Ольга. Часть 25

Часть 25


До моего отъезда в лагеря Лизка так ни разу и не переночевала у своих родителей. После трёх горячих ночей она тихо поцеловала меня на платформе, среди толпы отъезжающих студентов, махнула ладошкой вслед тронувшемуся вагону и ещё долго неподвижно стояла, провожая взглядом набирающий скорость поезд. Я отдал ей ключ от своей квартиры, хотя уже знал, что не смогу встретится с Лизкой после возвращения из лагерей и до моего отбытия в "Арктур", потому что в это время они всей семьей будут отдыхать в Анапе. А потом опять институт и учёба, она уедет в Москву, и когда мы снова увидимся, знал теперь только один Бог.

Поезд вёз меня на Украину, к забытой Богом воинской части на берегу Кременчугского моря, от которой до заветного места в Днепропетровской области всего то двести километров, если верить карте. Отцовское письмо осталось дома, но короткий адрес я знал наизусть с детства. Прошло уже без малого десять лет. Живёт ли ещё там эта женщина, Валентина, со своим сыном и нашим братом Сашкой? Безумная идея сорваться из лагерей до Днепропетровска засела в мою голову уже давно, как только мы узнали, что нас повезут в Украинские лагеря.

Палаточно-лагерная жизнь с самого первого дня беспощадно врубилась в голову прямой и абсолютно ровной военной тупостью. Я чувствовал, что мозги начинают распрямляться и деревенеть, медленно, но неумолимо превращаясь в гладкие, абсолютно ровно отструганные доски. Нутро панически искало способ отключиться от этого, высасывающего всё живое и человеческое, отупения и не находило. Каждую свободную минуту, даже секунду мозг лихорадочно выискивал вокруг себя любой  предмет или объект, который способен отвлечь или увлечь его, и тут же требовал полнейшего и немедленного переключения. Самое ужасное, что я не мог переключить себя на то, что осталось в моей голове - на моих любимых девчонок, на Ольку, на Лизу, даже на бесстыжие Наташкины прелести. Нужно было что-то вне головы, вне сознания, даже вне моего тела.
Счастью и радости не было конца, когда в очередной караульный заход мой взгляд совершенно случайно обнаружил в траве под густо выкрашенным меловой краской забором старую стреляную автоматную гильзу. Видать кто-то когда-то поймал здесь в карауле перелезающего через забор самоходчика и, решив посильнее пугнуть, пальнул одиночным. Пальнул так, что потом никто эту гильзу не смог найти и обнаружить и просто подсунул для отчёта другую, припасённую на стрельбище. Вспомнился Гришка и его сияющий патрон, который он привёз из армии и который висит теперь на стене в моей деревенской комнате. Теперь и я понял, почему брат так трепетно рассказывал об этом патроне и почему он привёз его и подарил мне. Вот оно, моё спасение, которого хватит теперь на весь оставшийся месяц! Весь остаток караула с наслаждением погрузился в неторопливое и сосредоточенное отскабливание штык-ножом первого лакированного слоя с маленького стального цилиндра.
Уехать в самоход за двести километров не получилось. Сбежать из лагерей на сутки или даже больше, так, чтобы этого никто не заметил, оказалось совершенно невозможным. Да я и с самого начала не рассчитывал, что эта авантюра окажется хоть сколько-нибудь реальной. К концу месяца гильза, тщательно прошлифованная мельчайшим береговым песком и отполированная стальной иглой до последнего изгиба в углублениях надписей, сияла и светилась изумительным зеркальным блеском ничуть не хуже, чем Гришкина.
Трясясь в вонючем, убогом  и зверски разгромленном дембельском вагоне, когда вся студенческая братия вокруг упивалась тайком припасённой водкой, отмечая долгожданный дембель, мои мысли смогли, наконец, унестись к тому, что мне дорого и мило. Я испытывал физическую тоску по Ольке, я представлял, как встречусь с Лизкой и подарю ей свой армейский сувенир, который, наверняка, не станет для дочери теперь уже майора чем-то особенным и необыкновенным.
В душной и пустой, но до блеска вымытой, вычищенной и убранной квартире меня ждала большая записка на кухонном столе и рядом большая фотография с Олькиной свадьбы, где мы все запечатлены у дверей "Бухенвальда" На листе бумаги Лизкиным аккуратным почерком написано "Уезжаю к морю. Не скучай, до встречи!  Зайду, когда вернусь " Ниже подпись: "Твоя Лиза".  Ещё ниже написано уже Олькиным почерком, широко, лукаво и размашисто: "Я тоже. Твоя Я" На застеленной кровати прямо посреди покрывала новенький, белый и аккуратно сложенный квадратик носового платочка с вышитым красным цветочком на зеленом стебельке. Лизка... Она стыдливо спрятала и утащила тогда мой платок с едва заметными бурыми разводами, наотрез отказавшись оставить его, выбросить или просто постирать. Жизнь потихоньку возвращалась в своё прежнее русло, но ненадолго. Съездить к матери, день-другой на сборы и в отряд, отвлечься от всего, отдохнуть от жизни и в последний раз заработать денег на жильё, на жизнь и теперь уже на двух женщин в этой жизни.

