Соломенная звёздочка к Рождеству гл. 34, 35

                XXXIV

    Столица встретила меня промозглой февральской оттепелью. С дождём и мокрым снегом. Добравшись до нужного места, я миновал чугунную ограду, поднялся по гранитным ступенькам к массивному зданию и у входа в него «просканировал» чёрно-белую вывеску под стеклом. В глаза бросились два самых крупных слова: «Онкологический Центр». Перечитав надпись три раза, почувствовал резкую слабость в ногах и неприятное жжение под сердцем. «Вот, оказывается, куда я попал, – запульсировал воспалённый мозг, туго соображавший после бессонной ночи в поезде. – Неужто… Господи! Неужели Ветка заболела раком? Такая цветущая, красивая, жизнерадостная. Да быть того не может! Ведь она ещё совсем молодая…»
    С тяжёлым предчувствием я зашёл в сумрачный холл клиники и осмотрелся. Через несколько секунд передо мной возникла Марта – подросшая, окрепшая, с новой причёской и без очков.
   – При-вэт, – с трудом выговорила она. – Гуд дэй!.. Дую  спик инглиш?
   – Да ни фига я не дую! – раздражённо вырвалось у меня. – Совсем! А вот ты, девочка, могла бы получше изучить русский. Наполовину он и твой, родной.
    Марта сконфуженно пожала плечами и помотала головой: дескать, «моя твоя не понимайт».
   – То-то и оно, – разочарованно бросил я. – Ну ладно. Гуд дэй, Марта! Куда идти?
   – Гоу! – девица сделала характерный жест рукой и повела меня к гардеробу, где я разделся, а затем к лифту.
    Не проронив больше ни слова, мы поднялись на шестой этаж, где юная шведка, попетляв по больничным лабиринтам, привела меня к двери, на которой темнела табличка «Вох №8». Постучав тонкими костяшками пальцев по металлической обшивке, Марта открыла дверь и, протарабанив непонятную белиберду невидимой пациентке, пропустила меня вперёд. Сама бесшумно удалилась в коридор.
    Я осторожно зашёл в небольшое, но уютное и светлое помещение. В нос шибанул запах медикаментов и дамского парфюма. Около кровати в мягком кресле сидела худенькая женщина в косынке, закутанная в тёплый цветастый халат. На её тонких ногах болтались просторные меховые чуни. Она подняла на меня печальные глаза с тускло-фиолетовым отливом и, вздохнув, попыталась изобразить на ввалившихся щеках жалкое подобие улыбки.
   – Добрый день, Егор, – бесцветным, глухим голосом произнесла визави, после чего до меня наконец дошло, что в кресле находится хрупкая «половинка» той женщины, с которой я встречался в краю лесных озёр относительно недавно.
   – Я рада, что ты приехал, – тихо прошелестела она бледными губами. – Садись. Вот сюда, на стульчик. Да-да. Здравствуй, мой хороший!
   – Здра… М-м… Привет, Инга! – еле выговорил я, пытаясь овладеть непослушным языком. – Я… это… Тоже очень рад… Что увиделись…
   – Не стесняйся, расслабься! – поморщилась собеседница. – Сюда без моего вызова никто не зайдёт.
    Признаться, я ожидал увидеть что угодно. Но такое… Света выглядела удручающе жалко. Если не сказать хуже. Она очень осунулась, похудела, цвет лица стал серовато-жёлтым. Конечно, болезнь никого не красит. Тем более, когда врачи запрещают пользоваться косметикой. По известным причинам.
   – Представляю, что творится сейчас у тебя в душе, – усмехнулась Родникова. – Ну ничего. Присмотришься, привыкнешь.
   – Ты извини, Светлан, – начал я потихоньку приходить в себя. – Я сразу с вокзала в больницу. Ничего не прихватил с собой. Даже цветов. Прости, торопился.
   – Ой, перестань! – отмахнулась Ветка. – У меня здесь всё есть. Даже больше, чем достаточно. Не переживай!
    Я тяжело вздохнул, провёл ладонью по небритому лицу и, смущённо кашлянув, тихо произнёс:
   – Ты… Ты очень хотела видеть меня. Поговорить. О чём-то важном.
