***

Глава 7
 1
О начале погони Клим узнал по стрёкоту вертолёта. Воздух, насыщенный влагой, отлично транслировал звук с далёких расстояний, и можно было предположить, что вертолёт тарахтит уже там (или примерно там), где приземлился испытатель. Очевидно, поисковики, работающие на вертолёте, не сразу обнаружили дуб с застрявшим в его кроне парашютом, поэтому некоторое время стрекот доносился из одного отдалённого района.
«МИ-4, - на слух определил Клим, - покойного Сергей Сергеича… Кругами ходит и, наверно, сильно осторожничает. А то! Видимость хреновая, опуститься охота пониже, ан боязно напороться на какую-нибудь вековую древесную реликтину…»
Бывший десантник расслабленно шевельнулся и сглотнул слюну: он замёрз, ему хотелось пить, есть и курить одновременно. Но больше всего хотелось выжить. Поэтому, вместо того, чтобы думать о второстепенном, следовало задуматься о главном. При этом помнить, что вертолёт, не первой молодости МИ-4, имел на своём борту сверхсовременную аппаратуру слежения и наблюдения. Также на вертолёте имелся и биосенсор японского производства. Сергей Сергеевич пользовался своим почти личным вертолётом в будние дни по служебному назначению. То есть, поднимался в машине и лично в воздухе наблюдал за штатными испытаниями. В выходные бывший руководитель любил поохотиться на крупную сохатую дичь. И биосенсор, реагирующий на любые объекты теплового излучения, весьма помогал Сергею Сергеевичу во время его воздушных сафари.
«Сенсор им сейчас вряд ли поможет, - прикидывал Клим, стуча зубами, - во-первых, тепла я уже почти не излучаю, во-вторых, прибор не показывает силуэта, и, поди догадайся, кто там внизу, медведь или человек. Поэтому сначала они должны найти место моего приземления, затем пустить следопыта, определить направление моего движения и только потом начинать работать с биосенсором…»
Тем временем вертолёт перестал стрекотать и таёжную тишину снова наполнили естественные звуки: невнятные шорохи, жалобные скрипы и таинственные вздохи.
2
Падая на импортном парашюте неизвестной, но очень удобной в обращении конструкции вниз, Клим долго не мог сообразить, как же надувается спасательный жилет. Когда до приводнения оставалось – навскидку – секунд пятнадцать, Клим решил плюнуть на это дело и полез за ножом, чтобы вовремя обрезать стропы и хотя бы не утонуть под куполом. И тотчас обратил внимание на дым внизу. Дым едва заметно курился на горизонте, в стороне запада-северо-запада, а под ним разноцветно проблёскивали сигнальные огни. Приглядевшись, Клим определил, что обнаруженная им посудина пыхтит то ли навстречу ему, то ли перпендикулярно его невольному движению по ветру.
«Надо же, пароход!» - мысленно ахнул бывший советский десантник и схватился за стропы, стараясь подтягивать с их помощью купол так, чтобы планировать на парашюте к судну. Ночь на пороге утра стояла ясная и лунная, поэтому Клим отлично видел спасительное судно. Однако как бы близко к нему не приводнился бывший десантник, речь могла идти о расстоянии в километрах, поэтому жилет ему ещё вот как бы пригодился.
«Так как же он, сука, надувается?!» - в который раз спросил себя Клим и, перебирая стропы, нечаянно наткнулся на какую-то пимпочку на ранце за спиной. Сначала он ткнул в неё пальцем, потом потянул и почувствовал, словно потерял часть веса: чудо-жилет, помещённый под лямками и спинкой ранца, надулся и, значительно увеличившегося в объёме парашютиста, потащило к пароходу.
«Километра четыре я до него не долечу, факт, - с большей лёгкостью о километровых расстояниях предположил Клим, так как уже не опасался утонуть в ближайшие время, необходимое для окончательной встречи с судном. – Интересно, они меня уже увидели? – пришла в голову не очень приятная мысль. – Но как, зараза, отсоединить жилет от остального парашюта? – снова подумалось ему об амуниции. – Наверно, с помощью внутренней шнуровки… Знать бы, откуда она расшнуровывается… Ладно: если что – обрежусь ножом… И очень хотелось бы знать: акулы здесь водятся?»
