Эх, яблочко!

               


                Эх, яблочко лежит на подоконнике!
                Скоро в Петрограде появятся покойники
                Частушки.



Отражаясь зловещим отблеском на льду замёрзшей Невы в ночь на пятое марта 1917 года  запылала мрачная громада Шлиссельбургской крепости- одного из символов ненавистного самодержавия. Тысячи узников и жертв царского режима обретали наконец долгожданную свободу. По всей стране и преимущественно по обеим столицам Москве и Петербургу метались бушующие толпы штатских и военизированные отряды представителей новой власти,  в слепой ярости рвущие институты и штандарты императорской России.
«…скаля красные от крови зубы валялся убитый жандарм…», «Безлюдье и запустенье, дачи с выбитыми окнами, поваленные заборы, фундаменты и груды кирпича…»  -так описывали классики молниеносные и жестокие события грянувшие в Феврале 17 года, разразившиеся буржуазной революцией,одним махом обрушившей славную историю дома Романовых...
Александр Семёнович- яростный сторонник социал- демократического будущего России, движимый пылкой инициативностью Керенского, имел вполне обоснованную неприязнь ко всем представителям царской России. Ему, почётному представителю гильдии кровельщиков в последние месяцы, дабы спастись от воцарившегося в столице безработицы и голода, приходилось заниматься побригадным воровством. По ночам втихомолку срезать крыши с железнодорожных вагонов, а то прямо и с жилых домов: просыпаются утром жильцы, а над головой лишь небо, да чердак деревянный…
А полученное таким образом сырьё пускали на производство вёдер, корыт, тазов, которые потом у приезжих с области крестьян обменивались на кое- какой провиант.  Не только в городе, и в деревне властвовали тот же голод  и разруха.  И не то что железные изделия в особой цене были- тряпку лишний раз выкинуть боялись, а тиф и чахотка косили людей тысячами. Так что совсем не мудрено, что народ уже не разумом от жизни такой, а агрессивными эмоциями руководим был. Поэтому хоть и не полная анархия тогда властвовала, но быстрота, бессмысленность и беспощадность…
Ворвался Александр Семёнович холодным утром в первых рядах бушующей толпы рабочих Обуховского завода и жителей Стеклянного Городка в помещение жандармерии, что на проспекте Села Александровского находилось, который много лет спустя проспектом Обуховской Обороны называться стал. Жандармов там уже давно и след простыл- но всё одно: гнездо царских псов! Вместе со стёклами полетели на улицу обломки мебели, кружась по ветру тучи обрывков канцелярии. Ломами вырывали с окон «с мясом»  решётки, срывали с петель двери- каждую вещь крошили с каким то неимоверным удовольствием. Вот вам допросы, вот вам дубинки, вот вам аресты и провокации! А под конец головню горящую бросили- привет от Петроградского совета, занялось щедро политое ради такого дела дефицитным керосином помещение до потолка! После занялись уже квартирой полицейского пристава, что находилась в этом же доме, только на третьем этаже. Сама персона пристава уже давно дала дёру из Петрограда и теперь, наверное счастливо покуривала трубку в Константинополе под тенью Айя- Софии, но торопливо брошенные в спешке бегства вещи всё ещё ждали чудесного возвращения хозяина. Их выбрасывали через обе створки разбитых дверей прямо на улицу, где одни отправлялись сразу в пылавшее отделение, а другие в руки толпившегося снизу народа. Однако вышла заминка с громадным чёрным роялем, настолько крепким и массивным, что ни протолкнуть его в двери, ни разломать на месте сразу не получилось. Выход моментально пришёл в голову Александру Семёновичу, не зря лучшим работником в бригаде был.
«В окно его, роялю эту!- закричал он: Ножки отломать и пролезет, язва!». Десятки рук разом вцепились в полированного монстра, с треском оторвали все три ноги, приподняли и…верно рассчитал Александр Семёнович. Рухнула рояля эта на мостовую с таким последним своим аккордом, что звон, смешавшись с радостным воем толпы прошёл по всей набережной.
Сам Александр Семёнович успел стул себе с квартиры пристава слямзить- хороший стул, мягкий, с витыми ножками- явно заграничной работы. Рад был неимоверно- а то кроме пары хромоногих табуретов, да дряхлого шкафа по ту пору ничего в его квартирке и не было: всё результаты правления Николая Кровавого выгребли. Новая власть пришла, а новый порядок, несмотря на пылкие речи, явно запаздывал. Легче жить не стало, свободы да веселья, правда прибавилось- по всеобщей амнистии вместе с политическими узниками царского режима разлетелись и птенцы Керенского, да гнёзда вить начали всюду. Неразбериха в столице началась: мало того что, жрать нечего, хаос полнейший воцарился, так ещё и последнее грабить начали прямо средь бела дня да у всех на глазах.
Стоял как-то Александр Семёнович на рынке, то ли покупал что, то ли наоборот продавал, только слышит разговаривают две женщины про меж собой- явно из деревни в город приехали.
«…мертвецы то – говорит одна, та что почти старухой была: из могил поднимаются, да ночью по городу ходят.»
«Ой страсти какие!- креститься та что по моложе была: Свят, свят, Господь с тобой!»
« Да что б пропасть мне. Сергий то мой давече рассказывал, идёт он ночью по улице, что на Васильевском, глядь из подворотни выходит один: белый весь, длинный такой, в саване, рожа чёрная. Идёт и зубами так лязгает, да руки раскинувши прямо к нему…»
Молодая делает круглые от ужаса глаза и истого креститься.