   – Да-да, это так, – слегка оживилась Инга. – Сейчас… Ты не устал? Может, чашечку кофе? С дороги?
   – Ну, в принципе… Не откажусь. Если можно.
    Светлана подняла трубку стоящего на тумбочке телефона:
   – Родникова беспокоит. Будьте добры, один кофе в восьмой номер. «Американо». И пару бутербродов. Угу, подойдёт. Благодарю!
    Когда я немного освоился и взбодрился после лёгкого завтрака, собеседница, поправив косынку на голове, начала свою исповедь.
   – Прежде всего, Егор, мне надо сообщить о… В общем, почти год назад у меня обнаружили онкозаболевание. Рак кожи. Началось с маленькой родинки, а дальше – больше. В Швеции, а затем в Германии я прошла несколько курсов лечения. Перенесла две операции. Потом – химиотерапия, лучевая терапия, спецпрепараты, гормоны. Общее состояние вроде бы немного улучшилось. Анализы и прочие показатели стали обретать положительную динамику. Даже чуть-чуть в весе прибавила. После чего я вдруг ощутила непреодолимое желание увидеть родные места, встретиться с близкими и знакомыми,  которых не видела много лет. Уговорила Марту отвезти меня в Россию и определить в хорошую московскую клинику. Здесь и прохожу сейчас восстановительный период. Ко мне уже приезжали мама и сестра Полина. Навещали. Если не будет осложнений, то дней через пять поеду в Славск. Очень хочу увидеть свой город.
   – Понятно, – еле слышно вставил я. – Надеюсь, самое худшее теперь позади? Ведь медицина сейчас далеко шагнула. Врачи просто чудеса творят.
   – Не знаю, – пожала щуплыми плечиками Ветка. – После того, что я пережила, в хорошее верится с трудом. Но я не сдаюсь! Всё равно стараюсь выползти. А там… Как повезёт… Извини, давай о другом? Ладно?
   – Конечно! – с готовностью кивнул я.
   – Так вот. С мужем я официально развелась. Как только узнала о своём диагнозе. Он не сопротивлялся. Наоборот – с облегчением согласился. И на развод, и на раздел имущества, и на всё прочее. Теперь я по российскому паспорту опять Родникова. Светлана Алексеевна. Однако имею и шведское гражданство. И кое-какую недвижимость за границей. Впрочем… Не о том я…
    Инга на мгновение запнулась, страдальчески посмотрела на меня и продолжила: 
   – Егор. Мне нужно сказать тебе нечто важное. Хотела бы повиниться и покаяться. Я очень во многом виновата перед тобой. Очень! – у Ветки на глазах заблестели слёзы, которые она смахнула рукавом халата. – Ты помнишь, как мы встречали Рождество у тебя на даче? В Бережках?
   – Естественно. Такое не забывается.
   – Ну так знай. Тогда я приехала к тебе, будучи на втором месяце беременности. В тот момент для меня было крайне необходимо разрешить одну дилемму. Либо я остаюсь в России и при твоём согласии выхожу замуж за тебя. Либо уезжаю в Швецию и иду под венец с Бенни, с которым была уже довольно близко знакома. В любом случае я замыслила низкую подлость. Грязную и непростительную.
   – Извини, а ребёнок от… шведа? – словно вытирая со лба подтёки вонючих помоев, ошеломлённо спросил я.       
   – Если бы, – с шумом выдохнула Родникова. – Ты, наверное, помнишь одного бойкого товарища. Корреспондента из Керосинова.
   – Погоди. Это Мышастый, что ли? Если не ошибаюсь, Евгений?
   – Он самый. Когда тебя освободили из тюрьмы, этот крючкотвор мне проходу не давал. Узнал где-то мой адрес и примчался в Славск. Пообещал написать сенсационный очерк о моих изотерических способностях и поместить его в крутой столичный журнал. С цветными фотографиями в анфас, как говорится, и в профиль. Я дурочкой была наивной, грезила о популярности, мечтала о мировом признании, хотела вкусить все прелести жизни богемной элиты. Ну и всё такое прочее. После долгих уговоров согласилась на интервью. Несколько дней Мышастый пытал меня с диктофоном, выдрючивался и так и этак. А затем пригласил на ужин в местный ресторан. Посидели, выпили, потанцевали. Шампанское и лестные эпитеты снесли мне крышу. Этот хлыщ наобещал неопытной провинциалке такую райскую жизнь после выхода очерка в свет, что я, совсем растаяв и захмелев, согласилась пойти с ним в номер гостиницы, где он остановился. Ну и… Сам понимаешь. Домой пришла под утро… Боже, какой же я была дурёхой! Сама себе поражаюсь. Надо ж было так купиться! Так вляпаться!..
