день Вулкан с войском вернется, дворцовый люд будет готовиться.
– Ой, чует мое сердце…
– Не каркай, – зло шикнул Водар. – Все, до утра! Доброй ночи!

Половину этой «доброй ночи» юноша не мог сомкнуть глаз, перебирая в памяти все, что касалось царских дочерей.
«Вот так история, – думал Чабор, – надо же! Какая же из них? Старшие не в счет… хотя почему? Нет, зарываться не стоит, старших в сторону. Младшие…
Вообще, конечно, Смирена могла бы. То-то она все время как зачарованная ходит, стесняется. Однако ж и Тарина стесняется, краснеет, бледнеет. Не поймешь. В обморок вдруг упала. Интересно, откуда они вообще там с Мирославой взялись? А если Мирослава? Нет, Мирослава за Ратибором охотится, это сразу видно. Тогда все-таки Тарина? Не похоже: она сторонится меня, не разговаривает. Смирена хотя бы здоровается…
Вот нюхач пришибленный: «Доброй ночи, доброй ночи»! Мне теперь век не уснуть».
И все же к утру он уснул. Крепко, без снов и видений, так что Водар едва смог разбудить его к завтраку.
– Вставай, медведь, – тянул сайвок его за ногу. – Что ты ночью делал? Никак тебя не добудиться!
Чабор медленно ощупал постель вокруг себя и, не найдя ничего, чем можно было бы накрыться, сел. Глаза упрямо не желали открываться. Когда же с горем пополам эта шкодливая пароча выбралась позавтракать на дворцовой кухне, там никого уже не было. Царское семейство вместе с Вершиной, Миротой и Говаром всегда завтракало наверху, а повара и их помощники уже куда-то запропали, оставив еду для неразлучных друзей на столе. Всем сейчас было не до них.
Здесь, у кухни, за пустующими ныне столами ближайшей дружины царя никто не обращал внимания на то, как ты чавкаешь – котлы шумят.
Сонный Чабор за завтраком молчал и постоянно зевал. Водар же в это утро был полон энергии. Пока Лесной доклёвывал остатки пирога, карлик уже насытился и в нетерпении топтался у входа. Наконец и юноша выбрался из-за стола, лениво направившись за тянувшим его за руку сайвоком.
Спрятавшись в дальнем углу коридора, они дождались момента, когда Мирота выйдет из комнаты Вершины, и незаметно прошмыгнули в незапертую дверь. Вскоре дїй и Говар вышли во двор, и друзья целиком погрузились в свое тайное дело.
Любоцвет Водар нашел без труда, а вот другую траву… В ящике Мироты корней и трав было превеликое множество. Сваришь что-нибудь по незнанию и…
– Чего ты там возишься? – стоя у дверей, нетерпеливо шипел Чабор.
– Трав больно много, – оправдывался сайвок, – как бы какую ядовитую не схватить.
– Шевелись!
Кроме Любоцвета Водар знал только Любомель. Спешно выхватив из ящика несколько его сухих стеблей, сайвок добавил к нему найденный ранее Любоцвет и дай Бог ноги!
Чтобы не вызвать подозрений, к условленному месту встречи похитители трав шли разными путями. Направлялись они к южному крылу, где коридоры спускались вниз, в глубь горы. По ним из недр во дворец поднимался горячий воздух. Сайвок заранее все разведал, поэтому со знанием дела открыв тяжелую дубовую дверь, Водар уверенно повел Чабора в теплые галереи.
– Кажется, здесь, – указал карлик на большой серый камень. – Посвети-ка!
Чабор поднял выше захваченный у входа факел. Сайвок, повозившись за валуном, вытащил из темноты медный таз.
– Ого! – удивился юноша. – Ты времени даром не терял. Но одного не учел, умник. Даже если мы и сможем развести здесь костер, дым потянет во дворец. Там подумают, что пожар и тогда нам влетит!
– Дыма не будет, – заверил сайвок. – Не был бы ты неженкой, а был казаком  – знал бы, где баня дружины. Войско-то из ковшиков, как ты, не обмывается.
Видишь камень? Таких здесь четыре. За ними топки печей. Вон, слева, дрова. Целый лес засушен для бани. Эх, жаль, света маловато, но нельзя больше: случись что – не успеем затаиться.
– Факелы, значит, успеем погасить, а печи как же?
– Что печи! – отмахнулся сайвок, – их любая служанка растопить может, чтоб помыться, пока нет дружины. Дверь на засов – и мойся, сколько влезет.
– Ладно трепаться, – отмахнулся Чабор, – давай уже делать что-нибудь, а то застукают.
В это же самое время на широкий царский двор въехала дружина во главе с асуром. Весь дворец высыпал их встречать. Царь с подвязанной рукой соскочил с коня в жаркие объятия жены и дочерей.
Как раз в этот момент закипела вода в тазу у друзей-алхимиков. Водар деловито бросил в кипяток Любомель. Вода вспенилась и шугнула на камни. В воздухе запахло цветами, медом и чем-то волшебно-вкусным.
– Пошло дело, – потирал ладони Водар.
И тут вдали грохнула дверь! Юноша и сайвок переглянулись, с ужасом понимая, что в спешке позабыли запереть за собой.
– Теперь все, – процедил сквозь зубы Чабор. – Может, разденемся? Мол, моемся…
– Не пойдет, – замахал руками сайвок. – Что, ежели это баба, извиняюсь, женщина? Подглядывать станет, а ты красуйся тут!
– Кто здесь?! – грохнул густой бас, и из темноты вынырнул факел.
– Мы, – просто ответил сайвок, – Водар и Лесной.
– А-а-а, – отозвался бас, – а чего дружину не встречаете? Вон уж во двор въехали.
– М-мы м-мыться хотели, топим вот.
– Эх, ребята, не в службу, а в дружбу, – вошедший страж ударил себя кулаком в грудь. – Там, наверху, два моих брата в дружине, а мне приказано баню начать топить. Может, раз вы тут, разведите огонь сразу во всех печах? Дальше уж я приду и сам. Пока я туда-сюда, вы и помоетесь.
– Конечно-конечно, – оживился Водар, – какие разговоры? Что нам стоит, дрова-то есть. Уж для дружины расстараемся!
– Ну, добро, братцы, я скоро…
Колдуны-надомники разом вздохнули, видя, как воин удаляется.
– Эй, парни, – бросил страж издали, – огонь по стенам зажгите – темно, как в порубе. А дверь я вам закрою, а то воняет какой-то пакостью.
– Хорошо-хорошо, – в один голос ответили Водар и Лесной.
В это время наверху, в стенах дворца, маг Вершина позвал своего помощника Мироту и приказал ему приготовить целебный отвар из двадцати трав и одного корня. Нужно было восполнить силы уставших в походе воинов.
– Вечером, к пиру победы, отвар должен быть готов. Раньше ты, Мирота, и один справлялся, а теперь, с молодым помощником, уж не оплошай.
Долго старый сайвок разыскивал пропавшего Водара, пока кто-то не подсказал, что тот топит баню для дружины. Мирота, отправляясь в нижние галереи, мысленно похвалил прозорливого ученика за то, что тот сам догадался насчет бани: «Однако ж вслух его пока хвалить не буду, – решил Мирота. – Еще и поругаю, что ушел без разрешения»…

– Ну, запомнил? – приставал Водар к Чабору, разжигая последнюю банную печь.
– Может, лучше ты?
– А к двери ты пойдешь? Будешь там стоять и трястись как осиновый лист? А если придет кто? Как глаза ему отведешь? Все, времени нет! Бросишь Любоцвет – читай заклинание и последние слова – «силу снадобья – утрой!» – повторяй. Скажи с десяток раз и махни мне рукой. Дальше дело мое. Все, я пошел.
– Ладно, – отмахнулся Чабор.
Сайвок занял место наблюдателя, одним глазом следя за соратником, другим – озирая коридор. Оставшись в бане, юноша чертил руками в воздухе замысловатые фигуры, восклицал заученные заклинания и совершал дикие, причудливые телодвижения. Сайвок украдкой хихикал, удивляясь столь безобразному колдовству и тут…
– Водар! – прозвенел в тишине голос Мироты, и из темноты вынырнул огонь факела. – Вот ты где! Оглох, что ли?
– Я? – прохрипел нюхач сдавленным от страха голосом. – Н-н-нет…
Будто в бреду Водар слушал слова своего учителя о том, что надлежит готовить отвар, а какой-то бездельник шляется неизвестно где.
«Только не пускать Мироту в баню, – думал молодой сайвок, – пусть ругается, это даже лучше, главное, чтоб не унюхал. Я сам вызвался быть наблюдателем, мне и ответ держать».
Водар смело шагнул навстречу судьбе, бросив напоследок отчаянный взгляд на Чабора. Наругавшийся вволю Мирота, снова ставший спокойным и немногословным, тихо шел впереди, освещая дорогу, а Водар плелся следом, мысленно воссылая молитвы к Небу: «О, Род Вседержитель! Только бы Чабор читал медленно последние слова. Я все улажу, быстро улажу, эх, только бы…»
«…силу снадобья – утрой!» – медленно повторял в это время юноша в третий раз, загибая последний палец левой руки. Делать нечего, снова пришлось начинать с мизинца правой и коситься в едва заметный дверной проем.
Отвар с каждой сказанной фразой пенился все больше. Вначале Чабор подумал, что это из-за близости печи. Каково же было его удивление, когда после того, как он снял таз на пол, пена отвара не спадала, а все росла и росла с каждым новым повтором заклинания. – …силу снадобья – утрой! – повторял Чабор, мысленно проклиная недотравленного сайвока.
А тот в это время в поте лица носился с ведрами, дровами – со всем, что только ни просил сделать или принести Мирота. Старый сайвок был поражен: сколь же прилежного ученика на старости лет послала ему судьба. Да, Водар был неутомим, но только до тех пор, пока в комнату не вошел Лесной. Юноша устало сел на скамью у входа и попросил разрешения у старого сайвока отдохнуть.
С этого момента ученика Мироты будто подменили. Он все время косился на Лесного, а тот в ответ округлял глаза и разводил руками. Со временем их «общение» становилось все более странным. Когда Мирота отворачивался, он слышал за своей спиной характерный шелест одежды, который намекал, что сзади эта парочка ведет бурный, хоть и бессловесный диалог. Как только Мирота оборачивался и бросал на них взгляд, все тут же прекращалось – Водар мирно глядел в потолок, а Лесной краснел, тупо уставившись в пол.
Когда же старый сайвок, которому это все надоело, обернулся слишком резко, он застал Водара с вытянутым в сторону Лесного кукишем. Рука с фигой тут же опустилась, и в мире снова воцарилась гармония. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но Водар вдруг обратился к наставнику:
– Учитель, Лесному стало плохо. Я выйду с ним за дверь, ненадолго?
Старый сайвок бросил вопросительный взгляд на юношу и увидел странное безпокойство в его серых глазах.
– Что ж, хорошо…
В тот же миг юноша выскочил в коридор, а Водар – за ним.
– Ты что, сдурел? – зашипел сайвок. – Чего ты сюда приперся? Где отвар?
– Да успокойся ты! Нет отвара – испарился. Я повторял, повторял заговор, отвар вскипел и – пых! …Таз сухим остался, представляешь?
– Как – сухим?
– А так, – юноша тяжко выдохнул. – Будто в нем ничего и не было. Я тазик там оставил, не тащить же сюда? Знаешь, в бане такой запах стоит! Даже тут уже пахнет, чуешь?
Нюхач жадно втянул в себя воздух и, выдохнув со стоном отчаяния, сплюнул себе под ноги.
– Ну, Чаборушко, – оглядываясь с опаской, сказал сайвок, – давай договоримся. Ни ты, ни я ничего про сие не знаем. Никаких трав не трогали. В бане мылись – было, а так – ни-ни, понял? Эх, таз бы вымыть… Жалко не успеем!
– Да уж, – согласился Лесной, – дружина пошла мыться. С ними воевода, Светозар и сам асур.
– У-у-у, – взвыл в отчаянии сайвок…
Клубок 6
На пир в честь славной победы собрались в огромном зале, где и столов-то стояло не счесть, а уж еды и питья было превеликое множество. Никто и не заметил в десятках ароматов – одного, дурманяще-пьянящего, созданного сотней случайностей. И всё же этот запах жил среди иных, неосязаемый, неуловимый – даже в одежде каждого воина, включая Кратора, Светозара и самого царя Вулкана. Даже преданный царю Ратибор тоже не упустил случая попариться в честной компании. Многострадальный таз, над которым чародеил Чабор, по воле судьбы достался царю. Все верно: коль уж пошло дело так, то куражиться веселому случаю до самого конца!
 
…Пир был в разгаре! Воины пили хмельное, как водится, за Богов и Предков, за великих воинов, за землю-матушку и всех матерей и дев. Много ели, запивая целебным отваром Мироты. За общей суетой, да и потому, что сами прятались за спинами воинов, Водар и Чабор не заметили отсутствия в зале д;я Вершины.
Убедившись, что ничего страшного не происходит, Лесной стал осторожно выглядывать из-за плеча Кремня, молодого курносого воина, с которым он уже успел познакомиться. Гроза, кажется, миновала, и юноша, осмелев, всматривался в лица сидящих за дальним царским столом. Он надеялся перехватить взгляд царевны, той самой, неизвестной. Должна же она после всего, что нашептал Чабору сайвок, тоже искать его взглядом?
В это время обладатель сказочного обоняния, доедая аппетитную снедь да облизывая кленовую ложку, пристально следил за своим другом и всеми окружающими. Его интересовало, не отражается ли на них действие Любомеля, превращенного в пар Любоцветом и стараниями Чабора (будь он неладен).
Чудо-нос легко улавливал пьянящий, густой аромат среди многочисленных запахов яств. Водар был уверен, что такой мощный запах не может остаться незамеченным, но его учитель Мирота, сидевший невдалеке, был полон спокойствия и умиротворения. Он, как и все, не спеша поедал что-то, сидя на специальном высоком стуле. Молодой сайвок, глядя на это, даже ругнулся про себя: сам он, чтобы быть повыше и доставать до всех вкусностей, восседал на пустой бочке. Едва только Водар подумал о том, что Вершина не Мирота и запах учуять просто обязан, в зал вошел д;й-чародей!
Старец был явно озабочен. Поклонившись собравшимся, он направился к столу асура. Воины вставали, приветствуя Жреца, а он, двигаясь к царскому столу, явно высматривал кого-то из-под седых бровей своим цепким взглядом.
Те же, кого он искал, сидели ниже самой пыли, не дыша и посылая молитвы Небесам, чтобы грозовая туча прошла мимо.
Наконец, старый маг занял свое место: слева – Светозар, справа – Тарина, напротив – Говар. Вершина уже видел, где прячутся горе-алхимики и всё знал об опытах этой парочки, ибо все слова и деяния отражаются в зеркале мира, а он вольно смотрел в это зеркало с самого рождения, черпая из него свое известное во всех землях Любомудрие. Впрочем, еще и страх Водара и Чабора, слившись воедино, сам все рассказал проницательному уму древнего, как Рипейские горы, старика.
В свои лета он видел даже дальше этого, вытаскивая зыбкую цепь видений из невидимого для всех далекого потолка звездного неба, безконечно удивляясь тому, что может младший брат Мечты – великий и непредсказуемый Случай. Это сотворенный Богами мост. Никому не ведомо, что соединит он в следующий миг, появляясь, подобно радуге, то тут, то там.
«Пусть будет так…» – вслух заключил свои рассуждения старый кудесник, а услышала его слова лишь юная Тарина. Вершина улыбнулся в ответ на ее вопросительный взгляд, начертил в воздухе замысловатую фигуру, и в его ладони появился великолепный камешек, играющий тысячами граней света. Д;й вложил алмаз в ее хрупкую руку:
– А вот тебе и еще один случай, – загадочно сказал он.
«Интересно, – заметила про себя Тара, – Все спокойно пьют, едят, смеются. Ни сестры, ни мать, ни отец даже не смотрят в нашу сторону. И никто не обращает внимания. Вот с чего это вдруг Вершина сел здесь, а не возле отца? Будто так и надо. И отец его не зовет на исконное место подле себя. Чудеса! Говар болтает с Ратибором, смеются! Вот новости… Неспроста все это…».
Царевна посмотрела в глубокие, словно горные озера, глаза Вершины и вдруг поняла, что он уже всё про всех знает. И о ней. Даже то, в чем она сама себе боялась признаться – ее мысли о Лесном… Его слова об «еще одном случае», наверняка, относились к этому. Веселые искорки в глазах старика словно шептали: «Я всё знаю, чадо моё. Что было, что есть, что будет».
– Ну и пусть, – мысленно отмахнулась царевна, – мне нечего бояться! – Она вдруг испугалась… Причем даже не того, что она могла что-то сейчас сделать, а того, что она в этот миг так спокойна, отважна и даже безрассудна. И это наяву, а не во сне!
Волны неведомой реки несли душу девушки в необузданном потоке, рождая безстрашие, уверенность и силу. В этот момент Тарина была способна на все. На дне ее колдовских глаз вспыхнули огоньки, словно цветки папоротника в непроглядной купальской ночи.
«Боже, что со мной?» – восклицала про себя Тарина.
«Что это со мной?» – спрашивал себя каждый в этом зале.
Во все возрастающем шуме пира Вершина тихо поднялся с места.
– Прости, асур, великодушно, – обратился он к Вулкану, – пора мне отдыхать.
– Что так? – удивился асур. – Пир в самом разгаре.
– Стар я, – вздохнул д;й как-то двусмысленно. – Посидел с молодыми – и ладно. В мои лета, Пресветлый, вредно соблазняться столькими ароматами. Чем старше человек, тем меньше ему от этого стола надо…
– Не могу держать тебя без воли, светлый старец. Коли тяжко тебе – отдыхай, а передумаешь – милости просим, у нас сегодня шум до утра.
Вершина поклонился и направился к выходу, опираясь на длинный посох из черного от времени дерева, провожаемый почтительными взглядами воинов.
Чабор вдруг ощутил, что стал чувствовать действие волшебного аромата. Эх, спросить бы у Водара, будет ли оно усиливаться? Тот сайвок, как назло, куда-то пропал.
Лесной вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд: обернулся и словно ожегся – на него сурово смотрел д;й Вершина.
– Не поможешь ли старцу добраться до опочивальни? – Тихо не то спросил, не то попросил старец. – Ноги совсем не держат?
Чабор встал.
– Да, и друга своего, Водара, толкни там, за бочкой. Пусть не прячется, а прогуляется с нами за компанию.
Водар всё слышал, но не торопился выбираться из своей засады. Лесной пнул ногой в неясную тень у стола, и сайвок с тяжким вздохом все же выбрался на свет, отряхивая колени от несуществующей пыли.
– Ну вот, – мягко сказал старик, – так-то оно лучше. Пойдем. Я вас сильно не задержу, колдуны… банные.
Водар с ужасом понял, что они влипли и деваться им теперь некуда.
Вершина, опираясь на посох, медленно шел впереди по освещенному смоляными факелами коридору. За ним, словно на казнь, понуро брели Чабор и Водар.
– Что с вами делать, алхимики-недоучки? – не оборачиваясь, спросил д;й.
– Великий Вершина, – понуро отозвался сайвок, – не с нами, а со мной. Это моя идея. Чаб… Лесной знать не знал, во что я его тяну. Я виноват – мне и ответ держать.
– Я сам согласился, – вмешался Чабор.
– Замолчите, неразумные, – обернулся к ним старик. – Оба хороши! Колдовство, волшебство, лекарство – всё это в руках неучей является орудием убийства. Я не знаю, что сделал бы с вами, если бы не рука самого Рода, ниспославшая этот случай. Тобой, юный сайвок, похоже, интересуются силы Тьмы – берегись! Обманом жить – себе вредить.
А ты, обладатель Свещенного оружия, потакаешь лжи и защищаешь ее? Неужто смерть Атара была напрасной? Не понял ты многоликости Темной Нави ? Недоброе всегда начинается песчинкой, а кончается горой…
Идите на пир, и больше никому не давайте повода лицезреть вашу глупость.
Д;й повернулся и медленно побрел вперед, отмеряя короткие шаги по длинному безлюдному коридору, а сайвок и юноша долго смотрели ему вслед, пока стук древнего посоха не утонул в отголосках шумящего зала. Это дружина громко затянула длинную песню о несчастной любви витязя к дочери ведьмы.
– Пойдем, – тихо сказал Чабор, – теперь-то уж бояться нечего. По твоей милости, половину праздника просидели в страхе. Ниспошли, Род, добрый век Вещему старцу Вершине. Как говорил Атар, «Вещий не знает страха и лжи, но видит их». Эх, Водар, Водар…
Чабор направился к открытой двери зала, из которой навстречу ему летела песня:

– На зеленой горе, да на мягкой траве,
Где я пил, наслаждаясь, горный хрусталь.
Пел унылую песню на поздней заре
Добрый молодец, струнам доверив печаль.

– А что – Водар? – догоняя юношу, бомотал сайвок. – Хотя, конечно, я виноват, извини, друг…
Они вошли в зал, свободные от страха и чувствуя немыслимое облегчение.  Сели и стали слушать. Грустному напеву вторили все, даже асур:

– …Вот сказал и пропал, камнем стал во весь рост,
День и ночь убивалась, рыдала Краса.
Камнем стала сама, а из девичьих слез
Ключ забил из горы. Ой, солена вода…

Чабор вновь бросил взгляд поверх голов хмельной дружины… За царским столом всё было как прежде, и вдруг… На него смотрели глаза, полные небесного огня и нежности. Чабор хотел было отвести взгляд, но не смог. Его сердце забилось так сильно, что боль в груди стала невыносимой. «Это она…»
Тарина сидела, слегка наклонившись к Мирославе, а та что-то шептала ей на ухо. Сестры улыбнулись, и только тут Тара отвела взгляд, да и то потому, что царь и царица покидали застолье, оставляя дочерей в компании Кратора, Светозара, Ратибора и Говара.
Когда царская чета удалилась, пир грянул с новой силой. Вдруг поднялся Ратибор, пирующий по обычаю за столом асура.
– Лесной! – позвал он. – Иди к нам. Смелее, не бойся.
– А я и не боюсь, – ответил Чабор, поднимаясь с места и отправляясь туда, куда ему теперь нужно было попасть позарез, – вот спасибо Ратибору!
Водар снова куда-то пропал, да и бог с ним!
– Добрый вечер честной компании, – смело, совсем по-взрослому приветствовал присутствующих юноша, и сам тому удивился.
– Вот, – показывал на него Ратибор, приглашая гостя присесть на свободное место возле… Тарины, и Лесной во второй раз мысленно поблагодарил начальника дворцовой стражи. – Этот парень усадил меня на пятую точку. Будь у меня побольше мозгов, – пошутил страж, – не быть бы мне живым и здоровым. Ну что, крестник Лесной, поднимешь чарку?
– Да я, – честно признался юноша, – никогда крепкого не пивал.
– Не бойся, – поддержал просьбу Ратибора Кратор, на всякий случай наливая маломуу четверть дозы младшего четника. – Мы, чай, тоже не с грудным молоком хмельного меда попробовали. Ну, – поднял воевода кубок, – будь добрым воем!
Кратор одним махом выпил, и тут из-за стола вдруг поднялся Говар:
– Добры молодцы, красны девицы! – весело крикнул старик. – Будем на столах спать аль веселиться, играть? Не ради чарки пир горой, а ради удали младой! Коль устали есть да пить, дозвольте старому водить, игрой задорной веселить!
– Добро, старче, – кричали дружинники, оборачиваясь к Говару, раздвигая шире скамьи, давая простор веселью. По всему было видать, что все только того и ждали. – Давай задания, а то и впрямь кровь стынет.
– Коли так, вот вам первая задача. Кто силен и грузен, желает смерить мощь да удаль?
Дружинники стали переглядываться. Никто не решался отозваться первым. Мало ли что дед удумал.
– Старик умеет разыграть, – шептались за столами, – вызовет воинов сильных да ловких и давай загадками да вопросами засыпать, вот потеха!
– А какая награда победителю?! – срываясь на поросячий визг, крикнул кто-то из толпы, чем вызвал всеобщий хохот.
– Ой, хитрецы, – засмеялся дед, – еще и задания не знаете, а уж награду подавай. Что ж, могу отдать победителю… свои сапоги. Они, правда, старые, но выбрасывать жалко. А так нет у меня больше ничего.
– Что ты, старче, – под смех дружины, загремел густым басом какой-то чернобородый воин, – что мы – аримы у старого человека последнюю драгоценность отбирать? Не надо!
– Ну, что с вами делать? – вздохнул хитрый дед. – Царевны, лебедушки, выручайте старика. Одарите вы чем-нибудь победителя.
– Знает, дед, – шушукали сзади, – чем лучше всего четников задобрить. За награду из царевниных рук любой до моря на ушах добежит.
Добромила нахмурилась, покосилась на Мирославу, Мирослава на Божену. Та поднялась:
– Добро, дед Говар. Одарю победителя, только покажи поединщиков.
Толпа колыхнулась, будто вода в бадье. Через плотные ряды – словно в эту бадью бросили тяжелый камень – вышел вперед царский кметь Кратор.
– Я, отец, хочу поразмяться, – под удивленный шепот застенчиво пробубнил воевода. – А коль награда от царевны, – добавил он смелее, – уж будь уверен, не уступлю сопернику!
– Добро, – хлопнул в ладони Говар, – кто супротив воеводы? Легковесных и молодых не беру, соперник больно грозен.
– А какая награда? – снова завопил тот же визгливый голос, и Чабор уловил в нем знакомые нотки.
– Я одарю победителя! Поцелуем! – смело заявила Божена, вызвав испепеляющий взгляд Добромилы.
Дружина и приглашенные охотно потянули руки вверх:
– Я! И меня! – выкрикивали из толпы. Говар остановил свой выбор на Дуболоме. Настоящий витязь, стоящий соперник для воеводы. Рост – в рост, волос – в волос, то-то поединщики!
– Старче, – вопил писклявый и до боли знакомый Чабору голос, – давай уж им пары! Всем награду охота.
– Ладно, – согласился Говар, – кто в пару к воеводе?
– А награда? – визжал «писклявый».
– Наградой будет мой поцелуй, – тихо сказала, не вставая с места, Мирослава.
Дед хитро прищурился, отыскивая в толпе Ратибора, но тот уже толкался локтями, пробираясь вперед:
– Я! – кричал он, – я к воеводе в пару! – Насилу пропихавшись, главный страж стал рядом с Кратором.
– Кто к Дуболому? – вопросил дед.
Вызвался Хлест – витязь, с которого картины бы писать. Смел, умел и, как говорят в народе: «Что удал, так и красоты Бог дал».
– Это тебе не Лесной, – шепнул на ухо Ратибору Кратор, – этот не то на пятую точку, этот плашмя положит, и не поднимешься.
– Посмотрим.
– Давай еще! – не унимался в этот момент «писклявый» – Чтобы никому обидно не было!
Дабы оставить пустые забавы и уйти спать от греха подальше, из-за стола встала Добромила, но перед Говаром словно из-под земли вырос Светозар.
– Я… присоединяюсь к сестрам, – неожиданно для себя самой сказала Добромила и побледнела.
– Кто? – просто спросил у окружающих Говар.
– Я, отец, – отозвался Светозар.
Глядя на все это, девки из прислуги зашушукались, как змеи: «Вот так страсти-мордасти! Не хитро со Светозаром в упряжи победить: наворожит чего, противники сами повалятся, но царевны-то каковы!»
– Кто супротив?
Вызвался Упор.
– Светозар, только без твоих штучек! – кричал «писклявый».
Дружинники засмеялись. Они знали силу Светозара и без волшбы, но все и всегда списывали его победы на чары.
Чабора, который, как и окружающие, во все глаза следил за происходящим, вдруг пронзило желание встать рядом с Ратибором, Кратором и чародеем Светозаром. Что-то волшебное бродило у него в крови, толкало вперед. Юноше не хотелось думать, что это хмель или аромат Любомеля с Любоцветом.
– Может, еще кто? – спросил старик.
– Я! – вырвалось у Лесного.
– Ты? – удивился Говар.
– И ему награду! – неистово вопил, как зажатый в углу поросенок, «писклявый».
– Давай, Лесной, – махнул рукой Ратибор, – покажем наших!
Говар озадаченно причмокнул губами. По предварительному сговору, затерявшись в толпе, «писклявый» должен был подзадоривать дружину. Тут он визжал не к месту – кто ж одарит Лесного? Но, судя по всему, «писклявый» знал больше Говара.
Говар сдержанно спросил:
– Ну, кто супротив Лесного?
Вышел Кедр. Он был ничуть не старше Чабора, только пониже ростом и пошире в плечах.
«Вот и мой час, – подумала Тарина, – я сама себе дала зарок, значит, не отступлю».
– Я с сестрами! – громко сказала она, чувствуя, как ударили в нее взгляды старших сестер.
– Что ж, – решил больше не испытывать судьбу Говар и хлопнул в ладоши. – Начнем?
По просьбе деда дружинники принесли из поруба длинную кованую цепь. Заводатор игрища перевязал ее посередке красным лоскутом, и цепь уложили во всю длину на пол. Под лоскутом – меч. Чья ватага перетянет другую до меча и за него, та и победила.
Поединщики заняли свои места. Невесть откуда появился Водар, присел, согнувшись у лоскутной метки, лежащей над мечом, и принялся ревностно наблюдать, чтобы никто не потянул раньше положенного срока.
Говар взмахнул рукой, и тяжелая цепь едва не лопнула от первого же рывка. Водар, следивший за лоскутом, не заметил отмашки старика, и потому цепь, оторвавшись от пола, больно ударила его в лоб. Соревнование пришлось остановить, давая командам и зрителям вволю насмеяться.
Когда же цепь во второй раз взвилась над полом, уже никто не мешал поединку. Железные звенья тяжко заскрипели, а сама цепь от натяжения начала медленно вращаться. Дружина неистово вопила, наблюдая танец красного лоскута над мечом. Шум стоял такой, что Говару пришлось закрыть уши руками.
Мирослава сорвалась с места: «Дава-а-а-ай, Ратибор!!!» – кричала она, и тот готов был горы свернуть.
Кратор пыхтел, как раскаленный на огне котел. Грозно раздувая ноздри и шумно выдыхая через сжатые до синевы губы, он сосредоточенно подтягивал к себе цепь пядь за пядью. Светозар скрипел зубами от нечеловеческого усилия, жилы на шее взбугрились – какая там волшба?!
Лесной был последним в связке. Его ноги предательски скользили по ровному каменному полу, но он стиснул зубы и тянул так, что, казалось, вдувшиеся вены на его шее вот-вот лопнут.
Развязка близилась. Лента начала медленно плавать то влево, то вправо. Дружина обезумела, вторя рывкам соперников чудовищным ревом. Никто уже не мог усидеть на месте – ни воины, ни царевны.
– Все! – дико кричал кто-то над ухом Тарины. – Раз начали рывками, скоро закончат, сдают силушки.
Чабор уже видел золотых мух, безумно роящихся перед его глазами. Пот струился по спине, заливал лицо. Цепь скользила в мокрых, слабеющих с каждым мгновением руках. Медленно, не ослабляя хватки, он сделал два шага от Светозара к хвосту цепи.
– Куда-а-а? – прохрипел чародей. – Назад, дурак, так мы не вытянем!
Юноша резко ослабил цепь, прыгнул к Светозару, внезапно развернулся и изо всех сил рванул ее назад.
Никто не понял, что произошло. Лоскут вильнул вправо, а Кедр, поскользнувшись, упал.
– Тяни-и-и-и! – заорал Лесной. Лоскут медленно поплыл влево. Кедр, свалившийся от хитрого маневра соперников, пытался встать, но сзади на него наступал Хлест, а впереди уже начинал скользить Упор. Кедр свалил его. Дальше вся команда Дуболома до самого меча и за него ехала по полу, как на санях.
– Стой! – скомандовал Говар. – Безоговорочная победа! – он поднял руку.
Уставшие, измотанные схваткой, победители и проигравшие дружно уселись за столы. Служанки обтирали их, давали пить, а Дуболому еще и есть.
От усталости все происходящее далее Чабор видел в какой-то розовой пелене. Когда он начал приходить в себя, рядом с ним оказался Ратибор.
– Ну, – хлопал он юношу по плечу, – молодчина, крестник.
– Да уж, – не мог отдышаться Кратор, – что б не он, и мы, и они умерли бы с этой цепью в руках.
О, проклятая усталость! Если б не она, гораздо ярче были бы воспоминания о первом в его жизни поцелуе. И если от состязания осталась боль в измученных конечностях, то от волшебного прикосновения губ Тарины – ничего, кроме щемящего, непонятного чувства где-то под сердцем.
Клубок 7
Древние, как мир, ели упирались своими верхушками в далекое, невидимое от корней небо. Некоторые из них были настолько высоки, что решались заглядывать в недосягаемый дом Богов: смотрите, безсмертные, мы можем до вас дотянуться. Дайте только время, и ели проберутся своими колючими лапами даже в священный Вирий.
Судя по всему, Боги не желали принимать у себя таких гостей, у которых под пышной кроной таился полный сырого мрака, огромный и загадочный прикорневой мир. Изредка, для усмирения особенно дерзких деревьев, небожители посылали страшные бури и ураганы на дремучий и непроходимый Лес. Безпристрастные слуги Небес выворачивали с корнем самые непокорные деревья, швыряя их к земле гнить и разлагаться.
С самого сотворения Мира все гигантские выворотни собирались у земли, с каждым новым веком делая Лес всё более непроходимым. Мрачный прикорневой мир был полон шорохов и теней, то и дело мелькающих меж исполинских стволов и замирающих, как только на них падал чей-либо взгляд. Кто бы ни угодил сюда, ощущал страх перед этой сумрачной таинственностью.
Лесные обитатели, зная о пристальном внимании Богов к их Лесу, старались не нарушать первозданный покой этого мира, а посему жили незаметно, таясь, дабы не постигла их участь павших деревьев.
Дальше, на восток, на сотни и сотни миль тоже Лес. За ним – горы, а потом опять царство древних деревьев до самого края земли, где лениво плещутся о берег ставшие солеными от времени воды самой безконечности…
Вот снова метнулась неясная тень. Черный незнакомец неслышно скользнул под огромную корягу, вынырнул за поросшим мхом валуном и растворился в зарослях папоротника. Вот он появился вновь, уже у входа в крохотный бревенчатый дом, умело запрятанный между мшистых пригорков и полусгнивших гигантских пней.
Крыша этого тайного жилища объединила два холма, и если не стоять у входа, то дом просто растворялся в окружающем буреломе, становясь невидимым. Высокий, полый внутри обломок трехвекового ствола, оставшийся после давней бури, служил жилищу дымоходом, выбрасывая дым в недосягаемые кроны деревьев, и рассеивая его там.
Черный незнакомец осмотрелся и преклонил колено у двери избушки. Он опустил взгляд и застыл в покорном поклоне, устало взирая сквозь прорезь лицевой повязки на почерневшие от времени ступени порога. Гибкое, полное скрытой энергии тело замерло в позе раба.
Вскоре дверь отворилась. В холодную сырость леса пахнуло теплом. В темном проеме появилась фигура костлявого старца с редкой рыжей бородой, торчащей клоком из-под широкого капюшона, скрывающего лицо.
Черная хламида, облачавшая старика, добавляла мертвецкой желтизны его тощим, похожим на куриные лапы рукам. Длинные пальцы его десницы  постукивали когтями по висящему поверх хламиды костяному темно-серому оберегу в виде глаза, заключенного в треугольную рамку. Старик опирался на сучковатую клюку, каждый сук которой являл собой резную фигурку зверя или невиданного чудища.
– Что привело тебя, воин Нин Дзу Цы?
– Великий Маг, – тихо, не поднимая взгляда от сырого и мягкого настила земли, заговорил гость на языке аримов. – До Шин Ли дошли слухи, что у царя Вулкана родился наследник. Мой хозяин послал тебе дары страны Великого Дракона в знак своего почтения и спрашивает у мудрейшего из мудрейших: так ли это?
Гость, не поднимаясь, снял толстый матерчатый пояс и развернул его перед ногами старца, являя его взору щедрые дары, – драгоценные камни и мелкие золотые изделия. Колдун долго присматривался к подношению, а затем тихо сказал:
– У Вулкана родился сын, слухи не обманули Шин Ли, он может быть в этом уверен.
Старик шагнул в сторону. Из зловещего мрака позади него возник уродливый горбатый карлик, облаченный, как и его хозяин, во все черное.
– Сглаз, – обратился к карлику старик, – прибери тут.
Юродец безцеремонно сгреб в латаную холщовую торбу драгоценные дары аримов, в один миг оставив на земле только опустевший пояс. Черный воин склонил голову ниже. Змеиные глаза карлика вдруг впились в него цепко и страшно. Кончик длинного бородавчатого носа мелко задрожал. Уголки синих губ угрожающе поползли вниз. Безобразный огромный рот наполнился шипением, а среди редких гнилых зубов мелькнул раздвоенный змеиный язык.
Лежащий на земле пояс вдруг обернулся толстым узорчатым гадом. Арим, заметивший это страшное превращение, даже не шевельнулся.
– Иди, Сглаз, не мешай, – внезапно прекратил этот кошмар черный колдун. – Коршуна не так легко испугать, мы еще с ним не договорили.
Карлик злорадно хихикнул и побрел в дом, ухмыляясь своей проделке. Едва он исчез, вместе с ним исчез и змей, превратившись обратно в пояс воина Нин Дзу Цы.
– Что еще Шин Ли хотел спросить? – продолжая перебирать пальцами магический знак, сухо поинтересовался колдун на языке аримов. – Мне кажется, Сглаз не дал тебе договорить.
– О, мудрейший, – посланник прижал ладонь к груди, склоняясь до самой земли, – мой повелитель спрашивает, нельзя ли сделать так, чтобы у Вулкана снова не было наследника?
Старик ответил не сразу:
– Это очень сложно, арим.
– Мой повелитель спрашивает, что желает получить великий Поклад за великую услугу. Хозяин не пожалеет никаких даров для мудрейшего!
– Что ж, – вздохнул с облегчением колдун, услышав, наконец, то, что хотел, – вот тебе тогда подарок для наследника Вулкана.
Поклад развязал свои четки, снял с них одну костяшку и подал ее ариму:
– Эту штучку нужно подбросить в дары или игрушки малышу. Можно даже в постель. Главное – чтобы он взял ее в руки. Через месяц после того дня, как он до нее дотронется, наследника у Вулкана снова не будет. Тогда и поговорим об услуге Шина Ли. Мне всего-то нужна будет парочка его воинов Нин Дзу Цы, коршунов или скорпионов, все равно кого, на несколько дней.
– Мы почтем за честь помочь тебе, великий и могучий Поклад.
– Тогда прощай, коршун, не теряй времени. Да, будь осторожен: в замке Вулкана гостит Вершина, будь самой хитростью, иначе…
Арим поклонился, нырнул под толстый, поросший серым мхом выворотень и растворился среди деревьев и папоротника, оставляя свой пояс у порога дома Поклада.