Я так и не понял, кто и как заметил меня сошедшим с проходящего вечернего поезда и идущим в сумерках грязными станционными задворками по направлению к длинному одноэтажному железнодорожному бараку. Толпа моих лысых и чёрных ребят вылетела навстречу совершенно неожиданно. С дикими воплями "Салют Бороде!" меня подхватили на руки, подняли выше плеч и с совершенно искренней радостью поволокли к отрядовскому обиталищу. Навстречу выбежал буквально все. Все жали руки, хлопали по плечам и настолько откровенно радовались моему приезду, что у Бороды не хватило никаких сил сдержать эмоции. Я совершенно не ожидал такого отношения к себе, я был не готов к таким искренним выражениям настоящих и неподдельных чувств, что впервые за все годы на глазах заслуженного и стального бывшего комиссара "Арктура" заблестели абсолютно честные и искренние слёзы. Все всё понимали и все лишь понимающе улыбались. Все знали, Борода - один из немногих, кто вложил в отряд очень много сил, нервов, своего сердца и своей души, чтобы сохранить его таким, какой он есть..
Тяжкие трудовые будни стали неожиданно прекрасным отдыхом после тупой и высасывающей мозг армии. Было легко, хорошо, привычно. Знакомая работа, знакомые ребята, свои собственные, установленные мной и вбитые кровью и потом законы работы и бытия. Было приятно, что новый комиссар не стеснялся во всём советоваться со мной и присушиваться к моим советам. Потихоньку отросла моя фирменная отрядовская бородка и, наконец,  я снова стал настоящим Бородой.
Станция, наконец, дала "окно", и мы спешили врезать стрелки к давно уже уложенному новому пути. Мне, как самому опытному "стрелочнику" дали две бригады вместе с бригадирами, и работа закипела легко и привычно сразу с двух концов огромного прогона. Самое страшное уже прошло, мы успели сделать в отведённое время всё, что было необходимо, и я теперь мог спокойно выдохнуть и расслабиться. Мои ребята валились с ног от усталости, но закон един для всех - пятьдесят минут все работают, десять минут все отдыхают. Все перекуры начинаются для всех строго без десяти минут каждого часа и заканчиваются также строго по часам. Без десяти ещё не стукнуло, а на станционном конце пути началось вдруг весёлое и нерабочее оживление. Понёсся дружный смех, во все стороны замелькали фигурки в оранжевых сигналках. Я уже собрался двигать туда почти километр пешком, чтобы накрутить хвосты и ребятам и, в первую очередь, бригадиру, но работу нужно было быстро доделать и здесь. На том конце под дружный хохот замелькали машущие в нашу сторону руки, и вдруг долетело дружно и весело, во все глотки скандирующие "Го! Ша! Бо-ро-дин!!! Го! Ша! Бо-ро-дин!!!
-- Борода, тебя зовут. Прикалываются, что ли?
Если бы не смех, я подумал бы, что произошло ЧП, но теперь бывшее комиссарское нутро уже свирепело и негодовало.
-- Ну бригадир ща получит *****дюлей!!!
Загнанный на новую ветку мотовоз вдруг завёлся и быстро покатился с того конца в нашу сторону. Блин, это ещё что за шутки? Я уже бросил рукавицы и свирепо зашагал навстречу громыхающей на стыках машине. На платформе виднелось что-то светлое и развевающееся на встречном ветру. Секунда, другая, третья... Словно в наивных сказках Грина, держась за грязно-серую опору крана, она вглядывалась вдаль, подставив ветру лицо и светлые, развевающиеся волнами волосы. Лизка!!! Моя ослепительно чистая и хрупкая Лизка летела неизвестно откуда ко мне, в этот грязный, грубый и суровый мир мужчин, зарабатывающих на жизнь своим потом и беспощадным трудом. Я ссадил её с затормозившего перед моим носом мотовоза, снял большущую и нелёгкую сумку и грубо махнул водителю уезжать обратно. Сердце колотилось у самого горла, Лизкины руки мёртвой хваткой обвились вокруг шеи и никак не желали расцепить эти наполненные пронзительной тоской объятия. Всё ещё не верилось, что это не сон и не бред, что среди  бесконечной щебёнки, вонючих шпал и горячих рельс передо мной стоит моя настоящая и живая Лизка.