   – Ну и как? Напечатал он свой очерк? – выдержав паузу, спросил я, с трудом подавляя в себе смешанное чувство ревности и брезгливости к Ветке. Да и к журналисту тоже.
   – Надо отдать должное этому писаке. Публикация вышла в одном из популярных журналов сразу после Нового года. Она существенно помогла мне в карьерном росте. Но сейчас я хотела бы сказать о другом. До сих пор презираю себя за то, что решила пойти на обман и подставить тебя со своей мерзкой идеей залёта. Прости, мне очень противно! Приехала на Рождество, переспала с хорошим парнем, рассказала о своих планах относительно «Авиэтты». Думала, ты проникнешься, потеряешь голову, предложишь мне замужество. Или хотя бы намекнёшь на него. Но вместо этого романтически настроенный Жоржик дал понять, что собирается продолжить обучение и получить юридическое образование. Что в его планы марш Мендельсона пока не входит. Я поняла, что здесь ловить нечего и быстро улетела в Швецию. И так же гадко поступила с Бенни. В данном случае мой коварный план сработал на все сто. Бедный швед растаял под моими чарами и, не задумываясь, предложил руку и сердце. Так я стала Ингрид Неклунд. После чего на свет появилась якобы слегка недоношенная Марта, которую Бенни до сих пор считает родной дочерью.
    Удручённо помотав головой, я крякнул и, немного помедлив, осмелился подать голос:
   – Не понимаю я женской логики. Раз уж так произошло и ты забеременела от Мышастого, почему бы не поставить его в известность? Не предложить ему стать не только отцом ребёнка, но и мужем тебе?
   – Ой, глупенький! – хмыкнула собеседница. – Во-первых, этот кавалер был к тому времени женат и растил своего сынишку. Во-вторых, разбивать чужую семью, устраивать по этому поводу скандал – не в моих правилах. Принципиально! А в-третьих, я никак не видела себя в брачном союзе с этим репортёром.
   – Выходит, Мышастый и не ведает, что у него есть дочь за границей?
   – Нет, конечно. Даже сама Марта не посвящена в эту тайну. О ней теперь знаем только мы двое. И я свято верю, что ты даже под пыткой не выдашь меня. Во всяком случае – до моего ухода. Если таковой грозит мне в ближайшем будущем.
   – Господи! Выбрось из головы всякую дурь! – горячо возразил я. – Надо верить в лучшее. Для этого есть все основания. А ухода в небытие никому не избежать. Вопрос только во времени. Однако у каждого свой срок. И о нём знает только Всевышний. А пока… Пока Он даёт нам шанс, за него надо держаться. До последнего! Руками, ногами и зубами! И думать лишь о хорошем. Иначе поневоле впадёшь в депрессию, которая окончательно и доконает.
    Светлана благодарно посмотрела на меня. Поправила на груди халат, выпила минералки.
   – Спасибо, Егор, за добрые напутствия. Ты отличный мужик! Надёжный и правильный. Сейчас я это понимаю. И очень казню себя за ошибки молодости. Но… прошлого не вернёшь.
   – Ничего. Ты ещё совсем молодая. Есть время исправиться и поумнеть.
   – Поумнеть, говоришь? – фыркнула Ветка. – Да я всего полтора года назад совершила ещё одну величайшую глупость. Можно сказать – преступление.
   – Что такое? – насторожился я.
   – После нашего совместного отдыха в Финляндии я приехала домой и вскоре обнаружила, что беременна. От тебя! Понимаешь? Испугавшись, что об этом узнает муж, с которым давно не было близких отношений, пришла к выводу, что надо делать аборт. Пока не поздно. Тогда я ещё надеялась, что с Бенни у нас может всё наладиться. Что мы ещё в силах сохранить семью. Хотя бы ради Марты.