– Ты куда? – окликнул Лесного Водар.
– Пойду к Ратибору в оружейную палату. Давно не был, надо проведать Артакон.
– О-о, – ухмыльнулся сайвок, – конечно, столько раз в битвах побывали, столько вражеской кровушки пролили. Это верно, всякий богатырь на отдыхе по мечу скучает…
– Издеваешься? – обиделся Чабор. – Это все ж лучше, чем с недоучкой отвары готовить.
– Эх, – вздохнул Водар и, подражая Вершине, добавил: – Правду речешь, молодой, будет от тебя прок.
– То-то, – улыбнулся Чабор, – небось, опять хотел предложить «дельце»? Отправляйся-ка ты лучше к Мироте, а мне Говар велел к Ратибору идти, продолжать учиться ратному делу. Как поднимемся в горы, надобно уметь держать оружие, чтобы там не начинать учиться с азов.
– Да, – грустно согласился сайвок, – Мирота говорит, еще месяц – и пойдем. Уж год, как во дворце, хороши гости. А как думаешь, что там будет, в горах?
– Отстань, Водар. Знаю, к чему ты начинаешь: разговоры, тары-бары и опять…
– Нет, просто интересно, что там?
– Что там? Камни! – зло ответил юноша и зашагал к оружейной палате, оставляя Водару небогатый выбор предстоящих действий. Можно было пойти к Вершине или к Мироте. И там, и там нужно трудиться, а этого сегодня ленивому сайвоку страсть как не хотелось.

За окном безумный ветер рвал облака в клочья. Они метались, перепуганные и послушные его воле: то перемешиваясь, то наползая друг на друга, иногда сгущаясь или, наоборот, открывая свои ватные ставни, являя взору голубое, удивительно глубокое небо.
Лучи Ярилы-Солнца стремительно тянулись ко всему – будь то проталина, пень, камень, лишь бы согреть, оживить промерзшую землю, лишь бы подарить безграничную милость своего света и тепла даже самой малой частичке этого великого царства. Время зимы безвозвратно таяло вместе со снегом. В каждом дуновении ветра, в каждом солнечном луче сиял девичий лик Весты-весны. Так же, как и год назад, когда во дворце асура шумел пир, пропитанный ароматом Любомеля.
С тех пор во дворце произошло многое. У царя Вулкана и царицы Дзеваны родился долгожданный сын, названый Честимиром. Малыш появился на свет в конце зимобора . Асур был счастлив и несказанно горд. Царица в каждой молитве благодарила за своего сына Рода-Всеродителя.
Также за прошедший год во дворце сыграли две свадьбы-любомира – вначале стали супругами Светозар и Добромила, после – Кратор и Божена. Готовилась и третья свадьба – Ратибора и Мирославы.
В ожидании урочного часа главный страж дворца поминутно вздыхал, томясь в сладком ожидании. Светозар хоть и жил рядом, да уж больно был занят своим семейным счастьем, чтобы можно было, как раньше, поболтать с ним и развеяться. Кратор и Божена правили в Свентограде, а новым воеводой Вулкан назначил Благовеста. Тому тоже было не до веселья и бесед. «Дружину принять – не бабу обнять», – всегда отвечал он Ратибору. Вот и маялся бедный жених, не зная, чем себя занять, чтобы не сойти с ума до назначенного времени.
Вершина, благословивший Светозара, Кратора и Ратибора на супружество с царевнами, однажды сказал, что вскоре произойдет некое событие, и Небесам будет угодно, чтобы в этот день Ратибор был «в нужном месте, а не слался ковром невесте». Именно из-за этого должен был начальник стражи еще какое-то время походить в женихах.
Мирослава тоже страдала от разлуки и… хорошела в ожидании счастья. Теперь царевну невозможно было узнать. Она, к радости отца, перестала носить одежду штурмвоев и расцвела, как цветок голубой ружи из Белого города.
Единым утешением Ратибора было то, что ему в ученики определили Лесного. За любимым ратным делом время летит быстрей.

Из-за острых еловых вершин вынырнул силуэт большого черного коршуна. Стоявший в карауле у моста младший четник Станимир быстро выхватил лук.
– Эй! – окликнул юношу Кречет, – не балуй. Что проку эту птицу бить? Ни мяса толкового, ни пера мягкого… Разве что перья для стрел сгодятся. Да и то – сшибешь его, а он упадет в пропасть и… нет твоей стрелы!
Станимир послушно опустил лук. Силуэт коршуна лениво поплыл в сторону стен дворца, покачиваясь в порывах весеннего ветра.
– Нет, надо было все-таки сбить гада, – почесал в бороде Кречет. – Начнет еще курей таскать на кормовом дворе.
В это время отлынивающий от дела Водар вышел прогуляться и поздоровался со скучающей стражей. Он готов был заняться сейчас чем угодно, только бы не учиться. Сайвок с грустью посмотрел на капризное небо, поежился от резкого порыва ветра и вздохнул: «Ну и погодка. Кроме стражи, похоже, я тут один? С кем поболтать-то? Эх… Пойду-ка я подальше с видного места, а то, чего доброго, заметят – и начнется!»
Острым взглядом сайвок тоже приметил черный силуэт большой птицы, летящей прямо на стены дворца. «Там оружейная, – подумал сайвок, с сожалением вспоминая о Чаборе, который не пожелал бездельничать с ним. – Может, он тоже видит эту глупую птицу. Слепая она, что ли? Щас треснется башкой в стену, вот умора», – лениво продолжал наблюдать сайвок.
Коршун и в самом деле, не сворачивая, мчался прямо на проем одной из бойниц. Не останавливаясь, слету, он ударился в стену и в один миг, обернувшись человеком, ловко зацепился за железные прутья решетки, подтянулся и исчез в окне.
Водар от удивления открыл рот, но тут же сломя голову бросился во дворец. Стражники удивленно переглянулись: ну и потешный м;лый этот сайвок.
Ратибор в это время открывал дверь оружейной палаты:
– Я пока выберу нам деревяшки покрепче, а ты, крестник, проведай свой меч.
– Ратибор, – спросил Лесной, открывая ящик и вдевая свой ремень в петлю ножен меча, – а почему ты меня зовешь крестником?
– Не знаю, – ответил тот, придирчиво перебирая учебное оружие со злополучными набалдашниками. – Так в старину звали людей, которым в лихую годину суждено было уберечь тебя от погибели. И коль, грозно скрестившись над тобой, судьба и случай оставили тебе жизнь, значит, тот человек, что держал ее нить в своих руках, – твой крестник.
Лесной отчаянно вскрикнул.
Ратибор оглянулся и оцепенел. Перед ним стоял бледный перепуганный юноша, а в его руках светился ярким тревожным светом чудо-меч. Ратибору вдруг показалось, что нить его жизни, о которой он только что говорил Лесному, уже через миг оборвется – и в этот раз уже безвозвратно…
– Ратибо-ор, меч взбесился! Рвет руки и тащит меня… Ты не шевелись: кто знает, что у него на уме?
Внезапно Лесного бросило к двери, суставы пронзила жгучая боль. Чабор пронесся по коридору к стоящим впереди стражам западного крыла. Именно туда с огромной силой влек его меч.
– Отойти! – неистово кричал бегущий позади Ратибор, выхватывая свое оружие и догоняя Лесного. – Отойти, говорю! Не трогать!
Воины послушно отпрянули в стороны. Казалось, что юношу несет невидимый бешеный конь, которого он, на свою беду, ухватил за повод. Чабор пытался сопротивляться, но его ноги безпомощно скользили по каменному полу.
В следующий же миг он зажмурился, заметив впереди дверь, но ожидаемого удара не последовало. Меч вдруг резко рванул вправо, в соседний коридор, в конце которого была лестница… Дотащив юношу почти до нее, Артакон, высекая искры, рубанул по одной из каменных колонн и выжидающе замер, освещая полумрак безлюдного коридора ровным бледным светом.
Вдруг из-за колонны на Чабора бросилась тень. Черный незнакомец, бешено замахнувшись, швырнул в юношу что-то блестящее. Меч загудел и описал несколько стремительных дуг. Лесной невольно взвыл от боли. Его суставы хрустнули, а к ногам со звоном упали металлические, отточенные, как лезвия, снежинки. Незнакомец, не давая ему опомниться, выхватил из-за спины выгнутый меч Дао.
– Лесной, назад! – крикнул поспевший на подмогу Ратибор. – Отойди, парень, сейчас не до шуток!
Меч Индры метнулся в сторону стража. Миг – и оружие избранника Мирославы отлетело в сторону! Черный незнакомец, словно молния, бросился на юношу. Артакон снова взвился и Чабор был вынужден сделать стремительный выпад. Его волшебный меч тут же отбил не меньше десяти ударов врага и сразу после этого перешел в короткую, разящую атаку. Незнакомец рухнул к ногам Лесного с разрубленной надвое головой. Развалившаяся черная повязка открыла залитое кровью лицо арима.
Побледневший Ратибор медленно поднял с пола свой меч и подошел ближе.
– Что там?! – кричали стражи со своих постов. – Эй! Вы как там?! Да что ж там такое?!
– Все нормально! – отозвался главный страж дворца. – Стойте на местах! Нет, постойте! Снимите одного от западного прохода – и в караул его: пусть поднимут всех, тревога! Прочесать все!..
Волшебный меч остывал в уставших руках Лесного, которые медленно опускались до тех пор, пока кончик бледнеющего клинка не коснулся каменного пола. Чабор почувствовал, как завтрак подступает к его горлу, в его глазах потемнело. Юноша медленно вложил меч в ножны, силясь отойти от убитого арима, но ноги не слушались. Ратибор подхватил Лесного и усадил его на пол у колонны.
– Как ты, братушка? Что же это было, а? Ох и непростой у тебя меч, …непростой. Да и ты, видать, такой же Лесной, как я морской. Может, расскажешь, что тут такое было?
– Все расскажет Вершина, я не могу, – задыхаясь от подступающей рвоты и покрываясь холодной испариной, прошептал Чабор.
В коридорах зашумели люди, снизу доносились топот и звон доспехов.
– Сюда! – крикнул кто-то, и к месту последних событий подбежала вооруженная до зубов стража во главе с Водаром. – Дружинники, наверх! – как заправский воевода, командовал сайвок, указывая на лестницу.
– Заглянуть в каждый угол! – отозвался оттуда Благовест, вбегая в открытую дверь.
За короткое время весь дворец перевернули вверх дном, но никого чужого больше не нашли. Лесного отвели в покои Вершины, туда же принесли тело, одежду и снаряжение арима. Тот час был отдан приказ усилить охрану дворца.
В тесной комнате на тайный совет собрались асур Вулкан, Светозар, Ратибор, Говар, Водар, Мирота и Вершина.
Ратибор коротко рассказал обо всем, что видел. Мирота и Вершина, внимательно выслушав его, принялись аккуратно изучать тело арима, его одежду и амуницию. Вскоре они обнаружили каменный амулет и странную белую костяшку, висевшую на поясе арима на толстой шелковой нити.
– Он, – тихо сказал Вершина асуру, – видишь, Пресветлый, это тот самый амулет. Каменный кругляк, а в нем птичья лапа.
– Это ведь хазарский знак «голубя»? Посланник пришел с миром?
– С миром? – загадочно улыбнулся д;й. – Да, на лапу голубя похоже, но в том и ловушка. На самом деле это другая «птица» - воин Нин Дзу Цы, из отряда «коршунов». Редкая удача, что амулет достался нам целым. Эти амулеты намеренно делают хрупкими. Ударил знак о землю – и разлетелся тот в пыль. Поди, узнай потом кто это такой?
Настоящих знаков «коршуна» не встретишь нигде, кроме как у самих воинов. А знак «голубя», о котором ты говорил, легко можно купить у торговцев. Вот и ходят все вокруг – и враги, и свои – с этими знаками, мол, с миром. Нам-то с вами хорошо ведомо, чего стоит хазарский мир.
На каждое задание «коршуну» выдают новый знак, а старый он возвращает. Кто вернется без амулета – убивают свои же. Эти вои суть душегубы. Мало того, они еще и оборотни – оборачиваются в зверей своего братства. У Шин Ли целая армия таких вот «коршунов», «скорпионов» и прочих.
– Шин Ли – это новый царь аримов? – спросил Вулкан, внимательно изучая амулет.
– Это сильный царь, – ответил Вершина. – Таких воев в черном никто не сможет заклеймить на мягком месте. Это редкая удача. За долгие годы вражды воин «коршунов» у меня в руках лишь второй раз. «Скорпионов» увидеть легче, ибо перекидываются они не в малых, а в больших животин размером с человека. Жало у такого оборотня длиннее запястного ножа. Мы, пока гостили на порубежье, вдоволь повидали тех «Скорпионов», а вот «Коршунов» я давненько не встречал. Раньше витязи были поудачливее, случалось, и живых приводили.
В зверином обличье их легче изловить или убить. Пленить «скорпиона» или «коршуна» может только воин-чародей…
– А почему, старче, ты думаешь, что это от него? – задумчиво спросил царь.
Вершина осторожно поднял белую «костяшку» на шелковой нити:
– Вот поэтому, асур. Это косточка четок Поклада. Не знаю, что за дела связывают его и аримов, но можешь не сомневаться: «коршуна» прислал он. Именно для того, о чем мы с тобой говорили.
Мирота, забирай наших молодцов, собирайтесь. Мы уходим.
– На ночь глядя? – удивился Вулкан. – Что ты, старче? Ярило клонится к небокраю.
– Будет лучше, если малыш встретит новый день без этой чертовщины рядом. Ему нельзя даже видеть ее. Поклад знает толк в злодействе, уж мне-то поверь.
Должно запечатать асуров за;мок, пока мы не ушли. Пришел Темный час. Водар, принеси мне жменю земли от полуночных ворот, Чабор – от полуденной стены. Светозар принесет от заходней, а ты, – Вершина обратился к Ратибору, оторопевшему от того, что Лесного назвали Чабором, – от исходней.
Все четверо в один миг исчезли за дверью.
Асур Вулкан сосредоточенно рассматривал болтающуюся на толстой нити белую смерть, уготованную его сыну.
– Любомудрый д;й, – обратился он к Вершине, – нельзя ли растереть и уничтожить это порождение пекла?
– Нет, асур. Не ко времени сейчас губить старания Поклада. У себя, в горах, я сниму его черный наговор, а через какое-то время она, эта костяшка, сама приведет смерть в дом колдуна. Он ошибся, а это бывает редко. Скоро он узнает, что боялся не зря. Чабор воскрес, и меч Индры – старая головная боль злодея – уже в окрепших руках.
– Вы спасли жизнь моему сыну. Вы спасли жизнь и мне, ведь весь – в сыне. Чем отблагодарить тебя, мудрый старец? Чем отблагодарить мне Чабора?
Д;й хитро улыбнулся:
– Ну что ж, ты можешь отблагодарить нас обоих и помочь сделать одно великое дело. Асур от своих слов не отказывается, ведь так?
Вулкан кивнул в знак согласия.
– Придет время, – продолжал чародей, – и Чабор вернется сюда, чтобы затем начать свой Большой путь и выполнить то, что ему предначертано Судьбой-Макошью. Когда он снова придет к тебе, отпусти с ним свою младшую дочь Тарину. Чабор пойдет далеко, вслед за Ярилой, в глубь земель Венэи, и царевне до;лжно отправиться с ним. Там судьба ее, там судьба его, знать, вместе им туда и идти.
Лицо Вулкана потемнело, но он снова молча кивнул.
– Награду, как видишь, я хочу немалую, – продолжал старик, – тем паче, что вторая младшая дочь в этот раз тоже уйдет со мной: пришло ей время стать жрицей. Об этом уж ранее был договор. Так что вели ей собираться, асур. И последнее. Расспросить надобно у стражников, видел ли кто из них этого «коршуна»? Первый, кто его увидел, тоже отправится со мной.
– Будь по-твоему, мудрый старец.
 
Близкий закат окрасил редкие облака в огненный цвет. Едва солнце коснулось острых верхушек елей, путники тронулись в путь. Впереди, налегке, шли Вершина и Смирена. За ними, груженные легкой поклажей и ведущие лошадей, брели Водар, Чабор и Станимир – молодой четник, первым заметивший подлетающего к замку «коршуна».
Вскоре темный, холодный мрак леса поглотил их. Стража сменила усиленные посты, заступая в ночной караул. Сменившиеся вои спешили на ужин, проходя у дворцовых стен и поглядывая вверх, где в проеме одной из бойниц, погруженные в печаль, стояли царь и царица веров.
Клубок 8
Черный карлик Поклада лениво размешивал в огромном котле буро-зеленое варево. В клокочущей зловонной жиже мелькали омерзительные белые черви, чьи-то глаза, хвосты, то поднимаемые Сглазом со дна, то вновь увлекаемые им в глубь булькающей смеси.
Поклад сидел за столом, разбрасывая на гадальной доске причудливые обереги. Всякий раз они ложились не так, как хотелось колдуну, и он вновь повторял и повторял свои настойчивые попытки узнать хоть что-нибудь еще. Сглаз вопросительно косился из-за плеча хозяина на выпадающие знаки.
Старик был недоволен. Косточки, перышки, коготки настораживали, говоря о чем-то стремительном и вероломном! В последний раз гадальные обереги выбросили такой ряд: «молния», «смерть», «утро», «воин», «Бог». Снова «воин», снова «смерть» и «птица».
Окончательно запутавшись, Поклад сгреб гадания в мешок и отложил в сторону. Что-то глодало его черное, словно кусок древесного угля, сердце.
– Хозяин, – прогнусавил карлик, – может, семистрел покажет? Придушим жертву, а? Без него, видно, не разобраться в Гадах Ании. Вот же чертов старик, – продолжал трепаться уже себе под нос Сглаз, – надо ж придумать такое, да еще и назвать подходяще – гады!..
Хозяин, а Ания, когда придумывал свои Гады, за них что-нибудь получил? – карлик зло оскалился, пытаясь хоть как-то развеять тяжкие думы Поклада.
– Он получил безсмертие! – голос хозяина заставил Сглаза замолчать. – Раб! Что бы мы могли, не будь подобных Ании? Ведь это благодаря их стараниям мы можем «разгрызть» Божьи творения. Это они докопались до Знаний асов о телах людских, о душах, о слабостях. Теперь, сколько бы ни жили люди на земле, во все времена они будут гадать – читать Гады Ании, докапываться до запретного плода, помнить о том, кто все это создал, и его имя будет жить вечно… – колдун мечтательно закрыл глаза, мысленно преклоняясь перед величием одного из посягнувших на тайны Богов.
– Интересно, – рассуждал вслух Сглаз, не переставая перемешивать варево, – а о нас кто-нибудь вспомнит?
Речи слуги вернули колдуна на землю.
– Что ж, – хитро проскрипел Поклад, – нас тоже долго не забудут. Кто-кто, а колдуны будут знать мое имя. Ведь не многие могут то, что под силу мне. Кому еще достаточно одного волоса, чтобы сделать с его хозяином все, что угодно?
Я сейчас силен, как никогда... – Но тут колдун осекся. Его вознесшиеся было мысли неловко шлепнулись о потолок сомнений. – Если бы я только мог! – продолжил он, – если бы мне был подвластен радужный мост Судьбы, голос Случая… О, почему Всесильный Саваоф не дал мне еще и этой силы? Почему он не отобрал у Светлых ключи от тех мостов? Мы намазали бы всё человечество на ломоть безысходности и страха. Этот мир был бы наш!
Эх, Сглаз, – продолжал уже спокойнее колдун, – даже твое имя, имя моего слуги, моего раба, благодаря моей силе останется жить в веках. Если бы только не безпощадная Судьба в руках этих глупых Хранителей! Она –словно камень над головой. Сначала кто-то собирает над каждым из нас эти камни, а затем начинает бросать их нам в темя.
Стоит признать, тут я безсилен, и давно знаю, что есть на свете человек, способный не ко времени выхлопотать у своего Рода камень и для меня, могильный камень.
– Но, хозяин, – возмутился Сглаз, – Бардак же заверил, что убил мальчишку.
Поклад с недоверием посмотрел в сторону карлика и медленно встал из-за стола.
– Я больше верю малопонятным знакам Гадов Ании, чем честному слову Бардака. Меч Индры до сих пор не найден. Кстати, твои собратья, мои верные подданные, обещали помочь нам в его поиске.
Колдун с укоризной посмотрел на слугу.
– Если карлики Троллигвы сказали, что меча нет, значит, его там нет. – Ответил, обидевшись, Сглаз.
– Ну, да, – согласился Поклад, – только и твоим друзьям я верю не больше, чем Бардаку. У меня теперь никому нет веры. Меч Индры нелегко спрятать. Где-то он все же есть, и грош цена вам всем, если не можете его найти.
Ладно, Сглаз, оставим это, – хозяин лениво махнул костлявой рукой. – Похоже, ты прав, придется доставать семистрел. Готовь жертву – посмотрим, что он скажет. Ты, кстати, не выбросил пояс «коршуна»?
– Как можно! – развел руками горбатый раб.
Они начинили семистрел свежей кровью зарубленной тут же куропатки и разметали карты на магическом круге. Заканчивая долгий обряд, Поклад положил пояс арима под подставку семистрела, прочел заклинание и крутанул медный шар наверху оси, за долгие годы использования отполированный его ладонями до блеска.
Семь тонких указующих стрел завертелись так быстро, что вначале даже пропали из виду. Вскоре каждая из них замерла над определенной картой.
Стрелы тоже не добавили разнообразия. Как и обереги на Гадах Ании, они вскрыли слова: «Бог», «воин», «молния», «смерть», «царь», «оберег», «волшба».
– Что это? – не к месту глумливо поинтересовался Сглаз, – неужто кокнули нашу «пташку»?
И вдруг Поклад взвыл, схватившись руками за голову, а карлик в страхе отпрянул от семистрела.
Колдун выдернул пояс из-под подставки и вложил туда вместо него свои четки. Снова прочтя заклинание, он яростно запустил в долгий полет по кругу волшебные стрелы. Пять из них замерли на прежних местах: «Бог», «воин», «молния», «оберег» и «волшба». Две оставшиеся – над картами «дорога» и «враг».
Старый колдун сидел неподвижно, пристально всматриваясь в значения символов. Его плешивая голова покрылась мелкими капельками пота. Сглаз был перепуган: он никогда не видел Поклада таким!
– Хозяин, что тебе открыл семистрел?
Поклад трясущимися руками вытер лицо. Его клочковатая рыжая борода нервно дергалась, выдавая чрезмерное волнение.
– Мальчишка жив, – болезненно прохрипел он. – Вот, видишь? «Бог», «воин», «молния». Меч Индры с ним, поэтому его и не нашли. Дальше «смерть», «царь», «оберег», «волшба» – «коршун» погиб. «Оберег» – костяшка моих четок, «волшба» – у Вершины! Сами четки с семистрелом говорят о том же, добавляя лишь, что Вершина и мальчишка сейчас в пути – и костяшка с ними!
– Ну и что с того? Все равно «коршун» мертв. Его оберег, и знак…
– Там звено моих четок! – гаркнул колдун. – Понимаешь? Костяшка приведет их – если уже не ведет! – ко мне. Они найдут меня, где бы я ни был. Вот он – мой камень судьбы!
Карлик оторвал взгляд от семистрела, повернулся и не спеша побрел к остывающему котлу.
Господин и его раб надолго замолчали, погрузившись в размышления и занимаясь мелкими делами. Даже когда сгустилась ночная тьма, ни колдун, ни Сглаз и не думали ложиться спать.
К утру карлик приготовил поесть, и лишь за трапезой они немного оживились.
– Хозяин, – первым прервал молчание горбун, – а что если нам уйти отсюда? Подадимся на запад, к Московии, или даже дальше. Там теперь наши спешно меняют русам богов. Время грядет веселое.
Под шумок осядем, затеряемся. Пока до той земли нет дела ни старым богам, ни новым, люди тянутся к колдунам, прорицателям, и те плодятся, как зайцы. Тех из чародеев, кто откроет нам сердца и захочет учиться, мы «свяжем» в тесный кружок, внушим им радость быть твоими рабами…
В таком обережном круге ни одна собака тебя не сыщет. Любой из учеников костьми ляжет за страх потерять то, что его кормит. А ведь это целая армия колдунов! К ним на поклон будут идти все окрестные вельможи, а это золото, камни, власть.
Подумай: мы сами будем создавать напасти, и сами от них будем людей избавлять. Даже в самом худшем случае – если вдруг объявится твой «камень судьбы», все эти колдуны тут же его закопают на любую глубину, какую только ты пожелаешь.
Поклад внимательно выслушал хитрого раба и задумался: что, если это действительно его шанс?
Конечно, Сглаз не просто так печется за хозяина. За спиной такого чародея, как Поклад, этому карлику никакого горя нет, но, похоже, он говорит дело. Время-то еще есть, а эту армию колдунов и в самом деле должен кто-то возглавить!
«Ух, и развернусь же я там! Сделаю местных ведунов своими тенями, рабами! Дам им немного власти, научу простейшему. Ведь главное – не способность к колдовству, главное – покорность, а уж этого могу добиться, как никто другой.
Но и здесь… нужно оставить о себе «памятку». Настал час послужить всем собранным мной коготкам и волосам «Коршунов», «Скорпионов», «Змей». Я уйду, а они пусть ищут след чародея Вулкана, пока не найдут! В Небесной Книге сказано, что Древо Времени всё же попадет к Темным Богам. Надо бы этому делу помочь и тогда…!

…Тем же утром дом колдуна опустел. Сглаз окропил вчерашним варевом опустевшее жилище: теперь и через год, и через десять лет любой вошедший сюда и вдохнувший этой заразы свалится замертво. Этот дом обречен, как и многие другие до него, иметь лишь одного хозяина. Никто не смеет коснуться имущества Поклада до тех пор, пока оно не рассыплется в прах от времени.
Поклад и Сглаз ушли на юг, в обход безкрайнего Леса. Они имели достаточный запас золота и самоцветов, чтобы покупать коней, вдоволь есть, сладко спать. Сторонились они только рубежных разъездов казаков Великой Асии, которые жестко ставились ко всем, кто имел сероватый цвет кожи. Разбойный же люд (или случайный) обходил колдуна сам. Достаточно было Сглазу выглянуть из-под капюшона – и путь освобождался сам собой. Незадачливые разбойники или обычные путники, придя в себя после той памятной встречи, еще долгие годы после этого не могли забыть его змеиные глаза, пожирающие душу.
К концу весны черный колдун и его раб пересекли безкрайние степи и вступили в земли кривичей. А с началом непогожего листопада  они уже обжились среди топей и болот в сырых лесах полоцкого княжества. Тут их и застал первый снег.
Новое жилье было копией старого. Разве что дымоход был скрыт меж валунов, смыкающихся тяжелым сводом над приземистой крышей их скромной избушки.
Как и ожидал коварный Поклад, местный колдовской мир «передернуло» с его приходом. Волхвы, и без того гонимые с родных земель, слыша о появлении столь сильного чародея, лишь вздыхали: «Что ж вы хотите: корова сдохла – мухи садятся. Идите и ищите защиты у тех, кого не гоните, кто поет: «Радуйся, радуйся вовек Иерусалим» и вешает на выю, словно украшение, распятого на кресте человека».
Вскоре все волхвы-затворники и вовсе ушли, бросая всё в руки Богов и оставляя обещание, живущее легендой и поныне – вернуться сюда только через тысячу лет.
Так уж сложилось, что люди как скот – кто погоняет, за тем и идут. Те, кто слабы душой, по приказу окрещенных «лисами»  князей рушили древние, намоленные Капища, а на их месте строили храмы нового, уж больно ревнивого Бога. Не в другом месте строили, на том же.
Конечно, не все были с тем согласны, да где они теперь, те несогласные? Все висят вдоль торговых трактов, а иных уж и кости давно псы по перелескам растащили.
Как народ мыслит? «Раз и некопные князья кланяются новой вере, значит, она сильна». Народ вначале роптал, но с каждым годом возмущался все меньше. Хочешь? Нет? Собирайся люд в кучу – и в реку, креститься – князь приказал. Хоть бы уж подождали Водосвятья?  Нет же, у них, когда князь сказал – тогда и водосвятье.
У вятичей остался было волхв Ярила, так того, старого, «окрестили»  за одни только слова: «Не зовите сего князя ясным – назовете после красным».
Так и жили. Новый Бог высоко, красный князь далеко, вот люди к колдунам и потянулись, ведь волхвов и ведунов вовсе не осталось. Нового Бога не почитать нужно, а бояться. За грехи, де, наказывает люто – это тебе не старые добрые небожители.
Да и князь нынешний больно крут. Вон и братьев своих зарубил. Знать, силен Владимир, ничего не боится. Ну не врагами же с расами жить из-за одного непутевого князя? Мы ведь братья – славяне. А Владимир хоть и своевольничает, да в жены дочь нашего князя взял, значит, и нам он теперь голова, по кону. Своего-то князя уже не вернешь». А то, что у Владимира жен, как семян в подсолнухе, так что ж тут? Полукровке князю не прикажешь кон блюсти, для таких в ходу закон. Как в народе говорят: «У царя-полукровки и честь – получесть, и ум…» Старого князя, конечно, жалко. При нем не худо было, вольно. А новый?.. Что ж тут поделаешь? Людям сильная рука тоже неплохо.
Странное дело, но колдуны и при новой вере остались. С виду-то они безобидные, в любом селе доступные. Старых богов более не почитают, нового же – напротив. Молитвы к своему колдовству приспособили, будто так всегда и было. С властью не спорят, она их и не трогает. Вреда-то от них вроде никакого нет, а польза глядит-ко есть. С молитвами этими народ к новой вере привыкает, опять же, как будто она их от напасти спасает. А кто эти напасти на них напускает, о том людям думать некогда. Да если бы и почесал в затылке кто, то все равно на колдунов никто не подумает. Проще на соседа своего все свалить, мол это он на тебя порчу навел. А то, что этот сосед не то колдовать – связно говорить-то порой толком не может, это мелочь… Ну вот чем не жизнь колдунам в этаком «болоте»?
Быстро проросли Темные семена Поклада и Сглаза, брошенные в благодатную землю безверия. Сразу после того крепко тряхнуло местных целителей. Назвавшиеся верами (понятно, с каким умыслом!) чужаки долго себя не проявляли, присматривались. И вдруг из местных лесов ни с того, ни с сего нечисть стала в села да веси наведываться, словно где-то их мерзкое сховище прорвало. Люди бегом к колдунам: «Братцы, помогите! Одолели Темные нави, вы ведь можете!»
Да где там! У новоявленных колдунов речь отнималась от одного упоминания о настоящей нечисти. Про эти чудища только в сказках-то и слышали. А что теперь делать, когда все это из леса полезло? За забором орет, будто бешеный бык… Поди, попробуй это пугало чешуйчатое крестным знамением выгони!
Тут кто-то и пустил слух, что колдун новый объявился. Не то он из веров, не то из староверов. Со всех окрестных сел чертей повыгонял, силен! С ним карлик, страшнючий – ужас! От такого любая нечисть сама перепужается и сбежит. Этот дед за малую плату может быстро обучить своему ремеслу почитай любого!
И потянулись люди неразумные к колдуну Покладу. Как говорил хитрющий Сглаз – так и получилось!..
Через три года слухи о колдуне из веров облетели всю полоцкую землю. Бродили ходоки по окрестным селам, спрашивали, как добраться до него, да все напрасно. Было так до того часу, пока не объявился Ульян Ковтун – здоровенный щербатый детина. Это был проводник к колдуну.
Этому проводнику бы мечом в княжьей дружине махать, а не болящих (кто побогаче) за исцелением к Покладу водить, но, похоже, дело свое Ульян знал, ибо никто из тех, кого он вел в «топи» да «непроходимые болота» с плотно завязанными глазами, ни разу даже ног не замочил. Что и говорить, редкий был умелец! Правда, было один раз, что этот горе-проводник так набрался браги, что полночи, стоя пьяным в тумане посреди деревенской лужи, все искал брод. К утру он, конечно, протрезвел, а все равно так и стоял по колено в воде, как цапля, пока детишки на берег не вывели…
Людям хоть плюнь в очи, все скажут: «Божья роса». Счастливые «исцеленные» благодарили за помощь и колдуна, и того самого Ковтуна, а после вертались домой, где вскоре и помирали. Родные особо и не печалились, оправдывая колдуна: «Хоть пожил наш Проша здоровым еще малость. Ишь, хворь скосила, жаль, рядом Поклада не было помочь. Что теперь сделать…? И раньше ведь люди помирали».
Мелкие колдуны Поклада просто боготворили, Учителем величали. Если кто и знал, как к нему попасть, даже под страхом смерти пути не указывал. Меж собой в разговорах о Покладе никто слова дурного не скажет: «Всего-то, – шептались они с сотоварищами, – клок волос ножницами срежет, пару ногтей отстрижет, пошепчет, и раз! Совсем не больно. Что странно – и больным режет, и здоровым. Под старость, видно, стал забывать, кто болен, а кто – так, провожатым пришел».
Того, что волос и ногтей у Поклада и Сглаза набрался уже целый мех, не знал никто. Страшные дела творили с этим чужаки-целители: не зря же говорил Поклад, что ему и волоска достаточно, чтоб из человека сделать зверя.

