Приказано выжить

Через три года после начала работы в Ташкенте, в 1990-м, меня в числе некоторых прочих "счастливчиков" определили приказом в группу пилотов, допущенных к перевозке первых лиц государства.

"Литер", хоть и утомлял порой различными контролями готовности и сидением по десять дней в профилактории, но давал шанс на полеты. При наличии работы и регулярно выплачиваемой зарплаты жить в Ташкенте пока еще было можно. Но за окнами квартиры уже начинали бесконтрольно плодиться бациллы беспокойства, заражая массовое сознание ощущением всеобщего несчастья и неуверенности даже в ближайшем будущем. Союз стоял на краю пропасти и из под его глиняных ног в темную яму небытия уже осыпались первые камешки. 

Андижанские узбеки однажды внезапно поняли, что им плохо живется в соседстве с турками-месхетинцами и устроили резню несчастным вынужденным переселенцам. Последних, тех кто выжил, власти собрали под охраной на военной части аэродрома и в течении нескольких дней транспортными Ил-76 вывозили на их исходную родину - в Грузию. Впрочем, грузины своих бывших сограждан тоже не очень-то приняли. В итоге, за изгоев вступились США и большинство месхетинцев, проклиная и узбеков, и грузин, отправились на ПМЖ в Штаты.

Попутно засобирались на свои бывшие родины благоразумно выселенные Сталиным за пособничество врагу чеченцы и крымские татары. Началось великое переселение народов в обратную сторону. За малыми, но злыми на русских народами, потянулись в Россию и сами русские, понаехавшие в свое время волнами с эвакуацией и потом, особо массово, на восстановление Ташкента после замлетрясения. Евреи, воспользовавшись всеобщим бардаком, тихо свалили в Израиль.

В самом Ташкенте и до самых до окраин Узбекистана отбушевало громкое "Хлопковое дело", оставив после себя опустевшие дворцы из злата и мрамора, бывшие хозяева которых - казнокрады и взяточники мотали сроки в мордовских колониях, а некоторые, наиболее выдающиеся, безвременно предстали пред Аллахом.

Неспокойно было в благодатном жарком Узбекистане.

Новый глава узбекского Комитета Партии носился по осиротевшей республике, созывая совещания и расставляя на местные посты своих людей.

Несколько допущенных к "литерным" полетом экипажей сидели в Сергелийском профилактории в немедленной готовности сорваться и лететь в новое место. Не столько сидели, сколько летали, а в профилакторий приезжали отдохнуть два-три раза за десять дней. Государевы люди. Литерники. Элита!

Впрочем, в литерных рейсах были не только скука и пристальная забота "Большого Брата". Были и свои прелести. 

Как правило, летчиков, привезших куда-нибудь Самого, местные власти старались устроить и накормить почти так же мягко и вкусно, как жили и питались сами. Мы гостевали в плюшевых муравах и ели пловы-шашлыки только наивысшего качества. Автомобиль, обычно черная большая "Волга" или новенький РАФик, дежурил с водителем под окнами гостиницы в готовности свозить на достопримечательности, в магазины или на местный базар.

***

Однажды в Андижане мне захотелось скрасить одиночество нашей проводнички Ирочки. Развлечь ее беседой, прогулкой. Как настоящий джентельмен на огромной привокзальной клумбе я срезал несколько прекрасных свежих роз и принес их в самолет, приглашая девушку в чайхану скоротать время за приятной беседой и отменнейшего вкуса андижанскими мантами.

Ирочке моя идея понравилась. Мы оставили самолет под охраной бойца с автоматом и прошли в большую чайхану, располагавшуюся под густой сенью платанов на углу привокзальной площади. Вдоль чайханы журчал чистый арык, в десяти метрах начиналась огромная густо засаженная розами клумба, слегка тянуло сладким дымком от мангала, в легком воздухе разносилось гуканье беспечных горлинок.

Исполняя коллективную просьбу экипажа, приставленный к нам "шестерка" принес и поставил на стол вазу с огромным букетом роз, очевидно, срезанных на той же клумбе.

После продолжительного обеда, под тихий плеск воды, окутанные тенистой прохладой и настоянным на нежных розах легким ветерком, мы провалялись на айване еще часа полтора, попивая великолепный 95-й зеленый чай и усваивая манты. Ирочка беспечно щебетала о работе, рейсах и пассажирах, командир Витя Кияев иногда к месту вспоминал о былых трудностях в жизни андвашного химика, бортмеханик Насыр Базарбеков, щуря свои и без того узкие казахские щелочки, тянул мелкими глоточками чай из пиалы и согласно кивал Витиным рассказам, вставляя понятные только ему и Вите замечания на тему техобслуживания Ан-2 в полевых условиях. Я наслаждался тишиной, сытостью и умиротворенно смотрел на Ирочку, любуясь ее ладной фигуркой и задорными синими глазками. РАФик стоял в тени большого чинара. Водитель терпеливо пил чай за столиком неподалеку.

