Чёрный ангел

П Р О В О Д Ы.

Когда мы, оглушённые августовским пеклом и выпитой за обедом водкой, притащились,  наконец, на автовокзал, то до отправления нашего автобуса оказалось ещё минут двадцать. Мы – это я, рассказчик, а также  мой брат Виктор с женой Татьяной и наш двоюродный брат Игорь, у которого мы гостили. Вообще-то мы, первые трое, приехали из Геленджика к отцу, в станицу Кирпильскую и гостили у него, а к Игорю, живущему в райцентре Усть- Лабинске, просто заглянули на пару часов, проведать. И вот, после неизбежного застолья, в сопровождении самоотверженного хозяина, мы, обливаясь потом, задыхаясь от раскалённого воздуха, очутились на автовокзале,  чтобы вернуться в Кирпильскую.

Зная, что местные водители имеют обыкновение подавать автобус к посадочной площадке буквально за минуту до отправления, пришлось озаботиться убиением времени. Жариться на площадке под палящим солнцем выглядело делом самоубийственным и мы подались под крышу здания автовокзала, в надежде обрести там буфет с прохладительными напитками. От водки и жары во рту было как в пустыне Сахаре. Буфет наличествовал, но прохладительные напитки отсутствовали – как объяснила энергичная и упитанная буфетчица с кружевным кокошником на рыжей голове – по причине отключения электричества. Предложен был компот из свежих фруктов, что розовел на подносе сомкнутым строем гранёных стаканов с разваренными дольками яблок и ягодами вишен на дне. Утоления жажды он не обещал, ибо даже внешне был безнадёжно тёпёл. Вдобавок по марле, которой он был накрыт, невозбранно прогуливались мухи. Мужская часть нашей компании употреблять столь сомнительный напиток категорически отказалась и, только Татьяна, видно с отчаяния, попросила стаканчик. Пока она пила, а мои братья допытывались у буфетчицы, где в ближайшей округе можно найти пиво, я, от нечего делать, оглядывал зал.

В высоком и просторном зале автовокзала с кассами в одном углу, с буфетом в противоположном и рядами скамеек посредине, народу было немного. Окрестные станичники и хуторяне в клетчатых ковбойках, застёгнутых под горло, в кепках – восьмиклинках с пуговкой на макушке, загорелые до медного оттенка, невозмутимые, как статуи, терпеливо дожидались объявления своего рейса. Модно приодетая молодёжь шушукалась и егозилась редкими стайками. Всё это был люд местный, который по каким-то неотложным нуждам приезжал в райцентр.

И тут мой взгляд наткнулся на нечто такое, что мгновенно вывело меня из состояния сонной одури. Посреди зала на широкой скамейке с высокой спинкой совершенно одна сидела женщина в длинном, до пят, просторном платье из чёрной ткани с серебряными узорами. На плечи была наброшена такого же цвета накидка, вроде шали. Женщина сидела прямо, с гордо поднятой головой и узкие, чёрные глаза её на жёлтом восточном лице, казалось, не смотрели ни на кого в отдельности и в то же время видели всё и всех. Была в ней какая-то отчуждённость, отстранённость от происходящего вокруг, аристократичность, что ли. «Небось, калмыцкую княгиню попутным ветром занесло – подумалось мне – и не жарко же ей, ещё и накидкой греется». Действительно, на сухой, гладкой коже азиатской аристократки не было ни капельки пота, а мой носовой платок, который я не выпускал из рук был хоть выжимай. А, главное, озадачивало, что её, такую необычную на фоне будничного совкового пейзажа, вроде как никто и в упор не видит. Даже если учесть, что мои земляки, кубанцы любят напускать на себя вид людей, которых ничем не удивишь, всё равно тут было что-то не то – ведь в её сторону никто ни шеи не повернул, ни беглого взгляда не бросил. Уж не галлюцинации ли у меня от жары и водки?

-Пойдём, - Игорь тронул меня за локоть. Лица у них с Виктором были озабоченные и целеустремлённые. – Буфетчица говорит у таксистов на площади пиво есть, кореновское.

Татьяна с гримасой поставила недопитый стакан на стойку и мы тронулись вслед за резво стартанувшими братьями. Вообще-то я пиво не пью, но и торчать в духоте вокзала у скудного буфета смысла не находил.

-Слушайте, может хватит? – на ходу попыталась урезонить братьев Татьяна, несомненно имея в виду количество выпитой водки. Но те только отмахнулись, энергично продвигаясь к выходу.

        -А ну пошёл вон! – громкий голос за нашими спинами прозвучал в сонном царстве вокзала оглушительно. голос знакомый. – Сейчас милицию вызову!

