***

Афганистан – Марсель – Аракуанга

Почти военно-полевой роман


 В основе романа лежат реальные события

Роман начинался в 2001 году. Поэтому некоторые возрастные и событийные данные следует воспринимать с поправкой на выше приведённую временную (ударение на последнем слоге) отметку.


С уважением, Герман Дейс

 

Часть 1 «Клим»


Глава 1


 1

 

Погода в России весной случается всякая. Однако почему-то на Пасху всё бывает тип-топ. Ну, типа, солнце, штиль и градусов до плюс двадцати в среднем, если считать от южных регионов на Кубани с Тереком и до самых северных окраин, где таки прижилось и православие, и церковные праздники при нём.
Надо сказать, в больших российских городах Пасха теперь празднуется широко и звонко. В отличие от гнусных советских времён, когда попы якобы пребывали в загоне, и когда яичко с куличом святить (ну, и попу в лапу дать) считалось (по мнению современных критиков гнусных советских времён) почти противозаконным. Но если честно, то и тогда представители жеребячьего племени (в общем, попов на Святой Руси не любили во все времена, и гнусные, и не гнусные) жили в примерном достатке, а поступить в тогдашнюю «советскую» духовную семинарию считалось делом таким же почти невозможным, как поступить, скажем, в МГИМО, ВГИК или ВХУТЕМАС (1). Однако не о том речь, а о том, что нынче таки веселей праздновать всё что угодно. Но празднование Пасхи получается ещё веселей, потому что каково припасть к брашнам после многодневного поста? И пусть ты пост этот не соблюдал вполне или не соблюдал вовсе, но само понимание тех исторически-патриотических фактов, что пост в нашей замечательной стране таки есть, и это не просто пост, а великий пост, который кто-то таки соблюдает, придаёт особую вкусность хмельного застолья после этого самого (2).
Ну, вы понимаете…
Маленький сибирский посёлок Суходолье (3), уютно расположенный на правом берегу Иртыша, отмечал ключевой христианский праздник сравнительно скромно. Посёлок насчитывал всего 875 человек по последней советской переписи населения. Сколько людей жило в посёлке сейчас, никто не знал, но почти все его жители, невзирая на ущербность в современных статистических делах, праздновали Пасху (4).
Богомольцы приступили к делу с вечера. Часть их заняла места в Никонианской церковке, другая (большая) часть, набилась в молельный дом для последователей протопопа Аввакума. Отмолившись, они с утра присоединились к тем односельчанам, кто не страдал избытком религиозного рвения, и суходольцы отправились на поселковое кладбище (5).
Клим Алексеевич Безменов, мужчина 36 лет, беспартийный, несудимый и неженатый, пришёл на кладбище с группой слабо верующих земляков в девять утра. Он легко отклонил несколько предложений «праздновать» компанейски и удалился в свой семейный уголок, где рядышком – под непременными, деревянной работы, крестами – лежали почти все его близкие родственники.
Родители Клима погибли во время весеннего сплава в 1968 году, когда Клину стукнуло три года. А дед с бабкой умерли друг за дружкой в начале 1985-го. В те неспокойные пятнисто-трезвенные времена Клим Безменов добивал свой солдатский срок в далёком Афганистане. И аккурат перед самым его дембелем случилось так, что он чуть не угодил под показательный военно-полевой трибунал. Ну, да, советское командование иногда устраивало такие представления для ублажения той части общественного мнения, которому позволялось «формироваться» вокруг дружественных действий в сопредельном Афганистане (6). Но Клим Алексеевич не захотел становиться козлом отпущения для какого-то туфтового общественного мнения и бежал из-под стражи. Иначе говоря – дезертировал. Родное командование потом долго думало (целых четыре месяца), что делать, пока не разродилось стыдливым извещением. Извещение командование отправило спустя почти три месяца после окончания срока службы «подведомственного» бойца. И адресовалось оно ближайшим родственникам Клима, деду с бабкой, а в нём говорилось, что старший сержант Клим Алексеевич Безменов пропал без вести. Бабка, имевшая представление о пропавших без вести (в 44-м похожая бумага приходила на её брата), слетела с катушек, полежала денёк и преставилась. Вслед за ней ногами вперёд на погост поехал дед.