Андижанский рейс заканчивал пятидневную эпопею полетов по республике, в течение которой поменялись руководители Каракалпакии, Бухары, Навои, Самарканда и областей Ферганской долины. Назавтра предстоял отдых в профилактории, безделье с сауной и бильярдом, воркование горлинок и чириканье воробьев за открытыми окнами.

На следующее утро, плотно позавтракав в столовке профилактория казенной яичницей и котлетами, мы устроились в своих нумерах досыпать недоспанное дома. 

Горлинки нежно гукали за окном. Временами идилию нарушал хлопотливый гул и свист запускавшегося и улетавшего куда-то редкого вертолета.

Я раскрыл книжку и углубился в сюжетные хитросплетения из жизни "Проклятых королей".

Во время приготовления историческими героями очередного отравления очередного короля в комнату вошла Ирочка. Легкое ситцевое платье красило ее еще больше, чем строгая форма. Невысокого роста, спортивная, стройная девушка прошла по-хозяйски к столу, выложила на него фрукты и бросила на вторую незанятую кровать махровое полотенце.

"Зачем она с этим полотенцем приперлась, умываться что-ли собирается? В своем номере воды что ли нет?" - подумал я, откладывая чтение.

Ах, какой-же я был дурак! Я не понял ни одного из намеков, не оценил жертвы, не осознал интереса к собственной персоне, не увидел, не услышал, не догнал!!!

Мы проболтали о спорте и кошках несколько часов, съели все фрукты и совершенными девственниками разъехались вечером по домам.

***

В другой раз литерный экипаж выдернули из резерва свозить премьер министра в Каракалпакию. Экипаж в том же составе собрался быстро.

Всяко лучше, чем спиной продавливать матрас в профилактории.

Правительство, озаботившись судьбой каракалпаков, живших на берегах высыхающего Аральского моря, решило провести рейд по окрестным городкам, организовать встречи с соседями по континенту, поговорить, обсудить, поискать решения проблемы. Для этой цели взяли Як-40 с номером 88217, закрепленный за Премьер-министром. Самолет-салон. Чистенький, блестящий, весь совершенно исправный, проверенный много раз вдоль и поперек.

Кстати, несколько позже, именно этот самолет, в числе еще некоторых, в 1992 году использовался известным экстрасенсом Грабовым для доказательства своего дара определять отсутствие в конструкции самолета трещин. Вообще то, в производственных самолетах, а тем более в правительственных, в пределах ресурса и при проведении нормального технического обслуживания трещин, угрожавших безопасности полетов, не бывает. Но Грабовому такой "экзамен" с протоколами и подписями больших авианачальников был очень кстати. Он тогда только раскручивался вслед за суперзвездами Кашпировским и Чумаком. Тогдашний начальник Управления Гани Мазитович Рафиков вляпался в историю с Грабовым, скорее всего, следуя моде на звездочетов и толкователей снов. Грабовой, понятное дело, в 88217 трещин "третьим глазом" не увидел, в благодарность за что сорвал с наивных летных начальников жирный куш на дальнейшее развитие отечественной экстрасенсорики.

Июньским ярким утром на сверкающем чистотой Як-40 с правительственной делегацией на борту мы вылетели в Нукус. 

В Нукусе миинистра с коллегами повезли на совещания-симпозиумы, а нас поселили в центральную гостиницу города, кичливо блестевшую советской роскошью несколько в диссонанс с окружавшим ее пыльным бестолковым городом.

В ресторане гостиницы подавали соленый чай. Пить его было совершенно невозможно, но местные пили и не морщились. Я спросил, откуда такой странный обычай сыпать в чай соль вместо сахара? Ответ поразил мое тогдашнее неокрепшее сознание. Оказалось, что нормальной пресной воды в Каракалпакии давно нет. Люди пьют солоноватую. Привыкли. После этого стало немного понятнее, зачем Премьер со-товарищи собрались навестить брошенных на произвол стихии каракалпаков.

Вечером летчиков ознакомили с планом полетов на завтра. Первым по списку посещений был городок Муйнак.
 
В наших Ташкентских навигационных сборниках такого аэродрома не значилось. Пришлось просить Нукусское Бюро Аэроинформации помочь чем могут.
 
Дали несколько мутных бумажных копий схем аэродрома, отпечатанных неизвестным науке способом, показали карандашом на карте, где искать Муйнак. В общем, подготовили экипаж к ответственному полету.