Мы оглянулись. Наша рыжая буфетчица, покинув пост за стойкой, яростно атаковала какого-то замусоленного мужичонку, явно «бича», который покушался допить оставленный Татьяной компот. (Информация к размышлению – в поздние годы советской власти «бичами» именовали бездомных бродяг. Это уже в наше новое время они получили титул «бомж», то бишь, без определённого места жительства.)

-Вот забодал, зараза! Ещё раз зайдёшь – сдам в милицию! – и с этим напутствием охранительница чистоты стаканов так наподдала бедного бичугана в спину, что тот невольно исполнил гимнастический «прогиб назад». Но, перефразируя классика, на лице его похмельном не отразилось ничего. Да и назвать лицом очугунелую маску синюшного цвета с застылыми в тупом безразличии глазами язык не поворачивался. Грязно-жёлтая рубаха, заправленная в столь же грязные серые брюки, из-под которых высовывались носки разбитых ботинок без шнурков, обутые на босу ногу, составляли его непритязательный костюм. Для полноты картины стоит упомянуть всклоченные лохмы неопределённого цвета волос и тягучую, заторможенную походку, будто он брёл на лыжах по глубокому снегу. Изгнанный бич покорно удалился к запасному выходу, ведущему к посадочным площадкам за тыльным фасадом автовокзала.

- Вот скоро и вы до такого допьётесь, - злорадно сказала Татьяна, адресуясь к моим братьям. Меня, как человека слабо пьющего, столь зловещее пророчество не касалось, а потому я пустил его мимо ушей. А Виктору с Игорем ответить достойным образом не позволял дефицит времени. Едва выйдя через парадный вход на привокзальную площадь, они, не медля ни секунды, устремились беглым шагом к стоянке такси.

Мы с Татьяной остались стоять под огромным бетонным козырьком над входом, где была как-никак тень и где временами чудилось живительное движение воздуха. Пересекать раскалённую площадь ради того, чтобы мозолить глаза  братьев молчаливым нравственным укором, выглядело бестактно и мы предпочли роль праздных зрителей.

А чтобы окончательно не сомлеть от источающих жар бетона и асфальта вели разговор на тему, как глупо приезжать на Кубань в августе – уж сколько раз зарекались и вот опять, не забывая поглядывать на своих родственников, жизнерадостно поглощающих пиво прямо «из горла». Сервис таксистов был, понятно, ненавязчив, зато располагалась их торговая точка под сенью огромного клёна и пьющие братья, несомненно, получали явно большее удовольствие от порочного времяпрепровождения, нежели мы, трезвенники. Обозревая окрестность, я углядел в одном из окружающих  площадь киосков признаки продажи мороженого и отважился на джентльменский вояж за лакомым продуктом. Не одним же брательникам наслаждаться жизнью!

Девушка- киоскёрша с подозрительно напряжённым выражением лица суетливо сунула мне два вафельных рожка со свисающими набок языками мороженого и проводила долгим, опять же странно напряжённым взглядом. Причина её волнения открылась, едва мы приступили к поглощению приобретённого товара. Явственный привкус прокисшего молока не могли заглушить ни хрустящая корочка вафли, ни вожделенный холод наполнителя. Вывеска над лавкой, на которую мы с Татьяной недружественно уставились, гласила о принадлежности к какому-то ООО. (Напомню, что дело происходило в конце восьмидесятых годов двадцатого века, в эпоху правления «Мишки Горбатого», когда зачиналось частное предпринимательство и прочие прелести демократии). Но делать было нечего, не идти же бесполезно лаяться с непричастной к производству этой дряни продавщицей. Так что оставалось надеяться на крепость наших желудков и продолжать охлаждать перегретый организм.

Итак, диспозиция в преддверии того, из-за чего я, собственно, и затеял этот рассказ была такова. Мы с Татьяной стояли под козырьком главного входа автовокзала и пытались охладиться прокисшим мороженым , справа от нас, через площадь, у стоянки такси наслаждались кореновским пивом  наши родственники, а слева – из-за угла автовокзала, куда я как раз обернулся – появился уже знакомый  нам бич.

Он брёл, волоча ноги, вдоль киосков и походка его была, если можно так выразиться, совсем угасающая, то есть переставлял он ноги всё медленней и медленней. Вокруг него в обычном ритме сновал народ и вот эта его замедленность, его заторможенность на фоне снующей толпы поневоле привлекли моё внимание. Наконец, он совсем остановился. Лицо его стало устрашающе багрово- синим, рот безостановочно зевал, как у пойманной рыбы. Вдруг он схватился обеими руками за грудь и, словно сломавшись в коленях, повалился боком на тротуар. Я отчётливо услышал, как стукнула его голова об асфальт, глухой звук, будто уронили сырое полено.

