Прощание с другом или tabula rasa

ПРОЩАНИЕ С ДРУГОМ
или (TABULA RASA)

Этим произведением я низко кланяюсь своей малой Родине и друзьям детства.


– Кирилл Анатольевич, Ваша бывшая жена на второй линии,– сообщила секретарь Вера по селектору, делая акцент на слове бывшая.
– Сколько раз я просил не соединять меня ни с кем, когда занят,– прорычал он, откидываясь на спинку стула и театрально вскидывая руки. Поморщившись, он взял трубку.
– Что тебе? Я сильно занят,– недовольным голосом, стараясь придать ему больше раздражения, вместо приветствия проговорил Кирилл.
На самом деле ничем таким он занят не был. Кирилл полировал ногти пилочкой дорогого маникюрного набора. С утра он устроил разнос заместителю за сущую мелочь, отсутствие распечатанного предварительного варианта договора с американскими партнерами, хотя Евгений все принес на флешке, для согласования. Но его величество было с утра не в настроении и покуражилось над сотрудником. Далее величавым жестом отпустив зама, он почувствовал прилив сил. Как вампир, испивший чужую энергию. И вот на тебе – опять негатив, видать это утро новой рабочей недели не сулит ему ничего хорошего. Не спеша, с расстояния вытянутой руки он полюбовался на ногти и удовлетворенно засопел.
– Кирилл,– ледяным голосом осведомилась Вика, его бывшая – ты в сентябре придешь провожать Ленечку в первый класс или, как всегда, будешь занят?– бывшая жена максимально постаралась придать сарказм своему голосу.
Кирилл внутренне подивился, как быстро течет время. Оказывается, их сын уже дорос до первого класса. Поинтересовался недовольным голосом,
– Где эта школа, в какой– нибудь дыре?– его голос источал презрение.
– В Химках, вполне приличный колледж, – не меняя тембра, чеканила жена.– Извини, но на английское образование у нас нет средств.– Голос у «бывшей» был абсолютно спокоен.
Видно, что Вика долго настраивалась на разговор, и теперь ее трудно было вывести из равновесия. Почувствовав это, Кирилл потерял к нему всякий интерес, буркнул, чтобы она оставила координаты школы у секретаря, дал отбой.
Кирилл потянулся в кресле, пытаясь снять горький осадок от телефонной пикировки. Он до сих пор искренне удивлялся, почему жена бросила его? Ему было сорок лет, высок, строен. Его бизнес рос, он сам вертелся во влиятельных кругах, наладил отличные связи, в Подмосковье выстроил великолепный коттедж.
Как вдруг пару лет назад Вика забрав сына, бросили его и укатили к своим родителям в Химки. В эту дыру. Его как будто окатили ушатом холодной воды. Он злился, бесился, несколько раз ездил туда, пытаясь вернуть супругу, грозил, что не будет поддерживать материально. Но Вика была непреклонна.
– Я не могу жить с монстром. В противном случае, видя твое поведение, я потеряю не только тебя, но и сына,– таков был ее приговор.
Кирилл остался один в своем огромном загородном доме, с сыном почти не виделся и с супругой общался редко, только когда изредка подкидывал им деньжат.
То, чем занимался Кирилл, бизнесом назвать было трудно. Его фирма, по фиктивным договорам, пристраивала за рубеж деньги, как он сам говорил “ старших товарищей”, являвшимися чиновниками большого ранга, что позволяло им “оттяпывать” из бюджетных средств жирные куски. От каждой суммы, в свою очередь, он получал, оговоренный процент. Этих денег хватало содержать прекрасный офис в центре Москвы и безбедно существовать, скопив значительный капитал.
Вошла Верочка, держа в руках поднос с чашкой ароматного чая и печенья. Она мило улыбнулась начальнику и водрузила поднос на стол таким образом, что ее пышная грудь, вываливающаяся из декольте, оказалась прямо перед лицом начальника. Кирилл незамедлительно погрузил туда лицо, вдыхая аромат ее тела, вперемежку с дорогими духами и одобрительно зацокал языком и погрозил ей пальцем. Верочка хохотнула, отпрянула назад и прогнусавила:
– Там, по телефону Вас спрашивает какая-то Надя.– Говорит, что жена Вашего друга детства. Верочка, вновь подойдя к столу, салфеткой смахнула с лакированного стола невидимые крошки и поставила стакан чая в подстаканнике по правую руку начальника, слегка касаясь его кисти.
Кирилл наморщил лоб, вспоминая, какая такая Надя его домогается. Вера вопросительно взглянула, Кирилл жестом велел ей убираться и попросил соединить.
– Слушаю, Привалов, – Кирилл был заинтригован.
– Это Кирилл?– На другом конце ответил голос с легкой хрипотцой
– Кирилл Анатольевич, что Вам угодно?– его вновь одолевало раздражение.
– С Вами, Кирилл Анатольевич, говорит жена Михаила Погребного. Помните такого? – ее голос был низким и красивым.
– Надька! – обрадовано закричал Кирилл, – вот уж не ждал, не гадал. Как там у Вас?
– Миша умер сегодня, – печальным голосом поведала Надя, – опухоль мозга, отмучался. Он перед смертью все тебя вспоминал, вот я и подумала, может, ты захочешь проститься?
Кирилл сидел с ошарашенным видом. Он мотнул головой, стряхивая наваждение. Нет, нет, не может быть.
– Когда похороны?– прохрипел он, схватив в кулак узел галстука, стягивая с себя, воздуха не хватало.
– Послезавтра. Он больше недели в коме был, мы готовились, тянуть нечего.
– А мне, как прикажешь домчаться. На крыльях?– промычал Кирилл. Ком подступил к горлу, его колотило.
– Я только позвонила предупредить, решать тебе. Просто знай, что одним другом у тебя стало меньше. Все. Пока,– Надя положила трубку, послышались короткие гудки.
Из оцепенения его вывела секретарь, поинтересовавшись – “Не случилось ли чего?”
Кирилл бережно положил трубку на место и тяжело вздохнул. Он прикидывал
– Сегодня понедельник, а похороны в среду. Если после обеда сорвусь, то с учетом границы (все же в Украину еду) завтра после обеда буду на месте. Он нажал на звонок. Верочка впрыгнула немедленно.
– Вера, меня не будет дня два– три. Вроде ничего срочного нет. Если что, звоните на мобильный. Скажи Семенычу, пусть подруливает, я домой и сразу же уезжаю. Все, пока.
Семеныч уже ждал его у подъезда. Кирилл плюхнулся на переднее сиденье и скомандовал: “Домой”.
Ночью прошел сильный дождь, но теплое утреннее солнце уже успело слизать всю сырость без остатка. Летний день вяло отсчитывал часы к обеду. Он выдался душным и жарким. Прогнозировались грозовые дожди к концу дня, а пока все раскалялось от асфальта, давя зноем на прохожих, тщетно пытавшихся скрыться от палящих лучей в тенистых аллеях скверов и парков.
Машина быстро неслась по московским улицам и проспектам, несмотря на увеличивающийся поток машин. Семеныч знал секрет, как быстро объехать застойные зоны. Он был профессионалом своего дела, о котором шутили, что родился с рулем в руках. Зазвучал мобильник. Кирилл посмотрел на вызов “Яревский” и ответил:
– Слушаю Вас, Анатолий Яковлевич.
– Кирилл, мне надо срочно с тобой встретиться. Подъезжай к нашему месту, перекинемся информацией. Жду. – Яревский дал отбой.
Кирилл посмотрел на Семеныча, и тот не говоря ни слова, развернул машину в сторону места встречи.
Яревский уже поджидал его и пил чай. Их встреча была назначена в кафе, в тенистом месте, между Тверской и Большой Дмитровской. Сюда не доносился шум города, в VIP– зале, где Яревского хорошо знали, работал маленький очаровательный фонтанчик, и едва слышно играла приятная музыка. Анатолий Яковлевич делал вид, что просматривает какие-то записи, на самом деле наслаждался выкроенным перерывом в своем графике. Через час ему необходимо было присутствовать на заседании “Круглого стола” в Совете Федерации. Поэтому он и назначил Кириллу место встречи поблизости, где они обычно и встречались в последнее время.
Всегда, когда Анатолий Яковлевич встречался с Кириллом, он с грустью вспоминал о своем единственном сыне Анатолии, нелепо погибшим более десяти лет назад. Толя обладал несносным характером. Единственный человек, который мог как-то с ним ладить, был Кирилл. Анатолий без конца ввязывался в сомнительные аферы, много пил, волочился за женщинами, пристрастился к наркотикам. В отделе соседнего министерства, куда его пристроили работать вместе с Кириллом, его ненавидели за постоянные издевки, полное безделье, хамство и высокомерие. Терпели из– за папочки. Кирилл вынужден был тянуть за двоих и прикрывать друга. Это озлобило его, но он держался молодцом. После смерти сына Яревский приблизил его к себе, сделал своим референтом и поручал деликатные дела.
Кирилл не заставил себя долго ждать. Браво Семенычу.
– Здравствуйте, Анатолий Яковлевич, – поздоровался Кирилл, присаживаясь напротив.
Яревский, как всегда при встрече с Кириллом, изучающе посмотрел на него. Так, наверное, он изучал всех посетителей в своем министерстве. Кашлянул в кулак, кивнул в знак приветствия. Какое-то время он помедлил, играя ложечкой в чашке чая. Взгляд его был устремлен сквозь Кирилла в какую-то лишь ему ведомую точку. Яревский занимал пост заместителя министра. Он был высокий, крупный мужчина лет 60, с залысиной и седыми волосами. Одет он был в легкий летний дорогой итальянский костюм. На носу красовались громадные очки в дорогой оправе. Официант принес для Кирилла кофе, и Яревский начал разговор.
– Времена стремительно меняются, Кирилл,– он с удовольствием выпил глоток ароматного напитка,– в скорости грядут большие перемены в верхах.
При этих словах он указательным пальцем правой руки ткнул куда-то наверх. Кирилл покачал головой и продолжал слушать. Так всегда начиналась их беседа, и он терпеливо ждал когда “старший товарищ” перейдет к сути вопроса.
Яревский допил чай, зачем-то перевернул чашку и, вплотную придвинувшись к Кириллу, тихо, почти шепотом, заговорил.
– На следующей неделе тебе необходимо подать документы на участие в тендере по строительству научного корпуса в одном НИИ. В конкурсе победишь ты, с этим проблем не будет, и далее ты должен войти в правление этого НИИ и в течение полугода показать, что он является убыточным. Далее, мы его приобретем за бесценок и перепрофилируем. Тебе необходимо расчистить плацдарм. Справишься, так сказать, с миссией “похоронной команды”?– Яревский с прищуром, испытующе посмотрел на Привалова.
Функции Кирилла, как мы заметили ранее, и заключались в том, чтобы проворачивать деликатные коммерческие операции чиновников. Для этого и была создана его фирма, в которой имелись все необходимые лицензии и разрешения. На бумаге она ширилась. В ней работало много сотрудников, которых Кирилл и в глаза не видел. Фирма дороговато обходилась ее участникам, но игра стоила свеч. Под нее выбивали госфинансирование, далее средства пересылались на личные счета в офшорах, приобреталась недвижимость для нужных людей как за рубежом, так и в стране. Так же доверенные лица фирмы доставляли “котлеты”– пачки денег, для подкупа тех или иных влиятельных лиц.
– Твоя миссия, – продолжил Яревский,– заключается в приостановке интересных проектов самого НИИ, показывая их как бесперспективные, уволить значительную часть сотрудников, ссылаясь на недостаток средств финансирования. Осуществить тихий рейдерский захват. Справишься?
Это Кирилл проделывал не раз, и ему за это отменно платили. Его никогда не интересовала дальнейшая участь тех учреждений, которые он так бесстыдно разорял. Наоборот, в нем просыпался звериный азарт как можно лучше и быстрее сделать такую работу. Он лишь кивнул, допил кофе, зевнул и изрек:
– Справлюсь, не впервой. Вы, как всегда, все предусмотрели. Мне остается только отрабатывать. Никакого творчества,– сказал Кирилл.
– Всего предусмотреть нельзя, – назидательно ответил Яревский.– Иногда сущий пустяк может круто повернуть ситуацию, а то и сломать жизнь. Например, кирпич упадет на голову.
Яревский постучал ладошкой по столу.
– Кстати, завтра к тебе поступит первый транш за услуги, аванс.
– Кирпич, как учил Булгаков, просто так на голову не падает. Все в нашей жизни предопределено, – сказал Кирилл, отодвигая от себя пустую чашку.
– Не скажи, не скажи, – рассеянно, думая о чем-то своем, ответил Яревский.
– Тоже, кстати, относительно похоронной команды, – Кирилл резко сменил тему и вопросительно взглянул на опекуна, – друг детства у меня умер. Хочу поехать, проститься. Меня не будет дня два– три. Все же в Украину еду. Не возражаете
Яревский выпятил губу и опустил взгляд на стол, задумался.
– Ладно, поезжай,– отпустил он Кирилла – друг есть друг. Только не задерживайся там. Родителей повидай.
– Да, родители в Киеве живут. Я с ними более десяти лет не общаюсь, поссорились мы.
– Ну, как знаешь. Ни пуха,– напутствовал на прощанье Яревский и легкой походкой, не свойственной тучному человеку, скатился по ступенькам.