Так вот... Как-то безоблачным летним утром Ковтун, как всегда, безцельно слонялся в слободе у корчмы, что стояла на окраине Полоцка. Денег у него не было, все пропил, а к колдуну велено было неделю не появляться. Еще два дня нужно было что-то есть, где-то спать. Едва только ветерок доносил до него безумно дразнящие запахи, его пустое нутро отзывалось просто немыслимыми руладами.
«Можно было, конечно, стребовать на пропитание с «лопоухих», что ждут на постоялых дворах, – рассуждал про себя Ульян, – да где можно, уж взял, а наглеть рискованно. Расскажут колдуну – тот все обратно отберет или вычтет со следующего прихода. «Ох ты, доля моя, долюшка», – горько подумал Ковтун.
– Эй! Добрый молодец! – вдруг окликнули его сзади. Ульян обернулся.
К нему плотным полукольцом подъехали семеро всадников. Одеты богато, на московенский манер, кони под ними добрые.
– Ты, что ли, будешь провожатым к колдуну-изуверу? – спросил тот, что стоял справа.
– Я.
– Сведи нас к нему, – то ли спросил, то ли приказал тот.
Ковтун и рад бы отвильнуть, да уж больно жестко спрашивают.
– Не можно теперь, – просто ответил он. – Колдун сказал, к нему пока не ходить до времени.
– Мы покупаем у тебя это время, – надменно сказал второй – тот, что стоял слева. – Сколько ты хочешь?
– Вельможные витязи, – в страхе развел руками проводник, – не сумневаюсь, что в цене сошлись бы, деньги мне не помешают, да ослушаться не смею. Раз старик сказал не приходить до срока – не пойду, уж не взыщите.
Тот, что был справа (похоже, главный в отряде), – кивнул. Трое всадников быстро спешились и в один миг придавили Ульяна к стене корчмы.
– У нас расчет бывает разный, – зло улыбнулся второй, – неужто не договоримся?
– Н-н-не губи, – шипел придушенный проводник, – я один дорогу знаю. Погубишь – вести будет некому.
Горло «незаменимому» слегка отпустили. Оставшиеся на конях дружинники во главе с молодым вельможей тоже спрыгнули на землю и обступили Ульяна кольцом. «Коль так боишься, – шепнул тот на ухо проводнику, – доведи до него и иди с миром. Мы люди занятые, ждать не можем. Видишь это? – он хлопнул себя по увесистой поясной мошне, – это уже почти твое, только не упрямься. Неужто колдун тебе хотя бы за двадцать лет службы столько заплатит?»
Ульян почувствовал, как теплая волна блаженства хлынула к его сердцу от одной только мысли о скором немалом богатстве.
– Ну, – напирал главный, – может, скажешь, чем таким важным занят колдун?
Дружинники снова придавили проводнику горло.
– Ничем, – прохрипел Ульян, – учеников стрижет. У него такой обычай…
Тут ему совсем перекрыли доступ воздуха, подержали так немного для порядка и отпустили. Ульян сполз по стене, бешено вращая глазами и жадно захлебываясь воздухом. Воины терпеливо дождались, когда он придет в себя.
– Ну, так что? – вежливо спросил второй вельможа. – Сговорились мы или нет?
– Т-хы, – откашлявшись, проблеял Ульян, – с кем хошь договоришься…
Дружинники одобрительно загоготали.
– А на кой ляд он их стрижет? – видя, что торг состоялся, спросил уже мягче главный.
– Он всех так, – более охотно стал отвечать и проводник. – Кто к нему приходит – у всех чегой-то отстрижет.
– Ого! – улыбнулся «правый». – То не колдун, а банщик какой-то.
Воины снова громко засмеялись.
– Ты есть-то хочешь? – вдруг поинтересовался тот, что был слева, и обратился к дружине: – Перекусим – и в путь.
Они вошли в корчму и дружно расселись за столами. Обильная еда вернула проводнику былую уверенность в себе, и он разговорился. В конце концов решили, что доведет он их до Ложковой гати, а дальше с ним пойдут только трое: молодой вельможа и оба его верных помощника.
После сытного обеда вскочили на коней, усадили Ульяна позади одного из дружинников – моложавого воина с бабьим лицом – и пустились в путь.
Клубок 9
Долго ли, коротко – солнце к вечеру. Добрались они до Ложковой гати, оставили у нее коней, четверых дружинников и скрытно по Клаевой низине отправились к лесу.
На поверку путь оказался недолгим. Как стемнело, стали на ночлег, а с рассветом, едва успели углубиться в непроходимый Берецкий лес, проводник откланялся, взял обещанную мошну с деньгами и указал на поросший серым мхом бугор.
Непрошеные гости колдуна, осмотревшись, тут же отправились к неприметному жилищу. Шли, не таясь, звучно шагая по сухим веткам, густо устилающим сырую землю низменного леса.
Колдун и карлик встретили их у входа. Гости, поняв, что их ждали, остановились и настороженно поприветствовали хозяев. Берецкий колдун, опираясь на свою чудную клюку, грозно посмотрел на незваных гостей и звучно спросил, даже не желая узнать, кто и зачем к нему пожаловал:
– Стоило ли попусту тащиться в такую даль?
Его голос звучал властно и, как показалось гостям, даже с угрозой.
– Не ко времени вы. Сказано же было: занят я сейчас. Только закончен постриг, дел много, идите туда, откуда явились!
– Не больно ты приветлив, – возмутился один из гостей. – Поди и не понял, с кем разговариваешь? Перед тобой боярин Всемил, – воин указал на молодого, богато одетого вельможу, – так что будь учтив. То место, где ты обосновался, – его земли, поэтому не болтай лишнего, дед, коль дорожишь своей шкурой!
– Шкурой? – Старик страшно оскалился. – Что ж ей дорожить? В миру, – добавил он двусмысленно, – бывает так, что и сам уж хотел бы с ней расстаться, да не можешь. – Колдун злобно сверкнул из-под капюшона черными глазами.
Молодой боярин, не желая ссоры, сам вступил в разговор:
– Псор еще молод и горяч, не сердись на него, колдун. Князь Владимир послал меня за тобой. Что тебе за жизнь здесь, в лесу, меж пней да коряг? Князь даст дом, землю, людей, золота сколько надо.
– А что взамен? – выглянул из-за спины колдуна ужасный карлик.
Всемил замолчал. Странное ощущение незримой угрозы, исходившей от худого, согбенного старца, многократно усилилось.
– Взамен, – ответил сам Поклад, – светлый князь хочет, чтобы я стал ему служить! Назовет меня помощником, гостем, кем угодно, но на деле слугой ему буду. Так вот, что я вам скажу – не бывать этому! Знаешь, Сглаз, а проводи-ка ты их по-своему, разговор окончен. Я же говорил тебе, боярин, зря ты сюда пришел. Владимиру же передай, чтоб и не думал искать меня со своими воями, не то такое с ними сотворю, что…! Силу мою он скоро узнает – через тебя.
Надо чего – пусть сам и приходит, а приведешь его… ты! – колдун повернулся и указал сухим когтистым пальцем на второго спутника боярина. – У тебя, видать, ума побольше, да и язык покороче. Только по своей воле, без князя, лучше меня не ищи. Ну, об этом можно и говорить. Скоро ты и под страхом смерти не захочешь ступить в этот лес. Иди-ка ты, молодец, они тебя догонят.
Берег – так звали этого воина – покосился на своих спутников, стоящих недвижимо и не мигая смотрящих в змеиные глаза страшного карлика. И будто кто-то невидимый толкнул его в спину…
Очнулся он только тогда, когда ему в глаза ударил ослепительный солнечный свет, что лился на утопающую в зелени Клаеву низину.
Вон у того большого муравейника они вошли в лес – сильные, уверенные в себе воины. Теперь молодой княжеский гридень чувствовал себя ребенком, проснувшимся от ночного кошмара. Ему хотелось бежать отсюда сломя голову!
Берег оглянулся. Тень леса хранила в себе угрозу страшного колдовства. Он почти не надеялся увидеть своих спутников Всемила и Псора живыми и невредимыми, поэтому был несказанно удивлен, когда они вскоре вышли из злополучного леса веселыми. Всемил хохотал просто до слез, да и боярин вторил ему каким-то странным смехом.
Заметив Берега, Псор подошел к нему и хлопнул по плечу:
– Что, тебя за нами послали? Напрасно. Что ж вы думаете, что мы со стариком не справимся?
Продолжая необъяснимо смеяться – над любыми глупостями, они направились в сторону гати к оставленному там отряду. Едва только необъяснимое веселье прекращалось, Псор говорил Берегу что-то вроде:
– Идем, брат. На гати, поди, и кони заждались, и хлопцы передрались.
И они с боярином снова начинали смеяться, и снова до слез…

К ночи добрались до Ложковой гати. Четверо дружинников так же, как и Берег, с тревогой отнеслись к дурацкому смеху боярина и Псора. Ужинали молча, переглядываясь и косясь на беснующуюся парочку. К ночи с горем пополам уснули.
Глубоко заполночь всех разбудил дежуривший у огня Игорь – юноша с девичьим лицом и высоким, детским голосом:
– Вставайте, беда!
Княжьи дружинники, приученные к ночным тревогам, быстро подхватились. Они обступили кольцом лежащих рядом Псора и боярина. Всемил выгибался всем телом, стонал. С дружинником тоже творилось что-то неладное.
Берег принес от костра горящую головешку. Блики огня выхватили из мрака перекошенное болью лицо боярина и изуродованного неведомым недугом Псора. Кожа на его лице и руках покрылась коростой, бородавками и пятнами.
Под утро, наскоро собравшись, дружинники тронулись в путь. Псора и боярина везли в настиле, сооруженном на спинах коней. Всемил кое-как пришел в себя, хотя по-прежнему продолжал жаловаться на боль во всем теле, головокружение и тошноту. Псор же был совсем плох. На него старались даже не смотреть, уж больно страшен он стал.
Через два дня добрались до Слободы. Боярина и то, во что превратился Псор за время пути, отвезли в отдельный дом на окраине. Утром следующего дня приехал сам Владимир и тут же призвал к себе Берега.
Измученный за ночь проклятиями родственников Всемила и Псора, Берег явился к князю без промедления. Терпеливо храня до сей поры молчание о том, что произошло в лесу у колдуна, тут он сходу выложил все, что видел и слышал.
Владимир и верил, и не верил Берегу. Слухи о могуществе колдуна из Берецкого леса уже долетали до него, потому и снарядил князь к нему такую представительную делегацию. Но слухи слухами, а теперь эта «мощь» и его коснулась, пострадал Всемил – лучший из его сподвижников, расторопный, сообразительный. Самые темные дела доверял ему князь.
Слушая рассказ гридня, князь медленно ходил по комнате. Когда же Берег закончил, Владимир погрузился в раздумья, а потом вдруг крикнул:
– Стража!
На зов явился здоровенный четник с черной, широкой, как лопата, бородой.
– Беги к Милодуху, – приказал князь, – у него под замком сидит Ортай – волхв полешуцкий. Может, живой еще? Бери того волхва и тащи сюда, коли есть еще кого тащить.
Стражник поклонился и исчез за дверью, а князь, то и дело бросая беспокойные взгляды в окно, снова принялся отмерять шаги по толстым доскам скобленого пола.
Берег, долго молча сидевший на лавке у печи, осмелился нарушить зловещую тишину.
– Из каких это полешуков? – спросил он.
– Из самых что ни на есть, – неохотно ответил князь, – дрягвичский. Ух, и наглый. Казнить бы, да все не придумаю как. Хитрит, выкручивается – я, мол, не волхв. Только в учениках у Ладимира ходил.
– Да уж, – тяжело вздохнул Берег, – что волхв, что этот в Берецком лесу объявился. Одни напасти от них.
Владимир, выныривая из своих невеселых мыслей, вяло отмахнулся.
– Берецкий? Не, этот не полешук. Говорят, что он из веров. Только странно, что, как ты говоришь, сер он ликом своим, будто хазарин. – Князь снова задумался. – Веры не мешают крови с инородцами , хотя…
Дрягвичских волхвов, – князь, щурясь на свет, кивнул в сторону окна, –сколько ни били от Полоцка до Киева, а пока еще не выбили. И на кол сажали, и жгли. Ныне вовсе половиним, а все равно хоть один да объявится где-нибудь… Я уж начинаю думать, что каждый полешук – волхв. Вот где заноза так заноза. Как из леса – не сомневайся: день-два обживется, и давай народ жизни учить, князя дурными словами поносить.
В дверь тяжело постучали.
– Ну, что там? – отозвался Владимир.
Заглянул чернобородый:
– Княже, куда полешука этого?
– Сюда, – нервно выдохнул князь, усаживаясь на высокий стул – посаду. В воздухе проявился бражный перегар, исходивший от некопного .
Чернобородый и другой страж – помоложе, втащили в комнату какого-то человека. Среднего роста мужик, лет сорока, насколько можно было рассмотреть за потеками крови да синяками. Берег никогда раньше живьем волхвов не видел. Нынешний владыка давно начал отваживать их от этих мест.
– Что маешься, князь? – спросил волхв, до сих пор не сломленный пытками и порубом . – Видать, надоело тебе меня с собой таскать, решил поразвлечься?
– Видал? – кивнул Берегу князь. – Я же говорил – наглец! Мало тебе было, Ортай? Видно, загоилось, раз снова под щипцы просишься?
– Да где уж, – понуро отозвался мужик, – дашь ты загоиться, как же. Вот уж правду говорят: «Нет хуже полона, чем у брата в работниках». Как же устали мы терпеть от вас, соседушки, – прошипел в злобе волхв.
– Кто это тут соседушки? – начинал выходить из себя князь. – Мы – хозяева, Ортай! Это вы теперь нам соседушки, вроде крыс: зашились по углам и творите шкоду, где только можно.
Волхв вздохнул:
– Мы на своей земле, князь. Что хотим, то и творим. Что б ты делал, если б в твоем доме верховодил чужак? Мы все теряем: дома, землю, волю, жен, детей! И с чего б тогда не шкодить, коли твое забирают?
Владимир встал, подошел к пленнику и с размаху ударил того по лицу.
– Закрой рот! – крикнул он. – Когда мой отец шел на Саркел, сильно он маялся от того, что пожег хазарские дома? А маялся ли он, когда вернул долг Константинополю полонными хазарами? Брал золото, а вернул рабами. Может, он должон был спросить у них, желают ли в полон али нет?
Пришел, победил и сделал так, как желал. И я так же, как отец, пришел, победил и делаю все, как мне надобно.
…Волю у них отбирают. Да на кой она тебе? Покоритесь и живите мирно. Мне больше дел нет, как с полочанами и дрягвичами воевать. Что тебе, дань в один с десяти мешков со двора – убыль?
– То безволье, – сплюнул кровяной сгусток себе под ноги волхв. – Хочу – даю тот мешок, хочу – нет. Могу и два мешка дать, но – по своей воле. Да и к отцу ты не равняйся. Он ворогов хазарских и к крыльцу своему не подпускал, а ты их уж и за стол с собой приглашаешь, совет от них берешь. А всё потому, что сам по крови… серый.
– Заткнись! – снова замахнулся князь, но почему-то опустил руку, вернулся к посаде и сел. – Ортай, – Владимир вдруг сменил тон, – а вот дай я тебе волю, интересно, что бы ты с ней делал?
Волхв поднял голову и настороженно посмотрел в глаза князя. Не уловив в фиолетово-красном от пьянок лике ни насмешки, ни правды, Ортай перевел взгляд на Берега. У того мурашки по спине пробежали. Берег вдруг ощутил всю боль того, что этот полешук называл безвольем.
– Отвечай, Ортай, – напирал князь, – на кой тебе воля?
– Воля? – переспросил волхв. – Ты можешь делать со мной все, что хочешь – убей, на кол сажай, но прежде дай волю. Я родился вольным и умереть хочу вольным. Так даже лучше – дай волю и сразу вели убить.
– Зачем? – удивился князь. – Тебе нужна воля только для того, чтобы умереть?
– Отпустишь ты – полонит другой. Много вас тут, а помереть вольным – большое дело.
– Так не годится, – князь развел руками и с досады хлопнул себя по худым ляжкам. – Ты ведь знаешь, что без услуги я тебе воли не дам, а если будешь знать, что все равно помрешь, сделаешь дело лишь бы как. Нет уж, давай сговоримся. Я тебе дам волю, а ты взамен этого в короткий срок выходишь двух моих воинов.
– Князь, князь, – с укором покачал головой Ортай, – как гонять и бить, будто зверей от Киева до моря – так волхвов, а как выходить кого – опять волхвы. Неужто думаешь, что кто-то станет тебе помогать? Да и не волхв я вовсе, говорил же.
Владимир пропустил мимо ушей последние слова полешука.
– Я ведь даю хорошую цену, – продолжал он. – Ты же сам говорил, что воля – дело большое.
– Что мне воля, когда, куда ни кинься, опять поймают и к тебе же приведут. Мне б такую волю, чтоб среди людей жить и вольным быть.
– Торгуешься? Думаешь охранную грамоту себе выхлопотать? Это дело не плевое, надо согласить с боярами да епископом.
– А выходить двоих что, не пустяк!? Я ведь их еще и не видел. Может так статься, что они безнадеги, и тогда моя воля… В общем, мне уж либо смерть, либо воля с охранной грамотой. 
– Добро, волхв, – сказал после долгого раздумья Владимир. – Как только Псор и Всемил встанут на ноги, дам тебе вольную с охранной грамотой. Будешь вольным от податей, но не от законов, учти! Как липа отцветет, поеду в Киев. Всемил должен быть со мной, живым и здоровым. Смотри, Ортай, без всякого там. Чуть что – на том свете найду, ты меня знаешь.
Берег, ты свидетель, княжеское слово даю, что выполню обещанное, – князь по старинке поднял правую руку ладонью вперед.
Через месяц зацвела липа. За все это время Ортай лишь четырежды выходил из Слободы в лес, за корешками да травами. Из дома, где находились Всемил и Псор, волхв выходил немногим чаще. В палаты никого не пускали, да никто особенно туда и не совался.
Обозленные бояре ходили к князю жаловаться на Берега, требовали наказать его за скрытность и за то, что странным образом уцелел там, где пострадали их сердешные родичи. Владимир молча выслушивал их, но ничего не предпринимал. Он знал, о чем те пекутся.
Стоило заболеть молодому ли, старому, так, чтоб с постели недельку не вставал, всегда найдутся родичи, которые в нем души не чаяли. Чем богаче больной, тем неожиданнее и сильнее оказывается его любили и ценили. Готовы были и… похоронить за свои деньги, лишь бы разделить твои.
Псор и боярин Всемил уж долго болтались меж небом и землей, и родственники начали заметно нервничать. На Владимира жаловаться некому – выше только боги, поэтому заботу полесского волхва даже не обсуждали. Хоть по приказу князя и перебили тех волхвов видимо-невидимо, а вот пусть поживет один пока, раз сам князь не против.
Вот и шумели родственники, сотрясая воздух и брызгая слюной, понося перед князем недосмотр Берега, из-за которого и маются сердешные Всемил и Псор. Однако дурная кровь, разбуженная затянувшейся кончиной прокаженных, вскипала бурно лишь в палатах князя, а за их порогом все стихало.
Встречая Берега, сердобольные бояре опускали глаза. Совестно вроде поносить человека за спиной, да в глаза-то никто не рискнет. Берег удалец такой, что, как говорят, если по лбу кому щелкнет, то и сапоги свалятся.
Вскоре начал отходить цвет липы. Не суждено было сбыться тяжбам боярских родственников. Сдержал волхв свое слово.
Бледное, усталое лицо Всемила светилось улыбкой. За долгое время болезни он впервые вышел во двор. Следом на свет божий, щурясь, появился и Псор. Боярскому сподвижнику от берецкого колдуна серьезно досталось за наглые речи. Его кожа и после лечения сохранила печать изувера в виде безобразных темных пятен и следов кожной коросты. Но это уже был Псор, а не то красное, бесформенное и жуткое существо, которым он был совсем недавно. Теперь-то он понял, что обещал ему колдун, говоря: «бывает, что и сам хотел бы со своей шкурой расстаться, да не можешь». Псор с ужасом вспоминал тот страшный зуд и как призывал он смерть, лишь бы избавиться от проклятья.
Боярин Всемил медленно пересек пустой двор, подошел к волхву и низко поклонился ему до земли. Бледный, измотанный недосыпанием и еще не зажившими собственными ранами Ортай взял его за плечи и принудил подняться.
– Что ты, боярин, того мне не нужно. Ведь не по своей воле лечил тебя, ты знаешь. Вылечить человека – дело доброе, да ведь меж мной и князем торг: «ты мне – я тебе», а это не благо. Так что не прогневайся, боярин.
– Мил человек, – голос Всемила дрожал от нахлынувшего волнения, – что бы ты ни говорил, а я до конца своих дней буду тебе благодарен. Ты вытянул меня не токмо из лап хворобы, а из тьмы жуткой. Запомни: мой дом для тебя всегда открыт, и нет мне ныне важнее дела, чем твое. Ты не просто спас меня и Псора. Я словно заново родился, понимаешь?
Волхв опустил взгляд.
– Успокойся, боярин, успокойся! – куда-то в сторону сказал он. – Говорю же, я ничего особенного не сделал. Только поднял тебя на ноги, а ныне сам себя строй… как дом. Выстроишь правильно – будет тот дом стоять, а нет – рухнет.
Тебя это тоже касается, воин, – волхв обратился к Псору. – Нелегко тебе будет жить. Черный колдун связал твое «Аз » с хворью. На твоем лице – печать пекельного мира. Отныне, Псор, ты и твое проклятое Аз неразлучны до тех пор, пока так же, как и боярин, не сотрешь эту печать благими делами своими. То великий труд!
Все те несчастные, кто, как и ты, остановился в шаге от Пекла, барахтаются в огненной реке Чистилища. Из него выход только через страдания, а тако же добрые дела и думы. Только это может сделать тебя прежним. Думы же и дела недобрые призовут к тебе Бога Йаму . А падшему в Пекло не дадут спасения ни Суд Предков, ни всемилостивый бог Удрзец . Обратно из мира Темной Нави выхода нет.
Древние вещают, что где-то над землей парит незримо город демонов, называемый «Золотая Крепость». Дравиды называют ее Хиранья-Пур. Там, в пыточных порубах, содержат все падшие души… – Ортай увидел испуганные глаза воев и, поостыв, добавил. – Идите же, скажите князю, что Ортай свое обещание выполнил, теперь его черед.
Клубок 10
Зимним морозным вечером к дому волхва на краю Слободы шел человек. Огромная, вмерзшая в небо луна освещала ему путь, бросая длинную причудливую тень на искрящийся серебром снег.
Стоял трескучий мороз, который останавливал дыхание, жадно хватал в ледяной плен все, что не было укрыто теплой одеждой. Чем длинней был путь, тем настойчивей были его попытки пробраться под одежду, уцепиться зубами за озябшие пальцы или неумело обмотанные онучами ноги…
Человека, что шел окраиной Слободы по протоптанной в глубоком снегу тропинке, мороз не пугал. Овчинный тулуп, шапка да сапоги из волчьей шкуры надежно хранили драгоценное тепло.
Добравшись до места, ночной гость поднялся на высокое крыльцо и гулко постучал в дверь.
В сенях послышался слабый скрип половиц.
– Кто там?
– Ортай, это Берег. Пустишь обогреться?
Ухнул увесистый деревянный засов. Дверь недовольно хрустнула, но не поддалась.
– Толкни снаружи, – попросил волхв, – примерзла, собака.
Берег плотно налег на дверь, и та, изрыгая скрипучие и визжащие ругательства на своем языке, неохотно открылась.
Волхв впустил гостя. Ворвавшийся в сени ветерок едва не погасил его маленький смоляной светильник. Прикрывая его рукой и пританцовывая на промерзшем полу, хозяин махнул гостю и спешно отправился в теплую светлицу.
В протопленном доме Ортая пахло хвоей и травами. За те полгода, что он жил здесь, волхв так и не обвыкся с внушительными размерами своего терема. Несмотря на чистоту и порядок, он все равно казался необжитым. Хозяин пользовалсялишь малым количеством посуды и домашней утвари…
Ортай поставил светильник на стол, указал Берегу на место для гостя, а сам молча принялся хозяйничать в темном углу возле печи. Вскоре на выскобленном столе появились пышущие жаром горшки с горячей пищей.
– Не нужно, Ортай, – отмахнулся Берег, – зачем? Я уж вечерял.
Волхв исподлобья посмотрел на княжьего гридня.
– Ничего! Тебе, – весело сказал он, – как человеку, далекому от трудов орачей  будет не вредно повечерять дважды, а вот мне, горемыке, пришло время сделать это хоть раз. Куда мне одному столько?
Ты лучше глянь, что у меня есть, – Ортай поставил на стол глиняный кувшин, плотно затянутый поверх тонкой сухой шкуры грубой суровой нитью. Покрытый пылью, этот сосуд показался Берегу чем-то волшебным, будто появившимся из сказок о живой и мертвой воде или про сок горюч…
– Настой, на меду, – не без удовольствия продолжал волхв, – правда, больно хмельной он пока, потому как стоит всего три месяца. Зато как полезен - м-м-м-мх. Я его держал для особого случая. Сам увидишь: и твой ужин безследно в брюхо провалится, и мой уйдет туда без остатка. Напиток что надо!
Пока Берег задумчиво присматривался к Ортаю, тот уже наполнял глиняные кружки.
– А ты никак ждал меня, волхв? – спросил гридень.
– Как не ждать, – ответил тот. – Уж полгода, как ты за порядком в Слободе смотришь, а ко мне до сих пор не наведался.
Берег виновато развел руками:
– Зато, я гляжу, другие тебя не забывают. Поди, ходят люди по старинке? Берегись, как бы не отплатили черной неблагодарностью. У нас нынче такое в ходу. Чуть что не так – князю жаловаться. На своей шкуре испытал такую «хвалу». Волхвы-то и без того не в почете…
– Чего мне бояться? – Ортай подал гостю наполовину наполненную посуду. – В скользкие дела не лезу, а полечить да пошептать – могу по мелочам. Вот люди и благодарят. До весны с голоду не помру. Ну, – поднял хозяин кружку, – давай употребим на укрепление здоровья, а то промерз я сегодня до костей.
Берег кивнул и, следуя примеру волхва, одним махом выпил весь настой без остатка.
– Ох! – невольно вырвался у него тяжелый вздох. Горло обожгло, будто огнем и, странное дело, тут же обдало прохладой и нежным ароматом.
– Хорошо, что пришел, – словно ничего не заметив, сказал волхв. – Не мог не прийти… Видать, грызет червячок?
Ортай принялся за еду, указав гостю на вторую ложку, и на этот раз Берег отказываться не стал. Ответить на слова волхва ему было нечего, а сидеть сычом и пялиться на то, как хозяин уплетает жирную кашу, не очень-то хотелось.
– Знал я, что берецкий колдун не дает тебе покоя. Ох, и дурное же семя!
– Мне-то еще ничего, – с облегчением заговорил Берег, – а вот люди… Скажи, Ортай: ведь и ты, и колдун – оба лечите, почему же от него приходят хоть и здоровыми, но какими-то пустыми, мертвыми, что ли? И еще: живешь ты близко и хвори тебя боятся, а идут отчего-то охотней к нему…
– На это я тебе так скажу: всегда далекий сын – лучший. Может, живи и я в лесу, как раньше, шли бы и ко мне, как к реке на Водосвятье. Да и отблагодарить колдуна проще. Дал клок волос выстричь – и все. Что, казалось бы, за убыток: кудри новые отрастут, а вот волхва дарами обижать не принято. Волхв, когда лечит, часть себя отдает.
– Это точно, – согласился Берег. – Я помню, каков ты был, когда Псора и Всемила выхаживал. Вон как тот кий, что в углу стоит.
– К тому же, – продолжал Ортай, пропустив мимо ушей это сравнение, – я и князю говорил и тебе скажу: не волхв я. В учениках у Ладимира ходил, было. Мне-то при моих знаниях и до капен-инглингов  пока далековато. Кабы не так, Владимир меня еще при первой встрече приказал бы половинить. Это Ладимир меня спас, добрая память моему учителю. Знал, что смерть на пороге, однако не стал уходить в глухие леса, как прочие волхвы и ведуны. «Почто мне прятаться? – говорил старик. – Все одно этот каган-полукровка будет меня искать да к себе переманивать».
Ведомо тебе, что задолго до берецкого колдуна Владимир ко многим волхвам переговорщиков присылал? Вишь, даже ему, самонадейному, а тако же попам его да епископам без помощи вещих старцев никак не справиться. Потому и не ладится ничего у кагана этого.
Ладимир всеми волхвами почитаем был, а потому Красный каган долго склонял его к себе в советчики. Обещал, коли тот возьмет на себя крещение, отдать в его услужение все Христианские Капища с людьми. Учитель трижды кагану отказывал. В четвертый раз князь прислал к нему татей… – Ортай с горечью махнул рукой. – Этот хазарский выблюдок ранее-то даже и до трех никогда не считал.
Князевы люди перед тем, как порешить Ладимира, спросили, какое у него последнее желание? Может глаза завязать, чтоб смерти не боялся? А Ладимир лишь посмотрел на них да говорит: «Завяжете мне глаза али нет, а смерти своей я все равно не увижу , а вы ж не узрите моего страха пред нею, ибо нет его, как нет и смерти для всех Асов-внуков Богов. Об одном прошу: не губите зря моего помощника, Ортая, – глаза рассказчика налились слезами, – он при мне только хозяйским трудом проживал».
Ортай утерся сухой ладонью и тяжко вздохнул:
– Зарубили его, а меня в колодки да к Красному.
Все ведичи  еще до того ушли в леса. Где теперь кагану помощи искать? Вот колдуна и обхаживает. Волхвы-то теперь вернутся не скоро, не раньше, чем через тысячу лет. Дай Боги нашим потомкам дожить в здравии до тех времен.
Новая власть всё чернокнижников каких-то ловит да изводит. Так ведь черную книгу подбрось кому-нибудь – и все: человека на дыбу и разбираться не станут. И ведь что интересно: до того времени, когда появилась тут эта власть, столько-то много колдующих по-черному не было. Смекаешь?
Вообще, книжное дело придумал кто-то из тех, кто с разумом был в ладу, хотя мне все же старые харатьи да наузы  больше по душе. Это ж сколько доброго сделать можно? Да только где теперь Веды наши? Я уж не беру толкующие харатьи да волхвари. За те ныне сразу от макушки до самого семени половинят. Как жить людям без Вед? Что могут сотворить лекари, ежели не вникли они в суть аюрведы ? Ведь случись что, безсильны будут.
А что до берецкого колдуна, так насмотрелся я на его труды и вот что про то скажу: все, кто у него был и стригся, уже его рабы. Он имеет над ними полную власть. Так что твое счастье, Берег, что он тебя не стриг.
Псору и Всемилу, по слухам, Владимир земель много отмерял за старания. На что им теперь эта Слобода? Да и появляться вблизи Берецкого леса им больше не след. Пусть сидят там безвылазно, а мы уж с тобой тут, думаю, сживемся. Эх, знай колдун, что Всемил тебя в Слободе оставит, не то один клок – вовсе остриг бы твою голову наголо. Прозевал он тебя, да и меня тоже.
Княжий гридень нервно растер лицо руками:
– Скажи, Ортай, – спросил он, – отчего это вы, волхвы да чудотворники, нас бросили да в леса укрылись? На целую тысячу лет!
– Оттого что было сказано: «Грядет Сварожья ночь». В это время Боги наши во мраке да туманах, что чужаки напустили, не могут отыскать к нам путей-дорожек. И о том тоже в Ведах сказано. Только через тысячу лет взойдет Лик Рода Небесного…
Берег, чувствуя, что немного притомился от такой непростой беседы, решил перевести дух. Ортай, заметив это, решил оставить слишком сложные для дружинника разговоры.
– Давай-ка, Берег, лучше эдакий серьезный разговор и, кстати, кашку, что остывает, подтолкнем настоем.
– А, – отчаянно махнул рукой Берег, – давай!
И снова крепкий ароматный напиток был выпит до дна. В этот раз он уже не показался Берегу таким обжигающим. И только теперь, когда его бросило в пот, гость вспомнил, что до сих пор сидит в тулупе.
– Я уж думал, – рассмеялся Ортай, глядя на то, как Берег принялся снимать свою добротную одежку, – вот парень промерз! Сидит и сидит с шапкой под мышкой.
– Да я, – оправдывался Берег, – мне… Ай, ладно. Ты мне вот что лучше скажи, откуда пошло это слово – «чернокнижник»?
– А кто его знает? – просто ответил волхв. – Сами придумают чертей, сами их потом и гоняют. Колдун – он и есть колдун, как его ни зови, будь у него хоть все книги разом. Надо лечить по-темному – будет лечить через Тёмных, надо по-светлому – через Светлых.
– А про этого, берецкого, что скажешь?
– Скажу, что сильней колдуна я не встречал.
– Но ведь ты же, когда выходил Псора и Всемила, с его чарами справился?
– У-у, Берег, – волхв задумчиво огладил бороду, – хоть те хвори для берецкого колдуна – пустяк, однако ж как меня тогда вымотало, помнишь? В сушеную рыбу. Страшный это человек, сам не ведает, что творит, а уж если ведает!
– Может, он просто хочет хозяйничать здесь.
– Да он уж хозяйничает, куда больше? За самого князя безоглядно на смерть никто не пойдет, а за этого любой стриженый тебе в горло вцепится. Одно мне странно: говорят, из веров он пришел.
Берег кивнул:
– Слышал и я об этом. А кто они такие, веры?
– Веры-то? – начиная скрести ложкой по дну опустевшего горшка, задумчиво ответил Ортай. – Люди как люди. Живут далеко на востоке, за Черным лесом.
– Каким?
– Черным. То Великий лес. Я никогда не слышал, чтоб его кто-нибудь прошел до веров и обратно. Те, кто уходили туда, уже не возвращались. Люди в обход, полдневым шляхом туда тоже добирались, за степи, по меже куманов, а уж там – на восток. Вот где-то там, за тем Большим Лесом, говорят, и живут эти веры. Дальше, за их землями, снова лес, еще больше этого.
– А за ним? – весело улыбнулся Берег. – Ортай, ну сам подумай, раз никто не возвращался, откуда ж ведомо про все это?
– Это от веров и пришло, вернее, с ними. Они-то сюда хоть и редко, а приходят. Веры – люди храбрые, сильные. У них не почитают бездельников и дураков. Труд в большом почете, воины тоже, в общем, каждый, кто свое дело знает хорошо. Веры – братья наши по крови асов.
У нас, конечно, с тех древних времен уж давно меж собой все перемешалось. Что вер, что полешук, что расич. Речь расов с верами схожа.
Вот возьми хоть тебя, Берег. Сам-то ты полочанин, меня, дрягвича, разумеешь запросто, а вот чтобы говорить с русским, скажем, с Красным князем – язык крутить нужно, чтоб словами будто стричь, а не бить, как у нас. А расы с верами говорят очень схоже.
Ортай помолчал немного и продолжил:
– …Так вот, про колдуна того. Он-то, говорят, из веров, а вот карлик, который с ним, – лесной. У нас таких уж и не осталось. Я про них по былям только и знаю. Они давно ушли на восток, к Чернолесу.
Эх, стариков бы порасспросить, да и те ушли от греха подальше вслед за этими лесными карлами.
– Так что же, – спросил Берег, – получается, никто не в силах с этим колдуном справиться?
– О! – многозначительно поднял указательный палец к потолку Ортай, – то уж другой разговор. На такого вот подлого вера найдется и другой – праведный вер.
Берег в это время нагнулся к столу и безрезультатно поскреб ложкой по дну своего опустевшего горшка.
– Я тут кой-чего прикинул, – продолжал волхв, меняя гостю кушанье. – Знаешь, было мне как-то виденье, что придет сюда еще один вер с огненным мечом Бога-воина, а с ним сама богиня Тара, или, как ее еще зовут, Табити или Тая. Весь Лес ему станет помогать, потому что Дух леса то ли карликом, то ли дитем обернулся и при вере том состоит. Виделся мне и этот малорослый. Ждать их осталось недолго, но черные люди колдуна, полные змеиного яда и злобы, встанут на их пути, поднимутся супротив. Видел я также, как, обернувшись страшной черной птицей, улетал колдун прочь. Знать, все же победит его новый пришлый вер…
Волхв говорил что-то еще, а у захмелевшего гостя перед глазами замаячили золотые искры.
– Знаешь, – испугавшись этого, отодвинул от себя кружку Берег, – я больше пить не буду. Мерещится всякое…
– А больше и не надо, – не стал уговаривать хозяин. – «Даже Сурицу из чаши Вечной Жизни пьют не более двух раз. Первая чаша дает Силу и снимает усталость, вторая укрепляет здоровье и дает веселье, третья же превращает человека в барана».
– Слушай, Ортай, – удивился Берег, – а тебя вроде и не берет? Я слышал, волхвы, не в пример нашему князю, вовсе хмельного не пьют?
– Пить, Берег, тоже надо уметь. А пью сегодня, потому что день такой. Нужно веселиться, можно и выпить, в меру, конечно. Говорят, в такой день Род создал Землю. Тогда ведь ни холода большого, ни жары не было. После Большой Небесной Ассы  многое переменилось на разных Землях, и на нашей тоже. Вот и получается, что ныне на каждую пору года приходится один такой день. В другой раз я и сам, может, тебя отругаю, коль придешь хмельным, а сегодня капельку можно. Ты есть-то еще будешь?
Берег отрицательно покачал головой.
– Ну что ж, давай тогда укладываться спать, а то засиделись уж. Спи у меня, я постелю. Жены-то у тебя все одно нет, куда тебе идти на ночь глядя, да еще в такой морозище?
Волхв мигом убрал со стола и постелил гостю, размякшему от настойки. Не успел тот опомниться, а хозяин уж погасил смоляной светильник и, пожелав ему доброй ночи, отправился отдыхать на лавку у печи.
Вскоре полусонный княжий гридень кое-как улегся, а через минуту услышал мерное похрапывание волхва, который забылся быстрым и здоровым сном.
Берегу же не спалось. Он лежал, уставившись в темный бревенчатый потолок, глядя, как мечутся под балками эти никуда не пропадающие «искры».
– Неужто я так надрался? – мучился вопросами гость. – Не похоже. Голова ведь не кружится, и еда к горлу не подступает. Что ж тогда за мошки у меня тут в глазах маячат? Интересно, – рассуждал он, уже засыпая, – они как звезды. Спустились сюда с небес и пляшут. Как же это так выходит?