На подлете к аэродрому, Премьер попросил не торопиться с посадкой, а слетать к берегу далеко ушедшего моря, там снизиться и на высоте двести-триста метров полетать над песком и рассолом. Что уж хотели увидеть особенного в мелкой зеленой воде правительственные чиновники мы так и не поняли. Поездка по самому Муйнаку на машине и разговоры с местными жителями, на мой взгляд, оказались бы куда более информативными.

Когда-то, в стародавние времена, изобильный рыбой, уставленный вдоль берегов моря корпусами санаториев, населенный казаками - голубоглазыми высокими блондинами, Муйнак цвел и пах. 

Теперь же городок являл собой печальнейшее зрелище: полузанесенная песком растрескавшаяся асфальтовая полоса в аэропорту, пыльные раздолбанные улицы, брошеные дома с заколоченными окошками. Из живого только помпезное здание бывшего горкома партии да ржавые корпуса рыбзавода, ныне перерабатывающего привозимый с Дальнего Востока замороженный минтай. Красноречивее всего о катастрофе говорили валяющиеся посреди пустыни рыболовные сейнеры да стоящие среди песка на сваях причудливые пансионаты с выбитыми окнами.

Пока начальство придумывало способ восстановления моря, летчиков свозили в местное сельпо. Показывая городок, просили не впечатляться видами разрухи, а представлять как замечательно здесь было раньше. Я старался представлять, но моей фантазии не хватало на то, чтобы на месте разореного, занесенного пылью города увидеть Аральскую Пицунду.

Из Муйнака вернулись отдышаться в Нукус, а утром следующего дня перелетели в Турткуль. 

После проведения короткой встречи с местными баями начальство пожелало поговорить с сопредельными туркменами на их территории и отправилось автокортежем в туркменский Газ-Ачаг. Нам-же указали через четыре часа прилететь и забрать их в Ташкент.

Без проблем! Желание высокого начальника - закон для подчиненного. Вот только вопрос: 
- Газ-Ачаг это ... ГДЕ??? 
- Какой там длины полоса? 
- Есть ли диспетчерский пункт? 
- Частоты, схемы, высоты?

Имя свое пустынный городок, наверно, получил от впечатлительного туркмена-кочевника, впервые увидевшего газовую плитку у русских геологов. В итоге, название прижилось, хотя местные и переврали первую "О" в "очаге", заменив ее на "А". Наверно, так проще было выговорить.

От безделья, в ожидании времени вылета, мы с командиром поднялись на диспетчерскую вышку. Попросили турткульского диспетчера помочь информацией. Все, что он мог сделать для нас - это махнуть рукой куда-то на юго-восток вдоль Аму-Дарьи, сказав: - Где-то там!

Поначалу, мы немного опешили от такого уровня аэронавигационного обслуживания правительственного самолета. Потом смирились. Что тянуть жилы из человека? Диспетчер не виноват, что с развалом страны ему перестала поступать информация с сопредельных территорий.

- Давайте позвоним в Ургенч, может они знают? - предложил командир легкое решение.

- Э-э! Вы не понимаете, туркмены после Независимости нам больше ничего не присылают. Ни карт, ни сборников. Раньше при Союзе в Газ-Ачаге просто химическая площадка была. Потом они что-то там построили. С нами не поделились. Ваши, в Ташкенте, когда рейс готовили, должны были по своим каналам позвонить в Ашхабад и все вам дать. А сейчас что? - скривился в саркастической улыбке диспетчер, - Звоните, конечно. Может что и найдут.

Ургенч ответил отказом. В тамошних сборниках на предполагаемом месте нахождения нашей правительственной делегации зияло Большое Белое Пятно.

Позвонили в Нукус.
 
Безрезультатно.

Звонить в Ташкент времени уже не осталось, а лететь наобум и искать в пустыне аэродром как-то не хотелось.

Помощь пришла с неба! 

Голосом, срывающимся в такт вращению несущего винта, вышел на связь вертолет:
- Т-ур-т-ку-ль! На ш-ес-ть-сот пр-ив-еде-нно-го в У-рге-нч, про-л-ет то-чки в ч-ет-ырн-адц-ать по н-оля-м.

- Пролет разрешаю, вы про аэродром Газ-Ачаг слышали?

- Не т-оль-ко с-лыш-ал-и, но и л-ет-али.

- Поделитесь информацией, у меня тут экипаж не может туда вылететь, не знает куда лететь.

- П-иш-ит-е!

Вертолетчик любезно выдал пеленг и расстояние на Газ-Ачаг от Турткуля, курс посадки и сообщил даже то, что там асфальтовая полоса длиной тысячу двести метров.