Анатолий Яковлевич шел по переулку к Совету Федерации, настраиваясь на обсуждение темы «Круглого стола», в которой ему предстояло участвовать. Настроение у него было великолепное. Он мечтал о том, как вскоре со своей молодой любовницей поедут на море. Света призналась, что ждет от него ребенка. Яревский в душе решил, что пора узаконить отношения. Развестись, наконец, со своей супругой, на которой женился еще юношей и не понимал, как ему теперь казалась, истинного чувства. Он уже дал указание своему знакомому адвокату, чтобы тот подготовил договор, где его законной жене ничего не достанется. А Светочка родит ему сына и все будет замечательно. Будущие перемены радовали его.
– Да, еще не забыть,– подумал Яревский,– надо и с Кириллом после задуманной операции расстаться. А то, не дай бог, начнут рыть налоговики и выйдут на него. Пусть сам отдувается, а я буду не причем.
По дороге реставрировали дом. Яревский услышал шум, рабочие выбрасывали мусор с верхних этажей, через специально смонтированный мусоропровод. Дом был опутан веревками с повязанными на них красными флажками, предупреждающими об опасности, и Яревский вспомнил о недавнем разговоре с Кириллом о кирпиче, падающим на голову. Он улыбнулся и принял решение держаться подальше от дома. При этом вышел прямиком на проезжую часть.
За спиной он услышал резкий визг тормозов. Машина откинула его в сторону. Удар был не слишком сильный, не смертельный. Но голова Яревского сильно стукнулась о бордюр и раскололась как орех.
– О, боже,– последнее, что подумал Анатолий Яковлевич в своей жизни.
***
Кирилл прошел к машине, и Семеныч повез его домой. По дороге вновь зазвенел мобильник.
– Слушаю,– машинально беря трубку, ответил Привалов.
– Кисуля, мой маленький Волчоночек, ну когда ты посетишь свою кошечку?– промурлыкала трубка.
– Я соскучилась.
Это была его любовница Алена. Красивая, высокая, пышногрудая блондинка. IQ у нее был ниже плинтуса, зато темперамента – не занимать. Она обожала подарки и светские тусовки, на которых опивалась коктейлями и громко сплетничала.
– Некогда мне, – сердито ответил Кирилл,– уезжаю в Украину по делам до конца недели. Не скучай.
– Фи, какой ты противный, – пропела Алена, – а ты привезешь мне чего– нибудь оттуда?
– Я еду на похороны, может венок привезти?
Алена сердито бросила трубку. Кирилл улыбнулся.
Семеныч подвез его к дому и был отпущен до конца недели. Далее Кирилл намеревался ехать на своем мерседесе.
***
Тоня, Тонечка,– тихонько тряся ее за плечо, позвал отец. Тоня очнулась, с улыбкой посмотрела на него.
– Мне такой сон снился, противный ты.
– Ну, как знаешь. Сама напросилась на рыбалку со мной,– Михаил с улыбкой развернулся и сделал вид, что уходит.
– Нет, нет, папочка. Я с тобой,– закричала Тонечка, выпрыгнула из постели и запрыгнула ему на спину.
– Неси в ванную, – велела она.
– Слушаюсь, моя королева, – Михаил подчинился, и, напевая что-то себе в усы, понес дочурку умываться.
Антонина крепко обхватила отца за шею.
– Не задуши,– взмолился Михаил.
Уже за завтраком, запивая бутерброды крепким чаем, они шептались, чтобы не разбудить маму.
– Так бы и пошел без меня, противный ты, папочка?
– Ну, кто-то спит, кому-то надо и рыбку удить,– философствовал отец.
Тонечка, которой, в ту пору было семь лет, неожиданно спросила:
«Папа! А если те люди, которые ловят рыбу сетями, называются рыбаки, то те, что ловят удочкой – удаки?»
Михаил так громко расхохотался, что в дверях появилась недовольная, сонная супруга.
Тоня непонимающе смотрела на отца.
– Что это вы расшумелись, тихо уйти нельзя было?
Она была в халате, недовольно стала делать себе кофе.
Отец отсмеявшись, приложил палец к губам, и они на цыпочках, крадучись друг за другом, покинули кухню.
В дверях отец повернулся к и протянул дочке руки. Свет в проеме неожиданно стал ярким и отец с большой скоростью стал отдаляться от Тонечки. Взгляд у него стал растерянным.
– Папа, папа, – подожди, – закричала Тонечка, протягивая к нему ручки.
Но отец уже исчез в потоке ослепительного света.
Антонина очнулась вся в слезах. Было темно, дождь закончился и только крупные капли падали с листьев. Тишина. Реальность вернулась. Она лежала в одежде на застеленной кровати, на которую легла отдохнуть ненадолго, и, видимо, провалилась в сон. Тоня встала и прошла в гостиную, посреди которой на столе стоял гроб с телом отца. Кругом горели свечи, озаряя его лицо, которое выглядело таким спокойным и умиротворенным, что казалось, он спал. Мама сидела у него в изголовье, прикорнула.
– Устала, бедная, – подумала Тоня.
Мать вздрогнула от шороха, посмотрела и виновато улыбнулась Тоне.
– Нет уже нашего папочки, дочурка, – едва слышно произнесла Надя.
Тоня зарыдала и бросилась к матери. Она упала перед ней, уткнувшись в ее колени, дала волю слезам, громко всхлипывая и трясясь всем телом.
Надя гладила ее по голове. Взгляд ее отрешенно был направлен в угол комнаты, где на журнальном столике стоял большой портрет улыбающегося Михаила.
За окном начинался новый день. Свет уже проник сквозь плотные шторы. Светало.
Надежда бережно отстранила от себя дочь, встала и принялась машинально тушить свечи, оставив лишь одну возле улыбающегося портрета мужа. Она долго смотрела на портрет и тяжело вздохнув, молвила:
– Эх, Мишка, Мишка. На кого ты нас покинул.
Она прошла на кухню, сделать себе кофе. Эту процедуру по утрам она проделывала бесчисленное количество раз. Обычно, услышав аромат кофе, муж вставал, тихо подкрадывался сзади и, обняв ее за плечи, нежно целовал в шею. Вспомнив это, Надя разрыдалась. На плиту упали первые солнечные лучи, загорался день, последний день пребывания Мишки на земле.
***
Кирилл подрулил к Мишкиному дому, вышел из машины, потянулся. Поездка оказалась сложной, нервной. Всю дорогу непрерывно лил дождь. Лишь к утру он стих, и выглянуло солнце. Он был измотан и присел на скамейку, свидетельницу их детских игр и забав. Кирилл посмотрел на окна в соседнем доме, в котором он жил с родителями и братом. Светловодск, казалось, ничуть не изменился. Чтобы добраться до Мишкиного дома, Кирилл проехал город насквозь. Он не постарел, и не помолодел – законсервировался в ожидании своего нового возрождения. Когда-то в нем бурлила жизнь. Город был уютно вписан в зеленый ландшафт днепровских круч на берегу большого водохранилища. Кто-то, потехи ради, назвал его Светловодском, намекая на то, что свет получают от воды, находящейся в пределах города гидроэлектростанции. На самом деле его следовало бы назвать Зеленоводск, поскольку летом водохранилище покрывалось зеленой тиной, которая источала ужасный запах. Но городок был уютным, чистым, премиленьким. В советские времена здесь были расположены несколько оборонных заводов. Отец Кирилла работал военным представителем на них, Мишкин отец,– начальником лаборатории перспективных разработок. Он рано умер, когда они еще учились в школе. Несколько лет назад умерла и Мишкина мать.
Кирилл оттягивал момент свидания с Надей. Ему было страшно. Трудно заставить смотреть ей в глаза, что-то говорить, оправдываться.
– Хотя в чем оправдываться? В том, что он живой? – Кирилл взял из машины венок, нервно потоптался у подъезда, глубоко вздохнув, открыл дверь и вошел внутрь.
***
– Кирилл!– Надежда бросилась навстречу появившемуся в дверях мужчине.
– Спасибо, что приехал.
– Мои соболезнования, Надя,– сказал Кирилл, высвобождаясь от ее объятий. За ней он увидел прелестную девушку, очень бледную, лет 16–17, в черном платье и огромной косой, заплетенной черной лентой. Схожесть с отцом была очевидна.
– Здравствуйте, дядя Кирилл,– тихо поздоровалась Тоня.
– Где?– спросил Кирилл у Нади.
Та кивнула в сторону гостиной.
Кирилл взял венок и вошел. Он давно не видел друга, лет этак 7–8. Тот сильно изменился. Очень сильно похудел, видать болезнь высосала из него все соки, сильно поседел.
Кирилл постоял у изголовья и, некоторое время спустя, вышел в коридор.
– Могу я привести себя в порядок, Надя?– обратился он к вдове.
– Иди сюда,– она позвала его в ванную.– Вот чистое полотенце, вот новая щетка, бритва.
Кирилл брезгливо посмотрел на щетку и бритву,
– Это же Мишкины, – подумал он и, спустившись к машине, вынул из багажника полотенце и несессер, вернулся в дом.
– Когда похороны?– осведомился он, приведя себя в порядок.
– Прощание на кладбище в 12, кремация после обеда.
– Кремация? – брови Кирилла в удивления взмыли вверх.
– Что, на кладбище не нашлось места? Или у вас денег нет?
– Папа завещал развеять свой прах в нашем море,– подала голос Тоня, – после прощания мы едем в яхт-клуб, мама приедет туда, когда заберет урну с прахом отца.
Губки ее дрожали, видно было, что она едва сдерживается, чтобы не разреветься.
– Оригинал твой папа,– обронил Кирилл,
– Ладно, подожду внизу, не буду мешать,– он вышел на улицу.
Мама с дочкой недоуменно переглянулись.
***
Замелькали лица. Кирилл кивал знакомым, те ему. Подошел Женька Коробов, они учились в параллельных классах.
– Привет, Кирилл, – он протянул руку для пожатия.
– Здорово, Женя,– приветствовал его Кирилл.
Постояли, помолчали. Женька закурил.
– Давно приехал?
-только что. Всю дорогу дождь лил непрерывно, измучался. – Кирилл потянулся, пытаясь сбросить усталость.
Гроб вынесли, поставили на табуретках. Все обступили его, молча стояли, теребя венки и цветы.
Слышались всхлипывания, молчание затянулось. Женька взял инициативу на себя, подошел к изголовью гроба и произнес:
– Сегодня мы прощаемся с нашим другом, любящим отцом, мужем, хорошим человеком.
Женька заикался, с трудом подбирал слова, сильно волновался. Он хотел сказать еще, но Надя вдруг обмякла и повисла на его руках. Обморок. Женька стушевался, к Наде подскочили, начали тереть ей виски нашатырем, хлопотали. Тоня стояла возле гроба, не мигая, смотрела на отца, вся бледная. Пальчики вцепились в обшивку гроба.
Коробов кашлянул и пробасил:
– Прощай, наш друг. Пусть земля будет тебе пухом.
И он отошел назад. Надю уже привели в чувства. Она сказала тихим голосом:
– Друзья! Сейчас мы везем Мишу в церковь на отпевание, затем в Кремгэс, Кто едет с нами, прошу садиться в автобус. Остальных зовем в яхт– клуб, там состоятся поминки. Так хотел наш Миша.
Кремгэс,– город, расположенный приблизительно в 10 км от Светловодска. Странное название получил от сочетания слов Кременчугская ГЭС, и находился по другую сторону, противоположной от Светловодска, гидроэлектростанции. Светловодское кладбище было маленькое, и не имело собственного крематория, поэтому Мишку везли туда.
Кирилл увидел несколько человек из их бывшего класса, хотел подойти и поговорить, но Надя окликнула его.
– Кирилл, возьми с собой Тоню. Нечего ребенка по крематориям таскать, простилась уже. Вези к месту поминок. Знаешь где?
Он кивнул, помахал Тоне, и они вместе пошли к машине
Гроб, цветы и венки уже погрузили в катафалк, Надя, и еще несколько человек сели, и процессия тронулась.
Кирилл открыл дверь, усаживая девушку, и сев за руль завел мотор.
– Знаешь что, давай на «ты»,– предложил он,– договорились?
Тоня кивнула. Она так устала, что примостившись в мягком, уютном кресле, отключилась. Кирилл вел машину за город к месту сбора. Они проезжали через городской парк. Он был разделен на две части асфальтовой дорогой. Одна часть парка примыкала к городскому пляжу, другая стрелой проникала в город. Было жарко. Кирилл опустил окно и вдохнул дурманящий запах хвои, распространяющийся от сосен, растущих в парке, который он любил еще с детства. Здесь они часто гуляли с Мишкой. Чередой побежали до боли знакомые дома. Кирилл вновь не заметил никаких перемен, все было точно так, как и много лет назад, когда он покинул этот город.
Тоня тихонько спала, по– детски приоткрыв рот. Черная повязка сползла с ее головы, волосы растрепались. Траурное платье задралось, открыв его взору ее пухленькие коленки.
Кирилл посмотрел на ее стройные ноги и улыбнулся.
– Славная дочурка растет у Мишки,– подумал он.
Внезапно машина попалf в выбоину. Их основательно тряхнуло, Кирилл вцепился в руль, выворачивая машину на дорогу. Тоня проснулась, удивленно посмотрела на него.
– Ну и дороги у вас здесь, – отдуваясь, сказал Кирилл,– чуть не расшиблись.
Девушка улыбнулась и сказала:
– Кирилл, расскажи, пожалуйста, о моем отце. Какой он был в детстве? Ведь вы дружили?
Кирилл задумался.
– Знаешь, Тоня. Я не знаю, как и что рассказать о твоем отце. Наверное, это сложно так в двух словах охарактеризовать человека. Для меня он был другом. Мы все делали вместе, все делили пополам.– Он усмехнулся.