Огненная корона Ярилы-солнца пронизывала тончайшими золотыми нитями промерзшее до самого дна глубокое небо. Царь Небес просыпался.
«Просыпайтесь с царем, просыпайтесь с зарей, с зарей, …рей», – неслось в звенящем от мороза воздухе вслед за огненными нитями, что тянулись к окаменевшей от холода земле.
Ортай сидел у окна, задумчиво глядя на рождающийся свет. Сладко посапывал спящий Берег. Волхв тихо вздохнул: «Уморился вчера, бедняга, наслушался моих речей. До обеда, небось, проспит».
Он тихо оделся, вышел в сени и подковырнул топором примерзшую за ночь дверь. Как она ни скрипела, а открыться пришлось. Одуревший от самого себя за ночь мороз ввалился в теплые сени клубами пара.
Наскоро набрав из поленницы дров, Ортай задержал дыхание и бегом рванул к дому. Отдышавшись в сенях, он как можно тише вошел в дом и аккуратно сгрузил дрова у печи.
– …Ы-ы-ы, – невольно заскулил волхв, чувствуя, как отходят от мороза задеревеневшие пальцы.
– Ты чего? – отозвался из темного угла Берег.
– Тьфу на тебя! – дернулся от неожиданности волхв. – Испугал. Морозило – страсть!
– Что ж ты за чародей, коль мороз присмирить не можешь?
– Чародей… – обиделся Ортай. – Чтоб мороз присмирить, тулупчик нужен, обувка валяная, рукавицы меховые да шапка-ушанка. Князь Красный, дай ему Бог здоровья, дом-то подарил, грамоту охранную дал, а вот с одежкой не помог. Пока я этом теремочке врачевал, родственники наших хворых всё, что было получше, из дома этого вынесли. Благо, дрова не стащили, а то помер бы тут от холода.
– Прости, как-то нехорошо я сказал… Ох, Ортай, какой сон я сегодня видел. Или не сон? 
Берег сел за стол и стал яростно растирать лицо ладонями.
– Что ты? – волхв сел напротив. – Ну, сон и сон. Коль гадость какая, так скажи трижды: «Куда ночь – туда и сон», только и делов.
Берег отвел глаза, стыдясь пережитого страха.
– Я такое видел, Ортай. Помнишь, я вечером говорил, что мне видится всякое?
– Ну, – кивнул волхв.
– Так вот, – продолжал Берег, – вроде как искры или мошки золотые перед носом летали. Спать лег, а они все одно не пропадают. Мало того, их стало больше и давай они передо мной на потолке выплясывать. Гляжу, а потолка-то и нет! Тут стало так светло, как и днем не бывает. Я-то понимаю, что ночь на дворе. А дивлюсь не тому, что светло – а тому, что глаза мне этот свет не режет с темени. Ни земли, ни неба нет, один только этот свет кругом…
Скоро свет стал рассеиваться. Оглянулся я, вижу: позади поле, а за ним – Берецкий лес. А людей подле леса – не счесть. Стоят – кто с детишками, кто с женами, кто поодиночке.
Вдруг слышу: Всемил меня зовет. «Берег, становись со мной и Псором. Князь просил отнести поесть берецкому, стоим вот, ждем».
– Что ж стоите-то? – говорю. – Люди просить пришли, а вы – дать. Идите!
А из леса шепот доносится: «Что дать, что просить, все одно – всех клеймить».
Я – с чего бы вдруг? – за тем шепотом иду в лес, хожу меж деревьев, ищу, кто шепчет. Смотрю – дом колдуна. Сам он стоит на пороге, а рядом карлик. Люди подходят, протягивают руки к колдуну, кланяются, а он и карлик берут по очереди большую кисть из конского волоса, макают ее в чан с чем-то черным и людям – по рукам, по лицам! Шась-плясь! Измажут – и ну потешаться над ними. А те падают ниц, целуют злыдням ноги, благодарят.
Подошел я ближе. А тут как раз Всемил и Псор протягивают колдуну каравай хлеба. Тот по караваю и по ним кистью тоже шась-плясь! «Идите, – говорит, – хватит вам».
Они и пошли, а он вдруг ко мне поворачивается.
– Иди ко всем, иначе ничего не получишь, – говорит.
Хотел я убежать, оттолкнулся от земли и полетел – поплыл к полю…
Потом не помню, что было, а после ты оказался рядом.
– Да ну? – шутя отмахнулся волхв. – Не было меня там. Я в своем сне был.
– Ну вот, – продолжал, словно не слыша, гридень. – Идем мы с тобой по полю, и вдруг – гроза! Молния за молнией – но без дождя. Гляжу: с неба большая птица падает. Кругом нее воронье вьется, а птица отбивается от них и собой прикрывает белого лебедя. Рядом же с ними маленький воробей крутится.
Сколь ни бился с вороньем орел, а сбили вниз его тати черные. А ты увидел это и на них с палкой, вот с этой, – Берег указал на посох в углу. – Кыш! – кричишь. Я за тобой – разогнали мы их. А орел уж чуть дышит, крыльями лебедя и воробья прикрывает.
Понесли мы их в лес. Вдруг как навалится ветер сверху – стон людской вокруг. А в кронах: «Кра-а-ак!» Сидит злобная черная птица – глаза горят углями. Я оглянулся, а тебя нет. Там, где ты стоял – родник меж камней, а камни прозрачные, будто изо льда сделаны.
Орел из родника напился да как взмахнет крыльями – павшие листья поднимаются до небес! А черная птица снова: «Кра-а-ак!» Клюв у орла разгорелся, будто в кузнечном горне. Толкнулся он от земли, подлетел к мерзкой твари и ударил клювом, как кинжалом! Голова у нее, будто гнилая тыква, развалилась. Из горла фонтаном ударила черная кровь. Где попала на ветку – сгорела ветка, где пролилась на камень – зашипел, раскрошился камень.
Рухнул вниз поверженный, но упал и победитель – отравленный ядовитой кровью.
Берег замолчал.
– А дальше-то что? – уже без всякой тени веселья спросил Ортай.
– Дальше, Ортай, уже будто другой был сон. Прежнего-то словно и не было.
Снится мне, что я, словно великан, иду по земле семимильными шагами, людей переступаю – чудеса! Стал приглядываться: а люди те мечены кистью черного колдуна. И что интересно – те, что еще не мечены, отметин этих страшных не замечают.
И вот только злобная ворона крикнет: «Кра-а-ак!» – все меченые застывают на месте. Только растолкают их «не меченые» – ворона снова: «Кра-а-ак!» 
Присмотрелся я – не ворона это, а черный карлик колдуна. Каркнет, перебежит в другое место, спрячется или пнем обернется и ждет. Кругом и лес уж пропал, дороги стали большими, поля ухоженными, люди чудно одеты, а все одно: как только «Кра-а-ак!» – опять все стоят как пни.
А уж после и вовсе страшно. Прямо у меня перед глазами земля наша трижды умылась кровью. Кровь та поднималась, как паводок. Люди бежать, а карлик: «Кра-а-ак!» – и они стоят. Много людей так и потонуло в крови… Страшно, Ортай!
– Да-а-а, – задумчиво протянул волхв. – Этакое приснится, можно и вовсе не проснуться.
Берег оживился:
– Ты знаешь, может быть, и не проснулся бы, да вдруг как будто кто-то в бок меня толкнул. Гляжу: стоишь ты у печи и воешь…
Ларь 3 Чабор
Клубок 1
– Вон, за тем лесом, – стоя на краю обрыва, указывал рукой вдаль молодой темноволосый воин. Внизу, на дне горного провала шумела вешняя река. То ли древние горы, разломившись пополам, впустили в гигантскую щель ее холодные воды, то ли она сама за тысячи долгих лет пробила себе дорогу в камне – так или иначе, а высота от верхнего края пропасти до дна захватывала дух.
Из куцего, уходящего корнями в трещины скал чапыжника  появился другой воин. Подошел к товарищу и с опаской глянул из-за его плеча сначала в провал, а потом на темный частокол леса, что высился на том краю пропасти. Он обернулся, приложил ладони ко рту и пронзительно крикнул лесной птицей. Кусты зашевелились, пропуская маленького человечка.
– Ну, что тут? – лениво осведомился тот.
– Сам видишь, – кивнул в сторону пропасти второй из воев, светловолосый. – Станимир считает: надо перепрыгивать на ту сторону. Я не уверен… Тут не разгонишься.
– Ничего, – ответил темноволосый, – разгонишься.
– Прыгать?! – испугался малыш. – Издеваетесь над бедным сайвоком! У меня и так вон ноги опухли за вами топать. Уж который день идем!
– За тем лесом – дворец Вулкана, – становясь на край провала, сказал Станимир. – Чабор, – обратился он к светловолосому, – давай наскоро перекусим и – вперед. До ночи надо бы успеть к мостам, а то не пропустят.
– А меня они и не спрашивают, – с досадой воскликнул сайвок, глядя, как его спутники освобождают свои мускулистые плечи от лямок мешков. – Ведь только что ели!
– Водар, – спокойно возразил Чабор, самодовольно поиграв бугристыми мышцами, – все это надо кормить, иначе зачахнет.
– Не ной, чудо-нос, – поддержал товарища Станимир. – Еду всегда легче носить в себе, чем на спине.
Сайвок обреченно вздохнул и сдался на милость друзей. Сняв свой мешочек, он уселся рядом с ними. И правда – оба как быки пятилетки, корма им надо много. Кто бы мог подумать, что из Чабора вырастет такое! А Станимир? Этот еще хуже. Чабор-то хоть на человека похож, а Станимир – гора горой. На нем даже меч болтается, как охотничий ножик.
Сырые камни, слегка прикрытые щебнем и землей, еще недостаточно прогрелись после зимы, поэтому, несмотря на усталость, долго рассиживаться не хотелось.
Сайвок недовольно поерзал на холодной траве и стал собираться.
– Гляди-ка, – усмехнулся Станимир, – у нас с тобой, Чабор, еды в мешках осталось еще дня на два, а этот малокровный уже все слопал. А еще возмущается: «Ну, вы жрать!» Тьфу на тебя!
– Слопал, как же! Скорее бы уж добраться. Все нервы вы мне вымотали за дорогу. Хоть помоют вас там. Воняете, как табун на перегоне.
– Ты был-то на перегоне всего один раз, – улыбнулся Чабор.
– Один раз, – согласился сайвок, – но мне хватило.
– Мы с Чабором решили прыгать, – сказал, собирая остатки еды, Станимир, – а тебя, ароматного, перебросим на ту сторону с раскачки. Смотри – не испорти ненароком и себе запашок в полете.
– Очень смешно, – сайвок отмахнулся от надоевших однообразных шуток.
– В самом деле, – спросил уже Чабор, – как будем перебираться-то?
– Не боись, – пробасил Станимир, накидывая на плечи лямки дорожного мешка, – выведу. Мне тут каждый камень знаком.

К закату, как и обещал Станимир, они вышли к мостам, где сразу наткнулись на сражу.
– Куда путь держим? – спросил старший из караула, оценивая на глаз запас удали пришлых молодцов.
– К асуру Вулкану, – спокойно ответил Чабор. – Пошли, страж, гонца к царю, с вестью: пришли Станимир и Чабор. Да, – спохватился он, – и Водар с нами.
Старший караула жестом подозвал к себе одного из четников, пошептал ему на ухо, одновременно косясь на не виданного им ранее карлика. Спустя секунду гонец исчез.
Ждать пришлось долго. Водар чуть не час прятался от донимающих взглядов караульных за широкими фигурами своих друзей. Но вот прибежал посыльный. Он долго шептался со старшим караула, пока тот, наконец, не спросил у лесных гостей:
– Кто из вас будет Чабор? Подойди ко мне – один. Остальные останьтесь на месте.
Чабор настороженно вышел вперед. Рука его по привычке легла на эфес меча. Подошел страж.
– Царь велел проверить, – замялся он, – твой меч. Позволь дотронуться.
Чабор медленно потащил меч из ножен. Стража недовольно зашумела.
– Тихо! – поднял руку главный. – Так надо!
Он осторожно потянул руку к клинку Артакона, и тот засиял слабым лунным светом. Решившись испытать судьбу до конца, начальник стражи неосмотрительно коснулся металла невиданного оружия, и – в ужасе отдернул обратно обожженную руку.
Тут же в воздухе неприятно задребезжал слабый звук. Чабор выхватил меч, волшебное оружие молниеносно описало короткую дугу, и к ногам молодого витязя упала рассеченная пополам стрела.
– Сто-о-о-ой!!! – страшно заорал начальник караула, закрывая собой Чабора. – Не стрелять!
Стрел больше не было.
– Прости, воин, – обратился он к Чабору, продолжая стоять живым щитом перед гостями. – Темно. Лучникам из засады плохо видно, вот и погорячился кто-то. И ты, и спутники твои можете проходить. Стража, пропустить!
Станимир, Чабор и Водар медленно прошли мост, а у ворот в замок их уже ждали. Сумерки смутно рисовали на фоне светлой стены темную фигуру человека.
– Мы к царю, – еще издали прокричал Станимир, ощупывая эфес меча. Мало ли… снова погорячится кто-нибудь.
– Заходите, – ответил незнакомец.
Первым во дворец вошел Станимир, потом, словно мышь, прошмыгнул Водар, а за ним и Чабор.
– Чуть узнал тебя, крестник, – услышал он вдруг от встречавшего их.
– Ратибор! – гаркнул Чабор так, что Водар с перепугу налетел на Станимира. – Друг дорогой! Ты ли это?
– Я.
 
Возможно, сайвок чего-то нашептал царскому зятю, потому что повели гостей сразу не к царю, а в баню. Ратибор от всей души отхлестал молодежь дубовым веником, лишь изредка выпуская Чабора и Станимира из парной к ведру со свежим квасом. Водар же, томно отмокающий в большом ушате, недовольно морщился, слушая их душераздирающие крики, которые мешали ему нежиться в теплой водичке.
После бани гостей отвели в покои и переодели в чистое. Витязи и сайвок не могли на себя налюбоваться: такие пригожие да ладные они были в праздничных косоворотых рубахах с разрезом на военный манер.
Преподнесенные им разноцветные вершковые пояса витязи с сожалением отложили, оставшись со своими ремнями: Чабор никогда не расставался с Артаконом, а Станимир поступил так из солидарности с другом. Лишь сайвок перевесил свои глиняные пузырьки на новый пояс и теперь расхаживал, переполняемый важностью.
Они причесались частыми гребнями и стали ждать царского приема. Во время этой короткой передышки Чабор и Водар вдруг вспомнили о своих травных опытах в дворцовой бане.
«Как же давно это было, – думал Чабор, – пир победы, Тарина… Интересно, какая она сейчас?»
Едва воспоминания коснулись Тары, кровь молодого воина забродила. Забытая, ноющая боль снова проснулась в его сердце. А ведь ему нужно будет ее вести в далекие земли, где, как обещал Вершина, ждет ее Судьба стать женой великого Светоносного Воина.
«Ничего, – успокаивал себя Чабор, – ведь не одна же Тарина на свете! А то, что было раньше, – детские забавы, любовные страсти слабого духом юноши, нанюхавшегося Любомеля».
Вскоре Ратибор повел гостей темными коридорами дворца к тронным палатам. Возле входа он остановился, еще раз осмотрел их с головы до ног и, удовлетворенный, толкнул дверь.
Перед ними открылся полный света зал. Несмотря на поздний час, столы ломились от яств. И, судя по ропоту присутствующих, гостей заждались. Станимир и Чабор растерялись, их ноги словно примерзли к каменному полу дворца. Ратибор, глядя на них, уже довольно долго выжидающе и терпеливо ждал у открытых дверей.
Вдруг Чабор толкнул в спину Водара:
– Иди первый, чистюля.
– Точно, – поддержал идею Станимир, – покажи нам, неотесанным, как к царям входят.
Удивительно, но сайвок даже не стал упираться.
– Тоже мне, герои, – небрежно бросил он, выбираясь на свет. – Как только луж не наделали, – сказал он, проходя мимо Ратибора.
Водар отважно шагнул в зал, а Чабор и Станимир тут же храбро направились следом. Но едва только Чабор отметил про себя дерзкое безстрашие сайвока, как тот предательски сделал шаг в сторону и, пропуская их вперед, угодливо поклонился.
Отступать было некуда.
– Идем, – шипел, толкая друга в спину, Станимир, – не останавливайся.
 Они подошли к царю и поклонились. Вулкан, казалось, совсем не изменился за эти семь лет, да и царица была столь же прекрасна и приветлива. Возле нее стоял наследник асура веров, зеленоглазый и светловолосый Честимир, которому уже шел восьмой год.
Асур, поприветствовав гостей, отыскал взглядом одну из своих дочерей и сказал:
– Тарина, доченька, одари наших гостей!
Сердце Чабора еще пару раз гулко стукнуло и остановилось. «Боже, – подумал он, – какая она стала! Да разве ж бывает такое в свете чудо?!»
Она взяла из рук царя два серебряных перстня, надела их Станимиру и Чабору, попутно одарила Чабора таким взглядом, что тот едва не задохнулся от счастья.
Станимир отчего-то настойчиво толкал его в бок.
– Чабор, ты что, сдурел? или перепарился? Царь спрашивает, когда мы уходим на запад?
– Уходим? – удивился Чабор, – Ах да! Вершина велел, чтоб отправлялись в первый же день травня .
– Послезавтра, – задумчиво сказал Вулкан. – Ну что ж, проголодались, поди? Тогда за стол. Тарина, садись рядом с ними. Вам вместе предстоит долгий путь.
Хуже не придумаешь наказания! Станимир и Чабор одновременно вздохнули. Вершина, как оказалось, заранее прислал гонца, чтобы предупредить асура о приходе этой троицы, и тот, зная, что вскоре навсегда расстанется с одной из своих дочерей, подготовил щедрый прощальный пир.
Вроде что тут худого? Ешь в три брюха! Да наши голодные герои боялись при царевне кусок себе в рот забросить. Сайвок то и дело зыркал в их сторону, краснел, и делал знаки, что мо;лодцы чавкают.
Станимир, глядя на сайвока, злился.
– Ну, отвернулась бы к Чабору, – думал он о Тарине. – Я бы хоть кусочек вон той куропаточки… А – нет, не пойдет. Тогда Чабор не поест. Ох, чую, проснется сейчас медведь у меня в брюхе, зарычит, и плевать ему будет на царевну.
– Отчего вы не кушаете? – внезапно обратилась Тарина сразу к обоим витязям.
Голодные вои вопросительно переглянулись у нее за спиной.
– Да вот… – сказали они в один голос и замолчали.
– Отец говорит, что все воины поесть молодцы, особенно по молодости, – она чуть повернула голову в сторону Чабора, и его друг тут же протянул руку к мясу. Тара, уловив это движение, решила, что вой обращает на себя внимание и хочет ответить, а потому снова перевела взгляд на Станимира.
Рука голодного воина описала странную дугу и стала старательно укладывать на место растрепавшийся чуб.
– Нет, – ответил Станик, укладывая свою руку обратно в «засаду» на край стола. – Не всегда так.
Царевна, получив столь краткий ответ, поняла его, как ей казалось, единственно верно – как нежелание разговаривать. Она мило улыбнулась, глядя на Водара, болтающего напротив с Ратибором, и задумалась.
«Чабор, Лесной… Как мне его теперь звать? – спрашивала сама себя лишенная общения царевна. – Он стал совсем другим. Сильный, большой… Как же несправедлива жизнь! Отца я ослушаться не смею, ведь он обещал Вершине, а Вершина спас Честимира от верной смерти. Но ведь и Чабор тогда… О, Боги, зачем мне идти за тридевять земель?
– Тарина, – позвал царь, с горечью думая о скором расставании с дочерью, – подойди-ка.
Тара послушно откликнулась на зов отца, и ушла. Тогда голодные Чабор и Станимир накинулись на еду! Их не смущал даже испепеляющий взгляд Водара. Вот кто знает, сколько Тара пробудет возле отца? За это время надо успеть набить свои пустые животы.
Напихались быстро и плотно. Тара еще разговаривала с Вулканом, а Чабор и Станимир были уже сыты и довольны. Но, к сожалению, не долго. Дело в том, что после такой безудержной спешки в еде гарантированно нападает икота.
Все известные способы борьбы с ней были использованы – ничего не помогло. Стоит ли говорить, как себя чувствовали наши герои в момент, когда Тарина вернулась, а подлая икота донимала их так, что хоть ложись и помирай.
Царевна о чем-то спрашивала, глядя на них с улыбкой, полной снисхождения. Они нестройно отвечали, пытаясь побороть икоту и косноязычие, которое проявлялось тем сильнее, чем больше они пытались бороться с икотой с помощью хмельного питья…

Утром Станимир и Чабор долго не могли подняться с постели и не желали даже слышать о еде. Их угнетало жуткое похмелье и мысли о том, что оба вели себя вчера как болваны.
– Боже, – страдая, думал Чабор, – что мы плели вчера Тарине? Что-то же говорили, даже спорили, икая… Стыдно-то как!
Весь день они прятались, ссылаясь на подготовку к походу, а сами отсыпались и приходили в себя после вчерашнего. Все посыльные были заверены, что несмотря на «непосильно тяжелые сборы», к рассвету вои будут готовы отправиться в путь.
Водар разбудил их ни свет, ни заря. Молодцы подпоясались и оделись спросонок (или наоборот?). Все это время сайвок злобно шипел на них, подгонял, как только мог, и только благодаря этому в путь выбрались вовремя. Царь, царица, царевны и немногие приближенные уже ждали.
Дальше все происходило так, будто Чабор и Станимир и не просыпались вовсе. Спуск к горным, жутко тяжелые заплечные мешки, какое-то странное напутствие царя Тарине и… темнота, пропахшая землей и сыростью.
Вначале их вел Светозар, а они молча плелись следом, связав между собой пояса. Вскоре проводник попрощался и ушел, оставив ведущим в их молчаливой цепочке Водара.
Все это время никто из четверых не произнес ни слова. Каждый думал о своем: Станимир и Чабор о том, как им плохо. Тарина? Ей тоже было плохо, она беззвучно оплакивала свое расставание с близкими, и горькую судьбу. А Водар… Он молчал потому, что тащил за собой троих спотыкающихся, налетающих на стены несчастных людей. За долгие годы сырой мрак подземных коридоров стал ему чужим. Сайвок был напряжен и сосредоточен.
Их путь шел через Лесдогор, владения Запавета и Большой Лес – далеко-далеко на запад. Путь трудный, неведомый, непреодолимый.
Клубок 2
Первый привал прошел тихо, если не считать жутких звуков, производимых Станимиром и Чабором, в спешке глотающих вяленое мясо непрожеванным. Похмельный жор сослужил им плохую службу. Водар тихо краснел в темноте, слушая эти звуки, Тарина же почти не обращала на них внимания, ибо все ее мысли были далеко.
Незаметно прошел и второй привал. Когда же время подходило к третьему, царевна позвала Водара, пошепталась с ним, после чего сайвок отвязал ее от поясов Станимира и Чабора. Тарина почти беззвучно удалилась в черную глубь коридора.
– Ох, – тихо вздохнул Станимир. – Понимаю теперь, почему любители хмельного потерянные люди. Такие муки! Какая там работа, коли свет не мил.
– Снимай мешок, мыслитель, – вздохнул сайвок. – Перекусите, пока царевна не пришла, а то глотаете, как гуси.
– Мы же стараемся потише, – виновато отозвался Чабор, набивая рот мясом.
– Можете больше не стараться, все одно уже хуже не будет.
С появлением Тарины тайно подкрепившиеся до этого воины и сайвок непривычно тихо отобедали еще и с ней.
Во время следующих привалов Тара неожиданно стала замечать, что почему-то всегда оказывается рядом с Чабором. Временами в полной темноте их руки соприкасались у открытых для трапезы заплечных мешков…
Время шло, и вскоре число привалов перевалило за второй десяток. Станимир и Чабор стали развлекаться в пути, хвастаясь своей неутомимостью и то и дело поторапливая сайвока, шагающего впереди.
Где-то к тридцатому привалу замыкающий цепочку Чабор стал ускорять шаг и как бы случайно натыкаться на идущую перед ним Тарину. Он тут же извинялся: задумался, мол, не уследил за натяжением веревки, а Водар и Станимир, слыша это, тихо посмеивались.
Кончилось это тем, что перед очередным привалом, в тот момент, когда связка ослабла, Чабор был так увлечен мыслями о Таре, что не услышал упреждающего «стой!», тихо сказанного Водаром. Тарина это слышала, а потому, давая передохнуть ногам, тут же присела. Само собой, Чабор налетел на нее, сбил с ног и сам завалился сверху.
Поддавшись короткой вспышке ярости, Тара отвесила за это ему жаркую оплеуху… куда уж попала. Станимир, слыша это, сдуру пошутил, сказав, что еще пара таких случайностей, и, учитывая вес Чабора, к далекому названному жениху царевну приведут слегка покалеченную. Зря он это, конечно. Царевна, под горячую руку, тут же гневно высказала ему, что сопровождать ее на запад должен только Чабор, ну, в крайнем случае, еще и Водар, но никак не тот, кто лезет не в свое дело. Она, дескать, царевна, а не девка из прислуги, чтоб над ней насмехаться.
После этого случая все надолго сделались молчаливыми. Ярость, выплеснутая в сторону Станимира заставила его задуматься. А ведь царевна-то права. «Эх, если бы не трижды проклятое похмелье, – рассуждал он, – я попросился бы остаться в дружине Вулкана. Упросил бы как-нибудь! А что теперь? Куда я иду? Зачем?»
Так прошло еще немного времени. В момент, когда наши спутники по всем расчетам уже должны были добраться до места, Водар готов был взорваться от безсилия. Снедаемый яростью сайвок, потерявший за долгие годы подземную сноровку, никак не мог найти выход наверх…

Солнце клонилось к вечеру, заканчивался чудный день. В лесу царствовала весна: в каждой набухшей почке, в каждой одинокой молодой травинке, неосмотрительно пробившейся к свету сквозь сырую иглицу.
Молодая косуля изящно изогнула тонкую шею и наклонилась к этой зеленой стрелке, такой сейчас желанной. Не сегодня-завтра почки на ветвях взорвутся волшебной зеленью, но пока даже эти редкие травинки – такая долгожданная после лютой зимы еда.
Через мгновение аккуратно обглоданные косулей ветки редких кустов заплакали мутными, горькими каплями сока, которые лениво стекали к тонким копытцам лесной красавицы.
Солнце убаюкивало ее щедрым светом, заставляя забыть об шорохах весеннего леса.  А седобородый ветер шептал: «Так и есть, милая. Стоит ли бояться шорохов? Теней – вот чего опасайся».
Косуля стряхнула наваждение и осмотрелась. Что им, ветру и солнцу? Тонкие ноги отсчитали несколько шагов обратно к кусту. Поздно! Позади мелькнула серая тень. Миг – и… косуля даже не успела испугаться. Серая смерть вцепилась в нее страшной хваткой. Острые когти опытного охотника впились в спину, а зубы – в шею…
Опускались сумерки. Как ни велико было желание Хвои съесть побольше, но, как известно, всему есть предел. Оставить, зарыть, или утащить куда-нибудь останки косули не имело смысла. Ничего не спрячешь от слуг Бардака, не знающих ни границ, ни совести. Даже если ей повезет, и никто из врагов не доберется до добычи, волки, живущие теперь вольно и охотящиеся сразу на двух сторонах Леса, ничего не оставят ни от мяса, ни от костей.
Вдруг рысь вздрогнула и замерла. Она ясно услышала из-под земли какой-то неясный шум. Сытая Хвоя не без труда взобралась на одну из толстых нижних веток стоящего рядом дуба. Глухие человеческие голоса – вот что это был за звук. Хвоя всегда сторонилась встречи с двуногими гостями леса, но сейчас любопытство взяло над ней верх. Место, где она обосновалась, казалось безопасным. Отсюда была видна вся поляна. Но вдруг…
От неожиданности рысь впилась когтями в кору. Всегда нужно стартовать раньше опасности. Всего секунда размышлений, промедления и у Хвои уже не осталось выбора. Внизу, прямо под ней, от дуба отвалился огромный кусок коры, и на поляну вышли люди. Они прятали лица в ладони и стонали.
Рысь тут же решила незаметно уйти с этой поляны от греха подальше, но ее взгляд случайно упал на меч одного из воинов. Это оружие могло принадлежать только одному человеку.
Хвоя спрыгнула на землю, гулко ударив лапами в сырой настил дубовых листьев, и безстрашно подошла к людям.
Они не видели ее: даже мягкий свет вечерних сумерек впивался в их глаза сотнями иголок. Хвоя легла рядом с деревом, зная, где сейчас ее место.
– Вот напасть, – выругался Станимир, щурясь и осторожно приоткрывая глаза. – Все как в тумане. Как будто смотришь в окно через плохо выделанный бычий пузырь.
– У всех так, – хмурился Чабор. – У меня так еще и пятно какое-то перед глазами стоит.
– Ты уже видишь? – удивился его спутник.
– Где там! – вздохнул Лесной. – Вижу только, что небо светлое, земля темная, а на ней пятно.
– Может, пень? – вступил в разговор сайвок, даже не пытаясь поднять натянутый до подбородка колпак.
– Сам ты пень! – вспылил было Чабор, но, успокоившись, заключил: – А может, и пень. Кто его знает?
– А ты спроси у него, – шутя, посоветовал Станимир. – Мы же временно ослепли, а не оглохли в этих норах.
Чабор тихо засмеялся, прислоняясь спиной к стволу и опуская руки от лица.
– Эй, мелкозернистый, – морщась, спросил Станимир, – ты же говорил, что глаза сайвоков быстро привыкают? Врал, что ли?
– Дуралей ты, – огрызнулся сайвок, едва сдерживаясь, чтобы не сказать чего покруче. – Я же, почитай, лет семь-восемь под землей не ходил – отвык. А раз сказал, что привыкаю, значит, скоро привыкну. Всяко быстрей тебя очухаюсь…
Однако первенство осталось не за сайвоком, и не за витязями. Первой рассмотрела странное пятно Тарина. Она завизжала и прижалась к Чабору. Сайвок нырнул под мышку Станимиру, а Чабор подался вперед и обнажил свое оружие.
– Да нет тут никого, – всматриваясь в мутную картинку, прошептал Станимир. – Если бы была опасность, Чабор, твой меч уже светился бы как солнце.
Чабор молчал, наблюдая, как пятно на траве, которое он уже согласился считать пнем, отчего-то стало выше. Он в который раз потер глаза и в короткий миг прозрения узнал этот «пень».
– Мама родная, – изумился Чабор, не преминув попутно прижать к себе перепуганную Тарину.
– Чур, меня, чур! Она же умерла, – судорожно закричал Станимир, старательно рассекая воздух многочисленными Перуницами. – Не может быть, Чабор! Это нечисть какая-то твоей матерью перекинулась!
– Сгинь, проклятущая! – подхватывая суетливые действия Станимира, вопил как безумный сайвок. – Тьфу на тебя! Чуры добрые, вступитесь! Ой! – внезапно прозрел малыш. – Так это же рысь!
– Настоящая? – искренне удивилась царевна, с интересом и восхищением всматриваясь в неясный силуэт.
Станимир открыл было рот, чтобы съязвить, но, вспомнив про крутой нрав девы, не стал этого делать, а лишь успокаиваясь откинулся назад и оперся спиной о ствол дерева.
Чабор вложил меч в ножны.
– Это Хвоя.
Станимир от удивления подался вперед, но промолчал. «Какая хвоя?» - сквозило в его взгляде, ведь поляна вокруг них была усыпана желудями.
Клубок 3
– Перестань, Червень! – не на шутку сердилась гордая красавица.
– Роса, Росонька, – как можно мягче говорил высокий русоволосый парень, шагая вслед за девушкой и хватая ее за руку. Роса вырывалась. Ее темная длинная коса хлестко мелькнула у самого носа Червеня, отчего его полные огня глаза вспыхнули еще ярче.
– Постой, – снова схватил он ее за запястье. – Ведь твой отец говорил моему, что…
– Что?! – выкрикнула Роса. – Что он говорил?
– Ну, если, э-э-э, – замялся Червень.
– Если, – подчеркнула девушка. – Он сказал: «Если наши дети захотят быть вместе, я ничего не буду иметь против этого».  Ведь так?
– Ну вот! – Продолжал молодой человек, теперь уже попытаясь обнять царевну. – Даже родители не против.
– А у меня, значит, спрашивать не надо? – Роса оттолкнула не в меру настырного сына царя Августа.
– Но я ведь нравлюсь тебе? Скажешь, нет?
– Скажу. – Царевна прибавила шагу, пытаясь скрыться от назойливого ухажера. «Жаль, – думала она, – что отец сейчас расхворался не на шутку и каждый день просит присмотреться к этим женихам. А они и рады, совсем совесть потеряли».
– Отстань, Червень, – уже значительно жестче бросила через плечо Роса. – Иди своей дорогой. Не знаю, какой дурак вбил тебе в голову, что ты нравишься всем девушкам. Правду говорят: если в твердое дерево что-нибудь хорошенько вбить, то уж обратно не вытащишь! Не мил ты мне, и от этого дня и наперед так и станешься всего лишь соседским сыном.
– Неужто не затеплится в тебе ничего? – прокричал он ей вслед. – Подумай, я не тороплю. Мы ведь с отцом не бедные, опять же соседи. Обмозгуем, прикинем, авось все переменится, и я стану для тебя не просто соседским сыном?
– Не переменится! – Крикнула в ответ царевна. – Всё, на что ты можешь рассчитывать – стать соседским сыном с исцарапанным лицом!
Червень сразу остановился. Роса славилась крутым нравом, и ему не стоило дальше испытывать судьбу. Правда, теперь царевичу придется повиниться перед отцом – другом Заповета. Август договорился с ним, пользуясь его немощью, что наследник у царя Светлолеса будет и переживать другу по этому поводу не стоит. У Августа четыре сына, и все женихи как на подбор, а Червень – гордость своего отца. Что же теперь?

Охотник-одиночка сразу унюхал запах свежей крови. Брюхо нетерпеливо заурчало, призывая белошерстого хозяина к активности. Мах прекрасно знал, что не стоит доверять этому вечному зову, ибо недолго живет тот, кто слепо мчится вперед, потакая голодному брюху. Это в стае голов много, и – одной больше, одной меньше… Мах был один и он своей головой дорожил.
Ворчливое брюхо оживилось еще больше, когда возле тонких дорожек крови волк обнаружил следы Хвои. Эта лесная кошка не отличалась кротким нравом, но остатками добычи с волками делилась всегда. Едва Мах пошел по ее следу, как тут же остановился. В его чуткий нос ударил целый букет запахов. «Люди! – понял волк. – По меньшей мере, четверо, и пахнут, как сайвоки, – землей».
Белый охотник сделал петлю вокруг этого странного места и нашел след косули. По глубоким отметинам борьбы на мокрой иглице, волк понял, что Хвоя поохотилась удачно. Тащить или съесть такую добычу рыси не под силу, тем более рядом были люди.
Волк, крадучись, потрусил по человеческим следам и вскоре вышел к поляне, посреди которой горел костер. Мах замер от увиденного. Нежась на разогретой пламенем земле, в кольце отдыхающих людей лежала Хвоя! Мах готов был удариться головой в ту сосну, за которой он прятался. Он не верил своим глазам: люди и Хвоя?!
У костра тоже заметили злые огоньки забывших об осторожности глаз. Тихо заскрипела тетива лука…

Роса горько плакала, сидя под старой рябиной и пряча лицо в ладони.
«Разве так все должно быть? – думала она. – Разве о таком мечтала я всю жизнь? Вокруг – тупоголовые женихи со своим глупым бахвальством. Мрачный и молчаливый Свер, легкомысленный Всевлад, здоровый и тупой Палец и этот вот самовлюбленный Червень. Прочих даже вспоминать тошно. Бедный отец! Знала бы наша мама…
Вдруг за ее спиной хрустнула ветка. Роса оглянулась. За деревом стояло огромное страшное чудище с медвежьей мордой! Оно грубо схватило девушку за косу и довольно прорычало:
– Попалась, птичка!

Сайвок Таратор не сразу поверил новостям! Его безтолковый сын явился с того света живым и здоровым. Сам Водар орал, как умалишенный: «Тятя! Тятя!», проплакал неведомо сколько времени, сотрясая воздух душераздирающими воплями.
Эта длилось так долго, что измотанным дорогой гостям пришлось вернуть отца и сына к реальности. Пришедший в себя старый сайвок извинился и повел их к Запавету.
Увиденное произвело на путников тяжелое впечатление. Снова очутившись после посещения царя на свежем воздухе, они долго не могли прийти в себя. В памяти возникала темная комната и бледное лицо больного правителя. И нужно же было случиться, чтобы в тот самый момент ему принесли весть о том, что слуги Бардака похитили Росу…
Гости молча стояли у входа во дворец. Не было только Водара, задержавшегося с Таратором у Запавета. Вскоре явился и нюхач.
– Ну, что? – прервал общее тягостное молчание Станимир. – Надо бы помочь старику. Где этот Бардак? Что молчишь, Чабор?
– А что говорить? Будто не знаешь, о чем я думаю.
– Знаю, только я бы об этом подумал позже, когда спасем царевну.
Кровь густо прилила к щекам Тарины.
– А что? – не сдавался Станимир. – Коль светлоликая царевна держит путь к суженому, почему бы и нам с тобой в том пути не найти себе добрых жен?
Тара метнула в него взгляд, полный ярости. «Вот негодяй! – шипела про себя она, в который раз проклиная судьбу. – Но ведь он прав. Ненавижу!»
– Нам надо идти дальше, – не без усилия над собой сказала царевна, – но и помочь тоже надо! – Высунувшееся было в ее душе жало змеи-ревности тут же пропало без следа.
«В конце концов, хоть посмотрю, кому он достанется», – подумала царевна.
Чабор понял, что все ждут его решения.
– Водар, расскажи-ка нам, как можно побыстрее добраться к Бардаку.
– Эх, – весело заиграл мышцами Станимир, – разгуляюсь на просторе, а то ползаем под землей, как черви. Я этому Бардаку башку-то снесу, будьте уверены.
– Ой ли? – засомневался Водар. – Нет, самого Бардака тебе, конечно, прибить, что мышонка придушить, а ты сперва доберись до него. Тут одной силой не обойдешься.
– Ай, мелководный, – отмахнулся Станимир, – брось умничать. Да мы с Чабором за неделю, если разойдемся, весь Темнолес мечами выкосим.
– Водар прав, – задумчиво сказал Чабор. – Ближнее окружение Бардака – Темные оборотни, хитрые, сильные. Их много. На то, чтобы со всей этой нежитью да нелюдью драться одного Артакона мало будет. 
Из темного проема двери появился отец Водара:
– Царь спрашивает, когда вернется Говар?
– Ах, да, – опомнился Чабор. – Говар велел всем кланяться, обещал к оусени быть. Волшбят с Вершиной что-то хитроумное. Под горами тоже просыпается Недоброе.
Старый сайвок понуро кивнул и медленно направился обратно к царю.
– Постой, Таратор, – бросил ему вслед Чабор. – Скажи Запавету, мы погостим тут у вас маленько…?