Задавшись таким вопросом, проистекающим из незнания им, бывшим гвардейским десантником, нормальной географии, Клим погрузился в воду с головой. Но жилет быстро вытолкнул его наружу, и Клим оперативно обрезал стропы, чтобы его не утащило в сторону ветром. Потом он немного повозился, нашёл конец шнуровки, легко её распустил и отделил парашют с частью комплексного ранца.
«Вот так гораздо лучше», - с мимолётным удовлетворением подумал он, устраиваясь по возможности удобней в новой среде с помощью имеющегося плавсредства. Затем Клим достал пистолет и сунул его под изголовье жилета. Потом приготовил – на всякий случай – нож и стал ждать.
«Интересно, кто появится раньше, пароход или акулы?» - спросил он себя и попытался вытянуться из жилета повыше, однако ни хрена не увидел, ни акул, ни парохода. Последний, хорошо видимый с высоты, оказался вне поля зрения бывшего десантника, который торчал из воды выше её уровня всего лишь на одну свою голову. Хорошо, хоть волна шла невысокая. И вода после холодного высотного неба оказалась сравнительно тёплой. От переохлаждения, в общем, помереть Климу в ближайшие часа три не грозило. Однако что потом?
«Да, что потом? – снова слегка встревожился бывший замкомвзвода бывшей разведроты ВДВ. – Ведь они запросто могли меня не увидеть?»
Машинально перебирая в такт лёгкого волнения ногами, Клим с неудовольствием отметил, что ему становится жутковато. Хорошо, конечно, что нет шторма, вода не ледяная, а над ней царит полная луна, но радости от этого бывшему десантнику не прибавлялось. Поэтому он продолжал нервничать, вытягивать шею и прислушиваться. Но ни черта, кроме равномерного шума перекатывающихся через него волн, не слышал. Да ещё далёкий зуд всё ещё летящего по инерции самолёта.
«Да нет, быть такого не может, - стал утешать себя Клим, - как это – не увидели? Ведь наверняка какая-нибудь морская собака да что-нибудь делала на палубе в то время, когда я ещё летел на этом долбанном самолёте. Матрос, например, затачивающий специальным вахтенным рашпилем запасной якорь… или даже сам капитан… скажем… вышел покурить на свой мостик трубку… курил-курил, а тут гул реактивных двигателей… вот он, капитан, и задери свою бороду кверху… потому что какой морской волк… капитан, то есть, без бороды… Вот он задрал, а я в это время и выйди из самолёта… с парашютом… а парашют – светлый в полосочку… на тёмном небе штука довольно заметная…»
Клим хоть родился и вырос на большой реке, считал себя насквозь сухопутным человеком, поэтому, соображая насчёт возможного поведения возможно случившихся людей на палубе замеченного им с высоты судна, не претендовал на особые знания морских порядков и поведения людей внутри них. Однако чисто по-человечески он был прав. Ведь даже в их посёлке, случись пролетать над ним «кукурузнику», кто-нибудь да задрал бы голову вверх. А что, они там у себя «кукурузников» не видали? А здесь, всё-таки, сплошное море (или океан, чёрт его дери?), так неужели в нужный момент ни один член экипажа этого парохода на небо да не раззявился?!
Размышляя так на тему своего скорейшего спасения исключительно вследствие закономерного человеческого любопытства, Клим понял, что замерзает. Вода в море (или в океане?) не превышала четырнадцати градусов по Цельсию, и если по сравнению с воздухом из точки десантирования дезертира сначала показалась тёплой, то на самом деле таковой не была. Особенно по отношению к телу, завёрнутому в сырые шмотки.
Тем временем раздался далёкий и закономерный взрыв самолёта.