– В первом классе мы влюбились в одну и туже, девочку, Таню Бугаеву. Вроде бы надо соперничать, драться за свою любовь. Ничего подобного. Мы любили ее вместе. Оба мы провожали ее домой из школы, по очереди несли ее портфель. Все знали о нашей любви. Но попробуй посмеяться над нами. Вдвоем так всыпем, мало не покажется. Открылось все официально только, когда мы писали сочинение на свободную тему. Мишка и описал в нем нашу любовь. Учительница попросила Мишу зачитать свой опус. Отец твой застеснялся, тогда вызвался я, выручать друга.
– Иди, читай,– разрешила учительница, – там и про тебя написано.
Я начал читать о то, как мы оба любим Таню, носим портфель и т.д. и т. п.
Весь класс смеялся и улюлюкал. У меня уши горели, я не знал, куда себя деть, а Мишка выбежал из класса. Любовь сразу прошла. Убило ее Мишкино откровение,– Кирилл с улыбкой посмотрел на девушку.
– Видишь, на конкретных примерах, человеческую сущность легче описать.
– А где теперь эта Таня Бугаева? – неожиданно спросила Тоня, ее не было сегодня?
– Не видел,– мотая головой, ответил он,– слышал, что в Москве где-то. Я не следил за ней.
– Жалко,– сказала девушка,– отец был бы рад, наверное, если бы его первая любовь пришла проститься с ним.
– Расскажи еще что-нибудь, – девушка уютней устроилась в кресле машины.
Кирилл задумался.
– Жалостливый он какой-то был ко всем, всякую тварь жалел. Вечно у него полным полно было бродячих собак да котов. Всех жалел и тащил в дом. Мама его, Роза Хасановна, выла от его доброты.
– А, вот, вспомнил еще один случай, – сказал Кирилл.
– В классе этак четвертом, пятом задали нам разучивать стихотворение про животных. Ну, мы все, понятное дело, разучили про котиков, собак, черепашек, зайчиков всяких. Дошла очередь и до твоего отца. Он встал и начал декламировать:
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве.
Что тут началось. Смех, визг, улюлюканье. Все тыкали в него пальцем. Шум стоял невообразимый.
Бедный Мишка чуть под парту не забился.
– Тихо!– учительница с размаху стукнула журналом по столу. Стало тихо, только иногда слышались обрывки смеха, но и они под грозным взглядом педагога стихли.
– Продолжай, Миша,– ласково обратилась она к твоему отцу. У него тряслись губы, в глазах стояли слезы. Увидев его состояние, Валентина Фадеевна спокойно продекламировала:
– И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
И уже к нему:
– Отличные стихи ты выбрал, спасибо, Миша.
Мы все стояли сконфуженные, а Мишка вдруг разревелся.
Какое-то время ехали молча. Дорога была разбита и требовала к себе повышенного внимания.
– Знаешь, Тоня. Он личностью был, твой отец. У него было, чему поучиться.
– Да, папа поэзию любил,-тоня мечтательно смотрела куда-то вперед, погрузившись в воспоминания.
Они подъехали к яхт– клубу. Сторож узнал Тоню, открыл ворота, и показал в сторону парковки. Сюда уже прибывал народ.
***
– Сыч, – представился Кириллу сторож. Он протянул ему навстречу мозолистую ладонь и пожал руку так, что Кирилл крякнул.
На вид ему было под пятьдесят, небольшого росточка, коренастый, со шкиперской бородкой. Он был в линялой, выцветшей тельняшке, коротких шортах, босиком.
– А звать-то как?– осведомился Кирилл.
– Да так и зови, все так зовут,– улыбнулся сторож, продемонстрировав ряд прокуренных зубов.
– Вообще то, его дядя Володя зовут,– вмешалась Антонина,– но Володей у нас в клубе целых пять, А фамилия у него Сычев. Так вот Сыч и появился.
– Ясно, – ответил Кирилл и огляделся по сторонам.
На въезде, под табличкой «Осторожно! Злая собака» валялась огромного размера псина. Вся шерсть ее была всклокочена, в колтунах. Увидев Тоню, собака резво вскочила, гавкнула, отряхнула с себя песок, подскочила к ней, пытаясь стать передними лапами ей на плечи и облизать своим шершавым языком.
– Фу, уйди от меня, Шваброит,– взмолилась Тоня, отбиваясь от собаки, но та радостно скакала вокруг нее, повизгивая.
– Я тобой после займусь,– обхватив псину за шею, сказала ей на ухо Тоня.
Собака понятливо кивнула и потрусила по дорожке.
– Странная кличка у собаки, откуда?– поинтересовался у нее Кирилл.
– Да, это папа все. Она и щенком неряшлива была. Папа говорил, что ее необходимо вместо тряпки на швабру одевать и полы мыть. Так Шваброит и получился,– с грустью ответила Тоня.
Вдали виднелся пирс и мачты яхт. В ряд располагались несколько летних домиков. Один из домиков был больше остальных, видимо «Администрация». Перед ним была небольшая песчаная площадка. На ней были накрыты столы, туда подтягивались люди. Газоны аккуратно выстрижены и политы. Дорожки к домикам тоже были песчаными. Кругом росли ивы. Они шатром спускали к земле гроздья своих ветвей, и тихо шурша, при легком дуновении ветра, источали горьковатый запах.
***
– Господи,– подумал Кирилл, вдыхая воздух на полную грудь,– как же я соскучился по этому, хрустящему под ногами белому песку, да запаху ивы над Днепром. Он медленно пошел к месту сбора. Кирилл никогда не был здесь. Тот единственный раз, более десяти лет назад, когда Михаил катал их с Леной, его бывшей девушкой, на яхте по водохранилищу, он причаливал недалеко от пляжа, примыкающего к парку, и там же их и высадил после прогулки. Рядом с парком располагался отель, в котором они жили. Отца к тому времени перевели в Киев, и семья переехала туда. Мишка один легко управлял яхтой, погода была чудесная, тогда Кирилл с Леной были в восторге. Кирилл поинтересовался:
– Интересно, ведь это, наверное, прибыльный бизнес – катание на яхте? Сколько можно заработать, катая отдыхающих, за сезон, а Миша?
– Отдыхающих здесь мало. Сам знаешь, в самый сезон цветет вода. Зелень, запах неприятный. Да и яхты, признаться, все старье. Больше латаем их, чем ходим под парусами. Так что получается сущие копейки.
– Так найдите спонсоров,– не унимался Кирилл.
– Искали, – спокойно продолжил Михаил, – кругом искали. Да только ближайший крупный город, Кременчуг, имеет свой клуб – да такой, что закачаешься. Город промышленный, богатый. Да и вода там проточная, а не застойная как у нас. Почти не цветет. Вот обеспеченные люди и сделали там базу с эллингами, роскошными домами, барами, ресторанами. Мы их яхты сегодня, наверняка увидим. Кстати, вторая их база в Кремгэсе. Он поближе к Кременчугу, да и гавань там, красивее, вода чище. Так что мы здесь сами, тихо помираем.
– Так бросил бы ты это и пошел бы туда работать. Денег больше, глядишь, с людьми нужными бы повстречался. Постепенно стал бы состоятельным человеком.
Мишка усмехнулся.
– Слушай, ты мне давеча жаловался, что не можешь с карточки деньги снять, так как в нашем городе нет банкоматов, правда?
Кирилл утвердительно кивнул.
– Так чем же ты тогда от меня отличаешься, Кирюша? У тебя нет денег, и у меня их тоже нет.
Михаил хитро посмотрел на друга. Кирилл расхохотался.
– Люблю я, Кира, эти места, – Мишка закрепил парус, сел рядом, закурил.
– Вот вы все разъехались, усвистали. А я не смог. Когда здесь все рушиться стало, заводы закрылись, выть хотелось. Даже запил, одно время. Думал, поначалу, хоть дворником устраиваться. Но менталитет не позволял. Все же высшее образование, механик неплохой.
Порыв ветра накренил яхту. Мишка вскочил, развернул ее по ветру и, любовно гладя ее, продолжил:
– Затем она мне подвернулась,– он кивком указал на яхту.
– Штормом вышвырнуло ее на берег. Завод решил ее списать, я уговорил директора переписать ее на меня. Обещал катать его всю жизнь бесплатно. Так она у меня и появилась. Ремонтировали ее всем миром, весь яхт– клуб помогал. Теперь вот ходит, радуется, скрипит, – Мишка любовно погладил посудину.
– Яхту в честь жены назвал «Надежда»?– поинтересовался Кирилл.
– Ну, и в честь жены, да и в надежде на счастливую жизнь,– он улыбнулся.
Яхта весело бежала по водной глади. Волны переливались в лучах солнца. Лена устроилась на корме, загорала.
– Да, денег немного,– чуть погодя сказал Михаил,
– но нам, с женой и дочкой, хватает. Я не от кого не завишу, и поверь, живу счастливой жизнью, – он подмигнул Кириллу с улыбкой.
Фотография улыбающегося Мишки на яхте, с трубкой в зубах и капитанской фуражке до сих пор висит у него дома на стене.
***
Пахло дымком. На площадке рядом со столами в огромных котлах на костре варилась уха на всех гостей. Хлопотали Сыч и его супруга, Тася,– крупная женщина лет 45. Она помешивала огромным черпаком юшку и пробовала похлебку на соль.
– Прошка, – крикнула она в сторону крайнего дома,– неси еще соль.
На дорожке показался мальчик, лет 11–12. Он неестественно качающейся походкой, как утка, довольно быстро двигался к костру. В руке он держал пачку с солью. Мальчик с разбегу врезался в Кирилла. Оба взвыли от боли, мальчик выронил соль.
– Смотреть надо куда бежишь, – потирая ушиб, укорил его Кирилл.
– Да не видит он, почти слепой, сынок мой, – Сыч поднял пачку и передал супруге.
– Извините, не знал,– сконфуженно сказал Кирилл.
– Заметано, – ответил ему Сыч, и, обращаясь к сыну спросил: – Ну, ты как?
– Нормально,– ответил тот.
– Ну, и ладушки,– улыбнулся Сыч, указывая на Кирилла, как будто тот мог видеть сказал:
– Это гость из Москвы, друг детства дяди Миши, Звать, значит, дядя Кирилл.
– Прохор – представился мальчик, потирая ушибленный лоб, – странно, что я Вас не заметил.
Кирилл усмехнулся.
– Ты ж слепой, как ты мог меня заметить?
– Он не с рождения слепой,– вступился за сынишку Сыч, – болезнь у него какая-то мудреная. Лет с трех начало зрение садиться, да с ногами что-то. Куда его жена моя только не таскала. Врачи сказали, что в Америке могут помочь, зрение вернуть, да на ноги поставить. Несколько сложных операций сделать. Только денег это больших стоит.
– А как он ориентируется?– удивленно спросил Кирилл, ведь народу сколько, а он как резво передвигается.
– Да знает он всех здесь, как-то чувствует. Когда-то отдыхал у нас экстрасенс. Он долго изучал Прошку и сказал, что у него сверхчувствительность какая-то. Мол, видит он ауру людей. Да ерунда это все, – сплюнув, заключил Сыч.
– Нет, не ерунда,– подал тоненький голос Прошка.
– Я вижу, как будто сияние, исходящее от человека. А от вас, почему-то не чувствую ничего, – сокрушенно сказал мальчишка.
– Ладно, к столу пора,– прервал разговор, Сыч.
На столах уже была разложена вареная рыба, нарезаны свежие овощи. Расселись на скамейки. Кирилл сел рядом с Тоней. В торце стола поместили фотографию Миши, налили стопку, накрыли куском хлеба. Разлили водку по стопкам остальным.
Женька встал и сказал:
– Друзья, сегодня мы прощаемся с нашим замечательным, дорогим другом– Мишей Погребным. Мы много лет вместе трудились, отдыхали, спорили, смеялись. А теперь нет его, – Женька запнулся, у него перехватило дыхание, он проглотил слюну.
– Я думаю, все из нас запомнят Мишу как отзывчивого, человечного, дружелюбного. Земля ему пухом.
Встали, молча выпили, и вдруг кто-то запел, все подхватили.
Друзья уходят как-то невзначай,
Друзья уходят в прошлое, как в память.
И мы смеемся с новыми друзьями,
А старых вспоминаем по ночам,
А старых вспоминаем по ночам.
А мы во сне зовем их, как в бреду,
Асфальты топчем, юны и упруги.
И на прощанье стискиваем руки,
И руки обещают нам: «Приду»,
И руки обещают нам: «Приду».
Они врастают, тают в синеву,
А мы во сне так верим им, так верим.
Но наяву – распахнутые двери,
И боль утраты тоже наяву,
И боль утраты тоже наяву.
Но не прервать связующую нить,
Она дрожит во мне и не сдается.
Друзья уходят, кто же остается?
Друзья уходят, кем их заменить?
Друзья уходят, кем их заменить?
Друзья уходят как-то невзначай,
Друзья уходят в прошлое, как в память.
И мы смеемся с новыми друзьями,
А старых вспоминаем по ночам,
А старых вспоминаем по ночам.
   (Вадим Егоров )
Песня звучала своеобразным траурным панегириком. Она заполняла всю территорию клуба. Казалось, что она слышится отовсюду. Падает с небес, зависает на макушках деревьев и стекает вниз по ветвям плакучих ив, то тише, то сильней, сравнимая с порывом ветра, несущего от реки прохладу и горьковатый запах. Кирилл слушал песню, у него наворачивались слезы. Он поймал себя на мысли, что искренне завидует этим ребятам. Их бескорыстной дружбе, братству. Он представил себе, как они собираются здесь на берегу Днепра, где под ногами скрипит желтый песок, ходят под парусами, разрезая суднами волны, а потом вечерами поют у костра под гитару, обнявши друг друга за плечи, и едят уху. Кирилл понял, что именно таких ощущений ему не хватало все эти годы. Ощущения полной свободы, счастья, бескорыстной дружбы.
