Однажды в аду

Когда за Злотаном закрывается дверь, плач и причитания достигают своего апогея. И сквозь брезгливую жалость в Аиде начинает подниматься раздражение: тупые овцы, вы что, действительно не понимали, куда едете? Неужели ваш дефектный куриный мозг оказался не в состоянии понять, что такая большая зарплата за такую простую работу – это сыр в мышеловке? Но Аида молчит: ей слишком дорого далась новая жизнь, чтобы сейчас неосторожным словом все перечеркнуть.

Когда становится совсем темно, в их комнатушке включают свет –у самого потолка расплывается тусклое желтое пятно – и все тот же нелюдимый охранник приносит нехитрый ужин. Одна из девушек пытается кокетливо и неумело заговорить с мужчиной, улыбается, заглядывает ему в глаза, трогает за руку; но он не реагирует, даже не смотрит в ее сторону. И в Аиде опять вспыхивает раздражение: ну, дура же, дура! кто же так с такими людьми разговаривает! Надо же… Но Аида опять глушит в себе готовые вырваться слова. Она свое уже отговорила.

Девушки жадно набрасываются на еду – усталость и голод берут свое. Аида почти завидует своим новым знакомым – нервное напряжение ее не отпускает, и кусок в горло не лезет никак. Запиваемые дешевым вином, страсти не утихают, но теряют свою остроту. К тому же девушкам хочется чувствовать чью-то поддержку, чье-то плечо рядом, чье-то горе вровень своему. Так начинаются осторожные расспросы – кто, откуда, как, почему.

Первой рассказывает свою историю Маша – крупная девушка из маленького почти города – та самая, которая пыталась заговорить с охранником. Ее история коротка и печальна – на заграничные заработки подалась, чтобы прокормить двух сыновей-погодок и безработного мужа.

Второй эстафету подхватывает Света – бойкая красотка не первой свежести. На родине она уже прошла и Крым, и Рим – где только не жила, кем только не работала. Вот решала поискать легкую жизнь в далекой красивой стране.

Дальше истории льются друг за другом, как капли. Очень быстро легкий моросящий дождь слов переходит в стремительный ливень – девушки перебивают друг друга, перекрикивают, стараясь поскорее рассказать свою историю, блеснуть своим горем, хоть в чем-то опередить новых подруг по несчастью.

Аида молчит и старается держаться подальше от этой словесной вакханалии. У нее тоже есть своя история, но это история продуманная, прописанная, отрепетированная и удачно поставленная. А еще, как и у остальных девушек, у нее есть мечта, за которую она заплатила очень высокую цену. Но рассказывать им свою мечту и свою историю – это даже хуже, чем метать бисер перед свиньями. Это как объяснять аборигенам свойства черной дыры или искривление времени. Правда, Аида могла бы рассказать, внятно и четко, и объяснить даже не такое и не таким – но не теперь, когда дала себе слово молчать, не размышлять и не вмешиваться.
 
Их забирают «работать» только на третий день – когда нервы у всех оказываются на пределе. Девчонки, когда их одну за одной начинают выводить из комнаты, цепляются друг за друга и за двери, умоляют, проклинают, голосят, стонут, но во всех их словах, во всех их жестах, в каждой их слезинке сквозит облегчение – наконец-то закончилось томительное ожидание, пугавшее фантомными призраками и надуманными страхами, пришла пора смиряться и справляться с действительностью. На их фоне Аида остается внешне спокойной, хотя изнутри ее просто трясет от едва сдерживаемого напряжения.
 
Ее отправляют работать в бар помощницей официантки. Несложная спокойная работа – поднеси, принеси, подай. Аида послушно мечется между столиками и кухней, легко поднимая тяжелые подносы. Вездесущий Злотан, походя, даже хвалит ее на ломанном английском:

- Молодец, не путаешься, быстро запоминаешь.

Она настолько теряется от пестроты, яркости и счастья своей новой жизни, что благодарно улыбается ему в ответ и на чистом сербском, почти без акцента, отвечает:

- Спасибо.

Она готова убить себя за такую оплошность, но Злотан ничего не говорит – только провожает ее ошарашенным взглядом.

К утру Аида не чувствует ног, но усталость – впервые за долгие годы – легкая и светлая, настоящая физическая усталость без примеси головной боли. Ее голова легка, как в первый момент, когда Аида вошла в бар. Это то, о чем она мечтала все последние годы, к чему стремилась, ради чего так долго готовилась.

А потом все катиться в тартарары.

Аида едва успевает переодеть рабочую форму, когда без всякого стука в раздевалку входит охранник, хватает ее за руку и почти волочет куда-то наверх. В причудливо, эклектично украшенном кабинете ее уже ждет Злотан. Он кивком приказывает Аиде садиться и демонстративно показывает ей какую-то толстую папку.

- Думала, я не догадаюсь?

На секунду Аиде кажется, что у нее из-под ног исчезает пол, и они все – и она, и Злотан, и его нелюдимый охранник, и странный кабинет –  проваливаются куда-то в ад. А ведь только казалось, что все налаживается, что пришло время начать новую жизнь, в которой от нее больше не потребуется никаких прежних умений – только быть тихой послушной тушкой, улыбаться в нужных местах и радостно ползать на брюхе.

Но Аида не из тех, кто легко сдается. Да и не все тут так чисто, как пытается представить ее собеседник:

- Так ты и не догадался, Злотан. Ты бы никогда в жизни не догадался. Не с твоим умом такие вещи узнавать. Колись, солнце, кто тебе сказал?

- Он, - Злотан тоже не сдается, криво ухмыляется и кивает на охранника.
Она оглядывается резким отработанным движением. Под ее пристальным взглядом охранник начинает поспешно оправдываться:

- Сын пишет диссертацию, на ваши статьи ссылается, все уши про вас прожужжал…

- И что теперь? – поворачивается Аида к Злотану. – Что это меняет?

- Думаешь, я свой шанс упущу? – расцветает ее собеседник. – Будешь мне профессуру консультировать за бабки.

- Нет, дорогой, я буду мыть посуду и разносить заказы. А ты свои амбиции умеришь.

- Уверена в этом? Потому что я такое могу с тобой сделать… - нарочито зло говорит Злотан, поднимаясь со своего стула.

Но Аида тоже уже не девочка. И она легко встает ему навстречу:

- Думаешь, тягаться со мной сможешь? Да ты пойми, кто ты – и кто я. Ты – жалкий сутенеришко, который боится полиции и с простыми проститутками сладить не может, а я – доктор наук, профессор, я две диссертации написала, шесть монографий издала, два учебника под грифом министерства сделала, учебными потоками помыкала, с академией наук воевала, с ВАКом спорила…

Утро разгорается, входит в силу, почти переходит в день, когда ее возвращают назад в комнату. Девчонки уже спят, и узнать их впечатления от прошедшей ночи, чтобы как-то уравновесить собственный негатив, не получается. Ее разговор со Злотаном вышел долгим, тяжелым, изматывающим, напоминающим старые добрые времена околонаучных и рабочих дебатов. Первый раунд безусловно остался за ней – Злотану в таких вещах с ней не тягаться. В глубине души у Аиды теплится надежда, что этим все и закончится. Если нет – она готова биться дальше. Она слишком далеко зашла, чтобы теперь останавливаться, сдаваться и возвращаться в науку. И горе тому, кто станет у нее на пути.