Я быстро зарисовал данные на пустом бланке плана полета.

Еще вертолетчик поделился частотой Газ-Ачагской Вышки, что оказалось наверно самым ценным нашим приобретением. Теперь можно было напрямую спросить тамошнего диспетчера и получить от него самую точную информацию по поводу его аэродрома.

Так, практически по пачке "Беломора", мне еще не приходилось летать. Особенно с Премьер Министром республики на борту.

Точно ко времени "Ч" мы перелетели, забрали делегацию и вылетели с ней в Ташкент. 

Когда связались с Ургенч-Контролем, получили точное место по локатору и вышли на трассу, я почувствовал, что наконец снова возвращаюсь в цивилизацию.

***

В Объединенном летном отряде Перестройка шумела собраниями по выборам командиров отрядов и эскадрилий. Было в этом разгуле демократии что-то дикое, корнями уходящее в новгородское вече или в пугачевщину. Пожилые летчики плевались от нововведений, молодые радовались, надеясь "не переизбранием" отомстить разом за все обиды старому требовательному командиру.

Бывший командир отряда Анатолий Петрович Сливкин, работавший в должности уже не одну пятилетку, вместо предвыборной программы только беспомощно улыбался и обещал работу всем и карьерное продвижение лучшим.

Его визави, кандидат от "партии молодежи" Серега, обещал открыть на Як-40 полеты в Колумбию и немедленное озолочение всех пилотов твердой колумбийской валютой. Серега был толст, нахрапист, нахален, с тыла защищен папой, занимавшим высокий пост в Узбекском Управлении ГА.

Штурман отряда, прекрасно понимая, что мается дурью, весело рисовал карты перелета Яка через Берингов пролив на Американский континент.
 
В итоге выбрали Серегу.

В Колумбию, разумеется, никто не полетел. Зато где-то в дебрях России бесследно растворились два самых новых по ресурсу самолета. Окрыленный удачной утерей бортов, вскоре за ними исчез и свежеизбранный Серега.

Оплеванный за ретроградство Сливкин вернулся в свой изгаженный бесами Перестройки кабинет.

***

Ко времени развала Союза летаться стало совсем плохо. Самолеты стояли без топлива и пассажиров. Летчики разбрелись по приработкам и шабашкам. Десять дней на основной работе, остальные в твоем распоряжении. Те, кто успел удачно разжиться Жигулями или Москвичом пробовали себя в роли не только воздушного, но и вполне земного городского извозчика. 

У меня, кроме спортивного велосипеда, других транспортных средств не было и пришлось всерьез задуматься об источнике существования. Думалось много, но в реальности ничего путного как-то не воплощалось.

Однажды, в одном из редких полетов бортмеханик Насыр, сыто щуря узкие казахские щелочки, поделился радостной переменой в своем социальном статусе. Он стал мужем бизнесвумен! 

Его жена арендовала на вещевом рынке маленький прилавочек и начала продавать самостоятельно сшитые немудрящие школьные юбки и детские штанишки-бананы. Заработок ее очень скоро превысил мужнину бортмеханикову зарплату. Она прикупила еще одну швейную машинку "Чайка", какой-то дрянной китайский оверлок и решила расширить бизнес. 

Сначала юбки ей помогал шить муж, к собственному удивлению легко освоивший профессию швеи-мотористки. Но работа у него шла очень медленно. В день он выдавал одну юбку. Штанишки у него вообще не получались. Насыр шил, но делать этого не любил. Он предпочитал ремонт и техническое обслуживание машинок и оверлока. Благо, советские изделия Подольского завода и изделие неизвестных китайских кустарей предоставляли рукастому мужчине массу возможностей покопаться в своих маслянистых кривых кишочках в поисках очередной причины петляния, стука и затяжек.

В общем, Насыр на роль наемного рабочего мало годился. Изредка он летал на самолете, сидел на разборах и техучебах. А в воскресенье отказывался работать категорически. Потеряв терпение, бизнесвумен приказала ему искать нормальных профессионалов.

Я тогда плотно сидел на мели, пытаясь выживать редкими продажами привозимых из глубинок продуктов. Дела шли плохо. Спекулятивный бизнес на продуктовом рынке имел только одно преимущество: то, что не продавалось, съедалось самими. По крайней мере, дети не голодали.

Узнав про вакансию, я сразу ухватился за предложение побатрачить на бортмеханикову жену. Неужто пилот с высшим техническим образованием не осилит умения ровно вести строчку? Я сказал "Да" и по прилету поехал к механику получать первый инструктаж, материал, фурнитуру и мотор к машинке.