– Ну, наконец-то! – визжал от удовольствия Бардак, расшагивая по тронному залу. – Шайка, где они?
– В пути. Идут сюда, – ответила довольная рабыня, ведь радостные новости хозяину принесла она.
– Беги туда! Пусть будут осторожны с царевной – как бы не улизнула!
В этот миг в дверь мощно ударили, левая створка резко распахнулась. За порогом стоял Мор, а в его железных объятиях – дочь Запавета Роса.
Красавица, увидев Бардака, неистово дернулась, но полузверь только сильнее сжал свои лапы, жестко рванув за девичью косу, обмотанную вокруг его широкого запястья. Росе пришлось смириться и ждать, когда появится шанс перекинуться в лесную зверюшку и тогда…
Мор втащил царевну в зал. Бардак подбежал ближе, впиваясь черными углями звериных бельм в первозданную чистоту и непорочность глаз Росы. Она не отводила взгляд. Царь Темнолеса расстроился.
«Почему? Всё здесь во власти лютого Страха. Любого смертного и безсмертного ужас охватывает, а эта соплячка смеет не бояться ни моего взгляда, ни чудовища Мора!
– Противишься, – прогнусавил царь Темнолеса. – Вижу, не по душе тебе наша компания? Держи ее, Мор, крепче, особенно косу. Отпустишь – вспорхнет мотыльком, и тогда ищи-свищи.
– Да я уж знаю, – пробасил полузверь. – Какой только живности не держал в руках, пока сюда ее тащил.
– Молодец, – похвалил царь, – тебе за то будет награда щедрая. Чуть позже решу, какая именно. Вот с царевной и подумаем.
Скажи, непокорная, что лучше: стать моей законной супругой и занять место на моем брачном ложе или сразу на ложе, а уж потом… супругой? Может, я и выгляжу староватым, но для такой красавицы расстараюсь, уж будь уверена. Не смогу я, так мне поможет Мор.
Мор глухо зарычал, оскаливая пасть в злой ухмылке.
– Видишь, – продолжал Бардак, – он согласен. Все норовят помочь своему царю. У меня тут помогатых хоть отбавляй, так что выбирай: или ты моя, или общая.
Можешь, конечно, и дальше упираться. Тогда мне придется принести чистую жертву Темным Богам. Их жертвенный камень еще не поили царской кровью…
Думаю, твой Бог наверняка предпочел бы оставить тебя в живых, и мужней женой, нежели видеть жертвой Темным силам.
Что смотришь? Не уберег тебя твой Дажьбог сегодня. Но посмотри на это с другой стороны – в моем лице он дал тебе шанс выжить. Знаешь, у моих полузверов весной даже «полу» не остается – звереют окончательно. Ну, решай же, красавица: честь по чести, или…
Роса резко вывернулась в руках Мора. Ее правая нога, словно молния, сверкнула в воздухе и снова исчезла в складках подола. Бардак стоял слишком близко. Ненависть и ярость девушки сделали удар точным.
Мор запоздало рванул косу вверх и перед Росой поплыли неровные квадраты черных каменных плит потолка. Безутешный Бардак наполнял тронный зал диким воем. После удара царевны его надежды на скорую женитьбу и продолжение рода сильно пошатнулись.
Полумедведь бросил царевну на пол, решив перехватить косу в другую руку. Лишь на миг блеснула в глазах красавицы свобода, но и этого хватило, чтобы успеть полоснуть острыми когтями лесной рыси по медвежьей морде. Падая, оборотень страшно заревел, но успел схватить за косу не до конца оборатившуюся царевну. Побег не удался.
Бардак что-то кричал, корчась в страшных судорогах. На крик прибежали слуги, и вскоре Росу привязали к пыточному деревянному щиту в дальнем подвале замка. Тело девушки, переставшее быть желанным для царя, вдавили в пропитанное кровью темное дерево жесткими веревками, а ее гордость – толстую темную косу – пригвоздили к щиту страшным колдовским гребнем. Царевна тут же перестала двигаться.
Безутешный царь Темнолеса промучился бы целую вечность, но вскоре на его бронзовом Жезле Власти поднялись дыбом густые кошачьи усы, венчающие магический скипетр. Бардак моментально утешился, выгнал всех прочь и, хромая, отправился к жертвенному колодцу в глубине дворца.
Клубок 4
Чабор остановился так резко, что Тарина даже взвизгнула от неожиданности.
– Тихо, – прошептал Водар, идущий впереди. Он вслушивался в тишину весеннего леса, где еще мало было от грядущего летнего многоголосья. – Ничего из-за вас не слышно, – ругался сайвок. – То топочете, как кони, то визжите.
– А я говорил, – прошептал Станимир. – Не надо было царевну брать. Опасно это.
Тарина промолчала, виновато вглядываясь в напряженную спину Чабора.
– Оставлять тоже небезопасно, – вступился тот. – Утащат и эту, что тогда?
– Тихо, – шипел Водар. – С тобой лес слушать, что с сопливыми есть!
Сайвок сердился не на шутку. Только ему одному из четверых было известно, как шуршат шлифовальные камни каменотесных мастерских сайвоков, а за долгие годы его слух, не ровня нюху, значительно притупился.
В лесу звук шлифовален запросто можно спутать с цвырканьем и шуршанием сверчков, жуков, кого угодно. Однако весной живность только начинает просыпаться, а значит, шансы найти родичей у сайвока были неплохие, если бы только ему не мешали слушать.
– Эй, малокровный, – прошептал Станимир, – а ну, как не добежал твой братец, а? Ух, и не поздоровится нам! Ведь батя твой предупреждал…
– Добежал, не волнуйся, – огрызнулся сайвок. – Ты лучше рот закрой, а то еще какой-нибудь скворец его за дупло примет, червей натаскает. Ведь просил же!
– И правда, Станимир, – поддержал сайвока Чабор, – не мешай.
Из-за толстого ствола вековой ели внезапно появился брат Водара Перестар.
– Где вы болтаетесь? – тихо с укоризной спросил «старательный и точный сайвок» (так его всем представлял отец).
– А вот и он, – вздохнул Водар. – Везде успел?
– Да не тебе чета, – подмигнул спутникам брата Перестар, повернулся, зашел за дерево и исчез.
– Куда это он? – спросил Чабор.
– Явится, куда ему деваться? – лениво отмахнулся Водар. – Вечно лезет, куда его не просят.
И в самом деле, Перестар тут же снова появился. Он быстро отыскал потайной вход в подземные галереи, и вскоре на мрачной и сырой поляне уже ничто не говорило о недавнем присутствии людей.
Ведомые Перестаром и Водаром, гости подземных галерей, пройдя недолгий путь уже привычными им проходами, пересекли два низких рабочих зала, освещенных странными светящимися камнями. За широкими столами сидели трудяги-сайвоки, шлифуя и полируя самоцветы. Изумленные появлением людей, карлики пугливо косились на посетивших их пришельцев.
В третьем зале к нашим друзьям примкнул еще один сородич Водара по имени Кремень. Такого энергичного сайвока было еще поискать. Он шнырял меж людей с поразительной быстротой, появлялся то впереди, то сзади, попутно изумляясь мудрости и прозорливости старика Таратора.
– Како-о-ой план! – хватаясь за голову, вопил этот вездесущий Кремень, и все за исключением одного Перестара, спрашивали себя: «Какой план?»
Загадки сородича вконец замучили Водара, и он таки заставил его все объяснить. Оказалось, что Таратор предложил прорыть временный ход к брошенной галерее. Вот тут-то и скрывалась мудрость и прозорливость старого сайвока.
«Однажды, – рассказывал Кремень, – давным-давно, грабари (сайвоки, копающие тоннели и ходы) нашли очень богатый пласт камней и самородков. Разрабатывая новые галереи, мастера-проходчики забрались невесть куда. Нашей радости не было предела, еще бы! Такие богатства даже горным не снились, но… все работы пришлось закрыть.
Дело в том, что, продвигаясь все дальше, грабари вдруг вышли в какой-то зал, из которого вверх уходил колодец. В центре зала покоился жертвенный камень Темных Богов, со всеми знаками и символами нечисти. Местечко гиблое, в такое попасть – совсем пропасть. Ход быстро замуровали, следы замели, а двое смельчаков по веревке поднялись из колодца и оказались… во дворце Бардака. Только чудом они удрали оттуда невредимыми».
– Мудрость Таратора в том, – чеканил хвалебные слова в адрес дальнего родственника Кремень, – что он просчитал всё наперед.
Бардак наверняка ничего не добьется от царевны. Просто убивать ее он тоже не станет, значит, принесет в жертву Чернобогу, там, в колодце. Мы с грабарями пророем ход и оставим вас в этом Черном храме. С сожалением вынужден вам сообщить, что пути назад в наши галереи у вас уже не будет.
Если Бардак унюхает, кто роется у них по соседству – нам не поздоровится. Все наши труды на сотни лет пропадут. Придется уходить отсюда, бросая наши галереи.
Битва вас ждет великая. У Бардака страшные слуги, страшные Боги. Победить и тех, и других – задача невыполнимая для смертного, но, как сказано в харатьях, «придет герой – станет мир». Ведь у вас собой меч Индры!
Сайвок говорил что-то еще, но Чабор его уже не слушал. Фразу о герое и мире, он слышал уже второй раз, но сейчас он едва удержался от смеха. Его, Чабора, здесь все время зовут героем. Да дело-то, похоже, не в нем! Наверняка фраза, взятая из харатий Светлолеса, на самом деле звучит: «Придет герой – Станимир»!

Через затхлые пыльные ходы брошенных галерей к дальнему тупику, где и крылся тайный ход, их сопровождали неутомимый Кремень и около двух десятков сайвоков-грабарей. Добравшись до цели, они сразу же приступили к работе. Дело свое они знали хорошо: отправляясь один за другим в быстро разрываемый ход, они становились цепочкой, менялись местами, давая отдохнуть передним. Едва только грабари успели разогреться, движение остановилось. Передние сайвоки долго прислушивались к тонкой стенке свежевырытого хода, после чего подтолкнули ее, и она рассыпалась, обнажая светящееся мягким, слабым светом мрачное пространство.
Так наши герои оказались в святая святых царя Бардака. Едва Водар и Перестар успели засыпать сухим песком оставшиеся на полу чертова колодца растоптанные комья сырой земли, за стеной хлопотавшие вовсю грабари уже почти закопали обратно вырытый ими же ход. Перестар, заканчивая с маскировкой, отряхнулся от пыли и воткнул в стену, где совсем недавно зияла дыра, несколько сухих корешков. Теперь и сами непрошеные гости Бардака не смогли бы отыскать место, откуда они вошли в этот страшный колодец…
Царь Темнолеса спешил, вторично спускаясь по узкому каменному коридору к жертвенному колодцу. Уже во второй раз за день волшебный жезл «звал» его туда. В первый, явившиеся на зов царя Темнолеса злые нави предупредили о том, что следует поспешить с жертвой. К алтарю Темных Богов явился сам Чемор.
– К тебе идет смерть, – прошипел он, – берегись, уже близко, слишком близко!
Бардак поднял на ноги всех. В ожидании приказа царя у входа во дворец стояли отряды его стражи. Обернись его смерть даже легким мотыльком, ее тут же измельчили бы в пыль тысячи когтей, клыков и мечей. Внешняя защита была обеспечена. Пришло время принести жертву. Бардак собрал приближенных и отправился с ними к дальнему коридору.
– Мор! – позвал царь. – Царевну отнеси к колодцу, обязательно возьми с собой Вурдала. Ее опустить вниз и приковать к камню. Отвечаешь за нее головой.
– Да, царь, – кланяясь, ответил Мор.
– И еще, – подойдя ближе, зашептал Бардак на ухо изогнувшемуся слуге. – Мор, оставайтесь там, внизу. Я не хочу, чтобы… Вы же знаете, как принести жертву? Любой шум наверху – я бросаю камень в колодец, и вы сокращаете ритуал, насколько это возможно. Все же я умоюсь кровью этой гордячки. И, Мор, не забудь про гребень. Как только прикуете ее, сразу его вон из волос. Упаси тебя Чемор потерять этот гребешок, пригодится еще.
Вурдал! Помоги ему! И побыстрей, мои расторопные, побыстрей! Видите, усы на жезле? Уже нужна жертва, нас торопят.
– Все сделаем, – спокойно ответил злобный волк-оборотень, отправляясь за Мором.

– Ну и вонища тут, – прошептал стоящий в углу деревянный щит с изображением человеческого черепа. – Хорошо, что уже давно позавтракали.
– Апчхи! – ответила женским голосом гранитная статуя какого-то безымянного беса.
– Ну вот, – тут же прогудел басом огромный камень с выдолбленной на нем уродливой рожей и страшной клыкастой пастью, – так оно и будет: кто-то чихнет, кто-то болтнет – и всем нам конец придет. Эй, чудо-нос, ты думаешь, что кто-то тут другим воздухом дышит, ароматным, не таким, как ты?
– Мама, – снова проявилась в возникшей было тишине статуя безымянного беса. – Меня сейчас стошнит.
– О-о-о, – загудел в ответ на это камень с пастью, – Чабор, куда мы попали?
– Тихо, – шикнули за жертвенным камнем, – недолго терпеть.
Сверху из жерла колодца посыпались кусочки земли и сухие корешки. Из тени засады тут же медленно появилась любопытное лицо Станимира.
– Исчезни, – злобно прошипел жертвенный камень голосом Чабора.
Вскоре в колодец медленно опустился деревянный щит. На нем лежала бледная девушка в серебристом одеянии, а в ее изголовье стояли два дюжих, страшного вида оборотня. Оставив пленницу на щите, они молча подошли к черному жертвеннику с клыкастой пастью и поклонились.
Чабор сжал покрепче оружие. Меч Индры проявлял признаки безпокойства с самых первых минут в этом страшном подвале, сейчас же Артакон просто рвался в бой. Чабор, едва только вошли в это колодец, очень ревностно выбирал место своего расположения и не прогадал. Отсюда он легко мог отрезать путь к девушке, лежащей на щите и прикрыть царевну Тарине, спрятавшейся за статуей какого-то беса…
– О-о-о, – низко басили незнакомцы, стоя на коленях и ритмично раскачиваясь. Их голоса стали сливаться воедино, превращаясь в гул.
– О-о-о, – вдруг ответил им жертвенный камень Чемора.
Один из звероподобных умолк и осмотрелся. Другой, глядя на него и не переставая «гудеть», только выпучил глаза да удивленно пожал плечами.
– О-о-о, – снова загудели они в унисон.
– О-о-о, – тут же снова ответил черный камень.
Незнакомцы замолчали и подались назад.
– Кто разбудил меня? – прогремел камень страшным басом. – Презренные черви! Что вам надо?!
– Великий Чемор! – запинаясь, заговорил один из оборотней, – мы хотим принести жертву Темным царям наших сердец.
– У этой жертвы достаточно крови, – тут же подхватил второй, – чтобы оросить и твой камень, о, Великий!
– Жертва-а-а, – довольно протянул камень, – вы жертва-а-а!
– О, всемогущий Чемор, – испуганно заметил громила с медвежьей мордой, – у тебя сегодня будет много жертв, я клянусь тебе!
Чабор узнал голос, исходивший от дальнего камня, еще бы! Теперь он отсиживался в своей засаде, подстрекаемый любопытством: что за фокус собирается проделать с этими верзилами его друг Станимир?
– Жертва-а-а, – гудел тем временем камень Чемора.
– Да, да, – подхватил второй незнакомец, – достаточно жертв. Кровь наших врагов прольется к твоим ногам, о, Великий!
– Враги-и-и, – стонал камень, – дайте мне ваших врагов!
– Они будут твоими!
– Поклонитесь, – гремел камень, – поклонитесь до земли жертвеннику Темных Богов…
Те послушно повернулись и упали на колени у «темного алтаря», низко склонив головы к пыльной земле.
Последним, что увидел Вурдал, была упавшая перед ним голова Мора, а через миг его собственная откатилась в ту же сторону. Их тела рухнули к ногам удивленного Станимира, вытиравшего свой акинак от нечистой крови.
Чабор, выбравшись из засады и глядя на него, только участливо причмокнул.
– Да… Если уж камень Чемора говорит вам: «вы – жертва», то надо бы поостеречься.
– Эй, что там? – шепотом осведомился из угла Водар.
Ему и Перестару совершенно ничего не было видно, а строгий приказ не покидать укрытий держал братьев на месте. Тарина же, не в пример сайвокам, не покинула бы свое укрытие, даже если бы приказ тотчас же отменили. Ей было прекрасно видно всё, но смотреть ей как раз и не хотелось. Она тихо присела и спрятала свое лицо в ладони.
Станимир и Чабор отволокли безголовых оборотней в дальний угол, а их головы уложили на Темный жертвенник, прикрыв какой-то истлевшей хламидой, найденной тут же, в углу. Только после этого сайвокам и царевне было позволено покинуть укрытия, да и то только для того, чтобы помочь засыпать песком темные пятна кровавых луж. Пока сайвоки и царевна гребли ногами в пыли, Станимир и Чабор склонились над связанной пленницей Бардака.
Она была без чувств. Витязи принялись развязывать веревки, туго стянувшие ее тонкое тело. К ним подоспел вездесущий Водар. Он сразу заметил заколдованный гребень в волосах девушки. У него, как оказалось, и на это был нюх. Гребень вытащили из волос, и только после этого Роса едва заметно шевельнулась.
– Молодец, Водар, – тихо похвалил Чабор. – Я этой чертовой штуки и не заметил.
– Мерзкая вещица, правда? – спросил нюхач, осторожно, словно ядовитого паука, держа в руках костяной гребень. – Сразу видать, Темный колдунище какой-то делал. Я вот его только в руки взял, а уж под сердцем что-то затрепыхалось.
– Выброси, – посоветовал Чабор. – Все одно, как выберемся отсюда, колодец надо будет засыпать, чтобы и следа не осталось от этой пакости.
В это время Артакон, оставленный на миг без внимания, снова пополз из ножен, освещая зал яркой полоской света.
– Чует неладное, – забезпокоился Чабор.
– Надо бы… – только и успел сказать Станимир, как тут же страшная вспышка боли перекосила его лицо, а дыхание замерло. Молодой витязь сполз на пол, глядя, как в пелене, стоящей перед его глазами, начали мелькать неясные силуэты. Поток холодного пота обильно покрыл его скорчившееся тело. Соленая влага струилась ручьями по лбу, отзывалась зудом на спине, давая возможность острой боли чуть пониже живота отступить. Откуда-то издалека доносились голоса:
– Роса? Дочь Заповета? …Ну, ты даешь, царевна! Что ж с ним теперь будет?
– Да уж, хорошего мало. Он ведь еще не женат. Теперь-то, может, и незачем ему будет жениться. Бедный Станик!
– Откуда мне было знать, кто вы такие! – виновато оправдывался девичий голос. – Весь Лес знает, что Чабор погиб. Я и не надеялась на помощь, а как очнулась, смотрю – стоит верзила, вот я и… Уж простите, что не стала спрашивать кто да что.
Из туманной пелены боли вынырнуло хитрое лицо Водара. Сайвок подмигнул Станимиру и сказал куда-то в сторону с напускной серьезностью:
– Наказать бы тебя, ясноокая царевна, за такое. Это же мощная боевая единица! Дело его рук Станика – вон, у стены и на алтаре. Надо бы отдать тебя за него замуж. Мучайся потом до смерти, сама ведь испортила. Ну, хоть как работник будет добрый, а вот в остальном – кто теперь знает?
– Хватит трепаться, – остановила Водара Тарина. – Давайте выбираться… Тревожно мне.
– Куда выбираться-то? Отсюда путь один – наверх, а без Станимира, милые царевны, мы попадем не то наверх, а еще выше, прямо сразу в Вирий. Одному Чабору не отбиться.
– Наши должны помочь, – вмешался в разговор Перестар. – Царевна права, надо выбираться, Водар. Хватит попусту болтать. Мне тоже не по себе.
– Гляди-ка, какие мы все чуткие. Никто тут жить и не собирается. Что-то ты там, наверху, скажешь? Этих двоих, которых наш Станик порубил, может быть, уже хватились и ищут? Там их сотни! А из нас с тобой воины, как из волоса иголка. Тут хоть бы немного помочь Чабору…
– Не ной, чудо-нос, – с трудом поднимаясь, перебил его Станимир. – Я уже смогу мечом помахать. Значит, вот что я думаю…
По нехитрому плану Станимира он и Чабор должны были подняться наверх, в разведку. Отыскать и отрыть назад ход – нечего и думать, а делать что-то надо было. Здесь, внизу, всяко безопаснее, чем там – в самом логове.
Откладывать не стали. Тут же добры молодцы взобрались на деревянный щит, на котором спустили вниз Росу. Водар тоже рвался наверх, но его слезные вопли прервал камень, невесть откуда свалившийся в колодец и угодивший прямо в голову Станимиру.
– Это знак, – задумчиво сказал Чабор.
– Знак того, – тяжко вздохнул его друг, почесывая свежую шишку на голове, – что мне сегодня везет. Лупят весь день и снизу, и сверху.
– Это знак этим двоим, – Чабор кивнул в сторону жертвенного камня, – похоже, их ждут!
Щурясь, он посмотрел вверх, в жерло колодца, и дернул за одну из четырех толстых веревок, привязанных к щиту. Они тут же натянулись. Щит лениво оторвался от земли и, медленно раскачиваясь, поплыл вверх.
Роса вдруг сорвалась с места и подбежала к щиту.
– Вернитесь за нами, молю вас. – Сказала она, глядя сквозь слезы в перепачканное лицо Станимира.
Она опустила руки, щит качнуло. Витязь, поднимаясь все выше, стал на колено, желая сказать ей хоть что-то, но слова предательски застряли в его горле. Толстые доски хищно царапнули сухую стену, и вскоре щит исчез в черном проеме колодца, скрывая от воинов реки горячих слез, хлынувших из глаз девушек.
Братья-сайвоки, глядя на это, просто онемели.
– Вот так история, – думал Водар, заметив, как глубоко переживает Тарина. – А как же ее далекий жених? Охо-хо, что-то ждет нас впереди. Хоть бы выбраться отсюда.
Перестар удивлен был не меньше брата, только слезам другой царевны – Росы. Он, пожалуй, догадывался, чем они вызваны, но от этого ему становилось еще сложнее переварить происходящее.
В это время огорошенный поведением царевны Светлолеса Станимир, стоя на щите, был растерян. Взгляд и мольба Росы ударили его в самое сердце.
Теперь он просто обязан был разогнать к чертям войско этого поганого Бардака.
Взгляд воина упал на мерцающую полоску голубоватого света у самой рукояти Артакона. Чабор прикладывал огромные усилия, пытаясь удержать в ножнах оружие Богов. Меч, чуя близкую кровь, изнемогал от жажды и рвался в бой.
Клубок 5
Именно в тот момент, когда Бардак в качестве сигнала Мору и Вурдалу бросил камень в жертвенный колодец, в сумрачные коридоры его дворца ворвались воины Светлых. Они неслись, сметая все на своем пути. Бардак, услышав шум битвы, был в ужасе. По его расчетам для того, чтобы сдержать неприятеля должен был подняться не один заслон! 
Трусливый Бардак, понимая, что его предали, бросился в проход, ведущий в комнату, где располагалось подъемное колесо жертвенного колодца.
Надеяться на заслоны было теперь безсмысленно, оставалось уповать только на Темные силы да на самых надежных – Вурдала и Мора. Царь знал, что по его знаку они тот час же принесут Чернобогу царственную жертву и поднимутся наверх, а уж тогда-то грозный владыка Темнолеса быстро очистит замок от чужаков и «отблагодарит» каждого труса, пропустившего их.
Близкий шум боя вырвал царя из туманных дум и заставил пятиться к колодцу. Ему в спину уперлись взгляды грязных, прикованных цепями к стенам, перепуганных рабов. Глядя на приседающего от страха царя, они стали все медленнее вращать подъемное колесо.
Бардак до сих пор не обращал на рабов никакого внимания. Еще бы, ведь впереди, в зале, куда выходил этот проход, уже вступили в бой его воины. Черное сердце царя Темнолеса сжалось и притихло. Враги уже ворвались в самое сердце его дворца!
Укрыться в тайных проходах и скрытых комнатах уже не было возможности, и царь затрясся. У него не было с собой даже ножа. Вдруг в арке метнулись быстрые тени. На глазах у Бардака на одного из его верных охранников, пытающихся, как и он, укрыться в этой же комнате, напал огромный волк и, вцепившись зубами в шею, в один миг оборвал тонкую жизненную нить.
– Так вот кто сюда прорвался, – в злобе сжимая кулаки, взвыл царь. – У-у, дикие собаки! Сейчас вы получите сполна, вот только поднимутся Вурдал и Мор!
Бардак оглянулся. Перепуганные рабы, находясь в оцепенении, таращились во все глаза куда-то за спину царя. Он в панике тоже озирнулся, думая, что волк сейчас бросится и на него! Но нет. Этот воин Светлолеса уже лежал поверх своей жертвы, перерубленный кем-то пополам.
– Вы что?!! – заорал вдруг Бардак на плененных. – Работать! Быстро!!!
Рабы нервно засуетились в сумерках тесной комнаты, и колесо снова начало вращаться.
– Только бы они успели с жертвой, – судорожно твердил царь. – Ведь прошло уже достаточно времени? Получив чистую царственную кровь, Высшие Силы оценят мои старания и тогда с их помощью я упьюсь своей местью.
Понимая, что в глазах Вурдала и Мора забившийся в угол рядом с рабами царь будет выглядеть не самым лучшим образом, Бардак набрался смелости и сделал несколько шагов вперед, к арке. Заметив, что пеньковый канат подъемника, наматываясь на колесо, уже разделился на четыре веревки, владыка Темнолеса изобразил на лице безстрашие и застыл в выжидающей позе.
– Скоро, уже скоро! – разжигал свою ярость Бардак. – Еще немного, чуть-чуть!
И вдруг мрачное жерло жертвенного колодца вспыхнула ярким солнечным светом. Бардак в испуге ударился спиной о стену и, сраженный ужасом, сел на холодные камни пола.
– Нет!!! – закричал он, закрывая глаза руками. Его голос, не в силах больше выдержать давление страха, тут же оборвался в звенящем вокруг шуме.
Вместо Вурдала и Мора из жертвенного колодца выпрыгнули два дюжих молодца. У одного из них в руках сиял волшебный меч Индры. Они переступили через корчащегося в страхе Бардака, приняв его за смертельно раненного, и выбежали в зал.
Тут же кто-то безстрашно бросился на сияющий, словно само солнце, меч и, будто обожженный пламенем, рухнул на пол. Упал другой, третий… Их тела сыпались, словно переспелые сливы в ветреную погоду.
Каждый выпад Артакона сопровождался ослепительной вспышкой. Рядом с ним, скромный и совсем не волшебный, мощно крушил и рубил врагов налево и направо его младший брат – акинак Станимира.
Свита Бардака сопротивлялась недолго. Оставшиеся в живых в страхе бежали в длинный коридор, ведущий к тронному залу.
Первым это увидел окровавленный Мах. Охваченный азартом погони, он бросился добивать остатки царского войска и искать владыку Темнолеса. За ним последовали Чабор и Станимир.
Шум боя стал удаляться. Бардак медленно выходил из оцепенения. Понимая, как близко от него пронеслась смерть, он мелко задрожал. Стоя на коленях, он схватился за голову и стал расцарапывать ее до крови.
– Как так? Что теперь? Но ведь я… спасен? Никого из врагов нет. Да, я спасен! Благодарю тебя, Чемор!
Его растерянный взгляд упал на пустой деревянный щит, застывший над жерлом колодца. Рука медленно опустилась к полу и нащупала бронзовый жезл, безвольно брошенный к ногам. Магические кошачьи усы, венчающие его наконечник, торчали, словно иголки.
– Я спасен, – бережно поднимая жезл, продолжал шептать Бардак. – Я спасен...

Еще осыпались редкие кусочки сухой земли под ударами деревянного щита о стены колодца, еще слезы девушек так же катились по щекам, вызывая недоумение сайвоков, когда земля вдруг задрожала от страшного стона. Водар почувствовал, что волосы на его затылке встают дыбом, а зубы начинают выбивать мелкую дробь.
В жертвенном зале резко дохнуло душным погребным холодом. Два из четырех факелов тут же погасли. Перестар подскочил к замершей от страха Тарине и, закрывая ее от невидимой угрозы, встал впереди. Прихватив на ходу за шиворот остолбеневшего Водара, за ними бросилась и Роса. В самом дальнем и темном углу жертвенного зала зашевелилось что-то огромное.
Перестар впивался глазами в пыльный и затхлый мрак. Он и его брат, в отличие от перепуганных девушек, смогли увидеть, как огромная статуя безымянного демона, та, за которой недавно пряталась Тарина, вдруг ожила. Это было нереально, неправдоподобно даже для видавших виды сайвоков, но это не было видением. Видение не способно оставлять своими когтями на сухих земляных стенах такие глубокие следы.
Девушки боялись шелохнуться. Редкие искры, которые вылетали из-под когтей, задевающих камни, были заметны и им. Монстр двигался вслепую, на ощупь.
Перестар, заметив это, безшумно пробрался вдоль стены и исчез во мраке. Тем временем чудище выбралось на освещенное одним из оставшихся факелов место. Смертельный ужас железными обручами сковал руки и ноги девушек. Тара что-то зашептала помертвевшими губами, сжимая пальцами висящий на груди оберег отца.
Оставшийся возле девушек Водар внешне держался молодцом. Прижавшись спиной к коленям царевен, он безстрашно развел руки в стороны – защищал как мог.
– Эй, ты! – вдруг крикнул из глубокого мрака Перестар. – Чучело!
Монстр дернулся на звук и медленно побрел вдоль стены к его источнику.
– Иди, иди, – дразнил его сайвок. – Я тебе сейчас рога-то поотрубаю!
Кто знает, понимало ли чешуйчатое хоть что-нибудь из сказанного Перестаром, но точно слышало, потому что точно шло к источнику звука. Водар мигом смекнул, что при этакой медлительности монстра можно продержаться довольно долго, знай только соблюдай расстояние. Но внезапно неповоротливое чудовище резво прыгнуло в сторону дразнящего его сайвока. Не будь тот так мал ростом, не спастись бы ему от страшного удара. Снопы искр, вылетевшие из-под когтей, отбили у карлика всякую охоту потешаться. Перестар встал на цыпочки и безшумно ушел куда-то в сторону.
Водар понял, что одному брату не справиться с этим чудищем. Поэтому, следуя примеру Перестара, он, чтобы запутать подземного беса, тоже на цыпочках стал пробираться вдоль стены в другую сторону. Вскоре и он, неистово гаркнув что-то неразборчивое, подпрыгнул вверх и тут же отскочил подальше. Чудище снова бросилось на звук, но, задев жертвенный камень, гулко упало у самой стены. Столб пыли, взметнувшийся вверх при его падении, погасил еще один факел.
Водар печально посмотрел на последний источник света: его пламя начинало плясать, а это означало, что и оно скоро должно было погаснуть, как, наверное, и жизни оставшихся без защиты девушек и сайвоков.
Из мрака беззвучно выглянул храбрец Перестар. У него в руках был один из потухших ранее светочей. Роса едва не захлопала в ладоши, когда он изловчился и поджег его от последнего оставшегося в подземелье источника огня. Держа в руках драгоценный огонь, он стал пробираться в тот угол, где раньше вместе с Водаром они отсиживались за щитом. Там, став на камень Чемора, можно было зажечь оставшиеся погасшие факелы.
Сайвок шел осторожно, не выпуская из вида чудовище, притаившееся у стены. Шаг, еще шаг… и вдруг чудище дико захохотало! Уж чего-чего, а этого от него никто не ожидал. Огромная чешуйчатая спина монстра судорожно дергалась от страшного смеха.
Факел, который был в руках у Перестара, вдруг взметнулся к самому потолку. Его слабый свет выхватил из мрака силуэт закованного в железо огромного воина. В одной руке тот держал щит с изображением человеческого черепа, что раньше стоял у стены, а в другой – факел, отобранный у Перестара. Старший из братьев боялся даже обернуться. Ему было достаточно видеть выпученные глаза Водара. Ноги словно окаменели, а сердце ухнуло в живот.
Огромный железный пришелец едва не касался головой потолка. Он небрежно бросил отобранный у сайвока горящий факел на жертвенный камень Чернобога. Ткань, которой были укрыты головы убитых слуг Бардака, вспыхнула, наполняя зал противным смрадом.
Тарина судорожно прижалась к Росе. В этот миг девушки поняли, что теперь их уже никто не спасет.
Роса призывала Богов, Тара осеняла себя знаками Огня, а черный воин, не обращая на это внимания, неспешно вытащил из ножен кривой длинный меч и гулким басом прогремел:
– О-о-о-о-о!!!
Стены зазвенели, словно наковальня под молотом. Перестар сорвался с места и в один миг оказался рядом с Водаром и полуживыми девушками.
Черный воин опустил меч на остатки сгоревшей ткани на жертвенном камне. Из-под нее появились обгоревшие головы Вурдара и Мора.
– О-о-о-о, – ответили они тонкими, придушенными голосами страшному воину.
– Жел-л-язный, – икнув, прошептал Перестар. – Дух войны – карающий перст Темных Богов.
Внезапно, подняв облако едкой пыли, что-то грохнуло под жерлом колодца. Дух войны медленно направил меч в сторону шума. Из пылевого облака появился невысокий грязный человек с непокрытой лысой головой. Он заметил великана, и ужас отразился на его измазанном лице.
– Он пришел, он пришел, – заговорили лежащие на темном алтаре головы, вращая округлыми глазами без век. – Ой, хи-хи-хи, – засмеялась одна из них, когда ее левый глаз вдруг вывалился и повис на тонкой синей жилке. – Мой глазок не видит ног, хи-хи-хи…
Тарина, почувствовала, как ее к горлу подступила тошнота.
– Кто это? – тихо спросила она, не поворачивая головы.
– Бардак, – ответила Роса.
Царь Темнолеса упал на колени и низко склонился в поклоне. Обгоревшие головы дико загоготали:
– Царь на коленях, царь на коленях! Дурак, дурак, не спасешься никак.
– Желязный, – тихо молил Бардак. – Такая честь! Еще мой отец…
– Он был глупец, – загремел голос железного воина. – И ты недалеко от него ушел!
– Я-я-я, – мямлил Бардак.
– Глупец! – отрубил Желязный. – Глупец и падаль. Нам не нужна падаль. Тебе ли не знать, что алтарь демона Завистя не смеет касаться рука непорочной? Непорочные – только для жертв!
– Ты непорочный… ха, – пискляво скалилась вторая обгоревшая голова, – и я непорочный… хи-хи-хи, вот так жертву принес Бардак, ха-ха-ха…
– Желязный, – задрожал всем телом царь, – это не я. Я ведь приказал только кровью, кровью же…
– Червь! – гремел Черный воин. – Алтарь осквернен, осквернен в твоем дворце! Ты нам больше не нужен. Осквернившая тень Завистя, – Желязный указал мечом на Тару, – ты станешь жертвой бессмертного демона – добровольно! Ты не посмеешь отказаться, глядя на муки близких. Если ты не согласна, смертная, будет четыре жертвы.
Чешуйчатое чудище встало на задние лапы. Его пустые глазницы засветились слабым зеленым светом. Неожиданно прозрев, оно схватило Водара за загривок и подняло над полом.
В жерле колодца что-то загудело. В духоте и зловонии зала вдруг повеяло свежим воздухом. Возле жертвенника Темных Богов завертелся маленький вихрь, ударился в стену и исчез.
– Вайю? – удивленно прогудел Черный воин. – Что тебе здесь надо? Завистя, отпусти карлика. Сначала разберемся с людьми, потом с сайвоками.
Снова появился воздушный вихрь, он нырнул в жерло колодца и исчез в нем. Освободившись от страшной хватки, Водар рухнул на землю и тяжело дышал. Он никак не мог поверить в то, что остался жив.
– Червь, – снова повторил Желязный, обращаясь к Бардаку, и тот болезненно икнул ему в ответ. Изо рта царя Темнолеса вывалился тошнотворный сгусток белых червей. Бардак выпучил глаза. Тотчас же из его ушей, носа, из-под век начали выползать черви. Они хищно впивались в его тело, на котором уже не оставалось свободного места. Он метнулся в сторону, но огромный острый меч Черного срубил его кишащую червями голову.
Обезглавленное тело, быстро пожираемое паразитами, рухнуло на пол, а Желязный проткнул голову Бардака мечом, поднял ее и уложил рядом с обгоревшими головами его слуг. Одна из них тут же сплюнула мутной сукровицей на жертвенный камень.
– Тьфу, – сказала она. – Какой ты мерзкий…
– Теперь вы, – тихо сказал Черный воин, указывая мечом на бледных, полуживых девушек. – Время принести жертвы!