«Ну, вот, отлетался», - машинально констатировал Клим, с опаской прикинув, что этот взрыв может отвлечь матроса, ответственного за вахтенный рашпиль, или капитана, обладателя непременной бороды, от первоочередной задачи изъятия недавнего парашютиста из мокрой холодной и чуждой (ну, да, где парашюты, а где море) среды. Констатировал, а затем снова задался ещё одним мучившим его вопросом на счёт того, где он замерзает: в море или океане? Дело в том, что Клим где-то слышал (школа не в счёт, там он был «примерным» двоечником), что в океанах акулы бродят косяками и жрут всё, что шевелится. Поэтому бывший бравый десантник старался зря не дрыгаться и от этого ещё больше мёрз. Больше того: спустя двадцать минут Клима стал одолевать предсмертный сон. Он какое-то время отчаянно боролся с предательски «тёплой» дремотой, но потом стал всё глубже и глубже в неё проваливаться. И ему привиделась девушка со странным именем Лаура. Лаура превратилась в бочкарёвку Зинаиду, и Зинаида стал похотливо тереться голым передом перед лицом засыпающего смертельным сном Клима. Клим попытался отпихнуть от себя подлую бабу, но тут перед ним нарисовался бэрдээм. Но это оказался какой-то странный бэрдээм, потому что он светил только одной фарой. Свет этой фары ослепил бывшего десантника, а чьи-то голоса вопили на всю Ивановскую:
- Хиер!
- Форвертс!
- Аух убертраген!
- Шнель!
Клим, выведенный из состояния предсмертного оцепенения ярким светом и криками на неизвестном языке, проморгался и увидел борт посудины. Посудина имела довольно скромные размеры и болталась на волнах метрах в двадцати перед Климом. Прожектор, установленный возле радиолокационной мачты на рубке, светил в бывшего десантника так ярко, что он почти ничего не видел: лишь неясные очертания судна, пару-другую фигурок моряков, иногда попадающих в область освещения прожектором, и несколько иллюминаторов вдоль рубки.
«Ну, вот, - с облегчением подумал Клим, - дальше, значит, поедем на пароходе…»
Он, уже не боясь ни быть укушенным, ни съеденным акулой, что есть сил дрыгнул ногами и … потерял сознание.
3
Очнулся Клим поздно днём. Был он гол, как новорождённый, однако часы на руке почему-то присутствовали. Вот по ним дезертир и определил время суток и время, проведённое в отключке. Или в забытьи. Но не важно, однако в бессознанке бывший десантник провалялся чуть меньше суток. Благо часы, навороченный «Анкер», и на поверку оказались «непромокаемыми», поэтому календарь продолжал функционировать вместе с остальными тремя стрелками.
«Живой, зараза», - с удовлетворением отметил Клим, ёжась под нетолстым европейским одеялом на единственной койке в чистенькой судовой амбулатории. Иллюминатор был приоткрыт, и чересчур живительная морская свежесть декабрьского дня вовсю проникала в корабельную мини-лечебницу.
Очнувшись, Клим минут пять поёрзал на койке, осмотрелся, встал, запахнулся экономичным европейским одеялом на манер бедного римского патриция и прогулялся к иллюминатору. Прикрутив его так, чтобы не дуло, Клим толкнулся в одну дверь и обнаружил крохотный гальюн с умывальником под квадратным зеркалом на переборке. Клим исследовал содержимое настенного шкафчика и обнаружил на нижней полке бритвенные и туалетные принадлежности.
- Так это ж совсем другое дело, - с удовлетворением пробормотал он и сбрил опостылевшую рыжую бороду, в который раз удивляясь непотребному цвету собственной щетины при нормальной русой масти остальных волос. Выбрив лицо, Клим на ощупь подправил шею, обнюхал несколько флакончиков, найденных в том же шкафчике, выбрал склянку с наиболее понравившимся запахом и обильно побрызгал на себя из этого флакона.
- Нет, блин, это не «Тройной»! – с удовольствием констатировал он.
Затем Клим сделал изрядный глоток из того же флакона, сморщился, выплюнул пахучую жидкость в раковину и повторил фразу, но уже с оттенком разочарования в голосе:
- Нет, блин, это не «Тройной»…
Он вышел в каюту и толкнулся в другую дверь. Она, в отличие от первой, не поддалась. Клим поднажал сильней, но зря старался – каюта хоть и казалась игрушечной, всё в ней было сработано на совесть.
В ответ на тщетные усилия бывшего десантника за дверью послышалась возня, щёлкнул замок, филёнка отъехала внутрь смежной каюты, а в проёме нарисовался культурный дядя в белом халате, глянцевитой лысине, щёточкой пшеничных усов под утиным носом и роговых очках.
- Верботен!(55) – тонким голосом сказал дядя и, тыча в рослого пассажира хилым пальчиком, погнал его обратно к койке. Бывший замкомвзвода, чувствуя себя сильно обязанным перед людьми, которые вытащили его из холодной воды, послушно отпятился к койке и сел на неё.