Очень скоро пошивочное колесо закрутилось с бешеной скоростью. Я шил не один. Половину работы выполняла мать, работавшая швеей с семи вечера до полуночи после основной своей кабинетной работы. Я в силу отсутствия рейсов мог отдавать новому делу больше времени и иногда ковырялся с материалом, нитками и машинками по четырнадцать часов в сутки. Такая потогонная система скоро дала свои плоды. Мы с матерью круто заработали, но первые барыши не пропили, а вложили в производство, прикупив новую "Чайку" и пару моторов.

Дело было налажено таким образом: я ехал к Насыру и брал у него пятьдесят метров полушерстяной темной ткани в рулоне. Вез этот рулон домой. По разработанной системе раскроя, практически без остатков раскраивал раскатанный по кватире рулон на пятьдесят юбок размера от 46-го до 52-го. Потом начинал готовить сто хлястиков, пятьдесят поясов и прострачивал размеченные мылом передние и задние вытачки.

Когда мать приходила с работы ее уже ждали сложенные стопочкой, расписанные мыльными цифрами размеров, заготовки будущих юбок.

Наскоро поужинав, она садилась за рабочий стол и квартира оглашалась жужжанием моторов и стрекотанием машинок.

В производственном цикле было задействовано до пятидесяти различных операций. Освоившись, мы довели технологию изготовления до небывалых высот, умудряясь выпускать по будням пять, а в выходные до десяти юбок. Надо сказать, что на основной работе, за перевозку пассажиров по просторам УзССР я получал в день в среднем "полторы юбки".

Чтобы инфляция не съедала заработанное непосильным трудом, мы кинулись скупать в магазинах все, что можно было тогда назвать предметами длительного пользования. В квартире деловито урчали два холодильника, в главной комнате горкой стояли три телевизора, на стенах повисли новые пестрые Хивинские ковры. В кладовках стояли пылесосы, стиральные машинки, утюги.

Все рухнуло до обидного быстро и бессмысленно. Развалился обглоданный партийной молью СССР. Инфляция стала исчисляться сотнями процентов. Промтовары исчезли, по продуктовым магазинам вдоль прилавков выстроились длиннющие очереди в надежде отоварить прогоркшим маслом или приванивающим мясом свои пестрые купоны.

В аэропорту совсем иссяк керосин, в месяц получалось слетать два-три рейса. Зайцев стало возмутительно мало, самолеты ходили полупустыми.

Юбки брать перестали.

Кушать хотелось по-прежнему.

***

Когда стало совсем невмоготу, я рискнул примерить на себя переменчивую жизнь богемы. Устроился ненадолго художником в какое-то заводское бомбоубежище. Пытался творить эпоксидкой и цветным нитролаком по стеклу становившиеся тогда модными "витражи". Предполагалось, что эти витражи у нас (я был не один) с руками оторвут хозмаги. Мы разбогатеем и вставим свои лучшие творения в собственные кухонные двери!

Обломилось. Арендатор бомбоубежища и организатор художественного производства внезапно запил. Сначала пропал на неделю, потом и совсем пропал. Подхватить падающее в грязь знамя бизнеса на красоте оказалось некому. Однажды утром кинутые на произвол работники обнаружили на тяжелой стальной двери молчаливый амбарный замок. Интересоваться перспективами было не у кого. Мы разъехались по домам с тяжелыми думами о том, где взять денег, чтобы хватило на еду детям, сапоги жене и автобусный проезд до работы и обратно.

От безнадеги я стал мечтать свалить вообще из этого проклятого места в любую приличную страну. Раздобыл и жадно вчитывался в "Справочник эмигранта". Покупая и рассылая анкеты, обогатил, насколько успел, несколько крупных аферистов. Некоторые из них, кого не пристрелили конкуренты по первоначальному накоплению капитала, стали потом олигархами, членами Дум и Мажлисов. Мне же закономерно и неизбежно обломилась эмиграция и в Канаду, и в Австралию, и в США. 

***

Но тут немного задышал родной авиаотряд. Окрепший в новых властных полномочиях Генеральный директор Арслан Гаипович Рузметов, каким-то усилием воли заставил ожить полузадушенные бескормицей Местные авиалинии. Самолеты перекрасили по-новому и они начали летать почти так же интенсивно, как делали это в середине восьмидесятых при Союзе.

Затеплилась слабая надежда на карьеру, но отравленная мечтами об эмиграции душа, настоятельно требовала продолжения усилий. Морально я был готов как пионер в любое время подхватиться и легко изменить Родине с любой подвернувшейся приличной, по моему разумению, страной.