Песня стихла, растворилась в пространстве клуба.
Ребята все говорили и говорили о Мишке. Кого-то он выручил, кому-то помог. Сказано было много добрых слов о нем. Дошла очередь и до Кирилла.
Кирилл поднялся, все смотрели на него, понимая, что говорить будет самый старый Мишкин друг, стояла мертвая тишина.
– Послушайте! – начал речь Кирилл. Он рассматривал лица, устремленные на него, желающие услышать, то чего они не знали, но хотели бы узнать о своем друге, и что мог бы им поведать лишь тот, кто дружил с ним в те давние времена, когда их Мишка был еще мальчиком. Про то, как он становился мужчиной. Но ничего этого не сказал Кирилл. Слезы душили его, и, справившись с волнением, он сказал:
– Я вот только сейчас, в эту самую минуту понял, что на самом деле я потерял единственного своего друга. Должен признаться Вам, что в свои сорок лет у меня так и не появилось больше друзей. Теперь их не осталось вовсе. Безусловно, это и моя вина. Наверное, и жил не так, делал не то, но я думаю, что и Мишка задал в моей душе такую высокую планку, что никто не подходил по своим меркам к ней. Я сожалею, что так мало мне довелось общаться с ним, все откладывал на потом,– он тяжело вздохнул и продолжил некоторое время спустя.
– А,– говорил я сам себе,– успею еще. Сейчас важно какой– нибудь проект закончить, деньжат срубить. А теперь нет этого времени, и не будет уже никогда. Я горько об этом сейчас сожалею, и искренне завидую вам, всем тем, кто эти годы был бок о бок с ним. Вы делили с ним настоящее, у меня с ним было общее прошлое. И я сейчас очень жалею, что настоящее с ним прошло мимо меня. Прости меня, Миша за это.
***
Постепенно водка и жаркая погода развязали языки. Стали вспоминать различные истории, связанные с Мишкой, как ходили в походы.
Один из старожилов яхт–клуба, Виктор, вспомнил историю, как в далекие времена, Мишка еще можно сказать юнгой был, пошли они в поход на яхтах на неделю.
– Команда была человек пять, начал он свое повествование трескучим голосом.
– Настала Мишкина очередь кашеварить. Он решил сварить пшенную кашу с тушенкой. Ну, и поставил вариться два килограмма пшена, полагая, что по 400 грамм на человека вполне хватит. Когда же эта каша начала развариваться пришлось влить в нее всю питьевую воду, что была у нас. А она все лезла и лезла из кастрюли,– говорил он о каше.
– Мы уже всю посуду позанимали, что у нас была на корабле, откладывали, откладывали, а она все лезет и лезет. Пять дней, мы эту пшенку, потом ели, и на завтрак, и на обед и ужин. Надоела – жуть. И то, половину, считай, рыбам выбросили за борт.
Все заулыбались.
– А вот я помню случай,– подал голос Сергей Пичугин, одноклассник Миши и Кирилла.
– В классе, наверное, в третьем, помните, у нас вместо контролеров в автобусах поставили компостеры?
Многие закивали.
– Ну, так вот, – продолжил Сергей, – едем мы, значит, с Мишкой в автобусе, как вдруг на остановке входит деревенский мужик. За плечами у него мешок, оттуда слышится повизгивание. В руках он теребит билетик и, видно по всему, не знает, что с ним поделать. Подходит к нам и спрашивает:
– Ребятки, шо з ным трэба робыть?
– Ну, Мишка, так солидно ему объясняет. Подходишь, мол, дядя к компостеру, вставляешь этот билет в него,– и указывает на билет в руке,– Говоришь, кто ты, откуда прибыл, куда направляешься и нажимаешь рычаг.
– Ага, понял, спасибо, хлопче,– поблагодарил мужик, подошел к компостеру, положил билет и громко так, на весь автобус, прогорланил:
– Я, Грицько Паценюк, прыйихав до миста продать порося,– и прокомпостировал билет.
– Секунд тридцать в автобусе стояла мертвая тишина. Что потом было. Поднялся такой смех, я и Мишка выскочили на ближайшей остановке.
Все посмеялись. Потом опять все стихло. Мишка улыбался с портрета широкой красивой улыбкой, как будто подмигивая всем и говоря:
– Я с вами, ребята. Просто мы собрались здесь побалагурить, посмеяться, попеть, выпить вина, вспомнить былые времена.
Сидеть на жаре становилось невыносимо. Кирилл, оглядевшись, встал из– за стола, пошел в тенек, где Сыч рубил сучья для костра.
– Что-то я засыпаю, еле стою после бессонной ночи езды на машине,– пожаловался Кирилл Сычу.
– Так иди в ту сторожку,– Сыч топором указал на один из домов.
– Там тебе в отдельной комнате Антонина постелила. Ляг, поспи. Надюха, думаю, лишь к вечеру приедет, и то к ночи ближе. Так что двигай, отдыхай. Мы счас все пойдем, отдохнем маленько,– Сыч вновь принялся за рубку дров.
– А как же все улягутся?– удивился Кирилл, – народу много.
– Ты не беспокойся, на яхтах много спальных мест. Тут народ привычный, иди сам лучше, вон на ногах не стоишь.
Кирилл и вправду почувствовал, что ноги стали ватными, и он присел на пенек,
– Посижу немного, подышу, – подумал он.
Тася вышла из домика, принялась собирать поленья.
– Скажи, Сыч, неужели у вас в городе нет состоятельного человека, к которому можно обратиться, чтобы помог материально для операции Прошке?– спросил Кирилл.
Сыч поморщился, воткнул топор в сук. Видать вопрос был болезненным для него.
– Да, обращался я, как же, чьи только пороги не обивал,– он присел рядом, закурил.
– Есть тут у нас в городе колбасный король, вся мясная продукция в городе его, почитай. Церковь он у нас построил красивую. Ну, я и обратился к нему, помоги, мол, – Сыч рубанул рукой воздух, – Он мне посоветовал в церковь ходить, молиться. Э– хе– хэх.
Сыч сплюнул. Помолчали.
– Так если судить, то по– твоему и прекрасного создавать нельзя, что ли?– спросил Кирилл.
– Когда творил Андрей Рублев, тоже, наверняка рядом умирали от оспы, чумы и прочих болезней дети. Разве всем поможешь. Или ты не видишь гармонии, если она замешана на слезе хоть одного ребенка? Прямо, достоевщина какая-то.
– Да я и не против, конечно, вера, она всем нужна,– неторопливо повествовал Сыч.
– Да только, как я понимаю, тот человек превыше всех стоит, что чужую боль как на себя примеряет. Господь милостив.
– Господь милостив? – перебил Сыча Кирилл.
– А разве самые омерзительные войны человечество не начинало с высоких чувств человеколюбия и помощи страждущим? Почему же Господь их не остановил?
Наступила тягостная пауза. Сыч думал, тукал топором по пеньку. Разговор перетекал в философское русло, а препираться не было сил.
– Наверное, ты прав,– прервал он паузу.
– Иной и молится непрерывно, колена пред иконами преклоняет, ждет знака от него, а он возьмет да и отметит знамением какого– нибудь забулдыгу, на путь праведный наставит. Щедрый он. Потому что сердцем надо принять его. Сердцем. Сердце, оно у человека больший подсказчик, нежели голова. Иной раз видишь ситуацию, ну все не так. А сердце послушаешь, глядишь, а оно выход-то и подскажет.– Он опять горестно вздохнул и продолжил.
– Прошка наш, как беда его усугубляться начала, весь замкнулся. Не достучаться. Что мы только не делали с Тасей. Отгородился как панцирем от нас. Слава богу, господь нам Мишку послал. У него самого в детстве нейродермит был. Как дети в школе над ним издевались. Дети они злые порой. Да ты сам помнишь, наверное.
Кирилл кивнул.
– Вот он постепенно разговорил мальчугана нашего. Оттаяло сердце его. Мы с женой вовсе сюда из города перебрались. Здесь ему лучше всего. И Мишка рядом был. Чужую боль он как свою переживал. Знал, что и как сказать. Говорил, что Прошка сердцем так видит, что ему и глаза без надобности. Праведный человек был, царство ему небесное, – Сыч перекрестился.
– А сколько все же нужно?– поинтересовался Кирилл после некоторого перерыва, монолог потряс его.
– Да, на глаза и ноги – сто тысяч долларов.
Кирилл присвистнул.
– Ну, вот ты скажи мне, Кирилл, – сменил тему Сыч, – вот я где-то читал, что для оплодотворения нужен лишь один сперматозоид, аж из двух миллиардов, устремившихся к матке. Остальные погибают. Как же этот, который победил – полуслепой, хромой – смог обрюхатить мою Тасю. Остальные не бежали вовсе, что ли?
Кирилл давился от смеха.
– Ты что это богохульствуешь, старая развалина,– услышали они голос его жены, та держала в руке увесистую палку и наступала на мужа.
– Десять лет после свадьбы тыкал вхолостую, а затем сподобился, у– уу, негодник. Уж я тебя.– Тася замахнулась на него дрыном, но Сыч уже спрятался за дровяником.
– Иди спать, – и она сердито откинула палку в сторону, пошла домой. Глаза ее горели праведным гневом.
Сыч вернулся на место и молча продолжил заготовку дров. Окно в доме открылось, и жена опять позвала его.
– Домой, Володя, домой.
– Тьфу, ты. Эх, Кирилл – Сыч сплюнул и риторически изрек: – Жену любить, что дрова рубить. Не хочется, а надо.
Отсмеявшись, Кирилл пошел в домик немного поспать.
***
Лагерь вновь забурлил вечером. Все готовили яхты к выходу в море. Так они называли водохранилище из– за его внушительного размера.

Кирилл стоял на берегу и наблюдал, как солнце садилось в воду. Вокруг стояла тишина, маленькие волны едва набегали на песок, не издавая шума. Вдали был виден крохотный остров с несколькими старыми, кряжистыми дубами. Ветры изуродовали их кроны, но дубы не сдавались и росли вопреки выпавшим на них трудностям, подавая пример стойкости и живучести. Несколько крикливых чаек покружились над ним, сели на воду. Но тут же сорвались вновь с места вслед за пролетающей подругой, что-то прокричавшей им, и все они полетели низко над гладью за добычей.
На пирсе тихо переговаривались яхтсмены. Кирилл наблюдал за их слаженной работой, с наслаждением прохаживаясь босиком по желтому песку вдоль берега.
Надя с урной приехала, когда начало темнеть, и от заката оставалась лишь рыжая полоска.
Урну поставили на импровизированный стол. На козлы был положен перевернутый серфинг. Туда же поставили Мишкину фотографию, зажгли свечу.
Надя выглядела очень усталой, но держалась.
Регата вышла на закате. Решили дойти до крохотного острова. Ветра почти совсем не было, шли на стаксельных парусах.
Кирилл с Надей, Тоней, Сычем и Прошкой шли на Мишкиной яхте под названием «Надежда». Кирилл прочитал названия некоторых яхт идущих поблизости. «Кристалл», «Джаз», «Арго».
Стемнело быстро. Зажглись звезды. Они отражались в речной глади, и складывалось ощущение, что яхты, как белые челноки плывут в бесконечном звездном пространстве вслед за месяцем. И только дальние огни города, как сказочный остров, манили и подмигивали в темноте. Яхты выстроились в линию. Все встали на палубах лицом к городу. Надя передала урну с прахом Тоне. Та крепко прижав ее, постояла некоторое время, и тяжело вздохнув, открыла ее и высыпала прах отца в воду. И вдруг зазвучали аккорды гитары, и красивый голос Женьки запел.
Если я заболею, к врачам обращаться не стану.
Обращусь я к друзьям, не сочтите, что это в бреду.
Песню подхватили все, и она зазвучала хором верных Мишкиных друзей. Голосами тех, кто делил с ним его чувства, жизнь, и кто теперь отдавал ему почести так, как хотел бы этого Мишка. Так как хотел бы каждый из них.
Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте упавшую с неба звезду.
Я шагал напролом, никогда я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых тяжелых боях,
Забинтуйте мне голову русской лесною дорогой,
И укройте меня одеялом в осенних цветах.
Порошков или капель, братишки, не надо,
Пусть в стакане граненом всегда мне сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь, серебро водопада,
Вот чем стоит лечить, вот чем стоит лечить.
От морей и от гор веет вечностью, веет простором,
Раз посмотришь – почувствуешь: вечно, ребята, живем!
Не глухим коридором уйду я, а Млечным Путем.
   ( Ярослав Смеляков )
Песня отзвучала. Прах, напоследок сверкнув серебром, растворился в водно– воздушном пространстве. Мишка уходил в звездную вечность, уходил навсегда. В небе чиркнула и погасла падающая звезда, как будто Мишка подмигнул напоследок, говоря.
– Не дрефь, ребята.
По щекам Тони текли слезы. Надя замерла в оцепенении, беззвучно шевеля губами, похоже, молилась. В повисшей тишине слышались только всплески волн, тихо набегающие на борта яхт.
– Ну, вот и все, – тихо сказала Надя и грустно улыбнулась, – давайте назад, устала очень.
– Да ты приляг, места хватает, – Сыч бережно обнял Надю и повел в каюту.
