Училась живописи

                Училась живописи

   Рисование в школе началось у нас в пятом классе. В класс пришел молодой учитель рисования, Малютин Анатолий Алексеевич. На первом же уроке повёл он нас на природу, к речке. На лужайке  собрал нас вокруг себя и сказал: «Ребята, рисуйте с натуры, кому что понравится!» Учитель дал нам задание, отошёл в сторону и начал наблюдать. Что такое натура, мы не знали. В классе было человек тридцать. Все бегали, играли, толкали друг друга. Когда мы уже устали от толкотни и безделья, учитель собрал всех, подвёл к большому дереву и сказал: «Нарисуйте это дерево! Кто как сможет».

   Все начали что-то рисовать. Я подошла к дереву, подняла голову вверх и  замерла, гладя на его верхушку. Прошло уже несколько минут, а я ничего ещё не нарисовала. Это заметил Анатолий Алексеевич, подошёл ко мне и спросил:    – А ты, Аля, почему не рисуешь?  – А еще не все листочки на дереве сосчитала, – ответила я.
   – Так. Всё. Закончили работу. Идём в класс! – сказал учитель.
   В классе он рассказал и показал, как нужно было рисовать дерево. «Все листочки на дереве рисовать не нужно. Достаточно было нарисовать ствол дерева, несколько веток, а затем нужно было обвести крону дерева контурной линией». На доске было нарисовано учителем дерево, похожее на то, которое дети рисовали с натуры.

   Я быстро срисовала это дерево с доски, подрисовала еще несколько деревьев, одни выше, другие ниже, так что получился лес. Учитель посмотрел на мой рисунок, похвалил меня и мою работу. В первой четверти прошло всего несколько уроков рисования, после этого Анатолия Алексеевича направили работать в райком комсомола. И больше я рисованием не занималась вообще.  Поэтому мой путь к профессии – художник был особенный. Но что интересно, прошло много лет, как однажды он прислал мне на Северный Кавказ письмо, в котором приглашал работать учителем рисования и черчения в школе на Алтае, в которой он работал в качестве директора. Но в то время у меня были другие жизненные планы.

   После того как я приехала из Новокузнецка на Северный Кавказ, директор сельской школы пригласил меня работать учителем рисования. – Я же не умею рисовать, – заметила я.  – Это неважно, будите с ребятишками на уроках срисовывать картинки из библиотечных книжек.  Ему понравилось то, что за всё лето по вечерам не пустовала школьная волейбольная площадка, чего раньше он никогда не видел. Я хорошо играла в волейбол, жила против школы, и родители мужа разрешали мне играть по вечерам. Приходили ребята, и мы играли в волейбол. Поэтому ещё и все уроки физкультуры  отдал в нагрузку мне. А ведь я после школы успела окончить только Бийское техническое училище № 3. Согласилась, а что было делать – найти другую работу русской женщине в селе было невозможно.

  Как-то в руки попала газета «Кабардинская правда» – а ведь, она могла и не попасть в мои руки, в которой я прочла о том, что в Нальчике организуется студия изобразительного искусства для взрослых. В день первого занятия я приехала к зданию Областного Совета профсоюзов, в зале которого должна была состояться встреча преподавателя со всеми желающими учиться живописи. Там собралось много желающих, наверное, человек 45. Люди приехали из города Нальчика и окрестных сёл.

   Руководителем изостудии был Тауби Мусович Сундуков. Анатолий Михайлович Сундуков - так его имя звучит по-русски. Так он и сам нам представился. В первый день занятий мы рисовали с натуры предметы быта, и в конце занятий он сказал, кто из присутствующих может продолжать занятия, в числе которых была и я. В следующий раз приехали 19 человек. Эти люди потом постоянно посещали занятия, которые проводились четыре раза в неделю. В понедельник, среду и пятницу с 17 часов до 19, а в воскресенье – с 9 утра до 13 часов.