   – И ты… Ты сделала это? – ужаснулся я. – Ты убила нашего ребёнка?
   – Да, Егор. Я лишила его жизни. Уничтожила. Практически собственными руками.
    У Родниковой снова повлажнели глаза.
   – И это второй пункт, о котором я хотела поведать тебе. Честно и открыто. Чтобы ты был в курсе.
    Мы надолго замолчали. Потрясённый последней новостью, я не знал, как поступить, как реагировать на всё происходящее. Обругать Светку непристойно-грубыми словами? Встать и уйти? Устроить шумную разборку и заклеймить позором и без того тяжело больную женщину? Или махнуть рукой и не обращать внимания на чужие грехи, которые сейчас, после знакомства с Сенькой, автоматически перешли в разряд второстепенных?.. Словно угадав, о чём я размышляю, Инга вполголоса произнесла:
   – Не пытайся пристыдить меня, Жорж. Содеянного уже не исправишь. Зато Господь наказал меня по полной. За все мои ошибки и пригрешения. И я… Я мужественно приму его кару. Что бы не случилось. В мире обязана торжествовать справедливость. Как говорят юристы, наказание должно быть неотвратимым. Разве не так?
   Я промолчал, поскольку не нашёл нужных аргументов для пикировки.
   – Сам посуди, – продолжила между тем спутница, загибая пальцы на руках. – Мечтала приносить беременным женщинам счастье материнства, а сама стала нагло пользоваться их беспомощностью и запускать в дело органику из эмбрионов, которых они так и не родили. При этом сколачивая неплохой  капитал. Факт? Факт! Да ещё какой!.. Дочку нагуляла от похотливого журналюги, а воспитывал её неродной отец. Да ещё в шикарных условиях, за кордоном. Кукушка? Конечно! Таких ещё поискать!.. Судьба послала нежданную беременность от достойного человека. Дала, можно сказать, последний шанс ещё раз стать мамой. Счастливой и заботливой. А я что сотворила? Убийство под названием аборт. А чего особо раздумывать? Туда его, ребёночка! В общую биомассу для производства медпрепаратов. И родной сойдёт! Пусть «Авиэтта» процветает. На здоровье. Так? Безусловно!.. Ко всему сказанному следует добавить, что в своё время добровольно покинула не только Родину, но и без особых колебаний поменяла православную веру на католическую. Нет проблем!.. И после всего этого я жду какого-то снисхождения к себе? Ага, щас! Не будет его. Никогда! И по заслугам! Моя болезнь – и есть полноценная  расплата за все земные грехи. Я сразу поняла это…
    Порозовевшая от возбуждения Светлана шмыгнула носом и уткнулась в платочек, который достала из кармана халата. Я встал и, нерешительно потоптавшись на месте, погладил бедную собеседницу по голове. При этом с удивлением обнаружил, что под её косынкой совершенно нет волос. Лишь слабый намёк на жидкую растительность. Мне стало до боли жаль заблудшую Ветку Родникову, отчего-то сразу вспомнились редкие встречи с ней, и я… Несмотря ни на что, попытался успокоить её.
   – Не плачь, дорогая! – еле сдерживая спазмы в горле, прошептал я. – Всё образуется. Поверь! Господь никогда не отворачивается от нас. Это мы очень часто сами забываем о нём. Игнорируем его мудрые посылы. В итоге нередко получаем болезни, которые смиряют нас, отводят от бестолковой суеты и праздности, заставляют задуматься о чём-то очень важном. Люди, обладающие разумом и способностью анализировать, зачастую исправляются, становятся на путь истинный. В результате – меньше болеют. А те, кому всё нипочём, кто сдружился с бесами и потерял рассудок, как правило, сами старательно приближают свой уход в мир иной, при этом испытывая нечеловеческие муки и страдания. В конце концов, обретя покой под земляным холмиком, наши души только на том свете познают Истину о своих грязных или праведных поступках. И лишь там окончательно приходят к пониманию, что не успели до конца очиститься во время земной жизни. Поэтому… Если не поздно, надо усердно молиться и просить прощения у Спасителя за все мерзости, что сотворили. Возможно, наши чаяния будут услышаны. Ещё на этом свете. Ведь Господь милостив. И при желании дарует нам своё прощение и благословение. А небеса примут нас уже не с такими безобразно искалеченными душами…
    Я говорил ещё долго, стараясь утешить бедную женщину, которую когда-то очень любил. Именно «когда-то», поскольку сейчас моё сердце принадлежало уже другой. Ксении из Санкт-Петербурга. Света Родникова приложила немало усилий, чтобы своими действиями убить не только нашего малыша, но и мои чувства к ней. Возможно, это ещё один её грех. Но я не в праве судить человека. Любого. Для подобных решений есть высший суд – Божий. А я лишь скромно читал свою «проповедь», надеясь облегчить состояние Инги, которая только всхлипывала и покорно кивала в ответ.
