Ольга. Часть 26

Часть 26


Нет, ничего не изменилось. Совершенно ничего. Всё, что произошло с нами этим летом, это всего лишь видимость, такое же нереальное кино на невидимом экране, в которое один раз уже мучительно превращалась моя жизнь. Это лишь тяжкий, беспробудный сон после каторжного стройотрядовского лета и рано или поздно должно, наконец,  прийти долгожданное пробуждение. Да, это пробуждение, кажется, пришло. Оно пришло неожиданно и  до боли знакомо, но уже совершенно нереально, словно вернувшаяся из далёкого детства сказка.
Самый последний и самый короткий отряд оказался самым трудным, отнявшим все последние силы, которых с трудом хватило, чтобы  доползти поздно вечером до дома, на ходу раздеться, откинуть край одеяла вместе с покрывалом и замертво упасть на удивительно мягкую, приятную подушку.
Не в силах вырваться из объятий сна, потеряв ощущение пространства, времени и даже места, в котором   нахожусь, я не слышал, кто, когда и как открыл мою дверь, тихо  вошёл, присел на смятое покрывало и нежно прижался губами к моим губам. Еще не открыв глаза, я лихорадочно пытался понять, где нахожусь, кто здесь рядом и почему? Ведь всё это было со мной, было много раз. Но после того, что так стремительно произошло с нами, этого уже никогда не должно было случится, всё это должно было навечно кануть в приятные воспоминания. Должно, но почему-то не кануло...
Веки ещё не вспомнили, как надо открываться, голова ещё с трудом соображала, в какой части пространства находится моё тело, а всё нутро уже сладко затрепетало, вдохнув единственный на всём белом  свете запах волос... ЕЁ волос... Олька... Моя удивительная Олька... Снова в душе запело самое дорогое на свете имя, от которого уже бешено заколотилось сердце и руки сами привычно потянулись в темноте к знакомому до самой последней чёрточки изгибу её очаровательной щёчки и горячим, сладким губкам.

-- Господи... .... ... Как же я соскучилась по тебе...

Всё тот же пронзительно родной и любимый голос, те же до боли знакомые слова, но до моих ушей донеслась не беспечная радость влюблённой девушки, а невыносимая тоска и боль страстно любящей женщины... Нет! Это тоже всего лишь проклятая видимость! Ничего не изменилось, ровным счётом ничего. Надо только сделать над собой усилие, открыть глаза и снова всё станет прежним...
-- Олька...  Я так соскучился по тебе...
-- Гошка... Солнышко моё... Я тоже!
Ну вот и всё. Ничего не изменилось. Ни-че-го! А сияющее золотом колечко - это всего лишь новое украшение на её милом, прелестном пальчике, как и подаренные мной колечки в её ушках.  Опять, как и прежде, засияли глаза, засветились радостью долгожданной встречи улыбки, с неистовым жаром сплелись истосковавшиеся объятия. И всё остальное в один миг стало лишь мутной и блёклой видимостью на призрачном экране. Нестерпимо подмывало спросить о муже, даже не столько об их новой совместной жизни, сколько о её визите ко мне, уже будучи официально замужней женщиной. Нет... И муж, и даже Лизка - это тоже всего лишь видимость! И я вдруг совершенно неожиданно поклялся себе никогда больше не задавать ей ни одного вопроса о том, что осталось за пределами нашей с ней, ничуть не изменившейся родственной жизни. Поэтому мне совершенно неинтересно, что подумает теперь её муж, и сколько времени Олька проведет здесь со мной. Ведь, наверняка, Валерка на работе, а она сбежала с кафедры, на которой осталась делать свою программу, когда весь институт впахивает в колхозе.
Олька затащила меня в ванну, долго неистово оттирала от грязи и вонючего креозота. Всё также, как было совсем недавно, её одежда решительно перекочевала на крючки и по чёрно-белому разделу моей уставшей спины до сумасшествия приятно заскользило её горячее тело с милой, очаровательной родинкой, упрямо выглядывающей из под мыльной горячей пены.
Радостно зашумел чайник на плите, забулькала, словно недовольно заворчала, закипевшая в кастрюльке картошка, торопливо застучал по доске кухонный ножик, превращая пахучий лук и алые помидоры в замечательный деревенский салат. Проделав немыслимые, головокружительные пируэты, наша жизнь неожиданно тихо и спокойно снова вернулась в прежнее русло, в эту маленькую, уютную квартирку. Надолго ли? Какая разница. Даже если это всего лишь день или час долгожданного счастья, мы не отдадим его теперь никому на свете...