Анатолий Михайлович был внимательным и вдумчивым педагогом. Прививал любовь к природе и дал навыки уверенного рисунка, так как мы усердно штудировали гипсовые фигуры, предметы быта, писали много с натуры. Писали пейзажи на природе. Пейзаж явился первой ступенью на подступах к портретным полотнам, первой школой, в которой оттачивалось живописное мастерство.  Чтобы правильно писать горы, а Эльбрус был виден из моего балконного окна на втором этаже, чтобы почувствовать их величие, мне приходилось самой ходить по горным тропам, а на туристических слётах приходилось заниматься альпинизмом. Блокнот и карандаш брала всегда с собой, делала быстрые наброски, которые использовала позднее в своих картинах.

    А во время занятий в изостудии художник-учитель все время возвращал нас к рисунку. Он приглашал известных художников, скульпторов Кабардино-Балкарии к нам для бесед о своих работах. Иногда мы выезжали с этюдниками за город, к реке, чтобы там писать природу. Свои листы с рисунками мы оставляли в одной общей папке в нашей изостудии.

   Однажды я искала свою работу, перебирала листы, обратила внимание на один карандашный рисунок, который излучая такую-то мощь и силу, что и задержало мой взгляд на рисунке. Он мне очень понравился, потом продолжила листать листы с рисунками дальше. Своего рисунка я не нашла. Начала перелистывать с обратной стороны, где стояла подпись того, кто нарисовал рисунок. Нашла свою фамилию, перевернула на лицевую сторону, оказалось, что понравившийся рисунок нарисовала я.

   Как-то через год на одно из занятий пришла женщина. Я выполняла рисунок с натуры, уже его заканчивала. Ко мне подошёл Анатолий Михайлович с этой женщиной и, стоя за моей спиной, они беседовали,  обменивались мнением. Оба давали очень хороший отзыв на мою работу.  Оказалось, что эта женщина была его жена – Светлана – единственная, любимая жена, художник по образованию. Оба окончили Ленинградскую академию художеств.

  Он рассказывал нам о том, как большая любовь к живописи привела его в Ленинградскую академию художеств. Он днём  ходил на лекции, осваивал рисунок и живопись, а ночью работал в кочегарке академии кочегаром, так как материально не был обеспечен со стороны родителей, проживавших в горном селении, в трудное послевоенное время. Стипендия же была мизерной.  Потом уже на последнем курсе он женился на сокурснице. Они вместе окончили художественную академию, после чего он вернулся с женой в Нальчик. Но с тех пор прошло уже много лет.

   Сейчас вспоминаю иной раз свою попытку поступить в эту академию и удивляюсь своей наивности. Они написали рекомендательное письмо, вручили его мне и сказали: «Поезжай в Ленинград, поступай в академию!»   И так, по рекомендации педагога Т. М. Сундукова – он был  Председателем Союза художников Кабардино-Балкарии, – поехала поступать в Ленинградскую академию художеств им. И.Е.Репина,  после того как пришёл  вызов.  Его преподаватели состарились и в академии уже не работали, поэтому я рекомендательное письмо, не прочитав, порвала. Теперь об этом жалею, знала бы, что там написали они обо мне.

   Приехала я в Ленинград. От вокзала проехала автобусом до Васильевского острова и шла по набережной Невы пешком. Вдруг я увидела, как с левой стороны на воде раскачивалась большая посудина, напоминающая форму катера, а на ней большими буквами было написано «АКАДЕМИЯ ХУДОЖЕСТВ». Это то, что мне надо было, так как я искала Академию художеств. Ещё не осознав, что это такое, я спросила у прохожего: «И  это – Академия художеств?» Мой голос выдал моё разочарование. «Нет, нет. Это пристань. А здание академии находится на другой стороне улицы, вон там, через два дома отсюда», – успокоил меня прохожий.
Когда пришла  в приёмную комиссию, там мне дали место для проживания в течение тридцати дней. Поселили вместе с еще 20 абитуриентками в красный уголок академии. Большая комната была заставлена раскладушками, одна из них досталась мне. Среди поступающих абитуриентов были девушки и женщины уже в возрасте, приехавшие со всего Советского Союза. А из-за рубежа приехали поступать жёны военных, служивших за границей.  А другие абитуриенты жили в других свободных от занятий кабинетах.