«А тут, слышь ещё трое с разных сторон подходят- воют, бормочут чего-то и всё его, Сергия моего сцапать хотят. А он то со страху узел свой бросил с пожитками и бегом прочь без памяти. Еле утечь успел, а то утащили бы его под землю к себе покойники эти…».
«Вот глупые бабы- махнул с досады рукой Александр Семёнович- человек на дух не переносивший всякого суеверия: Тут хоть чучелом огородным оденься, одно юбку задрать готовы будут…тьфу!».
Тут, надо сказать, и в самом деле по городу слухов каких только не ползало: то Гришки Распутина призрак на Пулковских высотах видели; то вурдалаков по ночам на кладбищах роющихся; то такую чертовщину, что хоть в Кощея Бессмертного начнёшь верить- и такими подробностями эти россказни обрастали, что даже матёрый атеист крестится помимо воли начинал. Да только Александр Семёнович человеком был от всяких сказок шибко далёким.
«Эсеры воду мутят- говорил на всё это рукой махая: Да шаромыжники всякие народ тёмный дурят!». Однако сам же бдительности не терял- неспокойное время было весьма, опасно по ночам в одиночку болтаться. «Временное Управление по делам общественной полиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан» хоть и было Временным правительством создано, да толку от него мало было- ни вооружения, ни людей, ни организации. Поэтому посмеяться то Александр Семёнович посмеялся, а домой пошел засветло, да старался людных улиц придерживаться…
Приходит к дому, смотрит подходит к нему сосед вместе с двумя представителями их заводской милиции, что в срочном порядке из самих заводских рабочих сформирована была, дабы спасти предприятие от мародёров и воров. Хоть работы никакой практически не было- всех мастеров в тачках за ворота повывозили, крупное начальство само дёру дало, но хорошо хоть сообразительности хватило цеха в целости сохранить…
«Зайди- говорит сосед: Ко мне. Понятым будешь. Грабанули меня, пока на рынке был, да жинку едва не прибили…»
Заходят они всей гурьбой к нему в комнату, что на первом этаже находилась- видят жена его- деваха метра два ростом, мешок по восемьдесят килограммов на телегу в одиночку швырявшая, бледнее мела сидит, да подрагивает мелко. Окно нараспашку, на полу обломки деревянного стула: и ни кастрюль железных, ни кружек медных, ни самовара…
Стали допрашивать её: «Что, да кто, да как?!», а она отвечает: «Попрыгунчик! Всё в мешке унёс.».
Какой ещё попрыгунчик?!- не удержался Александр Семёнович, уже вдоволь наслушавшийся про неуловимых прыгунов, от одного вида которых у людей оцепенение случалось и которые якобы могли через дома прыгать. Только милиция к нему, а он фьють- и уже на другой улице!
«Белый такой, в простыню завёрнутый., на ногах пружины, а во рту лампочка. Я шум услышала, прихожу, смотрю- всё в мешок уже прячет. Я к нему с кочергой только сунулась, а он из-под простыни своей пистолет вытаскивает. Хорошо промахнулся он, только посуду и перебил, а я его тогда кочергой шарах! Он так в окно и выскочил…». А сама продолжает дрожать словно в лихорадке.  У Александра Семёновича же и на этот счёт свой ответ был- рукой махнул, да про себя буркнул: «Самим уши развешивать не надобно было- революционное время всё же, а не  шармон какой ни будь. Нехай, переловят скоро этих субчиков, недолго им осталось заправлять. А ты не совайся куды не следует, да цел и будешь!».
Таким правилом и руководствовался, пока сам на улице по морде не получил, да домой в одних кальсонах не явился…
И буквально через неделю приходят к нему представители новообразованного «Главного Управления по делам милиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан», да прямо с порога впрягают его в дело нелёгкое, которым он, как всякий порядочный гражданин должен был участвовать в процессе своего трудового дня. А именно восстановлением того самого ими же разгромленного жандармского отделения с приведением помещения в первозданный вид.
«А то- сказали: Субчиков задержанных куда спроваживать?! По квартирам что-ли их распихивать? В Крестах то, ровно как и во всех остальных КПЗ ни окон ни дверей нет, а в некоторых даже крыш  более не наблюдается…».
Долго потом Александр Семёнович  вместе с теми товарищами с коими отделение то громил беспощадно, заделывали проломы которые вместо окон и дверей зияли, двери обратно вешали, решётки по новому клепали, да мусор, который со всего района в поганое «гнездо царских холуев» всё это время свозили, выгребали. А работой руководил ни кто иной как ненавистная жандармская морда, одна из тех, которая работала раньше именно в этом отделении и которую обошёл бич революционный. Только теперь он уже никакой не жандарм был, а комиссар милицейский- ибо кадров опытных в те времена практически не осталось, вот и все грехи былые разом реабилитировались.
 А вскоре опять из комитета пришли, но уже по уже с бумагой указа, которую показывают и говорят: « Нужна мебель для вновь отремонтированного отделения милиции, а то не то что бумаги хранить негде- сидеть не на чем. Всё, варвары, разломали да растащили. Так что что ни будь из мебели нужно будет отдать для этого дела.». Вздохнул Александр Семёнович и вытащил стул тот самый, что из того же отделения выпер: «Вот берите, только сволочей тех, что по башке мне настучали, побольше ловите, дабы нечего этим фраерам пролетариев кидать!».
Тяжело пришлось потом УГРО – грянула вскоре Октябрьская Революция, перестал Петроград столицей быть, канул в небытие сам потерявший доверие Керенский, а птенчики его ещё долго по всей стране летали, да народ честной пощипывали. А потом пришёл к руководству ОПГУ Менжинский, так и допрыгались неуловимые попрыгунчики, а покойнички ожившие наконец то по могилкам разлеглись. Новая эпоха настала- новый порядок наступил.