    Наконец моё красноречие иссякло. Я устало плюхнулся на стул и обхватил пылающую голову руками. В боксе воцарилась полная тишина. Не знаю, сколько прошло времени, но, оторвав лицо от взмокших ладоней, обнаружил, что Ветка стоит рядом и держится за моё плечо. Она нагнулась и поцеловала меня в седеющий висок.
   – Спасибо, Егор! – еле слышно пролепетала спутница. – Спасибо за всё! Я очень рада, что увиделась с тобой, что высказала накипевшее. Теперь мне стало намного легче.
    Я внимательно посмотрел в глаза собеседнице и упавшим голосом спросил:
   – Извини… Можно узнать о твоих планах? На ближайшее будущее?
   – Можно, – иронично усмехнулась Светка. – Если здоровье не подведёт, то дня через три я собираюсь покинуть клинику и уехать в Славск. К родителям. Тыщу лет там не была! Очень хочу увидеть малую родину и всех своих родственников. Тем более, что папа тоже тяжело болен. Он уже не передвигается, всё время лежит. Хотелось бы застать его в сознании. А потом… Потом я мечтаю каждый день посещать местный храм. Молиться, исповедоваться, причащаться. И на коленях умолять батюшку, чтобы заново меня перекрестил. Хочу вернуться к православной вере. Если это будет возможно.
   – Похвально, – кивнул я. – Приятно слышать. Ты хочешь остаться в родном городе? Жить там?
   – Пока не знаю. Время покажет.
   – А Марта? Она тоже будет с тобой?
   – Нет. Я только познакомлю дочку с её роднёй, покажу свой город. А затем она улетит обратно в Швецию. Ведь её должность в «Авиэтте» никто не отменял. И учёбу в университете тоже.
   – Ясно, – вздохнул я. – Успехов вам!
   – И тебе так же! – улыбнулась одними глазами Ветка. – Хотела расспросить, как ты сейчас поживаешь, но… Прости, очень устала. Мне нужно прилечь и успокоиться. Буду молиться о твоём благополучии и о том, чтобы Господь дал нам возможность встретиться ещё раз. Тогда и наговоримся. Надеюсь, в другой обстановке… А сейчас – иди! Я и без того отняла у тебя слишком много времени.
   – Ложись, Светик. И постарайся уснуть, набраться сил, – встал я со стула и помог Родниковой добраться до кровати. – Не думай ни о чём плохом. Мы обязательно увидимся. Здоровья тебе! И удачи! Пока!
   – Всего доброго! Счастливо! – постаралась улыбнуться Ветка, но на её лице отобразилась лишь болезненная гримаса.
    Чтобы не обременять даму своим дальнейшим присутствием, я быстро покинул пределы бокса. Думал, встречу в коридоре Марту, но её, по счастью, нигде не было видно. В полной прострации я добрался до первого этажа и, поспешно одевшись, вышел на улицу. Посмотрел на наручные часы и побрёл к станции метро. Лишь на железнодорожном вокзале отдышался и пришёл к выводу, что следует ехать не в Рождественский, а к родной маме. В Богомоловск. Я очень соскучился по ней. Тем более, что обещал навестить. К тому же «отпуск» пока позволял.