   Месяц жизни в Ленинграде был такой насыщенный впечатлениями! Я подружилась с девушкой из города Пятигорска, мы с ней посещали достопримечательные места, знакомились  с памятниками культуры, которые нам были необходимы  для сдачи экзамена по истории и теории искусства, посещали музеи, были в Эрмитаже. В здание Смольного нас милиционеры не пустили, так как было уже поздно, а по тропинкам вокруг Смольного монастыря мы всё же прогулялись. Весь день колесили по городу то в автобусе, то пешком гуляли по Летнему саду. Однажды до того догулялись, что как только мы перешли по мосту на другую сторону Невы, на Васильевский остров, мост разделился на две половинки и они начали подниматься вверх. Ночью было светло как днём, поэтому чувство времени терялось. Мы видели это явление впервые. Я умудрилась посмотреть на стадионе Первенство мира по лёгкой атлетике. Понравились мне своей приветливостью жители Ленинграда.

   Однажды я пошла в Исаакиевский Собор. Меня поразили росписи на стенах и на потолке внутри собора, выполненные художником Врубель. А алтарь расписывал Ломоносов, как сказала экскурсовод. По винтовой лестнице вслед за другими людьми поднялась на самую высокую смотровую площадку. С высоты открылся вид на старые серые здания Ленинграда и жилые постройки рабочего квартала. Вдали были видны новые застройки города. Весь Ленинград был виден с высоты со всех сторон как на ладошке.

  Долгое время задерживаться на смотровой площадке было нельзя, так как  люди, поднимающиеся вверх по винтовой лестнице, напирали на тех, кто уже находился там, и все были вынуждены спускаться вниз, но уже с другой стороны лестницы. Я как глянула вниз, так и прижалась к стене, со страху ли, но закружилась голова, и я пропускала вперёд всех тех, кто шёл позади меня. Люди свободно проходили мимо меня, а я боялась двинуться с места, как будто приросла к стене. Оказалось, что я очень боюсь высоты.

   Проход был тесный, а решетка ограждения казалась такой ветхой. Но это только казалось, что она вот-вот свалится вниз. "У страха глаза велики".  Когда ко мне сзади подошёл прибалтиец с большим животом,  мы никак не могли с ним разойтись. Он понял, что я боюсь спускаться вниз, взял меня за ворот плаща и сказал:  «Идите вперёд! Я Вас держу за воротник, и упасть вниз не дам».  Эти его слова придали мне уверенность, и я на полусогнутых от страха ногах спустилась вниз по лестнице. Теперь, когда показывают по телевидению Исаакиевский Собор, я смотрю вверх на башню, на самую высокую смотровую площадку и думаю: «Ох, и высоко же я тогда забралась!»
   
    Документы я подавала на факультет «Теория и история искусства». Только на этом факультете было заочное отделение, где конкурс  –  49 человек на одно место. Всего в Ленинградской академии художеств  этому факультету было отведено 25 мест. Распределялись они так: по одному месту - для союзных республик, три – для развивающихся стран. А остальные для всех поступающих, включая и соцстраны. Мест, оставшихся после брони, было 8. Поэтому большой конкурс был даже среди этих. Члены экзаменационной комиссии на экзаменах заваливали абитуриентов, как только могли.
 
   Экзамены сдали 25 человек на одни пятерки. И перед комиссией встала проблема выбора. Из 25 абитуриентов нужно было выбрать восемь, на восемь оставшихся мест. Из нашего красного уголка поступила одна девушка-грузинка. Отведённая ей раскладушка в красном уголке стояла, но сама она появлялась там очень редко. Она рассказывала нам о том, что уже окончила художественное училище в Грузии. Я видела, как её отец беседовал с ректором академии и тепло приветствовал его, пожимая тому руку. Затем он представил ректору свою дочь. Она одна из нас и поступила.

   Осенью из Москвы приехала к нам в изостудию комиссия по отбору студийцев в Народный университет изобразительного искусства. После просмотра наших работ, выполненных, за пять часов, мне предложили выслать в Москву, в приёмную комиссию,  свои новые работы для поступления. Что я и сделала и начала заочную учёбу уже в Москве по рисунку, живописи и истории искусства, но об этом я написала немного во второй части.  А когда судьба сделала очередной поворот, я далеко запрятала кисти и краски в сторону и 30 лет я к ним не прикасалась.
На фото мои работы, выполненные с использованием природного материала.

                Продолжение следует…