Желтый период

               
               
                Рассказ

                Было то чудное время, когда Осень, озорничая, уселась за мольберт, холстом  в котором была сама природа, и начала макать огненно – рыжим локоном волос в краски и перекрашивать все и вся на свете, как в детских книжках – раскрасках. Фантазии ей, что ли, не хватило или оттого, что смотрела Осень только на себя, но выбирала лишь красно-желто – коричневые цвета. Что ее остановило, не знаю, но небо и реки она оставила в покое.
        Расположилась осень на высоком пригорке, покрытом ковром зелени, и, прежде чем нанести очередной желтый мазок, на минуту сосредоточивалась, прикусив кончик локона – кисточки, а потом, звонко хохоча, малевала все в желтое, изредка, для интереса, нанося коричневые пятна. От смеха у нее даже выкатились слезинки, которые попав на  «кисточку», несколько ослабили колер. Поэтому березовая рощица получилась бледно – желтой. Сверху ей было видно многое: и лес, и поле, и деревенские домики, и далеко – далеко змейку речки. Наконец с тем, что было, поближе, Осень управилась и уже хотела скакать дальше, но потом, сморщив лобик и надув губки, на минуту замерла, очевидно, принимая важное решение. И вдруг сорвалась с места и помчалась в лес, высоко поднимая юбки, обнажив стройные в веснушках ноги. Оставшиеся краски она разбросала, скороговоркой твердя про себя: Остальное потом, потом. У меня еще целых две недели!»
         В лесу она с удивлением обнаружила непочатый край работы. «Ишь, опять зеленые стоят! Но вот доберусь я до вас. Ах, это елки! Ну что ж, все легче будет», -  и поскакала дальше, на ходу срывая с диких яблонь поздние плоды. Но скоро ей это наскучило, захотелось в город, к людям, посмотреть на них,  да и себя показать. «А то, наверное, устали от лета жаркого и  зеленого? Поди, приелось?»  Немного успокоившись, она неторопливо вошла в город. А люди ее сначала и не заметили. Все, как один, растелешившись, ходили почти голые. «Это я мигом вашу срамоту прикрою». И под вечер пригласила Осень в город зябкий ветерок, а потом и нудный дождик: «Пока с вас  и такого хватит, дальше посмотрим!» Утром перемены были налицо: все с зонтиками, в плащах и куртках, да и лица посерьезнее стали.
       В парке Осень заметила мужчину. Он сидел одиноко на лавочке, ссутулившись, подняв воротник плаща, и отрешенно смотрел  вперед. Его неподвижная фигура словно вросла  в лавочку и казалась ко всему безучастной. Осень подкралась совсем близко к мужчине и даже заглянула в лицо. Оно было в глубоких морщинах и выражало внутреннюю борьбу. Губы мужчины едва шевелились. Осень напрягла слух и с удивлением услышала:
Конечно, придет скоро осень
С ненастьем и тихой тоской.
Вдруг выкроет время и спросит:
Дружище, а ты все такой?
Такой, как и прежде ненужный
Совсем беззащитный простак.
Недаром и дождик вот дружный
Морочит тебя просто так.
И ветер лохматит седины,
А лист, словно жестью в лицо…
Напросится на именины,
Хотя бы не в дом – на крыльцо…»
        «Я - то вроде в гости не напрашивалась!» - Осень была озадачена. Мужчина ее заинтриговал, и она решила понаблюдать за ним. «Ему чуть больше сорока, - сделала первый вывод Осень. - Но чем он так удручен? Что, он потерял близкого человека, работу или я виной всему? Я должна знать это точно!» Осень прогнала нудный дождик, разрешив выглянуть солнышку, и мужчина, опустив седую голову на грудь, задремал. «Теперь ты мой», - Осень насыпала на лавочку ворох листьев клена и, перехватив его несколько раз серебряной паутинкой, уселась на желтую подушку рядом с мужчиной, подобрала под себя ноги и прикрыла золотом юбки, как пледом, худые ноги мужчины. «Теперь я проникну в тебя, узнаю твои затаенные мысли, - прошептала Осень. – Теперь ты – это я!»
      А мысли мужчины уже заполнили ее голову, они уже роились в ней. Информация представала сразу и в картинках, причем цветных. Между тем мужчина продолжал шептать во сне, а Осень пыталась вникнуть в смысл, стараясь увязать мысли мужчины с его настроением. Мысленно она повторяла за мужчиной каждую строчку.
И счастлива, что пригласили.
И бережно из тайников
Заветные краски России
Достанет для рек и лесов.
А воздух напоит прохладой
И запахом спелых садов.
Устроит прощанье с бравадой
Для птиц, кто к отлету готов.
И рекам нашепчет тихонько,
А может, нальет в них вина…
И рябью покроет легонько
Притихшие вдруг зеркала.
Подарит недельку, другую,
Касаясь, чуть влажным теплом.
И может судьбину кривую
Твою и подправит тайком…
        Мужчина престал шевелить губами, а Осень вдруг отчетливо увидела длинную желтую аллею  или просеку в лесу, которая уходила в бесконечность. Листья  плавно срывались с насестов и, кружась, на мгновение перечеркивали просвет аллеи, где далеко впереди, в малом окошечке, угадывалась хрупкая фигура. Она будто и не была законченной, цельной, а лишь обозначена несколькими мазками. Чувствовалась легкость и стройность фигуры – перехваченная в талии женственность. Осень отчетливо видела голубые глаза, хотя ей было непонятно, как она могла их видеть, если силуэт все время удалялся.  А глаза были огромные и печальные и все звали за собой. «Но почему они голубые, ведь кругом осень?» - спрашивал мужчина. А Осень от себя мысленно добавила: «Кругом я! Хотя ведь это не меня зовут глаза. Это они его зовут».