Однажды на разборе командир эскадрильи Виктор Алексеевич Суворов попросил внимания и объявил весьма необычную вещь. Положив тяжелую руку на тонкую стопочку бумаг, он предложил всем желающим попробовать шанс устроиться на жизнь в Южно-Африканской Республике! 

- Где?!!! - изумленно выдохнули голоса авиаторов.
 
- Да, да! Именно там, в черной жаркой Африке! - Суворов показал таинственный листочек с мелким типографским шрифтом. - Правительство белого президента Леклерка призывает белых людей со всего мира приехать в ЮАР, получить гражданство и на ближайших демократических выборах проголосовать против черного Манделы.

Ни хрена себе! Так меня на баррикады еще не звали. Ввязываться в черно-белую драку желающих не оказалось. Кое кто, и я в их малом числе, взяли на дом почитать бумажки с пламенным призывом. Единственно радовало уже то, что я ценен кому-то хотя бы просто так, за цвет кожи.

Вчитавшись в обтрепанный Справочник эмигранта, я сделал правильный вывод, что летчиком в независимом Узбекистане всяко лучше, чем дворником в ЮАР. Но мысль об эмиграции вообще, хоть куда, лишь бы подальше, только укрепилась. Ну, раз уж все так просто? Можно ведь и попробовать свалить?

Чтобы успешно общаться с аборигенами закордонья, я начал методично учить английский язык. Не пожалел крупной суммы и купил Курс Американского английского с книжками и кассетами. Попутно надыбал у знакомых размноженную в плохом качестве книжку по фразеологии радиообмена на английском языке. Чем черт не шутит, а вдруг в какой-нибудь провинции Канады вознадобится русский летчик, умеющий летать на Як-40?

Начал регулярно практиковаться в радиообмене с диспетчерами местных аэропортов. Стало получаться. 

И тут как раз кстати пришла разнарядка на двухмесячные курсы английского языка и Джеппесена. Мысленно подсчитав убытки от сидения на окладе, я согласился без колебаний. Это был шанс вырваться или на Ил-76 или на Ту-154, начать летать по заграницам и зарабатывать не бестолковые местные сумы (не опечатка, это название местной валюты), а настоящие твердые деньги.

Учеба пошла легко. У меня уже была довольно хорошая база, заложенная аудиокурсом и практикой в полетах. Толстенная книжка, написанная Габановой еще для экипажей-международников СССРовского Аэрофлота не пугала. Уроки проходили насыщенно, милая преподавательница авиационного английского говорила с устойчивым нижегородским акцентом, но мы этого не замечали, да и не могли заметить, так как говорили на том же диалекте.

***

Однажды посреди часа Джеппесен, в класс ворвался Еська Зак и громогласно объявил неслыханное:
- Там записывают желающих на мандатную комиссию на Ил-76! Пошли запишемся!

- Да ладно, Есик, кому мы там нужны? Ты хоть слышал, сколько там взятка за переучивание? Шесть штук баксов! У тебя есть что продать на такую сумму?

- Не, ну мужики! Не все же там только за взятки сидят, кто-то же и работать должен! - наивно вскричал Ес. - У нас по английскому и Джеппесену пятерки! Если не пробовать, то так и просидим на Яке до старости!

Воодушевленные пламенной речью, мы пошли к командиру своего отряда.

- На Ил-76 хотите? - скривился в сарказме командир, - туда даже меня не берут, а на вас вторых пилотов даже и не посмотрят. Не морочьте ни мне, ни себе голову. Становитесь командирами, копите налет и Ил-76 никуда от вас не улетит.

- Николай Семенович, я уже четыре года как КВС-стажер. Вы же не вводите. Я еще в 90-м был готов, - затянул я старую песню.

- Я что ли виноват, что Союз распался? Вы же видели, что к нам приходили командиры из областей из-за сокращения эскадрилий? Тебя вон, командир из Душанбе подвинул. А что мне было не брать человека, который уехал с детьми от гражданской войны таджиков друг с другом?

- Я все понимаю. Причины известные и уважаемые. Ну а сейчас, вам что жалко нас с Есом просто в заявку вписать?

- Ну и что толку? Ну впишу?

- Вот и впишите, там посмотрим. Вдруг сработает?

Через неделю на мандатной о нашем существовании даже не вспомнили. Оказалось, что нас в списках не оказалось. На душе стало мерзко от мелочных интрижек начальства. Выучить английский захотелось еще больше и попробовать уже всерьез свалить в эмиграцию.

Я снова со всей пролетарской ожесточенностью навалился на Габанову.

***

И снова класс и снова Джеппесен. И снова неунывающий и осведомленный Ес.

- Парни, бросай учебу, пошли на А-310 записываться!

