Настроение Желанье счастья

Настроение
(Желанье счастья)

Она сидела перед зеркалом, эта взбалмошная девчонка Танька, и глядела на своё лицо, и думала.
О чём? – Бог весть! Только мысль, одна за другой, вихрем проносились в её голове.
И было ей хорошо и грустно одновременно. Хорошо потому, что никуда не нужно спешить сегодня, что наконец она дома и может делать всё, что захочет. А мелких делишек накопилось немало. Но вот первым делом она решила посмотреть на себя со стороны.
Черт возьми, но уже не один день она ни минутки не уделяет себе. И чем она стала? Это ужасно: какой-то серятиной! А ведь она красива. Гм, вот и сейчас, в свете электрической лампы её лицо кажется нежным, глаза блистают звёздами – как пишут поэты, а губы почти улыбаются… Танька засмеялась: - Нет, она великолепна, эта девчонка с вечно усталым, грустным лицом.
Что же случилось? Вот уже два дня она чему-то тайно радуется, что-то вдохнуло в неё непонятную смуту и какие-то новые «соки» бродяжат вдруг в ней. Что же? Впрочем, настроения Танькины никогда не были постоянны.
…Она поудобнее устроилась на кровати, как раз напротив зеркала, поминутно взъерошивала пожирневшие волосы, то так, то эдак пристраивая их на макушке, и, прислонившись к стене, всматривалась в своё отражение в большом зеркале.
Вдруг ей вспомнился дом, мама, и страшно захотелось туда, где её любили, знали, ценили. А теперь? Вот здесь, одна, в чужом городе, среди чужих людей… Ну кому она нужна? И кто её знает, и кто оценит, как великолепна она, добра, умна, простодушна? Да здесь и не любят таких, понимала она, ломают. Её откровенность, доверчивость – разве не одно лишь горе приносят они ей? А она всё равно такая – святая.
Подобные мысли время от времени роились в её голове, и им было давно уже тесно в ней, хотелось как-то вырваться, куда-то умчаться. Её силы сковывали её саму, казалось, она способна на большее, а вот привязана к этой комнате, нелюбимой работе, одиночеству… И вдруг Танькино лицо скривилось, глаза съёжились, она плакала. Было горько, одиноко, обидно. Что же делать? Как быть, и надо ли всё то, что она делает? Зачем она здесь, для чего?
Вдруг, опомнившись, что ли, она ни с того ни с сего стала читать свои стишки, пятилетней давности. Старые, забытые, наивненькие, ненужные давно, они вдруг вслух вырвались из её груди.
Помнишь, мы были вместе?
Песнею жизнь была.
А потом мы расстались,
                известно –
Жизнь оказалась зла…
Танька заметила даже, как серьёзно, без иронии повторяет эти слова. Засмеялась на мгновение, и продолжила уже с издевательской горькой ноткой:
Помнишь, мы дождь любили,
Бродить по лужам вдвоём?
А потом ты сказал лишь слово,
И остался один, с дождём…
Она смеялась над собою. Сколько лет тогда ей было? Семнадцать? Ужасно! И так, от нечего делать, слагались эти стишки. И вот теперь, взрослая, неприкаянная, растерявшая даже мечты, и так ничего и не встретившая в жизни, она вернулась в те же семнадцать лет. О, боль!.. Неужели ничего не изменилось в её жизни, ничто не сделано за прошедшие годы? Была ль она всё та же?  И она ли писала всё это? И теперь, теперь опять возвращается в наивность, скуку, томленья?..
Помнишь, я шла такая
Гордая, как волна?
Часто так забываем –
Волн много, а я одна.

Помнишь? Уйти было трудно.
Мы были большие друзья.
И всё-таки я уходила,
В дождь, от тебя, одна…
Гм, она писала это. Да, да, и лишь пять лет тому назад. Милая, доверчивая, краснеющая, но казавшаяся себе такой взрослой и серьёзной уже тогда…
Девчонка, девчонка…
А что изменилось теперь? Окружение, душа, взгляды? Черт возьми, они всё те же… Так что же изменилось? Она сама? Вероятно. Повзрослела чуть-чуть. Ах, разочарования, ах, разлуки, печали, разве вы не старите нас?
Она вспомнила ещё одно стихотворение. Первое, из посвященных Ему. И она снова посмеялась над собой. Вернее, ей показалось, что она смеётся, читая их теперь. Она боялась понимать, что на самом деле – не смеялась, а плакала…  Хотя и не было слёз… Они кипели в душе, плакала и надрывалась душа – отчаявшаяся, уставшая, разбитая в какие-то 23 года…
О тебе мечтала,
И тобой гордилась,
Думала, люблю я,
К солнцу возносила.

А потом я поняла,
Что тебя ведь нету,
Что ты просто выдумка
В благодарность свету.

Что тебя и не было,
Не было зимы,
Ни весны, ни осени,
Не цвели цветы.

Не было мальчишки
С синими глазами,
Как не было улыбок,
Выдуманных нами…

Не было красавца,
Гордости моей,
Ничего здесь не было,
Не было тех дней…

Просто фантазёрка
Девочка жила,
Пустоту и холод
Видеть не могла…
Нет, она почти хохотала теперь над собою. Но этот смех был – боль, боль, боль, в которой она страшилась признаться себе. Потому что когда-то эти детские, наивные строки имели такой многозначительный, божественный смысл для неё…
Эта девчонка сейчас любовалась собою в зеркале, как, может быть, любовалась собой и в жизни. Но один этот вечер, спокойный и несуетный, вернувший её в прошлое, одновременно возвратил ей былую уверенность, внутреннюю уравновешенность. Как будто воскресил в ней мир желаний, борений и сил…
Она не знала, что это было и почему. Но ясно прочувствовала э т о. И снова вернулась из заоблачных, сладких грёз к самой себе, к обычному. В эту неотвратимую и безжалостную обыденность…
Москва-74
Валентина Леф
(«Эксперимент», №1(15) /2006, с.13)