Странно и неожиданно было ощущать себя в институте пятикурсниками. Всё вокруг стало уже совершенно другим, другое отношение ко всему, другой ритм занятий, другие планы, другие мысли. Ведь остался всего один семестр и всё. Преддипломная практика, госы, защита и мы - новоиспечённые молодые специалисты. Ещё удивительнее стало ощущать себя пятикурсником, после того, как ушли те, кто были пятикурсниками в прошлом году - Олькин молодой муж и всего его друзья. Странно и необычно, но наши институтские отношения с Олей стали вдруг такими же лёгкими и приятными, как и на самом первом курсе. Конечно, целоваться на виду у всех с замужней женщиной было бы уже слишком вызывающе, но никто не мешал нам встречаться и общаться так, как мы того сами хотим и желаем. Даже если нашлись бы доброжелатели, поспешившие донести Валерке, что его жена почти на каждой перемене, как и прежде, встречается с Бородой, он не стал бы убегать с работы, чтобы устраивать сцены ревности её родному брату.
Лизка приехала совершенно неожиданно субботним вечером, в самый разгар мучительных раздумий, чем скрасить одиночество в эти бесконечные, унылые выходные, когда не надо идти в институт и когда Олька должна быть дома с молодым мужем. Ехать опять в деревню месить грязь? Надоело. Кино или театр? Одному совсем тошно. Пить пиво с друзьями и одногруппниками? Неинтересно и не в удовольствие. И моя милая Лизка теперь ох, как далеко. Идти к Наташке не хотелось уже из принципа. Во-первых, я дал Лизке хоть и шутливое, но для себя самого совершенно настоящее обещание, а во-вторых... Надоел молодой, но горячий, захотелось лысого и умного? Ради Бога. Захочет - придёт сама. Не захочет - найдёт ещё, с кем переспать. Для Наташки это  - совсем не проблема.

Звонок в дверь раздался очень коротко и очень робко. Странно, хозяева так никогда не звонят. Соседи? Может быть... Лизка стояла в дверях, словно первоклашка, которую вызвали к директору школы, в шапочке с помпончиком, виновато моргая в полутьме подъезда серыми глазищами и сжимая перед собой небольшую дорожную сумку.
Мы стояли в прихожей обнявшись, вцепившись друг в друга и закрыв глаза от внезапно нахлынувшего счастья. Нет, я уже не могу заставить себя поверить в то, что Лизка лишь видимость моего счастья! Она - часть меня, часть моей души. Настоящая и абсолютно искренняя, без тени фальши и даже намёка на что-то низкое или подлое.
-- Ой, Гошка, я так позвонить боялась. Думала, ты не один, у тебя кто-нибудь есть...
-- Глупенькая... Я же все вечера сижу, тебя жду...
-- Правда?
-- Правда...
-- Гошка, я Шампанского привезла и зефир в шоколаде. Давай праздник устроим?
-- Давай...

Кроме Шампанского и оранжево-белой коробки зефира из Лизкиной сумки перекочевали на стол батон колбасы, кубик сыра, жестяная банка растворимого кофе, и ещё много чего-то мелкого и явно очень вкусного. Я с восхищением глянул на эту гору столичных дефицитов.
-- Лиз, сколько с меня?
Она тут же вскинула хоть и не обиженные, но искренне и осуждающе удивлённые глаза.
-- Ты что, Гошка? Это же всё для тебя, миленький мой.
Пронзительно честные слова и горячие ладошки, прижавшиеся к моим щекам, что-то безжалостно сдёрнули и перевернули в душе. Нет, она никогда теперь не сможет стать только видимостью. Никогда!

Билет до Москвы был куплен Лизой уже заранее, и мы стояли на платформе, ожидая подхода проходящего поезда. Не хотелось расставаться, не хотелось отпускать её и просто выпускать из своих объятий. Да, она обещала снова приехать уже через неделю, да, дни пролетят быстро и незаметно. Но отрывать от себя, от своей души и от своего тела то, что уже успело прирасти за один вечер, одну ночь и половину дня, оказалось невыносимо больно. Нестарая ещё проводница открыла дверь, подняла площадку, сбежала на платформу. Я проводил Лизку по полупустому вагону до её купе, быстро поцеловал на прощание, и она тут же заторопилась выпроваживать меня.
-- Гош, сейчас поезд тронется... Иди, мой миленький. Не скучай, я скоро приеду...
Бесшабашная мысль сидела  в голове уже утра. Я понёсся к выходу, где проводница поджидала меня, чтобы успеть закрыть дверь.
-- Возьмёшь до Москвы?
Она, понимающе улыбнувшись, кивнула головой.
-- Невеста?
-- Да...
-- Красивая... Ладно, иди на верхнюю... Потом подойду.
Я молча стоял в проходе её купе, пока Лизка спокойно и неторопливо, покачиваясь под убыстряющийся стук колёс, располагалась на своём месте, стоя ко мне спиной и ничего не замечая. Но светлая головка вдруг повернулась так, что шелковые волосы крутанулись вокруг плеч.
-- Гошка, ты что????
Конечно, она всё сразу поняла, сразу весело заулыбалась, заволновлась, запричитала.
-- Ты что? Как ты обратно то поедешь? Завтра же в институт?
-- Ещё успею...

Мы погрузились в напряженно суетящееся многолюдное чрево метро, затолкались в поезд и, устало замолчав, пустились в долгий и неожиданно утомительный путь. Лизка чувствовала себя здесь, как рыба в воде, а я то и дело ловил себя на мысли, что мне не терпится поскорее покинуть этот город, даже не сам город, а тех людей, которые толпятся в этом городе под землёй. Всё нутро деревенского парня отторгало эти людские массы, не желая принять их, точнее, не желая самому вливаться в эту массу, чтобы спокойно раствориться в ней и стать её спокойной и безропотной частичкой...

Я возвращался в поздней, грохочущей электричке и вконец измученными мозгами понимал лишь одно - какое же счастье, что Оля не поехала тогда учиться в Москву...

==========================================
Часть 27:  http://www.proza.ru/2013/12/16/1009


Рецензии