- Верботен! – повторил дядя, подошёл к иллюминатору и отвернул прижимные барашки.
- Так холодно ведь! – возразил Клим.
Дядя, услышав живую речь, радостно залопотал и стал приставать к Климу с какими-то вопросами.
- Не понимаю ни хрена, - пожал плечами Клим и неуверенно подумал о том, что не лучше ли было и дальше прикидываться глухонемым? Хотя какая, на фиг, разница? Деньги, кредитки, пушку и нож глухонемому в его положении вернуть было бы так же проблематично, как и говорящему.
- Вас, вас? – переспросил обладатель белого халата, заботливо заглянул в глаза пациента и выкатился из амбулатории, не забыв щёлкнуть за собой замком.
- Я жрать хочу! – рявкнул Клим и, пристукивая зубами от здорового морского воздуха, снова захлопнул иллюминатор. Затем он принялся шарить по каюте в поисках хоть какой одежды или чего-нибудь съестного. Пока он шарил и размышлял о том, что просто так ему не вернут ни оружие, ни кредитки с деньгами, культурный с кем-то переговорил по телефону и спустя пять минут в амбулаторию ввалилась делегация из четырёх человек. Первый шёл белый халат. За ним следовал нехилый дядя в форменной куртке, кепке с якорем и бороде, как у фокстерьера. За форменным тянулись ещё двое. Одеты они были в цивильные шмотки и несли всё, что изъяли у спасённого. Одежда Клима, которую нёс один из спутников форменного амбала, была высушена и тщательно выглажена.
- Гутен таг! – рявкнул форменный, тем самым давая понять, что он тут главный.
- Здорово, коль не шутишь, - пробормотал Клим, запахнулся плотнее в одеяло и ощутил слабый порыв встать перед форменным по стойке смирно.
- Вас? – переспросил форменный. – Нихт ферштейн дойч? Ду ю спик инглиш? (56)
- Йес! – обрадовался Клим. – Инглиш, это самое, я маленько спик.
- Вас? – ни черта не понял бородатый.
«Чё то я не то брякнул», - озабоченно сообразил Клим, раньше времени обрадовавшийся, услышав знакомую вопросительную фразу. Бывший замкомвзвода напряг память, вспомнил школьную англичанку, добрую деревенскую бабу, знавшую язык чуть лучше их отличницы, Ленки Шамшиной, и, шевеля губами чаще, чем требовалось, наконец выдал полноценную английскую фразу:
- Ай ам совьет скулбой (57) .
- Ва-ас? – разинул рот бородатый и невольно примерился к скулбою, который, даже сидя, был почти вровень с немаленьким капитаном и, разве что – по причине сравнительно юного возраста – был уже него в талии.
- Ю-эС-эС-А! (58) – гордо заявил Клим.
Он решил не скрывать своей национальной принадлежности. Впрочем, зная один русский язык, пару слов по-таджикски и несколько фраз на пушту и дари, трудно изображать из себя японца или датчанина. Дальше прикидываться глухонемым также не имело смысла. Поэтому Клим решил действовать проще: если корабль капиталистический, он будет просить политического убежища, если социалистический – будет врать о том, что попал в плен, бежал и тому подобное. Социалистический вариант устраивал дезертира меньше всего, потому что братья по лагерю вполне могли сдать его своим. Впрочем, особенно чётких планов Клим не строил и больше полагался на вдохновение, великое подспорье во всяком вранье. Хотя большого опыта врать на высоком международном уровне у него не было. А хозяевами судна оказались западные немцы, которым пальца в рот не клади и которым не до восточных тонкостей.
- Soviet citizen (59) ? – ткнул пальцем в Клима форменный в бороде, когда услышал про юэсэсар.
- Так точно, совьет, - продолжая сидеть, ответил Клим.
- Угу, - сказал капитан по-русски и сделал какое-то распоряжение не по-русски. Давешний культурный дядя в белом халате снова смылся в свою подсобку, снова куда-то позвонил, что-то такое сказал и спустя пять минут в амбулаторию вкатился натуральный кореец. До семнадцати лет этот маленький раскосый сын своего многочисленного народа жил в СССР. Потом он с родителями уехал в Южную Корею, откуда самостоятельно эмигрировал в ФРГ.