Клим Безменов вошёл в ограду, сел за столик перед семейными крестами, достал из внутреннего кармана куртки четвертинку, свинтил пробку и со словами «Пусть вам там будет лучше, чем нам здесь» сделал небольшой глоток отвратительно пахнущей новой русской водки. Затем Клин закрыл бутылочку, поставил её на столик, закурил совершенно «безвкусный» Честерфилд и бездумно уставился перед собой. Пил он последнее время мало и редко. И та часть водки, оставшаяся после символического поминовения близких, предназначалась для какого-нибудь горемыки, недопившего из собственного источника.
Поселковое кладбище, густо заросшее деревьями и кустарником, располагалось на пологом склоне одного из трёх холмов, которые окружали Суходолье. Клим, сидя на своём месте под дырявой сенью голой липы, сквозь ветки которой вольно проникали ласковые лучи обязательного пасхального солнца, видел родной посёлок как на ладони. Посёлок стоял на низком участке берега Иртыша. В этом месте далеко в реку уходили три песчаные отмели. Здесь была пристань, оборудованная – из-за отмелей – плавучим дебаркадером и хилыми мостками. А вдоль реки, с центром у пристани, тянулась главная поселковая улица почему-то имени товарища Володарского. Вторая улица с классическим названием Советская, перпендикулярно улице Володарского и с началом у пристани, уходила вверх, последними своими домами забираясь на средний – один из трёх – материковый холм.
Несмотря на то, что основная часть посёлка находилась в низком месте, здесь всегда – и в паводки – было сухо. Поэтому посёлок так и назывался – Суходолье. А раньше так называлась деревня, появившаяся в описываемом месте в такие далёкие времена, что куда там Соловьёву с Ключевским. Не говоря уже о Карамзине (7).
Впрочем, что касаемо администрирования, некоторые ироничные языки утверждали, что название посёлка произошло не в силу особенностей географического характера, а из-за сурового и властного нрава местных женщин. Которые испокон веков, сначала просто так, а потом ссылаясь на устав старообрядчества, ущемляли права своих мужчин насчёт промочить горло. И мужчины в этом месте издревле маялись сухой долей. И даже происки никониан, построивших в 1712 году первую церковь и первый кабак, не поспособствовали увлажнению сухой доли мужской части населения. Целовальники, в отличие от попов, попадались всё непутёвые, торговлишка монопольной водкой не ладилась, а самогон суходольцы гнать не умели. Или не хотели. Привычные к алкогольному воздержанию, они дожили до нынешних дней, каковые ознаменовались сменой официальных вывесок, резким обнищанием подавляющего большинства жителей, открытием коммерческого ларька на пристани и круглосуточной пивной-казино напротив бывшего поселкового совета. Ещё с приходом в посёлок, условно говоря, демократии, в Суходолье появилось несколько пунктов по приёму металла и, соответственно, до полусотни отчаянных пьяниц, собирателей оного металла. Все эти «старатели» каким-то чудным образом оказались жителями одной улицы Володарского. Клим, сидя за столиком и машинально уставясь вниз, видел сейчас и эту улицу, и припозднившегося алкаша, делавшего третью попытку свернуть с неё на улицу Советскую, чтобы попасть на кладбище. Хорошо была видна и пристань, куда два раза в день приставал речной катер. На этом катере рейсом в двенадцать часов Клим собирался отвалить в Алабинск, где он второй год работал испытателем на военном заводе.