Тоня с Прошкой тоже спустились вниз. Кирилл прошел на нос яхты, и залюбовался картиной паренья регаты в воздухе. Неожиданно подувший ветер надул стаксель и гик со скрежетом и свистом врезался ему в грудную клетку, аккурат в солнечное сплетение. Кирилл ойкнул, и, зацепившись ногой об леера, упал в воду. Он хотел закричать, но боль от удара тисками держала его грудь. Она не позволяла ему пошевелиться, и он камнем шел ко дну. С ужасом Кирилл понял, что тонет. В панике он раскрыл рот, чтобы закричать, вода хлынула туда, заполняя легкие. Кирилл смертельно испугался. Вдруг кто-то схватил его за волосы и с силой потянул вверх. Через мгновенья он был наверху и Тонин голос зазвучал:
– Прошка, хватай.
Чья-то маленькая, но сильная рука подхватила его за плечи, и они вдвоем вытащили его на корму. Свесившись за борт, его стошнило водой. Кирилл бессильно повалился на палубу и разревелся. Тоня и Прошка сидели молча и наблюдали за плачущим мужчиной, не проронив ни слова.
Спустя минуту, придя в себя, Кирилл, сгреб в охапку своих спасителей, повторяя:
– Спасибо, родные, – горячо целуя их по очереди и все еще утирая слезы, все повторял и повторял Кирилл.
– Я уж думал кранты, честное слово. Спасибо, милые вы мои.
– Успокойся, дядя Кирилл,– взрослым голосом пробасил Прохор,
– Все, все порядок уже, -тоня шевелила его мокрые волосы, крепко прижалась к нему.
– Знаешь, Кирилл,– потерять сразу еще и друга отца,– сказала она, – ну, это уже слишком.
– Идите, переоденьтесь в сухое белье, и отдыхать. Это я виноват, что гик не закрепил,– оправдывался Прохор.
– Должник я теперь ваш,– запричитал Кирилл.
– Ладно, проехали – подытожила Тоня, – Отдыхать.
Она резко встала и прошла в каюту. Вышел Сыч и заступил на вахту.
Месяц вступил в права и засиял в полную силу. Серебристая дорожка протянулась от регаты до огней города, по ней они бесшумно двинулись в обратный путь. В вышине над дорожкой и яхтами, где то высоко– высоко туманным облаком угадывался Млечный путь.
***
Солнечный луч прокрался через иллюминатор на лицо Кирилла. Тот замычал, отмахнулся, перевернулся на другой бок и, ударившись лбом об обшивку яхты, вскочил. Яхта мерно покачивалась на волнах. Кирилл увидел рядом с собой костюм и рубашку. Все было тщательно отутюжено. Взглянул на часы – полдень.
– Ого, здорово я поспал, – подумал Кирилл.
Он переоделся и вышел на палубу. Все здесь уже бурлило, кипела жизнь. Горели костры, варилась уха. Кирилл подошел к костру, где хлопотал Сыч.
– А, проснулся,– Сыч закурил, помешал черпаком юшку в котле, черпнул немножко, подул и снял пробу.
– Готово, – удовлетворенно заключил он.
– Ну, есть будешь?– обратился Сыч к Кириллу.
– Давай, – согласился Кирилл, – перед поездкой нужно заправиться.
– Уже собрался? Погостил бы еще, – Сыч подбросил хвороста в костер.
– Да, нет, пора,– Кирилл сел на лавку.
Сыч налил ухи, в отдельную тарелку положил кусок рыбы.
– А где все?– поинтересовался Кирилл.
– Да, многие на работу укатили. Кто спит, кто судно ремонтирует. Все при делах.
– Вот и мне за дела пора,– вставая из– за стола, сказал Кирилл.
– Спасибо тебе, Володя за все. Он и Сыч обнялись.
Подошли Надя, Тоня и Прошка.
– Спасибо тебе, Кирилл, что приехал, – глаза у Нади были красными, видно плакала всю ночь,– что простился с Мишей.
Кирилл обнял Надю и Тоню.
– Вы звоните, не пропадайте, – тихо сказал он им,– помогу, чем могу. Я хочу, чтобы Вы знали,– Мишка был моим единственным другом. Больше друзей нет. Так что не пропадайте.
– Давай пять, Прохор,– Кирилл протянул руку, и тот безошибочно вложил свою маленькую пятерню в широкую ладонь Кирилла. Он с изумлением посмотрел на мальчика.
Прошка усмехнулся, как будто прочитал взгляд Кирилла.
– Знаете, дядя Кирилл. Я теперь Вас вижу. Вы мне светлым кажетесь. Таким, как раньше дядя Миша был.
Кирилл обнял Прохора.
– Знаешь, зови меня просто Кирилл. Хорошо?
– Заметано, – сказал Прохор,– приезжайте. Здесь вам всегда будут рады.
– Конечно,– ответил Кирилл с улыбкой, – ведь здесь столько Надежд,– он кивнул в сторону Нади и яхты.
Тепло попрощавшись с Сычем и Тасей, а также со всеми оставшимися членами клуба, он сел в машину и вырулил на проселочную дорогу от клуба, ведущей в город. В зеркало заднего обзора он видел, как ему махали. Надежда трижды перекрестила его вслед. Кирилл видел чаек, кружащих над маленькой группой людей, позади зеленую водную гладь водохранилища, да далекий остров с непокорными дубами. Кроны их цепляли надвигающуюся тучу, пепельным саваном накрывающее водное пространство. Погода портилась. Поворот съел эту картину.
Кирилл въехал в город, знакомый ему до слез, город своего детства.
– Странно, – подумал он,– что меня никогда сюда не тянуло после отъезда. Я не скучал по нему. И вот вдруг очутившись здесь, понял, что в глубине души хотел здесь очутиться когда– нибудь вновь. Вновь ощутить запах лип и акаций, заполняющий весь город во времена их цветения. Когда-то отец удачно сравнил город с кораблем. Он красиво вписывался в ландшафт днепровских круч, и поскольку выстроен был преимущественно из белого силикатного кирпича, то издали, действительно очень напоминал большой, трехпалубный корабль, бросивший якорь у берегов. Ныне все говорило о том, что хорошие времена позади. И цвет потускнел, и дороги больше напоминали рокады после артобстрела, да скудный бюджет не позволял их латать. От этого становилось грустно.
Кирилл, вспомнил, как они приехали сюда втроем. Он, Анатолий и Лена. Толя сразу растворился в немногочисленных пивнушках. А с Леной они гуляли по этим тихим улочкам и сосновому парку, вдыхая фитонциды.
Он проезжал мимо ювелирного магазина и сердце его кольнуло.
***
Он и Лена зашли туда случайно. Непродолжительный летний дождь загнал их под крышу и таковым оказался ювелирный магазин. Обнимаясь и смеясь, они ходили по крохотной территории, лениво изучая витрины.
– Молодой человек, купите что– нибудь девушке в подарок,– обратилась к ним продавщица.
Собственно говоря, других посетителей в магазине не было, кроме них, скучающего охранника, да продавца. Это была женщина неопределенного возраста, с рыжими, крашеными волосами и густым слоем косметики на лице.
– У нас очень интересные колечки Харьковского завода, смотрите,– она продемонстрировала продукцию на собственной руке.
Ее пальцы напоминали сосиски, на одной из которых сверкнуло изумрудом золотое колечко.
Они подошли, и продавщица сняла с пальца колечко, положила его на бархатную подушечку и подвинула ее ребятам.
– Какая прелесть, – восхитилась Лена. – Миленькое.
– И недорого, – вставила продавец.
– Есть мой размер? – Лена протянула свою ладонь.
– Ой, яка дрибненька, – изумилась продавец, гладя руку Лены, широко улыбнувшись, сверкнув золотыми зубами.
– Нет, такого размера у нас ничего нет.– Она почему-то расстроилась.
– Хочу предложить цепочки из последнего поступления,– начала она новую атаку.
На прилавок были вывалены цепочки золотые и серебряные.
– Интересная, – Кирилл рассматривал серебряную цепочку. – Сколько стоит?
– Она мужская,– продавец назвала цену.
– Я вижу. Мне очень понравилась. Могу я расплатиться кредиткой? – поинтересовался Кирилл.
Продавщица рассмеялась, продемонстрировав два рядя золотых зубов.
– Нет, только наличными.
– Жаль, – ответил он.
– Пошли отсюда, дождь закончился.– Обратился он к Лене с раздражением в голосе, – на пороге двадцать первый век, а здесь как в каменном веке.
В окно и в правду бил солнечный свет.
– Спасибо,– поблагодарила Лена продавца, виновато улыбнувшись, и они вышли на солнечную улицу.
– Нема заще,– продавщица лениво убирала украшения обратно в витрину.
Кирилл стряхнул воспоминания, вырулил на трассу и машина, набрав скорость, уносила его домой. Он включил приемник, послушал краткий обзор новостей. Далее зазвучала песня тихим голосом Визбора.
Смотрите, не забудьте позвонить,
В тот час, когда настанет непогода,
Какое б ни случилось время года,
Чтоб этот час нам вместе пережить.
Смотрите, догадайтесь промолчать,
Когда нахлынет небо голубое,
Чтоб эта мысль явилась нам обоим –
Друг друга ненароком повстречать.
Что было, то забудется едва ли.
Сорокалетье взяв за середину,
Мы постоим на этом перевале
И тихо двинем в новую долину.
Там каждый шаг дороже ровно вдвое,
Там в счет идет, что раньше не считалось,
Там нам, моя любимая, с тобою
Еще вторая молодость осталась.

Туча, большой чернильной кляксой, нагнала его и заморосила дождем
Кирилл резко затормозил на развилке. Дорога прямо вела в Москву, налево – в Киев.
На столбе в гнезде сидел аист, нахохлившись из– за дождя, он с недовольным видом смотрел на Кирилла. Тот как бы спрашивая у него совета, вопросительно посмотрел на птицу. Аист дернул клювом влево, пригнулся в гнезде и защелкал клювом.
Тяжело вздохнув, Кирилл решил последовать совету птицы и повернул налево на Киев.
Дождь забарабанил по дороге бешеным вальсом. Свежий ветер закружился в листве высоченных серебристых тополей, стражами стоящих вдоль трассы, опустился, заплутал в безбрежных рыжих волнах пшеницы, взметнулся вверх и погнал черную кляксу– тучу прочь, освобождая небо теплым лучам ласкового солнца.
Сердце Кирилла стучало в такт каплям дождя. Его мерседес – пожиратель пространства – на бешеной скорости мчал его туда, где он не был более десяти лет, и отчего на душе становилось тоскливо и грустно, уныло, да печально становилось на сердце. Но Кирилл решился на этот шаг. Кто знает, может череда последних событий, может прозвучавшая песня настроили его на этот лад, он сделал выбор и под музыку дождя и шин мчался по пустой трассе. Воспоминания вновь всплыли перед ним.
***
– Чего же ты, Кирюха, за друзьями не следишь?– встретил его упреком друг отца Нил Семенович, майор милиции.
– Мало того, что напился, так еще и драку устроил в баре. Ему что в Москве неприятностей не хватает?
– Поверьте, Нил Семенович, хватает, еще как хватает. И ему и его родителям за его поведение.– Кирилл сидел с кислой миной перед майором.
Кабинет, где они беседовали, был маленьким и уютным. Нил Семенович заварил им травяного чаю.
– А он действительно сын министра? Столько шуму наделал. У моих ребят до сих пор на него руки чешутся.
– Нет, неправда. Он сын замминистра,– уточнил Кирилл.
– Ну, это меняет дело,– полушутя заключил майор. – Кошмар. Что делать прикажешь?
– Отпусти его, по– тихому, Нил Семенович, – Кирилл умоляюще смотрел на майора.
– Не за себя прошу, за родителей его. Вернее за себя и его родителей. Все ж я ручался за него.
– А он что дитя малое, неразумное?– густые брови майора полезли вверх.
– Эх, Кирилл, держись подальше от таких друзей. Мой тебе дружеский совет.
– Да он хороший. Вы его плохо знаете, – оправдывал друга Кирилл.
– Жаль, что я из– за старой дружбы с твоим отцом, не смогу с ним поближе познакомиться,– с улыбкой заключил Нил Семенович.
– Пошаркал бы метлой у меня, подметая улицы пятнадцать суток, узнал бы поближе друга твоего.
И, уже, куда-то в дверь крикнул:
– Тимофеев! Веди сюда Яревского.
Толик выглядел ужасно. Весь рваный, грязный с синяками. Жуть.
– Забирай своего кореша, учти в следующий раз выручить не смогу.– Нил Семеныч демонстративно отвернулся от друзей.
– Спасибо, Нил Семенович. Человеческое спасибо за все,– со слезами поблагодарил Кирилл.
Майор лишь махнул и сделал вид, что занят изучением сводки.
Они сели в такси и поехали в гостиницу. Молчали. Кирилл и так был с утра на взводе. Из– за того, что пришлось искать Толю, он не смог уехать вместе с Леной в Киев. Он решил вначале посадить друга в московский поезд, позвонить его родителям, чтобы встретили его на вокзале, и лишь затем отправиться в Киев.
Лена была вне себя от злости, они поругались. Она порывалась сказать ему что-то важное, личное. Но передумав, села в автобус «Экспресс» и сказав, что поговорим дома, укатила.
– Спасибо, друг! – прохрипел Толя, хватая Кирилла за руку.
– Отстань,– вскипел Кирилл, вырывая руку.
– Да они сами на меня наехали, ей богу,– Анатолий трогал рукой кончик губы с запекшимся шариком крови, морщился от боли.
Кирилл отвернулся, и оставшийся путь до гостиницы проехали молча.
В номере Анатолия было все разбросано. Тот стал поспешно запихивать все в рюкзак.