                XXXV      

  …Ещё вчера был чудесный день, который мы с мамой провели вместе. Она так искренне радовалась моему приезду! Во всём пыталась угодить блудному сыну, не знала, куда посадить, чем угостить. Забыв о собственных болячках, старалась побольше узнать о моей жизни в чужих краях. Мы сходили с ней в местный «Макдональдс», погуляли по заснеженным улицам Богомоловска, начали строить планы на ближайшее будущее. А сегодня…
    Сегодня оказалось, что у моей мамы будущего больше нет. Утром я по привычке заглянул в её спальню и с ужасом увидел, что бедная родительница в одной ночной рубашке лежит на полу. В полной тишине и без каких-либо признаков телодвижений. Лишь в сухонькой ладошке был зажат открытый пузырёк с корвалолом, от которого шёл характерный запах по комнате. Я бросился на помощь бедной мамочке, но… Было   поздно. Её остывающее бездыханное тело уже не хранило в себе жизненного тепла. Вызванная мною бригада медиков поставила предварительный диагноз: внезапная остановка сердца. Этот же вердикт занесли в свои протоколы представители правоохранительных органов, приехавшие по запросу врачей.
    Остальное запомнилось крайне смутно. Какие-то люди в униформах приходили и уходили. Рослые парни уложили тщедушное тельце мамы на носилки, закрыли его простынёй и увезли в морг. Вскрытие показало, что причиной смерти стал тромб, блокировавший аорту. Словно натруженное сердце матери работало только благодаря ожиданиям приезда сына в отпуск. А затем, после встречи, успокоилось и сразу отказало.
    Поверить в смерть близкого человека поначалу практически невозможно. Тем более – в мгновенную смерть. Наша уютная двухкомнатная квартира сразу показалась мне чужой, непривычно одинокой, холодной и даже зловещей. Наступило колоссальное стрессовое оцепенение и абсолютно вакуумная душевная пустота.
    А потом, как в диком бреду, прошла перед глазами извилистая цепочка необходимых в подобных случаях мероприятий: долгие хождения по врачебным и административным кабинетам, покупка нужных атрибутов в «Ритуальных услугах», заказ места на кладбище, утомительные телефонные переговоры с родственниками, с представителями общины в Рождественском и прочими лицами. Затем отпевание в храме, непосредственные похороны, поминальный ужин в арендованном кафе со слезливыми речами близких, сослуживцев и соседей.
    Спасибо Максу – он поддерживал меня во всех делах от самого начала и до упорного конца. Помню его взволнованное лицо, когда после поминок он привёз нас с тётей Соней в скорбно притихшую «двушку».
   – Может, ещё чем-то помочь? – удручённо спросил друг, когда мы переступили порог квартиры.
   – Спасибо, Максим! – с трудом выговорил я, еле держась на ногах от усталости и внезапно накатившего горя. – Ты и так слишком много сделал для меня и для нас. Отдыхай! Завтра увидимся. Или услышимся…
    На следующее утро тётя Соня отбыла в родной Питер. Я остался один в мрачно-тусклом жилище, где с комода на меня смотрела грустными глазами ещё живая и не постаревшая мама, запечатлённая на увеличенной фотографии, перетянутой чёрной лентой наискосок. Согласно народной традиции, рядом с портретом стояла гранёная стопка с водкой, накрытая кусочком чёрного хлеба.
    Подкрепившись двойным кофе на кухне и покурив в туалете, я прошёл в мамину спальню и достал с этажерки несколько толстых, заметно потёртых фотоальбомов. Угнездившись на диванчике рядом с торшером, стал неторопливо перелистывать плотные страницы наших семейных реликвий. Вот свадьба моих родителей – простенькая, без особых торжеств и помпезностей. Какими же папа и мама были красивыми, бодрыми и молодыми! А вот я в три с половиной года вытаращил удивлённые глазёнки на объектив с «птичкой», обхватив пухлыми руками деревянного коника на колёсах. А это мой класс перед выпускными экзаменами: именно в том составе, в каком «дополз» до последнего рубежа накануне окончания школы. А тут уже пятилетняя Анютка с огромными бантами на голове исполняет песню про мамину калитку на сцене местного ДК…
    Внезапный звонок в дверь заставил меня вздрогнуть и вернуться в реалии сегодняшнего дня. На душе сразу стало сиротливо, неуютно и мрачно. «Наверное, Макс пришёл», – подумал я и проковылял в прихожую. Однако мои предположения оказались неверными. На пороге стояла довольно рослая девица с распущенными светлыми волосами.
   – Вам кого? – озадаченно спросил я.