2


Военный завод, на котором второй год трудился Клим Алексеевич Безменов, был одним из многочисленных градообразующих предприятий, появившихся в проклинаемые всяким уважающим себя новым русским интеллигентом советские времена. Тогда же город назвали Алабинск-два в «честь» того Алабинска, что возник на месте бывшей фактории-пристани купца-душегуба Воропаева. То есть, сначала городок назывался Воропаев. Потом в Воропаеве объявился один матрос-большевик по фамилии Алабин, ехавший по революционной разнарядке во Владивосток, но спьяну пересевший в Омске на пароход вместо паровоза. Он разогнал Воропаевское отделение учредительного собрания с помощью маузера, чугунных кулаков, лужёной глотки и умения мастерски материться, и установил в Воропаеве Советскую власть. Затем матрос таки проспался, узнал, что он далеко не во Владивостоке, и поехал-таки по назначению. А старенький Воропаев стал называться Алабинском. И там даже хотели поставить памятник матросу. Но так как одни жители бывшего Воропаева утверждали, что матрос был одноглаз, как герой Трафальгарского сражения, а другие говорили, что матрос был одноног, как один из героев Стивенсона (8), то памятника не вышло. К тому же никто из обывателей бывшего Воропаева не догадался (или не рискнул) в своё время полюбопытствовать у в жопу пьяного героического матроса его имя-отчество. А для того чтобы получить из центра сто тридцать восемь рублей на построение памятника из своего гранита, требовалась специальная заявка, где следовало указать полные реквизитные данные того, чей памятник собирались строить жители тогда уже советского Алабинска.
Но, несмотря на отсутствие соответствующего новым веяниям памятника в захолустном Алабинске, остальная страна под управлением неугомонных большевиков стала бурно развиваться, начали появляться всякие заводы, дело дошло до Сибирской глубинки и, таким образом, получилось два Алабинска. Один продолжал стоять на реке, имел вид вполне исторический, деревянные тротуары, рубленую без единого гвоздя пристань и покосившиеся удобства на задних дворах. Второй назывался Алабинск-два, на картах не значился и отстоял от Алабинска первого и от Иртыша в пятидесяти километрах. Два города соединяло отличное шоссе, по нему курсировал рейсовый автобус специального назначения, а сам Алабинск-два состоял не только из засекреченного военного завода, но из специальной воинской части, довольно приличной инфраструктуры и очень симпатичного жилищного массива в виде пятиэтажных домов повышенной комфортности. Теперь, когда у страны не осталось никаких секретов, воинская часть сгинула в небытие, городки стали звать Алабинск-пристань и Алабинск-завод, в первом появились первые дворцы местных демократов, второй стал резко ветшать, а в бывший автобус специального назначения теперь мог сесть любой желающий прокатиться, но за плату с учётом индексации неунывающей, язви её, инфляции.
Надо сказать, что в то время, когда российское общество дёргалось в непотребных судорогах, рожая новую политическую формацию с условным названием «демократия», управление городом-заводом находилось в руках относительно порядочных людей. Они сумели сохранить и завод, и рабочие места на нём, и даже бесплатный проезд в одемокраченном автобусе для рабочих и служащих завода. А завод продолжал функционировать, персобачившись с советской плановой секретной кооперации на выгодную реализацию своей продукции тем, кто просто за неё платил. Эта продукция – самонаводящиеся снаряды для ПЗРК (9) – раскупалась довольно хорошо. А так как заводчане умудрялись обставлять свои акты купли-продажи без своекорыстного участия барыг из «Росвооружений», то денег от торговли хватало на всё: и на удовлетворение возросших аппетитов руководителей, и на достойную оплату труда рабочих с инженерами и служащими, и на городские нужды. Однако так длилось недолго. Сотрудники, правда, продолжали получать человеческую зарплату, но вот с руководителями и администрацией стали происходить маленькие и большие неприятности. Кто-то, не объясняя причин, отъехал в Москву. Кто-то присел за совершенно смешные нарушения административно-хозяйственного толка, усугублённые хорошо оплаченной казуистикой. А кто-то просто приказал долго жить. Так, одного крупного заводского начальника, владельца 37 процентов акций новоявленного ЗАО, насмерть задавил УФСБ-эшный УАЗ-ик в Алабинске-пристани. А на месте отбывших, присевших и крякнувших по причинам, не от них зависящих, сидели временно исполняющие кадры из местных. Но скоро на смену им ожидалась новая команда начальников. Теперь уже по рекомендации самих барыг из «Росвооружений». Ожидались они, кстати, уже в понедельник, на следующий день после празднования Пасхи.