Кореец уселся на табурет, на второй табурет взгромоздился капитан, Клим сидел на койке, рядом с ним положили его вещи: одежду, деньги, кредитки, нож и разряженный пистолет. Первым заговорил капитан. Кореец навострил уши и, шевеля коротким ёжиком чёрных волос на круглой макушке, стал почти синхронно переводить. По-русски он говорил отлично.
- Я капитан гуманитарного судна «Зеерайх» Конрад Тереза Шмульке, - заявил бородатый. – Судно приписано к порту Мюнхен и является собственностью Западногерманского отделения Красного Креста. В данное время мы совершаем порожний рейс в Марсель…
«Опять Марсель, - мысленно посетовал Клим, - это, наверно, судьба…»
- …Следуя в квадрате (капитан педантично перечислил, а кореец перевёл градусы с минутами по высоте и долготе), рулевой, а затем и вахтенный штурман заметили, как на высоте около двух тысяч метров, в кильватере ушедшего на запад-северо-запад самолёта, раскрылся парашют. Вахтенный штурман разбудил меня, и я дал команду изменить курс и идти на спасение приводнившегося парашютиста. Спустя пять минут по аварийной связи передали крушение самолёта. Мы уточнили курс следования и установили, что это потерпел крушение самолёт, с которого вы десантировались. Спустя ещё двадцать пять минут мы обнаружили вас. Вы были в бессознательном состоянии, когда мы поднимали вас на борт. Перед тем, как оказать вам первую медицинскую помощь, судовой врач распорядился вас раздеть и вот что мы обнаружили…
«Я бы удивился, если бы не обнаружили», - подумал Клим.
- …Но среди вещей и предметов не оказалось никаких документов, удостоверяющих вашу личность. Поэтому я бы желал услышать следующие объяснения. Первое. Кто вы такой? Второе. Почему вы десантировались с самолёта? Третье. Есть ли вас разрешение на оружие? Четвёртое. Остались ли в самолёте, который вы покинули в квадрате (снова широта и долгота в градусах и минутах), люди? Пятое. По какой причине вы покинули самолёт? Шестое. Являются ли деньги (столько-то франков и столько-то долларов) и кредитки «американ экспресс» вашей личной собственностью? Прежде чем отвечать, предупреждаю: говорите правду. Так мы легче избежим недоразумений. Тем более, что факт лжи с вашей стороны мы сумеем легко и оперативно установить.
Кореец, машинально загибая следом за капитаном свои смуглые пальцы, зыркнул на Клима своими тёмными глазками и замолк.
«Во чешет! – восхитился Клим. – В самом веса-то – два пуда с ботинками и голова с репку, а поди ж ты, не меньше трёх языков знает. И кирпичи, наверно, пяткой колет. Но капитан хорош: первое, второе, третье… Ещё бы про недостающие патроны в обойме спросил… Это хорошо, что я пистолет в солёной воде помыл, и ствол порохом не пахнет… Так, что же мне им врать?»
Он протянул руку к деньгам, смешал их в одну кучу с кредитками, придвинул всё к себе и внушительно заявил:
- Деньги и кредитки – мои. Пистолет и нож – тоже. Я Клим Алексеевич Безменов…
Он пихнул ворох одежды, выудил оттуда тельняшку, не стесняясь присутствующих, сбросил с себя одеяло, натянул на мощный торс голубой тельник и продолжил:
- …Солдат Советской армии, старший сержант воздушно-десантных войск, проходил службу в Демократической республике Афганистан…
Клим смерил недоверчивым взглядом переводящего корейца и остальную компанию (что им, сытым западноевропейским гуманистам, известно про Афганистан?) и на пару секунд прервал повествование. Он увидел, как оживился бородатый, услышав про воздушно-десантные войска и Афганистан, и напряг фантазию, намереваясь загнуть что-нибудь эдакое. Вместе с тем Клим понимал, что может запросто не угадать и здорово обремизиться. Причина возможной оплошности проста: то, что по понятиям советского солдата хорошо, совсем не хорошо по понятиям западноевропейских гуманистов.
«Будь, что будет», - мысленно махнул рукой бывший десантник и стал на ходу сочинять такие небылицы, что даже скулы свело набок.