– Победа!!! – радостно ликовали все вокруг, не обращая внимания на кровоточащие раны и усталость. Среди веселящейся толпы разношерстного войска Светлолеса, пожалуй, только Станимиру и Чабору было не до радости: меч упрямо не желал возвращаться в ножны. Артакон светился так, что глазам было больно, а это могло значить только одно: до победы далеко.
Кто-то неистово крикнул: «Небо! Смотрите на небо!»
Чабор поднял голову и увидел… Белые пушистые облака странным образом ожили, образовав причудливое кольцо. Едва оно успело сформироваться, как тут же вытянулось, словно шахта колодца.
– Что за загадки? – недоумевал Станимир. – Или это какой-то знак?
– Да, это знак, – согласился Чабор, – но что же это за такой коловорот или колодец? Колодец!!!
Друзья тут же сломя голову бросились обратно во дворец, не слыша, как позади них страшно взвыли волки. От неба к земле вытянулась гигантская черная воронка. – Смерч!!! – кричали в страхе победители и разбегались прочь от дворца, куда, словно перст самого Сварога, ударил хвост чудовищного вихря.
Чабор и Станимир тоже услышали странный гул позади себя, но у них не было времени оглядываться. Что-то невидимое и сильное вдруг подхватило их и, будто вешняя река, понесло в глубь дворца. Мимо проносились мрачные коридоры, заваленные трупами и ранеными. Витязи задыхались от чудовищной пляски ветра, не понимая, что происходит. Сияние волшебного меча лишь на миг выхватило из мрака перекошенные ужасом лица грязных рабов, застывших, словно каменные изваяния, у подъемного колеса. Тут же летящий в безумном танце мир круто перевернулся и швырнул их в объятия ядовитой пыли жертвенного колодца.
Они рухнули вниз. И вдруг ветер стих. Чабор и Станимир снова почувствовали под собой землю. Вокруг стояла стена густой пыли, сквозь которую едва заметно проступали светлые пятна факелов. Лезвие меча Индры тихо потрескивало, то ли от попадающей на его раскаленное тело пыли, то ли от страшной опасности, находящейся где-то рядом.
Резкий выпад меча застал Чабора врасплох. От страшного столкновения Артакона с чем-то металлическим и огромным в пыльный и душный мрак подземелья брызнул густой сноп искр. Отличная многолетняя выучка тут же заставила молодого воина присесть. В который раз приходилось признать, что каждая деталь в древнейшей науке боя имеет свой резон: только он сделал это, как над его головой с гулом пронеслось что-то огромное.
Следующего удара он ждать не стал и сам бросился в непроглядное облако пыли. Чудовищный рев, смешавшись со звоном и лязгом железа, разорвал окружающую тишину подземелья.
 Станимир, держа в правой руке акинак, вынул засапожный нож и двинулся к месту стычки. Стена пыли колыхнулась и тут же ударила ему в лицо песком, а кривой меч, мелькнувший у его ног, скрылся во тьме. Огромная тень, слабо проступающая сквозь огонь факелов, безшумно сдвинулась вправо. Станимир заметил это и остановился. Пусть враг считает, что его не видят.
Удары и вспышки неистового Артакона удачно подсвечивали силуэт этого черного гиганта. Вот незнакомец снова поднял меч. Удар! Готовый к выпаду, Станимир нырнул ему под ноги, со свистом разрубая с разворота затхлый воздух позади себя. Глухие стены отозвались тяжелым звоном, а руку Станимира вывернуло так, что его лицо перекосило от боли. Чудовищным усилием он заставил себя собраться и снова стать в боевую стойку.
Гигант решительно двинулся в атаку.
«Я попал в цель, не мог не попасть! – сокрушался про себя Станимир, уклоняясь от страшных, размашистых, но, к счастью, очень медленных ударов соперника. – Ну, хорошо же, тварь, давай-ка попробуем так…»
Станимир, долгое время оттачивающий в паре с Чабором мастерство боя, повторил хорошо заученный трюк, выводя противника к себе в якобы незащищенный тыл, а на самом деле – заманивая его в ловушку.
Незнакомец попался. Миг – и вот он, открыт – бей! Но снова холодным металлическим звоном отозвался удар оружия о черного демона.
«Да что же это такое? – недоумевал Станимир, попутно вовлекая Черного в другую ловушку, – он что… железный?!»
На этот раз другу Чабора повезло больше. Ловко поднырнув под щит врага, он лихо отрубил великану закованную в железную перчатку левую руку. Кривой меч взбешенного Желязного снова безуспешно врезался в песок, так и не задев невероятно изворотливого соперника. Станимир моментально развернулся и коротко ударил в ответ… Огромный меч Духа войны так и остался торчать из сухого земляного пола, а его вторая железная рука, только что крепко державшая его, упала рядом.
Черный демон взревел. Ослепленный жаждой мести, круша все вокруг своими железными обрубками, он неистово бросился на Станимира. Тот же, в свою очередь, легко отступая от него по кругу, ничуть не испугавшись подобного напора, всего за несколько ударов укоротил и эти культи черного воина до минимума. Едва последняя часть руки великана упала в песок, он страшно ударил ногами в пол и… исчез.
Звон напряжения в ушах Станимира начал затихать. Повинуясь ритму боя и все еще готовый продолжать схватку, он резко обернулся. В двух шагах позади него стоял, тяжело дыша, Чабор с остывающим Артаконом в руках, а у стены, исходя предсмертным хрипом, подыхало чешуйчатое чудище.
Клубок 6
Лютый мороз обжигал горло, не давал дышать, поднимаясь светящимися столбами к самому небу. В садах трещали деревья, птицы замерзали на лету, даже воздух боялся шевельнуться, чтобы не рассыпаться, словно стекло. Ни ветерка, ни облачка.
Каждый год Ортай старался особенно обращать внимание на то, что происходило с ним в эти морозные дни. Ведь именно в один из таких дней много лет назад его угораздило явиться на белый свет. Где-то среди полесских болот, покрытых в это время хрупкой, обманчивой коркой льда, в старом дедовском доме, стоящем на высоких дубовых сваях, родился мальчик. Как и все – в муках и боли, в нужде и голоде, в дни, когда безжалостная зима высасывала последнее из небогатых людских закромов, входя в самую силу.
Отец принял новорожденного, поднял на руки и долго смотрел на свое крикливое чадо с испугом и горечью. Вокруг со знанием дела суетились бабки, а остававшийся в стороне от этой беготни дед тогда сказал: «Эх, жаль – недоносок. Помрет еще до того, как Макошь проснется».
Отец рассказывал Ортаю, что после тех слов чуть было не уронил новорожденного, а дед, глядя на это, только рассмеялся: «Э-э-э, – говорит, – дай сюда мальца, а то, ежели и доживет до тепла, так ты ему эдак до той поры все, что потверже, переломаешь».
Взял дед новорожденного на руки, а после и говорит: «От ты! А может, ради такого мужичка-то Матушка Земля в этот раз пораньше проснется, а? Ведь любит она хороших мужиков. Все же не зря мы с тобой, сын, пару новых весел резали по оусени, не зря. Не тебе, не мне готовили – ему. Будто знали, что мужик родится. Благодарю, Род, благодарю, сын, благодарю, дочка».
Тот год удался на славу. Весна была ранняя и дружная. Нареченный по детству именем Веслай (нынешний Ортай) хорошо запомнил своего деда. Не раз старик «потчевал» не по годам шустрого внука «березовой кашкой», когда тот только с рассветом пригонял к дому его вырубленный из ясеня човен . Веслай был слепым и беспечным, возвращаясь из омута сладких девичьих ласк. Ох, и шерстил его дед, приговаривая: «Дурню б за подол хвататься, а умному б – делом заняться». И то правда: какой после ночных забав с девками работник? Глаза слипаются, руки будто соломой набиты…
Ортая, шагающего по узкой, протоптанной в снегу тропинке, передернуло, как только вспомнил памятную науку деда. Зажившие после княжеского «угощения» пальцы даже в рукавицах сильно мерзли, и волхв заметно прибавил шагу. Он и не заметил, как догнал двух молодых женщин, несущих воду.
 «До дома недалеко, – подумал Ортай, – чего ломиться через сугробы? Пойду за ними».
– Эх! – вдруг громко вздохнула та, что шла первой. – Боярин-то наш, видать, совсем голову потерял, слыхала?
– Смотря что, – ответила вторая, оглядываясь и с интересом рассматривая догнавшего их мужика.
– Да с Владимиром вместе опять народ в проруби крестили в такую-то пору!
– Что с них взять, – отозвалась вторая. – В Киеве тогда хоть теплым днем – и то столько народу утопло, а тут в мороз! Столько людей напрасно навкам  спровадили. А сколько еще после того лихоманкой покосило?..
– Да уж, – подхватила первая, – нашему князю и Всемилу хватило бы и по пояс в той проруби покреститься. Хоть отмерзло бы все, что до баб охоче. Ходили бы никому не нужные. Ни тебе на девок поглядеть, ни тебе исподнее потереть – вон как наш волхв.
Спутницы весело засмеялись, безстыдно косясь на Ортая.
«Тьфу ты!» – мысленно сплюнул тот, а вслух сказал:
– Негоже, девицы, речь вести, о чем не ведаете. Что там с князьями – дело ваше, а меня не трогайте: у меня все как у людей.
– Как же нам знать, коли сторонишься ты баб?
Снова обе залились веселым смехом, умышленно сбавляя шаг. Впереди тропинка раздваивалась, и волхв мог уйти в сторону, а отпускать его им ой как не хотелось.
Ортай отчаянно вздохнул, выпустив в промерзший воздух большое облако пара:
– Сторонюсь, девчата, потому как за вас же и боюсь. Я же волхв, эдак наколдую, что всей Слободой будете от своих мужиков ко мне бегать.
– Брешешь, – почему-то обиделась первая, – ты же не берецкий колдун. Волхв худого не сделает.
– Да, – сказала серьезно та, что шла последней, и остановилась. – Но берецкий, видать, птица поважней тебя, раз сам Владимир к нему на постриг ездил.
– Цыц ты, Дарья! – цыкнула первая и быстро зашагала прочь. – Наговоришь на свою голову. В болтливом рту и зубы не держатся, и язык прочь!
Дарья молча поспешила за ней. Молодая, красивая, статная, по всему видать – на выданье. Да и не такая скромница, чтоб от взгляда красней свеклы становиться.
– Эх! – вздохнул про себя волхв. – Все же не зря меня дед лупил. Что в молодости, что теперь. Девки, как пчелы на мед летят. И хорошо, что лупил, и к брату своему, Хору, на бражные болота отправил тоже правильно. Дед Хор тоже с березовой кашей воспитывал, и тоже за дело…
 Ортай свернул от девиц к своему дому и припустил чуть ли не бегом. Мороз его вконец одолел.
– …На кудыкину гору! – услышал он вдруг голос Берега.
Тот пробирался по колено в снегу, в обход встретившихся на пути девчат, давая им дорогу. Обе хохотушки, что-то прокричав в ответ на его строгие наказы и красноречивые жесты, скорехонько зашагали под гору. Берег пригрозил им вслед и отправился к дому волхва.
– Здорово, Ортай! – гаркнул он так же громко, как только что кричал молодицам.
– И тебе поклон, – ответил дрягвич. – Ты ко мне или мимоходом?
– К тебе. Куда ж мимоходом? Дальше только лес.
– Ну, идем скорей, а то пальцы от мороза уже дули крутят.
Пока в теплой горнице медленно растворялось ворвавшееся за вошедшими морозное облако, хозяин жилища выплясывал посреди светлицы, будто перепивший браги сват. Берег медленно снял тулуп и бросил его на лавку.
– Ну, вот что ты за человек? – развел он руками. – Я ведь тебе и рукавицы, и шапку, и сапоги на меху подарил, волчьи. Век мороз не проймет! И тулуп, вон, новый. Висит, пылится…
– Не ругайся, ваша милость, – продолжая приплясывать, кряхтел волхв. – Берегу до лучшего случая. Дело-то в чем? Кланяются мне люди, когда в твоем-то иду, за тебя признают. Не люблю я, когда мне кланяются. Негоже внукам Богов тулупу приказчика кланяться.
– Ух ты! – возмутился Берег. – Не любит он. Вот скажи ты мне, кому ж это еще из волхвов от Полесья до самой жмути кланяются? Тебе, брат, не угодишь!
– Они же не мне, Берег, кланяются – твоему тулупу, – прижимаясь ладонями к теплым бокам печи и морщась от подступающей боли, сказал волхв. – Ты за что на девок-то орал? С ними, брат, аккуратно надо, а то ведь в бобылях оставят.
– Ты меня не учи, – вздохнул княжеский гридень, – сам вон тоже неженатый, хоть и советуешь речи перед ними стелить, будто скатерть. Да и правда – волхву-то на кой жена?
– Не жена, Берег, супруга… Не везет мне с ними.
– Ух ты? – откровенно удивился гость. – Как же так? Разве волхву можно иметь жену?
– Не жену, говорю, супругу, – Ортай оторвался, наконец, от печи и стал раздеваться. – Почему нет? – продолжил он. – Ежели полюбится кто. Бог и волхвов, и людей из одной глины лепил. Любить и рожать здоровых и красивых детей – богоугодное дело. Было бы чем кормить да где жить. Ты, к слову сказать, сам-то обедал иль как?
– Да, поел, благодарствую. Как приехал из Берецкого леса, князя проводил и домой. Напихался с морозу так, что чуть из-за стола выбрался.
– Все же уломал он тебя, – с сожалением вздохнул волхв.
– Уломал? – с укоризной спросил Берег. – Будто ты не знаешь. Князь сказал – не гусь прогоготал. Я ведь тоже человек княжий. А Всемила сюда теперь даже Владимир не загонит. Это он Пресветлому рассказал про колдуновы слова о том, что я должен князя привести. Не умолчал ведь. Все юлил, лишь бы самому сюда не ехать. И Псора при себе оставил, дела-де у них важные.
– Брось причитать, – успокоил гостя Ортай. – Говори по чести, стриг тебя изувер? Все одно ведь прознаю сие.
– Нет, не дошло до того, – Берег по детской привычке осенил свой лик перуницей, – как на духу говорю, ей-богу! Я еще в пути дергаться начал, мол, боюсь колдуна того – страсть. Благо, Всемил сказал, что мне только дано дорогу указать, а вести и не обязательно. Вот я их до опушки довел, а дальше с коня – шасть, упал в снег, на колени перед Владимиром и закричал, как полоумный, дескать, не пойду в лес, хоть режь меня.
Тот, было, плетью замахнулся, но пожалел. Встань, говорит, не срами память отца своего коленопреклонением пустым. А я в ответ: гляди, мол, князь, каково мне туда идти, коль уж на такое пошел. Черта ночного так не боюсь, как берецкого старика.
– А далее?
– А далее я тропу им показал и обратно дождался. После, с ночевкой у Зелвичей, сюда. Обмерзли малость. Коней поморозили. Тут, в Слободе, князь отобедал и дальше поехал, а я сразу к тебе, поел вот только.
– Стриг берецкий колдун Владимира?
– Стриг, чертова кукла. У Зелвичей я сам видел, острижен князь, а люди его – нет.
– Не чертыхайся. Часто поминать стал, нехорошо это, – Волхв перевел дух, разом стряхнув тяжелые мысли. – А меж тем земля слухом полнится. Вон и девки, что воду несли, про постриг княжий болтали.
– Девки? – отмахнулся Берег. – То сестры мои. Целый день языками чесали бы, дай только волю. За княжьим теремом приглядывают – прибрать, принести. А когда князь обедал, видно, заметили. Бабский глаз, он таков: чего надо – не зрит, чего не надо – и в подполе от него не спрячешь.
– Крут ты с сестрами.
– Потому как безтолковые. Уж и младшей время в своей хате мести, а еще и старшая в женихах перебирает. Эдак хлопцы вовсе перестанут к ним свататься, к дурехам. Вот и воспитываю.
– Ты, стало быть, с ними и живешь?
– С ними да с матерью. Батька-то мой…
– Да-а-а, – перебив гостя, задумчиво протянул волхв. – Про отца-то твоего я слыхал, а вот про сестер ты мне пока не рассказывал.
Клубок 7
Первый из нападавших просто развалился пополам, второй успел отклониться. Меч ударил ему в плечо и разрубил до пояса. Третий вздыбил коня. Молния волшебного меча коротко скользнула вдоль крупа перепуганного животного, и на землю упала отрубленная нога всадника, а за ней откатилась в папоротник и голова.
Последний остановил коня шагах в десяти. Страх, до сих пор гнавший его вперед, отступил перед этим. Нападать – верная смерть. «Ну, его, – ругнулся он про себя, – никто ж не видит, все мертвы».
Круто развернув коня, он пустил его вскачь, зная, что преследовать не станут. «Их двое, а лошадь одна. Причем у всадника за спиной – девка, и лука у них нет».
Чабор проводил беглеца взглядом и оглянулся назад. Тарина отворачивалась и старалась не смотреть на порубленные трупы. Витязь ловко изогнулся, прихватил на ходу уздечку осиротевшего вражьего коня, и передал ее сидящей позади него царевне.
– Вот, – пробурчал Лесной, – подарок тебе. Моя лошаденка совсем устала. Хорошо, что «добрые» люди по пути встретились, теперь ей станет полегче. Только как бы они не вернулись за оплатой.
Подарок не радовал Тару, огорчала и неразговорчивость Чабора. И он, и Водар, не говоря уж о царевне, за время скитаний по безконечному Лесу окончательно вымотались. Станимир нашел свое счастье и остался с Росой у царя Запавета, а Тарина, Чабор и Водар, немного погостив у счастливых друзей, продолжили свой страшный путь – великий путь!
И чего только не повидали они в том исходе на запад: ужасных лесных чудищ, коварные гнилые болота, диких и дремучих людей, а уж всякой нечисти – видимо-невидимо. Теперь можно было сказать с полной уверенностью, что без меча Индры пересечь Лес они бы не смогли.
Здесь – а забрались наши путники гораздо севернее тех мест, куда стремились – было заметно холоднее даже днем, а уж ночи были просто невыносимыми. Нет, холод был невелик, однако же каково это – спать на земле, на мягких перинах изо мха, когда под утро шкуры, которыми накрываешься, покрывались инеем? А ведь весна была в самом разгаре. В редких весях и деревушках, в которых изредка удавалось переночевать, люди так и говорили: «Весна у нас короткая, а потом сразу зима».
Суровая природа – непростые люди. В долгом пути Чабору случалось отбиваться от напастей, оберегая места таких ночлегов. Последний раз было это месяца три тому назад.
К месту, где они стали на отдых, ближе к закату приползло покрытое роговыми пластинами чудище и стало страшно реветь у тына. Путники и не ведали, что являлось это Лихо и в другие селения, и люди откупались от него, отдавая на съедение скот. За долгие годы приучили тварь к свежему мясу так, что в лесу она стала нападать на людей.
Вот и в этот раз Артакон стал тревожиться. Чабор оставил своих спутников и вышел к тыну. Чудище, похоже, приняло его за еду и бросилось на добычу, проламывая с треском подгнивший у земли частокол. Всего за пару минут Лесной навсегда отбил аппетит у зверя.
Что тут началось! Чабора объявили героем, а местный кощун даже сочинил песню про сей подвиг. Всю зиму они жили в этой веси, и только по весне чуть отпросились у людей идти дальше.
Сколько еще всякого было на ночлегах – и доброго, и худого. Именно из-за того, что на последнем привале лошадок им подсунули не самых лучших (а на лучших уж не было ни золота, ни камней, дарованных им в дорогу Вулканом), Лесной и сайвок уже давненько шли пешком, оставив царевне последнего уцелевшего коня.
Два из трех купленных ими скакунов уже отдыхали где-то в конском раю, по неведомой причине оборвав свой жизненный путь посреди этого безконечного Леса. Тарина уже даже во сне видела плывущие навстречу деревья или бурелом, снег и дождь. Чабор, и Водар в этом ряду видений представали перед ней то ли пнями, то ли деревянными чурками с изображением неведомых злобных Богов. Друзья совсем перестали переругиваться, шутить, разговаривать. Дорога вымотала и их. Молча охотятся, едят – все молча.
Да и люди, что встречались им в Лесу, большей частью были молчаливы и угрюмы, будто те же пни или упыри: болтовня здесь была не в почете. Раза три встречали на здешних болотах и тех же упырей. Но те хоть ревут! Дико, страшно, а все веселей, чем в тиши да спокойствии.
Из кустов появился Водар. Спешно перебирая короткими ножками, он подбежал к друзьям. Довольный тем, что теперь ему тоже удалось разжиться трофейной лошадкой, сайвок широко улыбался. С трудом взобравшись на спину перепуганного животного, Водар прилег на его густую гриву и обнял своего нового скакуна.
Со стороны казалось, что к седлу просто приторочили походный мешок. Не сразу заметишь крохотные ручки и ножки, а уж голову с колпачком и вовсе не было видать.
Хоть передвигаться на коне и не великое счастье для сайвока, а все же лучше, чем идти пешком.
Едва царевна решила отвести взгляд от радостного Водара, как тот, сломав на ходу тонкую и длинную ореховую ветку, ни с того ни с сего, подъехав вплотную к Чабору, со всего маха врезал тому по спине! Удар вышел на славу, и, по всему видать, больно было витязю и обидно, однако ж смолчал он и поехал дальше.
– Эй! Пень безголовый! – гаркнул сайвок, перепугав сидевших где-то в вершинах ворон. – С тобой говорят!
– Ну? Чего тебе?
– Да ничего, – передразнил сонный голос Чабора сайвок, подъезжая вплотную.
– Ну и ладно, – так же безразлично закончил разговор витязь.
Меж тем карлик не успокоился и повторил проделку с ореховым прутом. На этот раз получилось! Чабор коротко отмахнулся, намереваясь отвесить оплеуху наглецу, но тот пригнулся, и назначенное всаднику досталось ни в чем неповинному коню. Тот подобной команды не знал, но неписаный конский закон гласил: «Если не понимаешь – галоп!» В результате бешеной скачки всадника-маломерку вытряхнуло из седла и шмякнуло о землю.
Чабор безразлично посмотрел на беднягу-сайвока. Казалось, ничто не способно было пробудить Лесного от тягостного полусонного состояния. Но в этот миг громко и звонко рассмеялась Тара. Чабора словно молния ударила! О, как же давно он не слышал ее смеха!
Водар поднялся. Энергично вытряхивая завалившуюся за шиворот иглицу, он злобно косился в сторону друга.
– Чего ты? – с обидой прохныкал карлик.
– Я?! А ты чего?
– Я – понятное дело. Чтобы встряхнуть тебя! Лес кончается…
– Ну, встряхнул, и что? – пожал плечами Лесной. – Лес все равно не кончился и не кончится, что бы ты ни говорил.
– Эх, свихнулись мы в этом лесу, – бурчал сайвок. – Ты коняшек-то этих видел? – спросил он, тыча в морду своего скакуна, который вернулся, как только почувствовал, что лишился седока.
– Видел, – ответил Чабор. – Я и сайвоков видел, и упырей, и чего только за последнее время не видел.
– Шуточки тебе, – отмахнулся Водар и указал на низкорослую лошадку Тарины. – Гляди. Моя коняшка побольше, да и твоя тоже.
– Ну!
– Гну! – не сдержался сайвок. – У царевны конь маленький, привыкший жить в лесу, а эти, глянь, как сосны высоченные. Знать, недалеко да конца леса. И людишки, что на конях этих были, не разбойники. Видел, как были одеты? Ну что ты уставился на меня? Чай, не на языке аримов разговариваю! Эх, – махнул рукой сайвок, с великим трудом, словно на сеновал, взбираясь на спину трофейного скакуна, – едем, царевна. Все одно этот пень ничего не поймет, пока сам не увидит.

– Воевода! Воевода! – Зеленька упал на колени у самого порога и гулко ударился лбом в пол. – Их много, видать, банда, разбойники-тати! Наших всех перебили, я едва ушел. У одного волшебный меч, светится, как жар-птица! Не вели казнить, воевода, не вели… за весть недобрую…
– Кто ж они, откуда? – удивился грозный воевода Сверамор. – Не мурмины ли?
– Нет, воевода, не мурмины. Разбойники, по одежде видать. Они на нас навалились, мы…
– Мы?! – громыхнул кметь. – А за каким лихом вас понесло в леса без моего ведома?! Говорили мне, да я не верил. Слыхано ли, чтобы мои воины промышляли в лесу разбоем?
– Я… – растерялся Зеленька.
– Молчи, стервец. Коль погибли остальные – поделом им. Лучше уж так, чем быть казненным за разбой. Тебе за них держать ответ! …Надо же, разбойники перебили дружину Сверамора! Теперь любой скажет: «Что это за дружина?» Князю донесут!
Эй, стража!!! В поруб его, потом решу, что с ним делать. Передайте Василю, чтоб усилил посты и дозор выставил в лесу, а найдут кого – не воевать. Выследить, разведать и мне доложить.
Едва стража уволокла заплаканного Зеленьку, как в терем ворвался Василь – старший ратник.
– Воевода, беда! Митюня пропал. Все обыскали. Бабы из Опушково видели, как он к лесу скакал.
Сверомор, поднимая лицо к небу, злобно, по-медвежьи зарычал:
– Пришла беда – отворяй ворота…

Чабор тревожно прислушался. Где-то недалеко страшно ревел лесной зверь.
– Медведь, – со знанием дела пояснил царевне Водар. – Ежели повезет, – продолжал сайвок, косо глядя в сторону Лесного, – то наш ясный сокол успеет его освежевать, а если нет – все одно кто-нибудь освежует, до нас или замест нас.
Чабор оставил без ответа издевки, пнул коня в бока и поскакал на звук. Водар и царевна отправились следом. Внезапно медвежий рев стих. В наступившей тишине было слышно, как потрескивали ветки под копытами их лошадей, да где-то в кронах деревьев надрывно кричала лесная птица.
Чабор поднялся в стременах. Он пытался различить хоть какой-то звук. Вот снова дико взревел зверь, совсем близко.
…Посреди поляны, на животе, лежал огромный медведь, а недалеко от него нервно топтался на месте гнедой жеребец. Его уздечка совсем некстати зацепилась за сук дерева. Животное, судя по всему, уже давно не могло освободиться: земля под его копытами была сильно вытоптана.
– Ну во-о-о-т, – с сожалением протянул догнавший Чабора Водар, обращаясь к подъезжающей царевне. – Я же говорил! На то он и ясный сокол, чтобы медведь сам помер от страха или… от смеха.
Чабор спрыгнул на землю и подошел к хищнику.
Высокая трава поляны скрывала истинные размеры лесного исполина. И не только это. В боку медведя торчала окровавленная рукоять засапожного ножа с богатой отделкой, а из-под его туши – человеческие ноги.
Чабор осторожно толкнул ногой огромное мохнатое тело. Медведь был мертв. Подбежавший Водар разом прекратил словоблудие и стал помогать другу.
Зверя с трудом свалили набок и обнаружили под ним залитого кровью человека. Волосы на его голове слиплись в корку, лицо превратилось в сплошное кровавое месиво, а на плече зияла глубокая рана.
– Поохотился парень, – с сожалением вздохнул Водар.
Тарина отвернулась. На нее нахлынула волна горечи. Царевна видела многое в долгом пути, и не менее кровавые сцены, но именно эта жуткая смерть отчего-то сильно тронула ее сердце. Сейчас она укоряла себя за то, что подъехала слишком близко…
И вдруг ее конь дернулся. Его напугали Чабор и Водар, внезапно бросившиеся к телу погибшего охотника.
В это невозможно было поверить! Жертва лесного хищника была жива, и с помощью спутников Тары он уже поднимался на ноги. Оказалось, что почти вся кровь на его теле была медвежья, хотя храбрецу тоже здорово досталось. Водар тут же принялся колдовать над ранами победителя, а Чабор – над тушей побежденного…
Солнце уже начинало клониться к закату, когда четверо всадников, покинув край Вечного Леса, пересекли возделанное поле и въехали в деревню. Между двух коней, прогибая к земле толстую березовую жердь, висела освежеванная Чабором туша медведя.
В Опушково народ вовсю таращил глаза на странных всадников и особенно на карлика, потому что таких тут отродясь не видывали. Косились и на девицу, одетую, как Перуница на Большой Охоте, в легкие кожаные доспехи и мужские воловьи штаны. По одежде знатоки шепотом признавали в чужаках степняков. Узнавали и Митюню, но тут же отворачивались, не в силах смотреть на запекшуюся на нем кровь и пересыпанную каким-то желтым порошком глубокую рану.
К Слободе, где стояла княжеская дружина, четверка всадников подъезжала уже в плотном кольце воинов. Никто не осмеливался задавать вопросы или преградить путь спутникам младшего сына воеводы.
У терема Сверамора первым встретил их брат Митюни – Всеслав.
– Митюня, братец, – с дрожью в голосе растерянно шептал он, помогая брату слезть с коня. – Что ж это? Кто эти люди?
– Митюня! – вскричал и воевода, сбегая с крыльца. – Что с тобой? Кто тебя так?! Никому не прощу! – и Сверамор свирепо зыркнул на чужаков.
– Обидишь такого, как же! – ухмыльнулся Чабор на вопросительный взгляд седого воина и указал на тушу медведя. – Вот его обидчик. Да только такого витязя обидеть – себе же во вред. Вы его одного в лес более не пущайте, а то скоро там медведей вовсе не останется.
По собравшейся на шум дружине пробежал легкий смешок.
– Лекаря! – строго крикнул в толпу Сверамор, вслушиваясь в странный говор чужака. – А этих, – он указал на приезжих…
– Отец, – перебил его Митюня, – это друзья. Кабы не они, не выжить мне. Прими их как гостей и проводи как друзей. Ты знаешь закон.
Сверамор вздохнул.
– Что ж, – сказал он, – друзья сына – мои друзья. Идите в терем, там поглядим.
Нежданных гостей воевода вниманием не баловал. Конечно, велел истопить баньку да в дорогу накормить, только и всего. Пожалуй, совсем бы про них забыл, кабы среди гостей не оказалось девка. Гости требовали к ней особого почтения: царевна, мол. С нами как хотите, а уж с ней будьте ласковы. Пришлось в баню к ней отрядить двух служанок, благо после того царевна ничего боле не требовала.
Митюню отмыли. Рану знахарь обхаживал долго, а едва завязал ее, сын воеводы за свое: «Где, – говорит, – мои гости?» Отец ему: дескать, уехали уж, наверное, чего им ждать? Оказалось, что не уехали. Пришлось Сверамору их звать к вечере, а ведь думал он сегодня решить, что делать с Зеленькой. Это дело бы без чужих ушей обмозговать, да куда уж теперь деваться?
К вечере собрались старшие ратники, сыновья …ну и гости. Чужаков посадили поодаль, чтобы глаза не мозолили. Только привели Зеленьку, тот с порога давай на них озираться. Чуть шею не сломал. Вдруг как заорет: «Воевода! Признал, ей-ей, признал! Они это, те разбойники, что наших побили!»
Воевода даже сплюнул сгоряча. Ведь сердцем чуял, что чужаки эти еще попортят ему кровушки. Хотел же побыстрей от них избавиться.
Собравшиеся к вечере умолкли. Один Зеленька хрипло и тяжко дышал, понимая, что не на блины его сюда привели. Сверамор окинул взглядом клеть и встал:
– Ну, гости иноземные, что скажете про сие?
Настал черед подниматься Чабору.
– Воевода, – спокойно ответил он, – и вы, ратники. Против ничего не скажу. Встречались в лесу с этим человеком, – меж присутствующих прошел тихий ропот. – Были с ним еще трое, – продолжил витязь. – И то, что погибли они в лесу от моей руки, тоже правда, никто из моих спутников их не трогал.
Ратники зашумели громче, злобно сжимая кулаки на свежескобленых досках длинных столов.
– Тише, вои! – успокоил их воевода. – Говори дальше, пришлый.
– А что дальше? – просто ответил Чабор. – Мы не для того из веров сюда через Великий Лес шли, чтоб убивать да грабить. Не сердись, воевода, за правду, но люди твои, там, в лесу, ни чести, ни славы тебе и твоим воям не снискали. Налетели из кустов. Кто мы, куда – даже спрашивать не стали. А за себя постоять, и мы обучены. Коль чего не так сказал, не обижайся: как было, так и говорю.
– А коль у вас, у веров, – с вызовом спросил кто-то, – все честь по чести, чего ж вас сюда-то выкинуло?
Водар отыскал взглядом говорившего: это был рыжебородый худощавый вой, в лице которого, как и в лицах остальных, не было ничего, что могло бы успокоить сердце бедного сайвока. Скорее, наоборот…
Воевода согласно кивнул, мол, отвечайте, коли спрашивают.
– Есть дела у нас дальше, в полоцких землях.
– Брехня! – перебивая, крикнул Зеленька. – Так ли легко, воевода, из веров сюда через Черный Лес пройти, просто по делам, да еще с девкой и карлой?!
Чабор вскочил, хватаясь за рукоять волшебного меча, но рука почувствовала холод спящего металла. Сверамировы воины, уже не таясь, бросали полные ненависти взгляды на чужака. Но Чабор дал обратный ход своей ярости, понимая: меч подсказывает иной путь.
– Прости, воевода, не позволю безнаказанно называть царевну девкой!
За столами зашумели и грозно зазвенели оружием.
– Сто-о-ой!!! – прогремел кметь. – А ну мечи назад!
– Не-е-ет, Сверамор, – зыркая по сторонам и пытаясь освободиться из пут, вертелся раненой лисицей Зеленька. – Тут не до гостеприимства. Братцы! – выкрикнул он. – Они же наших дружинников побили, я сам от них чуть утек. Да что б не я, вы бы с ними теперь уж и целовались бы, верно? Что с того, что я весть худую принес? Кабы не я, откуда б узнали, что это за люди? Руби их, братцы! Что нам – воевода помешает отомстить за наших братьев?!
Вои поднимались неохотно, косясь на начальника, но вопли Зеленьки пробуждали в них что-то неудержимое, страшное. Сверамор же был спокоен. Подожди он еще миг, и все боевое железо, хищно сиявшее в полумраке в руках четников, рухнуло бы и на чужаков, и, похоже, даже на него самого – чего скрывать, недругов хватает.
Водар от страха зажмурился, а у Тарины всё похолодело внутри. Только Чабор не чувствовал страха, рукоять оставалась холодной. Должен быть иной путь – безкровный…
И вдруг ужасный грохот потряс всех – будто Перун громыхнул! Зазвенела посуда, и… наступила тишина.
– Стоять!!!
Сайвок осторожно открыл глаза. Стол воеводы был переломан пополам, а на полу, скалясь на присутствующих острыми краями, валялись черепки разбитой посуды.
Не разжимая железных кулаков, княжий кметь хищно скрипнул зубами:
– А ну, кто тут супроть воеводы? Не слышу! Есть такие аль нет? Или пустобрех Зеленька у вас ныне стал за воеводу? Что молчите?!
…Сие, – Сверамор указал на Зеленьку, – уже не злословие и не пустословие. Он не шкуру свою спасал, а пытался поднять бунт!
Слушай же, сучий сын, и вы, пустоголовые, волю мою. Я князем к этим землям приставлен – охранять их и Копную Правду Предков блюсти. На то есть грамота. А посему за трусость и предательство, за грабежи и поруганную честь дружины, за попытку поднять бунт средь честных воев ради спасения своей смердящей шкуры – смерть тебе, Зеленька!
Даже одной вины хватило бы для дыбы. Думал я, что ты раскаешься, прощения просить станешь. Тогда бы просил и я за тебя перед дружиной, но теперь – нет. Смерть – вот мое слово от имени воеводы вашего, от имени нашего князя Карели.
Зеленька хотел что-то крикнуть, но запнулся на полуслове. Чьи-то сильные руки сдавили его горло и поволокли к выходу.
Клубок 8
– Ну и дела, – тихо протянул сайвок, попутно принюхиваясь к холодной сырости весенней ночи. – Бр-р-р… Вроде и весна на дворе, а холодно. Как думаешь, Чабор, что завтра будет? Я, честно говоря, такого страху натерпелся, что даже поесть забыл. Добро, что воевода тут всех во как держит, а то не вырваться бы нам живыми. Видел – стол дубовый кулаком разбил на две половины?
Чабор не ответил.
– Чего молчишь-то? – спросил сайвок.
– Жду.
– Чего?
– Того, чего и ты. Когда Тарина ляжет отдыхать.
Сверамор для ночлега гостям избу отвел просторную. Хозяевами этого дома были старики – дед да бабка. Бабуля махонькая, глаза бусинками, морщинка к морщинке, а дед высокий, крепкий, хоть и седой как снег. По приказу воеводы, хозяевам запрещено было с гостями вести всякие беседы, а воеводу тут чтили, как самого князя. Вот дед и бабка весь вечер и отмалчивались. Показали, где что в доме и возле него находится, и на том словно языки проглотили.
Тарина быстро переоделась и легла в постель. Заметив, что в узком окошке, затянутом хорошо выделанным бычьим пузырем, погас бледный свет, Чабор и Водар отправились в избу. Едва только успели и они улечься, как в соседнем дворе залаяли собаки. Вот скрипнула калитка и почти сразу же застонали под чьим-то немалым весом доски крыльца. В дверь гулко постучали.
– Чегой там? – проскрипел в такт старым доскам дед.
– Я, отец, отвори, – сказал тихий голос.
Дед проворно вскочил с лавки, накинул на плечи тулуп, служивший ему одеялом, и открыл дверь.
– Здорово, радетели, – пробасил ночной гость.
– Свераморушко, – ласково прошептала бабуля, зажигая лучину и запахивая накинутый поверх сорочки большой пуховой платок. – Что ж на ночь-то глядя? Может, дома чего?
– Да нет, мать, к гостям я, что у вас на постое, на полслова. Где их старший?
– Тот, здоровенный? – закрываясь ладонью от слабого света лучины и глядя в глубь темной комнаты, спросил дед. – Спит уж, поди…
Воевода сел за стол, бросая выжидающий взгляд в сторону лежанки Чабора.
– Поговорить бы, – тихо сказал он в полумрак, наливая себе плошку молока.
Чабор медленно поднялся и сел на постели, осторожно опуская на холодный пол ноющие после напряженного дня ступни.
– О чем разговор, воевода?
– Знамо о чем – о вас, – Сверамор выпил молока, после чего вытер усы широкой ладонью и продолжил: – Держать вас здесь я не стану… Люди будут тревожиться, хоть и не со зла, а четников вы все же побили.
Отправлю вас с дальним обозом до самого моря. Там Френдя, старший, отведет вас к моему брату. Маклай скоро товар повезет морем …кое-куда, он вас до полоцкой земли и довезет, без всякой платы.
Кормить и содержать будут, как и всех, без излишеств – даже для царевны. Где в работе пособить аль в бою – помоги, не уломок, чай. А прибудешь на место, сам, брат, разбирайся, что там к чему. Одно скажу: не жалуют у кривичей веров. Уж не знаю, чем вы с того конца света умудрились им так насолить.
Сверамор медленно встал и, не ожидая ответа, направился к двери:
– Запри за мной, отец.
Дед медленно поднялся с лавки, откуда все это время молча наблюдал за происходящим.
– Да, – остановился вдруг на пороге воевода. – Для всех здешних вас везут к Маклаю, чтоб доставил к князю для разбирательства в запутанном деле. Так что утром за вами придет стража.
Поскольку нет ни вины, ни оправдания, оружия отбирать не станут. Вязать тоже не будут, но и вы не дурите. Отведут под конвоем, так безопаснее будет. Я Френдю предупрежу. Вон на столе послание от меня Маклаю, – воевода указал на свернутую в рог бересту, лежавшую посреди стола, и ступил через порог.
– Спаси Бог, благодарю, – сказал ему вслед Чабор.
– Сына моего благодари, – остановившись, бросил через плечо Сверамор. – Что б не он, болтаться бы вам в петлях вместе с Зеленькой.