- Ес, ты сегодня с утра температуру не мерял? Может тебе водички? - народ отреагировал, демонстрируя явные признаки застарелого отсутствия энтузиазма. - Какой А-310? Мы же только пару недель как на мандатке прокатились. Что, еще попозориться хочется?

- Я не шучу! На Аэробус летчиков найти не могут. Все отказываются. Мечтают на Ил-76 пролезть, грузы за черный нал возить, а на Аэробусе надо английский знать и никакого левака там не бывает. Вот и нет желающих! Пойдем, запишемся! Что нам терять кроме собственных цепей?! - Ес победно осмотрел класс.

Терзаемый сомнениями в успехе, я последовал за вожаком в кабинет начальника.

- Мы пришли на А-310 записаться!

- Парни, а оно вам надо, - скучно посмотрел на нас КЛО.

- Попробуем еще раз, - твердо заявили мы, не выдавая своей осведомленности в авторстве нашего предыдущего провала.

- А может попробуете ввестись здесь в КВС? Вы сейчас первые на очереди. Подумайте, что теряете. Даже если вас и возьмут, всю жизнь просидите справа.

- Вы запишите, а там видно будет.

- Ладно, идите соколы, дерзайте, - отвернулся командир отряда.

Как раз к случаю, в библиотеку Учебного Центра притащили кучу технической документации по А310. Я набрал себе листочков с картинками и стал жадно вчитываться в незнакомые термины, пытаясь понять какие же значения за ними скрываются.

Экзамен по английскому мы сдали на отлично и, будучи вторыми пилотами самолета Як-40, вдруг получили допуск к полетам на Международных линиях.

- Летали на МВЛ и получили допуск к МВЛ. Хрен кто что поймет. - пошутил Ес, поздравляя меня с результатом.

Наконец пришел день мандатной комиссии. Сначала долго разбирали очередную катастрофу Ту-154 где-то в Иркутске. Потом долго говорили о плановых показателях работы авиакомпании, разбирали выписки расшифровок средств объективного контроля. В конце подошли к самому главному.

- Огласите весь список, пжалста... - хихикнули в задних рядах.
КЛО сердито зыркнул в сторону шутников, поправил очки и начал зачитывать фамилии.

В числе счастливчиков меня не оказалось.

Ес прошел и, сияя улыбкой, победно вертел головой.

- Не кисни! - он похлопал меня по плечу, - Еще не вечер. Следующая мандатка через месяц. Тогда ты обязательно пройдешь.

- Ладно, жизнь покажет. Я тебя поздравляю, - я пожал товарищу руку, - Если пролезу, тогда до встречи на А-310.

***

Досаду от очередного щелчка по носу сгладила довольно интенсивная работа. 

После учебы на Командном факультете в Питерской Академии в отряд пришел очередной КВС. С большим налетом на Ан-2 и опытом командной работы. Учась в Питере, он воспользовался предоставившимся случаем и переучился на Як-40. И сразу в командиры. Меня к нему подсадили на "вывозку". Мол, ты все знаешь, все умеешь, научи командира летать. Ситуация смешная и абсурдная. Но мне было все равно. Зато рейсы были почти ежедневные, да и человек оказался хороший. 

С Сашей, так звали моего "командира-стажера", я чувствовал себя немного инструктором. Он быстро разобрался в особенностях наших полетов, научился нехитрому бизнесу на продуктах и промтоварах. Единственное, чего я не смог в него внедрить, это умение возить зайцев. Саша брал только служебников, а от левого приработка категорически отказывался.

В конце марта меня вызвал комэска и сообщил чрезвычайно радостную новость. Один из кандидатов на переучивание на А-310 отказался от своего шанса и меня берут вместо него. Отказавшийся в мою пользу ничего не прогадал. Он просто поменял пестрый и современный Эрбас на надежный и денежный Ил-76. 

Я не подпрыгнул и не стукнулся головой в потолок только потому, что в 33 года уже не принято так бурно демонстрировать свою радость.

- Спасибо! - я пожал руку комэске.

- Жаль, - ответил он, - из тебя бы хороший командир получился. Пока полетаешь литерные рейсы. Тут группа немецких церковников приезжает. Будут предлагать народу опиум по сходной цене. Они у нас Як арендовали. Будете их возить начиная с середины апреля. Командиром у тебя будет... - он назвал фамилию бывшего большого начальника из Управления.
 
- Ну, так получилось, - сказал комэска, увидев мои округлившиеся от удивления глаза, - Не пришелся новым властям. Перед пенсией отправили долетывать рядовым. Ты не переживай, он мировой мужик. Летай спокойно.

Домой я ехал, глядя в грязное окно автобуса, и на моем лице поминутно всплывала глупая улыбка. Наверно я был похож на Смоктуновского в роли Деточкина, когда того везли с премьеры "Гамлета" в тюрьму.