– Сколько у нас времени? – спросил он.
– До поезда полтора часа плюс полчаса на такси до вокзала,– ответил Кирилл, наблюдая за сборами.
– А ты че, уже собрался? -толя с удивлением смотрел на друга.
– Я не поеду с тобой. Мне надо заскочить в Киев.
Анатолий оторвался от сборов и долгим взглядом посмотрел на Кирилла.
– Ты злишься на меня, правда?
– Знаешь Толя, я вообще не понимаю, зачем ты сюда приехал. Ты не вылезал из кабаков, ничего тебе здесь было не интересно. А ведь я хотел тебе свою малую родину показать. Мне здесь многое очень дорого.
– А чего здесь показывать-то. Дыра дырой. Ты должен меня благодарить, что пристроил тебя на тепленькое место, и ты в Москве обитаешь. А то гнил бы здесь, пропадал.– Анатолий смачно сплюнул.
– Ладно, экскурсия по памятным местам закончилась, собирайся,– Кирилл едва сдерживал гнев.
Анатолий наклонился подобрать вещи с пола, и Кирилл заметил, как на его шее мелькнула цепочка.
– Постой, постой,– Кирилл, схватил одной рукой друга за плечо, пальцами другой руки перехватил цепочку на шее.
– Откуда это у тебя? – он нетерпеливо теребил цепочку в руке.
Анатолий ухмыльнулся, отнял руки Кирилла, стал снова собирать вещи, что-то напевая.
– Я задал тебе вопрос, Толя, – руки Кирилла сжались в кулаки.
– Девушка одна знакомая подарила. Что нельзя?-толя запихал все вещи и застегнул рюкзак.
– Врешь,– наступая на него с кулаками, зло сказал Кирилл.
– Колись, откуда у тебя цепочка?
– Эй, эй, осторожней-то, на поворотах,-толя выпрямился, встал в стойку, готовый к обороне.
– Сказал же, что девушка знакомая подарила,– и гадливо улыбнувшись, добавил, – Между прочим, общая знакомая, Леной зовут. Слышал, наверное?
– Врешь, сволочь, – Кирилл набросился на Анатолия, и между ними началась потасовка.
Немного погодя они усталые повалились на пол. Мебель вокруг была разбросана. Мужчины тяжело дышали.
– Ничья,– предложил Анатолий, протягивая руку. Кирилл молча пожал ее.
– Так что насчет цепочки? Это действительно подарок Лены?– спросил, вставая Кирилл.
Толя молча протянул коробочку. Кирилл раскрыл ее и увидел сложенную записку. Развернув ее, он прочитал:
– В подарок самому любимому человеку–
– Интересно, когда она подарила ее тебе?– тяжело дыша, спросил Кирилл.
– Неважно, главное, что наша подруга определилась с выбором. А ты думал, что только ты имеешь на нее виды?
Кирилл не мог больше терпеть гнусного выражения лица, Анатолия.
Глубоко вздохнув, он вытащил из кармана билет, положив его на кровать, сказал:
– Ладно! Вот твой билет. Поговорим в Москве. Сейчас мы озлоблены.
– Согласен, – ответил Анатолий. Он поднялся, взял билет, не прощаясь, прошел к выходу и уже в дверях, обернувшись, добавил:
– А ты думал, что незаменим? Какой же ты самоуверенный кретин.
***
Машину тряхнуло. Кирилл очнулся и крепче вцепился в руль. Вечерело. Пейзаж за окном сменился. Вместо бескрайних полей за окном зеленел веселый сосновый бор. Косые солнечные лучи освещали его верхушки. Вдали показались дома Борисполя. Киев был рядом.
Кирилл, вспомнил о разговоре с Леной. Он сразу же наорал на нее, обвиняя в распутстве.
– Я думал, мы любим друг друга,– кричал на подругу Кирилл.
– А ты, ты, жалкая потаскуха, – Кирилл размахивал руками, нервно ходил по комнате.
Лена молча смотрела на него. Она прижала кулачки к груди, по щекам текли слезы.
– Господи, Кирилл, неужели ты думаешь, что я тебе изменяю? Как это нечестно так думать обо мне, ведь я так тебя люблю.
– Ты доказала уже свою любовь другому, даже любовный презент оставила на долгую память.
– О чем ты говоришь, милый? Я решительно ничего не понимаю.
– Так ты еще лжешь мне?– вскипел еще больше Кирилл.
– А как же твоя цепочка. Та, что так понравилась мне тогда в магазине, помнишь ее? Я увидел ее на Толе. Это как понимать?
– Я не знаю, как она к нему попала,– Лена смотрела на Кирилла немигающими, широко раскрытыми глазами.
– Зато я знаю. Толя мне все поведал. И про ваши встречи при луне, и про любовь. Видеть тебя не хочу,– Кирилл хотел уйти, но Лена вцепилась в его руку и зашептала:
– Постой, постой. Я ничего ровным счетом не понимаю, что происходит, но ты должен верить мне…
– Во имя чего это я должен тебе верить,– перебил ее Кирилл.
– Во имя нашего ребенка,– крикнула Лена и залилась слезами.
– Тааак,– ошарашено произнес Кирилл и присвистнул.
– Мало того, что выясняется, что ты любовь крутишь со всеми подряд, так ты еще и якобы моим ребенком удержать меня задумала? Не выйдет. Мы расстаемся. Прощай и не звони мне больше.
Кирилл уходя, громко стукнул дверью, так что посыпалась штукатурка с потолка. Лена свалилась без чувств, но этого Кирилл уже не видел.
Потом был серьезный разговор с родителями. Они горячо защищали Лену. Родители его и Лены дружили. Отец и мать упрекали его, увещевали, говорили, скорее всего, это его друг Толя наговаривает на Лену.
Кирилл накричал на них, рассорился. Наконец он сказал, что ему от них больше никогда ничего не понадобится, укатил в Москву. С тех пор прошло более десяти лет. Ни звонков, ни писем.
Кирилл въехал на один из мостов Киева. Они, словно щупальца огромного осьминога, перекинулись через Днепр. Его всегда восхищал вид города с реки. Горящие купола Киево– Печерской лавры, буйство зелени, корабли на воде. Веяло умиротворенностью, каким-то величавым спокойствием от этого города и Днепра. Гармония, вот что присутствовало здесь и притягивало и завораживало. Славный град Киев.
Стоя во дворе, он без труда разыскал знакомые окна квартиры, долго смотрел на них. Затем перевел взгляд на окна дома напротив, где жила Лена. Он ничего не слышал о ней с тех пор, это ужасно и сейчас в душе он корил себя за это.
– Господи, какой я слюнтяй,– думал о себе Кирилл.
Ведь выяснилось же в конце концов, что не виновата Лена ни в чем. Что подлец Анатолий все подстроил, чтобы рассорить их из своего собственного интереса. Это он прокрался в их номер и украл деньги и цепочку у Лены. Цепочку он тоже хотел продать, но вишь – приглянулась ему, вот и разыграл сцену.
– Почему я не позвонил ей, когда все прояснилось? Что мешало? Боязнь? Откладывал все и откладывал на потом, вот и дооткладывался.
Кирилл позвонил. Дверь долго не открывали. Он позвонил еще раз и уже облегченно вздохнул, что выяснения отношений не состоится.
– Пронесло, на сей раз,– подумал Кирилл, как вдруг дверь распахнулась.
– Кирилл?– женщина в дверях сделала шаг назад, удивленно рассматривая гостя.
– Ничего себе, вот так номер,– она инстинктивно поправила прическу.
– Здравствуй, Лена, – выдавил из себя Кирилл.
– Да ты проходи, проходи. Не стой в дверях, – она схватила его за руку и затащила в квартиру.
Они долго изучающе смотрели друг на друга.
Это была она, та самая Ленка. Надо же, казалось, что она ничуть не изменилась. Прическа только, стрижка стала короче, даже красивее стала. Движения стали плавными, исчезла угловатость. Перед ним была красивая молодая женщина.
– Я совсем не ожидала тебя увидеть. Что-то случилось? С родителями что-то неладное?– Она с тревогой смотрела на Кирилла.
– Не знаю еще. Я сразу к тебе. Хотел увидеть, извиниться.– Кирилл стоял, потупив взгляд.
И тут он услышал задорный, красивый, переливчатый, как горный ручеек Ленкин смех, тот, который иногда бесил его в те времена, когда она подтрунивала над ним, или когда они смеялись вместе над чем-то веселым.
– Проходи, чаю попьем. Извиниться, говоришь. Это интересно само по себе, когда сам Привалов наносит визит с извинениями.– И она рассмеялась вновь.
Кирилл прошел на кухню, сел за стол. Лена налил чай, села, подперев кулачком щеку, рассматривала его.
– А ты красивый. Солидный стал, лощеный. Года тебе идут. Суровость появилась во взгляде, колючесть.
– Ты тоже прекрасно выглядишь, – вернул комплимент Кирилл.
– Сколько тебе ныне? Наверное, чуть больше сорока.
– Сорок,– ответил Кирилл.
– Да, время летит,– грустно сказала Лена. И вдруг продекламировала:
Когда мужчине сорок лет,
ему пора держать ответ:
душа не одряхлела?–
перед своими сорока,
и каждой каплей молока,
и каждой крошкой хлеба.
Когда мужчине сорок лет,
то снисхожденья ему нет
перед собой и перед богом.
Все слезы те, что причинил,
все сопли лживые чернил
ему выходят боком.
Когда мужчине сорок лет,
то наложить пора запрет
на жажду удовольствий:
ведь если плоть не побороть,
урчит, облизываясь, плоть –
съесть душу удалось ей.
И плоти, в общем-то, кранты,
когда вконец замуслен ты,
как лже– Христос, губами.
Один роман, другой роман,
а в результате лишь туман
и голых баб – как в бане.
До сорока яснее цель.
До сорока вся жизнь как хмель,
а в сорок лет – похмелье.
Отяжелела голова.
Не сочетаются слова.
Как в яме – новоселье.
До сорока, до сорока
схватить удачу за рога
на ярмарку мы скачем,
а в сорок с ярмарки пешком
с пустым мешком бредем тишком.
Обворовали – плачем.
Когда мужчине сорок лет,
он должен дать себе совет:
от ярмарки подальше.
Там не обманешь – не продашь.
Обманешь – сам уже торгаш.
Таков закон продажи.
Еще противней ржать, дрожа,
конем в руках у торгаша,
сквалыги, живоглота.
Два равнозначные стыда:
когда торгуешь и когда
тобой торгует кто-то.
Когда мужчине сорок лет,
жизнь его красит в серый цвет,
но если не каурым –
будь серым в яблоках конем
и не продай базарным днем
ни яблока со шкуры.
Когда мужчине сорок лет,
то не сошелся клином свет
на ярмарочном гаме.
Все впереди – ты погоди.
Ты лишь в комедь не угоди,
но не теряйся в драме!
Когда мужчине сорок лет,
или распад, или расцвет –
мужчина сам решает.
Себя от смерти не спасти,
но, кроме смерти, расцвести
ничто не помешает.
– Чьи это стихи? – спросил Кирилл после некоторого раздумья. Они поразили его, проникли в его нутро, расковыряли старые, зарубцевавшиеся раны. Были отброшены последние сомнения в правильности его появления здесь.
– Евтушенко,– ответила Лена.
– Да, тогда я поступил гадко и как страус спрятался от всех в Москве, – думал он,– Но хоть теперь, спустя много лет я думаю, что поступлю правильно, если мне удастся, хотя бы не исправить, хотя бы наладить отношения с теми, кто ценил и любил меня.
– Очень хорошие стихи, стреляют прямо в сердце, без промаха,– сказал он, поглаживая рукой грудь.
Он взял чашку и сделал глоток, Это помогло ему проглотить ком, застрявший в горле.
– Смотри–ка, мы все же встретились,– медленно произнесла Лена. Она все еще изучающе смотрела на него, как будто пытаясь разглядеть в нем то, что не удалось в те уже далекие годы.
– Да, Кирюша,– она тяжело вздохнула.
– Если бы ты знал, как же я тебя ненавидела тогда. Господи, как же я тебя ненавидела,– причитала она, качая головой. Она смотрела куда-то мимо Кирилла.
– Я была такая счастливая, такая счастливая дура. Хотела порадовать, что у нас будет ребенок. И вдруг такая пощечина, наотмашь.
Кирилл схватил ее руки, и глядел на ее лицо. Он не мог произнести ни слова. Да и какие можно было бы подобрать слова, все бесполезно. Ее взгляд красноречиво говорил, что пережила эта женщина, как ей досталось.
– Ты знаешь?– нарушила молчание Лена. – Если в начале я тебя люто ненавидела. Думала, появись ты, и я растерзаю тебя на кусочки, время все шло и шло, ненависть улетучилась, растворилась в суете и заботах. Даже не затаилась. Потом, я стала тебя даже жалеть. Надо же, лучший друг и сотворил с нами такое. Бред какой-то. Только бредом этим наша жизнь оказалась.
Кирилл вновь тяжело вздохнул, ему нечем было оправдываться.
– Как же ты решился приехать? Что тебя подвигло на это?– Лена удивленно смотрела на Кирилла.
– Ты знаешь, я на днях, вчера только, похоронил своего друга, Мишку Погребного, помнишь? На обратном пути я решил специально заехать к тебе, увидеться, попросить прощения, хотя я его и не заслуживаю.
– Мишка умер, как жаль. Мои соболезнования. Пожалуй, он был самым верным твоим другом. Кстати, как там поживает наш разлучник Анатолий, цветет и пахнет?
– Толя давно, нелепо погиб,– ответил Кирилл.
