Тополиное полешко

 А ещё вот какой был случай. У нас на той стороне деревни место было. Не крутое, не пологое, а так, наклонясь с горы. Так и называли - Сгорок. Там ребятёшки всё на лыжах раньше катались. Теперь-то уж не покаташься - понастроили домов-то, да огородами запахали. А в те-то годы там только одна избёнка и стояла. И жили в ей старик со старухой, Митрич, стало быть, ну и жена его, баба Дуся. Старые уж, лет под восемьдесят, а то и все девяносто. Тогда же дни рожденья не справляли, это уж помрёт кто, то по метрикам и узнавали, какого году человек.

Вот. Ну чё, жили, печку топили. Дровами, ага. А тогда как было? Набирают в колхозе бригаду, ну кто помоложе и покрепше, и в лес, на делянку. Зимой, конешно, летом-то некогда. И пилят, стало быть, кубатуру заготавливают. А потом уж на тракторе и развозят, кому сколько положено. Ну и Митричу с Дусей, колхозники ж тоже. А зимой-то, по морозцу, дрова легко колются, со звоном, одно удовольствие,хоть комель, хоть вершинка. Дед, значится, колет, а бабка в дровник укладыват, старается. А полагалось на избу десять кубов да на баню, у кого есть, пять. Ну и от колхоза куб - шишнадцать кубов, значит. Дык Митрич с Дусей за два-три дня успевали. не смотри, что старые, а крепость в их ещё была. Молодым не всем угнаться. Да и чего молодым-то? То в клуб на танцы, то с гармошкой по деревне, вроде бы и не до работы.

Ну вот. Сырыми же никто не топит, дровами-то. Уж так заведено - первую зиму готовишь, вторую топишь. Прошлый-то год Митрич с бабкой под завязку дровник набил - кубы были полновесные, с довеском, год полешки берёзовые сохли. А со второго дровника топили. Ну как и все в деревне. А тут к ним Витька Шмакин повадился. Дескать, помочь чего. Ну, помочь - не поможет, только наобещат, а рупь, а то и трёху отдай. Потом уж и вовсе обнаглел, стал требовать, мол, отдавай за работу трояк и всё тут! Да ещё грозится, дескать, накажу бессовестных! Дед терпел, терпел, да в другой раз и огрел Витюху поленом. Прямо в лоб. Тот сперва на корячки пал, шары выпучил, потом ползком, ползком и дёру от Митрича. Больше не приходил. А по деревне слух пошёл, что посулился Витёк отомстить старикам.

А тут уже и Филиппов пост на носу. Забуранила погодка, заметелила. Небес не видно, так снег валил. В полночь старикам в окно постучали, да так, что оба соскочили, как ошпаренные. "Горите! Пожар!!! Митрич!!! Баба Дуся!!!..." Дед с бабкой выскочили в одном белье на мороз. Оказалось, что дровник горит. Который сполна. И народ уж подбежал, суетится, тушит. А чего там тушить, если сарай со всех четырёх сторон горит, а дрова в нём как порох сухие. Хорошо ещё, что стоял он отдельно, на заднем дворе, а то бы и дом сгорел, да и баньку бы не спасти было. В общем, сгорел дровник. А в нём и все дрова, наготовленные на год. Народ уж расходиться стал. Кто ворчал, кто просто матерился, только все в одном сошлись - Витькиных рук дело, не иначе. Митрич сидел на каком-то пеньке и приговаривал: "Сухоньки, ровненьки... полешко к полешку..." Баба Дуся смотрела на угольки и молча плакала. Дров на зиму больше не было. Можно было бы у соседей попросить, да кто по зиме дров-то даст, зимы у нас долгие и холодные, не юга, чай. И за свежими колхоз поедет только через два месяца, самое раннее. Как жить, что делать? Баба Дуся вдруг вздрогнула, встрепенулась, оглянулась... "Пойдём, деда, ить голые щитай што, помёрзнем! Пойдём в избу, пойдём, мой хороший!" Митрич покорно встал и поплёлся в дом. В сенях ещё дрова были - запас на пару дней, ежели мороз сильный. Баба Дуся растопила печь, согрела картошку в чугунке, позвала деда. До утра надо было что-то решать. Да шибко-то и мозговать не приходится. Раз взять не у кого, остаётся одно - в лес, за сухостоем. "Поди-ко тяжко по сугробам-то..." - подумала вслух баба Дуся. "Дык чо, нешто на ероплане полететь?" - мрачно отшутился дед. "Санки, есть, топорик в сенях, чай не впервой, по дрова-то!"