   – Вообще-то… мне… – смутилась девушка. – Я к тебе, Егор. Ты, похоже, меня не узнал?
    Только после этих реплик до меня наконец дошло, что у двери сконфуженно переминается с ноги на ногу… Ульяна. Студентка художественного училища.
   – Ой, извини! – потерянно бросил я. – Действительно, не признал. Как ты выросла, Уля! Повзрослела… Проходи, раздевайся. Только… Видишь ли… Горе у меня приключилось. Мама вот… 
   – Я всё знаю! – перебила девушка. – В газете местной прочитала. А вчера видела похороны. И тебя, Егор, тоже. Поэтому… сегодня решила заглянуть. Выразить слова своего искреннего сочувствия. И поддержать тебя морально. Если не возражаешь.
   – Ну… что ж… – не найдя ничего лучшего, буркнул я. – В принципе… Нет, не возражаю.
    Вспомнив, что в подобных ситуациях слова благодарности неуместны, я молча кивнул и жестом обозначил направление в сторону кухни.
   – Будешь чай? Или кофе? – без особого энтузиазма предложил я. – У меня тут и снедь кое-какая осталась. Сейчас посмотрим.
    Открыв холодильник, я обнаружил кастрюльку с салатом, нарезку из красной рыбы, тарелки с ветчиной, сервелатом и сыром. Взгляд скользнул по недопитым бутылкам.
   – Хочешь маму помянуть? – вздохнув, спросил я. – Могу предложить вина. Есть некрепкий «Кагор». Сладкий.
   – Ну… немного можно, – смущённо пискнула студентка. – Если и ты… меня поддержишь.
   – Хорошо, – обречённо крякнул я. – Выпьем вместе. За упокой души. Только я с твоего позволения водочки себе налью. Не возражаешь?
   – Нет.
   – Садись! Вот сюда. Сейчас я всё устрою. Момент!..
    В полном молчании и не чокаясь мы выпили по первой. Затем, перекусив, по второй. После третьей слегка разговорились.
   – Как твои дела, Ульян? – больше из вежливости, чем из любопытства спросил я.
   – Потихоньку, – выдохнула гостья. – За третий семестр экзамены сдала. Сейчас переходим к профдисциплинам. Будет больше практики, чем теории.
   – Интересно?
   – В общем-то – да. Пока ещё ни о чём не пожалела.
    Мы немного помолчали, каждый думая о своём.
   – А ты… – нарушила тишину девушка. – Как дальше жить собираешься?
   – Не знаю, – честно признался я. – Пока особо не задумывался. В первую очередь надо достойно пережить уход матушки. А уж потом…
   – Понимаю, – кивнула студентка. – В Рождественский будешь возвращаться? Или здесь останешься?
    Я озадаченно провёл ладонью по небритой щеке.
   – Видишь ли. В посёлке мне предложили престижную должность. Под моим началом будет функционировать местная нотариальная контора. Признаться, я давно об этом мечтал. Поэтому не хотелось бы бросать то, что достигнуто с большим трудом. Думаю, через пару-тройку дней надо возвращаться в общину. Здесь уже в принципе делать нечего. Никому я тут не нужен.
    Ульяна пристально и с каким-то затаённым подсмыслом посмотрела мне прямо в глаза, обвела взглядом кухню и робко спросила:
   – Егор. Прости, конечно, но… Ты в Рождественский приехал по зову души? Из религиозных соображений? Или просто хотел сменить обстановку, место жительства? С новыми людьми решил пообщаться?
   – Хочешь честно? – неожиданно осмелел я. – Прежде всего меня интересовал квартирный вопрос. И уж потом – всё остальное.
   – Угу. Выходит, главная цель теперь достигнута? Сейчас ты в жилье не нуждаешься?
   – Хочешь сказать, что и незачем ехать за тридевять земель? Можно спокойно жить и в отдельной городской двушке?
    Визитёрша неопределённо пожала плечами.
   – Это не мне решать, Егор, – вполголоса произнесла она. – Все карты в твоих руках.
    Чувствуя, что разговор уходит не в ту колею, я решил сменить тему. Снова булькнул в рюмки спиртного.