-- Гош, прости. Я тебя от работы оторвала... Я так соскучилась, ужасно!
Я поцеловал её, пока мы ещё стояли в стороне от всей бригады, и потащил к смеющимся ребятам. Стукнуло "без десяти", и все сидели на рельсах, переводя дух после безостановочной работы. Вежливые приветствия, понимающие улыбки. Над девушкой самого Бороды шутить уже никто не осмелился.
-- Знакомьтесь, это Елизавета...-- не удержавшись, я погладил Лизку по очаровательной спинке.
Все опять приветственно и дружелюбно посмеялись. Бригадир тут же вскочил и хлопнул по плечу.
-- Так, Брода, тебе за ударный труд пол дня отгула.
Я хотел что-то, шутя, возразить, но совсем ещё молодой парень был также шутливо суров и решителен.
-- Всё... До вечера свободен!
Лизка вдруг, словно вспомнив самое главное, засуетилась у своей объемной сумки.
-- Ой, Гош, мы же с Олькой тебе пирогов с мясом напекли, чтобы не отощал. Ведь так и подумали, что надо ещё на всю бригаду печь...
Лизкины простодушно искрение и непосредственные слова утонули в дружном и совершенно беззлобном хохоте. Из сумки пахнуло так, что желудки заныли сладкой и голодной тоской, а от одного вида огромного пакета румяных пирожков у всех потекли слюнки.
-- Ребят, налетай!
Мне вдруг показалось, что Лизка взлетела на седьмое небо от неожиданного счастья, когда десять человек в один голос совершенно искренне и от всей изголодавшейся души благодарили её, уплетая, почти не жуя, эти маленькие, аппетитные домашние пирожки.
Она мужественно попыталась идти по щебенке в босоножках на каблучке, но уже через десяток метров мучительно остановилась, решив пройти по рельсе и по скользким вонючим шпалам... Я с тихим удовольствием, не спеша, нёс на руках её лёгкое и милое тело, отдыхая истосковавшейся душой и наслаждаясь близостью её душистых волос, её рук, снова доверчиво обвивающих шею и её милых косточек, упирающихся в моё тело.
Покачиваясь на моих руках, Лизка прикладывалась ко мне губами и торопливо рассказывала, как приходила в мою квартиру, как ездила на море, как встретилась потом с Олей и они вместе, у неё в деревне пекли эти пирожки, чтобы она заскочила ко мне по дороге в Москву. Оля не едет в этом году в колхоз и не потому, что вышла замуж. Её уже нашли и вызывали в институт. Та программа, над которой она раньше работала, получила неожиданное продолжение и очень серьёзное развитие. На термехе по этой теме кто-то начал писать докторскую, а Оле будет материал и под диплом, и под аспирантуру, и под кандидатскую диссертацию. Весь сентябрь она будет срочно дорабатывать то, что делала раньше, а потом будет работать над ещё одним заданием для её кафедры...
-- Гош, ты прости, у меня электричка через два часа. Больше здесь никто не останавливается, я узнавала...

Мы сидели в серой комнате на моей кровати и просто тихо целовались, чтобы угомонить мучительную тоску перед близким расставанием на неизвестно ещё сколько дней. Неумолимое время летело, как фирменный скорый поезд. На платформе было совсем немноголюдно, и мы могли стоять в сторонке, ничего уже не боясь и никого не стесняясь.
-- Гош, а можно я сама к тебе приеду?
-- Лиз, ключ у тебя. Я каждый день буду ждать тебя и очень сильно скучать.
-- Правда?
-- Правда...
-- А Наташа будет иногда забегать и спасать тебя от скуки?
Я очень медленно и очень отрицательно покачал головой. Лизка игриво заулыбалась.
-- Гош, ну как же? Ты не обманываешь меня? Ведь ты же бабник?
Я также лукаво улыбнулся в ответ, вспоминая наши короткие, шаловливые ночки.

-- Нет, Лиз, я теперь не бабник.
-- Да? И кто же ты?
-- Твой Лизун...

======================================================
Часть 26:  http://www.proza.ru/2013/12/13/1195