***

А дома меня ждала ужасная весть. Как раз в тот момент, пока я сдерживал себя, чтобы не запрыгать от радости в комэскином кабинете, в Челябинской области на скользкой дороге в автокатастрофе погиб мой отец.

Двоюродная сестра отправила срочную телеграмму, позвонила и попросила приехать, если получится.

Я схватил телеграфный бланк с наклеенными серыми полосками сообщения и, задыхаясь, поехал выбивать в кассе билет. По дороге заскочил в эскадрилью. Извиняясь за доставленное беспокойство, объяснил ситуацию. Комэска тут же дал указание выделить мне из профсоюзной кассы вполне приличную сумму и написал внеочередной отпуск на две недели. 

Билет я купил на удивление быстро. Правда, не в Челябинск, а в Екатеринбург. Но это был ближайший рейс на Урал в предстоящие несколько дней.

Дома жена, собрав сумму из сумов, пошла к знакомой, промышлявшей незаконным меняльным бизнесом. Нужны были российские рубли. В ценность узбекских фантиков на этнической родине вряд ли бы поверили.

В деревню к матери я приехал в день похорон. Зашел в дом, когда гроб уже собирались выносить. Посидел, посмотрел на белое, обескровленное лицо. Было странно видеть на лбу покойника бумажную ленточку с молитвой. В Бога отец не верил и не знаю был ли крещен.

По раскисшей ухабистой дороге, мимо осевших в чернозем темных домов, отца повезли на кладбище. На голых ветках кладбищенских деревьев расселось с суетливым карканьем воронье, ожидая поживы с новых похорон. После короткой панихиды, по-пролетарски, без попа, гроб опустили в могилу и забросали еще не до конца оттаявшей землей.

Все...

На поминках в большом зале совхозной столовой собралось много народа. Шушукались о смерти уважаемого человека, душевного начальника. Много пили, закусывали огурцами и заедали кутьей.

Меня пьяненького поразила мысль, что всего несколько лет назад деда сбила насмерть машина, теперь вот отец погиб на дороге. Наверно и моя очередь недалеко впереди. Печалясь о себе, как бы уже погибшем в расцвете лет, я громко всхлипнул. К счастью, на окружающих это произвело благоприятное впечатление. Все подумали, что сын плачет по погибшему отцу.

***

Вернувшись после похорон в Ташкент, я окунулся в интенсивные полеты. Просто как прорвало. Немецких "апостолов" тамошней лютеранской церкви возили по местам компактного скопления их единоверцев. За неимением штатных кирх, молельные собрания организовывались в городских Дворцах Культуры. В Навои даже экипаж пригласили посмотреть шоу. 

На сцене воодрузили огромный золотой крест, вокруг все уставили корзинами с живыми цветами. 

Сменяясь, "Апостолы" втолковывали собравшимся металлургам Евангельские истины и правильность лютеранского взгляда на вещи. Под конец мессы симпатичные фройляйн начали разносить по рядам облатки. Я взял себе одну из вежливости. На вкус облатка показалась слепленной из залежалой муки и прогоркшего масла. Я тщательно разжевал ее, ожидая снисхождения благодати. Благодать не проявлялась и я решил, что нехристю не светит.

Но религиозный опиум немного зацепил и меня.

Разглядывая ярко освещенный крест и обилие цветов, я думал о том, что наверняка есть возможность хотя бы мысленно пообщаться с душами умерших родственников. Казалось, что отец присутствует где-то рядом. Я что-то обещал ему, деду, бабушке и просил их походатайствовать за меня перед Христом.

На автостоянке перед отъездом в аэропорт, через переводчика спросил, может ли главный Апостол прямо здесь и сейчас покрестить меня? Переводчик пошептался с шефом. По тому, как тот отрицательно замотал головой и скучно посмотрел на меня, стало ясно, что покреститься из рук главного лютеранина тоже обломилось.

Может он угадал мои намерения получить крещение не ради крещения, а просто, как сувенир от высокого церковного чина? Слава Богу, Апостол на аферу не повелся, и я остался до поры свободен от каких бы то ни было обязательств перед миром, в который верил слабо и бестолково.

***

После круиза с лютеранами некоторое время возили какого-то текстильного набоба. Потом я снова спустился в мир регулярки и обычных пассажиров. Начали появляться зайцы. Иногда даже очень помногу. То горцы летели в родную Сары-Ассию, пытаясь попутно захватить с собой пару гранатометов, то какой-то афганский шейх вез своих жен и детей на родину, временно отдыхавшую между войнами. 

Отвратительное чувство голода наконец отступило.