Новогоднее обращение

 Мне от этого еще, наверно, долго лечиться... Микстуру не изобрели, люди вокруг понимают, но в помощи отказывают, как и сам я в подобных ситуациях...
 Вот и еще один человек уехал. Что ждет его там? Европа; лазурный берег, разбивающийся о поверхностные камни людских домов; легкая, но головокружительная любовь; падающие обломки Эйфелевой башни на головы туристов и диссидентов, проклявших и мир, и труд, и май по завету какого-нибудь анархиста или, еще хуже, самого себя; неожиданные встречи и приятные подарки... Но если попробовать обернуться в этот момент... Попытаться увидеть то, что происходит за стенкой, там, через миллионы сотен шагов от нас... Мы с её мамой плакали долго…" Доченька, доченька, солнышко... Вот и убежала вновь частичка меня...". Эти записки я получал оцифрованными, но не потерявшими всех своих чувств и панорам. Хоть она и не видит моих слез, я плачу разорванными предложениями, ведь я и сам теряю!.. Ежеминутно. С каждым её новым словом о том, что, возможно, все это было зря... Я чувствую, как душа покидает свой дом, разбитый осколками ураганов, пинками шпаны и уродливыми признаниями... Он ведь почти стал пряничным... Ха-ха, многие сейчас посмеются над таким нелепым сравнением, особенно когда увидят, что писал это все мужчина...
-"Автор, остановись! Не порицай народный голос! Как всякий поэт, имеющий право сравнить смерть с расцветом сочной розы, так и ты можешь говорить что угодно. Да, я и есть тот самый диссидент, что строчками выше вклинился в повествование...
 Честно, я видел её тогда. Гуляла и осматривалась. Купила круассан; как подобает туристу, сфотографировала этот размазанный фиолетовой тушью закат и бросилась в огонь. В огонь той, что развалилась от твоих слов... Нет, можешь не пытаться менять написанное, перетасовывать то, что увидела тьма в твоем маленьком, детском мирке пятнадцатилетней давности. Все случилось. Они обнялись, как сестры, любящие облака, поцеловались подобно тому, с каким жаром юная особа прикасается к губам своей первой любви, и умерли они так же, как и любой рядовой герой, сражаясь с судьбою, написанной извне. Тем, кого оба они даже не знали. Тем, чье имя никогда не покроется черной коростой. Ведь их сердца разбились. Огненный лед разлетелся по сторонам, задев каждого, кто был рядом. И я, и другие, посмертно награжденные за жизнь в этой шкатулке из-под бриллиантов, придут к тебе на кладбище. Возможно, ты этого не увидишь. Возможно, ты будешь гулять вместе с той, что пропадает на душных Берлинских улицах вместе с томиком ненавистного ей Льва Николаевича, и, различив её по необыкновенному цвету волос, отправитель на прибрежный завод, где нерадивый художник нарисовал очередной портрет Бога.
 А может, все глубже... Мы смотрим на тебя сквозь страницу, сквозь печатные краски, разбавленные водой, не видя, что в этот промежуток времени ты лежишь с девушкой, которая в наших глазах может показаться тебе не должной, а ты, облевывая нас и наше одиночество тонной рифм и сквернословных замечаний, будешь и дальше Жить... Мне это сказала Ласточка на окне. Наверно, это и была та самая, что растворилась в снегопаде, когда три месяца года прошли..."
Я проснулся. Глаза мучительно распахнулись шторами на окне... Этот кофейный подарок скоро потеряет всё волшебство, ведь время подходит к концу... А я так не хочу больше терять. Особенно тебя...
Мне бы уснуть под нашей молодою елкой. Помнишь, как жужжали мы над ней?  Наверно, да. И дочка с такой радостью игрушки приносила, что все границы между моим миром и семьей исчезли... Так подумал я. Обнявшись, стыну на постели. Пройдут еще секунды и поверим, что уходить нам нужно лишь на время, и то – не отпуская белых рук. В крови, да пусть хоть в масле  –  не от-пу-щу! Любить, стоять под дулом автомата, наразброс кидая им в лицо стихи, и всем словам ответить лишь молчаньем и ударом в грязные их рты! Горите же за счастье  мое! Горите, прошлые обиды! Горите, все грехи от Бога посланные! Горите, книги и цветы! Горите синею водой и сладкими снегами! Горите, музы серые! Горите!
...спасибо, диссидент, спасибо мать, отец и та, кому вся эта дребень не нравится от самого знакомства со мной. Может, правда есть? И все, что я давно сказал, действительно сбылось? Или сбудется? Ведь строчка так и обрывается краями разлинованного листа из подаренной тетрадки (спасибо тебе  –  поймешь сама)...
Мой потолок потек направо, скатившись на паркет. И далее во все стороны... Мне от этого еще долго лечиться. От потолка к полу и снова по кольцу... Но главное, что похорон все меньше, а, значит, и лекарства от неё не нужно мне, ведь что лучше? Улыбаться от стыда перед другими, чтобы скрыть собственную слабость перед зеркалом, или же плакать вместе с той матерью, что потом будет долго вспоминать неухоженного юношу, сказавшего ей, что все будет хорошо, закрепив слова рассказами о том, что за разлукой спряталась рассвет, а за рассветом самый лучший день.

12 декабря 2013 года
20:11