– У-у, надо же, справедливость восторжествовала,– как-то грустно сказала Лена.
– Он подсел на наркотики, – продолжил Кирилл, постепенно овладев собой.
– Что только родители не делали. Они забрали все его деньги, чтобы он не смог купить дозу, запирали его в квартире. Так этот, шельмец, взял да и продал свою долю квартиры – чеченцам. И опять стал колоться. Так, после какой-то паленой дозы, и выбросился из окна. Я потом по просьбе его отца для этих чеченцев дом в Подмосковье искал, чтобы они на родителей не наезжали.
– Вот даже как, невесело.– Лена грустно улыбнулась, витая где-то в своих мыслях.
Они помолчали.
– Знаешь, Кирилл. Мне казалось, что я очень люблю тебя. Смерть как хотелось за тебя замуж, чтобы все подруги завидовали, а я говорила: «Смотрите, какой у меня муж».
– Глупость, правда? Ты преподнес мне хороший урок. На всю жизнь. Потом я встретила моего Славика. Настоящую любовь. Преданного мне человека, который любит меня какая я есть. Странно, что за все те годы, что мы вместе я не припомню, чтобы он не то чтобы поругал меня, но даже сделал мне замечание. Сейчас у нас все хорошо. Двое сыновей,– она указала рукой на фотографию на стене, на которой были она с мужем и двое очаровательных мальчуганов.
Кирилл взял, повертел в руках семейную фотографию.
– Они на даче,– продолжила Лена,– мы там все лето проводим. Здесь практически не живем. Ты меня случайно застал. Я дизайнер по одежде и завтра рано утром я отбираю костюмы для коллекции. После поеду к ним. Так-то.
– А мои родители, тоже там?– спросил Кирилл,– ведь наши участки соседские?
Лена пристально посмотрела на него.
– Так ты ничего не знаешь? Продали твои родители нам свой участок. Как инсульт случился у отца твоего, вот и продали они свой участок нам.
У Кирилла защемило сердце. Ничего этого он не знал. Он даже не мог представить себе отца больным. Он привык видеть его здоровяком, пышущим здоровьем.
– А как твои родители? Тоже на даче? Передавай им привет.
– Они умерли три года назад, друг за дружкой. Рак у обоих.
– Извини,– сконфуженно прошептал Кирилл.– Все невпопад как-то спрашиваю.
Известия раздавили его, казалось, что он сидит и смотрит какое-то кино, и после, когда выйдет на воздух, встряхнет оцепенение и все будет как прежде.
Кирилл еще раз взглянул на их семейную фотографию и посмотрел на Лену. На его лице отразился немой вопрос, который он не решался озвучить.
Лена поняла его, взяла фотографию в руки сказала;
– Это дети мои и Славика, Кирилл. Не смогла я доносить нашего ребенка. Может мои переживания сказались, только выкидыш у меня случился. Он тоже мальчик был. – И она горестно вздохнула.
– А теперь ступай, Кирилл. Ты за прощением пришел? Простила я тебя давно. Счастливая женщина не простить не может. Я вспоминала все то хорошее, что было у нас, сердце давно оттаяло. Иди к своим, тебе предстоит нелегкий разговор.
– Я даже не знаю, ждут ли они меня. Устали ждать, наверное. Столько лет прошло. Трудно представить степень их обиды на меня.
– Понимаешь, Кирилл. Помнишь в картине Константина Васильева «Ожидание» свеча в окне? Это отчий дом. Там всегда тебя ждут, чтобы с тобой не происходило ранее. Иди смело, не бойся. Уверена, все будет хорошо. Тебе будут рады.
В дверях Кирилл обернулся и обнял Лену. Она тоже прижалась к нему, так они простояли несколько мгновений.
– Прости за все, – прохрипел Кирилл.
– Ну, не раскисай, будь мужчиной. Будешь в наших краях, заходи. Честно, мы будем рады.
Дверь закрылась за Кириллом.
***
Щелкнул лифт. Кирилл вышел на лестничную клетку и посмотрел на входную дверь. Та была приоткрыта. Кирилл взялся за ручку, хотел уже войти, как услышал голос брата.
– Кирилл? Боже мой, Киря.
Кирилл обернулся, Брат стоял с сигаретой около мусоропровода. Он затушил сигарету и бросился ему навстречу. Братья обнялись.
– Я знал, я всегда знал, что ты приедешь,– приговаривал Влад похлопывая Кирилла по спине.
– Ой, раздавишь, Влад, – шутливо застонал Кирилл, – тише клешнями шевели, задушишь.
Брат открыл дверь и крикнул в проем:
«Мама, папа, Лариса – глядите, кто приехал». Он впихнул Кирилла в квартиру.
– Кирюша, Кирюша,– он увидел отца с протянутыми к нему руками. Кирилл бросился в его объятия. Они расцеловались, отец расплакался.
– Ну, ну, батя. Все хорошо, я здесь.
Кирилл обнял и поцеловал мать. Та прижалась к нему своим маленьким тельцем, причитая: «Кирюшенька, родной ты мой! Кирюшенька.» Слезы текли по ее впалым щекам. Глаза светились от радости.
Кирилл подошел к жене брата.
– Здравствуй, Лариса.
Они обнялись.
– Здравствуй, Кирилл.
В проеме входной двери все еще стоял брат с видом самодовольного человека, который принес в дом благую весть.
После первых минут встречи расселись в гостиной.
– Боже, как постарели родители,– подумал Кирилл.
Отец сильно сдал. Совсем седой. Левая рука дрожит. Мать сгорбилась, тоже совсем седая.
– Я похоронил Мишку,– после некоторого перерыва сказал Кирилл,– из Светловодска еду.
– Мишка умер? – в один голос спросили Влад и отец. – Что случилось с ним?
– Опухоль мозга,– ответил Кирилл.
– Жаль, Мишку,– заключил отец. Вновь помолчали. Слышно было, как трещали сверчки за окном. Время было позднее.
– Ладно, давайте я чай сделаю,– предложила, вставая Лариса и пошла на кухню.
– Надолго к нам, Кирюша? – спросила мать.
– Нет. Завтра утром уеду, дела. Но обещаю, что приеду очень скоро и надолго. Договорились?– Кирилл вопросительно посмотрел на родителей.
Те заулыбались.
– Ладно, оставлю вас, поговорите, – сказал, вставая брат, и зашагал на кухню к жене.
Кирилл и родители все рассматривали и рассматривали друг– друга. Не могли наглядеться.
– Ты сильно изменился, Кирилл, возмужал,– отец удовлетворенно хмыкнул.
– А, мать, хорош у нас сын, едрен корень?– Он рассмеялся раскатистым смехом.
– Ты рассказывай, рассказывай,– мать влюбленными глазами смотрела на сына, вдруг вскочила и, крепко обняв его, запричитала:
«Родной ты мой, сыночек»– она вновь заплакала.
– Простите меня, ради бога,– со слезами на глазах зашептал Кирилл.
– Какая же я свинья, простите. Даже не представляю, как вы на меня обижены.
– Знаешь, сынок,– отец вдруг сразу стал серьезным.– Обижаться на детей нельзя. Это все– равно, что на себя обижаться. Ведь это же мы тебя воспитали, чего ж обижаться теперь. Считай, на себя обижаешься. Сами виноваты.
– Ну, как дела у тебя?– перебила его мать. И обращаясь к мужу – Что ты все жалуешься?
– У меня все хорошо,– сказал Кирилл. Он оглядел комнату. Внимание его привлекли фотографии. Они были повсюду, по всем стенам. Снизу доверху. Казалось, что даже обоев не видно за ними. Он подошел и стал их рассматривать. Многие он узнавал. На этих был запечатлен он еще в студенческие годы, здесь он с братом у костра поют под гитару. Это смешная фотография его и брата на новогодней елке. Брат был старше его на пять лет. На фотографии Влад с серьезным видом смотрел в кадр, держа в руках игрушечный вертолет. Сам же он в камеру не смотрел, а с усердием ковырял пакет с подарком. Кирилл улыбнулся.
Он ходил вдоль стены и вдруг увидел фотографии с Викой и сыном. Кирилл ошарашено смотрел на стену.
– Господи, какой же я дурак,– подумал он.
– Я даже представить себе не мог, что, оказывается, Вика поддерживает отношения с моими родителями.
– Эти, последние фотографии Викуша совсем недавно привезла, когда недолго гостили у нас в прошлом месяце,– услышал он за спиной певучий мамин голос.
– Ленечка так вырос, хороший мальчик, умница,– она встала рядом, тоже рассматривая фотографию. У нас еще много фотографий в альбомах, все не помещаются на стенах. Мы их часто пересматриваем.
Кирилл обнял мать, пряча лицо в ее волосах. Из глаз полились слезы. Ему почему-то стало жалко себя. Жалко прожитых лет впустую. Вслух сказал:
– Я виноват перед Вами. Каюсь за свой эгоизм, снобизм, –он запнулся, помолчали.
– Знаешь, сын. Мы не в обиде на тебя. Слава богу, ты, спустя много лет, сделал шаг навстречу. В противном случае если бы прошло еще десять лет, то и прощение просить, в принципе, не у кого было бы.– Отец сидел, потирая колено, видно болело к непогоде.
– Ладно, мать поздно уже. Давай принимать лекарства и спать,– вставая, сказал отец.
Мать послушно засеменила в другую комнату и в дверях сказала:
«Я постелю, тебе Кирюша в твоей комнате, утром свидимся».
Кирилла кольнуло.
– Его комната. Как приятно было это слышать.
Кирилл вышел на кухню. За столом сидели Влад и Лариса. Невестка курила у открытого окна.
– Садись, Кирилл. Есть будешь?– спросила она, подвигая свободный стул.
– Нет, спасибо. Я по дороге поел. Выпью чаю только.– Кирилл сел на стул.
Брат обнял его за плечи.
– А где мой племяш, Котька?– спросил Кирилл.
– Ты бы еще позже приехал, – затягиваясь сигаретой, сказала Лариса.
– Он со своей девушкой теперь живет в нашей квартире, которая в центре. Помнишь ее?– она выпустила дым в окно.
– Конечно,– ответил Кирилл.
– Они вместе работают в центре. Так что всем удобно. Сейчас они где-то в Греции отдыхают. А мы сюда переехали. У Влада работа тоже рядом, две остановки.
– Ты все там же работаешь, на оборонку?– спросил Кирилл у Влада.
– Да, ничего не изменилось. Сейчас платить стали хорошо и исправно, раньше было хоть караул кричи.– Влад налил Кириллу чаю в огромную чашку.
– Я, так понял, ты с утра уедешь? Что так?– Влад вопросительно смотрел на брата.
– Я скоро приеду, честное слово, прямо туда и обратно. Срочные дела.– Кирилл ближе подвинул к себе чашку и начал пить.
– Ну, давай, будем ждать. Больше ждали,– вставая со стула заключил:
«Утром рано на работу, давай брат,– они обнялись.
– Приезжай, честное слово, мы рады тебе,– и он растворился в дверях.
Кирилл молча пил чай. Лариса курила, разглядывая его. Вдруг она нервно затушила в пепельнице сигарету и зашипела.
– Знаешь что, Кирилл. Одного не пойму. Вот появился ты здесь, такой холеный. Нате, любите меня. Я появился – она гримасничала.
– Прямо таки библейская история «Возвращения блудного сына». Все рады, все плачут от счастья, все смеются,– она вскочила и нервно зашагала по комнате из угла в угол.
– А того не знаешь, как нам тут досталось. Где ты был, когда отца твоего инсульт сразил? Когда он лежачий был полгода. Мать память терять начала, все глаза выплакала, слез уж не стало. Ты как хочешь, но нет тебе моего прощения.
– Ты там у себя с женой ругался, дом строил. А нам ругаться некогда было. Мы родителей спасали.
– Думаешь они не переживали разлуку с тобой? Как ты мог? Скажи, есть ли у тебя сердце, так поступить с ними?
– Отец, после инсульта, на пенсию вышел. Слава богу, со временем все наладилось.
Лариса вновь закурила.
– А почему же Вы даже не известили меня об этом?– руки у Кирилла дрожали от нервного возбуждения.
– А ты, видимо в космос летал? Номер телефона тебе набрать недосуг было?– Лариса встала перед ним.
– И что за обида такая смертельная у тебя на родителей была, что даже никаких новостей о себе не давал? От других узнаем, что женился, развелся. Ребенка завел. Сволочь ты, Кирилл. Ни больше, ни меньше,– она подскочила к нему вся как пружина, еле сдержала себя от того, чтобы отвесить ему пощечину.
Кирилл сидел подавленный. Собственно говоря, он готовил себя к такому развитию событий, знал, что будет нелегко. Но слова невестки как-то особо тяжко ложились на сердце.
– А почему Вы не связались со мной, когда возникли проблемы?– подавленно спросил Кирилл. Ему казалось, что все услышанное вот– вот раздавит его
– Ладно, достаточно, хватит, Лариса,– услышал он голос брата. Тот стоял в дверях в трусах и майке, смотрел на разъяренную жену.
Лариса немного оттаяла под взглядом мужа, исчез куда-то огонек ненависти. Не произнеся более ни слов, она вышла из кухни.
– Проблемы, братишка, это у моего друга. Почитай лет десять как в коме лежит, без всяких надежд. Да жена его мало того, что за ним ухаживает, еще двух пацанов подымает, институт заканчивают. Знаешь, говорят, если проблему можно решить деньгами, то не проблема это, а затраты. Так что, справились, слава Богу. Ложись спать, братишка. Тебе рано вставать, если хочешь засветло в Москву приехать. Мы будем ждать тебя. А на нас, не серчай. Нервы они, только у тебя видать, железные.– И он развернулся и пошел в спальню.