3


Утро понедельника пасхальной недели подарило Алабинск-завод низкой облачностью и холодным моросящим дождём.
- Погодка, однако, нелётная, - пробормотал Клин Безменов, выглядывая в окно малосемейной общаги, где он занимал отдельную комнату с удобствами. Бывший дезертир встал в семь утра, вымылся по пояс холодной водой, вытер мускулистое тело шершавым полотенцем, побрился электробритвой и, не одеваясь, проглотил лёгкий завтрак – два бутерброда с сыром и кружку горячего, условно говоря, чая (10). Затем, без всякого умысла поигрывая мышцами, кое-где украшенные шрамами, а на плече татуировкой эмблемы ВДВ, Клим оделся и побежал на работу. Благо проходная завода находилась всего в семистах метрах от общаги. Миновав первую проходную, обойдя здание администрации, КБ и первого «бризантного» (11) цеха, Клим заторопился уже по территории завода на его зады. Туда, где стояла вторая проходная, а за ней располагался аэродром и несколько ангаров для лётной техники и для ремонтных нужд.
- Здорово, Макарыч! – Клим приветственно поднял руку, проходя вертушку перед показательно суровым с жестокого похмелья охранником. – Наши уже на месте?
- Н-м-с-с-е, - возразил Макарыч, не разжимая рта.
- Вот и ладно, - пробормотал испытатель и потрусил дальше. Машинально пожимаясь от холодного занудливого дождя, Клим сунул руки в карманы и в который раз поймал себя на мысли, что по возвращении на Родину у него появился комплекс вины, от чего он становился то ненужно суетлив, то излишне болтлив. Вот и сейчас: надо было ему раскланиваться перед этим тайным пьяницей и явным демократом? А то он не знает. Что наши, даже вопреки нелётной погоде, давно уже на месте.
Клим вошёл в крайний ангар, отворил дверь во внутреннюю конторку и поздоровался с присутствующими, экипажем МИ-6-го. Затем повесил сырую брезентовую куртку на вешалку и подсел к коллегам. Командир, сорокатрёхлетний Ваня Стахов, подрезал ногти перочинным ножом. А штурман и радист, братья Коля и Петя Губины (12), лениво перемывали кости старому и новому руководству. Акцентируясь на методах, применяемых в столь щекотливом деле, как смена малой и большой власти в обновлённой России.
- Нет, ты не скажи, - бузил Петя, младшенький, - просто так людей машинами не давят…
Речь, очевидно, шла о Мостовом Сергее Сергеевиче, владельце 37 процентов акций предприятия, которого насмерть переехал УФСБ-эшный УАЗ-ик. Сергей Сергеевич, удручённый переменами не в лучшую сторону, задёрганный постоянными вызовами в столицу и обеспокоенный участью генерального, который напрочно засел в Лефортово, последнее время стал подпивать. Охраны он не держал и по старой советской привычке, никого не опасаясь, частенько разгуливал пешком. А как-то ему случилось торчать а Алабинске-пристани на автобусной станции, откуда Сергей Сергеевич собирался в областной город, чтобы потом из областного снова лететь в Москву. Ну, выпил Сергей Сергеевич в буфете посошок, другой, третий и вышел на улицу покурить. А тут его, откуда ни возьмись, какая-то собака издали кличет. Не будучи чванливым, Сергей Сергеевич пошёл через прилегающую к автобусной станции улицу на зов. А тут, снова откуда ни возьмись, вышеупомянутый УАЗ-ик. Да на полном ходу. Да ка-эк даст по Сергею Сергеевичу. Да таково злодейски дал, что Сергей Сергеевич отлетел по ходу движения УАЗ-ика метров на пять. Однако УАЗ-ик не сплоховал: он «нагнал» уже лежачего Сергея Сергеевича и, якобы не справившись с тормозами, управлением и дурным глазом, каковой с утра положила на водителя УАЗ-ика его гнусная соседка, дополнительно переехал бедного держателя 37 процентов акций военного завода.
Вот таким замысловатым образом погиб Сергей Сергеевич почти от рук местных специалистов по ловле шпионов в Алабинском районе.
- Зелень ты краснопузая, - ворчал Коля, старшенький, человек крайне правых взглядов, - всё тебе какие-то диверсии мерещатся. Он, когда улицу перебегал, уже из стороны в сторону шатался. А УАЗ-ик как раз куда-то спешил…
- Вы когда-нибудь видели Сергея Сергеевича шатающимся?! – возопил Петя, умеренный левый радикал (13). – И куда, интересно знать, спешил фээсбэшный УАЗ-ик?!! Мериканских шпиёнов ловить нам наши истинные хозяева из-за океана не позволяют, - ёрнически пояснил он, - и давно уже прошли те времена, когда к станции дефицит или водку подвозили. Ась? И почему менты до сих пор не нашли человека, который спровоцировал Сергея Сергеевича под колёса куда-то позарез спешащего УАЗ-ика с дармоедами, которые и в советские времена ни хрена не делали?(14)

 - Ну, мало ли, - пожал плечами Коля. – Испугался, например, и носа не кажет. Ну, тот, который позвал Сергея Сергеевича…
В это время тренькнул телефон на столе в конторке. Командир снял трубку, послушал, опустил трубку на рычаг и доложил:
- Звонил исполняющий. Полчаса назад он со свитой встретил новое руководство. Сейчас они все вместе стартуют с областной вертолётки. Просил встречать на нашей площадке.
- А нам это надо? – возмутился Петя. – Пусть конторские с конструкторскими встречают. И них зарплата не чета нашей…
- Велено быть всем, - терпеливо повторил командир. – И нам в том числе…