- …Однако, являясь баптистом, диссидентом и тайным антикоммунистом одновременно, я всегда с негодованием отвергал и войну в Афганистане, и войны вообще, - заявил он, зорко наблюдая за переводчиком. Человек, проживший в Советской России достаточно для того, чтобы всерьёз овладеть русским языком, никогда бы не поверил в подобную галиматью. Но кореец с двухлетнего возраста помогал родителям выращивать репчатый лук, политикой никогда не интересовался и переводил климовскую ахинею без тени смущения. Западные немцы, наслышанные по своим каналам об ужасах советской системы, разинув рты, тем более никакого смущения не испытывали. – Поэтому, как только подвернулся удобный случай, - продолжил вдохновенно врать Клим, - я убежал из расположения части, зарезав двух замполитов (коммунистических военных пропагандистов, - пояснил он забуксовавшему переводчику) и одного главного разведчика. А что? – воскликнул он, увидев, как вытянулись лица слушателей. – Если бы не я их, то они меня… убили бы… как собаку… и под камнем схоронили бы… а на камне написали… Тьфу! О чём это я? В общем, зарезал, а деньги и кредитки, которые наш главный разведчик держал для тайного внедрения в Пакистан… э… целого казачьего эскадрона специального назначения, спёр… Украл, понятно? И дал ходу. А теперь вот я здесь. Но деньги – мои. Я их, можно сказать, честно заработал.
Он убрал деньги с кредитками в трофейный бумажник, надел на себя остальную одежду, бумажник сунул ближе к сердцу и вызывающе посмотрел на общество собравшихся. Те, оживлённо гутаря, с ужасом и восхищением разглядывали геройского русского парня. Но скоро немецкая педантичность взял своё, и капитан повторил вопрос касательно самолёта.
- А чё – самолёт? – недовольно буркнул Клим. – Это, между прочим, большая военная тайна. Она касается деятельности ВКР и ГРУ (военная контрразведка и главное разведывательное управление СССР, - расшифровал он). И об этой тайне я могу рассказать только компетентным людям. Из специальных ведомств, понятно?
- О, йа, йа! - закивал головой капитан и забормотал ответное выступление.
- Мы вполне сочувствуем вам, - бесстрастным голосом доложил кореец, - и вполне понимаем вас. Также мы рады, что смогли оказать помощь человеку, который врывался из-за железного занавеса. Но и вы должны понять нас и проявить сочувствие к нашему положению, обязывающему нас сдать вас со всеми имеющимися у вас вещами любой портовой полиции по курсу следования как человека, попавшего на борт нашего судна несколько двусмысленным образом. А коль скоро вы сами заявляете, что обладаете некими секретами, способными заинтересовать компетентных людей, подобный поворот действий никоим образом не должен вас расстроить.
«Грамотно излагает, гуманист хренов», - одобрительно подумал Клим и сказал: - Валяйте, сдавайте. Только я не понял: что значит – любой портовой полиции по курсу следования?
- Сицилия, Мальта, Марсель, - пояснил переводчик. – Сицилия в трёх часах хода, на Мальте будем ночью, в Марселе – завтра утром.
«Куда это меня занесло?» - задался мысленным вопросом бывший примерный двоечник.
- Да нет, везите уж лучше до Марселя, - сказал он. – И дайте, в конце концов, пожрать. И переселите меня в другую каюту, а то тут больно больницей воняет. Кстати, как у вас насчёт этого? – Клим выразительно щёлкнул себя по кадыку. – Я бы чего-нибудь выпил.
- Тринкен, тринкен, - одобрительно залопотали немцы и заулыбались, тем самым давая понять, что официальная часть представления позади, а впереди приятные часы досуга и дружеского общения. Хотя нож и пистолет унесли, пообещав, что отдадут их полицейскому чиновнику.
«Плакали ножик с пистолетиком», - легко резюмировал бывший десантник. Он понимал, что в таком цивилизованном месте, как Марсель, деньги нужнее, чем даже БМП с усиленным боекомплектом. И никаким полицейским он, разумеется, сдаваться не собирался.