***
Кирилл, вскочил рано утром. Косой рыжий, солнечный луч проник сквозь занавеску и упал на стену, увешанную фотографиями. Его догнал луч следующий, потом еще и они, слившись в поток, зашарили по стене. Рамки фотографий и стекла заиграли всеми красками, как иконостас. Да по сути это и был иконостас. Семейный. Со стены ему улыбались, или строго смотрели, знакомые лица. Кирилл любовался снимками. Несмотря на короткий сон, он отдохнул. Он встал, отодвинул шторы и взглянул в окно. Двор был залит солнцем, только-только проснувшимся и выглядывавшим из– за крыш.
Кирилл принял душ и прошел на кухню. Мать готовила ему яичницу, отец сидел за столом и пил чай.
– Доброе утро, сынок,– в один голос поприветствовали они Кирилла.
– Доброе утро,– ответил он и обнял их по очереди.
Мать положила ему глазунью в тарелку.
– Еще что– нибудь? Кофе вскипел,– она заботливо наливала кофе в фарфоровую чашку.
– Нет, спасибо большое,– ответил Кирилл.
Они молча смотрели, как он ест.
– Я, правда, скоро приеду, честное слово, – пробубнил с полным ртом Кирилл.
Отец вздохнул, наклонившись, поднял предмет и протянул сыну.
– Просьба к тебе, сынок, – сказал он, протягивая предмет Кириллу.
– Передай наш подарок Ленечке. Это ранец. Он ведь в этом году в школу пойдет. Хорошо?– отец умоляюще смотрел на сына.
– Господи, сколько открытий я для себя сделал, – глядя на отца думал Кирилл.
Оказывается, когда все поддерживали связь друг с другом, лишь я сам лишил себя возможности радости общения с ними.
– Может все же, сами им передадите? Я ведь не скоро с ними встречусь,– Он взял ранец.
– Не капризничай, сынок,– ласково сказал отец.
– Ладно, отец. Сразу как приеду, так и передам.
– Ну, вот и хорошо. А мы будем ждать тебя, сколько надо столько и будем. Езжай, сынок. Счастливого пути. Он обнялся с родителями. Влад и Лариса еще спали, будить их не стали.
Кирилл вышел во двор и завел мотор. Он оглянулся на окна родительского дома. В окне ему махали мать с отцом. Он посмотрел на окна противоположного дома. Ему показалась, что дрогнула занавеска в окне Лены. А, может быть, это ему только показалось. Машина вырулила, и «пожиратель пространства» начал свой отсчет километров до Москвы. Через некоторое время Киев растворился вдали.


Когда– нибудь просмотрим мы страницы,
Фотоальбомов, что лежат в шкафу.
И будем пристальнее всматриваться в лица,
Где рассмеемся, где смахнем слезу.
Мы проживем вновь череду событий,
Опять в душе очертим прошлый путь.
Когда– нибудь.
***
Когда позволим мы себе уединиться,
Нальем в бокал вина, зажжем свечу.
Воспоминаний ворох – как зарницы,
Стремительно промчатся по лицу.
Мы горестно вздохнем, а мысли птицей
Нас унесут в родной очаг, наполнив счастьем грудь.
Когда– нибудь.
***
Когда настанет срок нам раствориться,
в лазури неба, вздохом на ветру,
мы различим на небесах родные лица,
Из памятных страниц, тех, что лежат в шкафу.
И устремимся с ними звездной вереницей
Маршрутом в бесконечный Млечный путь.
Когда– нибудь.
***
И будем радостно взирать на ваши лица,
с тех фотографий, иль с небесных свод.
И будет божий свет с небес на вас струиться,
и снова карусель времен возьмет обратный счет.
Не бойтесь чаще перелистывать страницы,
Что б душу излечить и сердцем отдохнуть,
И снова в путь.
     ( К. Тузовский )
***
Кирилл подъехал к месту работы. Он по дороге еще созвонился со своим замом Евгением, так что тот ждал его.
– Привет, Кирилл, – поприветствовал он босса, наливая ему чай.
– Привет, Женя.
Они обменялись рукопожатиями.
Ладно, уже поздно, давай прямо к делу, – поторопил он зама.
– Как скажешь. Вчера пришел транш по договору, – начал доклад Евгений и протянул выписку из банка.
Кирилл увидел сумму, присвистнул.
– Далее, – продолжил Евгений.– Курьером прислали сам договор. Я его подписал, забрал наш экземпляр и тем же курьером отослал его обратно.
Кирилл удовлетворенно кивнул.
– Мы должны подать на тендер документы в один Научно– исследовательский институт. Ты в курсе?– Евгений посмотрел на босса.
– Да, Яревский объяснил мне, что надо делать.
Ну, раз так, то документы я уже подготовил, – сказал заместитель, указывая на стопку папок в углу стола.
Кирилл и Евгений скрупулезно проверили всю документацию на конкурс. Кирилл подсказал у кого и какие рекомендации еще надо получить для участия в тендере, Евгений все записал.
– Ну вот, по сути все. Документы на тендер отвези в понедельник. Это сверхсрочно. Остальные дела пусть идут своим чередом.– Евгений откинулся в кресле.
– Молодец, хвалю. Все правильно сделал.
– Что ты сказал? Я дождался похвалы от тебя. Тебя там чем кормили?– Евгений удивленно смотрел на Кирилла.
– Смотри, передумаю,– со смехом ответил Кирилл.
– Да, вот еще что. Надо перевести сто тысяч долларов на одну операцию. Сделаешь?
– Ты решил прикупить недвижимость на Украине? Не советую, – сказал Евгений.
Кирилл поморщился. Раньше бы он наорал на зама, распек бы его за непонятливость. Сейчас Кирилл глубоко вздохнул и пояснил: «Нет, Женя. Речь идет о переводе денег на операцию одному мальчику. Надо помочь, перечислить на его счет деньги».
Евгений смотрел на Кирилла, раскрыв рот в оцепенении.
Кирилл весело рассмеялся, увидев выражение лица подчиненного.
– Вот что, Женя. Сегодня уже поздно. В понедельник позвони по этому телефону, – он на листке бумаги написал телефон.
– Это телефон Нади, жены моего покойного друга, вдова короче. Спроси у нее счет, куда лучше перечислить деньги на операцию Прохора Сычева, – он написал имя и фамилию туда же на листок.
Она подскажет. Ну, хороших выходных, – и он протянул Евгению руку.
– Мне стоит ничему не удивляться?– Спросил его Евгений.
– Что я так сильно изменился?– вопросом на вопрос ответил Кирилл.
– Да, уж. По–другому не скажешь,– ошеломленно произнес Женя.
– Пока, доживем до понедельника.– Кирилл пожал руку заму и вышел на воздух.
– Осталось сделать еще одно дело,– подумал Кирилл, он вырулил на МКАД и направился в противоположный конец Москвы – Химки.
Капли дождя вновь застучали по машине.
– Ну что за лето в этом году? Почти не было солнечных дней. Москвичи устали уж жаловаться на капризы погоды и начали сметать путевки в теплые края, погреться и отдохнуть от дождей. Хорошим утешением было то, что из– за этого пробок практически не было, и Кирилл довольно быстро добрался до цели.
Зазвонил мобильник. Кирилл снял трубку.
– Ну. Наконец-то, мой котеночек, как я по тебе соскучилась. Где ты? Когда ты придешь к своей кошечке?
Это была Алена.
Кирилл поморщился.
– Ну что же ты молчишь, ты где?– голос ее начал набирать нотки раздражения.
Кирилл решился.
Знаешь что, Алена. Не звони мне больше никогда. В конце концов, найди себе парня, нарожай ему детей, и будь счастлива.
– Ах ты, урод, – взвилась Алена на другом конце. – Ты мне будешь еще мораль читать, козел вонючий. Да я тебя…..
Кирилл не стал больше слушать угрозы и дал отбой.
Дверь открыл сын. Он был в пижаме.
– Папа? – Леня удивленно смотрел на отца, и стал пятиться обратно в коридор. Из дверей выглянули любопытные лица тестя с тещей и жены Вики.
– Кого это еще принесло на ночь глядя? – прочитал он в их глазах.
Узнав его, они посмотрели на него с еще большим изумлением. Ленечка прижался к маме.
– Здравствуйте, Елизавета Сергеевна и Николай Степанович. Здравствуйте, Вика и Леня. Могу я войти?– поприветствовал семейство Кирилл.
– Заходи, Кирилл,– разрешил тесть,– чего в дверях стоять.
Кирилл вошел. В руках он вертел ранец и не знал, куда его деть. Он протянул его жене и сказал:
– Это подарок Лене от моих родителей.
Вика молча взяла подарок, глядя на Кирилла широко раскрытыми глазами. Молчание затянулось.
– Ну, мать. Давай оставим их,– подал голос тесть,– видно им есть о чем поговорить.
И он, слегка подтолкнул супругу, вместе скрылись в своей комнате.
Кирилл подошел к Вике.
– Здравствуй, Вика. Здравствуй, сын – Кирилл смотрел на супругу, та по– прежнему молчала.
– Я так много хочу сказать тебе,– начал Кирилл.
– Я на днях похоронил своего друга детства, ездил в Украину.
– Соболезную, – наконец-то услышал он ее голос.
– Я заехал на обратном пути к своим родителям. Я решил наладить отношения с ними. Я понял, какой я был свинья по отношению к ним, к вам. Я хочу все исправить. Позволь мне сделать это, Вика. Я хочу, чтобы вы были со мной, навсегда. Давай начнем все с чистого листа. Я не предлагаю все тебе забыть. Все те обиды, что я нанес тебе, да и всем своим близким. Я прошу дать мне шанс все исправить. Господи, я только теперь понял, что смысл жизни заключается не в погоне за деньгами, а в великом умении дорожить тем немногим, теми отношениями с родными и близкими….– Он задохнулся от речи подошел и обнял жену.
Вика обхватила его голову руками. Губы ее дрожали, из глаз вот– вот польются слезы.
– Знаешь, Кирилл,– сказала она, отстраняя его от себя и заглядывая ему в глаза. – Как я могу поверить всему тому, что ты сейчас говоришь мне? Ведь ты нас за мусор считал. Мы для тебя чем-то вроде даже не второго, а третьего сорта были. Ты стыдился нас перед своими высокопоставленными начальниками. Что произошло? Озарение?
Кирилл отвел взгляд, задумался.
– Я вдруг понял, что не могу жить без вас. Тебя, Ленечки. Я вдруг осознал, что вы для меня и есть все то, ради чего стоит жить. Может быть, я прозрел, считай это так, но только не спеши гнать меня. Я еще раз прошу дать мне последний шанс, хоть малюсенький,– он показал пальцами, какой малюсенький шанс просит.
– И ты не будешь больше кричать на нас, называть нас выродками? Как ты это умеешь. – Вика вопросительно смотрела на него.
– Я клянусь тебе в этом,– положив руку на сердце, заверил Кирилл.
Вика обняла Кирилла и поцеловала в щеку.
– Иди сюда, Ленечка, обними отца,– попросила она сына.
Ленечка с опаской приблизился к ним и вдруг заплакал и бросился на шею Кирилла.
– Все хорошо, мой родной, – утешал его Кирилл, но Ленечка ревел во весь голос. Нервное напряжение спало, и он снимал стресс плачем.
Из комнаты выглянул тесть и вопросительно посмотрел на дочь. Вика замахала на него, мол, все в порядке, и тесть снова скрылся в комнате.
– А теперь поехали домой, – Кирилл одной рукой обнял жену, на другую подхватил сына, который уже изучал свой ранец. Все же у нас огромный дом. А ну, быстро собирайтесь.
– Поздно уже, Кирилл. Давай завтра, – попросила Вика. Слезы лились из ее глаз, но она улыбалась счастливой улыбкой.
– Ничего не поздно, правда, Леня? – он подхватил сына, подбросил его вверх, и тут резкая боль пронзила его грудь. Кирилл осторожно успел поставить сына на пол. Боль была такой же, как тогда на яхте, когда он получил гиком удар в грудь. Он даже оглянулся в поисках того, что его могло так ударить. Но вдруг в голове зашумело, и он, не успев опереться о стену, повалился на пол.
Очнулся он от равномерного покачивания, как будто плыл на яхте. Его несли на носилках двое санитаров в синих костюмах, к машине скорой помощи. Врач нес рядом капельницу. Он увидел склонившееся над собой лицо Вики.
– Пить,– попросил он.
Его губы едва шевелились, были шершавыми. Врач склонилась над ним, протерла влажной ватой губы. Кирилл сглотнул, стало легче.
– Владимир Савельевич, гони в ближайшую, в Куркино. Предынфарктное состояние. Очень плох,– скомандовала врач шоферу. Кирилла на носилках уже засовывали  в машину.
Вика порывалась сесть в машину, но врач остановил ее.
– Нечего Вам там, на ночь глядя, делать. Довезем, не беспокойтесь. Завтра приезжайте в больницу, все узнаете.
– Вика!– едва слышно позвал Кирилл.
– Что, милый,– она склонилась над ним так, что он уловил даже запах ее волос.
– Мы все начнем сначала. Правда, С чистого листа. TABULA RASA. Это правда, милая.
Дверь захлопнулась, и машина с красными крестами быстро стала удаляться в направлении Куркино.
Зарядил сильный дождь, редкие прохожие разбегались под крыши, и лишь Вика стояла, глядя вслед исчезающему автомобилю, и беззвучно шептала:
– Tabula rasa,tabula rasa.