4


Новое руководство (или, как принято говорить в холуйской среде – хозяева) прибыло на ведомственную взлётку ровно в 10. 00. Их, хозяев (или новое руководство) вместе с местными, временно исполняющими, кадрами, доставил областной вертолётный чартер. Это был довольно подержанный пассажирский МИ-8, перекрашенный в современные российские цвета, нечто среднее между американскими с европейским стандартами военного камуфляжа. И, он ещё продолжал греметь битыми лопастями, как на бетонированную площадку соскочил исполняющий. Он погрозил кулаком встречавшим и стал принимать под руку новых хозяев. Жест исполняющего правильно понял только Вов Вовыч, начальник 2-го режимного отдела. Он петухом наскочил на собравшихся, интеллигентных конструкторов, чистеньких служащих и «форменный» вспомогательный персонал, и те нехотя выстроились в волнистую шеренгу вдоль «бровки» бетонированной площадки. А исполняющий подобострастно попятился от вертолёта, выбрав направление к тому месту, где, ёжась под непрекращающимся дождём, переминались с ноги на ногу конструкторы. За исполняющим следовал, судя по повадкам, новый генеральный, мужик лет сорока пяти. По бокам и сзади него шли ребята помладше. Выглядели они незамысловато и вполне смахивали на дорогих телохранителей. Хотя, как значилось в протоколе, и о чём доносила молва, все трое являлись солидными должностными лицами, - заместителями по коммерции, научной части и кадрам. За ними, новыми солидными должностными лицами, тянулись остальные, те из свиты исполняющего, кто вместе с ним летал в областной центр на встречу известно кого.
- А камарилья-то у нового, - буркнул на ухо Климу Петя Губин, - похожи на тех, кто нынче работает вышибалами в новых русских банях…
- Где это ты видал новые русские бани? – вполголоса удивился Клим. – Хотя, да, похожи. Однако и сам тоже хорош…
Да, новый генеральный фигуру имел вполне гладиаторскую: плечист, выше среднего, оптимально, без намёка на лишний вес, массивен. В общем, почти красавец-мужчина, если бы не голова с рожей при ней. Голова у нового генерального смахивала на поставленную на попа дыню с естественной лысиной по всему полагающемуся сверху пространству. Лицо же – по причинам то ли естественного свойства или вследствие перенесённых заболеваний (или травм) – походило на высветленный кусок хреново выделанной крокодиловой кожи, – настолько оно было испещрено каким-то ассиметричными не то морщинами, не то следами от старых многочисленных шрамов. И в довершение ко всему уши: они у нового генерального торчали в разные стороны одновременно забавно и показательно: вот, дескать, дети, будете себя плохо вести, и с вашими ушами получится такая же фигня. Ну, типа, превратятся в лопухи после того, как за них усердно потягать…
- Здравствуйте, товарищи! – неожиданно тепло поприветствовал новый собравшихся и принялся пожимать всем руки, начав с главного конструктора. У собравшихся слегка отлегло от сердца.
- Это наше конструкторское бюро, - хлопотал исполняющий, бегая вокруг нового хозяина, - это режимный отдел, это коммерсанты…
Новый сдержанно всем улыбался, дошёл до командира экипажа, стоящего в дальнем конце шеренги и с чувством подержался за его руку. Затем повторил процедуру с братьями Губиными, и добрался до крайнего, Клима Безменова. Сунул руку Климу, посмотрел на него в упор, и на долю секунды располагающая улыбка на лице нового генерального превратилась в кривую ухмылку: холодный взгляд маленьких васильковых глаз, неподвижная маска корявого лица и односторонний оскал – приподнятый правый угол верхней губы, обнаживший несколько крепких с лёгким налётом желтизны зубов.
- Это Клим Алексеевич Безменов, - доложил исполняющий, встряхиваясь, как собака, - наш лучший испытатель. Их у нас, как и стендовых экипажей, четверо…
- Я в курсе, - кратко возразил новый, неуловимо быстро принял прежний сердечный вид, пожал руку Климу и вернулся к середине шеренги. Затем отошёл от неё – для удобства – шагов на десять, повернулся к шеренге лицом и выступил с ознакомительной речугой.
- Меня зовут Смолянинов Георгий Кондратьевич. Я буду вашим новым генеральным директором. С моими заместителями познакомитесь в процессе. Мы здесь по рекомендации «Росвооружений». Я не стану обсуждать причины перестановки кадров, как не стану упрекать старое руководство в порядке ведения дел. Однако хочу предупредить: с моим приходом и под моим началом деловая ситуация на вашем – теперь уже на нашем – заводе резко изменится…