Море…
Чабор, Тара и Водар во все глаза смотрели на неведомый им ранее мир, где есть только вода и небо. Неистовый ветер, срывая пену с буйных волн, швырял соленую мокрую пыль им в лица, а они не отворачивались, растерянно улыбаясь.
Вода… До самого конца Мира! Чабор стоял возле края, там, куда не добирались кипящие белой пеной волны. Пытаясь поймать соленой воды в ладони, он упал, сбитый налетевшей волной. Промокший до нитки, он все же зачерпнул воду, попробовал ее на язык, и рассмеялся этому чуду…
Огромный, как скала, Маклай, в кожаных доспехах корельских дружинников, надетых поверх дорогих льняных одежд, улыбался, глядя на поведение странных чужаков. Ну что с них взять? И удалец витязь, и высокая красивая девушка, в присутствии которой замолкали даже чайки, и недоросток карлик с мальчишеским лицом впервые видели море.
За делами да заботами лишь на четвертый день пути Маклаю удалось немного разговорить хоть кого-то из этой странной троицы.
– Что, дружок, – обратился как-то брат Сверамора к сайвоку, мечтательно смотревшему куда-то вдаль. – Красиво?
– Ага, – отозвался карлик, – воняет только.
– Воняет? – громко рассмеялся Маклай, – экий ты неженка. С таким носом, брат, надо сидеть дома да ландыши нюхать. Море, вишь, дело мужское, трудное. Потому и соленое, как пот, и пахнет не цветочками.
– Я и говорю… пахнет, – охотно поддерживая разговор, поправился сайвок. Он вопросительно посмотрел на молчаливого Чабора, стоявшего невдалеке. – Я почему-то всегда думал, – продолжил малыш, – что большая вода… она – ну как сказать? Она должна иметь самый свежий вкус, а воздух здесь должен быть чище, чем даже в горах.
– В горах? – переспросил собеседник. – Это где ж ты горы видел?
– У нас, – ничуть не смутившись, ответил сайвок. – У нас дома только Лес да горы.
– А реки?
– Есть и реки.
– А озера?
– Есть.
– А болота?
– И болота. Все-все есть. Только вот моря нет.
– Где ж это все есть, кроме моря?
– У веров.
– Так ты, то есть вы все – веры? Что ж вы, чудаки, к кривичам идете? Они ваших земляков не жалуют. Вот уж не знаю, чем вы досадили-то им с того края света.
– Макла-а-ай! – резко окрикнул кормчего стоящий на носу светловолосый парень, – впереди корабль! Шли, вроде, мимо, а теперь за нами сворачивают.
– Прости, малява, – Маклай осторожно положил на плечо сайвока тяжелую руку, – дела, брат. После потолкуем, если враг даст. Щиты на борта, нутром на волю! – грозно скомандовал он. – Стяг на нос, пусть знают, что торговый люд идет! Весельные, каждого третьего под меч! Скраба, буди почивающих!
Миг – и все вокруг завертелось и зашумело в такт неспокойному дыханию моря. Каждый здесь знал свое место и свое дело. Незримая угроза разливалась с брызгами волн по мокрой палубе и просачивалась тревогой в душу каждого, кто был в его деревянном теле.
Меч Индры впервые за долгое время проснулся. Он прямо гудел от нетерпения, разогревая намокшие от водяной пыли ножны, шипел, наполняя воздух запахом жженой кожи.
Откуда-то из-под сотен ног выкарабкался к Маклаю запыхавшийся молодой вой. Он быстро нахлобучил на мокрую голову тяжелый шлем и спросил:
– Маклай, постой. Может, мы зря всполошились, а? Эвон, а вдруг у людей вода питьевая кончилась, или еще какая беда, а мы – «к бою!»
– Кто их знает? – тяжко вздохнул кормчий. – Добро-то не свое везем. Может статься, что ты прав, а может, и нет. Надо быть готовым ко всему.
– Не обойдется без боя, Маклай, – услышал кормчий за спиной чужой голос.
Он обернулся. Это был молодой вер. Со стороны казалось, будто держать руки на рукояти собственного меча для него был великий труд. Плечи витязя были напряжены, будто боролись с сомнением – выхватывать меч или нет?
– Мой меч никогда не врет, – продолжил вер, дотрагиваясь краем рукояти до руки кормчего. Маклай вскрикнул так, что воины вздрогнули. Взглядом, полным непонимания и страха, он смотрел то на собственную обожженную руку, то на массивный дорогой эфес страшного оружия.
– Что ж, – сказал он, наконец, – уж коли так, братцы, к бою!!!
Враги не заставили себя ждать. Первая же «кошка», брошенная на корабль Маклая, вцепившись в плечо, едва не швырнула за борт Скрабу – помощника кормчего. Благо, кто-то расторопный успел вовремя перерубить веревку.
Словно осы Бога войны, в воздухе загудели стрелы. Те вои Маклая, кого они успели несерьезно достать своими железными жалами, хромая или держась за раны, спешно бросились снимали щиты с дальнего борта. Пришлось жертвовать малым ради спасения большего. Трое из команды замертво упали на палубу, так и не успев укрыться, зато остальные, соорудив крышу из щитов, уже могли не бояться разящих вражеских стрел.
Где-то на корме, у самого борта, дрожали и жались друг к другу Водар и Тарина. Опасность все же догнала их здесь, так далеко от дома. Лесные приключения не несли в себе страха. Там Чабор и его волшебный меч были надежной защитой, а тут…
– Царевна, – дрожа всем телом возле чьего-то колена, вдруг залопотал сайвок, – сейчас может случиться всё, что угодно. Знай, что лучше Чабора и тебя у меня друзей нет. Станимир нашел свое счастье, а ты… а вы…! Ты знай, что судьба судьбой, а любовь… Чабор… Ой! Держись! Сейчас начнется!
Гулкий удар в борт колыхнул, словно воду в бадье, команду Маклая: это столкнулись корабли. Четники, прикрываясь щитами, выстроились вдоль палубы. Слышно было, как посыпались в воду тела первых павших с обеих сторон. Воздух наполнился криком и звоном оружия.
Вокруг Водара и Тарины вскоре стало безлюдно. Вои бросились в драку, и только трое из них, сраженные вражескими стрелами еще до столкновения, лежали на темных досках палубы. Их живые товарищи и друзья, не замечая ран, яростно прорубали дорогу к победе сквозь плотные ряды морских разбойников, хорошо обученных войне и грабежу.
В какой-то миг Тарина отчаялась. Ей было почти все равно, что с ней будет дальше. Она равнодушно представила себя в железных лапах чужака, который прорвался в тыл Маклая. Его мерзкая рожа расплылась в довольной улыбке, едва только он бросил взгляд на такую добычу. Вдруг девушка, опомнившись, вздрогнула и судорожно прижала к себе сайвока. Тот безцеремонно оторвал ее цепкие пальцы…
– Вар! – вдруг закричал обезумевший от ярости сайвок. – Ва-а-ар!!! – он кубарем бросился навстречу смерти.
Чужак в это время двигался к своей добыче. Все вокруг него ревело и дралось, но он не терял из виду такой желанной цели. Оставалось пройти всего несколько шагов, когда между его ног прокатился какой-то коричневый клубок. Он не стал обращать на это внимания. Разве мог он знать, что его смерть выглядит именно так?
Ноги его вдруг подкосились, и он упал на колени, удивленно глядя на залитую его собственной кровью палубу. Он рухнул лицом вниз, а безстрашный малыш тут же где-то исчез, затерявшись средь сотен ног и оставив в одиночестве раздавленную страхом царевну.
Чабора даже не было видно. Сможет ли Артакон спасти их и на этот раз?
– Что, если нет? – мучилась мыслями царевна. – Стоило ли мне идти на край земли, чтобы увидеть смерть Чабора? Отец и Вершина говорили, что каждый из них найдет свою судьбу где-то здесь, недалеко.
Где же Чабор?! – плакала царевна, уткнувшись в ладони, не в силах больше смотреть на окровавленное тело чужака. Вдруг она почувствовала, что ее ноги становятся ватными, а к горлу подступает тошнота. В глазах девушки заплясали солнечные зайчики, и в следующий миг она провалилась в пелену безпамятства…
Где она была, что видела? Все съел сонный мор. И вдруг вода, внезапно хлынувшая из-под пола, ударила ей в лицо. Царевна едва не захлебнулась, силясь подняться. Голова казалась каменной, в висках стучало так больно, что хотелось умереть.
Вот снова из-под пола поднялась вода, грозящая проглотить ее легкое тело. Тара собрала все силы, открыла глаза и сквозь нависшую тяжелую пелену услышала голос Чабора… После этого царевна вновь потеряла сознание.

Руки Дарьи выдавали волнение. Сердце дрожало, будто одичавший котенок, пойманный в лесу. Толкаемая неведомой ранее силой, ее высокая упругая грудь нервно вздымалась, с трудом вдыхая ставший густым, словно кисель, воздух.
Ортай пристально смотрел в ее бездонные серые глаза. Он всей душой впитывал нарождающийся в них огонь, грозящий пожаром его высохшему за долгие годы сердцу. Они стояли друг напротив друга, взявшись за руки, и в их глазах отражался неведомый свет. Любой отдал бы полжизни за то, чтобы найти это…
Ортай шел к нему из глубины леса, а Дарья – от мелководной речки Аксаки. Путь их, как и пути сотен тысяч людей в эту ночь, вел в лес, искать Папараць-Кветку – так зовут этот чудо-цветок кривичи. Тысячи людей в эту ночь заманивала в лес надежда, а выводило обратно разочарование. Лишь двое выходили с радостью в серце. На этот раз счастье улыбнулось волхву Ортаю и Дарье – сестре Берега.
Девушка увидела огонек в лесу и пошла к нему, думая, что это не погашенный кем-то костер. Над пышными кронами высокого папоротника, в слабом облачке утреннего тумана, розовела легкая корона призрачного света. Дарья приняла облачко за дым, шагнула ближе, раздвигая руками широкие зеленые лапы колючих молодых елей, и замерла.
На самой обыкновенной папоротниковой ветке, каких тысячи в летнем лесу, в легком розовом облачке сиял волшебством маленький, хрупкий огонек удивительного цветка. Он был не больше колокольчика сон-травы, но его свет, величие и красота поражали настолько, что Дарья даже не сразу заметила сидящего рядом с ним волхва.
Тот стоял перед Папарць-Кветкай на коленях, протянув руки, словно желая согреть у этого волшебного огня свои ладони. На лице Ортая светилась счастливая растерянная улыбка. Он тоже не сразу заметил Дарью.
Девушка, следуя примеру волхва, стала на колени и протянула руки в волшебное облачко. Словно после вспышки далекой молнии, мир вокруг них озарился вдруг светом. Ортай и Дарья соединили руки, а вверху, разрезая ночь над их головами, перечеркнули черное небо крест-накрест две падающие звезды. В этот миг сам Род, соединивший им руки, соединил и их сердца…
Вскоре Дева Заря стала выводить на небесное пастбище своих розовых коней и расчесывать их огненные гривы золотым гребнем. Просыпалось Ярило-Солнце, и таял огонек волшебного цветка. Еще миг – и он исчез, оставшись лишь искристой пылью на ладонях двух людей, обретших счастье…

Княжеский гридень Берег с самого утра носился на взмыленном жеребце от игрища к игрищу, осторожно выспрашивая у родственников, не видели ли они его сестрицу Дарью? Свояки и свояченицы недоуменно разводили руками, что, мол, стряслось-то?
Измотав вконец коня, Берег решил дождаться, когда солнце двинется к закату. Уж коли и тогда не явится младшая сестра, нужно будет поднимать людей на поиски. Пропал и его главный советчик – волхв. Спросить больше было не у кого. Мать ушла к сестре в соседние Карани.
Поутру старшая из сестер Берега Настена клялась, что ни на игрище, ни в лесу, куда все пошли под утро, она Дарьи не видела. Только когда девушки пошли пускать венки по воде, где-то промелькнула сестрица, а уж после того ни сама Настена, ни сын мельника Егор ее не видели.
– Егор? – удивленно спросил Берег. – Егор вон уж третий воз домалывает на мельнице, отца сегодня к работе не подпускает, а ты? Разгулялась и разленилась за праздник. Покормила бы брата, прибрала в доме, а то лежишь полдня на лавке. Вот скажу жениху твоему купальскому, как ты до работы охоча. Гляди, – пригрозил брат неохотно поднимающейся с лавки Настене, – купальские цацки потом пищать начинают, титьку просят.
– Дурак, – обиделась сестра. – Типун тебе на язык.
Она молча собрала посуду и уже вознамерилась идти во двор, но остановилась у самого порога и хитро подмигнула брату:
– Да никогда бы он три воза с утра не намолол, если б вчера я не…
– Иди, иди, – ответил ей Берег с улыбкой. – Знаю я вас. Такая скалка, как ты, эдак закатает за полгода после свадьбы-любомира, что он и с полатей не поднимется, не то что три воза намолоть.
– Было бы что молоть, – игриво сказала сестра и вышла из дома.
Да и то правда. Хлеба прошлый год да хоть отбавляй. Сеяли в срок, определенный Ортаем. Никто и зернышка в землю не бросил, пока волхв не пропел, не проплясал, не проговорил все положенные гимны старым Богам и Духам земли. Зато до весны с хлебом. И этой весной тоже так отсеялись. Все взошло, прет, зреет. До Купалы дотянули, а прошлогодний хлеб еще маленько есть.
Дарья появилась, когда солнце уже начало свой путь к дальней кромке леса. Берег, весь в переживаниях о пропавшей сестре, вышел из-за угла дома, смотрит – а обе сестры сидят на крыльце как ни в чем не бывало и весело шепчутся.
– Дарья, – тихо, с облегчением сказал он, – я уж подумал, что купальских ночи две, и ты осталась на вторую.
– Я бы и осталась, Берег, – ответила сестра, и ее взгляд заставил брата смягчиться. Столько было в нем чистоты, любви и… наглости, что Берег даже не сдержался:
– Ой, девки. Нет у нас отца, а матери недосуг вами заниматься. Вот будет утешенье ей под старость, когда обе дочки принесут по сыночку. Все! Больше мать одну к тетке не пущу, путь забирает и вас с собой.
– Чего бранишься? – вдруг отозвалась мать из-за частокола.
Того, что говорил Берег, она, конечно, не слышала, однако же, коли сын стоит руки в боки, знать, снова поучает сестер. Благо, есть мужик в доме, девчат держит в кулаке, да и в обиду никому не даст – можно на него положиться.
– Да ничего, мамо, – отмахнулся Берег, – так, про жизнь говорим.
– Это что ж такое нешуточное говорите? – хитро спросила мать, присаживаясь к дочерям.
– Да вот, – улыбаясь, сказала Настена, – говорим, что нашему Берегу и Купала не Купала. Ни тебе на игрище, ни… До седой бороды будет ходить холостой и бубнить свое бу-бу-бу-бу…
– Ну, уж не над вашими ушами! – с укоризной ответил Берег. – Как бы на следующий год мы с матерью вдвоем не остались на Купалу.
Мать ласково посмотрела на дочерей:
– Ничего, сынок, им время про то думать.
Время – не время, а Берег все равно решил разведать, с кем это пропадала в купальскую ночь Дарья. Вечером, против всех привычек, пошел он по игрищам. Долго гулял, глядя на всеобщее веселье, а младшей сестры так и не нашел. Несколько раз мимо него в веселом хороводе проносилась Настена, позже подбегала и с Егором, понуро красневшим при встрече с будущим родичем, даже подсылала подруг, чтобы те затянули брата в игры…
Вскоре Берег незаметно исчез. Вдали от посторонних глаз он дворами пробирался к околице, потом к лесу. Будто лисица за деревенскими огородами, беззвучно перебегая от куста к кусту, он следил за замеченной им Дарьей. Она же была слепа и беспечна, как и все влюбленные. Очень скоро Берег узнал ее тайну.
Сам не свой появился чуть позже он на игрище. Влетел в хоровод, скакал, смеялся, даже поцеловал подругу Настены, скромную тихоню Всенежу. Веселей и бездумней Берега в этот вечер не было никого.
Подруги его ошарашенной сестры становились в очередь, наперебой выпытывая у нее, как бы сегодня половчей подобраться к Берегу. Бедная Всенежа! Она едва не лишилась чувств, когда шальной купальский вихрь вынес княжеского гридня к ней вторично, и во второй раз его горячий поцелуй обжег ей губы.
Клубок 9
Недели за две до той самой купальской ночи в Еменце разворачивался ежегодный торг. Каждый раз народу для такого небольшого печища собиралось очень много. Вроде и Полоцк недалеко, и место не ахти какое, а съезжалось на местный кирмаш чуть ли не полмира. Везли, несли, волокли всё и отовсюду. Еще с рассвета торгового дня тянулись лесными тропами обозы. Казалось, что всё это многолюдье год пряталось где-то рядом в кустах или меж деревьев вблизи печищ, а теперь, услышав клич, спешит на торг.
В страшной толчее и гомоне Еменецкого торга легко было затеряться любому человеку, но только не одинокому казаку из веров по имени Чабор. Ему и надо было всего лишь разведать обстановку да раздобыть поесть. Чего безобиднее? Но только чудом он вернулся живым и здоровым обратно в лес, к Тарине и Водару.
Благодаря одежде, подаренной Маклаем, Чабор не отличался от окружающих. Речь его была учтивой, а цена, которую он соглашался платить за нужный товар, высокой. Тем сильнее было недоумение молодого витязя по поводу раздражения торговцев. Вер едва унес ноги от неприятностей.
Словно волк, осторожно пробирался он лесной чащей подальше от торжища и пытался понять, что же все-таки там произошло? Конечно, язык веров и кривичей заметно отличается, может быть, он ненароком сказал что-нибудь обидное? «Да ведь я не успел еще и рот открыть, а этот лысый, что продавал хлеб, взбеленился, и народ, глядя на это, грозно двинулся на меня! Пришлось дать деру – не мечом же размахивать на торжище».
Правы были Сверамор и Маклай. Веров тут не жалуют, и, похоже, судьба Чабора, за которой послал его сюда Вершина, – умереть в полоцких лесах либо от голода, либо от каких-нибудь неизвестных ягод…
– Ну что? – лениво спросил сайвок, щурясь от солнечного света. – По всему видать, глухо, как в протравном колодце? Купить не сподобился, так хотя бы украл краюху… Это ж надо, с полной мошной, а пришел пустой. Знал бы Маклай, ни за что бы не заплатил тебе за ратный труд.
Чабор, покраснев, молча присел рядом со спутниками, мирно отдыхающими посреди широкой лесной поляны. Он бережно вынул из-за пазухи ароматную свежую ватрушку и положил ее перед спящей Тариной.
– Ой, умру, – откинувшись на спину, рассмеялся сайвок, – что делается, люди! Чабор ватрушку спер!
Царевна открыла глаза. Дразнящий запах свежей сдобы вырвал ее из цепких лап тяжелого сна. Она присела, поднесла ватрушку к лицу, вдохнула сладкий аромат, после чего разломила угощение на три части.
– Куда? – возмутился сайвок, – он пока нес, с десяток таких ватрушек умял, а то и больше. Гляди, гляди, как краснеет!
– Ну, коротконогий, – вскочил в злобе Чабор, силясь схватить улепетывающего от греха подальше сайвока. – Погоди же, доберусь я до твоего языка, не пощажу!
– Ага! – отозвался из кустов отбежавший на порядочное расстояние малыш, которому все же слегка прилетело от Чабора. – О желудке моем ты уже позаботился, спасибо, теперь за язык хочешь взяться? Знай же, похититель сладких ватрушек, чтобы привязать мой язык, нужна еда, много еды. Тогда я буду нем как рыба!
– Зря ты, – вступилась царевна, – больно же ему, бедному.
– Было бы больно, молчал бы, – усаживаясь, пробурчал Лесной. – Другой раз сам за едой пойдешь, …слышишь?!
– Слышу, – как ни в чем не бывало отозвался сайвок уже в трех шагах за спиной, на ходу отряхивая от земли какие-то бледно-розовые корни. – На-ка вот, почисти, кормилец, – улыбнулся он, бросая земные дары к ногам Чабора. – Правда, от них спать потом будет охота, но все же еда и не дичь. Мне от мяса уже кусаться охота.
Добытые сайвоком корешки оказались приятными на вкус, и вся честная компания, улыбаясь, с шумным хрустом слопала их без остатка. Сонливость не пугала. День долог, идти пока некуда, почему бы не вздремнуть?
Что за корни приволок сайвок, Чабор не знал, однако, пока он спал, где-то далеко в его голове застряла упрямая мысль о том, чтобы после пробуждения малорослому непременно отвесить оплеуху. Ведь какой только дури ему не снилось!
То какие-то черти скакали по лесам и полям верхом друг на друге. Затем злосчастный торг, и опять все те же черти, только уже на шеях у торгующих и покупающих. Невидимые для людей, сидят себе на них верхом и хохочут так, что аж животы трещат. То закроют людям глаза, стащат чего с телеги, спрячут, а люди звереют, друг на друга чуть не с вилами кидаются. Чертям только того и надо – ну смеяться…
А вот появилась и лесная поляна, что дала им приют на время дневного отдыха. Далеко-далеко слышался чей-то голос, заунывно и протяжно повествующий что-то о вечных лесных болотах и о могучих воинах, что спят-де под корнями деревьев, и хранит их крепкий сон до срока высокий старик с дубовой клюкой.
– …он строго и властно ведет свой дозор, – монотонно пел неведомый голос, –

Живущий и ныне – Хозяин Бор.
Людей сторонится, задумчив, богат,
Как скажет, так будет, пути нет назад…

И вдруг из лесной чащи появился седобородый Старец. Опираясь на причудливый длинный посох, он неторопливо отмерял шаги по облаку, укрывавшему землю. На плече его сидел белый филин.
– Куда твой путь, мудрый старец? – замечая, что старик обходит поляну стороной, в такт мелодии неожиданно для себя самого спросил Чабор.
Старец остановился. Плывшее у ног старика облако медленно расползлось по всей поляне. Чабор дивился тому, что уснул-то он днем, а в его сне стояла глубокая ночь. И в темном звездном небе, заливая поляну мягким серебряным светом, висело большое яблоко полной луны.
Старец приблизился. Чабор поднялся ему навстречу во весь свой рост, однако чудо-дед был ничуть не ниже молодого вера. Два бледно-зеленых огонька колдовских глаз тускло светились на темном лике ночного гостя:
– Своего пути не ведаешь, а спрашиваешь о моем?
Чабор молчал. 
– Кто знает, – продолжал Хозяин Бор, – не пересекись наши пути сегодня, не позови ты меня, не заметь… что бы ждало тебя завтра? Однако же сотворилось сие, знать, время нас свело, и это есть благо. Пришла, наконец, пора очистить наш Берецкий лес от Дикого.
Это его дело – твоя недоля в земле Полоцкой. Живет он как Темный Кощей, чадящий мерзким смрадом! Как злой мор, ставит отметины на телах и душах живущих, не дает покоя усопшим. Он твой враг, смертельный соперник, потому что в тебе его смерть.
Будет он искать пути погубить тебя, пока в силах сам и его страшное войско. Могуч тот колдун: в его власти обуздать даже время.
Тебе, вой, один путь назначен прежде других. Ты и лесной Дух, что давно живет с тобой рядом малорослым сайвоком, – ранее наказа царя о его дочери должны выполнить свой Урок. Пока жив колдун, каждый сук, каждая ветка, каждый пень станет тебе врагом на этой земле. Трудно тебе придется. Рубить и драться ты обучен, а вот думать… Время покажет.
Не верь никому, кто тут живет и отмечен кощеевым пятном. Не зрит око людское пятно это, но тебе сие открыто. У тебя в руках Перст Перунов, меч волшбы великой, он способен распознавать все недоброе. Да и я, как смогу, дам тебе помощь.
У тебя с собой костяшка чародея, она приведет тебя к нему. Это часть его самого сильного оберега. Она вязана-низана тремя узлами. Великий ведун заговорил те узлы, чтоб до поры лишить знак кощея Темной силы и тебя от его чар защитить. Пришло время те узлы не рубить, но развязать.
Костяшку эту, как развяжешь – носи вместе со своими оберегами. Здесь власть колдуна, и она без змеиных узлов тебе верней кольчуги служить будет. Любой, кто состоит во власти берецкого кощея, в тебе узрит его часть и признает тебя за своего, но запомни – только тебя, так что береги своих подорожников пуще себя самого. И им недоля твоя достанется, слышишь? Большая недоля, коль не уследишь за ними.
Твой путь теперь к Берецкому лесу. В том пути будет тебе помощь от берега да береговой, от нее да болотника – они сами тебя сыщут.
Подберешься близко к колдуну – так, что дышать станет невмочь – костяшку спрячь в рот. Помни: это смерть всего живого – часть твоего заклятого врага, и с ней во рту ты и сам узнаешь его Темную суть. Поскольку в костяшке хоть и в малой доле, а есть сам кощей, то самого себя он до поры ни видеть, ни бить не станет. Но как только ты доберешься до него – тотчас выплюнь эту чертовщину.
До того же времени не спи, не ешь, не пей, береги своих спутников, ведь все кощеево царство поднимется на вас. Не тяни, помни и о том, что чем скорее с Диким покончишь, тем скорее с друзьями уйдешь из этих мест, а уходить вам обязательно надо. Не будет вам здесь житья.
Уйдешь с болотником. Он и тебя спрячет, и спутников твоих – коли смерть всех вас раньше того не спрячет. Иди же, вой!
Дед ударил в землю клюкой и исчез, лишь блеснула черная спина ужа где-то в высокой траве. Чабор огляделся. Стояло раннее утро, было совсем светло, и вовсю щебетали лесные птицы.
Костер, что разожгли еще вчера, до сих пор горел, хоть за все время, проведенное со стариком в видении ли, во сне, никто и поленца в него не подбросил, ведь Водар и Тара все еще спали.
Чабор мысленно поблагодарил Бора за заботу, подсел к сайвоку и толкнул его в бок:
– Вставай, лесной Дух, вернее, олух. Время!
Водар лениво потер глаза и непонимающе посмотрел на своего друга.
Тарина, услышав шум, проснулась сама. Спутники стали быстро собираться. Лесной по недавнему наставлению Хозяина Бора развязал узлы Вершины на маленьком клубке, внутри которого была костяшка Поклада. Он вложил ее в мешочек с оберегами, висящий у него на груди, и крепко завязал кожаные тесемки.
Они погасили костер и отправились вглубь леса...
 
Стояла теплая непроглядная ночь, сотканная из тысяч звуков и запахов, которые становились ярче и острее во мраке. Неясные силуэты, рождаемые светом полной луны, что пробивался сквозь густую листву, сливались с деревьями или растворялись, образуя на земле причудливые тени.
Мир был во власти сказок и загадок. Его наполняли странные вопросы, на которые не нужны были ответы. В этой удивительной игре теней и тайн заключался смысл такой странной штуки, как жизнь. Она многорука и безлика: никто не видел ее настоящего лица. Умело меняя маски, она прячет свои многочисленные руки за спину, поочередно доставая их и протягивая людям подарки.
Можно принять предложенное или отказаться от него, но будет ли второй шанс получить то, что сейчас кажется ненужным? Можно быть уверенным, жизнь все равно всучит тебе то, что положено, потому что сама Судьба вкладывает ей в руки эти «подарочки» в тот момент, когда они спрятаны у нее за спиной.
Кто знает, может быть там, за спиной, ладони рук Жизни пусты, и Судьба кладет в них только Божественный Свет? Это мы, близоруко щурясь, видим в протянутых ладонях радость или горе, неприятности или удачу, верность, предательство или счастье.
Счастье. Счастлив, наверное, тот, кому жизнь, измучив его изрядно ожиданием, протягивает только одну руку – ту, в которой любовь. Она как тонкая свеча. Недолгий век ее сладок. Тает воск, горит огонь – ты смотришь на него, вдыхая счастье полной грудью. Думаешь ли о том, что спрятанные все это время за спиной руки Судьбы уже хранят для тебя множество сюрпризов? Погаснет огонь любви, и никто не знает, что вручит тебе Она, долго собиравшая твой скарб в краткий миг безрассудного счастья.
Где-то невдалеке хрустнули ветки. Берег оторвался от высоких дум, навеянных теплой ночью, и нащупал за спиной колчан со стрелами.
– Идет, – тихо шепнул волхв. – Давай прощаться.
– Я пойду с тобой, – решительно сказал княжеский гридень, пристраивая на тугой лук стрелу и вглядываясь в сырой мрак ночи. – Ведь того злыдня всё же я подстрелил. А вдруг что? И вообще, мне тут без тебя и Дарьи делать нечего: все одно, сейчас или после уйду…
Не дает мне покоя тот княжий человек, – рассуждал вслух Берег. – Не догадался бы я сам, что подослали его с черным умыслом – тебя убить. Хороши дела, ничего не скажешь. Так что… Поверь, Ортай, если вы с Дарьей уйдете, мне тоже достанется и за дружбу с волхвом, и за прочее. Пока еще мы с тобой не сильно заелись с князем, уйдем по-хорошему. Схоронимся у дрягвичей, у твоих родственников, авось не предадут… На болотах нас тяжко будет сыскать.
– Эхе-хе, – вздохнул волхв, – подумай хорошенько, Берег. Я-то, считай, всю жизнь, как ветер, по миру болтаюсь, а ты?
– Все решено, Ортай, не отговаривай.
– Ну, так тому и быть, – волхв закинул за спину полотняную дорожную торбу. – Теперь бы только дело завершить. Хозяин леса Бор говорил, что Огонь Сварога вскоре придет в эти земли. Станет делить людей и нелюдей и не свернет с намеченного пути.
– Эх, – бурчал Берег, вглядываясь во мрак окружающего леса, – обрадовал! Пусть бы этот Хозяин лучше вывел тех веров к нам. Стращать бурей не больно-то умно, а вот помощь бы нам не помешала.
– Ты не меряй своим аршином мерки Духов, – тихо прикрикнул волхв. – А про подмогу я тебе так скажу: будь уверен, не их к нам, так нас к ним Дух непременно выведет.
– Хорошо бы…
– Тихо! Слышишь?
– Слышу.
– Никак двое идут?
– Двое. Ох, Ортай, как бы нам и еще пару княжьих людей не пришлось на тот свет отправить.
Берег поднял лук и стал целиться в сторону звука. Что-то захлопало, будто ночная птица встрепенулась. То был условный знак Дарьи. Волхв негромко зацокал в ответ. Вскоре из лесного мрака появились два силуэта. Дарью Берег узнал легко, поэтому опустил лук, вышел из чащи на лесную дорогу и махнул ей рукой.
Сестра, приблизившись, тихо проговорила:
– Это мы.
– Мы? – отозвался удивленный волхв. – Ты бы еще половину Слободы привела прощаться.
– А прощаться никто и не будет, если, конечно, ты меня не собираешься здесь бросить. Всенежа пойдет с нами.
– Всенежа?! – будто Змей Горыныч, зашипел Берег.
– Что сестра, что брат, два зуба – один ухват, – ругнулся Волхв, забросил на плечо в компанию к своей торбе увесистый узел любимой и медленно зашагал по лесной дороге. Дарья же взяла за руку тихоню Всенежу и поволокла ее следом за Ортаем.
– Куда ж мы теперь, каханик? – догоняя любимого, сладко запела на ухо волхва сестра Берега.
– В Берецкий лес, на именины к кощею! 
Клубок 10
Тарина, не чуя под собой ног, опустилась на траву. В ее печальных глазах плыла густая пелена.
– Довел царевну, – озабоченно бормотал где-то рядом сайвок. – Конечно, с таким-то питанием!
Девушка нежно прикрыла рот сайвока своей ладонью.
– Не надо, – тихо прошептала она, – это я сама. Что-то давит…
– Молчи, – хлопотал Водар, помогая царевне прилечь, – отдохни. Сейчас разведем огонь. На-ка вот пока, – малыш спешно вытащил из кожаного мешочка крохотный пучок сухой травы и растер его в ладонях. – Ну, давай, хоть немного на язык…
Тара послушно открыла рот. Горько-мятный вкус тут же ударил в голову и вскоре немного успокоил рвущееся из ее груди сердце. Она ненадолго забылась, а когда вновь открыла глаза, то увидела костер и Чабора рядом. Едва она шевельнулась, как тут же услышала его голос:
– Лежи-лежи, не вставай. Водар ушел в лес, за травами. Скоро придет, подлечит. Всё это… Чертов колдун! – горестно бросил Чабор в сторону.
К этому времени сайвок забрел уже далеко в чащу. Сколько бы он ни ходил по мокрым болотинам, трава вокруг попадалась пустая и безтолковая. И это было странно, ведь на дворе красовалась самая середина лета. Казалось, что вся сила вешних трав была безпощадно высосана голодной землей.
Водар, в поисках целебных трав для царевны, пробирался по мрачной мокрой низине всё дальше и дальше, поражаясь тому, что лесная чаща «мертвеет» прямо у него на глазах. По всем травным наукам, всё должно было быть наоборот. В таких низменных ложбинах трава стоит в самой силе.
Даже не умолкавший ранее шум лесных птиц здесь не был слышен. Необъяснимая тревога, впившаяся когтями в сердце маленького сайвока, росла словно снежный ком. Вдруг оно так сильно екнуло, что Водар прижал к нему ладонь. Он удивленно огляделся вокруг… Впереди, шагах в пятидесяти, рядом с обугленным от удара молнии дубом, словно из-под земли вырос уродливый карлик, облаченный в черную хламиду. Незнакомец, не замечая сайвока, смотрел вверх, в откликавшиеся тревожным шепотом вершины сосен.
Из неподвижной высоты вывалилась крылатая тень, и к ногам черного карлика упала мертвая птица. Он проворно схватил ее, затолкал в полотняный мешок и безшумно скользнул меж стволов и корней. Сайвок, снедаемый любопытством, немного подождал и… отправился следом.
Вначале следить за уродливым незнакомцем оказалось не так-то просто. Лишь смыкавшиеся за его горбом ветки редких молодых деревьев указывали путь сайвоку. Однако вскоре злобный карлик перестал таиться. Изредка незаметно оглядываясь, он лишь ускорял шаг, двигаясь к своей неведомой цели.
Когда Водар понял, что его заметили и ведут, как барана на привязи, под его ногами уже смачно чавкала черная, словно деготь, болотная вода, проступающая сквозь мягкий настил полусгнившей, бурой иглицы. В воздухе пахло гнилью, серой и чем-то еще – очень знакомым и страшным. Но пока он не мог вспомнить этот когда-то забытый запах, а растущие страх и тревога заставили его, наконец, остановиться. Да и куда идти? Незнакомец исчез…
Вдруг Водар почувствовал сильное головокружение, и вместе с тем заметно усилился тот самый пугающий запах.
– Что это со мной? – едва успел подумать сайвок, как тут же откуда-то сверху на него рухнул помощник Поклада, ужасный карлик Сглаз.
Только перекошенное ужасом лицо Водара погрузилось в бурую болотную жижу, в памяти мгновенно мелькнула брошенная лесная избушка во владениях Вулкана, насквозь пропахшая этим тошнотворным, гнилостным, трупным запахом.
Задыхающийся сайвок что было силы уперся руками в землю и яростно выдохнул из себя предсмертный рык. Черная вода заклокотала мутными пузырями, поднимаясь все выше, не давая Водару никакой надежды на последний вдох. Враг, будто клещ, вцепился ему в спину. Казалось – ничто было не в силах ослабить его страшную хватку.
Вдруг что-то хищно дернулось внутри умирающего от удушья сайвока. Его слабеющее тело судорожно требовало хоть глоток воздуха. Еще никогда, если не считать протравного колодца, смерть не обнимала бедного малыша так крепко, и он понимал, что на этот раз помощи ждать неоткуда – друг Чабор далеко.
Неожиданно предсмертное оцепенение Водара лопнуло, словно упавшая на пол перезрелая тыква! В его сердце вспыхнул безумный огонь слепой ярости!
Сайвок уперся в землю ногами и подогнул под себя голову. Перепачканный черной водой подбородок с редкой белесой бородкой приподнялся над вонючей болотной массой. Водар вдохнул долгожданный воздух жадно и неистово. В грудь тупой болью тут же ударил страшный кашель, выбрасывающий прочь гнилую жидкость.
Хватка карлика неожиданно ослабла. Сайвок, чувствуя это, изловчился, протащил под голову левую руку и, сжав ее в кулак, уперся в него лбом. Теперь можно было дышать. В голову давило что-то твердое и колючее, но храброму малышу было некогда обращать внимание на эти мелочи – на кону стояла его жизнь.
В его маленьком теле просыпались невиданные ранее силы. Водар без труда подтянул под себя ноги и, совершая спасительный кувырок, оттолкнулся. Смертоносная ноша на удивление легко свалилась с его спины.
– Ну, все, – зарычал сайвок не своим голосом, – тебе конец!
Он коротко и зло что-то проревел, почти ничего не видя после грязевой болотной ванны, и замахнулся…
Измотанного борьбой Сглаза хватило только на то, чтобы нелепо закрыться от этого чудовищного удара. Страшный помощник Поклада, чей взгляд убивал или вселял боль и страх в тысячи сердец, оторопел! Жалкий сайвок, которого он почти утопил, прямо на его глазах превратился в ужасное лесное чудище с лапами гигантского жука, головой рыси и мощным телом зубра, которое покрывали плотные пластины костяного панциря!
Как ни силился Сглаз удержаться на его спине – не удержался, как ни старался заглянуть ему в глаза – не успел. Страшный удар звериной лапы, словно сухие ветки, изломал слабые руки карлика. Из ран хлынула черная кровь. В следующий миг лесное чудовище обрушило свой огромный кулак, увенчанный длинным, как нож, костяным шипом, в грудь Сглаза. Карлик рухнул на землю, заклокотал горлом, переполненным ядовитой кровью, а чудище схватило его голову и тем же шипом поочередно выкололо оба страшных глаза верного слуги и помощника колдуна Поклада.
Сглаз забился в агонии. Черная Душа его, будто кусок протухшего мяса, кишащий червями, покатилась в глубь земли, к ногам Хозяина Темного мира, гнить и тлеть вечно А страшное лесное чудище вдруг качнулось на мощных кривых ногах, сделало шаг назад и гулко упало на спину, медленно превращаясь в крохотного и перепачканного болотной грязью сайвока…
Дарья, спрятавшись за спину своего возлюбленного, дрожала как осиновый лист. Берег и Всенежа, стоявшие рядом, остолбенели.
Когда всё прекратилось и ни рык, ни предсмертный вой уже не нарушали тишину потрясенного невиданной схваткой леса, путники осторожно подобрались ближе и увидели два неподвижных тела.
– А ведь мы еще даже до Берецкого леса не дошли, – прошептала перепуганная Дарья. – Берецкий-то там, за болотом начинается. О, Перун Великий, говорили мне люди, а я не верила. Что ж тогда в колдуновых владениях творится, коли уж перед ними такая чертовщина?
– Не причитай, – отмахнулся волхв, осторожно направляясь к неподвижным телам.