- Вот это да! – вырвалось у меня, вырвалось весьма прочувствованно.

- Что такое? – встрепенулась Татьяна. Она в этот момент смотрела в сторону братьев.

- Да бич вон упал, вон – возле киоска.

- Что – уже нализался?

- Не похоже, что-то с ним не то.

- Пьяный – что ещё?

К демонстративной чёрствости Татьяны я давно привык, но на сей раз она показалась мне неуместной, задела.

Бич лежал на спине, причём голова и туловище его поместились на тротуаре, а ноги, перегнутые через бордюр, на дороге. Пока во мне боролись желание броситься на помощь пострадавшему с постыдным чувством брезгливости, мир не остался без добрых людей. Возле упавшего остановилась пожилая, прилично одетая пара. Мужчина перекинул ноги бича на тротуар, а женщина взяла его за кисть руки, явно пытаясь прощупать пульс. Потом они о чём-то поговорили, присев над бичом на корточках, пожали плечами, оглянулись и встали. Вокруг них уже собралось несколько любопытных.

- Умер, - донеслось до нас.

- Слышишь, Татьяна, - сказал я , - бич-то похоже преставился.

- Туда ему и дорога, - непримиримо ответила Татьяна, едва удостоив сцену смерти беглого взгляда. – Одним пьяницей меньше.

Основное её внимание было обращено на моих братьев, которые, похоже, уже  «повторяли». Я догадывался, отчего она так злится. Она сама была весьма неравнодушна  к «пойлу солдатского быдла», как обзывала этот любимый многими напиток императрица Екатерина, но в те годы пить молодой женщине пиво «из горла» прилюдно было ещё не принято, а точнее –немыслимо, вот она и злилась.

Я же, с нарастающим тяжёлым чувством, неотрывно смотрел, как развиваются события вокруг тела бича. Народ, потолковав сообразно случаю, разбрёлся. Прозвучало предложение вызвать «скорую» и, видимо в развитие этого предложения, из дверей автовокзала выглянула рыжая буфетчица.

-Что, допился? – громогласно прозвучал на всю площадь её риторический вопрос. Вопрос прозвучал, скорее, как приговор, подводящий черту под только что оборванной у всех на глазах жизни и, судя по лицам внимающей толпы, принят был  без возражений, хотя и не без сочувствия к покойному.

- Вы бы позвонили в скорую, - обернулась к ней Татьяна.

-Да позвонила уже, - отмахнулась та, - вот только увидите – они его забирать не станут, нужен он им.

Умерший бич лежал на спине, обратив к солнцу синюшное лицо, впрочем приобретшее уже белёсоватый оттенок. Руки были сложены на груди, словно повторяя его последний прижизненный жест, ставший теперь традиционным сложением рук покойного, носки ботинок торчали, как две кочки. Народ проходил мимо, кто приостанавливаясь, кто просто чуть замедляя шаг, а кто-то и вовсе отвернувшись. А он лежал такой маленький и жалкий, такой беспомощный и беззащитный, что уже не вызывал у проходящих тех брезгливых чувств, как тогда, когда был живым. И, глядя на него сквозь частокол мелькающих ног, я томился тяжёлым ощущением нелепости происходящего, ненужности своего нахождения здесь. «Господи, быстрей бы наш автобус!»

Я малодушно отвёл взгляд и тут будто холодком дунуло на сердце. Над дорогой плыла, не шла, а именно плыла та азиатка в чёрном. Из-под её длинного платья не было видно даже кончиков туфель и она передвигалась словно чёрный, беззвучный, медленный смерч в прихотливом, неумолимом танце. Выражение её смуглого лица оставалось всё таким же бесстрастно прекрасным, но глаза, глаза её, как два чёрных луча грозно впивались в лежащего бича. Будто притягиваемая мощным магнитом, она плавно подплыла к трупу и закружила вокруг него по часовой стрелке, жадно и неотрывно вглядываясь в его бледное лицо. Серебристо-чёрная накидка на слегка раздвинутых локтях создавала впечатление двух раскинутых крыл и мне чудилось, что над телом бича кружит сказочный ассирийский грифон, страшная погребальная птица. Что-то нечеловеческое было в этом жутком танце, в этом пристальном взгляде, словно она читала на лице трупа одной ей известное, выпытывала посмертную тайну.

Меня шатнуло и, спасаясь от головокружения, я прислонился к стене. Закрыв глаза ладонью, ощутил холодный пот на холодном лбу. «Этого ещё только не хватало»! Помянув господа и чёрта, я через какое-то время решился открыть глаза и увидел машину «скорой помощи». Она заслоняла ту картину, что минуту назад была у меня перед глазами.