4
Время следования прошло весело. Гуманисты отнеслись к русскому герою, решительно порвавшему с проклятым советским прошлым, как к родному. Они накормили его, снабдили более приличной одеждой и наперебой зазывали каждый в свою каюту. Где угощали выпивкой, а некоторые свободные от вахты члены экипажа пытались домогаться любви русского десантника: полкоманды гуманистов оказались голубыми, кто-то видел Клима голого, и он вдруг обрёл сомнительную популярность. И не сразу сообразил, что от него хотят. А когда понял – прикинулся пьяным и отправился спать в каюту, любезно предоставленную ему вторым помощником капитана. Время прибытия в Марсель он узнал заранее и собирался за час до прибытия соскочить с парохода в воду. Холода и акул он уже не боялся. Вода в Марсельской бухте, где, как объяснил кореец, пароход будет торчать часа полтора перед швартовкой, должна быть гораздо теплей, чем в открытом море. А акулы, по словам всё того корейца, в Средиземном море не водились. Если же попадалась какая-нибудь особь, избежавшая кулинарных происков вечно голодных итальянцев, то она не превышала весом одного пуда. Таких ли бояться сибиряку, который ловил налимов за два пуда? А если и не ловил, но любил о них рассказывать…
В общем, на рундук второго помощника капитана Клим укладывался в самом оптимистическом настроении. Он заранее проверил иллюминатор на предмет запорных механизмов, убедился, что иллюминатор достаточно велик, и бывшему десантнику не придётся сигать в воду с борта, и, как свалился на рундук, так и заснул мёртвым сном. Разбудил его гудок встречного парохода. Клим открыл глаза, включил ночник, глянул на часы и сообразил, что он проснулся на сорок минут раньше того срока, который он запланировал на подъём перед сходом с парохода. Однако он не стал долёживать до установленного времени, но тихонько снялся с рундука, открыл иллюминатор и высунулся в него наружу почти по пояс. Каюта второго помощника находилась в носовой части судна, и Клим мог видеть довольно обширную панораму наступающей на него западноевропейской действительности: едва различимое марево огней прямо по курсу, топовые огни кораблей, стоящих на внешних рейдах, а также огни двух-трёх пароходов, двигающихся разными курсами. Один из них, приветственно гуднув «Зеерайху», и разбудил бывшего замкомвзвода.
«Если это светится Марсель, то до него километров десять, не меньше, - прикинул Клим, спустился обратно в каюту и угостился сигаретой второго помощника. – Вот чуть не влопался! Выходит дело – или кореец меня надул, или они из расписания с опережением выбились. Короче: пора смываться…»
Бывший десантник загасил окурок в пепельнице и стал быстро готовиться на выход. Он натянул на себя все имеющиеся шмотки, упаковался в плавжилет, сунул в непромокаемый карман жилета комплект белья, деньги, кредитки и сигареты с зажигалкой. На голову Клим натянул вязаную шапочку, презентованную самим капитаном, запихнул за пояс три бутылки горючего (две рома и одну бренди) и снова полез в иллюминатор. Он спустил ноги вниз вдоль борта, секунду повисел на вытянутых руках и почти бесшумно соскользнул в воду.
- Ух! – невольно сказал он, принимая очередную морскую ванну. Окунаясь с головой, Клим, как мог, отпихнулся руками от ускользающего вперед скользкого бока спасшего его судна, а когда вынырнул на поверхность, стал руками-ногами отрабатывать в сторону от парохода. Ему следовало поспешить попасть на берег, так как до рассвета оставалось совсем чуть. А в светлое время суток, как правило, очень легко ловить дезертиров, убийц и обманщиков.
«Чёрт его знает, - подумал он, отфыркиваясь и начиная махать саженками в сторону берегового электрического зарева, - мне бы в гавань попасть, а там, как пить дать, всякого плавучего хлама навалом. Авось под него и замаскируюсь…»
 

Дорогие, в прямом смысле этого слова (определения),  читатели!
Ей-богу, брошу пить (временно) и починять свою избушку, но вплотную засяду за переброску остальных глав романа (почти частично автобиографического - в части прошлой молодости) на прозу. А ВЫ  уж не обессудьте. С уважением и т. д. и т.п. Герман Дейс



Hier, vorw;rts, auch ;bertragen, schnell - здесь, прямо, внимание, скорее (нем).





(55) Verbieten – запрещено (нем).





 (56) Nicht verstehen Deutch – не понимаете по-немецки
Do you speak English – говорите по-английски





 (57) I am Soviet schoolboy – я советский школьник





 USSR - СССР





 (59) Советский гражданин