– Занни-гунди-шоонти-шокти. Занни-гунди-шоонти-шокти, – читал в это время древние заклинания темный колдун Поклад. Он поднимал над огромным котлом со зловонным варевом сухие узловатые руки, трясся, закатывая глаза и сверкая из-под век желтоватыми белками. Приближалось сладостное состояние блаженства. Будто сам Хозяин Темного мира простирал свои персты над головой своего верного слуги. В каждую частичку его древнего тела вливалась радость предвкушения прекрасного лика Саваофа-Йеговы, что должен был явиться сейчас к нему в видении.
И вот уже тянет черные тучи от горизонта до горизонта, вот уже белые черви выползают из могильных холмов приветствовать самого Хозяина Тьмы, вот уже Души грешников несут его носилки, прибитые к их рукам гвоздями… и тут!
 Будто гром разорвал вокруг небесную плоть! Сладостное видение рухнуло к ногам колдуна с шипением и вонью. Кощей проворно отпрыгнул в дальний угол и тут же метнулся к двери, срывая на ходу наполненные кипятком сапоги. Гримаса боли набросила синюшную тень на его испещренное морщинами лицо.
Такого просто не могло быть! Как могло случиться, что лопнул железный котел?! Превозмогая жуткую боль, колдун добрался до ближайшего пня и сел на него, уже ничуть не сомневаясь в том, что произошло что-то страшное.
– Это мой враг, – стонал Поклад, – это он нашел меня. Но как?! Даже Вершина не нашел бы меня здесь. О! Я знаю, знаю, что ведет этого мальчишку по моему следу.
Ну, ничего. Я устрою тебе встречу – прощание. Вся земля поднимется против тебя, каждый возьмет в руки рогатину или меч, нальется моей мощью и хитростью!
Время моим волоскам и ноготкам повариться. Этого сосунка простым «сжитьем – гнильем» не возьмешь, перекопай хоть все погосты. Вари-и-и-ить, варить ему, чтоб наверняка, – стонал колдун, нежно касаясь вспухающей волдырями кожи своих ошпаренных коленей. – Тебя сожрут в этих лесах, как гусеницу в муравейнике! Да, варить, – шипел колдун, медленно переводя взгляд на распахнутую дверь своего жилища, из которой валил густой пар. Он с трудом поднялся. Ноги отказывались слушаться, тряслись, словно в лихорадке. И вдруг он схватил себя за голову, будто она была тем самым котлом, который только что лопнул.
– Сгла-а-а-аз!!! – едва не разрывая горло отчаянным воплем, закричал колдун. – Сгла-а-а-аз!!!
Он упал на землю, корчась в страшных судорогах, и долго лежал так, пока окончательно не понял, что в его дом пришла беда. Старый колдун на карачках вполз в жилище, вытащил из-под гнилой дерюги семистрел, зарядил его жертвенной кровью из чаши, оставшейся после вчерашнего избавления одной крестьянки от нежелательного плода, и с замиранием сердца пустил тонкие волшебные стрелки по кругу, даже позабыв в спешке разложить под семистрелом карты.
Пришлось все начинать сначала, памятуя о том, что до сегодняшнего заката у него осталось всего две попытки узнать правду у этих Гадов Ании. Колдун, плача от боли и безсилия, разложил карты, установил на них семистрел и снова пустил стрелки по кругу.
То, что он увидел, поразило Поклада прямо в сердце. Безстрастные стрелки показали: «слуга», «смерть», «враг», «дух», «много», «враг» и седьмая – «путь» или «поиск». Колдун снова, в последний раз, пустил стрелки в ход, и они указали: «много», «враг», «поиск». Четвертая, пятая, шестая и седьмая точно остановились напротив карты «смерть».
Черное сердце сжалось в комок и стало покрываться льдом безысходности. Поклад, глядя на расколовшийся пополам котел, дотянулся до полки и взял с нее кувшин. Тяжело дыша, он достал из больших мешков у стены по жмене волос и ногтей, бросил их в глиняную миску, залил густой, тягучей жидкостью из кувшина и стал размешивать эту дымящуюся массу, корчась от боли и подвывая:

«На версту, не ближе ко мне никого,
Не пускайте, кроме меня самого».

Закончив читать заклинание, колдун в злобе сжал зубы. Изуродованные кипятком ноги, обильно покрытые сукровицей от лопнувших пузырей, упорно не желали слушаться хозяина. Он выполз на порог, подтягиваясь на руках и бережно толкая перед собой миску с растворившимися частями человеческих тел.
Густая струя лениво пролилась на сырую землю, с шипением впиваясь в ее сырое чрево. Колдун терял сознание и шептал вслед исчезающей смертоносной жиже:

Смешалась с землей – беги с водой,
Смешалась с землей – беги с водой.
Моих врагов смешай с землей,
Меня от них спаси, укрой…

Сил измотанного схваткой сайвока хватало только на то, чтобы показывать дорогу. Людей, нашедших его, он не знал, но доверял им. Хотя бы потому, что если бы они хотели причинить ему вред, то наверняка уже это сделали бы.
Никаких превращений он, разумеется, не помнил, а незнакомцы спросили только – часто ли с ним такое бывает? Сайвок не понял, что именно, и ничего не ответил…
Убитого черного карлика закопали по всем правилам, потому как догадывались, что за изуродованный черт валяется в луже бурой крови. Волхв всем руководил. Он знал, как надо.
Вообще, обезсиленный сайвок, словно больной ребенок лежавший на руках одного из незнакомцев, в пути успел все аккуратно взвесить и выходило, что за все это время он допустил только одну ошибку. На вопрос: «Кто твои друзья, те, к кому мы идем?» сайвок ответил правду: «веры». Странное дело, но этот ответ вызвал у чужаков вздох облегчения.
– Коль со злом люди эти, – думал Водар, – Артакон не даст навредить моим друзьям, а коль с добром? Потом разберемся. Чего переживать-то, пока на руках несут?

Чабор внимательно всматривался в фигуры неизвестных. Меч спал, безпокоиться было не о чем. Однако один из них, коренастый и крепкий мужик со слипшимися от пота волосами, нес на руках Водара.
Да, не выполнил Чабор наказ Хозяина Бора. Тарина больна, теперь вот и сайвок… А ведь Бор предупреждал. «Эх, – тяжело вздохнул про себя Лесной, пока незнакомцы приближались, – где же тот берег, на который прибудет мне помощь?»
– Добрый вам день, – опуская на землю Водара, поздоровался коренастый гость и кивнул в сторону сайвока. – Ваш?
Дремавшая у костра расхворавшаяся царевна открыла глаза. Она с непониманием и тревогой посмотрела на неизвестных и привстала. Чабор встретился взглядом с Водаром и, заметив отягощенную ленью улыбку друга, сказал:
– Наш молодец. А что с ним?
– Устал он, – ответил незнакомец. – Из веров-то путь, поди, неблизкий. Вон и дева расхворалась, видать, тоже измотала ее дорожка.
Чабор требовательно и грозно посмотрел на томно развалившегося у костра сайвока, а тот в ответ лишь пожал плечами.
– Эх, хлопец, – вздохнул коренастый, оглядываясь на своих спутников. – Мало у нас времени. По твоему оружию и по вашему облику вижу, кто вы, и знаю, что ищете в этих краях.
– Про своих спутников я и сам всё знаю, – не давая договорить гостю, заметил Чабор. – Ты мне лучше про своих расскажи и про себя не забудь. Должен же я знать, кому просить милости у Богов за помощь моему другу.
– Добро, – согласился коренастый, – ты прав. Я волхв, из дрягвичей. Кличь меня Ортаем. То, – он указал на девушек, робко стоящих поодаль, – моя супруга Дарья и ее подружка Всенежа. А это Берег – отставной княжеский гридень. Сам себе дал отставного, знать, теперь сам себе князь…
«Берег?! – взорвалось в голове Лесного, и он в который уж раз помянул недобрым словцом свою глупость, не позволившую ему догадаться раньше, что Берег, упомянутый в видении Хозяином Бором, – это имя.
– Я, – представился он после некоторой паузы, – Чабор. Иногда зовут Лесной. Этот малорослый – мой друг Водар, он сайвок. С нами царевна Тарина – дочь асура Вулкана. Мы из веров. Милости прошу к костру, располагайтесь, но не взыщите – угостить вас нечем.
Гости стали устраиваться у огня.
Волхв оказался шустрым малым. В одну минуту на поляне все пришло в движение. Девушки засуетились у огня, Берег и Чабор натаскали дров, а сам Ортай приготовил целебный отвар для обессилевшей царевны.
Сайвок, услышав пьянящий аромат этого травного настоя, тоже не преминул к нему приложиться. Само собой, после этого повеселевший малыш оживал прямо на глазах.
Едва у костра расстелили полотно льняной скатерти, тут же на ней, словно по волшебству, появилась и нехитрая походная еда.
Вечерело. Весело потрескивая и стреляя искрами в темнеющее небо, горел костер. Наступило время обсуждения дальнейших действий.
Выслушав рассказ волхва о схватке Водара с черным карликом, все присутствующие, включая самого мелкого оборотня, от удивления чуть не лишились дара речи. После этого волхв поведал гостям о событиях, произошедших до их появления в здешних местах…
На лес незаметно опустилась ночь. Как только Ортай закончил, у костра повисла тишина. Каждый думал о своем, глядя на огонь. Пламя выхватывало из сырого мрака усталые задумчивые лица. «Колдун… – рассуждал про себя Чабор. – Как бороться с тем, кто имеет столько власти! Перед ним мечом махать – только смешить. Хоть меч и волшебный, а к нему неплохо бы и самому волшбу знать».
Лесной представил себе, как безудержное время, отпущенное ему до предстоящей схватки с колдуном, безвозвратно утекает где-то тонкой струйкой, появляясь из небесной выси и безследно исчезая в земле. До утра эта струйка истощится, а утром ему нужно отправляться в путь, одному. И не будет в том пути ни помощи, ни подсказки.
Тарину и Водара придется оставить с волхвом и его друзьями, иначе никак. Но ведь Темное войско не выпустит никого живым с поляны, да и сама поляна не защитит его и спутников! Что сможет сделать один Чабор с колдуном и его страшной ратью? А ведь встречу эту никак не отложить. Добро, хоть до сих пор не нашли их люди колдуна. Где же обещанная помощь Хозяина Бора?
Время… Сейчас бы выспаться, чтобы завтра со свежей головой отправиться в Берецкий лес. Да как уснуть? Нужно всё обдумать еще тысячу раз и беречь эту тонкую струйку времени. Как говорил Вершина, «сначала мы убиваем время, а потом оно убивает нас».
Вдруг Чабор поймал себя на мысли, что временной ручеек, мысленно представляемый им, уже несколько мгновений маячит у него перед глазами, где-то позади костра…
Высокий седовласый старик Бор стоял рядом с огнем и пристально смотрел на пламя. Это его высокий резной посох на фоне длинной белой бороды представлялся Чабору тем самым ручейком. Только теперь Лесной заметил, что все сидящие у костра, за исключением его и Ортая, спали. По взгляду волхва было заметно, что он знаком с Духом леса и ничуть не удивлен его появлению.
Хозяин Бор провел ладонью поверх венца своего посоха – и на фоне зубчатого частокола леса засветилась мягким лунным светом резная фигурка филина.
– Эта птица в полете до утра, – тихо сказал старик. – Утром ее сменит сокол. Сейчас начинай свой путь, вер. Филин – птица ночная, твой путь – в ночь, пока пускает мертвая трава.
В лесу и один воин. На кромке ночи отдай все без остатка – тогда выживешь, а будешь себя беречь – не сбережешь. Не летать тогда соколу, не бить кощея.
Тем, кто останется, с этой поляны пути нет. В ее границах я до поры смогу всех сберечь. Им ждать твоего возвращения, а не вернешься – в первый же день, когда темные силы станут чернить луну, и их жизни оборвутся. Когда наступают чертовы ночи, в этих землях моей власти нет.
Я обещал тебе помочь и свое слово сдержу. Каждая отравленная мраком травинка должна была встать на твоем пути нежитью, но теперь во всем лесу будет тебе помехой лишь сок мертвой травы, той, что поднимается ночью из опавшей листвы. Он для тебя не опасен. Тебе одному кощея бить. Больше той помощи, что у тебя есть, уже не будет. Спеши, вер, да помни о костяшке!
Хозяин Бор растаял во мраке, а Чабор поднялся, судорожно и быстро застегнул ремни, кивнул волхву и шагнул в безпроглядную темень леса…
Клубок 11
– Куда тебя несет нелегкая? – заливаясь горькими слезами, причитала пышнотелая кабета, стоя на коленях перед мужиком и цепко ухватившись за его широкую льняную сорочку. Тот, не обращая никакого внимания на бабские вопли, упрямо волок ее за собой до самого порога, пока крепкая ткань его одежды не лопнула, оставляя в руках воющей от безсилия бабы жалкий лоскут.
– Стой! Ты ведь только-только от хвори поднялся, помирал ведь? Куда ты?!
Молчаливый кормилец только скрипнул зубами, поминая злым и постыдным словом вечную бабскую глупость. После этого он отчаянно грохнул дверью, взял в хлеву старую дедовскую рогатину и вышел прочь со двора.
Его, как и многих других в это минуту «несло». Словно деревенского дурня Савку по прозвищу Месячик, который в каждую лунную ночь бродил по полям и лесам, будто нежить. Все эти люди двигались на слышный только им зов – туда, куда вели их меченные колдуном души… А вели они в сторону гашинского болота прямо к Берецкому лесу.
Погружающийся во мрак лес оживал на глазах. В его молчаливой чаще рождалось невиданное доселе движение. Это пришло время меченым печатью Поклада отдавать берецкому колдуну свой долг. Их бодрила злая удаль, давно забытая и вновь вспыхнувшая в измученных долгими недугами телах.
«Вы услышите мой зов, – говорил он им когда-то, – где бы ни были – услышите. Ваши сердца дадут вам большу;ю силу, пошлют знак, и тогда должны вы прийти мне на помощь. Добро, творимое мною каждый день, рождает ненависть моих врагов. Они хитры и сильны. Из далеких земель веров идут они по моим пятам, чтобы погубить меня!»
Толпа, что собралась на лесной поляне, сотрясала воздух хором проклятий, поднимая к небу кулаки или вскидывая к прожаренным за день небесам оружие. На обугленном высоком выворотне, заплевывая стоящих рядом желтой пеной, бесновался в дикой ярости Ульян Ковтун.
Он, шла молва, давно уж пропал среди болот, чем-то прогневив колдуна. Теперь же отставной проводник волей Поклада был возвращен из мрачного закромного мира и вновь призван на черную службу, ведь страшного карлика Сглаза уже было не вернуть.
– Все-е-е-ех!!! – ревел, словно разъяренный бык, Ульян, – все-е-е-ех!!! Неужто такое годится, чтоб беззащитного старика?! За что? За то, что от недугов народ исцеляет и помогает нам, чем может?
Много врагов идет сюда, боятся они нас, знают – за правое дело мы вышли биться! По одному будут пробираться, аки тати, в Берецкий лес, чтобы творить вред нашей земле и нашему избавителю! Так не допустим же их!
Вот заговоренная вода, – Ульян поднял над головой глиняный кувшин. – Испившие ее не будут знать ни сна, ни боли, ни страха. Пейте, укрепляйте свой Дух! Падут наши враги, и вздохнет после того земля вольно и легко!
Люди жадно вдыхали искрящийся яростью воздух и с безудержной решимостью пили из кувшина, после чего уходили вглубь леса.
Если бы кому-нибудь из них пришло в голову вернуться на эту поляну, они увидели бы, как произошло чудо: в одно мгновение громогласный глашатай воли Поклада Ульян Ковтун рассыпался в прах, превратившись в безформенную кучу костей.
В вершинах деревьев мощно и протяжно вздохнул холодный ветер. За дальней кромкой леса, взметнув тяжелые полы мокрого плаща, поднималась гроза.
Перепуганный день, ожидавший ее прихода, давно бежал от греха подальше на запад, а над раскаленной землей витал тяжкий сырой дух, оставляющий на коже мелкие капли пота. Ночь, не в силах больше терпеть эту духоту, жадно вдохнула полной грудью, и обезумевший от удушья лес отозвался на этот глубокий вздох приветственным шумом листвы.
Чабор остановился у причудливого выворотня. Он не чувствовал этой свежести. Напротив, он стал задыхаться. Невидимые руки сжали молодое сердце и цепко перехватили горло. О том, чтобы идти дальше, не могло быть и речи. Пришлось возвращаться обратно до тех пор, пока тяжкие удары в груди не перестали отдаваться болью. Меч неистово рвался в бой, заставляя дымиться давно уже почерневшую кожу нагалища.
Чабор не стал препятствовать зову Артакона и дал ему свободу. Ослепительная вспышка во мраке вспугнула лесных птиц. «Что ж, – подумал Чабор, – видно, пришло время стать свояком берецкому колдуну».
Он попробовал опустить на землю сияющее оружие Индры, но тут же вскинул его вверх: сухой настил векового леса едва не схватился злым пожаром.
– Знаю, знаю, ты предупреждаешь меня об опасности!
Свободной рукой Чабор нащупал кожаный мешочек с оберегами у себя на груди, разорвал зубами его тонкий шнурок, вытащил костяшку кощея и бросил ее в рот.
…Тут же набежала слюна, желая вымыть прочь источник гнилостного вкуса. Желудок хищно дернулся, и выбросил наружу все свое небогатое содержимое вместе с проклятой костяшкой.
Чабор стиснул зубы и поднял к небу глаза. Он глубоко вздохнул и что было сил сжал рукоять меча, заставляя себя подавить страшное отвращение. Неприятно хрустнули пальцы.
– Дед! – взмолился Лесной. – Помоги!!! Дед Бородик, молю тебя, испроси у Рода помощи своему внуку! Дай мне сил вытерпеть эту гадость, дальше я уж сам!
Он отыскал в траве костяшку и снова положил ее в рот. На этот раз усилием воли Чабор смог сдержать рвоту…
И вдруг меч метнулся вперед. Он, увлекая за собой Чабора, грозно загудел, рассекая летящий навстречу ветер и потоки ливня. Артакон знал, где в кромешной тьме искать врага, знал все его замыслы. Любое оружие начинало трепетать при появлении клинка из Небесных кузниц, без колебаний выдавая тайны своих хозяев. Все мысли и страхи врагов были известны волшебному мечу, и он в своем поиске был ограничен только длиной рук Лесного и силой его хватки.
Чабор мчался до тех пор, пока снова не стал задыхаться, но в этот раз уже от чудовищной усталости. Он не чувствовал ничего, кроме тошнотворного вкуса костяшки и каменной тяжести собственных ног. Ядовитая слюна, накапливаясь во время бега, переполняла его рот, прорывалась сквозь сжатые зубы, затуманивая рассудок и пробуждая злую ярость.

Это зло, просочившись внутрь его тела, начало паразитировать, подобно внезапной простуде. Чабор помнил, что нельзя смешиваться с ним, попадать под его растущую власть, поэтому даже в порыве слепой ярости витязь проносился мимо многих вооруженных людей, только выбивая у них из рук оружие. 
Над его головой, гулко ударяясь в стволы деревьев где-то совсем близко словно шмели, пролетали многочисленные стрелы, но обезумевший от усталости Чабор мчался сквозь ночной лес, освещая дорогу мечом, и хрипел, брызгая сквозь сдавленные зубы черной пеной.
Вскоре голоса его преследователей стали отдаляться. Враги начали терять из виду отсвет клинка. Лесной понял – он ушел от погони. Артакон всё же оставил кровавый след. Где-то в лесу мокли под дождем разрубленные тела тех слуг Поклада, кто в угоду Темному господину безрассудно встал на пути Чабора. Остальные же, коснувшись взглядом Божественного света, бросали оружие и падали на колени, навсегда выходя из повиновения колдуну.
Лесной осмотрелся. Почувствовав ритм уходящего времени, он сжал зубы и побежал дальше. Перед глазами густела пелена. Много раз он спотыкался и падал. Летели вверх клочья мха, темная земля и грозовое небо менялись местами, но он снова вскакивал и бежал. В конце концов, бросив беглый взгляд назад, Чабор в очередной раз рухнул на землю…
Сил, чтобы подняться, уже не было. Он с великим трудом перевернулся на спину и распластался на мокрой земле. Глядя на расколотое молниями небо, он восстанавливал силы, чувствуя, что близится его главный час. Раз преследователи отстали, значит, колдун рядом.
«Меч укажет дорогу, – постепенно приходя в себя, думал Чабор, – он всегда находит врага, а уж такого! Сейчас же мне нужны силы. Род-Вседержитель, дай мне сил!»
Небесные потоки заливали лицо, смывали черную пену с его подбородка и груди. Меч, как и его хозяин, отдыхал, нежась в прохладном царстве воды. Раскаленный клинок лениво превращал в пар холодные дождевые капли, наполняя мир сказочным ароматом невзрачного с виду растения, покрытого мелкими цветками.
Лесной приподнял голову, с трудом перевернулся и вдохнул эту волшебную свежесть. Тело налилось приятной силой, будто дождевые капли, смывая усталость, впитались в измученное бегом тело.
Чабор поднялся и осмотрелся. Мрак рассеивался, и невдалеке он увидел просеку, по которой шла раскисшая от воды дорога. Посреди поляны высился молодой дуб. Чабор, чувствуя, как его начинает пробирать озноб, одним броском перебрался под густую сень этого дерева. Сделал он это вовремя: по густой высокой листве шумно сыпанул град. Чабор сел, прислонившись спиной к шершавому стволу.
Через минуту на лесной дороге показался человек. Его, похоже, не пугали ни гроза, ни град. Переступая многочисленные ветки, сбитые грозовым ветром, он часто поднимал взгляд от земли, всматриваясь сквозь широкий раструб капюшона из одного обозримого края дороги в другой.
Трудно давался Покладу этот путь. Ошпаренные кипятком ноги ныли, истекая мутной сукровицей. Идти босиком по колючему настилу иглицы было невозможно, вот и приходилось ему, опасливо озираясь по сторонам, шагать прямо посреди лесной просеки.
Подняв свое войско против Чабора, Поклад быстро нанизал на пояс две увесистые мошны золота – княжий дар – и сразу же отправился в путь. По его расчетам, «должники» могли задержать врага где-то на день. Противостоять волшебному мечу они были не в силах, но отпущенного ими времени колдуну должно было хватить.
Поклад остановился, наступив на острый камень, скрытый под тонким слоем жидкой дорожной грязи. Боль ударила его в самое сердце. Он резко покачнулся… Золотой амулет в виде шестиногого паука, заключенного в рамку из перевернутой пятиконечной звезды, который висел под хламидой, впился в грудь хозяина. Поклад осмотрелся. Впереди, в тени высокого дерева, он заметил странный свет.
Меч Индры мощно дернулся в ладони Чабора. Воин устало поднялся. Перед ним был враг! Держа наготове меч, Лесной сделал несколько шагов навстречу колдуну и, остановившись, зло плюнул в его сторону черным сгустком размокшей костяшки.
Капюшон Поклада мелко задрожал. В его грудь был направлен сияющий клинок Артакона. Вот она, его смерть, отыскавшая его даже здесь, на самом краю света! Заныли изуродованные кипятком ноги и застонало черное сердце. Отступать было некуда.
Колдун уперся взглядом в потускневшее от усталости лицо витязя и угрожающе развел руки. Чабор даже не шелохнулся. Поклад осторожно шагнул назад – ничего. И вот черная фигура берецкого кощея медленно поплыла вверх и повисла над землей. Вдруг его рука рассекла воздух, словно взмахом хлыста. Волшебный меч молниеносно отвел удар, разрубая надвое огненный шар, наполненный зеленым пламенем. Тот упал в траву позади Чабора, зашипел и исчез.
Лесной снова замер в ожидании. Ему показалось, что время остановилось… Колдун, бросив на кон все козыри, призвав на помощь темные силы, сумел задержать течение времени, показывая Чабору замершее пространство. Молодой витязь не видел, как фигура его врага начала медленно двигаться навстречу.
Еще миг – и Чабор почти ослеп от нестерпимой боли. Его ноги безвольно подогнулись, и молодой человек рухнул на колени, с трудом продолжая держать вытянутой в сторону колдуна руку с мечом.
От земли ударил холод. Бросив короткий взгляд вниз, Чабор с ужасом увидел, что его ноги начали превращаться в безформенные каменные глыбы. Жадно хватаясь за них и с хрустом затягивая сквозь мокрый дерн в свое мрачное царство, подбиралась к нему из-под земли худая белая старуха.
Вокруг Чабора поднялась непроглядная чернь. С неба, рассыпая мелкие искры, со звоном рухнула золотая спираль. С ее вершины прямо к нему медленно спускался огромный паук, оплетая драгоценные кольца-витки толстой липкой паутиной.
Но вдруг… у самых ног Лесного, пробивая мрак слабым светом ветвей, из земли стал подниматься росток дерева. Это заставило паука насторожиться и прекратить плести сеть. Чабор вдруг почувствовал, что может подняться!
Замерев над самой головой обездвиженного витязя, колдун ликовал. Его недруг, парализованный древним заклинанием, стоял перед ним на коленях, а магический паук затягивал смертоносной паутиной золотые кольца спирали, навязанной ему воли.
Собираясь завершить свое черное дело, берецкий колдун поднял вверх свои худые руки. Он чувствовал, что и тело, и душа врага были в полной его власти… Но вдруг Чабор схватил цепь его амулета, а меч Индры сверкнул в черных глазах Поклада! Небеса взорвались кривым лучом ослепительной молнии!
В один миг паук окаменел, хрустнул и рассыпался в пыль, а разящий удар Артакона положил конец берецкому колдуну. Он лопнул, словно огромный, переполненный брагой бычий пузырь, превратившись в черную ядовитую слизь.
Чабор, не имея больше сил держаться на ногах, упал в эту жижу… Вокруг него, маня мягким лесным ароматом, благоухала в грозовом воздухе та самая неказистая трава, с мелкими цветочками.
Светлая душа, покидая тело, печально смотрела вниз, на ясную от вспышек молний поляну. Она поднималась все выше и выше… Он увидел дом на Сером болоте, в котором они когда-то жили с матерью. За ним прямо в облака поднимался дивный мост.
– Куда собрался, внучек? – окликнул его бородатый седой старик, сидящий у моста и вырезающий из дерева фигурку птицы. – Далеко ли?
– Далеко, – ответил Чабор. – Вот через этот мост, к асуру Вулкану, к Вершине. То прямоезжая дорога к ним.
– Что тебе теперь до них? – Вздохнул старик. – От страны Вулкана уж ничего не осталось, ни городов, ни весей. Тебе нет туда пути. Веры порушили свои города и ушли. Кто под землю, кто под гору, кто за тридевять земель – их ныне не сыскать. Но так было надо.
Многие из тех, кого ты знал достойно покинули мир живых и перешли за этот мост. Там встретились Вершина и Атар, там живут вместе твои отец и мать. …Ты хочешь к ним?
Чабор задумался.
– Что будет с Тариной? – спросил он. – С Водаром?
– Их место подле тебя, про сие ты знаешь.
– Ты… мой дед Бородик?
– Бородик.
– Значит ты видел за мостом отца и мать?
– Видел. Они так же, как я – ждут.
– Чего?
– Своего часа, чтобы помогать твоим детям.
– Детям? Но у меня их нет.
– То-то и оно, – улыбнулся дед, – вот они и ждут. Ты бы не спешил на мост, внучок. Не время тебе еще. Вернись. Тебя зовут?
– Наза-а-а-ад!!! – услышал Чабор чей-то душераздирающий крик и посмотрел вниз. Под ним расступился шумящий под дождем мокрый лес, и появилась поляна. Посреди нее на коленях стоял мокрый Ортай, растирающий уже остывающее, голое тело Чабора той самой ароматной травой, что росла вокруг. Он кричал, грозил гремящим небесам и не оставлял попыток стереть, смыть с Чабора черную слизь колдуна и оживить умирающее тело. Проливной дождь помогал ему…
– Наза-а-а-а-ад!!! Верни-и-ись, – выл в безсильной злобе волхв и холодные струи разбавляли горечь его слез.
Чабор вдруг почувствовал непреодолимое желание вновь вдохнуть аромат невзрачных цветков неизвестной травы, которой растирал его тело Ортай. Он жадно потянул в себя воздух, и тут же мир обрушился на него желанным ароматом и… страшной, невиданной болью.
Лесной вздрогнул и открыл глаза. Сквозь пелену он увидел удивленное бородатое лицо волхва.
– Ну, вот, – донеслось до Чабора то ли из-под земли, то ли далеко из леса. – Перун тебя рази! Ожил, бродяга!
Волхв поднял голову витязя. Все еще пребывающий меж двумя мирами Чабор странно посмотрел в перепачканное кровью, но счастливое лицо Ортая. Лоб волхва пересекал глубокий свежий шрам, а из окровавленного плеча торчал обломок стрелы.
– Это ничего, – улыбнувшись сквозь боль, сказал волхв, – в спине еще одна торчит. Сломать сломал, а вот достать не могу. Стрелы-то охотничьи, с крюком под нить. Но! Всё это потом… Сейчас главное, что мы живы.
Я тут у одного вольного стрелка одолжил тебе одежку. Он хотел нам сказать, что ему она уже незачем, да не успел. Давай-ка, брат, выбираться отсюда.
 
Этой ночью на поляне никто не спал. Ждали. Грядущий день мог принести как радость, так и… смерть.
Дарья укоряла себя за то, что не смогла удержать мужа, и тот, покидая заговоренную поляну, отправился вслед за Чабором. Она целый день не могла найти себе места и потерянно бродила вокруг теряющего силы костра. Только к ночи супруга волхва присела отдохнуть.
В слабый огонь бросили последние мокрые дрова, оставшиеся со вчерашнего дня. Завтра они уже могут больше не понадобиться. Ортай запретил уходить с поляны, но и без того никто бы не рискнул этого сделать. Кусты и лес вокруг нее шумели людскими голосами, во мраке проносились огни факелов, гудели, прошивая сырой воздух, горящие стрелы. Вокруг поляны будто кипел осадной жизнью большой город, а не стоял стеной сырой и мрачный лес.
В тревоге прошла бесконечная ночь. А утром появились те, за кого так неустанно молились. Лицо Чабора было болезненно бледным. Темные круги вокруг глаз да впалые, мертвецки-желтые щеки говорили о многом… Ортай выглядел немногим лучше. Нежные и заботливые руки Дарьи осторожно извлекли наконечники стрел, застрявшие в худом теле волхва.
Берег тут же занялся хворостом, благо, теперь поляну уже можно было покидать. Огонь долго облизывал сырые ветки, прежде чем утолить голод, но вскоре пламя с треском и дымом стало выбрасывать в сырой, прохладный воздух искры, наполняя сердца людей теплом. Быстро подоспел отвар и горячая еда. Водар и Тарина принялись отпаивать полуживого Чабора…
– Пои его, Водар, – кряхтел волхв, разглядывая наконечник стрелы, извлеченный из собственного плеча. – Пои, пока эта черная гадость из него не выйдет. Сейчас со мной девушки-голубушки разберутся, замотают тряпицами, и я помогу тебе поднять его на ноги.
Уходить нам отсюда надо поскорей. Ему, – волхв кивнул в сторону Чабора, – поход тоже на пользу будет. Отрава-то с п;том лучше выходит. Ты как, Чабор?
– Назад нам пути нет, – корчась от ломоты в теле, простонал тот в ответ. – Мы пока пойдем с вами, если не прогоните…
Ортай улыбнулся:
– Да я, почитай, половину жизни бегаю по лесам от княжеской «ласки». Те, кто со мной, – волхв с улыбкой кивнул в сторону Дарьи, – сами еще не знают, что их ждет далее с таким-то поводырем. Годится тебе такая компания?
Мои наставники, уходя в свое время в Черный лес от нынешней беззаконной власти, говорили: «Не срок нам сейчас… Солнце собой не согреешь. Уйдем далеко и вернемся чрез тысячу лет, когда лебеда ужо станет Ярилу закрывать своей тенью. Мы придем косить ее да выводить, дабы не ходил впредь брат на брата».
Раз им, мудрым, не срок здесь упираться, знать, и нам, сирым, не под силу. Уйдем на Полесье. Много, Лесной, я тебе еще не успел рассказать, да путь-то у нас неблизкий, еще успею.
Отсюда до Припяти пути не пядь, а нам идти еще и за Припять – в те места, что оставят в веках чёрную быль. Так было сказано в Харатьях. Как случится в далеком грядущем эта черная быль, так и Старые волхвы вскоре после того к людям вернутся…
Подошла Тарина. К ее лицу заметно прилил румянец смущения.
– Я так боялась за тебя, – прошептала она Чабору и присела рядом. – Если бы ты не вернулся, я бы… мы бы все умерли. Колдун никого бы не пощадил.
– Я тебя от любого колдуна уберегу…
Царевна побледнела и, нежно посмотрев в глаза Чабора, поцеловала его. Ее единственным желанием было – жить рядом с ним. Это ли ей пророчили – иное? Это смотря как толковать, но решила царевна для себя так.
Чабор же в этот миг так далеко не думал. Лежа сейчас у костра, он чувствовал, что ради этого поцелуя Тары готов сразиться еще хоть с тремя колдунами…

Автор книги от лица своего рода высказывает глубокую признательность тем, кто имеет в себе силы разбудить уснувший от морока народ, и восхищается теми, кто даже в это время не дал себе «уснуть».
Книги из этой серии:
«Чабор», «Посох Времени», «Верю Огню», «Дай мне руку, брат».
Версия от 12.12.2024г.
Поддержать творческие утремления автора Вы можете денежным переводом на…
IBAN BY81PJCB30140550081009098933