Пока он говорил, чартерный борт, стоящий метрах в семидесяти от «официально тусующихся», оторвался от взлётки и на низкой высоте, не зарываясь в облака, пошёл домой.
«Кого-то он мне напоминает», - мучительно вспоминал Клим Безменов, машинально смаргивая холодную дождевую влагу. Он стоял без головного убора, одет был легко, поэтому начинал чувствительно мёрзнуть в холодной сырой среде, наиболее соответствующей нормальной сибирской весне за редким исключением в виде православной Пасхи, майских и дня пограничника.
- ... Мы не можем работать по-старому, - заявил новый гендиректор, назвавшийся Георгием Кондратьевичем Смоляниновым, на каковое замечание многие не согласились: многих присутствующих вполне устраивали и прежний график, и старый порядок, и привычные расчёты. – Но мы должны активизироваться в разработке новых видов конструкций, чтобы выжить во всё усиливающейся конкурентной борьбе…
Главный конструктор виновато потупился и переступил с ноги на ногу; продукция завода считалась лучшей в мире, и каждый год коллектив «осваивал» новый тип самонаводящихся снарядов.
- ... Я достаточно знаком с положением дел на вашем (нашем!) заводе, - сообщил Георгий Кондратьевич, - и, помянув конкуренцию, сделал это не из желания умалить ваши заслуги и достижения. И я в курсе вашей последней разработки. Я даже знаю, что на сегодня у вас (у нас!) намечено штатное испытание!
Он сурово глянул на исполнявшего, тот зыркнул на главного конструктора, последний выступил вперёд и, по-мальчишески вытянувшись, доложил:
- Образцовая модель У-124-М. Прошла испытание на статическом стенде. На сегодня назначены лётные испытания, но ввиду непогоды…
- У-124-М, - перебил конструктора новый хозяин, - максимальная высота подъёма 5 тысяч 500 метров, радиус выбора цели – одна тысяча двести метров. Программа выбора ориентирована не на грубый тепловой след, а построена с учётом чисто инверсионных специфических данных на базе топлива, применяемого в ВВС США. Работает и в догонном, и во встречном режимах. Но особенная изюминка новой разработки – это стопроцентная гарантия поражения хвалёных Ф-117. Так, во всяком случае, заявлено в технической аннотации. Так? (15)
- Так точно, - скромно улыбнулся главный конструктор, - сегодня хотели пострелять по воздушной цели, но…
- Что – но?! – посуровел Георгий Кондратьевич, входя в начальнический раж.
- Так ведь непогода, - промямлил главный конструктор.
- Значит, если непогода, то мы и по вражеским «фантомам» выстрелить не сможем? – язвительно спросил новый и победно оглядел своих замов. Те, не моргнув глазом за всё время представления, продолжали изображать полное бесчувствие. И разве что резинку не жевали. – Или вражеские «фантомы»… гм! самолёты... находящиеся на вооружение террористически настроенных стран, не летают в непогоду? – продолжил глумиться новый.
- Летают, - сокрушённо развёл руками главный конструктор, а про себя подумал, что сегодня нашей стране лучше вообще не иметь никаких врагов в воздухе, поскольку старые вооружения мы большей частью утилизировали, а все новые уходят за кордон и нам теперь всё до лампы едино – что сверхсовременный Ф-117, что времён второй мировой «мессершмидт».
- Так в чём дело, товарищи? – подбоченился господин Смолянинов и принялся командовать. – Вы, - он кивнул служащим, - можете занять свои рабочие места. Вы, - он повернулся к исполнявшему, - покажите моим заместителям их кабинеты. А мы, - он махнул рукой в сторону главного конструктора, - займёмся испытанием прямо сейчас. Или наш вертолёт хуже того, что сейчас отбыл в областной центр?
- Лучше, - заверил его Ваня Стахов, командир дежурного испытательного экипажа.
- Так я ж знаю! – радостно взмахнул огромными руками господин Смолянинов. – Одного не пойму: как вам удалось увеличить практический потолок до пяти тысяч девятисот метров?
- При желании мы можем поднять машину и до семи, - похвалился Ваня (16).
- Молодцы! – рявкнул новый генеральный. – Машина в ангаре?
- Так точно.
- Приказываю буксировать её на взлётку. Установка? – кратко поинтересовался Георгий Кондратьевич у главного конструктора.
- Бортовой «Урал», - доложил конструктор, - стоит во вспомогательном ангаре. Прикажете доставить из цеха снаряд?
- Приказываю подготовиться стартовой команде, погрузить на установку снаряд, выехать на огневой рубеж и произвести испытательный пуск.