Утром Семёниха забежала, "узнать чё и как" да последни сплетни рассказать. А главная-то новость вон какая - Витька Шмакин пропал. Как ушёл с вечера куда-то, так и не ночевал дома. И соседи говорят, что тверёзый был. Вот те и на! Ну, подивились, посудачили, да ведь дело делать пора. Оделся Митрич, обулся, подпоясался верёвкой, шубенки на руки и айда с санками через огород. Непогодь стихла, спокойно стало, только пасмурно. Проходит дед мимо пожарища - что такое - из сугроба пим торчит, валенок то есть. Да и пим-то знакомый, Витьки Шмакина пим. Они у него особые были - со стрелками кожаными по срезу, для форсу, значит. "Вот те раз, - прошептал дед, - дык это што такое, дык это и правда Витька натворил?! Штоли он поджог?!" Митрич обошёл вокруг всего горелого места, надеясь ещё чего отыскать. Но, кроме углей, ничего больше не было. Пим дед занёс в дом, а сам опять направился в лес.

Лес-то рядом, прямо за огородом был, только за сухостоем надо в самую глубь идти, да ещё чуть не по пояс в снегу. Шёл, шёл дед, вдруг глядь, а под берёзой, в одном сарафане и платочке девка стоит. Ну-к, девка - не девка, подросток.
- Это ты чего тута, девонька? - Митрич аж опешил, - холодно же, а ты - вона, по-летнему!
- А мне, дедушка, греться не надо, мне и так тепло.
- Во, диво какое! А на-ко тебе хлебушка. Поди исть хочешь?
- Благодарствуй, дедушка Митрич. А это вот тебе, - девочка подала туесок деду, в старину с такими по ягоды ходили, а в нём до самых краёв спелая земляника.
- А ты откудова знашь-то как меня звать? А сама чья будешь? Пошто я тебя не видал раньше? А ягодки откудова?
- Я, дедушка, много чего знаю. Знаю вот, что дровник ваш погорел. Знаю, что это Витька сотворил. Только искать его не надо. Не найти его до весны. А сама я местная. Тута, в лесу живу. Летницей меня кличут. Летом людям добрым помогаю, кому ягод даю, кому грибов, если в лесу не хулиганят. А ягодки в гостинец возьми, бабушке Дусе своей, пусть порадуется. Травница она у тебя знатная и добрая, попусту ни одну травинку не обидит.
- Да гостинец - оно конешно, благодарствуем, только куды я его? За пазуху - раздавлю, а так - помёрзнет. Мне же сухостою надо нарубить.
- За это ты, дедушка, не заботься. Вот тебе подарок, возьми-ко. Полешко это тополиное. Налущишь с него лучинок и печь растопишь.
- Нешто одним поленом печи топят?
- Не твоя это печаль, деда. Ступай домой, говорю, полешко не забудь, да ягодки не помни. Да никому про меня не сказывай, только поклон бабушке Дусе передай.
- Всё сполню, девонька, в точности, как велишь! Да и то - как расскажешь, кто поверит?!
- Ну, ступай, деда, поспешай!

Домой Митрич птицей летел. Как только санки с полешком не потерял! А туесок сберёг и Дусе в целости доставил. Только сказать не знает как. Да бабка сама догадалась.
- Ты поди-ко Летницу встретил?
- Дык её, сердешную. Стоит в одном сарафане и не мёрзнет. Прям диво какое!
- Ты вот что, дед. Помалкивай про неё, засмеют. А за ягодки спасибочко тебе.
- Дык она ещё вот што дала, - дед достал полешко, - велела печь с его топить.
- Ну значит затопим.
Дед лучинок нащипал с полена, горкой сложил в печи, запалил, а сверху полешко это тополиное положил. Пламя сразу занялось, затрещало. Да так жарко разгорелось, будто целое беремя дров берёзовых. Старики надивиться не могли на чудо!
А на другое утро глядь - полешко целёхонько в печи лежит, хозяев дожидается! Чудно...
Сколь времени у них это полешко было я не знаю. Может год, а может и все пять, врать не буду. А Витьку Шмакина аккурат весной и нашли. В марте. Снег стал сходить, Витька и появился. На речке, за мостом. Голова в пролубь вмёрзла, топорами лёд вырубали. Рыбы всё лицо выели, так бы и не узнать - кто, только по валенку на левой ноге и узнали. А правый-то Митрич ещё зимой участковому снёс, мол, нашёл в сугробе. А про Летницу и тополиное полешко - ни слова.

Вот такой случай был у нас. Давно уж..