       Мысли продолжали перетекать Осени, а в них были бесконечные вопросы и переживания мужчины. «Эти глаза не должны принадлежать желтому миру, они не из этого периода. Сейчас время умирать!» - думал мужчина. Но глаза были голубые, они настойчиво звали за собой, к жизни, а у мужчины уже иссякли силы, и он прилег отдохнуть  в желтую постель. Она была сухой и мягкой, а листва, падая, укрывала его желтым одеялом  и шептала что – то тихое и приятное. Он лежал неподвижно, думая о чем – то важном.
      И это важное лавиной мыслей, как кометный дождь, мгновенно озаряло мозг, но, не находило дальнейшего развития, гасло, погружая душу в привычный мрак. Мужчина устал от мыслей. Он уже боялся их, так как не мог воплотить в жизнь ни одну из них. И от этого он казался себе жалким  и ничтожным и продолжал, сам того не сознавая, загонять себя в угол: «Неужели все так безнадежно? Неужели  у моей Родины не осталось ни гордости, ни имени, ни сил, чтобы стряхнуть  себя коросту, которая неумолимо  покрывает ее тело? Неужели  еще недавно благодатные земли зарастут бурьяном, а души россиян цинизмом и алчностью? Неужели  реки остановят свой бег и похоронят свою красу  и чистоту  в стоячем дерьме? Неужели человек в России настолько безразличен власти, что мнение, воля большинства ничего не значит для маленькой кучки нуворишей? Неужели мы уподобились туземцам, меняя любовь и культуру на  животные инстинкты и стекляшки Запада? Неужели на Земле уже не пахнет русским духом? Неужели можно бесконечно обижать большинство своих граждан и продолжать целенаправленную политику на их уничтожение? Неужели сегодня уже не нужны ни пятидесятилетние, ни те, кому только сорок, кто честен, кто любит Россию? Выходит это ничтожно малое меньшинство ненавидит Россию!  Им плевать на нее, они здесь только потому, что еще есть у России молоко в груди и можно черпать из нее силы на халяву!  Горечь заполнила мужчину. Горечь и тоска, тоска от собственной беспомощности и несправедливости этого мира. «А может не рвать душу и жить как все, одним днем и быть довольным тем, что есть? Мужчина чувствовал, что задал себе последний вопрос для успокоения, да чтобы прогнать терзающие душу мысли о судьбе страны.
      Осень была в полном замешательстве: «Я – то думала, что тут дела сердечные, любовь! А тут  - дела посерьезнее будут. Да, и глаза, и силуэт  - только аллегория. Эта женщина в желтой аллее, которая движется вперед, - несомненно, Россия. Наверное, в воспаленном мозгу мужчины этот образ голубоглазой женщины ассоциируется с любовью  к ней.  Неужели так остро может страдать человек не за себя, а за страну? А этой аллегории, женщине, России то есть, видно еще долго шагать, чтобы кончилась осень России, ее желтый период?»
     Осень растерянно смотрела на спящего. «Неужели  он так страдает? Чего ему не хватает? Вроде и одет прилично, наверное, и работу имеет, да и не голодный с виду». Осень уже жалела, что подсела к мужчине, она не могла охватить в полном объеме его мысли, она не понимала трагедии мужчины, она захотела обратно в лес. Она хотела краски.
      А мысли мужчины как по проложенному руслу текли в рыжую головку Осени, а она, уже не способная  к анализу, только принимала эти мысли, даже не в силах привести  их в стройность. Они так и лезли одна на другую, как льдины во время ледохода, создавая хаос. «А мое предназначение, какое? Получается, что я и помочь не могу! Лишь хныкать могу, да в мечтах уноситься куда – то».  Осень тут же его мысленно поправила, хотя, конечно, знала, что обратной связи нет: «Ты, человек, держаться Родины должен. Только за руку с ней себя обрести сможешь, да и сам ей силы дашь, чтоб вперед двигаться!»
       Осени непонятно было, почему мужчина сам не понимает этого, почему довел себя до отчаяния. «А то, что идешь по аллее за образом, самим созданным, - хорошо. Такой образ, чтоб вперед идти, у каждого в сердце быть должен. Ты только не будь равнодушным! Ты только не измени стремлениям сердца своего! Ты только не продайся! Ты только верь  и помогай из последних сил!  Ну, а я, - Осень порывисто встала и коснулась прохладной ладошкой горячего лба мужчины, - я помогу тебе пройти желтую аллею с твоей голубоглазой вместе. Это в ваших силах! Я подарю вам бабье лето. Пусть краски вас радуют в пути!»  Осень пристально посмотрела на мужчину. Он спал, морщины на лице разгладились, оно стало светлым, а губы, как и впервые минуты встречи, шептали. Осени не надо было прислушиваться. Она ясно читала мысли мужчины, хотя одновременно и слышала нескладные строки:
И что – то в тебе содрогнется
И странно – оттает душа.
И осень твоя не прервется,
Проводишь ее не спеша.
Конечно, придет скоро осень!
А с ней  - паутин волшебство,
Задумчивым взглядом, чуть в просинь,
Несмело заглянет в окно.
        Осень шла по желтой аллее, а далеко впереди, на желтом фоне, отчетливо видела рука об руку два силуэта. Осень прочитала последние мысли мужчины, хотя уже и сама чувствовала  конец желтого периода. Она была спокойна за мужчину и за его голубоглазую спутницу.

                Виктор Попов