5


Огневой рубеж находился в десяти километрах от взлётки. Новый хозяин, не чинясь и переходя от слов к делу, сел в «Урал», оборудованный поверх обычного кузова специальной плитой и установочной версией универсального ПЗРК на специальной турели, и приказал гнать машину на место (17). Рядом с генеральным примостился главный конструктор. Во время пути новый генеральный, выказав знание предмета, с пристрастием допрашивал учёного попутчика. Особенно интересуясь тем фактом, как КБ завода удалось достичь универсальной стандартизации снаряда для пусковых труб ПЗРК разных диаметров? Второстепенный интерес Георгий Кондратьевич заострял на наполнителе снаряда, позволяющему ему достигать беспрецедентно рекордных высот. А ещё новый хозяин успел поспрашивать о подробностях кратного увеличения диапазона действия снаряда за счёт совершенно невиданной (и пока засекреченной) модификации ГСН (18).
Главный конструктор интеллигентно смущался, рассказывал, не таясь, а когда «Урал» прибыл на рубеж, всё было готово к проведению испытательного пуска. Испытательский борт стоял на взлётке и ожидал команды. И как только таковая поступила, Ваня Стахов запустил ротор, оторвал машину от земли и погнал её по известному курсу.
- Курс на Маяк-1, - доложил он, обозначив сектор стрельбы. – Будем на месте и заданной высоте через восемь минут.
Радист повторил слова командира, передавая сообщение на огневой рубеж.
- Пчела, я – Фокус, - раздался в телефонах радиста голос главного конструктора, - работаем по плану Омега-4.
- Вас понял, - ответил Губин-младший и зачем-то посмотел на часы.
Клим Безменов сидел в грузовом отсеке вертолёта и ничего из сказанного не слышал. Перечень его обязанностей не предусматривал участия в формальных радиопереговорах. Он должен был всего лишь вовремя сбросить стенд, самонадувающийся аэростат, к которому ещё в пятницу умельцы из «аэрозольного» производственного цеха присобачили реактивную трубу, имитирующую работу двигателей «фантомов» США в универсальном диапазоне. Труба автоматически «включалась» ровно через тридцать секунд после того, как аэростат, наполнившись до отказа, натяжением специального упругого «обруча» включал механизм отсчёта. А ещё через тридцать секунд, когда вертолёт опускался до безопасной высотной отметки, рекомендовалось производить пуск. Сигналом к действию испытателя служила лампочка под ходовой рубкой. Сначала был первый сигнал, после чего Клим отдраивал задний люк. Затем командир корректировал полётную ситуацию, давал второй сигнал и испытатель сталкивал стенд в воздух.
Клим Безменов успел достаточно поупражняться со сбрасыванием стенда. Он, не торопясь, проверил «упаковку», сложенную на монорельсе, надел парашют на случай, если его сдует вместе с аэростатом (случалось и такое) и уставился на сигнальную лампочку. Она, не заставляя долго ждать, зажглась ровно через девять минут после подъёма вертолёта в воздух. Клим подготовил к работе баллон со сжатым воздухом, прикреплённый к аэростату и отдраил кормовой люк. Он машинально полюбовался на голубое небо над слоем облаков и взялся за ручной тормоз, который удерживал «упаковку» на монорельсе. Затем, когда сигнальная лампочка зажглась во второй раз, Клим опустил рычаг тормоза и стенд поехал на выход.
- Ну, всё, на сегодня отработали, - сказал себе испытатель, мельком подумав о том, что с работой ему повезло. Он, удерживаясь за специальный леер, потянулся к скобе люка, чтобы поставить его на место. Но не успел взяться за скобу, как увидел снаряд. Эта злостная крылатая железяка успела пробиться сквозь толщу облаков и преспокойно направлялась к вертолёту.
«Ну, ни хрена себе», - успел подумать бывший дезертир, даже не подозревая о реальной подоплёке случившегося. А случилось так, что новый хозяин решил пальнуть сам. Благо, дело было нехитрым. Поэтому генеральный слегка проинструктировался у штатного стрелка и взялся за прибор пуска. Когда пилот передал по радио о прибытии в сектор, а конструктор скомандовал сброс стенда, Георгий Кондратьевич Смолянинов, не дожидаясь окончания контрольной паузы, нажал на пусковую кнопку. И когда снаряд ушёл к цели, стал виновато разводить руками. А вся пусковая команда во главе с главным конструктором остолбенела без слов, но в ожидании неизбежной гибели вертолёта под грохот всамделишного взрыва из-за оплошности нового гендиректора.
Дело в том, что этот пуск (после серии пусков практических снарядов для отладки ГСН) производили боевым снарядом, где сидело до десяти килограммов тротилового эквивалента фугасного свойства. И такой снаряд производил не только фатально разрушительные действия, но ещё делал много шума. В отличие от практических снарядов, протыкающих аэростаты с рахитичным пуканьем, характерным для детворы современного российского электората, питающегося (вместе с детворой) всякой несъедобной дрянью.
Поражение аэростата фиксировалось на приборе наземного слежения за снарядом. Однако снаряд не собирался поражать никакой аэростат, потому что реактивная труба под ним ещё не заработала. Электроника в ГСН снаряда в доли миллисекунды сделала поправку на металл с тепловым излучением неизвестного происхождения и, согласно заложенной в программе перечню исключений, выбрала вертолёт. Который, к тому же, не успел опуститься на безопасную высоту. А Клим Безменов столбенел в люке, и ему казалось, что снаряд несётся прямо на него.
- Ну, ни хрена себе, - промямлил он, и, было, дёрнулся в сторону рубки. Однако вовремя поняв, что всё равно не успеет никого предупредить, прыгнул в воздух.
«Вот если бы у меня были ларинги (19), - мельком подумал он, машинально отсчитывая интервал до ручного «извлечения» парашюта из ранца. – А фигли они? Ну, услышал бы меня Ваня и вырубил бы ротор, так железка всё равно пойдёт на металл. А парашютов ни у кого, кроме меня, нету. Только толку бы от них, потому что всё равно не успеют…»
И, пока он так моментально соображал, вышеупомянутая железка, умнейшая конструкция и не имеющая аналогов в мире, примитивно пошла в турбину. Раздался оглушительный взрыв. Турбина полыхнула синим пламенем, огонь перекинулся в топливные баки и спустя две секунды вертолёт гулко громыхнул вторично дальше по курсу и много выше бывшего дезертира.
«Всё, абзац», - удручённо констатировал Клим Безменов, в свободном падении наблюдая картину катастрофы между куполом безразмерного синего неба и кучерявой пеленой белых облаков. Он вытянул кольцо и только тогда вспомнил, на чьём лице он впервые увидел кривую ухмылку, которая на мгновение испортила приветливый вид нового гендиректора, Смолянинова Георгия Кондратьевича.