- Что тут у вас происходит? – весёлые и довольные жизнью Виктор и Игорь подошли к нам, обдавая запахом свежего пива и сигаретного дыма.

- Да бич там, похоже, богу душу отдал, - сказала Татьяна.

- Какой бич? – Игорь сделал несколько шагов в сторону «скорой помощи» и тут же вернулся. – Это наш ветеран, с весны на вокзале поселился. Приблудный какой-то, залётный. Отмучился, бедолага.

Игорь знал, что говорил. После возвращения из Афгана, он уже лет пять работал водителем в местном ПАТО и жизнь вокзала была его родной стихией. «Скорая» меж тем уехала, а тело бича осталось лежать на месте.

- Ну, что я вам говорила? – опять высунулась из дверей неугомонная буфетчица. – Сейчас пришлют милицию, а те опять скорую вызовут. Кому он нужен?

Спорить с ней не приходилось. Человеколюбие наших стражей здоровья и порядка было всем известно не понаслышке.

Но меня занимало другое. Куда подевалась женщина в чёрном? Я ведь, за исключением минуты головокружения, не сводил глаз с места действия и мог поклясться, что та, то ли женщина в чёрном, то ли чёрный призрак, не могли исчезнуть незаметно для меня. За те несколько мгновений моего полуобморока она бы не успела покинуть круг обозрения – вокруг было слишком много свободного пространства. Из-за «ширмы» скорой она тоже не появлялась – в этом я был уверен. Но когда скорая отъехала – её возле тела бича не оказалось! Она словно испарилась, растаяла в знойном воздухе августа. Это уже походило на наваждение,,на сбой моего расстроенного воображения и делиться подобной чертовщиной я со своими родственниками не стал. Украдкой заглянул в зал ожидания, прошёлся за угол вокзала – везде всё та же будничная публика.

Мои безуспешные розыски и возникшие вполне обоснованно сомнения в здравии собственного ума милосердно прервало объявление о нашем рейсе и мы поспешили на посадку. Попутчиков, слава богу, нашлось немного и, попрощавшись с Игорем, мы свободно разместились в автобусе, чтобы покинуть, наконец, зачумлённый смертью и населённый призраками вокзал.

Автобус проехал мимо мёртвого тела, колёса прошли в полуметре от того, что лежало, как мусорный мешок на обочине и терпеливо ожидало решения своей участи. Как в прошлой, уже прошедшей жизни, благополучные собратья и сородичи старательно обходили грязного бича стороной, так и теперь они не спешили оказать ему последнюю помощь. Да и я был ничем не лучше – посмотрел, поумничал, опустил голову, да и покатил себе дальше догуливать законный очередной отпуск. Права буфетчица – кому он нужен, безымянный, безвестный бич? Но зачем тогда кружила над ним женщина в чёрном? Что притягивало её? Тело выглядело отталкивающе. Значит что-то другое. Что?

Поплутав по переулкам окраин, автобус выбрался-таки на прямую степную дорогу и помчался вдоль пропылённых лесополос и дышащих жаром полей.

Конечно же, я сознавал, как накалена железная коробка автобуса, какой горячий воздух врывается в раскрытые окна, но мне почему- то было холодно, по-настоящему знобило.

Перед глазами жутким миражом непрерывно возобновлялся, выматывал душу, длился завораживающий гипнотический танец чёрного грифона. Я никак не мог отогнать от себя навязчивое видение – плывущую над серым асфальтом желтолицую азиатку в её чёрно-серебристом одеянии, её магнетическое кружение вокруг трупа бича, её горящий взгляд, которым она словно извлекала душу из тела. Вот! «Демон смерти» - едва не произнёс я вслух и оторопел. Стоп, что за чушь я несу. Этак можно дофантазироваться до сумасшедшего дома. Если побочный эффект разгорячённого воображения принимать за действительность – то это верный путь к психиатру.

Но с другой стороны – ведь каждый человек наделяется душой. Кто-то ему эту душу вручает, а после смерти тела должен забрать, вернуть в то хранилище, которое люди называют по-разному. Чья бы эта душа не была – хоть бича, хоть патриарха. А вдруг мне неслыханно повезло – удалось подсмотреть момент этой самой репатриации! Правда, моё умозаключение всё равно балансирует на грани между завышенной самооценкой и банальным расстройством психики.

Всё – больше никаких предположений и умозаключений. Автобус приближается к родной станице, а там, за весёлым и дружным застольем живых, быстро выветрятся из головы потусторонние бредни.