   – Знаешь, Улечка, – тяжело вздохнул я и помотал головой. – Время всё расставит на свои места. Как Господу будет угодно. А сейчас… Давай-ка ещё раз вспомним о моей маме. Пусть земля ей будет пухом!
   – Царство ей небесное! Светлая память! – перекрестилась гостья и первой приложилась к «Кагору». – Прими, Боже, душу новопреставленной.
  …Мы ещё долго о чём-то беседовали, перемежая разговор паузами для новых возлияний. Пропуская очередную рюмку, я молча подивился тому, что моя юная «студенточка» совсем не пьянеет. Даже наоборот – ей, видимо, по душе такие посиделки. И, похоже, к себе в общагу она абсолютно не торопится. В другой раз я бы глубоко призадумался о моральных устоях и нравах современной молодёжи. А конкретнее – о поведении вроде бы скромной и воцерковлённой молодой девицы. Но сейчас мне до такой степени было тошно от внезапной потери самого близкого и дорогого человека на земле, от этой сковывающей разум депрессухи и безысходности, что я только безмолвно сопел и благодарил судьбу, не оставившую меня в этот час наедине с самим собой.
    Между тем за окнами начали сгущаться ранние февральские сумерки. Макс отчего-то не звонил и не заходил, и от этого на душе становилось ещё более мерзко и тоскливо. Вероятно, почувствовав моё настроение, Уля деликатно предложила:
   – Тебе, Егор, наверное, надо отдохнуть? Прийти в себя? Ты не стесняйся, будь попроще. Хочешь, вздремни в комнате, а я пока приберусь и приготовлю что-нибудь на ужин.
   – Да ладно, пустяки! – отмахнулся я. – Не беспокойся, сам справлюсь. Если нужно бежать, то иди. Уроки, поди, надо делать. Конспекты штудировать… Спасибо, что составила мне компанию. Проведала горемыку. Поддержала добрым словом.
   – Да я пока не тороплюсь. Успею! – натужно улыбнулась девушка. – Время ещё детсадовское.
    Ещё раз поразившись смелости и упёртости отчаянной девчонки, я развёл руками:
   – Ну… Вольному воля. Как хочешь. Тогда давай ещё по одной, и я действительно немного покемарю. Если будешь уходить, просто захлопни за собой дверь. Замок сам сработает.
   – Хорошо… – послушно пискнула визави и, слегка стушевавшись, достала из холодильника новую снедь. – Егор, а… Можно ликёрчику налить? Вон там, на полке, у тебя две бутылки стоят.
   – Да? Где это?
    Затуманенным взором я покосился на стеллаж, на котором среди разных сувениров красовались глиняные баклажки «Старого Таллина».
   – О! А это идея! Добро! – непонятно чему вдруг обрадовался я. – А я и забыл, что у меня ещё ликёр есть. Давай и его отведаем. Эстонцам можно, а мы что? Не Европа, что ли?.. Как там говорят? Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Накрывай, Улечка! Мы ещё повоюем. Пока не вечер. Смотри только – не окосей.
   – Не волнуйся! Я девушка крепкая. У меня гены сибирские, – уверенно отпарировала Ульяна и подновила наш «поминальный» стол.
    Засиделись мы до кромешных потёмок. Болтали о чём-то, листали домашние фотоальбомы, обсуждали какие-то небылицы и сокрушались о превратностях нашей далеко не идеальной жизни. В оживлённых диалогах вспоминали Рождественский, Фрола Петровича, Улькину маму и даже «Снегурочку» из Питера. Однако, несмотря на воспалённый разум, я ни полсловом не обмолвился о том, насколько мне стала близка эта женщина, моя добрая Ксюшенька. Правда, при её упоминании я заметил какой-то странный огонёк в потемневших глазах собеседницы, но… Не придал этому особого значения. Под конец, растрогавшись и осмелев, мы с визитёршей чуть ли не целоваться начали. Хотя нет. До этого, по-моему, не дошло. Просто обнялись по-дружески пару раз.
    Порядком захмелев, я всё же не выдержал и кое-как доковылял до своей кровати. Уля пообещала вскорости вызвать такси и отбыть в расположение своего училища. Не раздеваясь, я плюхнулся на родное ложе и практически тут же вырубился. Ничего уже не слыша и ни во что не вникая…