 
 





 





(1) Московский государственный институт международных отношений, Всесоюзный государственный институт кинематографии, Высшая художественная техническая мастерская





 




(2) Вообще-то, пост бывает не только перед Пасхой, но ко всему – после гнусных советских времён – надо привыкать постепенно





 




(3) Название вымышленное





 




(4) Первая демократская перепись населения случилась аккурат в 2003 году (или в 2002?). Количество статистиков к тем славным временам (супротив гнусных советских) сократилось в пять раз. Зато количество денег, потраченных на усечённую кампанию (РФ супротив СССР), увеличилось в двенадцать раз. Автор считал в золоте, а не примитивно сравнивал рубли российские и советские





 




(5) Никон (Минов Никита), русский патриарх с 1652 года. Его реформы послужили причиной раскола в русской православной церкви. Аввакум Петрович, протопоп, глава русского старообрядчества, «соавтор» раскола





 




(6) Вот именно, дружественных. Особенно по сравнению с тем, что вытворяли америкашки перед входом в известную республику. И, невзирая на вонь, испускаемую всякой мразью из окружения дохлого академика Сахарова





 




(7) Русские историки





 




(8) Очевидно Горацио Нельсон и Джон Сильвер





 




(9) Полевой (переносной) зенитно-ракетный комплекс





 




(10) Теперь только и остаётся вспоминать, что даже у грузинского чая были вкус и цвет. По сравнению с Майским или даже с Липтоном. А ведь простой грузинский чай заваривался пачкой на большой алюминиевый чайник и его – чайника вместе с нормальным чайным запахом и цветом – хватало на шестерых студентов. При стоимости чая всего сорок копеек за пачку





 




(11) От «бризантные взрывчатые вещества». Очевидно, в первом «бризантном» производили наполнители для снарядов





 




(12) Вообще-то, экипаж МИ-6-го состоит из пяти человек, ну да какие на Руси умельцы? Если даже ГРЭСы в новые времена обслуживаются персоналом до семисот человек вместо трёх тысяч по советским штатным нормам





 




(13) Смысловой абсурд, бытующий в современной российской политической среде. Как-то: национал-большевик, правый центрист, непримиримый демократ, лояльный монархист, народный (!) патриот





 




(14) Что, правда, то – правда. Количество людей в Советском Союзе, занятых в тех или иных ведомствах под эгидой КГБ, превышало аналогичное количество в США в три с лишним раза. И всё это огромное количество «железных феликсов» под несильным нажимом извне радостно просрало Родину почти в одночасье





 




(15) Автор признаёт, что кое-где в своём романе применял элементы вымысла. Однако автору доподлинно известно, что над подобной конструкторской задачей – наведение снарядов не только на тепло, звук и металл – бьётся не одно научное учреждение. Поскольку вышеупомянутые ориентиры легко имитировать с помощью обычных тепловых ракет-ловушек, имеющихся на вооружении любой боевой машины





 




(16) Снова вымысел. Практический потолок МИ-6-го – 4500 метров. И выше он, хоть тресни, не поднимется. И даже с помощью замечательной русской смекалки, когда одну лопасть можно просто отпилить, а за счёт модификации лонжерона не только компенсировать отсутствие лопасти, но и увеличить взлётную тягу. Также можно было бы избавиться от гидравлических демпферов, противообледенительной системы лопастей и ещё одного члена экипажа





 




(17) Немного фантастики сейчас и далее. Знатоки ПЗРК (и прочей военной техники) будут смеяться, но мы же не учебник пишем?





 




(18) Головка самонаводящаяся, одна из важных составляющих реактивного снаряда ПЗРК





 




(19) От ларингофон. Имеется в виду средство связи